В цель! Канонир из будущего Корчевский Юрий

За завтраком купец поинтересовался:

– А на жизнь чем зарабатываешь? Сабля у тебя, смотрю, знатная, дорогая – не в охранники ли нанимаешься?

– Да нет, Федор, лекарь я. Но могу и в охранники, когда денег нет.

– Гляди-ка. А чего же лекарю у нас в Муроме делать? В городе, почитай, народу – хорошо, если треть осталась.

– Работа по лекарской части найдется всегда. Только вот инструментов у меня сейчас нету.

– А, ну да – ты говорил, что тебя на стоянке бросили, с вещами уплыли. Так то не беда – кузнецы у нас знатные, любую железяку выкуют – любо-дорого посмотреть.

– Да не любую, Федор. Очень тонкая работа нужна.

– И такой мастер есть у нас. Город у нас славный, ремесленников рукастых полно. Ты наши муромские калачи пробовал?

– Не успел еще.

– О! Чудо как хороши, таких нигде нету. Даже к государеву столу возим. Собирайся, на торг пойдем – я тебя калачами угощу да с кузнецом знатным познакомлю, что инструменты любые сделать может.

Голому чего собираться – только подпоясаться. Тем более на торгу мне надо было купить сапоги.

С них и начали. Федор подвел меня к сапожнику, я подобрал сапоги по ноге. Сапожник оказался старым знакомцем Федора, бросил коротко, когда я рассчитался:

– Носить тебе, парень, эти сапоги – не переносить. Подошва из бычьей кожи, дратва сученая, а верх юфтевый. Нога потеть не будет.

Затем Федор купил в лавке калачей. Мы съели их тут же, запив квасом. Калачи и в самом деле оказались превосходными – ароматные, мягкие. Каждый калач со своим вкусом, видимо, приправы в тесто добавляли особые. Такие, попробовав раз, не забудешь.

– Доволен ли ты калачами? Не едал таких нигде, я точно говорю.

Я согласился.

– Ну, теперь – к кузнецу.

Лавка, даже скорее лавка с мастерской, оказалась в самом углу торга. Кузнец был седой, лохматый донельзя, а глаза блестели молодо.

Я объяснил и даже нарисовал писалом на вощеной дощечке, что мне требовалось.

– Мудрено, однако сделаем. Через три дня приходи.

С торга мы ушли довольные. Меня беспокоило только то, какого качества инструменты будут. Ну, скажем, скальпель мне изготавливали и раньше – не такая уж мудреная работа. А вот зажимы и иглы кривые – это сложно.

К моему удивлению и радости, инструменты и в самом деле оказались неплохи. Иглы с режущими кромками по всей длине, ушко с прорезью для быстрой заправки нити. Иглодержатели фиксировали иглы без проворотов и проскальзываний. Даже отполированы инструменты были на совесть.

– Это уж внук мой, Алексей, старался, ножное точило приспособил, только вместо камня – кожу бычью поставил.

Кузнец полюбовался еще раз на инструменты, обернул их тряпицей и отдал мне.

Теперь мне нужны были нитки, которые я без труда приобрел.

– Из-за Стены, синдские, – пояснил торговец. – Самый лучший шелк.

Ну а уж опий для обезболивания я нашел без проблем – торговали им в нескольких лавках наряду с другими товарами.

Теперь у меня было все необходимое для операций, за исключением, пожалуй, кетгута. Шелком шить хорошо, но есть у него один недостаток – он не рассасывается после операции. Для наружных швов – то, что надо: зажила рана – подрезал один кончик узла и вытащил нить. А внутри тела желателен кетгут. Это тоже нити для швов, изготавливаются из бараньих кишок, обладают замечательным свойством – через десять-пятнадцать дней после операции, в зависимости от толщины, нити рассасываются без следа. За это время ткани, края которых были стянуты кетгутом, срастаются.

Вздохнул я тяжело, да делать нечего. Надо исходить из того, что есть.

