Джонатан Стрендж и мистер Норрелл Кларк Сюзанна

21. Марсельское Таро

Февраль 1808 года

Пивная «Ананас» некогда служила прибежищем одному прославленному вору и убийце. У этого злодея был враг, столь же отъявленный негодяй. Вместе они совершили ужасное преступление, но вор, чтобы не делиться добычей, выдал сообщника властям. Сбежав из Ньюгейтской тюрьмы, глухой полуночью сообщник явился в пивную с тремя десятками своих подручных. Они разобрали черепичную крышу и вынули камни из стен пивной, лишь бы добраться до предателя. Никто не знает, что случилось потом, но многие слышали в глухой ночи леденящие душу крики. Владелец обнаружил, что мрачная репутация идет заведению на пользу, и не стал чинить стены и крышу. Он ограничился тем, что замазал щели и забил дыры досками. Теперь пивная выглядела как замотанный бинтами, заклеенный пластырем драчун.

Скользкие ступени спускались в мрачный зал. У пивной был свой узнаваемый запах: смесь эля, табака, немытого тела и непередаваемой вони реки Флит, с незапамятных времен служившей лондонцам сточной канавой. Речушка текла прямо под фундаментом пивной, грозя когда-нибудь поглотить славное заведение. Дешевые гравюры по стенам изображали знаменитых разбойников прошлого столетия, повешенных за свои ужасные преступления, и беспутных сыновей короля, пока не повешенных.

Чилдермасс и Винкулюс уселись за столик в углу. Мрачная служанка поставила на стол дешевую сальную свечу и две оловянные кружки с горячим, сдобренным пряностями элем. Чилдермасс заплатил.

Некоторое время они пили в молчании, затем Винкулюс поднял глаза на Чилдермасса:

– Что ты там плел о шляпках и принцессах?

Чилдермасс рассмеялся:

– Да так, выдумал. С тех пор как ты вломился в библиотеку моего хозяина, он изводит своих высокопоставленных друзей просьбами тебя уничтожить. Даже просил лорда Хоксбери и сэра Уолтера Поула пожаловаться королю. Наверное, хозяин думает, что его величество направит против тебя армию, однако лорд Хоксбери и сэр Уолтер вряд ли станут связываться с вонючим оборванцем за желтой занавеской. Вот я и решил: если его величество узнает, что ты угрожаешь непорочности его дочерей, он может изменить свою точку зрения[37]. – Чилдермасс глотнул эля. – Послушай, Винкулюс, неужели тебе не надоело продавать фальшивые заклинания и корчить из себя предсказателя? Половина посетителей ходит над тобой посмеяться. Они больше не верят в твои магические способности. Дни твои сочтены. В Англии появился настоящий волшебник.

Винкулюс с отвращением фыркнул:

– Волшебник с Ганновер-Сквер! Все большие лондонские шишки твердят, что твой хозяин – честный волшебник, но я-то знаю магов и магию и вот что тебе скажу: все волшебники лгут, а этот – больше всех.

Чилдермасс пожал плечами, словно и не собирался спорить.

Винкулюс подался вперед:

– Деревья? Холмы? Да когда ты в последний раз видел живое дерево или холм, Винкулюс? Почему бы тебе не сказать, что магия написана на грязных стенах домов, а дым из труб чертит магические знаки на небе?

– Это не мое предсказание!

– Ну да, разумеется. Предсказание Короля-ворона. Ничего удивительного. Каждый шарлатан уверяет, будто ему ведомо пророчество короля.

– Я восседаю на черном троне, – бормотал Винкулюс, – но им не дано увидеть меня. Дождь отворит мне дверь, и я войду.

– Ладно, если не ты его сочинил, то где нашел?

Поначалу казалось, что Винкулюс не ответит, однако несколько секунд спустя он промолвил:

– Так написано в книге.

– В книге? В какой книге? У моего хозяина громадная библиотека, а ему не известно о таком предсказании.

Винкулюс промолчал.

– Это твоя книга? – продолжал допытываться Чилдермасс.

– Я храню ее.

– Где ты взял ее? У кого стащил?

– Я не крал. Это мое наследство. Величайшая честь и величайшее бремя, доставшееся человеку в наш век.

– Если книга и впрямь ценная, ты мог бы продать ее Норреллу. Он заплатит любые деньги.

– Волшебнику с Ганновер-Сквер не завладеть этой книгой! Он даже никогда ее не увидит!

