Советник на зиму. Роман Яковлев Сергей

Глава шестая.

Праздник победы

В поздних рассветных сумерках, когда «Человек огня» уже трепетал на фасаде театра (Маранта, оказывается, умела и по крышам лазать!), пугая немногих оставшихся у дотлевающих костров горожан, на площадь снова прибыл грузовик с динамиками. Асмолевский зачитал из кузова указ губернатора о роспуске городского совета и установлении на территории города губернаторского правления – до новых выборов, дата которых будет назначена позже. Здание башни по указу переходило в распоряжение губернской администрации. В завершение Асмолевский поблагодарил от имени губернатора всех, кто отстоял свободу и демократию, и добавил, что вечером в театре состоится большой концерт в ознаменование торжества законности и порядка.

Слушатели вяло похлопали, покричали без особого энтузиазма и разбрелись по улицам, горланя песни. Кучка солдат направилась к главному подъезду башни и широко растворила двери. Оттуда начали выпихивать одного за другим сонных очередников, угревшихся в накопителе. Тех, кто пытался вползти назад и досмотреть сны, солдаты подбадривали пинками. Когда из дверей вылетел последний узел с чьим-то добром, их наглухо заперли, а на крыльце выставили охрану. Солдаты по команде сбились в нестройные колонны и с дробным топотом скрылись в тумане.

Больше ничего в башне и вокруг нее не происходило.

– Куда пропали советники? – недоуменно спрашивал Викланд, спускаясь по крутой лестнице следом за шатающимся от усталости и голода Несговоровым. – Мне кажется, они заслужили показательную экзекуцию… Не слишком кровавую, конечно, без топора и без кнута, но взять их под стражу и судить по закону следовало бы, нет? Иначе у людей наступит разочарование, они начнут подозревать губернатора в сговоре и в следующий раз уже не так охотно пойдут защищать демократию. Какие у вас ощущения? Впрочем, я догадываюсь. Вы бы не отказались от чашечки кофе!

– Почему бы вам и в самом деле не пригласить нас в миссию на чашечку кофе? – снизу нахально перекликнулась с ним Маранта. – У вас ведь в конторе найдется кипятильник?

– Кипятильник? Да-да, это было бы приятно… – пробормотал Викланд с сомнением. – Но мне придется собрать коллег, чтобы обсудить работу в новых условиях. Боюсь, на кофе с вами уже не остается времени…

– Чем бы дело ни кончилось, вам не в чем себя упрекнуть, – тихо сказала Маранта Несговорову, поднимая к нему утомленное, с синими подглазинами лицо. – Сейчас вернетесь к Даше, выпьете с ней чаю… Своего, из чистых кружек…

Когда вышли со двора и, встав на углу, молча смотрели друг на друга, не решаясь расстаться (сонному Несговорову эта минута показалась сладкой вечностью, и он успел поверить, что она никогда не кончится), Маранта испуганно вскрикнула:

– Смотрите, кастрюлю сперли!

И устремилась в развевающемся парике (забыла снять!) туда, где вчера стоял котел со свечами и гвоздиками на нем. Раздосадованный Викланд поплелся за ней и уже издалека, вспомнив про Несговорова, с казенной улыбкой на лице помахал ему рукой. А Маранта крикнула на прощанье:

– Вечером приходите на концерт!

Но и у нее вышло формально.

Трамваи не ходили. Одолев пешком некоторую часть пути (как много, он и сам бы не сказал: сонное сознание куда-то западало, время текло неравномерно), Несговоров почувствовал острую нужду и решил справить ее в глухом переулке. Отошел подальше от проспекта, пристроился у высокого забора, нацелился на снежный бугорок, чтобы было чем замести следы. Огляделся для порядка. Вокруг никого не было. Прямо перед ним над забором выступал из тумана зловещий дом с лепными капителями полуколонн и каменными трубачами на крыше… Несговоров содрогнулся. Он никак не думал оказаться возле этого дома, забрел сюда случайно, со стороны двора. Однако менять позицию было поздно. Нечаянное соседство даже понравилось: в Несговорове взыграл травестийный дух, перенятый ночью от Маранты. Снег, испещренный бестолковыми пунктирными зигзагами наподобие следов петляющего зайца, углубился желтой лункой, а в лунке этой что-то зачернело.

Уже оправившись, Несговоров, прежде чем подсыпать ногой снегу, присмотрелся к обнажившемуся предмету. И отпрянул в ужасе.

