Торговец счастьем Диас Аджи

Глава 10

Её сын бежал по зелёной траве и радостно смеялся. Она следовала за ним, отступая на несколько метров и грозясь защекотать. Вдали тянулась линия реки, название которой стёрлось из её памяти. Весеннее солнце приятно грело кожу. Она была счастлива и надеялась, что эта незатейливая жизнь продлиться ещё долгие годы. Её сын должен был вырасти, когда-нибудь жениться и подарить ей внуков. А она вместе с мужем состарилась бы и по вечерам рассказывала им сказки. Она обожала мужа, но с любовью к сыну эти чувства нельзя было сравнить. Все девять месяцев беременности она молилась богам, чтобы с её ребёнком всё было в порядке. А когда он родился, она не выпускала его из рук и даже мужу вручала крохотного младенца с большой неохотой. Между ней и бежавшим впереди мальчиком тянулась неразрывная связь. Замечавший это муж временами даже шутил, говоря, что ревнует к сыну. Не было ни дня, чтобы она отлучалась от своего ребёнка надолго.

Память – странная штука. Она искажается со временем. Целые годы жизни превращаются в короткие фрагменты и сцены.

Мальчик бежал и смеялся, а мать остановилась на месте, сказав, что устала. Она огляделась. Внезапно подул прохладный ветер. Весеннее солнце неестественно быстро скрылось за серыми тучами. Настали сумерки. Женщина позвала сына, но тот продолжал бежать. Она последовала за ним, но тот был слишком далеко. Горизонт за рекой потемнел. Что-то надвигалось.

Кера резко открыла глаза и поняла, что лежит на каменном мосту в измерении Жнеца. Вместе с кашлем из её рта выплеснулась и речная вода. Ей было холодно, мокро и невероятно больно. Имморталистка несколько раз моргнула, вспоминая последние события. Голод предал её. Погоня. Клыки. Рёв. Выстрелы. Чудовище искусало и выкинуло её в реку. Кровь. Удар о водную гладь. Призрачные силуэты. Тьма. Она утонула. Кто-то утащил её.

Кера попыталась пошевелиться, но не смогла. Раны на плече были ужасными. Вытекающая из них кровь смешалась с водой.

«Это конец», – подумала Кера и попыталась ухватиться за призрачные воспоминания прошлого. Она посчитала, что умереть, вспоминая сына, лучше, чем с мыслями о клыках мерзкого монстра. Жнец был бесшумным. Его птичий череп склонился над ней. Кера закрыла глаза, не желая видеть Жнеца.

Мальчик не поверил её словам, не понял, что впереди опасность. Он продолжал бежать, заливаясь смехом и не замечая изменения в погоде. С другой стороны реки появилось нечто чёрное и большое. Издали казалось, что это дым.

Жнец низко ткнул когтистым пальцем прямо в лоб Керы.

Она закашляла и застонала от боли. Было также темно, однако холоднее. Кера поняла, что лежит в воде. Рядом кто-то кряхтел.

– Ничего! Ничего ценного! – рявкнул кто-то гнусавым голосом. – А вот это можно продать!

Кера попыталась поднять голову и снова застонала от боли.

– Что?! – удивился незнакомец и, шлёпая босыми ногами по воде, подошёл ближе. – Живая?! Как?

Мерзкий рыбоголов напоминал прямоходящую жабу с разъехавшимися глазами и кривым ртом.

– Живая? – переспросил он, наклонившись над Керой. – Исправим.

Он положил склизкую ладонь на лицо Керы и стал её топить. Та не могла сопротивляться, слишком слабая, пребывающая в полубредовом состоянии. Над лицом Керы появились пузырьки воздуха. Вода быстро проникла в лёгкие. Кера дёргалась около минуты и застыла.

Мальчик не хотел слушать мать. Заметив черноту на другом берегу реки, он замер. Эта странная тьма продвигалась слишком быстро. Женщина знала, что происходит. Но было уже слишком поздно. Мальчик повернулся к ней и сделал шаг. Оставались считанные метры до него, когда пелена тьмы захватила всё вокруг. Ужасающий вой оглушил женщину. В этой странной тьме они с сыном были не одни. Кто-то выл, кто-то смеялся и кричал. Рядом проносились призрачные очертания скрюченных существ с длинными конечностями. Из мерзкого гогота, воя ветра и лая мерзких хищников она уловила голос сына. Он плакал и звал её.

Кера вновь открыла глаза и увидела перед собой череп Жнеца. Он склонил свою голову набок и протянул к ней руку.

Имморталистка снова оказалась в воде. Над ней по-прежнему нависал омерзительный рыбоголов и удивлённо таращился на неё.

– Опять жива?! – прокряхтел он и опять стал топить.

Кера сразу же выдохнула весь воздух в надежде, что в этот раз умрёт окончательно.

Бойцы Хай-Бора были ещё большими ненавистниками солнечного света, чем неживые Киддера. Они всегда напускали сначала пелену тьмы, дезориентируя противника и ломая его моральный дух. Сами они, скрываясь в тени, могли не беспокоиться, что кто-то даст им отпор. Верхом на мерзких существах, напоминающих громадных лысых крыс, они улюлюкали и смеялись над страданиями и страхом женщины. Она же продолжала идти, выставив руки вперёд, надеясь, что с сыном её всё будет в порядке. Оставалось совсем немного. И вдруг мальчик перестал её звать. Женщина закричала от отчаяния и побежала. Ребёнок пропал, а рядом с криками и смехом проезжали захватчики. Впереди их ждала целая деревня невооружённых и слабых людишек, полные крови и жизни.