– И где же ты хранишь свое сокровище?

Винкулюс холодно рассмеялся, давая понять, что не скажет об этом слуге своего врага.

Чилдермасс окликнул служанку и заказал еще эля. Некоторое время они пили в молчании. Затем Чилдермасс вынул из-за пазухи колоду и показал Винкулюсу:

– Марсельское Таро. Видел такие когда-нибудь?

– Много раз, – ответил Винкулюс. – Однако твои отличаются от обычных.

– Это копия колоды, принадлежавшей матросу, которого я встретил в Уитби. Он купил карты в Генуе, чтобы с их помощью находить спрятанное пиратское золото, но понял, что вряд ли когда-нибудь в них разберется. Матрос предложил продать карты мне, но я в ту пору был беден и не смог заплатить цену, которую он запросил. Тогда мы заключили сделку: я ему погадаю, а он даст мне карты, чтобы я смог их перерисовать. К сожалению, корабль отплывал слишком скоро, и половину карт мне пришлось дорисовывать по памяти.

– Какую же судьбу ты ему предсказал?

– Настоящую. Что он утонет еще до конца года.

Винкулюс одобрительно рассмеялся.

Видимо, когда Чилдермасс заключал сделку с матросом, ему не на что было купить не то что карты – даже бумагу. Карты были нарисованы на обороте счетов из пивных и прачечных, театральных афишек и писем. Позднее Чилдермасс раскрасил карты, однако на некоторых просвечивала оборотная сторона, придавая колоде комичный вид.

Чилдермасс разложил девять карт в ряд. Открыл первую.

Под картинкой были изображены номер и название карты: VIIII. L’Ermite – «Отшельник». Картинка изображала старика в рясе и монашеском клобуке. Старик держал фонарь и тяжело опирался на посох, словно его, более привычного к сидению и размышлению, тяготила необходимость стоять на ногах. На худом лице застыло подозрительное выражение. От картинки как будто тянуло пылью.

– Хм! – промолвил Чилдермасс. – В настоящем твоими действиями управляет затворник. Ну, это мы и так знаем.

Следующей картой оказалась Le Mat, «Дурак». Номера на карте не было, словно фигура на ней осталась за рамками основного повествования. Карта изображала мужчину, бредущего по дороге мимо дерева, покрытого листвой. Мужчина опирался на палку, а котомка его свисала с другой палки, перекинутой через плечо. Рядом бежала собака. Фигура изображала дурака или шута старых времен – колокольчик на шляпе и ленты на штанах Чилдермасс раскрасил красным и зеленым. Он немного помедлил, видимо не зная, как растолковать этот символ, затем перевернул еще две карты: VIII. La Justice – «Правосудие» (картинка изображала женщину в короне с мечом и весами в руках) и двойку Жезлов. Жезлы перекрещивались и могли, кроме всего прочего, обозначать распутье.

Чилдермасс хмыкнул.

– Итак, – произнес он, скрестив руки и с некоторым изумлением поглядывая на Винкулюса. – Вот эта карта, – Чилдермасс ткнул в La Justice, – говорит мне, что тебя тяготит твой выбор и ты готов принять решение. А эта… – указывая на двойку Жезлов, – что выбор твой – скитания. Так что зря я тут трачу время. Ты собираешься оставить Лондон. Стоило возмущаться, если ты уже сам все решил!

Винкулюс пожал плечами, словно недоумевал, а чего еще Чилдермасс от него ждал.

Пятая карта оказалась валетом Чаш, Valet de Coupe. Считается, что валету надлежит быть юным, но картинка изображала зрелого мужчину со склоненной головой, курчавыми волосами и окладистой бородой. В левой руке он держал тяжелую чашу, хотя тяжесть ее не могла объяснить странного выражения не то муки, не то натуги – не иначе, тяжелей этой чаши не было во всем свете, или его тяготила иная, невидимая ноша. Так как Чилдермасс рисовал на чем попало, то карта приобрела весьма необычный вид. Сквозь бумагу просвечивали буквы с оборотной стороны листа. На одежде, на руках и лице валета проступали каракули.

Увидев карту, Винкулюс рассмеялся, словно встретил старого знакомого, и трижды дружески по ней постучал. Непонятный жест смутил Чилдермасса.

– Ты должен передать кому-то известие, – осторожно предположил он.

Винкулюс кивнул:

– А следующая карта должна показать этого человека?

– Да.

– Скорее! – Винкулюс, не дожидаясь Чилдермасса, сам перевернул карту.