Невольно взгляд его скользнул дальше. Такие же, почти уютные в могильной неподвижности продолговатые холмики возвышались на небольшом расстоянии один от другого ровной чередой вдоль всего забора. Откуда эти трупы? Кто стащил их в одно место, уложил в ряд и присыпал снегом? Что собираются с ними делать?

Несговоров кинулся назад к проспекту, туда, где могли встретиться люди, в надежде кому-нибудь поведать о страшной находке. Бежал, поминутно оглядываясь, словно надеясь, что холмики эти – сон, мираж, который вот-вот исчезнет, – и с размаху налетел на что-то стальное.

Первое, что Несговоров разглядел, опомнившись, – это наставленное на себя дуло. Рядом с лицом при исполнении, державшим в руках автомат, зачем-то стояла воткнутая в снег широкая лопата. Несговоров поднял глаза – и узнал вчерашнего рябого стражника.

– Их надо… откопать, – пробормотал Несговоров первое, что попало на язык, делая нервную отмашку в сторону забора. Он уже догадывался, что влип во что-то страшное.

– Здесь нельзя находиться! – сказал рябой с тем же каменным выражением, с каким вчера в накопителе требовал освободить проход.

– Вы знаете, что там, под снегом, лежат мертвецы?..

– Проходите, не задерживайтесь!

В голове Несговорова все смешалось. Его отпускают? Не думая уже о тех, кто лежал у забора, он послушно двинулся дальше, не оглядываясь, все убыстряя шаг, ожидая пули в спину. Пристрелят, положат рядом с другими и засыплют – никто ни о чем не узнает. Смерть стала привычна, люди гибнут как бездомные собаки. Даша, конечно, хватится, начнет искать, но кто будет слушать ребенка? Требуются огромные сила и власть, чтобы заставить их пошевелиться.

Несговоров собрал последние силы и тяжело побежал по рыхлому снегу, делая большие скачки, как раненный зверь. И только вылетев на проспект, весь мокрый, с липким привкусом металла во рту, позволил себе оглянуться.

В глубине переулка, где он только что столкнулся с рябым, обыкновенный дворник мирно чистил дорогу.

Несговоров прислонился к фонарному столбу. Его тошнило. Он попытался сплюнуть, но густая слюна вожжой повисла до земли, и он не знал теперь, как от нее избавиться…

В этот момент чья-то тяжелая длань упала ему сзади на плечо.

Несговоров метнулся в сторону. Изготовился из последних сил дать отпор.

Перед ним, свесив руки-плети, стоял Щупатый.

– Ну, ты развоевался! Тебе что, ночи мало было?

Пошли в сторону колледжа рядом. Несговоров надеялся, что Щупатый отстанет, свирепо молчал.

– Это твой мужик на театре висит? – спросил Щупатый насупленно.

– Мой.

– За мужика тебе спасибо. Ему бы еще морду Кудряшова на одно место прилепить.

Несговоров не отвечал.

– Ты, наверное, обиделся, я тебе наговорил всякого, – неуверенно продолжил Щупатый. – Забудь про Асмолевского, ладно? Ну, что я оставался у него тогда и все такое. У меня с ним все кончено. Забудь, как человека прошу!

– Что ж тут забывать? Тут и забывать нечего, – пробормотал Несговоров. – Мне бы другое забыть…

– Маранту, что ли? – спросил Щупатый, повеселев. – Она знаешь кто? Давно хотел тебе сказать, да все как-то… Кудряшовская подстилка, вот кто! Приезжала на гастроли с еврейским театром и осталась тут. Он ей сразу трехэтажный особняк отвалил. А этот козел, директор театра…

– Козел?

– Ну, да. У него и фамилия Козлов. Так он ее в штат брать не хочет, почему – сам знаешь. На этой почве они с Кудряшовым в последнее время были на ножах. Ты с ней поосторожнее, с Марантой этой…

Несговоров слушал и не слушал. Глядел прямо перед собой. Туман рассеялся, даже слабое солнышко выглянуло. Вот девочка-подросток сидит на ворохе узлов, сердитая, прямо вся пунцовая от стыда и гнева…

– Даша!? Ты почему здесь?..

– Ну, я пошел к себе, – сказал Щупатый, вбирая голову в плечи. – Не забудь про уговор!

– Я все собрала, – торопливо оправдывалась Даша, будто ожидая упреков. – Все! Только ящики пустые оставила, на которых ты спал.