Открыв глаза, Кера увидела Жнеца. Он ткнул её пальцем.

Открыв глаза, Кера увидела рыбоголова. Он стал её топить.

Кера умирала и возрождалась. Появлялась на мосту, перед вратами Жнеца и снова возвращалась в грязную канаву, где её убивал злобный рыбоголов. А в промежутках между жизнью и смертью перед глазами Керы появлялись сцены из того далёкого дня, когда её сын был убит, а она сама превратилась в имморталистку.

Кто-то схватил её за волосы, подтянул к себе. Тощая рука налётчика оказалась жутко сильной. Женщина закричала от боли и страха. В ответ захватчик лишь рассмеялся. Женщина поняла, что лежит на горбу уродливой твари, которую использовали в качестве ездового животного. Наездник одной рукой держал поводья, а другой шарил под юбкой женщины. Она тщетно пыталась выбраться, спрыгнуть с крысоподобной твари, но налётчик каждый раз возвращал её на место и гоготал.

Тогда и сейчас Кера оказалась беспомощной. Она скакала между жизнью и смертью не в силах сделать что-либо. Её лёгкие наполняла вода, тело ныло от отвратительной боли, в голове звенело от болезненных воспоминаний. Морда рыбоголова и уродливый череп Жнеца слились в одно целое. Ей хотелось прекратить всё это. И вдруг наступила тишина. Кера забылась.

Было по-прежнему холодно и мокро. Рядом, тяжело дыша, сидел рыбоголов. Он, казалось, совсем вымотался.

– Проклятая баба! – рявкнул он. – Не хочешь умирать?! Тогда… тогда… я тебя продам! Точно! Кому нужна бессмертная баба?! Точно! – глаза рыбоголова на какое-то мгновение сошлись на одной точке. – Торговец счастьем! Он любит всякие странные штуки! Продам тебя за радость!

***

Принцип Альмар никогда не любил Ночь. Здесь витал особый запах порока. В Ночи не было никаких запретов, главное, чтобы в карманах имелось достаточно марок. Всякий, кто являлся в этот район, казалось, проваливался в иной мир, забыв о моральных нормах. Память восстанавливалась, как только гости Ночи выходили из его вечной темноты. Сюда приходили за утешением, за острыми ощущениями, с желанием познать все крайности похоти, раскрыть себя или просто спустить пар. Желающий мог найти себе женщину или мужчину на любой вкус и цену. Многие жители столицы хотя бы раз посещали Ночь, но старались помалкивать об этом. Скрыв лица под масками или капюшонами, добросовестные господа и дамы, клерки, учителя, рабочие и студенты бродили по злачным улочкам, выбирая нужный бордель.

Принцип Альмар сидел за рулём старенького «Бокля» и смотрел на подсвеченную большими лампочками вывеску «Алая роза». Шестиэтажный бордель выделялся на фоне остальных подобных заведений своими крупными размерами и давней историей. Этим местом управляла грозная Мадам Жало, правая рука самого Папы Принца. И именно сюда Совет масок отправил хрупкую сестру Принципа с особо важной миссией. Молодой человек крепко сжал руль и в очередной раз проклял свою мать. Она сломала его, превратила в хладнокровного убийцу ещё в подростковом возрасте, а теперь отправила в змеиное гнездо единственного ему близкого человека. Принцип даже думать не хотел, что пережила его сестра-близнец за последние недели в этом проклятом месте! Когда он узнал о решении Совета, было слишком поздно. Тильда уже отправилась в Ночь, готовая на всё ради идеалов матери. Она была единственным добрым и честным человеком, которого знал Принцип…

Вскрикнув от злости, Принцип ударил приборную панель и руль несколько раз. Он должен был защитить её! Должен был держать подальше от матери и Совета масок! Но сестра ничего не хотела слушать и успокаивала его, говоря, что обязана выполнить волю Совета. Принцип возненавидел Совет, свою мать, себя и даже сестру за её глупую покорность.

«Я должен это прекратить, – сказал себе Принцип Альмар. – Сборище сумасшедших стариков не заслуживает такой жертвы! Я прикончу их всех. Заберу сестру и уеду из этого проклятого города! Но что скажет Тильда?».

Принцип знал ответ, и от этого он чувствовал себя беспомощным. Несмотря на глупость, жестокость и безграничную фанатичность матери, Тильда любила её и была готова исполнить любой приказ. Она бы никогда в жизни не согласилась с планом Принципа. Он не видел другого выхода, кроме уничтожения Совета масок, но был связан по рукам из-за чувств сестры.

Молодой человек низко надвинул на глаза кепку, вышел из машины и направился к «Алой розе».

«Я обязательно придумаю что-нибудь», – пообещал себе Принцип, подходя к грузному конструкту у входа в бордель.

– Вход – сто марок! – прошипела машина высокомерным тоном.

Принцип достал купюру и вручил её конструкту. Тот открыл дверь, и парень вошёл внутрь.

В фае было весьма уютно. Мраморный пол, поделённый на красно-чёрные квадраты, пухлые кресла у стен, изысканные картины с изображением голых мужчин и женщин, сплетённых в тесных объятьях. Перед гостем тут же появилась женщина-лампид с выдающимися формами и аквариумом на месте головы. В стеклянной сфере плавали две жёлтые рыбки. На работнице «Алой розы», кроме корсета и высоких сапог с тонким каблуком, ничего не было.

– Вам помочь? – спросила женщина-лампид глубоким голосом.