Шестая карта оказалась рыцарем Жезлов – Cavalier de Baton. Мужчина в широкополой шляпе сидел на лошади. Местность вокруг была обозначена несколькими камнями и пучками травы под лошадиными копытами. Одежда рыцаря производила впечатление богатой и ладно скроенной, но по непонятной причине он держал в руках тяжелую дубинку. Впрочем, сей предмет и дубинкой-то нельзя было назвать – так, толстый сук с торчащими ветками и листьями.

Винкулюс схватил карту и принялся пристально ее разглядывать.

Седьмой оказалась двойка Мечей. Чилдермасс ничего не сказал и тут же перевернул восьмую – Le Pendu – «Повешенный». Девятая карта называлась Le Monde – «Мир». На ней плясала нагая женщина, а в углах были изображены ангел, орел, крылатый вол и крылатый лев – эмблемы евангелистов.

– Тебе предстоит встреча, – сказал Чилдермасс, – и приведет она к испытанию, возможно, к смерти. Карта не говорит, уцелеешь ли ты, но что бы ни случилось, – он ткнул в последнюю карту, – здесь говорится, что ты достигнешь своей цели.

– Ну, теперь ты знаешь, кто я такой? – спросил Винкулюс.

– Не совсем, но теперь я знаю о тебе гораздо больше.

– Ты видишь, я не такой, как все, – сказал Винкулюс.

– Нигде здесь не сказано, что ты не шарлатан. – Чилдермасс начал собирать карты.

– Постой, – сказал Винкулюс, – давай я покажу тебе твое будущее.

Винкулюс взял колоду и, повторяя действия Чилдермасса, разложил девять карт. Карты легли так: XVIII. La Lune – «Луна», XVI. La Maison Dieu – «Башня» (перевернута), девятка Мечей, валет Жезлов, десятка Жезлов (перевернута), II. La Papesse – «Папесса», X. La Rove de Fortune – «Колесо Фортуны», двойка Монет, король Чаш. Винкулюс смотрел на карты. Затем поднес к глазам La Maison Dieu, но ничего не сказал.

Чилдермасс рассмеялся:

– Ты прав, Винкулюс. Ты не такой, как все. Здесь перед тобой вся моя жизнь. Однако ты не можешь прочесть ее. Ты странное создание, Винкулюс, – полная противоположность волшебникам прошлого века. Они многое знали, но не обладали магическими способностями. Ты же, напротив, ничего не знаешь, но у тебя есть талант. Ты не можешь объяснить то, что способен совершить.

Винкулюс поскреб желтоватую щеку грязным ногтем.

Чилдермасс начал собирать колоду, но Винкулюс снова прервал его и жестом показал, что хочет опять разложить карты.

– Зачем? – удивленно спросил Чилдермасс. – Я уже рассказал тебе о твоем будущем. Ты не смог ничего сказать о моем. Что дальше?

– Я собираюсь предсказать его будущее.

– Чье? Норрелла? Ты опять не поймешь.

– Тасуй колоду, – настаивал Винкулюс.

Чилдермасс стасовал колоду. Винкулюс разложил девять карт и перевернул первую. IIII. L’Empereur – «Император». Картинка изображала короля на троне с обычными знаками власти: скипетром и короной. Чилдермасс наклонился, чтобы рассмотреть карту.

– Что там? – спросил Винкулюс.

– Кажется, я плохо скопировал эту карту и только сейчас заметил. Чернила смазались, поэтому волосы и мантия кажутся почти черными. А еще кто-то оставил грязный отпечаток пальца прямо поперек орла. Император должен быть старше, а я нарисовал юношу. Что скажешь, Винкулюс?

– Ничего. – Винкулюс пренебрежительно дернул подбородком, и Чилдермасс вынужден был перевернуть следующую карту.

IIII. L’Empereur.

Последовало короткое молчание.

– Невозможно, – сказал Чилдермасс. – В колоде только один Император.

Этот король оказался еще моложе и свирепее на вид. Волосы и мантия стали совершенно черными, а корона превратилась в тонкую полоску бледного металла. На карте не было отпечатка грязного пальца, но птица в углу окончательно почернела и теперь больше походила на английского ворона, чем на орла.

