Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) Корнуэлл Бернард

Она посмотрела на него огромными пленительными глазами, словно не веря в такую беззастенчивость, и просто спросила:

– Зачем?

– Зачем? – Вопрос удивил сэра Саймона, и он указал в сторону окна. – Послушайте эти крики! Вы женщина, а что, по-вашему, делают с женщинами в павшем городе?

– Но вы сказали, что защитите меня.

– Да.

Он начал теряться в этой беседе и подумал: «Эта женщина при всей своей красоте удивительно глупа», а вслух сказал:

– Я обеспечу вам защиту, а вы позаботитесь обо мне.

– Каким образом?

Сэр Саймон вздохнул.

– У вас есть деньги?

Жанетта пожала плечами:

– Внизу есть немного, милорд, спрятаны на кухне.

Рыцарь сердито нахмурился. Она принимает его за дурака? Думает, что он заглотит эту наживку и уйдет вниз, чтобы она вылезла в окно?

– Я кое-что понимаю в деньгах, мадам. Деньги никогда не прячут там, где их могут найти слуги. Их прячут в жилых комнатах. В спальне.

Сэр Саймон вытянул сундук и вывалил на пол белье, но там больше ничего не было, и тогда в приливе вдохновения он начал простукивать стенные панели. Он слышал, что такие панели часто скрывают тайники, и почти тут же был вознагражден сладостно гулким звуком.

– Нет, мсье! – воскликнула Жанетта.

Пропустив ее слова мимо ушей, сэр Саймон вынул меч и стал рубить известняковые панели. Они раскололись и вывалились из креплений. Он вложил клинок в ножны и схватился руками в перчатках за деревянные рамы.

– Нет! – вопила Жанетта.

Сэр Саймон остолбенел. За панелями были спрятаны деньги, целый бочонок монет, но главной добычей были не они. Главной добычей были доспехи и оружие, о которых сэр Саймон мог только мечтать. Блестящие латы с гравировкой на каждой пластине, инкрустированной золотом. Итальянская работа? А меч! Когда он вынул его из ножен, ему показалось, что он держит в руках сам Экскалибур[2]. Клинок отливал синевой. Он был легче старого меча сэра Саймона и чудесно сбалансирован. Возможно, из знаменитых кузниц Пуатье, а то даже испанский.

– Они принадлежали моему мужу, – взмолилась Жанетта, – и это все, что у меня осталось от него. Они должны перейти к Шарлю!

Сэр Саймон не слушал. Пальцем в перчатке он провел по золотой инкрустации нагрудника. Один он стоит целого состояния!

– Это все, что осталось у него от отца, – умоляла Жанетта.

Рыцарь расстегнул перевязь. Старый меч упал на пол, и он опоясался мечом графа Арморики. Потом обернулся и посмотрел на Жанетту, любуясь ее гладким, чистым лицом. Он давно мечтал о такой военной добыче и уже начал опасаться, что она никогда не встретится на его пути: бочонок монет, поистине королевские доспехи, клинок, выкованный для победителя, и женщина, которая вызовет зависть во всей Англии.

– Доспехи мои, – заявил он, – как и меч.

– Нет, мсье, пожалуйста!

– А что вы сделаете? Купите их у меня?

– Если надо, то куплю, – сказала Жанетта, кивнув на бочонок.

– Это тоже мое, мадам, – ответил сэр Саймон и в доказательство отодвинул от двери заграждение, открыл ее и кликнул своих стрелков.

– Спустите все это, – велел он, указывая на бочонок и доспехи, – и чтобы все было в сохранности. Только не думайте, что я не пересчитал деньги. Ступайте!

Жанетта смотрела на этот грабеж. Она хотела заплакать, чтобы разжалобить его, но заставила себя сохранять спокойствие.

– Если вы украли все, что я имела, как же я выкуплю доспехи?

Сэр Саймон снова придвинул детскую кроватку к двери и обворожительно улыбнулся.

– У вас есть кое-что, чтобы выкупить доспехи, моя милая, – проворковал он. – То, чем обладает всякая женщина. Можете воспользоваться этим.