– Альмар. Тильда, – коротко ответил Принцип, которому вдруг стало мерзко.

Нет, его смутила не мысль секса с лампидкой. Отсутствие головы у женщины, несомненно, казалось несколько странным, однако всё остальное тело у неё было шикарным. Скупая фантазия Принципа подбросила ему образы его голой сестры, которая также встречает гостей в одних лишь сапогах и корсете. И всё это для никчёмных стариков! Глупая жертва!..

– О! К новенькой? – уточнила женщина-лампид, поманила пальцем юношу и направилась к двери, находившейся в дальней части фае. – Она миленькая. Правда, ещё неопытная. Но я обучу её всему, что нужно. Может быть, вы хотели бы чего-нибудь более изысканного?

Принцип, следовавший за ней, ничего не сказал. Он крепко сжал челюсти и опустил взгляд, изо всех сил стараясь не смотреть на аппетитную задницу женщины. Злоба, ненависть и похоть смешались в его голове.

За дальней дверью обнаружилась лестница, ведущая на верхние этажи. Они поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре со множеством дверей с обеих сторон. Из-за каждой из них звучали всхлипы и скрипи. Подняв голову, Принцип заметил бочкообразного конструкта с серым корпусом.

– Госпожа Влимс, – обратился конструкт к лампидке. – В двадцать шестой комнате нужна ваша компетентная поддержка.

– Оу! Фрида не справляется? – усмехнулась женщина. – Хорошо. Будь добр, проводи нашего гостя в одиннадцатую комнату.

– Будет сделано, – ответил конструкт, развернулся и зашагал на пухлых манипуляторах вглубь коридора.

Часть сознания Принципа порадовалась, что перед ним теперь не маячит чей-то голый зад, а другая часть – опечалилась.

Конструкт подошёл к нужной двери, постучался.

– К вам клиент, – оповестил он.

Тильда встала с кровати и натянула на лицо дежурную улыбку. Клиент должен был видеть, что ему рады. Но когда в комнату вошёл её родной брат, чувство стыда тут же нахлынуло на неё. Светловолосая девушка быстро подскочила к шифоньеру и накинула на себя шёлковый халат, скрыв под ним кружевное бельё и выпирающую грудь. Все работницы Папы Принца принимали эротоген – особое лекарство, влияющее на гормоны и привлекательность. За короткий срок худенькая Тильда Альмар приобрела небывалые соблазнительные формы, о которых раньше и мечтать не могла.

Комната, предоставленная ей, была совсем небольшой. Стены были заклеены толстыми алыми обоями, в углу находились шифоньер и туалетный столик с зеркалом. Заметив широкую кровать у окна, Принцип скрипнул зубами и опустил взгляд.

Конструкт закрыл за ним дверь и оставил их наедине.

– Здравствуй! – воскликнула девушка и обняла брата. – Как твои дела? Что говорит Совет?

– Привет, – поздоровался Принцип, скрывая свою злость. – Что они могут сказать? Все ждут тебя.

– Сегодня, – прошептала Тильда.

– Что?! – вытаращил глаза брат.

Только сейчас он заметил, как много на лице сестры макияжа: алая помада, румяна, пудра и чёрные тени. Раньше она так не красилась. И причёска у неё была другая, без этих завитушек и ленточек. Тильда выглядела гораздо старше своих двадцати лет, и от этой мысли Принципу стало только хуже.

– Это произойдёт сегодня, – подтвердила Тильда.

– Ты нашла Осколок? – Принцип был искренне удивлён. Наконец-то его сестра сможет покинуть это проклятое место!

– Да. Именно! – закивала девушка, улыбаясь. – На днях я заходила в кабинет Мадам Жало и случайно подсмотрела. Правда, пришлось повозиться с тремя…

– Даже знать не хочу! – прошипел брат и резко отвернулся.

– …чайниками! – закончила фразу девушка и засмеялась. – Я подавала Жало дурман-чай. Не бойся за меня. Здесь не так уж и плохо. Тем более большинство моих клиентов очень падкие на наркотики. Они, как дети! Просто засыпают на моих коленях, рассказывая о своих невзгодах и страхах.

Принцип знал, что сестра врёт. Он видел, как девушка скрывает страшную тайну этой комнаты, как стыдится своего положения, но пытается улыбаться при нём. Ради сестры Принцип успокоился и не стал спорить.

Хоть они и были близнецами, однако отличались, как день и ночь. Принцип был скрытным, расчётливым и не знал жалости. Сестра же всегда была жизнерадостной и доброй, никогда не унывала и искренне верила в Совет масок. Только ей Принцип мог рассказать о своих страхах и мыслях, мог позволить себе раскрыться и вспомнить, что, помимо безжалостного убийцы, является и обычным двадцатилетним парнем. Только сестра помогала ему в трудные времена и поддерживала. От злобной матери он никогда подобного не ожидал.

– Значит, сегодня ты вернёшься домой? – улыбнулся Принцип и приобнял сестру.

– Да. Наконец-то! – прошептала Тильда. – Жди меня в переулке на улице Строительная после полуночи.

– Строительная, – повторил Принцип, мягко отстранившись.

– Да. Возле кирпичного завода, – уточнила сестра и чмокнула брата.

– Это не опасно? – спросил Принцип.

– Что ты говоришь, братишка? – засмеялась Тильда и погладила брата по щеке. – Конечно, опасно. Это же Ночь!

***

Крамар Крит сутулился, опираясь обеими руками на трость. В своей длинной накидке он напоминал большую поседевшую ворону. Испещрённое морщинами лицо было мрачнее обычного. Глаза опущены вниз, словно он стыдился посмотреть на могильные плиты перед собой.