Не тратя лишних слов, Несговоров рванулся в подъезд и взлетел по лестнице. Дверь комнаты была снята с петель, внутри двое рабочих под присмотром завхоза выковыривали ломами доски пола.

– Девчонка хотела унести кровать! – весело сообщил Аршак Манвелович, выводя Несговорова под локоток на площадку. – Я говорю – не-ет, кровать казенная! А так все, вроде, собрала. Толковая девчонка. Тебя-то где носило?..

Внизу Щупатый настороженно выглядывал в щелку двери.

– Пристроишь у себя на время наш скарб? – попросил Несговоров. – Я пойду к прокурору. Они творят беззаконие.

– Земляк, это бесполезно! – сказал Щупатый. – Меня тоже предупредили, лавку закроют через месяц. Повсюду идет реконструкция старых зданий. Скоро ты наш город не узнаешь! Извини, земляк.

Дверь захлопнулась, щелкнул замок.

Даша встретила Несговорова с раскрытым от возмущения ртом. Кажется, она довольно натерпелась со сборами и ожиданием, чтобы хоть теперь не оставаться одной! Тяжелая работа и самостоятельные решения, которые пришлось принимать этим утром, придали ей уверенности в себе, и к дяде она стала относиться слегка покровительственно.

– Берем такси и все везем к Маранте! – заявила она тоном, не терпящим возражений.

– К Маранте? – с изумлением переспросил Несговоров. Как будто Даша слышала их вчерашний разговор на лестнице! – Но… У меня нет адреса.

– Эх ты, тормоз.

– И денег нет на такси…

– Так были же деньги?

– Вчера были, а сегодня нету. Да мы и так дотащим, не горюй!

– Куда тащить-то собрался?

– А в театр! Там есть большой чердак. Я теперь знаю, как туда пройти. Пока вещи там полежат, а после что-нибудь придумаем. Маранту найдем… Годится?

Даша выпятила губки, раздумывая. Махнула рукой:

– Что с тобой будешь делать! Годится.

Пришлось ей снова сидеть и караулить: за одну ходку было не управиться. Несговоров втиснулся в подошедший трамвай с четырьмя большими узлами (что в них, даже не интересовался; машинально отметил на оставшейся под присмотром Даши горке вещей свой незавершенный холст на подрамнике, заботливо упакованный в одеяло, но и к нему отнесся холодно, как к ненужному хламу) и скоро был на площади. На самый верх по узкой крутой лестнице заталкивал тяжелые узлы по одному, помогая себе головой. Сбросив ношу на очищенном с вечера пятачке возле окна, где еще недавно с упоением трудился над «Человеком огня», наткнулся взглядом на оставшуюся от ужина банку, вспомнил Маранту, и больно защемило сердце…

По дороге к Даше купил с лотка возле остановки два черствых бублика. Таяли последние рубли. В этот раз в трамвай погрузились оба, подпирали собой шаткую пирамиду багажа на задней площадке и жадно глотали сухие куски. Несговоров боялся, что их засекут возле черного крыльца или на лестнице, не пропустят на чердак, где уже лежала добрая часть скарба, и – ни туда, ни сюда; но пронесло и в этот раз. А какую занятную картину они являли для стороннего наблюдателя, пересекая площадь со своими тюками и мелочевкой, какой шум поднимали в помещении! По театру носилась уйма народу, но все были заняты подготовкой к вечернему торжеству, это-то, наверное, и выручило. А охрану в ожидании высоких гостей выставить еще не успели.

Сложив вещи и обтерев вспотевшие лица, налегке отправились вниз. Несговоров считал необходимым посетить прокуратуру. Пошли вместе, потому что еще в трамвае поклялись друг другу больше ни при каких условиях не разлучаться.

Прокуратура занимала двухэтажный малиновый особняк на углу площади, наискосок от театра. Место было тихое, да и само учреждение популярностью не славилось. Когда Несговоров с Дашей вошли в дверь, вахтер как раз пришивал пуговицу к брюкам. При виде посетителей грозно поднялся в приспущенных штанах, стал допрашивать: кто их вызвал, где повестка?

Этот парень привык быть здесь первой и последней инстанцией. Несговоров решился на отчаянный ход:

– Недалеко отсюда под снегом лежат трупы. В преступлении замешаны большие фигуры. Я буду говорить только с прокурором.

