Большая книга ужасов 63 (сборник) Арсеньева Елена

Стало жутко. Она вскочила. В вышине переливались звуки.

Сильва заметалась, взрывая лапами сугробы. Подпрыгнула, вытянувшись в струнку. Упала и некоторое время лежала плашмя, зажмурясь и тяжело дыша.

Вой не прекращался.

И вот Сильва села, напружинив лапы. Пушистый хвост вытянулся на снегу. Она подняла голову и, заведя глаза, чтобы не видеть застывших, холодных звезд, завыла сама – призывно, отчаянно, смиренно и в то же время с надеждой:

– У-у-уо-о-о!

– Бестолковая ты, бестолковая! – донесся до меня скрипучий старушечий голос. – Сколько уж годов учу тебя, с младенчества ты при мне, а все такая же раззява, как раньше была. Помнишь, я тебя в гнездо сорочье подложила? Тебе что надо было сделать? Выкинуть яйца из гнезда! А ты что сделала?! Свилась клубком – и ну отогревать их, пока сорока не прилетела да тебя же из гнезда, дуру, не вышвырнула! Еще тогда я поняла, что от тебя толку не будет! Надо было, как умные ведьмы советовали, тебя тогда же в лес унести да снежком сверху присыпать! Оставить замерзать, потому что не будет от тебя в нашем ремесле пользы!

– Ну и что ж ты, бабушка, не отнесла меня в лес? Что ж снежком не присыпала? – угрюмо пробурчал девчоночий голос.

Я этот голос сразу узнал. Шамаханская царица!

Черная кошка…

Мне захотелось посмотреть, кто она теперь, кошка или девчонка, но боялся: открою глаза – и разговор прекратится. А разговор был хоть и страшный и непонятный, но очень интересный!

– Да отнесла я! – с досадой отозвалась старуха. – И отнесла, и присыпала, и сверху трижды плюнула! Горько мне было свои надежды губить – а что же делать? Ах, как чуяла я, когда тебя нашла на помойке, что напрасная это затея… Видать, не родная мать тебя тогда выбросила, видать, кто-то другой. А у нее, видать, болело за тебя сердце. Вот и не порвалась меж вами ниточка, вот и вышла ты неудачная. Мне бы тогда мимо пройти… да вот беда – приспело время новую ведьму растить, а выброшенных детей я так давно не находила! Ну и схватила на радостях тебя. А вышло, что беду себе подобрала!

– Бабушка, ты лучше меня прогони! – плачущим голосом взмолилась девчонка. – Ну, если я неудачная… прогони! Может, мне лучше опять человеком стать? Может, я маму найду?..

– Дурища! – снисходительно усмехнулась ведьма. – Неужто жить надоело? Чтобы человеком стать, тебе надо лучшим другом убитой быть, а потом в огне сгореть. Ну и как, скажи на милость, ты это устроишь? У тебя вот лучший друг есть?

– Да у меня вообще никакого друга нет, ни лучшего, ни худшего! – вздохнула Шамаханская царица. – Да и как же может быть, чтобы лучший друг тебя убил?.. Нет, такого не бывает!

– Всякое бывает! – ухмыльнулась карга. – Но не всегда да не со всеми. И это ты правильно сказала, что никого у тебя нет. У тебя никого нет – кроме меня! Людям ты не нужна, зато мне еще пригодишься!

– Бабушка, а что было потом, когда ты меня замерзать в лес унесла? – перебила девчонка.

– Ничего! – огрызнулась сова. – Ничего и не было путевого! Зачем тебе про то знать? Незачем!

– Ну скажи, а? – попросила девочка. – Может, я бессмертная?

– Ишь, разбежалась! – захохотала старуха. – Все смертны, только одни помрут раньше, а другие позже. Просто, видать, не настал еще твой час. Вот и выжила второй раз… Небось на третий уж не выживешь!

– Ну что ж все-таки было, а, бабушка? – нудила Шамаханская царица, в характере которой любопытство, видимо, перекрывало все другие свойства, даже страх перед угрозой бабки.

– Вот же пристала, как репей к шерсти! – проворчала старуха, но все же ответила: – А то и было, что спустя три ночи вышла я косточки твои собрать да в печке сжечь, чтоб хоть пепел в дело пустить, на нужное зелье. Подхожу – а ты живехонькая-здоровехонькая! И снег вокруг тебя до самой земли протаял. Видать, кто-то пригревал тебя да кормил.

– А кто?! – воскликнула кошка.