Стоявший позади Верман Полумесяц в очередной раз взглянул на карманные часы. В другой руке он держал сангумную лампу, освещавшую ближайшие надгробия и кладбищенские статуи. Дальше, в темноте, скрывались агенты тайной жандармерии, отвечавшие за безопасность Крита. Хотя в них особой необходимости и не было. Крит и сам мог бы справиться с любой опасностью, а меч Полумесяца, висевший сейчас у него за спиной, хорошо послужил бы в защите наставника.

Полумесяцу, как и большинству иглоликих, не нравилось торчать посреди ночи на кладбище. Людям и другим полукровкам повезло – после смерти они лежат себе и спокойно гниют. А вот иглоликие, переступив порог смерти, обращались в кровожадных людоедов. Эта же участь ожидала Полумесяца, который старался не думать об этом. А как не думать о смерти, находясь на кладбище посреди ночи?

Пытаясь отвлечься от дурных мыслей, он стал размышлять о своём покровителе и учителе, о человеке, который изменил целую страну. Но какую цену ему пришлось заплатить? Всякой революции сопутствуют жертвы, всякое крупное изменение влечёт за собой страдания. Каким бы могущественным Крамар Крит не являлся, он был всего лишь человеком. Никто – ни мудрецы, ни цари – не могут исправить прошлого. Самая тяжелая часть платы за революцию находилась прямо перед уставшим стариком – две белые каменные плиты.

Вот что останется «после», в самом конце. Дата рождения, дата смерти и имя. Всего лишь воспоминание. История, которую скоро забудут. Горечь и скорбь. Если бы можно было всё вернуть назад, поступил бы он иначе? Если можно было спасти их, пожертвовав своей властью и положением, стал бы Крит действовать по-другому? А как же его месть и попытки спасти любимую женщину? Крит не мог ответить. Он не хотел врать самому себе, не хотел оправдывать себя. Слишком долго он размышлял об этом, прокручивая в голове давние события, пытаясь понять, где он ошибся.

С большими усилиями старик поднял взгляд и прочитал имена: «Феликс Марс» и «Вальма Марс».

– Может быть, хватит тратить время на скорбь? – нарушил тишину Полумесяц. – Куча времени прошло.

– Я прихожу сюда, чтобы напоминать себе о неудачах, – хриплым и немного резким голосом ответил Крит. – Это важно. Я должен сделать важные решения. Они определят будущее всей страны.

– Ты про Орден? – с нескрываемой неприязнью уточнил Полумесяц. – Зря ты поставил на девчонку. Если бы на роль главного преторианца ты назначил кого-нибудь, равного мне, или хотя бы человека, способного ровно держать меч, я бы и слова не сказал. Но… – иглоликий раздражённо дёрнул головой и плюнул себе под ноги. – Ты готовил меня к этому столько лет и в самый ответственный момент списал со счетов! И как это понимать?!

– Я учил тебя понимать суть вещей, – напомнил Крамар Крит. – Ставил перед тобой неудобные задачи и позволял искать решение самостоятельно. – Крит повернулся к иглоликому и всмотрелся в его глаза. – Обучение ещё не закончилось.

Полумесяц нахмурился, его охватила внезапная волна гнева.

– Не закончилось? – прошептал он, сощурив глаза.

Крит криво улыбнулся, резко поднял трость и шагнул к иглоликому. В мгновение ока иллюзия рассыпалась, обнажив преторианский клинок в его руках. Удар был предупреждающим. Полумесяц легко отскочил назад, выбросил в сторону лампу и обнажил своё оружие. Их мечи были похожими: длинные ровные клинки с рунами, горящие призрачно-зелёным огнём, с широкой гардой и двуручным эфесом. На клинке Крита виднелись мелкие зазубрины и трещины, оставшиеся со времён гражданской войны. Старик стоял, сгорбившись, низко держа меч. Лицо его исказилось от гнева и раздражения. Верман Полумесяц злился и не понимал, какова цель этого поединка. Возможно, наставник хотел избавиться от него или желал донести какую-то истину.

– Нападай, – прохрипел Крит.

Полумесяц метнулся вперёд, вознеся над собой меч. Клинки звякнули друг о друга, рассыпав искры. Полумесяц ударил слева, по ногам, и, сделав два выпада, отскочил вправо. Мгновением позже он вновь ринулся в атаку. Он прекрасно помнил приёмы наставника и в прошлых дуэлях частенько использовал тактику «атака-ретировка-атака». Крит был хромым и не мог за ним гоняться, хотя в реакции нисколько не уступал ученику.

Он успешно отбил все атаки и встретил противника внезапной серией выпадов. Теперь уже Полумесяцу пришлось отбиваться от ударов наставника. Крит не мелочился и бил в полную силу. Клинки в руках воинов превратились в размазанные сгустки света. Полумесяц еле отбил три последних выпада и решил отступить.

На мгновение он обратился в неясную вспышку и отпрыгнул назад, на целых четыре метра. Отдышаться не удалось. Полумесяц чуть не задохнулся от неожиданности. Наставник внезапно возник откуда-то справа и ударил. Иглоликий в последний момент выставил перед собой меч и снова постарался отдалиться.

Преторианские мечи, созданные для борьбы с магами и их мерзкими порождениями, делали своих владельцев сильнее и быстрее обычных воинов. Нанесённые на их клинки древние руны позволяли им на короткое время «выпадать» из этого измерения.