В своей комнате я положил шелковые нити в хлебное вино – так здесь называли самогон – для стерилизации. К приему пациентов я был теперь готов, вот только самих пациентов пока еще не было… Уж и Федор среди купцов возносил мое мастерство, и я на торг захаживал, предлагая свои услуги лавочникам. Никого!

Прошло две недели вынужденного ничегонеделания. Однажды вечером Федор пришел домой пьяненьким. Сидя за столом, он делился городскими новостями и в конце гордо заявил, что договорился с несколькими купцами на паях нанять судно и совершить торговую поездку к османам.

Я удивился:

– Что тебя туда потянуло? Ты и языка-то их не знаешь.

– Наш товар, из Руси, хорошо берут. Раньше наши купцы по Днепру плавали, только вот как война началась с Литвой, мимо Хортицы Киевской не проплывешь. А торговля у них на базарах ихних знатная. Все продать и купить можно. Коли удачно продашься да назад товар редкий привезешь, так сам-три, как не более, обернешься.

Речи о предполагаемом барыше так и лились из уст захмелевшего Федора.

В голове моей мелькнула мысль, которую я тут и высказал купцу:

– Федор, а не возьмешь ли меня с собою?

Федор удивился:

– Так у тебя же товара нету!

– Я ведь и не торговец – возьмите охранником. Все равно нанимать будете. Лишним на судне не окажусь. А пока на земле турецкой торговать будете, я лечением займусь. Все заработок будет.

Федор почесал затылок.

– Я бы и не против, только надо с пайщиками моими обсудить. Время еще есть – через седмицу выходить надумали, чтобы к зиме, значит, обернуться.

– Вот и поговори.

Через два дня Федор передал мне согласие других купцов. Поскольку места на корабле было немного и они старались взять побольше товара, каждого человека отбирали тщательно.

Быстро пролетело время до отъезда, и вот уже я стою на палубе большого ушкуя, называемого «морским». Судно может ходить не только по большим рекам вроде Волги или Оки, но и по морю.

В скромной кормовой каюте расположились трое купцов-пайщиков, остальная команда – на палубе под навесами.

Перед отплытием с охранников, коих было четверо, взяли клятву: «Клянешься ли ты защищать жизнь мою и добро, как свои, и даешь ли в том слово?» Так же, как и остальные, я подтвердил слово крестным знамением.

Я стоял на палубе и смотрел на берег. Плавание долгое и опасное – не столько штормами, сколько житьем в мусульманском мире и морскими разбойниками. Пусть нас и прикрывали законы, защищающие купечество, но все же… Кто из разбойников чтит закон?

Меня вдруг одолела такая тоска-кручина, что хоть беги с корабля. Ан нельзя – слово дал.

Матросы сбросили швартовы с дубовых кнехтов, и судно стало медленно разворачиваться на Оке. Течение подхватило корабль, команда распустила паруса, и наше путешествие началось.

Через двое суток мы ошвартовались на ночевку в Нижнем. И снова в путь. Я узнавал знакомые места – изгибы рек, стрелку Волги и Оки. Все-таки когда-то я здесь плавал с Сидором. Как давно это было. На меня нахлынули воспоминания о былом…

Через несколько дней мы добрались до Казани.

Раньше дотошные татары осматривали каждое проходящее судно и взимали тамгу в пользу ханства. Теперь, после взятия Казани Иваном Грозным, пошлину не платили, но и порядка стало меньше. Во времена Казанского ханства заплатил тамгу, получил пайцзу – нечто вроде охранной грамоты на медной пластинке – и плыви спокойно дальше. Имея пайцзу, купец находился под охраной авторитета хана и силы татарских законов. Горе было нарушившим их – кара настигала практически всегда, если преступивший закон не успевал укрыться где-нибудь в Литве или у казаков.