– Про то тебе знать не надобно! – огрызнулась старуха. – Лишнее это! Ты мне лучше скажи, почему нынче не так все сделала? Я ж тебе велела ребятишек под заколдованной веткой протащить, чтобы навеки их в зверей превратить! А ты что натворила, раззява?! Все прозевала?!

– Я не зевала, – буркнула девчонка. – Я ребятишек в яму заманила. Только… ветка почему-то сломалась. Может, кто-то из них ее задел, пока лез.

Я чуть не ахнул, услышав это.

Ветка почему-то сломалась?! Ничего себе! Да я ж на нее плюхнулся как слон, всей тяжестью! Она не просто сломалась – она в прах рассыпалась!

И кошка этого не могла не видеть. Но почему-то не сказала бабке…

– Не ругайся, – попросила она жалобно. – Кого надо было, я же привела к тебе! Я все сделала как ты сказала! Выследила его, в парк заманила, потом на грань лесную… Что тебе эти ребята? Что в них проку? Ты же их просто потому погубить хотела, что весь род людской ненавидишь. А этого… ты его боишься, верно?

– Не его боюсь, а того, кто за ним стоит, – загадочно ответила карга.

«Ничего не понимаю», – честно признался я себе, но додуматься до чего-нибудь толкового не успел: старуха спросила девчонку, чуть понизив голос:

– Как думаешь, Гатика, он догадался, кто ты такая?

Я смекнул, что Гатика – это имя кошки.

Девчонки.

Шамаханской царицы.

Странное имя… что же оно значит?..

Наверное, оно мне понравилось бы, если бы я мог сейчас испытывать какие-нибудь положительные эмоции.

К сожалению, пока все случившееся располагало исключительно к эмоциям отрицательным.

– Да нет, вряд ли! – беспечно отозвалась Гатика. – Он совсем глупый. Даже не заметил, что я когтями на притолоке…

И осеклась, даже ойкнула испуганно.

– А, волчьи ягоды и корни мандрагоры! – злобно взвизгнула старуха. – Неужто опять когти об стену точила?! Говори, ну?!

Послышался резкий свист – не то ремня, не то плетки.

– Не надо, бабушка! – взвизгнула Гатика. – Пожалуйста, не надо, я больше не буду, я сделаю все, что скажешь!

– Ну так сделай! – буркнула ведьма. – Ошметок бестолковый!

Я сразу вспомнил, как на кошачьей лапке мелькнула балетка. Если бы старуха еще и про это узнала…

Само собой, я не собирался выдавать Шамаханскую царицу, в смысле Гатику. Наоборот, настала пора за нее заступаться!

Я открыл глаза, рявкнул и кинулся было вперед, но что-то вроде тяжелой цепи так сдавило горло, что меня сразу рвануло назад и опрокинуло на спину.

– Очухался? – буркнул старухин голос, а вслед за тем она схватила меня за загривок и подняла.

В первое мгновение почудилось, что опять налетела сова и тащит куда-то, все поплыло, но тотчас меня сильно встряхнуло – и в глазах прояснилось.

И я жалобно взвыл при виде рожи, которая таращилась на меня! Это была старуха… но в то же время у нее была медвежья пасть, а голова совиная: круглая, покрытая перьями голова, с крючковатым носом и круглыми черными глазами.

Вдруг, ни с того ни с сего, я вспомнил, что по-французски vieille chouette, то есть старая сова, значит еще и старая хрычовка, старая карга, старая ведьма.

Прямо в точку!

Она была именно карга! Ведьма!

Туловище совы оказалось туловищем горбатой, коротконогой толстухи в черном бесформенном балахоне, увешанном связками бус из желудей – сморщенных, заплесневелых, противных. Толстые пальцы с длинными загнутыми грязно-зелеными ногтями были сплошь унизаны сплетенными из травы или вырезанными из дерева грубыми перстнями.

Вместо драгоценных камней они были украшены тускло мерцающими гнилушками.

И эти перстни впились в мой загривок так, что я тихонько повизгивал от боли.

– Помалкивай, дурень! – небрежно приказала старуха-сова, глядя мне в глаза своими черными, непроглядно-мутными глазищами. – Помалкивай, раз попался!

Да, уж попался, так попался!

Я кое-как, стараясь не сильно натягивать цепь, которая перехватывала мое горло, огляделся – и снова взвыл и всей тяжестью повис в когтях старухи, так что ей трудно стало меня держать и она разжала когти. Я плюхнулся наземь и зажмурился. Но все равно – так и видел перед собой темный провал очага, в котором пылал огонь – как-то особенно яростно пылал… Над ним булькал черный, закопченный котел, в котором кипело что-то вонючее.