Жанетта закрыла глаза и в течение нескольких секунд слушала, как бьется ее сердце.

– И все рыцари Англии таковы? – спросила она.

– Во владении оружием не многие сравнятся со мной, – с гордостью проговорил сэр Саймон.

Он уже хотел рассказать о своих триумфах на турнирах, уверенный, что это произведет на нее впечатление, но она ледяным тоном прервала его:

– Я хотела узнать, все ли английские рыцари воры, трусы и грубияны.

Сэра Саймона удивило это оскорбление. Женщина, похоже, просто не понимала, как ей повезло. Он отнес это на счет ее прирожденной глупости и потому объяснил:

– Вы забываете, мадам, что победители на войне получают добычу.

– И я – ваша добыча?

«Нет, это хуже, чем просто глупость», – подумал сэр Саймон. Но кому нужен в женщине ум?

– Мадам, – сказал он, – я ваш защитник, покровитель. Если я покину вас, если сниму свое покровительство, то на лестнице выстроится очередь, чтобы вспахать вас. Теперь вы наконец поняли?

– Я думаю, – холодно проговорила Жанетта, – что граф Нортгемптонский обеспечит мне лучшую защиту.

«Боже правый! – подумал сэр Саймон. – Да эта сучка совсем тупая. Бесполезно пытаться ее образумить, поскольку с такой тупостью она все равно ничего не поймет, так что надо проламывать брешь».

Он быстро прошел через комнату, выхватил Шарля из рук матери и швырнул в кроватку. Жанетта закричала и попыталась оттолкнуть обидчика, но сэр Саймон перехватил ее руку и перчаткой ударил женщину по лицу. Когда она замерла от боли, он разорвал завязки у нее на плаще и грубо разодрал сорочку от груди донизу. Жанетта закричала и попыталась прикрыть наготу, но сэр Саймон развел ее руки и застыл в изумлении. Она была безупречна!

– Нет! – рыдала Жанетта.

Сэр Саймон грубо швырнул ее на кровать.

– Вы хотите, чтобы ваш сын унаследовал доспехи вашего изменника-мужа? Или его меч? Тогда, мадам, вам лучше быть поласковее с их новым владельцем. Я готов быть с вами добрым.

Он отцепил меч и уронил его на пол, потом задрал кольчугу и стал нащупывать завязки своих рейтуз.

– Нет! – вопила Жанетта, пытаясь выбраться с кровати, но сэр Саймон схватил ее за сорочку и так дернул, что ткань сползла до пояса.

Мальчик кричал, сэр Саймон возился со своими ржавыми перчатками, и у Жанетты было такое чувство, что в ее дом вошел дьявол. Она попыталась прикрыть наготу, но англичанин еще раз ударил ее по лицу и снова задрал свою кольчугу. За окном треснувший колокол в церкви Богородицы наконец затих. Пришли англичане, у Жанетты появился поклонник, и весь город рыдал.

Когда ворота открылись, первой мыслью Томаса была не добыча. Он мечтал смыть с ног речную грязь. Что и проделал под бочкой эля в первой же встретившейся таверне. Хозяин таверны, здоровенный лысый верзила, по тупости своей встретил английских стрелков дубиной, и Джейк остановил его выстрелом из лука, а потом перерезал горло.

– Глупый сукин сын, – сказал стрелок. – Я и не собирался обижать его.

Сапоги убитого пришлись Томасу впору, и это было приятной неожиданностью, поскольку такое случалось редко. Найдя деньги хозяина таверны, стрелки пошли искать других развлечений. Граф Нортгемптонский, пришпоривая коня, носился туда-сюда по главной улице с бешеными глазами и криком предупреждал солдат, чтобы они не подожгли город. Он хотел, чтобы Ла-Рош-Дерьен остался крепостью: в качестве груды пепла город принес бы меньше пользы.

Грабежами занимались не все. Кое-кто постарше и даже некоторые молодые испытывали отвращение к этому и пытались обуздать дикий разгул. Но гораздо больше было других, видевших в павшем городе лишь удобный случай обогатиться. Отец Хобб, английский священник, питавший слабость к стрелкам Уилла Скита, пытался убедить Томаса и его отряд взять под защиту церковь, но у них на уме были другие удовольствия.