Упоминание о трупах подействовало – в народе об этом, похоже, были наслышаны.

– Второй этаж налево, – проворчал вахтер, сосредоточенно ища потерянную в недрах штанов иглу.

В приемной грузная женщина с тяжелым серым лицом, похожая на тумбу, пудрилась перед зеркальцем. На черной двери, ведущей во внутренние покои, висела табличка с надписью: «Прокурор Постила Э. Г.»

– Кто вас пустил?!

– Постила знает, его предупредили, – соврал Несговоров, продолжая следовать выбранной тактике.

– Выйдите отсюда! Сейчас охрану позову!

– Ваша охрана еще не пришила пуговицу и гуляет без штанов, – сказал Несговоров. – Хорошо живете! В двух шагах от горы трупов. Где прокурор? Я хочу его видеть!

– Кто там развонялся? Впусти! – прозвучал из-за двери резкий голосок.

– «Его»! – передразнила тумба изумленного Несговорова и рывком распахнула черную дверь.

В глубине большого мрачноватого кабинета за столом сидела миловидная девица со взбитыми на голове кудряшками. На вошедших не глянула, словно все на свете люди были ей знакомы и давно наскучили. Сесть не предложила.

– Что случилось? – спросила отрывисто.

– Я художник… – начал Несговоров.

– Вижу, что не Иванов! – грубо схохмила Постила, упорно разглядывая свои ногти. – Ближе к делу.

– Нам негде жить! – отчаянно вскрикнула Даша, потеряв надежду на растерявшегося дядю.

– Так-то лучше, – сказала Постила.

Она раскрыла лежащий перед ней гроссбух и круглым школьным почерком написала, громко пришептывая: «Жи-лищ-ный во-прос».

– Собственно, жилье у меня было… У нас. – Несговоров поправился, не вполне четко представляя себе, с какой стороны эта ситуация более убедительно выглядит перед законом. – До вчерашнего дня. Вчера завхоз колледжа привел двоих, они что-то говорили о реконструкции… А сегодня нас выгнали на улицу. С вещами.

– Клево! – ухмыльнулась Постила. – Значит, на выход, с вещами?.. Окса-ан!!! – вдруг истошно завопила она, заставив Несговорова и Дашу отшатнуться. – Соедини-ка меня с администрацией!

Через минуту в дверях возникла тумба.

– Асмолевский? – спросила ее Постила.

– Не-а. Касаткина.

Постила скорчила гримаску, но трубку все-таки подняла.

– Маргарита Разумовна, здравствуйте! Чувствую, у вас отличное настроение. Наверное, все в жизни удается? Маргарита Разумовна, у меня сидит художник, его сегодня утром… Да, да… Маргарита Разумовна, это не играет роли! Закон один для всех. Элитные квартиры? Кто этим занимается, Негробов? Ах, с ним Кудакин… Ну-ну.

– Дерьмо на палочке, – буркнула Постила себе под нос, бросив трубку. – Вы говорили с Кудакиным? – спросила Несговорова.

Тот напряг память.

– Это такой… заношенный?

– Скорей уж занюханный, – фыркнула Постила. – Оксан, они собираются строить в общежитии колледжа элитные квартиры! На двух уровнях, с саунами! Представляешь? А жильцов выбрасывают на улицу. И эта Рита еще отсылает меня к Кудакину! Можно подумать, он знает законы лучше меня.

– Дерьмо на палочке, – понимающе согласилась тумба. – Кому хоть квартиры-то?

– Негробов должен знать, он тоже там был… Свяжи с ним, а? …Негробов? Привет. У меня тут выселенные с жалобой на тебя. Да, художник, и с ним… А, понятно… Понятно… Хи-хи-хи-хи, – залилась Постила мелким смешком. – Слушай, Негробов… Через два года? А чего так долго? Может, я прямо сейчас хочу. Нет, серьезно! Ты нашу заявку-то не забыл? Смотри. Если что, шкуру спущу. Ладно, ништяк. Бай-бай.

– Пообещал через два года, – сказала Постила тумбе, внимательно слушавшей разговор от двери.

– Две?

– Две.

– Обманет, – предположила тумба.

– Да я его живьем съем, засранца! – заверила Постила. – Они все у меня на крючке.

– Кроме Асмолевского. Тот осторожный.

– Ха! Осторожный. Да он просто мокрушник! Видела бы ты вчера…

– Значит, вы знаете про убитых? – встрепенулся Несговоров. – Как это случилось? Кто-нибудь ведет расследование?..