Похоже, воду зачерпнули в каком-нибудь болоте, перенаселенном живностью, потому что над варевом порой то подпрыгивала квакающая лягушка – или все еще зеленая, или уже сваренная до жутко красного цвета, – то взбиралась на край котла бородавчатая коричневая жаба, то высовывал голову уж, то вспархивало серое облачко мошкары, которое мгновение реяло над котлом, смешиваясь с густым вонючим паром, и тут же вновь пропадало в бурлящей жидкости.

Это было ужасно, так же как замшелые, заплесневелые стены пещеры, где я находился. Пол был такой же, только по нему непрестанно мельтешили туда-сюда крысы с настороженно вытянутыми хвостами. Сверху свисало то, что я поначалу принял за переплетенные змеиные тела. Но это были оголенные древесные корни. Воняло какой-то сырой тухлятиной. Мне померещилось, что навозом… так воняло весной на даче, когда навоза привозили целую кучу и мы все трое, папа, мама и я, разносили его по грядкам, потому что почва у нас в Линде (а у нас дача на станции Линда) – так себе, суглинок, и обязательно нужен навоз, чтобы все на грядках хорошо росло.

Честно – примерно с середины апреля я начинал просто ненавидеть выходные, потому что надо было ездить на дачу и первым делом разносить этот жуткий навоз. Сейчас я лапу… в смысле руку отдал бы на отсечение, чтобы оказаться именно там, а не здесь!

С другой стороны – какой от меня прок с отсеченной рукой на даче, где надо или траву драть, или навоз разносить – и для всего нужны две лапы… в смысле, две руки!..

А с третьей стороны – как бы я туда попал?! Ведь я был здесь! Сидел на цепи – да только и мог, что слабо вертеть головой.

Лучше всего мне было видно большое зеркало, прислоненное к стене. Оно, похоже, когда-то раскололось, а потом куски попытались собрать – ну и для этого сцепили их черными веревками, связанными между собой.

С ума сойти! Всем известно, что ничего хуже разбитого зеркала нет! А чтоб его еще и дома у себя держать, это кем надо быть?!

Ну разве что ведьмой, старой каргой, совой! Небось ведьме-то – чем хуже, тем лучше!

Через секунду огонь в очаге вспыхнул особенно ярко, и я разглядел, что осколки скреплены никакими не ремнями, а телами каких-то длинных и очень тощих змей – черных, белых, рыжих, – которые были связаны голова к голове и хвост к хвосту. Змеюки сдохли так давно, что уже высохли.

Отражательные свойства разбитого зеркала явно пострадали: некоторые его части были темны и непроглядны, а в некоторых еще что-то можно было разглядеть. В одном из таких кусков я вдруг увидел серого волка с узкой мордой и серыми глазами. Правда, я никогда не видел волков с белыми пятнами… Может быть, это был пес, а не волк – я ведь помнил, что лаял на кошку, а волки не лают… Но тогда почему у меня сверкали глаза? Я точно помнил. А дядя Вадя говорил, что у собак глаза не сверкают, это волчья примета!

А с другой стороны, не все ли равно, волком я стал или псом? Главное, что я был не я.

– Ну как, нравишься себе? – ехидно спросила карга. – Ну, нравишься не нравишься, а придется потерпеть. Тебе ведь жизнь таким доживать. Ну ничего, это ненадолго. У меня ваша братия, оборотни-невры, долго не заживается.

Я с ужасом на нее глянул, ничего не понимая.

Невры? Какие еще невры?! Может, нервы?!

Не знаю, что там было с нервами у этой карги, ну а мои просто дрожмя дрожали, как электрические провода под ветром.

– Я – оборотень?! – с усилием выговорил я.

И тут же поразился, что именно говорю. Не рычу, не вою, не лаю – говорю!

Как человек!

Но размышлять на эту тему мне было некогда, и я повторил:

– Оборотень?!

– А кто ж такой? – очень удивилась моему удивлению сова. – Был мальчонком, стал волчонком – кто же ты в таком случае?

– Но я не знал… – промямлил я. – Я думал, это просто так… случайно… Я не понимал!

– Да чего тут знать? – хмыкнула карга. – Чего понимать? Все просто. Жил ты человеком, а как сбылся твой час – обернулся!