Чилдермасс перевернул третью карту. IIII. L’Empereur. И четвертую. IIII. L’Empereur. На пятой номер и название карты исчезли, но картинка осталась прежней: юный черноволосый король, у ног которого притулилась огромная черная птица. Чилдермасс перевернул последние карты. Он хотел рассмотреть карты, оставшиеся в колоде, но от волнения заторопился и выпустил ее из рук. Черные короли закружились в холодном сером воздухе. На каждой карте была изображена все та же фигура с мертвенно-бледным лицом и неумолимым взглядом.

– Ну вот, – мягко промолвил Винкулюс. – Вот это и передай своему волшебнику с Ганновер-Сквер! Перед тобой его прошлое, настоящее и будущее!

Незачем и говорить, что, когда Чилдермасс вернулся на Ганновер-Сквер и рассказал обо всем хозяину, тот ужасно разозлился. Хватило бы и того, что Винкулюс упорствовал, не желая подчиниться, но его слова о книге, которую мистеру Норреллу никогда не прочесть, возмущали до крайности, а уж то, что Винкулюс посмел угрожать ему Королем-вороном, выходило за всякие рамки!

– Он провел вас! – возмущенно объявил мистер Норрелл. – Подменил вашу колоду своей. И куда только вы смотрели?

– Да уж, – согласился Лассельс, холодно поглядывая на Чилдермасса.

– Конечно, Винкулюс передернул колоду, – поддакнул Дролайт, – и все равно жаль, что я этого не видел. Зря вы не сказали, что собрались к Винкулюсу. Я бы пошел с вами.

Чилдермасс, словно не слыша Лассельса и Дролайта, обратился к мистеру Норреллу:

– Даже если предположить, что Винкулюс способен на такой трюк, в чем я сильно сомневаюсь, откуда ему было знать, что у меня есть колода Марсельского Таро? Даже вы о ней не знали!

– Вот и хорошо, что не знал! Нет ничего хуже гадания на картах! Ваша затея была непродуманной от начала до конца!

– А о какой книге толкует этот шарлатан? – спросил Лассельс.

– Да-да, то странное пророчество, – подхватил мистер Норрелл. – Полагаю, это всего лишь набор слов, однако некоторые обороты говорят в пользу его древности. Я бы не отказался ее увидеть.

– Что скажете, мистер Чилдермасс? – спросил Лассельс.

– Я не знаю, где он хранит книгу.

– Так узнайте!

И Чилдермасс начал шпионить за Винкулюсом. Первым и самым удивительным открытием оказалось то, что Винкулюс женат, причем в куда большей степени, чем большинство людей. Жен у бродячего чародея оказалось пять, и жили они в разных приходах Лондона и ближайших окрестностях. Старшей исполнилось сорок пять, младшей – пятнадцать, причем ни одна не подозревала о существовании остальных. Чилдермасс решил познакомиться с каждой. Двум он предстал в образе сомнительного шляпника, третьей представился таможенным чиновником, ради четвертой стал пьяницей и игроком, а пятой сказал, что, хотя в миру служит у великого мистера Норрелла с Ганновер-Сквер, на самом деле он и сам чародей. Две попытались его обокрасть, одна поклялась выложить за выпивку всю правду, четвертая чуть не утащила Чилдермасса на молитвенное собрание методистов, а пятая, ни много ни мало, без памяти в него влюбилась. Тем не менее к концу своих приключений Чилдермассу пришлось признать, что жены Винкулюса не подозревали о существовании книги и уж тем более не знали, где муж ее прячет.

Мистер Норрелл отказывался этому верить. В своем уединенном кабинете он снова и снова всматривался в серебряную чашу, изучая жилища Винкулюсовых жен, но не нашел ничего, хоть отдаленно напоминающего книгу.

Тем временем этажом выше, в своей каморке, Чилдермасс раскладывал карты. Они снова стали прежними, за исключением Императора, который так и остался в личине Короля-ворона. Некоторые карты выпадали снова и снова, например, туз Чаш – церковный потир в таком вычурном стиле, что казался городом на ножке, обнесенным крепостной стеной, и II. La Papesse – «Папесса». Чилдермасс считал, что обе карты означают нечто скрытое. С невиданной частотой выпадала масть Жезл, почти всегда семерка, восьмерка, девятка и десятка. Чем больше Чилдермасс вглядывался в вереницу жезлов, тем больше они походили на письмена. Одновременно жезлы образовывали преграду, препятствие, мешавшее Чилдермассу разгадать их скрытый смысл. В конце концов он пришел к заключению, что книга Винкулюса, где бы ее ни прятали, написана на неизвестном языке.