Тут Постила впервые подняла на него глаза. Трудно было ожидать от смазливой молодой женщины такого хищного взгляда исподлобья.

– Вы все-таки насчет жилья или по другому вопросу? – ехидно уточнила она. – Если по другому, давайте займемся другим. Я не против.

– Мы насчет жилья! – торопливо заверила Даша, предостерегающе впиваясь в руку дяди ноготками.

– Простите, – повинился Несговоров.

– Ничего. Не стоит упоминания, как говорят штатники. Вам надо встретиться с Кудакиным. Негробов утверждает, что вы вчера добровольно подписали отказ от жилплощади… Учитывая некоторые щекотливые обстоятельства…

– Щекотливые обстоятельства?

– Ну да. Ведь вас застали в одной постели с несовершеннолетней.

– Послушайте!..

– Я передаю то, что мне сказали. Еще раз говорю, повидайтесь с Кудакиным и потребуйте от него копию бумаги. Если ваша подпись подделана, он будет отвечать.

– А мы?..

– Вы по суду вернете себе жилье. Или, раз уж там все сломали, вам должны предоставить другое равноценное. Придется походить, дело не быстрое.

– Спасибо, – промолвил Несговоров задумчиво.

– На здоровье. Не стоит упоминания. Заявленьице-то напишите.

– Что?..

– Вы все-таки у меня на приеме побывали. Пригодится. Окса-ан! Ты на концерт пойдешь?..

У Несговорова кончалось второе – или которое там по счету? – дыхание. Больше всего он хотел дотащиться до чердака, рухнуть на узлы и уснуть мертвым сном. Стужа не пугала: с минувшей ночи он так назябся, что чувствовал себя кем-то вроде рыбы или лягушки – влажным, скользким и ледяным… Даша молчала, ни в чем дядю Вадика не винила, но уже ни на кого кроме себя, похоже, не рассчитывала; между ее бровей пролегла печальная мудрая складочка.

Площадь перед театром была запружена нарядными людьми. Сверкающие черным лаком машины подвозили все новых гостей. В стороне вопросительным знаком маячила долговязая фигура в драповом пальто и теплом шарфе.

– Вы тоже пришли на праздник? – смущенно спросил Викланд, узнав Несговорова. – Здесь, говорят, будет весь бомонд? У меня пригласительный билет фри ов чардж… Как это по-русски? Бесплатно, но пожертвования принимаются.

– Пожертвования? Для семей погибших?

– Как вы сказали?.. Ах, это шутка! Да-да. Мы с вами провели славную ночь. Это не забудется. У меня такое было в конце шестидесятых, когда я только поступил в университет… Мы воевали с полицией! Забаррикадировались в аудиториях и поливали их сверху из брандспойта. Да. Потом нам отключили воду. Но мы дня три или четыре еще держались, для кофе сливали воду из отопительных батарей. Веселое время было… Как у вас сейчас.

Викланд за разговором распрямился и приосанился. Видно было, что ему приятно вспоминать свою бурную юность.

– По моим ощущениям, она уже не придет, – пробормотал он, близоруко поднося к глазам часы. – Вы не видели Маранту? Возможно, она прошла через служебный вход. Гм. Придется ориентироваться самому. У вас есть билеты? Нет? В моем пригласительном записано «второе лицо». Этим лицом могли бы стать вы, да?

– Со мной племянница, – сказал Несговоров. – Теперь мы с ней неразлучны.

– Да-да. Это очень трогательно.

– Дядя Вадик! – зашептала Даша страстно. – Там будет Маранта! Там будут Кудакин, Негробов и все они! Тебе ж надо повидаться с Кудакиным! Попроси Маранту, пускай она поможет нам!..

Несговоров заколебался. Окунаться в беспечную разряженную толпу, неизвестно что празднующую, – ему, измученному бессонницей и заботами, давно не мытому, в грязной одежде! Это казалось совершенно, совершенно невозможным. Но, с другой стороны, уникальный шанс (тут Даша права) пообщаться в неформальной обстановке с людьми, от которых зависит его и Дашина судьба. После придется месяцами обивать пороги приемных, только чтобы попасть к какому-нибудь Кудакину… И Маранта! Она же позвала их к себе жить, при этом почти согласилась на глупое, самонадеянное условие Несговорова! О, если бы вчера во время разговора с ней он знал, что случится сегодня, то был бы куда осмотрительнее… Но она не сказала «нет» и сегодня может сказать «да»!