Я все не мог в это поверить. Ну да, видел шерсть под своей кожей, ну да, выворачивался наизнанку – этой шерстью вверх, ну да, радостно гнался со всех четырех лап за кошкой… Но мне все казалось, что это… ну, как виртуальная реальность, что ли. Как будто я оказался в кинотеатре 5D: надел очки, сел в кресло, смотрю все такое живое и правдоподобное. Ну да, страшновато… один раз в таком кинотеатре меня даже реально укачало, чуть не вырвало, хотя я не на машине, то и дело тормозящей, ехал, а в кресле сидел. И казалось, сейчас что-то вроде этого происходит. Как будто я в кинотеатре 5D, где идет фильм о приключениях Дохлого Тунца. Кресло добавляет тактильных ощущений, форсунки разбрызгивают запахи… Но я все время надеялся, что из этого зала можно в любую минуту выйти.

Но когда сова произнесла это слово – «Оборотень!», – она как будто замкнула намертво двери кинотеатра. И оттуда уже не выйти…

Да ну нет, ну не может же быть!

Я ведь сто раз читал в книжках и смотрел в фильмах, что оборотнем можно стать – как и вампиром! – когда тебя куснет другой оборотень. И в «Гарри Поттере», к примеру, про то же, и в «Ван Хельсинге». Хотя в русских сказках надо было через нож перекувыркнуться и об землю грянуться. Или вот как кошка хотела Сашку с Пашкой и Любу с Валей провести под заколдованной веткой… тоже способ… Если бы я не помешал, они превратились бы в зверей!

А меня никто не кусал. И ни через какие ножи я не перекувыркивался! И под веткой не пролезал! Я всего-то навсего руку книжкой поцарапал. И что, просто так стал оборотнем?!

Стоп. Стоп, без паники. Дверь еще не заперта. Из этого кинотеатра и в самом деле можно выйти. Оборотень может вернуться в человеческий облик! Просто нужно снова на себя свою человечью одежду напялить – и…

– Ишь! – хмыкнула ведьма. – Просто! Да ты до своей одежды сначала доберись!

И я понял, что карга читает мои мысли.

– Читаю? – насмешливо повторила она, хотя я и словом не обмолвился. – Этому не обучена. Да и зачем? И так все насквозь вижу. А что тёмно для меня – на то вон кривое зерцало есть.

И сова кивнула на зеркало, которое от этого движения затряслось так, что едва не рассыпалось.

Как будто от страха затряслось! Как будто и оно этой старой карги боялось!

И я его вполне понимал…

– Кривое зерцало, кривое мерцало, – пропела ведьма, – покажи оборотню чудо чудное, диво дивное. Докажи дурню, что обратную дорогу забудь-травой заплело! Начнет искать – а не вспомнит где. Побежит – а не вспомнит куда! Покажи ему, кривое зерцало, кривое мерцало, да в последний разок, что дверь я замкнула и ключ выбросила!

И она издевательски ухмыльнулась, а потом постучала одним их своих деревянных перстней по тому куску зеркала, в котором я отражался, – и поверхность его зарябила, пошла волнами, а когда рябь рассеялась, я снова увидел парк Кулибина.

Ярро почему-то был матери ближе остальных детенышей, хотя, пожалуй, в его внешности сохранилось совсем мало примет собаки. Из всех своих братьев и сестер он особенно походил на волка: большой лобастой головой, толстой шеей, широкой грудью, высокими, очень сильными ногами – словом, всей своей поджарой и в то же время мощной статью, которая в будущем обещала еще больше силы. Разве что глаза у него были такие же удлиненные, лукавые, как у Сильвы, да серая шерсть – более мягкая, пушистая и в то же время более густая, чем у других.

Кроме того, его шея была густо опушена белым – как у матери.

Подобно тому как Сильве по наследству перешла память об упряжке, бегущей по тундре, так и в крови ее сына жила материнская ненависть к едким и пыльным запахам человеческого логова, злому вероломству, коварству человека. Он не был рожден с ненавистью – этому научила его Барра. Она вскормила его этой ненавистью как молоком.

Что считалось самым важным в стае? Добыча пищи – достаточной, чтобы прокормиться сегодня, быть довольным собой и своей охотой и набраться сил перед завтрашней охотой, которая даст возможность быть сытым завтра и набраться сил для следующего дня. Вожак стаи Герро не убивал ушастого зайца, или юркую лису, или другую дичь только для того, чтобы окровавить зубы, погасить блеск жизни в глазах животных, а потом уйти, бросив мертвое тело. Тому же он учил молодых волков.