22. Рыцарь Жезлов

Февраль 1808 года

Джонатан Стрендж не походил на отца: ему были чужды алчность, сварливость и несговорчивость. Не обладая серьезными пороками, Стрендж вряд ли мог похвастаться и особенными добродетелями. На приемах в Уэймуте и в гостиных Бата среди модной молодежи он слыл «приятнейшим человеком на свете», хотя это означало всего лишь умение болтать ни о чем, хорошо танцевать, знать толк в карточной игре и охоте, как и положено джентльмену.

Джонатан Стрендж был высок и хорошо сложен. Кое-кто даже находил его красивым, хотя далеко не все. У Стренджа было два недостатка: ироническое выражение лица и длинный нос. Правда и то, что волосы его слегка отдавали рыжиной, а всем известно, что обладатель рыжих волос не может называться красавцем.

Как раз в то время, когда умер его отец, Стрендж задумал склонить некую молодую даму к замужеству. По прибытии в Шрусбери, узнав от слуг печальную новость, Стрендж сразу же подумал о своей избраннице. Каков теперь будет ее ответ?

Казалось, ничто не могло помешать этому браку. Друзья одобряли выбор Стренджа, а брат девушки – ее единственный родственник – не меньше Стренджа хотел, чтобы дело устроилось ко всеобщему удовольствию. Лоуренсу Стренджу не нравилось, что избранница его сына бедна, но он сам устранил это препятствие, заморозив себя до смерти.

Однако, хотя Стрендж уже несколько месяцев считался признанным ухажером, помолвка – ожидаемая знакомыми и друзьями с часу на час – еще не состоялась. Не то чтобы избранница не любила его (Стрендж был совершенно уверен в ее чувствах), однако иногда казалось, что она влюбилась только ради того, чтобы без конца с ним ссориться. Причин ее недовольства Стрендж не понимал. Ему казалось, что в угоду возлюбленной он уже изменил свой образ жизни. Почти забросил карты и другие азартные игры, стал меньше пить – редко более бутылки в день – и даже уверил избранницу, что готов чаще ходить в церковь – раз в неделю или даже два, если ей так хочется. Однако девушка заявила, что это вопрос его собственной совести и она не считает себя вправе вмешиваться. Стрендж знал, что ей не нравятся его частые визиты в Бат, Брайтон, Уэймут и Челтнем. Он заверил, что нимало не интересуется тамошними дамами, – разумеется, им не откажешь в очаровании, но ему решительно нет до них дела. Барышня ответила, что ее это нисколько не беспокоит, ей лишь хочется, чтобы Стрендж нашел себе более достойное занятие. Она не собирается читать ему морали и сама не меньше других любит повеселиться, но этот бесконечный праздник! Неужто он ничего другого не хочет? Ни к чему не стремится?

Стрендж отвечал, что полностью с ней согласен: он и сам вынашивал планы найти себе достойное дело. Планы были не то чтобы дурны. В разное время Стрендж думал, что станет покровителем какого-нибудь непризнанного поэта, займется изучением права или поиском окаменелостей на пляже в Лайм-Риджисе, купит железоплавильный завод, изучит технологию плавки, отыщет одного старого приятеля, который расскажет ему о новейших способах ведения сельского хозяйства, посвятит себя теологии и дочитает наконец одну ученую книгу по инженерному искусству, которую вроде бы оставил на столике в дальнем углу отцовской библиотеки два-три года назад. Однако все эти идеи натыкались на непреодолимые препятствия. Обездоленные поэты на пути Стренджа не попадались[38], книги по юриспруденции оказались невыносимо нудными, фамилию старого приятеля – большого знатока сельского хозяйства – Стрендж забыл, а в тот день, когда он отправился изучать окаменелости, в Лайм-Риджисе, как назло, зарядил дождь.

И так далее и тому подобное. Стрендж поведал барышне, что в юности страстно хотел стать моряком. Ничто на свете не влекло его так сильно, как военный флот! Однако отец не поддержал его стремления, а сейчас, в двадцать восемь, было поздно задумываться о морской карьере.

Несговорчивую особу звали Арабелла Вудхоуп. Она была дочерью покойного младшего священника церкви Святого Свитина Винчестерского в Кланбери[39]. В то время, когда умер старый мистер Стрендж, девушка гостила у друзей в Глостершире, в сельской местности, где ее брат тоже служил младшим священником. Утром в день похорон Стрендж получил от нее письмо с соболезнованиями. Письмо содержало положенные случаю слова утешения и надежду, что Джонатан простил старому мистеру Стренджу все обиды и несправедливости. Однако этим Арабелла не ограничилась. Она беспокоилась о нем. Сожалела, что ее нет в Шропшире. Огорчалась, что он сейчас один и без друзей.