– Дядя иностранец, подождите! – окликнула Даша удаляющегося Викланда. – Ну же, ну! – нетерпеливо подталкивала она Несговорова.

– Но мы решили не расставаться! – сказал Несговоров. – Вспомни, сколько всего ты утром без меня пережила…

– Дядя Вадик, это нам сторицей вернется! Сторицей! Ничего мне не сделается, разберу пока вещи, разложу постели… Я же буду совсем близко, тут, наверху! Ну пожалуйста!..

Чутье (единственное, что еще работало) подсказывало Несговорову, что нельзя поддаваться соблазну и бросать ее одну. Но – поддался, уговаривая себя, что идет на это ради ее же блага.

В фойе сновали ряженые в масках и дурацких колпаках. Миловидные разносчицы в кружевных передничках предлагали морсы и мороженое. Несговоров с тоской подумал: Дашу бы сюда вместо него! Она так любит яркие представления, пышные церемонии, так была прошлый раз взволнована…

Викланд потерялся в толпе возле гардероба. Несговоров приметил за колонной телекамеру, возле которой мелькнуло несколько отдаленно знакомых лиц. Подошел ближе.

– Сегодня мы атакуем видных политиков города, задавая им единственный, но самый важный вопрос: что будет значить для всех нас эта победа? – говорила в микрофон рыжая ведущая. – Едва ли надо представлять нашим телезрителям Нину Мордуховну Биргер, возглавляющую Департамент культуры, кино и исторического наследия губернской администрации. Пожалуйста, Нина Мордуховна!

Свет упал на пожилую низкорослую женщину с багровыми щечками. Несговорову показалось, что он ее где-то встречал. Пока рассеянная память наводила мосты, глаза сами искали привычное дополнение – и нашли: неподалеку стояла ухоженная моложавая дама, затянутая в серебристое вечернее платье, мило улыбаясь всем, кто с ней раскланивался. Только тут Несговоров вспомнил, где видел обеих: в этом же фойе четыре дня назад, рядом с Марантой!

– Ни у кого не должно быть сомнений, что минувшей ночью мы пережили событие знаменательное, если не сказать эпохальное, – с апломбом говорила перед камерой Биргер, по привычке высоко задирая голову. – Терминология нас, интеллектуалов, нередко подводит, но я бы рискнула и назвала происшедшее…

– Моего бесценного Джека убили и сожрали у меня на глазах, – послышалось за спиной Несговорова. Голос говорившего заставил его вздрогнуть. – С потрохами! Разорвали живьем в накопителе!

– Что-то не заметно, чтобы вы особенно печалились, – возразил другой голос.

– Как говорят в народе, нужно играть не чувство, а борьбу с ним…

Пока сонный Несговоров успел среагировать и развернуться, собеседники отошли, и ему осталось лишь гадать, кто из двух удаляющихся солидных мужчин в черных костюмах был Кудряшовым и Кудряшов ли, вообще, это был. Но взгляд совершенно случайно наткнулся на другую пару: в углу за искусственной пальмой стояли и беседовали о чем-то Асмолевский с Кудакиным! Кудакин размашисто жестикулировал, то и дело хватая собеседника за пуговицу строгого, на френч похожего пиджака. На лице у Асмолевского гуляла кривоватая ухмылка. Несговоров устремился к ним.

– Я из старинного судейского рода! – убеждал Асмолевского Кудакин. – Моего прадедушку так и звали: Куда-Кинь. Куда ни кинь, все клин! Хе-хе. Ушлый был старик. Оттуда и фамилия пошла…

В этот момент в угол ударил сноп света такой силы, что Несговорову подпалило затылок и он на секунду ослеп.

– Настоящая сенсация этих бурных дней – появление яркого лидера, каким показал себя Валентин Аркадьевич Асмолевский, личный секретарь губернатора! – ликующим голосом провозгласила рыжая. – Мы давно ждали молодого политика-реформатора, и вот он явился. Для многих – к полной неожиданности. Но те, кто имел счастье наблюдать Асмолевского раньше, видеть его тихую работу, могли все это предсказать. Просто Валентин Аркадьевич очень скромный человек… Валентин Аркадьевич, мы знаем, какой нелегкой выдалась для вас эта ночь. Вы держались молодцом. И все-таки, если честно: вас посещали минуты растерянности, отчаяния, когда казалось, что еще немного – и силы реванша сомнут не слишком еще опытных защитников свободы?..