Но как поступать с человеком? Это ведь добыча не из обычных!

– Волк из моей стаи никогда не нападет на человека первым, – учил молодых вожак Герро.

– Почему? – непочтительно вмешивался Ярро.

– Потому что человек опасен. Сладость его мяса и соль его крови не стоят того страха, который охватит все твое существо, когда ты будешь идти по его следу, бросаться на него, сбивать наземь…

– Можно подумать, человек – лучший друг волка! – задирался Ярро в щенячьей злости на отца, но вожак стаи не опускался до спора с несмышленышем.

В конце концов, каждому из волчат предстоит самому убедиться в правильности его слов, усвоить уроки леса, охоты, жизни, наконец… Им еще предстоит узнать, что и грязно-бурый, косматый, с короткой мордочкой енот, и плотный, жирный барсук, и стремительная, всегда испуганная тонконогая косуля, и суетливая мышь – не просто пища, но и соседи, которые, как ни странно, нужны лесу не только для того, чтобы кормить волчью стаю. И высоченные ели, и тяжелые березы, и ядовитые красные шарики волчника – тоже соседи, равновеликие для здешней жизни.

У каждого из животных и растений свой мир, своя жизнь и свои заботы. Тут крылось для Герро нечто высшее, но объяснить это он не мог бы никаким образом.

Да и зачем объяснять? Это опыт охотника, и дает его не знание, а сама жизнь. Поэтому Герро снисходительно отмалчивался.

Однажды они вдвоем с Ярро побежали к маленькой речушке. Она была пестрая, переливчатая, ее запахи звонко струились и заливали все вокруг.

Герро и Ярро были сыты и легли погреться на отмели. Герро клонило в сон, но, заметив, как напряженно смотрит в чащу, словно видит там врага, Ярро, он, зевая и потеряв всякую надежду на спокойный отдых, провыл:

– Почему ты хочешь убить человека?

– Я ненавижу его! – прорычал Ярро.

– За что? Ведь ты никогда не видел его, а ненависти к человеку нет в крови у волка.

– Разве никто из волков никогда не убивал человека?

Герро завозился, ложась поудобнее:

– Бывает такое, бывает… Когда человек находит логово и забирает волчат, мать, убивая человека, защищает своих детенышей. Когда человек со своими палками, выпускающими гром и смерть, идет по следу волка, волк, убивая человека, спасает свою жизнь. Когда в стужу трещат деревья и не найти пищи, а свежий след пахнет одиноким человеком, волк, убивая его, добывает пищу для стаи. Ведь когда у человека нет грома, он не так опасен. Он не умеет быстро бегать, лапы его лишены когтей, не могут нанести сильный удар… И все-таки волк убивает человека без ненависти.

– У-уо! – взвыл Ярро. – А разве постоянный страх перед человеком не рождает ненависти к нему?

Герро то взглядывал на Ярро, то отворачивался. Вода играла на солнце, нагоняя дрему.

Щенок прав! Какое же еще чувство можно испытывать к тому, кого привык всю жизнь бояться?

Он сонно прищурился. Ярро, крепко уперев в землю сильные, напряженные лапы, смотрел на старого волка сверху, опустив оскаленную морду:

– Вы, волки, ты, мой отец, ненавидите человека за тот страх перед ним, который носите в себе, который носили и ваши предки. Извечный страх! Собака, моя мать, ненавидит человека за то зло, которое он ей причинил. И только я, сын собаки и волка, ненавижу человека за то, что он – человек. За то, что он существует!

Герро готов был искусать этого щенка.

– «Мой отец – волк! Моя мать – собака!» – передразнил он. – А сам-то ты кто? Сам-то ты ни волк, ни собака, а туда же! Что ты знаешь о ненависти? Откуда тебе это знать?

Солнце горело в голубом огромном небе, которое даже быстрым ногам Ярро не обежать от восхода до заката. Кора лиственниц блестела и переливалась. Лес был еще зелен, источал летние запахи, но скоро придет осень, листья начнут умирать. Ярро завидовал деревьям и медведям: засыпая на зиму, они просыпаются весной. Как будто умирают и рождаются снова. А вот когда он, Ярро, погибнет, это уже навсегда. Он не проснется больше.

О, если бы удалось раньше убить человека! Только ему понятно это неистовое желание.

Только ему!