Полумесяц отскочил влево, Крит вновь возник на опасно близком расстоянии. Иглоликий не стал отбиваться и ушёл в подпространство на долгие шесть секунд. Материализовавшись в сорока метрах от могил Марсов, он начал часто оглядываться, ожидая очередного нападения наставника. Дыхание сбилось, Полумесяц весь промок от пота. Пребывание в нематериальном состоянии столь долгий срок было слишком опасно. В прошлом многие преторианцы, забыв обо всех предостережениях, просто исчезали во вспышке призрачного света.

Возникший сзади Крамар Крит дал ученику подзатыльник и исчез. Полумесяц рассёк воздух и зарычал. Никого рядом не было. Полумесяц плюнул, вытер пот с лица и стал часто оглядываться. Старый наставник оказался сильнее, чем он помнил. Возможно, Крит никогда и не показывал ему своей истинной силы.

– Давай! – закричал Полумесяц и тут же пожалел об этом.

Наставник появился слева и обрушил на иглоликого целый град ужасающих ударов. Старик двигался невероятно быстро. Невозможно было разглядеть его руки за светом клинка. Полумесяц с трудом сдерживал натиск. О контратаке он даже не думал. Полумесяц всё пятился, пока не наткнулся спиной о чьё-то надгробье. На мгновение он отвлёкся, и тут же его правую ногу пронзила жуткая боль. Он закричал. В следующую секунду один точный удар выбил из его рук меч. Клинок несколько раз перевернулся в воздухе и оказался на сырой земле в десятке метров от хозяина. Держась за кровоточащую рану чуть выше колена, Полумесяц упал на спину. Крит вознёс свой клинок и застыл. Его угловатое лицо источало жестокость и властность. Чувство превосходства явно доставляло ему удовольствие.

Крамар Крит медленно опустил меч и скрыл своё оружие за иллюзией.

– Вставай, – негромко произнёс он и отвернулся.

Полумесяц тяжело вздохнул и, кряхтя, поднялся на ноги. Нога жутко болела, но чувство стыда за проигранную дуэль и за проявление страха сжигало его больше.

– Никогда больше не перечь мне, – сказал Крамар Крит и хромой походкой направился к выходу из кладбища.

***

В это время на другом конце города, в освещённой лишь маленькой лампой комнате, сгорбившись над бумагами, сидел другой старик. Дедал проверял анализы, сверял результаты, заглядывал то в одну, то в другую из открытых перед ним книг и чертыхался. На множестве листов бумаги, что закрывали весь стол, значились самые различные формулы: некоторые магические, другие из алхимии, а третьи на языках давно исчезнувших народов. Пиктограммы, изображения древних богов и осьминоги с одним глазом соседствовали с арифметическими вычислениями и рунами магов Телоса. Старик в своём великом эксперименте решил использовать весь свой опыт и знания. Он даже обратился к мистицизму, к которому ранее относился весьма скептически.

И всё это здесь, в этой маленькой, пропитанной сыростью квартире, в этих бумагах и книгах, в большой вычислительной машине в углу, в многочисленных трубках и проводах, которые, рассеявшись по комнатам, были подключены к большой капсуле. Трёхметровый металлический саркофаг со скрюченными заплатками, с многочисленными кранами и окошком занимал весь центр комнаты. Запутавшиеся провода разной толщины исчезали из виду в темноте. Каждый из них, почти незаметный для обычного обывателя, проходил через шиферные крыши, прятался в фасадах зданий, шёл через канализацию или притворялся обычным проводом электропитания, растягиваясь от одного столба к другому. Каждый из проводов, пройдя неблизкий путь в несколько километров, оказывался во владениях инсуломов, в Светильнике и Красных оковах, что находились чуть западней. Дедал, обрызгав себя специальным раствором, дабы быть невидимым для взора живых домов, под видом городского рабочего или электрика ходил среди них, выбирая нужный инсулом. Горожане не обращали внимания на скрюченного старика в жёлтом дождевом плаще, а дома просто не видели его из-за маскировки. Дойдя до инсулома, спрятавшись где-нибудь в переулке, старик мастерком и ломиком аккуратно выламывал несколько кирпичей. Под пульсирующей прозрачной кожей просвечивались многочисленные вены и нервы, плотные мышцы и жир. Гибрид, пришелец из иных миров, скрытый под скелетом дома. Старик доставал из своей сумки громадный шприц, из тех, что использовали на крупном рогатом скоте, и всаживал её в мягкую плоть. Инсулом ничего не чувствовал, боль скрывали мощные наркотики. Спустя пару минут приходила очередь стального штыря с кабелем. Инсулом, опьяненный лекарствами, ничего не подозревал о вероломном вторжении в свой организм. Установив все провода, соединив их переходниками и несколько раз всё проверив, старик возвращался к себе, чтобы приготовить очередной проводник. И так в течение нескольких последних лет. Саркофаг, кабель, переходники, инсулом.

Когда Шляпник приступит к захвату столицы, Дедал будет занят своим делом, настраивая многочисленные рычаги и краники саркофага, пытаясь устроить связь между планами и измерениями.

Внезапно зазвонил дверной звонок. Старик, кряхтя, встал со стула и направился к входной двери.

– Долго ты! – рявкнул он и машинально потеребил свисток, скрытый под одеждой.

В прошлом эта привычка уже несколько раз спасала Дедалу жизнь. Его подопечный иногда выходил из-под контроля, и лишь специальный свисток мог усмирить его.

Тот ничего не ответил, следуя вглубь лаборатории.