– Не марай свою душу, Том, – сказал отец Хобб, напоминая, что тот, как и прочие, накануне отстоял мессу.

Но Томас счел, что душа все равно замарается, так лучше пусть это случится раньше, чем позже.

Он искал себе девушку, любую, так как большинство стрелков Уилла держали в лагере женщин. Раньше Томас жил с маленькой милой бретонкой, но перед самым началом зимней кампании она подхватила лихорадку, и отец Хобб отслужил по ней панихиду. Глядя, как тело девушки без савана швырнули в неглубокую яму, Томас вспомнил могилы Хуктона и свое обещание, данное умирающему отцу. Но теперь он постарался забыть об этом. Томас был молод и не страдал угрызениями совести.

Ла-Рош-Дерьен пал перед яростью англичан. В поисках денег солдаты разбирали крыши домов и ломали мебель. Всякого горожанина, пытавшегося защитить своих женщин, убивали. Всякую женщину, стремившуюся защитить себя, усмиряли кулаками. Некоторым удалось бежать, перебравшись через мост. Небольшой гарнизон на сторожевой башне отошел перед неминуемым нападением, и башенку заполнили графские латники. Это означало, что Ла-Рош-Дерьен закрыт и предоставлен своей судьбе. Некоторые женщины обрели убежище в церквях, и те, кому повезло, нашли там защитников. Но большинству не повезло.

Томас, Джейк и Сэм наконец отыскали еще не разграбленный дом, принадлежавший кожевнику, вонючему парню с безобразной женой и тремя малолетними детьми. Сэм, чье невинное лицо вызывало у незнакомых доверие, приставил к горлу младшего ребенка нож, и кожевник вдруг вспомнил, где спрятал свои деньги. Томас следил за Сэмом, боясь, что тот в самом деле перережет мальчику горло, поскольку этот парень, несмотря на розовые щеки и веселые глаза, был одним из самых страшных головорезов в отряде Уилла Скита. И Джейк, по мнению Томаса, был не лучше Сэма, хотя обоих он считал друзьями.

– Этот тип не богаче нас, – удивленно сказал Джейк, перебрав монеты кожевника и пододвинув треть кучки Томасу. – Хочешь его жену? – щедро предложил он.

– Боже, нет! Она косая, как ты.

– Правда?

Томас оставил Джейка и Сэма развлекаться, а сам пошел искать таверну, где можно поесть, выпить и обогреться. Он решил, что всех достойных внимания девиц уже переловили, и потому снял с лука тетиву, протолкался мимо людей, растаскивающих содержимое стоявшей у дороги повозки, и нашел постоялый двор. Там по-матерински заботливая и к тому же умная вдовушка сберегла свое добро и дочерей, радушно встретив первых же латников, выставив им угощение и эль, а потом отчитав их за то, что они заляпали пол своими грязными ногами. Она как раз кричала на них, хотя мало кто понимал ее слова, и один из солдат буркнул Томасу, чтобы тот оставил в покое вдову и ее дочерей.

Томас поднял руки, показывая, что никому не собирается причинить вреда, а потом взял тарелку с хлебом, яйцами и сыром.

– А теперь заплати ей, – потребовал латник, и Томас покорно выложил на стойку несколько монет кожевника.

– Симпатичный паренек, – сказала вдова дочерям, и те захихикали.

Томас обернулся и стал их рассматривать.

– Самые красивые девушки в Бретани, – сказал он по-французски их матери, – потому что похожи на вас.

Этот комплимент, пусть и откровенно лживый, вызвал визгливый смех. Снаружи таверны стояли вопли и плач, а внутри было тепло и спокойно. Томас набросился на еду, но тут заявился отец Хобб, и хотя лучник пытался скрыться у вдовы в чулане, священник все равно его нашел.

– Я все высматриваю людей, кто взялся бы охранять церкви, Томас.