Он сверху вниз горделиво посмотрел на Герро:

– Я выше вас всех! У каждого из вас есть маленькое имя: пес, волк… Я ни пес, ни волк – да! Я и волк, и пес. Только меня можно назвать одним большим именем. Я – Зверь!

– Что это было? – возмущенно спросила Люда, пытаясь выбраться из ямы.

Но Люда была маленькая, толстенькая, с коротенькими ножками, поэтому у нее ничего не получилось.

Пашка вылез первым и протянул Люде руку. Снизу неуклюжую подружку подсадили Сашка и Валя.

– Вытянули репку! – засмеялся Пашка.

Люда обиделась – она не любила намеков на свою комплекцию – и даже спасибо не сказала. Надулась и принялась стряхивать древесный мусор, которым была усыпана.

Валя и Сашка проворно вылезли из ямы и тоже принялись отряхивать одежду.

– Загадочно, – сказал Сашка. – Дерево крепкое, основание у ветки совсем не трухлявое. А она рассыпалась в пыль. Смотрите, как будто пепел!

– Этот бешеный пес на нее плюхнулся, – сказала Валя с досадой. – И кошечку прогнал, и ветку сломал.

– Да не сломал он ее, ты что, не видишь? – с неменьшей досадой посмотрел на нее Сашка. – Логически рассуждая, если бы сломал – были бы обломки. А это труха.

Сашка очень любил рассуждать логически.

– Ну ладно тебе, Сашка, какая разница, труха или обломки, – примирительно сказал Пашка. – Главное, что это пес сделал, так?

– И мы из-за него кошечку не поймали! – подхватила Валя.

Люда всхлипнула. И все почувствовали себя так, словно не кошку какую-то там черную не смогли поймать, а лишились чего-то самого дорогого на свете! Ничего им в эту минуту так не хотелось, как эту кошечку подержать в руках, погладить – и забрать с собой домой!

– А может, она еще где-нибудь здесь? – спросила Валя и с надеждой осмотрелась, вытягивая шею. И радостно взвизгнула: – Смотрите, вот она!

Все оглянулись – и тоже очень обрадовались. Кошка сидела на перилах старой облупленной детской горки, утонувшей в зарослях крапивы. Сидела и умывалась черной шелковой лапкой – так красиво и безмятежно, что все восхищенно заахали и кинулись к ней, словно не замечая крапивы. А вот крапива их очень даже замечала и отмечала, особенно голоногих девчонок, но им все было нипочем! Пашка, добравшийся до горки первым, уже полез было на нее, однако кошка спрыгнула вниз и шмыгнула под горку, в какую-то маленькую каморку, которую никто из ребят до этого не замечал из-за высокой травы.

Само собой, все они разом кинулись туда, застряли, пыхтели, отталкивая друг друга, но Валя оказалась не только самой длинной, но и самой худой. Она ввинтилась между Пашкой и Сашкой – и первой пролезла в каморку.

Тут Вале пришлось согнуться в три погибели, и она принялась озираться. Кошку не нашла, зато увидела кое-что, из-за чего мгновенно о ней позабыла.

Удивительно, но о кошке точно так же враз позабыли и Пашка с Сашкой, и Люда. Они с восторгом уставились на одежду, кучкой лежащую на земле. По обе стороны ее валялись кроссовки, скинутые явно впопыхах.

– Смотрите! – завопила Валя. – Это джинсы Тунца! И майка его!

– И кроссы его, – добавила Люда.

Ну, девчонки вообще более приметливы, чем парни, однако и Пашка с Сашкой согласились, что барахлишко принадлежит Дохлому Тунцу.

– И что? – изумился Пашка. – Он все сбросил и голышом отсюда чесанул? Как же мы не заметили такой картины?

Девчонки захихикали, жеманно отводя глаза. Но Сашка, который очень любил рассуждать логически, сказал:

– Глупости. Он переоделся в какие-нибудь другие вещи. И ушел.

– Переоделся именно здесь? – переспросила Валя, до которой, наверное, из-за ее роста, вообще туго доходило. – А почему домой не пошел?

– Ну, может, новые шмотки такие классные купил, что не мог утерпеть, – предположила Люда.

Сашка посмотрел на нее с презрением. Конечно, Дохлый Тунец был сущим валенком, но все же оставался каким-никаким, а мальчишкой. Сашка решительно не мог представить мальчишку, который бы так вздернулся из-за нового барахла, что стал бы в него переодеваться в парке, под детской горкой. Девчонка – да, могла: у них же, у девчонок, крыша сразу трогается в путь, когда они видят новые тряпки. А мальчишка…

Вообразить такое у Сашки не хватало фантазии.

