Дао Вероники. Книга о необычайном Калинин Дмитрий

– Это ты нарисовала?

Она кивнула.

– Когда?

– Неделю назад, ещё в Лаосе.

– Но как?! Ты нарисовала то же самое, что я увидел в бочке! – воскликнул я.

– Знаю, – Вероника задумчиво провела своими длинными пальцами по рисунку. – Этот фонтан располагался недалеко от дома, где я жила, и я ходила к нему, когда хотела побыть в уединении. В ту ночь я пришла туда на рассвете. В воде плавали какие-то лепестки, и только я присела на ступеньку, как подул ветер, и они сложились в силуэт собачьей морды. А сквозь меня прошла такая пронзительная печаль… впрочем, тебе известно, какая именно. Я зарисовала того, кого увидела, и назвала его Лепесточным псом.

– Но… как такое может быть? – я потряс головой.

– Я не знаю, – мягко сказала Вероника. – Рисовала я долго, несколько часов. А потом остановила мысли, и перед моими глазами возник город. Это был Пномпень. Я знала это точно, хотя никогда раньше в Пномпене не была. На следующий день я собрала вещи и уехала туда.

Я снова посмотрел на рисунок. Одинаковый образ пса, одинаковая печаль, а я не сомневался, что наша с Вероникой печаль была одного рода, превращали это совпадение в событие, до краёв наполненное иррациональным, непонятным и от того пугающим смыслом. Я потёр руками виски.

– Это не случайное совпадение, Ника…

– Разумеется, – пожала она плечами. – Это синхрония.

– Синхрония? События без причинно-следственной связи, но объединённые общим смыслом? – я вспомнил, что когда-то читал об этом целую книгу.

Вероника кивнула.

– Теперь понимаешь? Нас свели знаки, которые указали на одно и то же. Они указали на того, кто поджидает нас обоих за ближайшим углом.

– Кто поджидает? – я похолодел.

– Ну как кто? – в Вероникином голосе послышалось нетерпение. – Лепесточный пёс нас поджидает. Ну или собакоголовый, как ты его назвал.

– А… он кто?

– Вот скоро ты сам его об этом и спросишь.

– Э нет, так не пойдёт! – воскликнул я. – Говори, что ты от меня скрываешь?

Вероника развела руками.

– Ничего не скрываю. Просто я пока не знаю, кем он окажется для тебя.

– А для тебя?

– А для меня он – сверхъестественная сущность, родственная моему проводнику.

– Какому ещё проводнику?

– В царство мёртвых, – туманно усмехнулась Вероника.

Я занервничал.

– Ника, ты можешь объяснить нормально? Мне сейчас совсем не до шуток!

Она слегка прищурилась и сказала:

– Нормально? Ни одно из моих объяснений не покажется тебе нормальным, так что давай оставим эту тему.

Но так просто оставить это я не мог и принялся лихорадочно соображать. Серьёзно относиться к каким-то проводникам в царство мёртвых было, разумеется, невозможно, однако и проигнорировать вскрывшиеся совпадения не получалось. Я буквально кожей чувствовал, что Вероника что-то знает про всё это, и знает достаточно, чтобы не особенно-то удивляться происходящему. Но почему она скрывает это от меня? Я попробовал зайти с другого бока и спросил:

– Ты действительно уехала из Лаоса только потому, что что-то там увидела в фонтане?

– Да, – кивнула она. – Потому что это «что-то там» было знаком. Я так живу.

– Как «так»?

Вероника встряхнула волосами и улыбнулась.

– Следую знакам и ничего не планирую.

– В смысле? Ты про какие планы? – не понял я.

– Про все. И про жизненные, и про сиюминутные. Когда начинаешь следовать знакам, не то что не знаешь, что ждёт тебя за поворотом – не знаешь даже, когда появится сам поворот. Сам понимаешь, что любое планирование в таких условиях совершенно бессмысленно.

Моё воображение немедленно нарисовало, каково это жить вот так – в неопределённости, без планов на будущее, не зная, что случится в следующий момент. Сначала я решил, что это невозможно – так люди не живут. Однако Вероника говорила об этом настолько спокойно, а в её взгляде читалась такая искренность, что пришлось признать: похоже, она действительно так жила. И мне это совершенно не понравилось.

– Знаешь, мне даже не хочется представлять такую жизнь, – честно признался я. – И этот твой Лепесточный…

Вероника удивлённо вскинула брови.