– Ты знаешь, что делать, – сказал Дедал, подойдя к большой карте города, растянутой на одной из стен. На пожелтевшей от сырости бумаге с иссохшими чернильными линиями, олицетворяющими многочисленные улицы Арраса, были прикреплены несколько фотографий.

– Знаю, – угрюмо ответил гость. – Забрать осколок. Убить свидетелей.

Дедал посмотрел на изображение Крамара Крита, прикреплённое над Солнечным дворцом, потом перевёл взгляд на Ржавое королевство с чёрным листом. Кроктор Меньес, невзирая на его тайную связь с Советом масок, находился отдельно, в районе Банка огня. А сам же Совет пребывал в Трезубце на левой части карты. Были ещё несколько незначительных снимков, изображающих парочку сенаторов, следователя Пакса, рисунок с черепом в честь Калео Вагадара и потрёпанная карикатура Торговца счастьем.

– Не переусердствуй, – лениво бросил старик, рассматривая свою карту.

Все эти люди, так или иначе, могли сыграть свою роль в его плане. Ещё один небольшой эксперимент для определения победителей.

– Ты принёс? – спросил Дедал, не оборачиваясь.

Гость вручил ему маленький смятый снимок, который тут же оказался над Желтой рощей, рядом с фотографией безумного художника Иноса Око.

– Кларисса Марс, – произнёс задумчиво старик под утробный кашель гостя, постепенно переросшего в хищный лай.

Гость спешно раздевался, задыхаясь от превращения.

Интерлюдия 2

Иногда я забываю, кто я. Не могу сказать, что редко, но с каждым разом контролировать это становится сложнее.

Я теряю себя. Я узник своего тела.

От крыши к крыше, от одного дома к другому я мчусь на четвереньках. Мои руки и ноги сильны, когти способны рвать металл. Я охочусь. Этот город провонял насквозь. Пот, сигаретный дым, испражнения, кровь, пришельцы… Я охочусь.

Огни ночного города давно меня не пугают, звуки машин и голоса людей не занимают мой слух. Я ищу женщину. Ту, на которую мне указали. Я рычу в предвкушении убийства и прыгаю на следующую крышу. Быстрее и быстрее.

Горожане не слышат меня и не видят. Они слепы и глухи. Они знают, что я такое, подсознательно, глубоко внутри знают и боятся. Жертвы чувствуют присутствие охотника и предпочитают не замечать его, теша себя глупой иллюзией безопасности. Хозяин здесь – Я. Ничто и никто не сдерживает меня. Хотя…

Следующая крыша. Я уже близко. Запах женщины манит меня, опьяняет. Я желаю поскорее добраться до неё и вонзить свои когти в мягкую плоть, испробовать горячую кровь. Я желаю убивать. Лишь это дарит мне радость, удовлетворяет мой голод, дарует смысл моему существованию. Иначе зачем я был создан?

Шифер ломается под моими лапами, но я слишком быстр и продолжаю свой путь. Ещё один прыжок. Возбуждение захватило всё моё хищное сознание. Это почти больно. Приятная боль.

Вот и всё. Я на месте. Замедлив шаг, я наклоняюсь на краю крыши. Внизу идёт жертва. Тёмный переулок смердит неубранным мусором. Но всё моё внимание сейчас обращено на женщину в сером пальто. Она чувствует моё присутствие, нервничает и часто оглядывается.

Мой звёздный час.

Выждав нужный момент, я прыгаю вниз, словно хищная кошка. Моё тело слишком тяжёлое и сильное, мускулы натянуты до предела. Пролетев шесть этажей, я пригвоздил женщину в грязную землю, между мусорными баками. Она не успела понять, не успела крикнуть или позвать на помощь. Мой острый слух уловил лишь хруст её ломающихся костей: позвоночник, шея, рёбра и ноги. Я своими громадными, когтистыми руками рву жертву в клочья. Конечности, голова и внутренности. Одежда, кожа, плоть и кости.

Я не помню, сколько именно длилась эта мясорубка. Возможно, несколько секунд, возможно, долгие минуты. В итоге от той женщины не осталось ничего. Лишь ошмётки. Остатки. Кровь, смешанная с грязной лужей.

Наконец, я доволен. Боль в сознании унимается. Увидев дело своих рук, я медленно вспоминаю себя. Сначала всплывает имя, то, кем я являюсь при свете дня, моё лицо, мои руки. Человеческие.

Хищник, животное, скрытое в тени, и тот, кто притворяется человеком. Всё смешалось.

Подняв свою клыкастую морду к небу, в котором кружат большие машины, удовлетворённый охотой хищник воет во весь свой ужасный голос. Рядом что-то скрипит. Я не понимаю, что это. Металл и шестерёнки. Запах машинного масла и женских духов. Оно двигается, бежит от меня. Но уже слишком поздно. Осознание содеянного врывается в мой мозг. Зверь медленно отступает, уступая место далёким зачаткам человечности. В конце переулка остановилась машина. Кто-то вышел из неё и закричал.

Услышав доступный только мне звук свистка, я карабкаюсь на стену. Старик вновь призывает меня, и я не могу сопротивляться.

Я теряю себя. Узник своего тела.

Глава 11

Ему снились высокие арки, призрачный зеленоватый свет древних камней и воздушные купола, где горожане ходили на своих ногах или ползали на щупальцах. Хтон – величественный город, построенный тысячелетия назад – для обитателей суши был всего лишь легендой.