– А я собираюсь напиться, святой отец, – радостно проговорил тот. – Так напиться, чтобы одна из этих девушек показалась милой.

Он мотнул головой в сторону дочерей вдовушки. Отец Хобб критически осмотрел их и вздохнул:

– Ты умрешь, если столько выпьешь, Томас. – Он уселся за стол и, махнув девушкам рукой, указал на кружку Томаса. – Я выпью с тобой.

– А как же церкви?

– Все равно скоро все напьются и этот ужас кончится. Так всегда бывает. Видит бог, эль и вино – великие источники греха, но они же делают его кратковременным. Клянусь Богом, а на улице холодно. – Он улыбнулся. – Как твоя черная душа, Том?

Томас рассматривал священника. Ему нравился отец Хобб, маленький и жилистый, с копной непослушных черных волос и веселым лицом, покрытым крапинками от перенесенной в детстве оспы. Он был низкого рождения, сыном суссекского колесного мастера, и, как любой деревенский парень, здорово умел натягивать лук. Иногда он составлял компанию стрелкам Скита в их набегах на владения герцога Карла и охотно присоединялся к лучникам, когда они спешивались и вставали в боевой строй. Церковные законы запрещали священникам владеть острым оружием, но отец Хобб всегда заявлял, что пользуется тупыми стрелами, хотя они пробивали вражескую кольчугу не хуже других. Короче, отец Хобб был хорошим человеком, и единственным его недостатком был повышенный интерес к душе Томаса.

– Моя душа растворяется в эле, – сказал тот.

– Удобное слово, – отозвался священник. – Растворяется, а? – Он взял большой черный лук и грязным пальцем ткнул в серебряный значок. – Что-нибудь разузнал про это?

– Нет.

– А кто украл копье?

– Нет.

– Тебя это больше не заботит?

Томас откинулся на скамье и вытянул длинные ноги.

– У меня и без того куча дел, святой отец. Мы побеждаем в этой войне, а что будет через год? Кто знает? Может быть, мы расшибем нос королю Франции.

Отец Хобб согласно кивнул, хотя, судя по его лицу, слова Томаса показались ему неуместными. Он провел пальцем по луже эля на столе.

– Ты дал обещание своему отцу, Томас, и сделал это в церкви. Разве не так ты сам говорил мне? Торжественно обещал, Томас, что вернешь копье! Бог прислушивается к таким клятвам.

Томас улыбнулся:

– За стенами этой таверны, святой отец, столько насилия, убийств и воровства, что на небесах не хватит перьев, чтобы записать все грехи. А вы беспокоитесь обо мне!

– Да, Томас, беспокоюсь. Некоторые души лучше других. Я должен присматривать за ними всеми, но если у тебя в стаде чудесный агнец, то стараешься уберечь его.

Томас вздохнул:

– Когда-нибудь, святой отец, я разыщу человека, совершившего кражу, и воткну это чертово копье ему в задницу, да так, что оно проделает дырку в черепе. Когда-нибудь. Хорошо?

Отец Хобб блаженно улыбнулся:

– Хорошо, Томас, но пока что есть небольшая церковь, которой пригодился бы лишний человек у дверей. Она полна женщин! И некоторые из них так прекрасны, что твое сердце разорвется от одного взгляда на них. А напиться сможешь потом.

– Неужели так прекрасны?

– О чем ты думаешь, Томас? Большинство из них похожи на летучих мышей и воняют как козлы, и все равно им нужна защита.

И Томас помог охранять церковь, а потом, когда войско так перепилось, что больше не могло бесчинствовать, вернулся в таверну вдовы, где напился до беспамятства. Он взял город, хорошо послужил своему господину и был доволен.

Томаса разбудил пинок. Пауза, потом новый пинок и кружка холодной воды в лицо.

– Боже!

– Это я, – сказал Скит. – Отец Хобб сказал мне, что ты здесь.

– О боже! – снова простонал Томас.

Голова трещала, в животе было кисло, к горлу подкатывала тошнота. Он слабо зажмурился на дневной свет, потом хмуро вгляделся в Скита:

– Это ты.