Теперь эти устои покачнулись. Татары по-мелкому пакостили русскому государю, делая набеги на приграничные русские земли, грабили и убивали купцов. Убивали затем, чтобы не оставлять свидетелей бесчинств. Земли татарские отошли под руку русского государя и заселялись русскими боярами, попавшими в опалу. Скудные были земли татарские, к слову сказать, невозможно было поднять на них сильное хозяйство. Соседи татар – башкиры – вели себя по-иному, давно признав добровольно главенство Москвы.

Охранники на судне несли постоянное дежурство, особенно усиливая бдительность по ночам, на стоянках.

Старшим у нас был Фрол. Среднего роста, сухой и жилистый, он отменно стрелял из лука – не хуже татарина. На спор он из лука с палубы сбивал пролетающую утку. Однако же саблей владел посредственно.

Двое других охранников представляли собой огромных мордоворотов с пудовыми кулачищами. Думаю, в реальном бою они умрут первыми. В схватке кулаки мало что решают, главное – хорошая реакция и умение владеть оружием. Оба увальня были туповаты, но добродушны и исполнительны. Им бы в кузне молотом махать или амбалить на пристани, таская тяжеленные мешки.

С Фролом же мы сошлись, живя на судне под одним навесом. Сегодня как раз наша ночная смена.

Корабль стоял у берега, уткнувшись в него носом. Команда развела костер и ужинала, стуча ложками о миски. Мы с Фролом отошли от судна метров за сто, описывая по лесу полукруг вокруг стоянки. Вдруг Фрол замер и поднял руку. Я тоже остановился и прислушался. Впереди слышался приглушенный разговор. Наших, из команды, здесь быть не могло. Стало быть – чужие.

Фрол стянул с плеча лук, наложил стрелу. Я пока не видел противника, да и какой смысл стрелять из лука в лесу, когда любая ветка может отклонить стрелу от цели?

Я медленно вытащил саблю из ножен.

Ощупывая перед собой ногами землю, чтобы не хрустнуть сухой веткой, мы двинулись вперед. Остановились – разговаривали совсем рядом. И говорили по-татарски. Я вслушался. Ага, вот оно что – татары хотели напасть на команду и увести судно с грузом на Каму. Теперь же обсуждали – напасть сразу или разделиться на две части и атаковать с разных сторон.

Интересно – сколько их? Говорили двое, иногда вмешивался третий, но наверняка их больше – не будут трое делиться на два отряда, думаю, их не меньше десятка.

Я тронул Фрола за плечо, показал рукой назад. Он меня понял, и мы так же тихо отошли на безопасное расстояние.

Когда голосов стало не слышно, я на ухо Фролу прошептал все, что сумел услышать.

– Ты что, татарский знаешь?

– Знаю, в плену у них побывать пришлось.

– Пошли к кораблю, наших известить надо. – Когда мы приблизились к стоянке наполовину пути, Фрол решил остаться на берегу. – Присмотреть хочу, а получится – в спину татарве ударю. Постарайся незаметно подобраться к стоянке. Думаю – наблюдатель у них есть. Пусть команда на судно заходит и к бою готовится. Никому на берегу ночевать не оставаться. Понял?

– Понял, сделаю.

Я опустился на землю и пополз к стоянке. Не хотелось мне подставлять спину невидимому противнику – а ну как из леса стрелу пустят? Стрелять татары мастера, а у меня защиты нет – кольчугой обзавестись еще не успел, да и не спасет она на близкой дистанции.

Вот и стоянка. Я поднялся с земли, чуть не испугав матросов. Отозвал в сторону кормчего – крепкого бородатого мужика с дубленым лицом – по имени Акакий и передал слова Фрола.

– Понял, – посерьезнел кормчий.

Матросы по-одному стали подниматься на судно. «Правильно сделал Акакий, что не все скопом на корабль побежали», – подумал я.

У костра остались я и двое амбалов-охранников. Нервы были напряжены до предела, рука то и дело непроизвольно касалась рукояти сабли. Эх, пушечку бы сюда, но не было ее на корабле.