– Не хочется – не представляй. А что Лепесточный? Ты его уже боишься?

– Но ты же не серьёзно мне эти сказки рассказываешь?

Она вдруг вплотную приблизилась ко мне и зашептала в самое ухо:

– Верно, это сказки. Но ты никуда не денешься от того факта, что мы вляпались в одну и ту же сказку. А ведь сказка запросто может становиться былью. Хочешь ещё? Собакоголовый – это не всё, что ты забыл. Например, кое-что случилось накануне твоего отъезда из Вьетнама…

Не успела она закончить свою речь, как в моей голове что-то щёлкнуло, и события последних дней выстроились в единую цепочку. Я как на ладони увидел причину своего поспешного отъезда из Сайгона, а точнее – заново пережил ключевой эпизод, который необъяснимым образом оказался стёрт из моей памяти.

– Я вспомнил! – судорожно вздохнул я и начал подробно рассказывать о нём Веронике.

В тот вечер мне захотелось жареной рисовой лапши. Это простейшее и традиционное для южного Вьетнама блюдо предлагалось повсюду в многочисленных забегаловках, так что я, недолго думая, отправился в ближайшую из них.

Сидя на улице на низкой табуретке перед таким же низеньким столиком, я пил ароматный и густой, как нефть, вьетнамский кофе и ждал, пока мне приготовят лапшу. Мимо сновали люди, но я их почти не замечал, задумавшись о чём-то своём. И вдруг моё внимание привлёк старый вьетнамец, появившийся в конце улицы. Судя по его обветренному лицу, изборождённому глубокими морщинами, и широкополой конической шляпе, он был откуда-то из деревни. Старик шёл неторопливо, без суеты, словно зная, что каждый его шаг может стать последним. Когда он поравнялся со мной, наши взгляды пересеклись, и… я как будто прикоснулся к его судьбе, а весь её груз стал на мгновение моим.

Сразу сделалось не по себе от того, что в моей жизни всё получалось так легко. Мне не надо было вкалывать на рисовых полях, чтобы не умереть от голода, – да я вообще никогда по-настоящему не голодал. Я не знал, что такое война и каково это – жить, не ведая, что случится завтра, потому что завтра может и не наступить. Я всегда мог позволить себе гораздо больше, чем на самом деле требовалось для жизни, и не задумываясь потреблял и потреблял всё вокруг: вещи, удовольствия, чужие чувства, окружающий мир. Но самое отвратительное, за всем этим я забыл вопросы, когда-то казавшиеся мне главными: кто я, зачем я и куда я иду. Я-то думал, это потому, что повзрослел и понял, что жизнь сама себя объясняет, но на самом деле ничего я так и не понял. К своим тридцати девяти годам я просто потерял себя и даже не заметил этой потери, продолжая жить и не понимая, что давно уже остановился.

Старик ушёл, а из-под моих ног будто выбили почву. Я доел лапшу и отправился домой укладывать рюкзак, а по пути купил билет на катер до Пномпеня. Я не вполне отдавал себе отчёт в том, что делаю и зачем, – я просто знал, что мой Вьетнам закончился этим старым вьетнамцем.

Вероника внимательно выслушала меня и спросила:

– Ты говоришь, что всё это сразу забыл. А что осталось в твоей памяти?

Я пожал плечами.

– Мне запомнилось только как я ел лапшу, а потом почему-то подумал, как же всё здесь надоело и пора отсюда уезжать.

– Как изящно тебя заманивают! – воскликнула она с неподдельным восхищением. – Это просто невероятно!

– Чего? – в который раз похолодел я.

– Этот старик был из тех, кто может изменять судьбы других, и даже не важно, знал ли он об этом сам. Когда он коснулся твоей судьбы, твой путь оказался открыт для…

Вероника осеклась и замолчала, словно передумав сообщать мне что-то важное.

– Для чего? И что значит «заманивают»? Кто заманивает и куда?

– Ты уверен, что хочешь знать всё это? – тихо спросила моя попутчица, пристально глядя мне в глаза.

Я молча смотрел на неё. Она чуть помедлила, словно собираясь с мыслями, а потом кивнула.

– Ладно. Ты хорошо помнишь свои кошмары, из которых не мог проснуться?