– Наверное, приятно быть таким умным. – Скит осклабился на Томаса, который совершенно голым лежал на соломе в конюшне у таверны с одной из дочек вдовы. – Ты, видать, напился по-королевски, раз нашел такие ножны для своего меча, – добавил он, взглянув на девицу, натянувшую на себя одеяло.

– Я был пьян, – простонал Томас. – И пьян до сих пор.

Он, пошатываясь, встал на ноги и надел рубашку.

– Тебя хочет видеть граф, – сообщил Скит, забавляясь.

– Меня? – встревожился Томас. – Зачем?

– Возможно, хочет выдать за тебя одну из своих дочерей. Боже правый, Том, посмотри на себя, в каком ты виде!

Томас натянул рейтузы и кольчугу, потом достал из соломы сапоги и надел поверх кольчуги суконный камзол. На камзоле был герб графа Нортгемптонского – три красно-зеленые звезды, выбитые на тройке львов. Томас плеснул в лицо водой и острым ножом поскреб щетину.

– Отпусти бороду, парень, – посоветовал Скит. – Это спасет от лишних хлопот.

– Зачем Билли хочет меня видеть? – спросил Томас, называя графа по прозвищу.

– После того, что творилось в городе вчера? – задумался Скит. – Он решил, что кого-нибудь надо повесить в назидание другим, и спросил, нет ли у меня какого-нибудь никудышного ублюдка, от которого нужно избавиться, и я вспомнил про тебя.

– Я чувствую себя так, что в самый раз повеситься.

Его едва не стошнило, и он выпил воды.

Вернувшись в центр города, Томас с Уиллом Скитом разыскали графа Нортгемптонского при исполнении служебных обязанностей. Здание, на котором красовался его флаг, видимо, было ратушей, хотя, вероятно, уступало размерами караульному помещению в собственном замке графа. Перед графом выстроилась череда просителей, умолявших о справедливости. Они жаловались на грабежи. Это было бессмысленно, учитывая, что жители отказывались сдать город. Но граф слушал довольно вежливо. Наконец один стряпчий по имени Бела, с хитрой, как у ласки, мордой, поклонился графу и долго причитал о том, какое обращение испытала графиня Арморика. Сначала Томас не вникал в его слова, но настойчивость в голосе господина Бела заставила его прислушаться.

– Если бы не вмешательство вашей светлости, – делано улыбаясь, говорил Бела графу, – графиня подверглась бы надругательству со стороны сэра Саймона Джекилла.

В стороне стоял сэр Саймон.

– Это ложь! – запротестовал он по-французски.

Граф вздохнул:

– Так почему же, когда я вошел, ваши штаны были спущены ниже колен?

Люди в зале засмеялись, а сэр Саймон покраснел. Томас перевел сказанное Уиллу Скиту, который кивнул, поскольку уже слышал эту историю.

– Ублюдок собирался осчастливить одну титулованную вдовушку, – пояснил он Томасу, – и тут входит граф. Понимаешь ли, услышал ее крики. И увидел герб на воротах. Аристократы не дают друг друга в обиду.

А стряпчий продолжал выдвигать обвинения против сэра Саймона. Похоже, тот объявил вдову и ее сына своими пленниками, за которых требовал выкуп. Он также похитил у вдовы два корабля, доспехи ее мужа, его меч и все деньги. Возмущенно изложив жалобы, Бела поклонился графу и подобострастно добавил:

– Вы имеете репутацию справедливого человека, милорд, и я вверяю судьбу вдовы в ваши руки.

Графа Нортгемптонского удивили слова о его репутации.

– Чего вы хотите? – спросил он.

Бела приосанился:

– Возврата всего указанного, милорд, и защиты вдовы и ее благородного сына именем короля Англии.

Граф побарабанил пальцами по подлокотнику, потом хмуро посмотрел на сэра Саймона и сказал:

– Нельзя требовать выкуп за трехлетнего ребенка.

– Но он же граф! – запротестовал сэр Саймон. – Титулованная особа!