В лесу хрустнула ветка, я плашмя упал на землю и перекатился. А амбалы на хруст не среагировали – лишь глаза выпучили от удивления, глядя на меня. И поплатились. Одному в спину попали сразу две стрелы, и он головой упал в костер, второму стрела угодила в шею. Амбал захрипел, попытался выдернуть стрелу, но горлом хлынула кровь, и он упал.

Из леса выбежали около десятка татар. Костер осветил их фигуры, и Фрол не сплоховал – щелкнула тетива, и один из нападавших упал. За первой стрелой последовала еще одна, и еще один татарин упал. Татары явно замешкались. Как нападать, когда невидимый враг мечет стрелы, которые находят цель, а сам пока неуязвим? Но вскочивший предводитель заорал:

– Вперед, с нами Аллах! – И татары кинулись к кораблю.

Я успел вскочить на ноги и выхватить саблю.

Первый же татарин схватился со мной в сабельном бою, остальные, мешая друг другу, кинулись по сходням на борт корабля.

Мой противник оказался ловок, подвижен, яростно наступал на меня, тесня к воде. Ситуация усугублялась еще и тем, что отсвет от костра сюда не долетал, нос корабля создавал препятствие, и сабля татарина была почти не видна. Так можно и пропустить удар. Когда татарин сделал очередной выпад, я бросился ему в ноги и вогнал свою саблю ему в живот снизу вверх. Татарин выронил саблю и схватился за живот. Я добил его ударом в грудь.

Как там, на корабле? Сверху, с палубы, раздавались крики, звон оружия. Надо скорее туда. Я подбежал к сходням, и здесь столкнулся с Фролом. От неожиданности мы едва не рубанули друг друга саблями.

Лук у него уже был за спиной. В ближнем бою лук не помощник, скорее – обуза.

Я первым взбежал по трапу. Спиной ко мне сражался с кем-то из команды высокий татарин в тюбетейке. У наших тюбетеек не было, и я саблей ударил татарина по шее. Ворвавшийся следом за мной Фрол зарубил второго.

У мачты бой продолжался, и мы бросились туда. Из всей группы татар остался в живых только один. Прижавшись спиной к мачте, он лихо рубился саблей, не подпуская к себе никого. Матросы, держа в руках коротковатые абордажные сабли, могли лишь сдерживать его, сами не решаясь завершить дело. И где только они нашли такие сабли? Небось купили подешевле из трофейных.

Мы с Фролом выступили вперед. Противник уже выдыхался, дыхание его участилось. Он и сам это понял, резко метнул в меня свою саблю, которую я с трудом отбил, и, совершив прыжок через борт, нырнул в воду. Все кинулись к борту.

Татарин вынырнул метрах в десяти от корабля и саженками поплыл к берегу. Опасный противник – на саблях дерется умело, плавает неплохо, что вообще-то редкость для татар.

– Уйдет! – выдохнул Фрол и стянул с плеча лук.

– Не трать стрелы, пригодятся, сейчас темно – не попадешь.

– Тихо всем! – гаркнул Фрол и закрыл глаза. Постоял так несколько секунд, затем натянул тетиву и выстрелил. С берега донесся вскрик и шум падения тела.

– Надо же, попал! – удивились матросы. Двое самых ретивых побежали на берег и вскоре вернулись: – Готов! Прямо в спину!

Команда с уважением смотрела на Фрола.

Стычка с татарами унесла жизни трех наших товарищей – матроса команды и двух охранников-амбалов. Схоронили погибших утром в лесу, прочли молитву и продолжили плавание.

Дальнейший путь проходил спокойно. По обеим сторонам реки леса постепенно становились все реже, и наконец глазу представилась одна ровная степь, кое-где изрезанная оврагами.

Через неделю корабль ткнулся носом в берег. Я удивился:

– На ночевку еще рано, тогда чего встали?

Фрол объяснил:

– Волок здесь, будем ждать казаков с волами.