Ему снились дом, тишина безлюдных улиц, мрачные воды океана и мать, чьё лицо стёрлось из памяти за прошедшие годы. В касту воинов забирали в самом раннем возрасте и искореняли проявление любых эмоций. Воину не ведома жалость, он не знает страха, любовь для него – пустой звук. У хтон’ваагра всё было продумано за годы вперёд. Есть каста воинов, охотников, жрецов и рабочих. Роль каждого в обществе предопределена ещё до рождения, распределена и просчитана до мелочей. Древний закон, созданный Первыми предками, в далёкие, дикие времена, когда в мире властвовали костеликие и рогатые звери, был нерушим многие столетия. Мир наверху менялся, империи, народы и расы возникали и исчезали, но лишь скрытый в глубинах океана город оставался таким же, как и в первые годы своего основания. Возможно, он простоял бы ещё тысячелетия, если бы не таинственный враг. Всё началось с одного обглоданного рыбами утопленника, а закончилось геноцидом.

Ему не удалось пройти ритуал становления воином, жрец не провозгласил его частью их общества, не оборвал последнюю нить в сознании, оставив в душе крупицу перепутанных чувств. Душа юноши навеки осталась блуждать где-то между обычным существом и совершенной машиной для убийства. Она осталась атрофированной. Не то и не другое. Где-то посередине.

Отец – безымянный воин, мать – обычная рабочая. Их он никогда не знал, видел лишь пару раз. Были ещё жрецы, тщательно проследившие за передачей лучших генов зародышу. Годами его готовили к тому, что он станет воином, защитником, убийцей. Но судьба имела на него совсем другие планы. Старейшины лишали воинов первичных инстинктов, видя в них слабость. По иронии именно прерванное обучение спасло ему жизнь. Его братья плыли в бой со спокойным лицом, убивали врага без эмоций и при смерти не издавали ни звука. Ни страха, ни ненависти, ни сожалений они не испытывали. В это время юноша бился отчаянно, с дикой яростью, кричал, плакал и истерично смеялся, наслаждаясь каждой победой. Он боялся умереть, но, задушив страх, плыл вперёд. Он скорбел при виде разрушающегося города, но, спрятав слёзы, помогал другим выбраться оттуда. Он радовался, вонзая своё копьё в очередную зубастую тварь, но не терял бдительности и уже встречал следующего врага.

Война Скорби – так называли то сражение. Хотя произошедшее больше напоминало истребление. Захватчики ничего не хотели, не выдвигали требований или ультиматумов. Город пал, надежда угасла, оставалось только бежать.

– Гид. Гид, проснись!

Открыв глаза, Гидеон Пакс увидел серый потрескавшийся потолок съёмной квартиры любовницы. Глаза рыбоголова, предназначенные для мрачных глубин океана, хорошо видели и в ночное время на поверхности, в мире людей.

– Ты превращаешься, – сказала лежавшая рядом женщина.

Гидеон глянул на свою посеревшую руку и с трудом вспомнил, когда в последний раз принимал истинный облик. Мышцы разбухли под кожей, проступили синие и пурпурные вены, а меж пальцев виднелись тонкие перепонки. Изменения касались всего тела. Гидеон сосредоточился, вгляделся куда-то в сторону и начал приводить себя в более привычный для окружающих вид. Постепенно облик восстановился, кожа стала более смуглой, глаза обрели карий цвет, а копна длинных толстых щупалец на голове превратились в чёрные, местами зеленоватые волосы.

– Так пойдёт? – спросил рыбоголов.

– Меня не твой облик беспокоит, – ответила женщина. – Тебе снился сон? Ты всегда начинаешь трансформироваться, когда тебе снится что-то нехорошее.

Гидеон наклонился у края кровати и взял портсигар из кармана валяющихся на полу брюк.

– Мне снился дом, – сказал Гидеон, закурив.

– Море? – спросила женщина.

– Океан.

– Там, наверное, холодно, – предположила женщина, взяв предложенную сигарету.

Её лицо при бледном свете луны, пробивавшегося из окна, казалось серым. Они долго смотрели вперёд, на пустую стену, и молча курили. Оба были чужаками, в этом большом странном городе, существами из другого мира, так хорошо притворяющимися людьми.

Тысячеликий Аррас по сути своей и был городом чужаков и изгнанников, большой колонией, куда со всей страны стекались полукровки. Шутка нынешнего правительства над пережитками прошлого, когда ксенофобия была нормой. Хотя, если разобраться, ничего не изменилось, появилась лишь иллюзия свободы выбора. Если раньше Империя ущемляла права полукровок и магов, то сейчас правительство ущемляло права всех, а называлось это – равенство. Ксенофобия и расизм в других городах всё же остались, но в куда более меньших масштабах. Там, как и двадцать лет назад, имелись обособленные гетто и диаспоры. Магам повезло чуть больше. Хотя и их, спустя десять лет свободы, под шумок убрали подальше, закрыв в особых школах и интернатах. Видно, испугались вмешательства Телоса.

– Ты скучаешь по дому? – спросил Гидеон, втянув сигаретный дым.

– Шутишь? Конечно, скучаю! – засмеялась женщина. – Аррас хорош, много разного есть. Но дома… Ковен прекрасен! Тебе как-нибудь надо посетить его. Половину года там стоит непроглядный туман, а оставшееся время льёт дождь. Тебе бы он понравился. Но больше всего я скучаю по сёстрам. Эти вечные интриги, заговоры и притворство! Ах, как мне этого не хватает! Заклятые враги улыбаются друг другу и желают доброго здравия, а сами готовят заказное убийство или ищут удачный момент, чтобы незаметно подсыпать яд в бокал с вином. А инкубы… лучшие любовники на свете!