От изумления я буквально раскрыл рот. Около года назад меня действительно мучили сны, из которых я подолгу не мог выйти. Они были цикличны: просыпаясь, я оказывался в них снова и снова. Но как об этом могла узнать Вероника?

– Откуда ты… – начал было я, но Вероника перебила меня:

– Это неважно. Важно только то, чего ты в них боялся. Ты помнишь?

– Помню… Это была неоформленная угроза, которая заполняла собой всё вокруг. Я пытался проснуться, но когда просыпался, оказывался в другом сне, куда вслед за мной проникало и то бесформенное. Это было такое чувство… – я пошевелил пальцами, подбирая слова.

– Отчаяние неотвратимости? – предположила Вероника.

Я закивал, изумившись, как всего в двух словах ей удалось выразить самую суть того моего состояния.

Спокойно глядя на меня, она сказала:

– Всё это вот-вот вернётся к тебе снова. Твои прошлые кошмары становятся явью.

– Ну уж нет! – воскликнул я и тут же смутился от того, что на секунду поверил во всё это.

Моя загадочная компаньонка пожала плечами.

– Встреча со стариком стала для тебя поворотной точкой, понимаешь? Там, в Сайгоне, ты оказался на распутье: продолжать жить прежней жизнью, которая тебя больше не устраивала, или развернуться и пойти в неизвестном доселе направлении. И ты развернулся, но даже не понял этого. Ты вообще какой-то слепой, не видишь, что происходит прямо перед носом. Пока ты ел лапшу, твоя судьба сменила направление. Теперь твоя жизнь сначала разрушится, а потом соберётся заново. Это как умереть, а потом родиться, – и то, и другое не самая приятная вещь на свете. Я знаю, у тебя есть предчувствие беды, о котором ты боишься сказать вслух. Так вот – оно не случайно. Ты потеряешь всё, что составляет смысл твоей жизни.

– Ника, прекрати каркать! – возмутился я. – Что за бред ты несёшь?!

Она проигнорировала моё негодование и продолжила:

– Когда вчера мы с тобой встретились, я сразу увидела, что Лепесточный пёс стоит за твоей спиной. Он – проводник в царство мёртвых, и он вывернет тебя наизнанку. От тебя больше ничего не зависит, потому что когда проводник вступает в игру, он разрушает всё. Все твои надежды и мечты, ориентиры и ценности, любовь и счастье, – всё потеряет смысл. Взамен ты получишь шанс обрести знание, но даже если и обретёшь его, оно не принесёт тебе покоя. Оно заставит идти ещё дальше, в пустоту, чтобы навсегда затеряться в её владениях. Вот куда тебя заманили. И обратного хода нет.

– Хватит! – уже не на шутку всполошился я. То, что вещала Вероника, казалось плодом явно больной фантазии, но от её слов в сердце вдруг начал заползать страх, – такой, как бывает в детстве, в темноте, после только что услышанной на ночь страшной сказки. И это давно забытое детское чувство коренилось в тех ночных кошмарах, о которых каким-то чудом проведала Вероника. Её слова резонировали с чем-то настолько глубинным внутри меня, что отбросить их я не мог, как бы ни хотелось.

– Вот странный ты! – совершенно искренне удивилась моя компаньонка. – Сам же захотел узнать ответы, а теперь «прекрати». Хоть бы спасибо сказал, что ли.

Я негодующе уставился на неё.

– Спасибо тебе, Ника, за этот бред!

– Ну если это бред, почему же у тебя вспотели руки? – усмехнулась она.

Я окинул взглядом свои ладони и не нашёлся, что ответить. Вероника некоторое время смотрела на меня, а потом отвернулась в окно и принялась разглядывать проплывавшие мимо нас пейзажи. Мне же было не до красот. Где-то внутри меня шевелилось нечто, что было давно и накрепко забыто, и теперь оно просыпалось, ворочалось и заявляло права на жизнь. Что-то незнакомое и пугающее обосновывалось во мне, совершенно не интересуясь моим согласием на этот счёт.

– Откуда ты узнала про мои кошмары? – нарушил я повисшее молчание.

– Это у тебя на лице написано, – рассеянно ответила Вероника, не отрываясь от окна.

Мне стало совсем не по себе, и я тихо спросил:

– Ника, кто ты такая?

– Твой шанс, – едва слышно пробормотала она, подобрала ноги и свернулась калачиком на сиденье, собираясь спать.