Ждали почти сутки, а поутру я увидел абсолютно бредовую картину – по степи к нам приближалось судно. Неужели галлюцинация? Но нет, видение видел не я один, матросы громко закричали:

– Судно волокут, скоро нашей стоянке конец.

Когда корабль приблизился, я разглядел впереди него десяток волов, подгоняемых погонщиками. От берега Волги тянулись в глубь степи гладко обструганные бревна, обильно смазанные дегтем. Я понял: судно килем ставили на бревно и, влекомое волами, перетаскивали из Волги в Дон или наоборот. В этом месте обе великие реки сходились наиболее близко.

Судно подтащили к берегу, отцепили волов и дружными усилиями команды и погонщиков столкнули в воду.

Затем пришла наша очередь. Судно развернули в воде, направив носом на импровизированный бревенчатый желоб, зацепили канат, и флегматичные волы медленно вытянули корабль на сушу. Зрелище было впечатляющее. Вся команда глазела с берега на действо. Поскольку дело близилось к вечеру, то на этом на сегодня все и закончилось. Волов пустили пастись, а команда отдыхала.

Рано утром волов снова запрягли, и они потянули корабль в степь. Конечно, наша посудина – не «Титаник», но и на ее перетаскивание ушло три дня.

Вскоре судно закачалось на волнах Дона.

Мы плыли по течению. Ветер надувал паруса, течение реки помогало, и на третий день слева показался турецкий Азов.

Мы выбрались в мелководное и теплое Азовское море. Солнце, теплынь, зеленые берега настраивали прямо-таки на курортный лад.

Прошли пролив, оставив слева Тамань. Место запомнилось по тучам комаров, которые на стоянке не давали спать. Зудящий рой висел над каждым человеком, и только порывы ветерка сносили в сторону этих маленьких вампиров.

К исходу следующего дня мы ошвартовались на пристани Кафы. Это уже была земля Османской империи, широко раскинувшей свои крылья над причерноморскими землями – от Балкан до Малой Азии.

Переночевав, купцы отправились на местный базар. Я тоже направился с ними. Восточные базары – это нечто неописуемое. Гвалт, крик торгующихся, жара, крики муэдзинов – все сливалось в какофонию. Прибавьте к этому яркие цветные одежды и экзотические товары, которых не было на Руси – и это будет лишь скромная тень от существующего в реальности.

Торговали медными кувшинами и золотыми ювелирными изделиями, не виданными мною раньше африканскими фруктами и крупами, названия которых я не знал, целебными порошками и китайским шелком, дорогим оружием и невольниками со всех сторон света. Продолжать можно долго.

Наши купцы даже сначала растерялись: продавать товар здесь или вести дальше – в Трапезунд, Синоп или Стамбул? Почем продавать? Какие товары покупать в обратную дорогу? Слава богу, нашлись здесь и русские купцы – из Пскова и Новгорода. Зашел нескончаемый разговор о ценах и товарах на разных рынках. Мне же это было неинтересно, и я пошел осматривать базар.

Удивила лавка с кальянами. Когда еще табак придет на Русь, насаждаемый Петром Великим, а тут уже курится дымок, булькает кальян, неспешно беседуют на коврах турки в красных фесках. Турецкий язык отличается от татарского, но понять вполне можно, так же как украинец поймет русского.

Что не понравилось, так это зазывалы у всех лавок. Они оглушительно орали, нахваливая свой товар, хватали за руки, тянули в лавки. Людишки прилипчивые, назойливые, горластые.

А что понравилось, так это оружие. Свою саблю я оставил на корабле: чужой город – чужие порядки. На Руси с саблями на торг не ходили, думаю, и здесь также.

В оружейной лавке был такой выбор холодного оружия, какого я не видел вообще. Поистине – оружие со всего света, прямо-таки музей, но в котором все можно трогать и понравившееся купить. Не устоял я, купил метательные ножи. В свое время они меня здорово выручали. Приглядел и мушкет испанской выделки, да денег не хватило.