Стрендж решил ковать железо, пока горячо. Ситуация складывалась на редкость благоприятная: никогда Арабелла не будет испытывать к нему такого участия; никогда сам он не будет богаче. (Стрендж никак не мог поверить уверениям Арабеллы, что она совершенно равнодушна к его деньгам.) Он решил, что выждет диктуемый приличиями срок и сделает предложение. Трех дней ему показалось вполне довольно; утром четвертого дня Стрендж велел лакею сложить вещи, а конюху подготовить лошадь. Он отправлялся в Глостершир.

Стрендж брал с собой нового слугу. Обстоятельно побеседовав с ним, хозяин счел, что новый работник энергичен, находчив и знает свое дело. Слуге польстил выбор хозяина (хотя тщеславие подсказывало ему, что иначе и быть не может). Теперь, когда новый слуга минует этап низвержения великанов и перешагивает из мифа в реальность, будет уместнее называть его по имени, как обычного смертного. Итак, звали слугу Джереми Джонс.

В первый день пути никаких особенных происшествий не случилось. Путешественники повздорили с владельцем собаки, облаявшей их без всякого повода, да еще лошадь Стренджа начала выказывать признаки нездоровья, которое при тщательном осмотре не подтвердилось. Утром второго дня они скакали по приятной для глаз местности – мягкие очертания низких холмов, зимний лес и ухоженные фермы. Джереми Джонс тренировал надменное выражение, приличествующее слуге, чей господин унаследовал крупное состояние, а Джонатан Стрендж думал о мисс Вудхоуп.

Чем ближе становилась встреча с Арабеллой, тем большие сомнения охватывали Стренджа. Его радовала мысль, что рядом с мисс Вудхоуп ее брат, славный старина Генри, который всегда хотел этой помолвки и всячески склонял к ней сестру. Однако Стрендж сомневался в друзьях Арабеллы, у которых она гостила, – священнике и его жене. Он ничего не знал о них, но как любой богатый молодой человек, привыкший не отказывать себе в удовольствиях, с опасениями относился к духовенству. Кто знает, какие нелепые добродетели и ненужное самопожертвование они привьют Арабелле?

Низкое зимнее солнце отбрасывало длинные тени. Иней сверкал на ветках. Вид крестьянина, идущего за плугом, навел Джонатана на мысль о тех семействах, что жили на его собственных землях и служили предметом неустанных забот мисс Вудхоуп. В голове его начал складываться воображаемый диалог. «Как вы намерены стоить отношения с арендаторами?» – спросит она. «Отношения?» – переспросит Джонатан. «Да, – ответит Арабелла. – Вы собираетесь облегчить их жизнь? Ваш отец забирал у них все до последнего пенни». – «Знаю, – скажет Стрендж. – Я никогда не оправдывал отца». – «Вы уже снизили ренту? Поговорили с приходским советом? Подумали о богадельне и школе?»

«Вот ведь придумает, рента, школы и богадельни! – мрачно подумал Стрендж. – Отец умер только в прошлый четверг».

– Странно! – заметил жереми Джонс.

– Хм? – пробурчал Стрендж. Он обнаружил, что они остановились рядом с белыми воротами. Сбоку располагался новенький опрятный домик с белеными стенами и готическими окнами.

– А где сборщик пошлины? – спросил Джереми Джонс.

– Хм? – снова промычал Джонатан.

– Это сторожка, сэр. А вот листок, на котором написано, сколько мы должны заплатить, но нигде не видно сборщика. Оставить шесть пенсов?

– Да-да, поступай как знаешь.

Джереми Джонс оставил плату за проезд на пороге домика и открыл калитку. В ста ярдах от сторожки начиналась деревня. Солнце золотило древнюю каменную церковь, поодаль тянулась аллея старых скрюченных грабов, из труб двух десятков каменных домов струился дым. Рядом с дорогой тек ручей, окаймленный полоской сухой желтой травы. На траве блестел иней.

– А где местные жители? – спросил Джереми.

– Жители? – переспросил Стрендж. Он огляделся и в окнах ближайшего дома заметил двух маленьких девочек. – Вот они.