Перед камерой Асмолевский преобразился: расправил плечи, откинул голову, надул щеки; кривая желтозубая ухмылка превратилась в вальяжную снисходительную улыбку; он уже открывал рот для ответа… Несговоров пронырнул под камерой и обошел цветочную кадку с другой стороны, чтобы перехватить Кудакина. Вдалеке приметил обвислый пиджак, похожий на кудакинский, ринулся было туда – и едва не сбил с ног даму в серебристом платье.

– Простите ради Бога, – повинился он, стоя перед ней в понурой позе. – Я бежал за Кудакиным…

Он впервые видел давешнюю собеседницу Маранты так близко. Она была в обществе напомаженного и прилизанного субъекта с узкими раскосыми глазами, также показавшегося Несговорову знакомым.

– За Кудакиным?.. – изумленно переспросила дама. – А я вас помню! Помню-помню! Вы друг нашей милой цыганочки!

– Цыганочки?.. – Теперь пришла очередь Несговорова удивляться.

– Ну да! А вы не знали? Такая девочка, просто прелесть! – принялась она расписывать своему спутнику, но тут же спохватилась. – Тьфу ты, кому я говорю! Ведь это вы, Марат Сафарбеевич, выпустили ее на сцену!

Бесстрастный Марат Сафарбеевич молчал, лишь тонко улыбался, изучая Несговорова глазами-щелками.

– Да, цыганочка, – повторила дама. – Она малышкой отстала от табора, кто-то ее здесь в городе подобрал… Да какое это все имеет значение: предрассудки, сплетни… Фу! Гадость. На каждый роток не накинешь платок. Лишь бы танцевала хорошо, да, Марат Сафарбеевич?.. А вам что от Кудакина нужно?

У этой женщины была цепкая хватка. Вопрос прозвучал властно, не отвертишься.

– Из-за него я лишился квартиры, – откровенно сказал Несговоров. – Кудакин обманом выгнал меня с племянницей на улицу, подделав мою подпись на какой-то бумаге.

– А, так вы… – Дама собиралась что-то выпалить, но быстро прикрыла рот ладошкой. – Вы без квартиры? Милые, ну как же так можно. Представляете, Марат Сафарбеевич, они без крыши над головой! Я видела вашу племянницу, шустрая девчонка. Прямо не знаю, чем вам помочь… Скажите, не вы мастерили плакат с горящим человеком?

– Я, – живо откликнулся Несговоров с тайной надеждой.

– Уж очень страшный. Сейчас повсюду одни ужасы, я этого не люблю. Мой вам совет: снимите поскорей!

– Что? Снять?!..

– Конечно! Потапу Степановичу это не понравится. Он не поймет, что вы хотели сказать. Слишком аполитично. У вас в голове такая каша, мне просто страшно за вас. Снимите!

– Да кто такой Потап Степанович, чтобы…

– Боже! Святая простота! Он не знает Потапа Степановича! – расхохоталась дама, держась за Марата Сафарбеевича, чтобы не упасть со смеху. – Завтра я обязательно ему скажу: был на торжествах один чудак, который про вас ничегошеньки не слышал! Ох, ха-ха-ха! Да губернатор это, дорогуша, отец наш родной! Тот самый, который все это заварил и праздник нам устроил. А я Маргарита Разумовна, будем знакомы!

Несговорову показалось, что это имя он где-то слышал, причем вместе с фамилией: то ли Рыбкина, то ли Птичкина. От Щупатого? Или от завхоза?.. Все в голове перепуталось.

– Так не забудьте, снимите плакат! Марат Сафарбеевич выделит вам помощника. Да, Марат Сафарбеевич?

Прозвучал второй звонок, все потекли в зал.

Несговоров сел в партере на предпоследнем ряду с краю, чтобы можно было в любое время уйти, никого не потревожив. Марат Сафарбеевич – а это был директор и художественный руководитель театра Марат Козлов – поднялся на сцену и открыл праздничный вечер. Мы отмечаем победу демократии, сказал он, и сегодняшний концерт-экспромт тоже будет демократичным. Наряду с известными мастерами культуры на сцену выйдут самодеятельные поэты, певцы, юмористы из числа героев минувшей ночи.