Утомленный, с гудящими ногами и полный впечатлений, к вечеру вернулся я на корабль. Купцы уже были тут – сидели на палубе и спорили, обсуждая, где и почем продавать товар. Мнения разделились. Двое – в их числе и Федор – хотели плыть, резонно полагая, что чем дальше от Руси, тем дороже русские товары и дешевле турецкие.

Я не стал прислушиваться, а тем более вмешиваться в разговор, поел остывшей каши с сушеным мясом и улегся под навес на носу судна – нашем с Фролом временном жилище.

– Ну, как тебе Кафа? – лениво спросил Фрол.

– Базар отменный, есть все. Глянь-ка, какие ножи я купил, – не удержался прихвастнуть я.

Фрол приподнялся, взял в руки ножи.

– Сталь хорошая, да неудобные, рукояти маленькие, в руке держать неловко.

– Так ведь они не для ближнего боя, их метать удобно.

Я взял нож и кинул в мачту. А потом с пулеметной скоростью всадил рядом еще три лезвия. У Фрола от удивления чуть глаза на лоб не вылезли.

– Здорово, ты где так научился?

– Пришлось постранствовать, – туманно ответил я.

С трудом вытащил клинки из бревна мачты, уложил в чехол.

До самой ночи купцы-пайщики так и не договорились и продолжили спор утром. Все-таки решили идти в Трапезунд.

Тут же вышли в море. Шли вдоль берега – так плыть было дольше, однако это не требовало штурманских приборов и познаний, а кроме того, в случае шторма, можно было укрыться в многочисленных бухточках.

С борта корабля отлично были видны горы, покрытые лесом небольшие горские селения, ставшие в мое время курортными городами Геленджиком, Туапсе, Сочи.

К исходу второго дня мы ошвартовались и переночевали в Сухум-кале, а следующим вечером, когда уже смеркалось, вошли в гавань Трапезунда. Город лежал на склонах гор, спускавшихся уступами к морю.

Утром после завтрака купцы дружно направились на базар, я же стал искать местных лекарей, расспрашивая прохожих. Таковых в городе было немало, но, посетив троих, я сделал вывод, что все их умение заключалось в лечении травами. Похоже, хирургическим лечением здесь не занимался никто.

Я приуныл. Мое дело сложное – не товаром торговать. Чтобы набрать пациентов, нужно длительное время, которого у меня не было, или сделать редкую операцию известному в городе человеку, каковую мне пришлось делать в Венеции. Тогда я стал известен чуть ли не за один день, обеспечив себя надолго работой. Похоже, Трапезунд для моей хирургической практики не подходит.

Купцы заявились на корабль тоже расстроенные. Русские купцы на торге были, даже не единицы – на базаре был «русский» угол. И товаров из России было полно. Составлять землякам конкуренцию было бы неразумно – могли упасть цены. Решили плыть дальше, в Стамбул. Не откладывая, отплыли.

Море было спокойным, теплым, дул попутный ветер.

Следующим днем мы оставили слева Синоп. В далеком будущем у этого курортного города, в Синопской бухте, турецкий флот потерпит от русской эскадры адмирала Нахимова сокрушительное поражение.

Но, однако, любая дорога когда-нибудь кончается. Впередсмотрящий прокричал: «Вижу золотые купола!» Все бросились к борту. И впрямь – диво. Вдали виднелись городские постройки, и над ними высились золотые купола Софийского храма, а ныне мечети Айя-София. Да и сам Стамбул – не что иное, как бывший Царьград-Византия, а затем – Константинополь.

Мы вошли в бухту, тесную от многочисленных кораблей, и едва нашли место у причала.

Вскоре заявились турки из портовой администрации, взяли мыто, не отказались и от мелкой мзды. Все, путь в город нам открыт.