– Нет, сэр. Это дети. Я о взрослых. Никого не видать.

По дороге с гордым видом прохаживались куры, кошка сидела на соломе в видавшей виды тележке, на поле паслись лошади, но нигде не было видно людей. Только выехав из деревни, Стрендж и Джереми Джонс поняли, что случилось. В ста ярдах от последнего дома у живой изгороди собралась толпа, вооруженная топорами, серпами, палками и ружьями. Картина получалась зловещая и одновременно нелепая. Можно было подумать, что жители собрались воевать с зарослями боярышника и бузины. Низкое зимнее солнце отбрасывало странные тени на лица фермеров, придавая им решительное выражение. Толпа безмолвствовала, фермеры осторожно переминались с ноги на ногу, явно стараясь не шуметь.

Проезжая мимо, Стрендж и Джереми Джонс привстали на стременах, чтобы увидеть, вокруг чего сгрудились крестьяне.

– До чего странно! – воскликнул Джереми. – Там ничего нет.

– Ошибаешься, – сказал Стрендж, – там человек. Неудивительно, что ты его не заметил. Я тоже сначала принял его за корягу, но это все-таки человек – бледный, изможденный, потрепанный, и тем не менее человек.

Дорога привела их в зимний лес. Джереми возбужденно гадал, что за человек лежал под изгородью и что с ним собирались сделать жители деревни. Стрендж пару раз отвечал невпопад, но вскоре мысли его вновь обратились к мисс Вудхоуп.

«Не стоит обсуждать те изменения, которые должны последовать за смертью моего отца, – думал он. – Это слишком опасно. Начну-ка с чего-нибудь полегче, например с приключений, которые случились с нами в дороге. Что бы могло ее заинтересовать? – Джонатан посмотрел вверх. Его окружали темные мокрые ветки. – Ну должно же быть хоть что-нибудь. – Он вспомнил ветряную мельницу возле Херефорда с детским платьем, зацепившимся за одно из крыльев. Платье то окуналось в слякоть на дороге, то взмывало вверх ярким алым стягом. – Словно аллегория чего-то там. Потом я расскажу ей о пустой деревне и двух девочках за занавесками: у одной в руках кукла, у другой – деревянная лошадка; затем перейду к молчаливой толпе с топорами и палками и человеку под изгородью».

«Ах! – воскликнет она. – Бедняга! Что с ним случилось?» – «Не знаю», – ответит он. «Но вы ведь остановились, чтобы помочь ему?» – скажет тогда Арабелла. «Нет», – ответит Стрендж. «Ах!» – снова воскликнет она…

– Стой! – вскричал Стрендж, натягивая уздечку. – Надо вернуться. Тот бедолага под изгородью не идет у меня из головы.

– Отлично! – облегченно воскликнул Джереми Джонс. – Я рад, что вы так решили, сэр. Очень рад.

– Полагаю, ты и не подумал захватить с собой парочку пистолетов? – спросил Стрендж.

– Нет, сэр.

– Вот ч…! – начал было Стрендж, но вовремя спохватился, вспомнив, что Арабелла не одобряет проклятий. – А нож или что-то в этом роде?

– Нет, ничего нет, сэр. Но не волнуйтесь, я знаю, что делать. – Джереми спрыгнул с лошади и углубился в подлесок. – Я сделаю нам дубинки – будет ничуть не хуже пистолетов.

Кто-то срубил крепкие ветки и оставил лежать у дороги. Джереми поднял одну и подал Стренджу. Орудие не слишком напоминало дубинку, скорее оно походило на ветку с сучьями.

– Ладно, – с сомнением протянул Стрендж, – все лучше, чем ничего.

Джереми тоже взял ветку. Вооружившись таким образом, они возвратились к безмолвной толпе.

– Эй, любезный, – обратился Стрендж к мужчине в пастушьей куртке, обмотанной вязаными платками, и широкополой шляпе. Для убедительности он сопроводил свои слова угрожающим взмахом дубинки. – Что здесь происходит?

Внезапно крестьяне обернулись, и все как один приложили палец к губам.

К Стренджу подошел человек, одетый приличнее прочих – в коричневую плисовую куртку. Он коснулся шляпы и вежливо обратился к Стренджу:

– Уж простите, сэр, не могли бы отвести вашу лошадь подальше? Она слишком громко дышит.

– Но… – начал Стрендж.

– Ш-ш-ш, – зашипел мужчина. – Громко. Вы говорите очень громко. Вы его разбудите.