Граф вздохнул. Сэр Саймон, понял он, обладает умом бесхитростным, как у ищущего корм быка. Рыцарь не признавал другой точки зрения, кроме собственной, и думал лишь об удовлетворении своих аппетитов. Возможно, это и делало его столь грозным воином, и тем не менее он оставался болваном.

– Мы не захватываем трехлетних детей с целью выкупа, – твердо сказал граф, – и не берем в плен женщин, если это не дает выгод, перевешивающих галантность, а тут я не вижу таковых. – Граф обернулся к стоявшим у него за спиной секретарям. – Кого поддерживал Арморика?

– Карла Блуаского, милорд, – ответил один из них, высокий бретонец в сутане священника.

– У Арморики богатые поместья?

– Очень маленькие, милорд, – припомнил бретонец, шмыгая носом. – У него есть владения в Финистере, которые уже в наших руках, несколько домов в Гингаме, кажется, и больше ничего.

– Ну, – сказал граф, снова обращаясь к сэру Саймону, – какие же выгоды мы получим от трехлетки без гроша за душой?

– Не без гроша, – запротестовал сэр Саймон. – Я взял там богатые доспехи.

– Которые отец мальчика, несомненно, выиграл в бою!

– И дом богат. – Сэр Саймон начинал злиться. – Там корабли, склады, конюшни.

– Дом, – скучным голосом произнес секретарь, – принадлежал тестю графа. Кажется, торговцу вином.

Граф вопрошающе приподнял бровь в сторону сэра Саймона, который только качал головой, злясь на секретаря.

– Этот мальчик, милорд, – ответил рыцарь с подчеркнутой учтивостью, граничащей с дерзостью, – родственник Карла Блуаского.

– Но без гроша за душой, – сказал граф, – вряд ли он вызовет у него нежные чувства. Он скорее обуза, вам не кажется? И вообще, чего вы от меня хотите? Чтобы я заставил ребенка присягнуть истинному герцогу Бретани? Истинному герцогу, сэр Саймон, пять лет, и он сейчас в Лондоне. Это будет детский фарс! Трехлетний мальчик, приседающий перед пятилетним! И рядом их няньки? А потом будет пир с молочком и булочками? Или после церемонии устроим игру в «отними туфлю»?

– Графиня сражалась против нас на стене! – выдвинул последний аргумент сэр Саймон.

– Не спорьте со мной! – вскричал граф, стукнув по подлокотнику. – Вы забываете, что я здесь представитель короля и имею его полномочия!

Кипя гневом, он откинулся на спинку кресла, и сэр Саймон проглотил свою ярость, но не удержался и пробурчал себе под нос, что графиня стреляла из арбалета в англичан.

– Это Черная Пташка? – спросил Скита Томас.

– Графиня? Да, так говорят.

– Она красавица.

– После той девицы, с которой я нашел тебя нынче утром, что ты можешь понимать в красоте? – усмехнулся Скит.

Граф раздраженно взглянул на него и Томаса, а потом снова на сэра Саймона:

– Если графиня сражалась против нас на стенах, то я восхищаюсь ее силой духа. Что касается остального…

Он замолчал и вздохнул.

Бела посмотрел на него в ожидании, а сэр Саймон с подозрением.

– Два корабля, – объявил граф, – являются военной добычей и будут проданы в Англии или же поступят на службу королю, а вы, сэр Саймон, получите треть их стоимости.

Такое правило соответствовало закону. Одну треть получит король, одну треть – граф, а остальное достанется захватившему добычу.

– Что касается меча и доспехов…

Граф снова замолк. Он спас графиню от надругательства, и она ему нравилась. Он видел страдание на ее лице и слышал ее страстные жалобы, что у нее ничего не осталось от мужа, кроме драгоценных доспехов и прекрасного меча. Но такие вещи по самой своей природе являлись законным военным трофеем.

– Доспехи, оружие и кони – ваши, сэр Саймон, – сказал он, сожалея о таком решении, но зная, что оно справедливо. – Что касается ребенка, я объявляю над ним покровительство английской короны, а когда он достигнет должного возраста, то сам сможет решить, кому присягнуть в вассальной верности.