– Я знаю! – страшным шепотом провозгласил Пашка. – Тунец переоделся нарочно! Он кому-то мозги пудрит. Прикидывается, будто он – это не он! Понимаете?

Разъяснение всем понравилось. И очень хотелось узнать, что же такое задумал Дохлый Тунец, кого собрался обмануть.

Но как это узнаешь? Не будешь же сидеть и ждать его возвращения здесь, в каморке под горкой, куда уже начали собираться парковые комары, почуявшие свежую кровушку.

– Слушайте! – восторженно завопила Валя. – А давайте мы Тунцовы одежки отсюда унесем! Заберем с собой, а ему записку напишем, что отдадим только тогда, когда он расскажет, зачем переодевался.

– Да ну, еще записку писать, – проныла Люда, которая вообще была ленива. – Пускай побегает поищет, а потом, вечером, мы ему позвоним и сообщим, что это мы шмотки взяли. И пускай все рассказывает!

Представив, как Тунец подергается, все повеселели. Одежду свернули и сунули в пыльный старый пластиковый пакет, который завалялся в углу каморки. Кроссовки понесли отдельно.

С великим трудом, повизгивая и ругаясь, вылезли из крапивы, недоумевая, как это так лихо в нее залезли. Остановились, с ужасом рассматривая красные пятна на коже и почесываясь. Про кошку уже никто не вспоминал. Вообще все как-то выходило так, будто полезли ребята в крапиву из-за Тунца. И все на него страшно разозлились! Тащить домой его дурацкую одежду никому не хотелось, тем более что у пакета немедленно оторвались ручки. Вдобавок все вспомнили, что мороженого, ради которого пришли в парк, они так и не купили!

Почему?.. Наверное, тоже из-за Тунца!

– Слушайте, – брезгливо сказала Валя, – вон там мусорные ящики стоят – давайте выкинем все это барахло. Пусть Тунец поищет!

– Но тогда нам не узнать, зачем он переоделся! – рассудительно сказал Сашка.

– Да и фиг с ним! – отмахнулся Пашка. – Тунец дурак, и тайны у него дурацкие! Зачем они нам? Пошли лучше мороженое есть.

Путь к лотку с мороженым лежал как раз мимо мусорки – ну разве что чуть-чуть надо было свернуть. Ребята выбросили вещи Тунца, а потом, вытерев руки о траву (старательно приглядываясь, чтобы не схватиться за крапиву!), побежали есть мороженое. Каждый взял по два шарика. Сели на лавочку и стали наслаждаться, поглядывая на мусорные ящики.

Почему-то им было очень весело при мысли о том, что там лежат вещи этого дурака Тунца. Они непрестанно хихикали. И чуть не попадали от смеха со скамеечки, когда около мусорки появился какой-то человек в плаще с капюшоном, из-под которого торчала только буйная седая бородища, и, покопавшись в ящике, извлек оттуда пакет с одеждой Тунца и его кроссовки.

Довольно ухмыльнувшись, он потопал прочь, бережно держа пакет и что-то бормоча.

До ребят долетело:

– Ну, теперь-то он мне должок простит! Только все это в овраг еще надо отнести, как он велел…

«Он», смекнули ребята, это какой-нибудь скупщик секонд-хенда, добытого на помойках. А потом он свой вонючий товар продает кому-нибудь. Но ему долго придется искать такого же тощего покупателя, как Дохлый Тунец! Может, его и в природе не существует! А в каком-то овраге у дядьки в плаще, наверное, встреча с этим скупщиком. Явка. Стрелка у них там забита. Вот цирк!!!

Они так развеселились, что взяли еще по порции мороженого. И снова по два шарика!

Правда, сидеть в парке им больше не хотелось. И они ушли, вкусно хрупая вафельками.

Тогда хорошенькая черная кошечка, которая все это время сидела на ветке как раз над их головами, проворно спустилась по стволу клена на землю, ударилась об нее, обернулась клубком перекати-поля – и с невероятной скоростью унеслась куда-то, несомая ветром, который, к слову сказать, только что дул в противоположном направлении.

Начало зимы выдалось ветреным, снегопадным. На сером, будто бы неохотно проступающем рассвете воздух становился мягче, влажнее, а потом задувал ветер. Сначала еле-еле, а потом все сильней и сильней. Он наносил запахи встревоженных непогодой зверей, а вскоре уже ничего нельзя было разобрать, потому что струи стремительно летящего снега забивали ноздри и глаза.