Купцы степенно пошли на базар. Я тоже отправился в город. Удивляла смесь архитектуры мусульманской и христианской, оставшейся от былого Константинополя. Светлые, воздушные виллы византийских подданных соседствовали с высокими башнями минаретов.

Улицы были полны народа. Рабы тащили на спинах тюки, важно шествовали турки-сельджуки, овеваемые опахалами из перьев, что несли за ними темнокожие эфиопы. Жилистые нумидийцы, блестя обнаженными торсами, несли носилки, прикрытые кисеей, защищавшей господина от любопытных взоров. Ремесленники везли на базар на осликах громадные узлы и мешки. Со стороны было даже удивительно – огромные тюки скрывали ослика, и казалось, что груз медленно плывет по улице сам по себе. Бегали мальчишки-водоносы, предлагавшие воду из заплечных кумганов.

Я крутил головой по сторонам, не переставая удивляться.

Вместе с потоком людей я вышел на площадь. Здесь явно происходило непонятное действо, народ толпился вокруг какого-то сооружения. На помосте стоял турок в зеленой чалме – явно из мусульманского духовенства, заканчивающий чтение фетвы. Я ничего не успел еще понять, как турок отошел в сторону, и на помост вытолкнули несколько мужчин со связанными руками.

Вышел палач с подручным – оба в красных балахонах, закрывавших голову, только для глаз были прорези. Помощник палача развязывал жертве руки и клал его левую руку па деревянную плаху. Палач саблей отрубал руку по локоть. Сабля была необычной – широкой, с длинным лезвием, вероятно, специально сделанной для подобных экзекуций.

Площадь оглашалась криками жертв. Стоявшие рядом со мной жители одобрительно кивали головами.

– Что происходит? – спросил я.

Ко мне повернулся сосед слева, седобородый турок почтенного возраста. Оглядев меня, он спросил:

– Ты чужеземец?

– Да, из Московии.

– Тогда знай, что по фетве «шейх-ум-ислами» казнят воров, кравших имущество у почтенных горожан.

– Спасибо, почтенный. Кто правит страной?

– Ты не знаешь? – удивился старик. – Милостью Всевышнего Селим Второй, внук Баязета «молниеносного», побившего византов, да продлятся его годы.

– А может быть, подскажешь мне, где живет искусный лекарь?

– Конечно, старый Ибрагим знает все в городе. Пойдем, я тебя провожу – это недалеко.

Ибрагим бодро зашагал по улице. Я пошел следом. Старик решил меня просветить.

– Вот при Сулеймане Великолепном порядка больше было, Селим же слаб, но великий визирь Мехмед Соколлу правит сильной рукой, да поможет ему Аллах.

Потом старик спохватился, что не след рассказывать иностранцу о правителе, и перевел разговор на детей и внуков.

Вскоре мы остановились перед глухим и высоким забором.

– Здесь живет самый искусный лекарь Истамбула, почтенный Джафар-оглы. Стучи в дверь, а я пойду по своим делам.

Я взялся за бронзовое кольцо двери, постучал. Когда я спросил Джафара-оглы, меня проводили в дом. Пока я шел, осматривал жилище. Сложенный из розового туфа дом выглядел великолепно – чувствовалась рука большого мастера. Мне показалось, что дом ранее принадлежал знатному византийцу, после захвата Константинополя турками попал к новому хозяину и переделывался в его вкусе. Например, забор – глухой и мрачный – резко контрастировал с особняком.

Меня усадили на низкую скамейку, и вскоре из внутренних покоев вышел сам хозяин, Джафар-оглы. Радушно улыбаясь и прикладывая руку к сердцу, он поприветствовал меня и, усевшись на груду подушек на ковре, деловито осведомился, какая беда привела меня к нему. Я как есть рассказал, что сам являюсь лекарем и хотел бы попрактиковать.

Джафар задумался, потом высказал резонное желание посмотреть на мои навыки.

– У меня есть больной с большой грыжей живота, может, уважаемый русский гость возьмется его оперировать?