– В России художник не может развиваться нормально, от детских фантазий к профессиональным грезам. Плавно и продуктивно. – К уху Несговорова склонился незаметно подсевший Викланд. – У вас много обрывов. Чтобы просто выйти на сцену, вам сначала нужно стать солдатом революции, нет?

– Мне кажется, от художника везде требуется подвиг, – серьезно ответил Несговоров. – Где бы он ни жил. Художника вне подвига не может быть по определению.

– После подвига от человека мало что остается! Это шутка. У вас есть безумно талантливые люди, но почти все они непрофессиональны и истеричны… Да? Надрывны!

В зале погас свет. На сцене стала разворачиваться балетная феерия. Несговоров услышал такты знакомой мелодии и разом ожил. Все его чувства обострились, по спине заранее побежал холодок…

Радость оказалась преждевременной. Номер сильно урезали. Не было пролога с порханием бабочек. Отсутствовала груда трупов в лучах зари. Осталась только мажорная часть – и какой мажор! Вот люди идут на штурм, карабкаясь по веревочным сеткам. Но это не серая толпа, облаченная в лохмотья, как прежде, – это крепкие, хорошо обученные солдаты в униформе. Они действуют слаженно и помогают друг другу. Затемнение скрывает от зрителей итоги битвы. В следующей картине появляются празднично одетые горожане. Звучит победный марш. Навстречу выходит полковник с орденами на груди. В руках у него большое ружье. То самое… Люди почтительно склоняются перед бравым воякой. Становятся полукругом. Почти все как в прошлый раз! Глаза Несговорова лихорадочно ищут Маранту. Но ее – нет. Полковник высоко поднимает ружье, предлагая его народу, и все с готовностью тянут руки. Белобрысая девушка с длинными жидкими волосами оказывается резвее других, подпрыгивает на жилистых ножках и завладевает оружием. Но и остальные не в обиде. За спиной полковника два солдата выволакивают на сцену целый ящик винтовок… Звучат заключительные громовые аккорды. Опускается занавес. Зал рукоплещет.

– Губернатор поступил, я считаю, мужественно, – сказал Викланд, хлопая со всеми. – Но он слишком стар, нет? Ему может не хватить пороху довести начатое до конца? Какие у вас ощущения?

Несговоров откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.

– Как хорошо, что здесь ее не было, – невпопад пробормотал он.

– Вы про Маранту? Да-да, ведь она выходила в этой сцене!

Викланд больше ничего не сказал, но у Несговорова больно стеснило сердце. Невозможно было представить Маранту участницей этого пошлого угоднического спектакля, но и ее отсутствие, никак не объясненное даже Викланду, с которым она договаривалась о встрече, не сулило ничего доброго. В голове Несговорова витали предположения одно мрачнее другого.

– Они изгоняют всякие упоминания о бойне, – тихо сказал он Викланду, не открывая глаз. – Если со мной что-то случится, я хочу, чтобы вы это знали и добились огласки. Утром я видел много убитых, присыпанных снегом. Возле дома Асмолевского. Их нужно опознать и провести расследование.

– Но советники, как мне говорили, покинули башню добровольно! – возразил Викланд. – Губернатор предложил им деньги. По пять тысяч долларов. Вы слышали? Это интересно.

– Все-то вам только интересно! – горько вымолвил или только подумал Несговоров, куда-то проваливаясь…

– Да-да, но это, по моему, не совсем обычные стихи!

Несговоров сделал над собой усилие и разомкнул глаза. Со сцены заканчивал декламировать Щупатый:

…Тихо теплится в теле заброшенном

Голубое мое естество,

А душа, будто конь заполошный,

В каждом всаднике чует родство!

– Звучит трагически, нет? – прокомментировал Викланд. – Моя интуиция подсказывает, что у этого молодого человека с кем-то не сложились отношения.

– Откуда он взялся? – воскликнул Несговоров. – Что тут, вообще, происходит?

Следом за Щупатым на сцену поднялся известный юморист с мясистым носом. Он только что прилетел издалека, прервав зарубежные гастроли, торопился. Ему хотелось надеть бескозырку, обвязать себя пулеметными лентами и лично ворваться в кабинет Кудряшова с гранатой в руке. В бескозырке! С лентами на груди крест-накрест! С гранатой! А затем, когда этот подвиг на века запечатлят фото- и кинокамеры, отложить гранату, приспустить штаны и… И? И нассать в кудряшовскую чернильницу!