Гидеон сделал удивлённое лицо, при виде которого Афина засмеялась.

– Неужели всё так плохо? – засмеявшись, спросил Гидеон.

– Да перестань. Ты великолепен…

– Нет, – прервал, улыбаясь, Гидеон. – Конечно, я бог любовных утех, но я про интриги и убийства.

– А, ну, это обычное дело для Ковена, – махнула Афина и положила голову ему на плечо. – О, ещё умиляют моменты, когда вчерашние враги объединяются против кого-то посильнее, а потом, расправившись с ним, снова грызутся между собой. Таков он, город на холме. По части лжи Аррас и рядом не стоял. А ты скучаешь по дому?

– Иногда. Хотя не должен, – признался Гидеон.

– Почему это? – удивилась в ответ Афина.

– Воинам не снятся кошмары, воины не ностальгируют о прошлом.

– Перестань, – отмахнулась Афина и погладила любовника по щеке. – Ты уже не воин. Ты – следователь.

– Я обычный рыбоголов, – пожал плечами Гидеон. – И кто же придумал это дурацкое название? У людей нет фантазии.

– Ты далеко не «обычный», – возразила Афина, выпустила кольцо дыма и взмахом руки предала ему форму птички. – У тебя много достоинств. Ты умный, проницательный, смелый. Ну… а ещё ты не пахнешь рыбой.

– Спасибо. Последнее было самым приятным, – усмехнулся Гидеон.

И правда, таких, как Гидеон Пакс, осталось совсем немного. Определить касту рыбоголова, даже если он в человеческом облике, было несложно. Если возле рта торчат маленькие усики, как у сома, то это – рабочий. Короткие бакенбарды – охотник; густая серо-зелёная борода, под которой невидно рта – жрец. И только воины были практически неотличимы от людей, ни внешним видом, ни запахом. Длинные головные щупальца они маскировали под волосы, которые обычно были либо распущены, либо связаны в хвостик.

Стоявший на полу телефонный аппарат внезапно зазвонил. Афина с неохотой слезла с кровати и направилась к центру комнаты, где царил хаос. Везде были разбросаны одежда, книги, бутылки из-под вина и грязная посуда с остатками ужина.

«Я сплю со свиньёй, – подумал Гидеон, любуясь прекрасной наготой ведьмы, и тут Афина, стоявшая к нему спиной, медленно наклонилась за трубкой. – С самой красивой свиньёй на земле».

– Петрикор слушает, – сказала Афина и выпрямилась, накручивая на указательный палец локоны рыжих волос. – Понятно. Скоро буду.

– Что случилось? – спросил Гидеон, когда женщина, положив трубку, огляделась в поисках своей одежды.

– Убийство. Угадай, кто?

– Бездна, – прошептал Гидеон и сел. – Зверь? Снова?

– Да, дружок, – выдохнула Афина и бросила недокуренную сигарету в собранную в углу груду немытой посуды. – Собирайся.

Гидеон встал с кровати, и они принялись одеваться.

– Ты же помнишь…

– Я выйду первым, – перебил мужчина, натягивая штаны. – Через минут десять появишься ты. Никто не должен знать о нашем романе. Мы только коллеги. Твоя репутация тебе дороже, чем кусок рыбьей плоти. Если проболтаюсь, ты меня проклянёшь. Влюбляться в тебя тоже не стоит. Всё это временно.

– Ужас! – воскликнула Афина.

– Это твои слова, – улыбнулся Гидеон и поднял с пола рубашку. – Я только цитировал.

– Что, так и сказала? «Рыбья плоть»? – удивилась ведьма.

– Именно, – кивнул Гидеон.

– Из твоих уст это звучит так грубо, – ответила Афина и задержала его долгим страстным поцелуем. – Прости, дорогой.

***

– Что там? – спрашивали журналисты, столпившиеся перед узким переулком.

– Что вы нашли? Скажите хоть что-то, – не унимались они. – Ещё одна жертва?

– Следователь Петрикор, отлично выглядите!

Афина резко повернулась к толпе, чтобы посмотреть на автора последней фразы. Издёвка? Нет. Слишком приветливо прозвучало. Афина приподняла бровь, узнав молодого репортёра в очках и клетчатом костюме. Она видела его и раньше, но, вместо расспросов об очередной жертве, он сыпал её комплиментами. Старый знакомый, с которым у них была своя странная игра в подглядывания…

«Давно не виделись», — подумала Афина и прошла дальше.

А выглядела ведьма действительно великолепно: белая кожа, синие большие глаза, обведённые чёрными тенями, острые черты лица, придававшие ей некоторую аристократичность и ярко-рыжие волнистые волосы длинной почти до лопаток, поблёскивающие в свете уличного фонаря. Носила Афина аккуратный котелок, короткое пальто, штаны в обтяжку и высокие сапожки с каблучками. Всё, кроме обуви, было бардового цвета.

Больше всего на свете Афина ненавидела журналистов. Существовали и другие вещи, похуже, но эти назойливые проныры со своими ламповыми фотоаппаратами и блокнотами, словно голодные собаки, сбегались на каждое место преступления и действовали всем на нервы. Разбой, грабёж, взлом с проникновением. Но самым излюбленным блюдом этих поганцев являлось убийство. Чем больше крови, тем лучше. А тут, в переулке, между домами №67 и №69 по Строительной, кроме крови, ничего и не было. Придя сюда, Афина сразу подумала о кровавом фарше, который швыряли в стены.