– Кого разбужу?

– Человека под изгородью, сэр. Он чародей. Разве вы не слышали, что, если разбудить чародея, можно выпустить его сны в мир?

– А кто знает, что за ужасы ему снятся! – шепотом согласился другой крестьянин.

Стрендж попытался было что-то возразить, но несколько человек в толпе нахмурились и возмущенно замахали на него руками, призывая говорить тише.

– Откуда вы знаете, что он чародей? – шепотом спросил Стрендж.

– Он уже два дня живет в Монк-Греттон и всем говорит, что чародей. В первый же день заставил детей залезть в кладовку и украсть для него пирог и пиво, утверждая, что это для королевы Фей. А вчера бродил в окрестностях Форватер-Холл – это здешняя усадьба, сэр. Владелица усадьбы миссис Морроу попросила его предсказать будущее, а он заявил, что ее сына, капитана Морроу, убьют французы. Теперь бедняжка от горя не встает с постели. Мы уже устали от него, сэр. Хотим, чтобы этот бродяга ушел. Если не послушается, отправим его в работный дом.

– Что ж, весьма разумно, – прошептал Стрендж, – только я не понимаю…

В это мгновение человек под изгородью открыл глаза. Толпа издала общий вздох, некоторые отступили на шаг назад.

Человек отлепился от изгороди. Это оказалось не таким уж легким делом: веточки боярышника, побеги плюща, омелы и ракитника забились в одежду, в волосах застыл иней. Бродяга выпрямился. Казалось, его совсем не удивила собравшаяся вокруг толпа, напротив, по его поведению было заметно, что он ждал чего-то подобного. Посмотрев на крестьян, он пренебрежительно хмыкнул.

Затем бродяга запустил пятерню в волосы, вытряхивая оттуда листья, веточки и полдюжины уховерток.

– Я простер руку, – пробормотал он, ни к кому не обращаясь. – И английские реки потекли вспять.

Затем ослабил шейный платок и вытащил из-под рубашки нескольких пауков. Шею и горло бродяги покрывали синие линии, точки, крестики и кружочки. Затянув шейный платок и завершив таким образом свой нехитрый туалет, бродяга поднялся на ноги.

– Меня зовут Винкулюс, – объявил он. Для человека, проведшего ночь под изгородью, он говорил на удивление бодро и звонко. – Я путешествую на запад в поисках человека, которому суждено стать великим волшебником. Десять дней назад мне показали его изображение, а сейчас по неким мистическим знакам я вижу, что этот человек – ты!

Все оглянулись.

Мужчина в пастушеской куртке потянул Стренджа за сюртук.

– Он о вас, сэр, – сказал он.

– Обо мне? – удивился Стрендж.

Винкулюс подошел ближе.

– Два чародея появятся в Англии, – промолвил он.

– Ясно, – перебил Стрендж бродягу. – И кто же из этих двоих я? Нет, не говори. Не стоит. Обе судьбы кажутся мне достаточно печальными. Если хочешь, чтобы я сделался волшебником, надо было сочинить что-нибудь не столь пугающее. В скором времени я собираюсь жениться и совершенно не намерен жить в лесу с ворами и убийцами. Выбери кого-нибудь другого.

– Не я выбирал тебя, чародей! Ты избран давным-давно.

– Кто бы меня ни выбрал, они будут разочарованы.

Винкулюс не обратил внимания на это замечание и крепко ухватился за уздечку коня, на котором восседал Стрендж, продолжая нараспев повторять предсказание, которое некогда читал перед мистером Норреллом в библиотеке на Ганновер-Сквер.

Стрендж слушал предсказание с тем же неудовольствием, что и мистер Норрелл, а когда Винкулюс закончил, нагнулся и отчетливо произнес:

– Я знать не хочу никакой магии!

Винкулюс замолчал. Казалось, он на мгновение согласился, что это и впрямь серьезное препятствие. К счастью, бродяга тут же нашелся: он засунул руку за пазуху и вытащил клочки бумаги с налипшей на них соломой.

– Вот, – сказал он с таинственным и многозначительным видом, – заклинания, которые… Нет, нет! Я не могу отдать их вам! – вскричал он, когда Стрендж потянулся к клочкам бумаги. – Это весьма ценные заклинания. Чтобы добыть их, мне понадобились годы страданий и мучительных испытаний.

– Сколько? – спросил Стрендж.

– Семь шиллингов шесть пенсов, – ответил Винкулюс.