Охотиться было почти невозможно: буран утихал только на короткое время перед рассветом.

Вскоре метель неожиданно резко стихла, чтобы больше не возобновляться. Улегся ветер, небо словно бы стало выше, по нему неслись, чередуясь, клочья белых и серых облаков – верховик не утихал, но лес уже не трогал. В такой день можно было бы подумать и об охоте: волки проголодались. Но Герро прежде всего решил обойти угодья стаи и восстановить границу.

С собой вожак взял Ярро.

Это был длинный и долгий путь. Снегу, рыхлого и влажного, выпало так много, что бежать стало почти невозможно. Приходилось в основном передвигаться прыжками, взрыхляя сугробы.

Сердце Ярро больно билось, дыхание стало жгучим. В горле пересохло. Он часто хватал зубами снег, стараясь поспеть за отцом, который неутомимо прыгал впереди, весь белый, в куржаке[3], останавливаясь то у крупных деревьев, то у занесенного бурелома, поднимая заднюю ногу – метил границы охотничьих владений. Потом отца сменил запыхавшийся Ярро.

Наконец он устал так, что уже почти ничего не видел. Ему все время хотелось лечь.

Но вот вдруг отец насторожился. Замер. Вскинул голову, уши стали торчком. Тело напряглось.

Ярро не мог справиться с дыханием, но Герро, покосившись в его сторону, угрожающе обнажил клыки.

В лесу было тихо-тихо, лишь, поскрипывая, терлись друг о друга голые ветви в вершинах деревьев. А прямо на волков тянуло кружащим голову ароматом пищи!

Ярро уловил запах распаленного скачкой по сугробам и бурелому оленя, его чуть отдающее горячей хвоей дыхание…

И вскоре он появился перед волками. Голова закинута назад, широкая грудь залеплена снегом, спина круто заиндевела. Огромные рога напоминали ветви роскошной сосны.

Олени часто бродили здесь, на гористом склоне. Особенно осенью, когда у них начинался гон и они носились по лесу, не разбирая троп и не чуя опасности. Но, наверное, из-за обильных снегопадов стадо оленей не могло уже прокормиться на прежнем месте. Обычно зимой они спускались с редколесных холмов в долины, где легче найти корм. А этот забрел на сопку.

Так или иначе, олень ничего не найдет здесь, а вот волки, похоже, нашли добычу.

И тут олень их учуял. На миг он застыл, угрожающе нагнув рога. Герро длинными прыжками приближался к нему, будто собираясь атаковать в лоб, а тем временем Ярро обходил оленя сбоку. Рыхлые сугробы и бурелом замедляли его бег.

Олень скосил налившийся кровью глаз и увидел Ярро. Будь впереди только один волк, олень обязательно попробовал бы на нем свои копыта и рога. Но связываться с двумя ему не хотелось. У него еще есть возможность уйти и оставить с носом этих двух серых наглецов.

Тем временем по узкому, стиснутому крутыми сопками руслу реки шел человек. Иногда, обнаружив знакомую примету, он сворачивал со слегка припорошенного льда – ветром, как в трубу, унесло весь снег, но все-таки по реке идти легче, чем по бурелому, – и заходил в чащу.

Человек был недоволен. Этот многодневный снегопад похоронил все капканы…

Ему хотелось найти хоть какую-то добычу, чтобы принести ее в город и похвастать перед друзьями.

С достоинством держа голову, олень повернулся спиной к Герро и пустился вскачь.

Ярро взвизгнул с досады. Добыча уходит!

Он растерялся, сел было на лапы, но, увидев, какую скорость набирает, начав погоню, его отец, вскочил и кинулся следом.

Чтобы не столкнуться с Ярро, олень взял чуть в сторону. Ему приходилось то и дело наклонять голову, чтобы не запутаться рогами в ветвях. Скорость бега все-таки замедлялась.

Ярро, поняв замысел отца, бежал по краю ельника: отсекал оленя от чистого пространства, направлял его на неудобный склон. Под сугробами трудно было различить камни, и олень часто останавливался.

Но вот ельник кончился. Выбравшись на открытое место, олень горделиво оглянулся, закинул голову и снова понесся огромными скачками. Он разгадал, что задумали волки, но это его не испугало. Он был уверен, что сможет уйти к спасительным склонам на крутом берегу и там, встав на обрыве, не подпустит к себе волков!