Граф взглянул на секретарей, удостоверяясь, что они записывают его решение.

– Вы говорите, что хотите встать на постой в доме вдовы? – спросил он сэра Саймона.

– Я захватил его, – коротко ответил тот.

– И, как я слышал, разграбили до основания, – холодно заметил граф. – Графиня заявляет, что вы похитили ее деньги.

– Она лжет. – Сэр Саймон принял возмущенный вид. – Лжет, милорд, лжет!

Граф сомневался в этом, но вряд ли он мог бы обвинить рыцаря во лжи, не вызвав этим поединка. Уильям Богун никого не боялся, кроме своего короля, но ему не хотелось биться из-за такого пустяка. Он решил замять это и продолжил:

– Однако я обещал даме защиту против притеснений. – С этими словами он пристально посмотрел на сэра Саймона, а потом перевел взгляд на Уилла Скита и перешел на английский: – Ты бы хотел держать своих людей всех вместе, Уилл?

– Хотел бы, милорд.

– Тогда занимайте дом вдовы. И обращайтесь с ней почтительно, ты слышишь? Почтительно! Скажи это своим людям, Уилл!

Скит кивнул.

– Кто к ней прикоснется, тому я отрежу уши, милорд.

– Не уши, Уилл. Отрежь что-нибудь более соответствующее. Сэр Саймон покажет вам дом, а вы, сэр Саймон, – граф снова перешел на французский, – найдете себе ночлег где-нибудь в другом месте.

Рыцарь открыл было рот, но один лишь взгляд графа заставил его замолчать. Вперед вышел новый проситель, желая получить возмещение за разграбленный винный погреб. Но граф направил его к секретарям, чтобы те записали жалобы на пергамент и граф мог бы прочесть их позже, если найдет время, в чем сам сомневался.

Затем он подозвал к себе Томаса.

– Должен поблагодарить тебя, Томас из Хуктона.

– Поблагодарить меня, милорд?

Граф улыбнулся:

– Это ты нашел способ проникнуть в город, когда все прочие наши попытки кончились неудачей.

Томас покраснел:

– Рад стараться, милорд.

– Можешь просить награду. Таков обычай.

Томас пожал плечами:

– Я и так счастлив, милорд.

– Значит, ты счастливчик, Томас. Но я запомню, что в долгу перед тобой. И тебе спасибо, Уилл.

Уилл Скит ухмыльнулся:

– Если этот рехнувшийся осел не хочет награды, то я ее возьму.

Графу пришлись по душе его слова.

– В награду, Уилл, я оставляю тебя здесь. Даю тебе все вновь захваченные окрестности на опустошение. Клянусь, скоро ты станешь богаче меня. – Он встал. – Сэр Саймон проводит вас на постой.

Как ни унизителен для сэра Саймона был приказ исполнить роль проводника, рыцарь не проявил никакой досады и подчинился – возможно, ища новой возможности встретиться с Жанеттой – и в полдень повел Уилла Скита и его стрелков по улицам к большому дому у реки. Он облачился в новые доспехи и не надел плаща, так что полированные пластины и золотая чеканка ярко сияли на скупом зимнем солнце. Въезжая в ворота, сэр Саймон склонил голову в шлеме, и тут же из двери кухни, что слева примыкала к воротам, выскочила Жанетта.

– Убирайтесь! – закричала она по-французски. – Убирайтесь!

Томас, следовавший прямо за сэром Саймоном, уставился на нее. Это и в самом деле была Черная Пташка. Вблизи столь же прекрасная, как и в те минуты, когда она стояла на городской стене.

– Убирайтесь! Все убирайтесь! – кричала она, уперев руки в бока.

Рыцарь поднял свиное рыло забрала и с довольным видом проговорил:

– Этот дом конфискован, моя госпожа. Приказ графа.

– Граф обещал, что меня оставят в покое! – горячо запротестовала Жанетта.

– А потом его светлость передумал.

Она плюнула в рыцаря.

– Вы уже украли все, что у меня было, а теперь забираете и дом?