Я согласился и утром явился к Джафару со своими инструментами. Мы договорились, что я проведу всю операцию с начала до конца. Джафар лишь будет смотреть и вмешается в случае необходимости.

Нашему общению с Джафаром, слугами и больным очень помогало знание языка. Конечно, я не знал всех тонкостей языка, и произношение тоже не всегда было правильным, но основа была одна – тюркская. Разницу в произношении я улавливал быстро и старался исправиться. Забегая вперед, скажу, что язык вскоре я освоил очень хорошо, так что на улице по говору меня не могли отличить от турка.

Я разложил инструменты, обработал самогоном живот больного, дал ему выпить настойку опия. Когда пациент перестал чувствовать боль, я это проверил, нанося легкие уколы иглой в живот.

Я взял скальпель, разрезал кожу, послойно рассек мышцы, вправил выпиравшие петли кишечника, ушил брюшину, мышцы и кожу. Операция прошла успешно, болезнь оказалась без подводных камней в виде спаек и нагноений.

Провел я операцию за час. Слуги унесли пациента. Я ополоснул руки из рукомойника, сел.

Джафар открыл маленький горшочек с настойкой опия, понюхал.

– Здесь есть вино, Коран же запрещает его употреблять правоверным.

– Какое же это употребление? Больные его не пьют кружками для увеселения. Это всего лишь основа, в ней содержатся лекарства для обезболивания.

– Я уже понял, о чем ты говоришь. Там опий.

– Верно подмечено.

– А в целом очень, очень неплохо. Так что же ты хочешь?

– Поработать у тебя. У тебя есть больные и имя, я же хочу заработать. Ты подбираешь больных, я их оперирую, деньги пополам.

– Нет, тебе – третья часть.

У нас начался денежный спор – как же без этого с турком, но я понял, что он согласен уступить. Сошлись на сорока процентах мне, шестидесяти – ему.

– А в каких монетах будешь брать? Здесь платят серебряными акче.

– Согласен. Когда приступим?

– Какие операции ты можешь делать?

Я перечислил. Конечно, я мог больше, но скудный набор инструментов, отсутствие грамотного ассистента, почти полное отсутствие лекарств и плохое обезболивание ограничивали объем возможных операций. А с другой стороны, турки, так же как и татары, относились к смерти спокойно. Аллах дал – Аллах взял.

Я переночевал на корабле, а утром уже входил в дом Джафара. Осмотрел больного – сына богатого купца. Парню всего девятнадцать лет, был он худ, жаловался на боли в животе. После тщательного расспроса и осмотра я предположил язву желудка.

Оперировать – сложно, не оперировать – так лечить нечем, кроме трав. А у парня, похоже, уже начинается осложнение в виде рубцевания, учитывая его частые рвоты. Тяжело мне было решиться на столь серьезную операцию. Ох, не зря при встрече глаза Джафара бегали, подбросил он мне нелегкую задачу. Ладно, где наша не пропадала.

Я напоил парня опием, привязал его к столу. Вскрыл живот, прошил кровящие сосуды кожи и мышц. Вот и желудок. Я вскрыл его и увидел застарелую, так называемую каллезную язву по большой кривизне. Выход один – резекция желудка, по крайней мере – одной его трети.

Я с головой ушел в операцию, лишь время от времени добавляя парню в рот настойку опия – совсем немного, по две-три капли. Спиртовой раствор опия хорош тем, что быстро всасывается изо рта, не попадая в желудок.

Наконец операция закончилась. Парня унесли слуги, а я вытер пот со лба и вымыл руки. Подробно рассказал Джафару, что сейчас больному нельзя давать питье и еду, и пообещал осматривать его ежедневно.

Второй сегодня была женщина с запущенной варикозной болезнью вен на ноге. Здесь уже было полегче – все-таки не на брюхе оперировать. Закончил уже далеко за полдень.

Перед уходом я попросил у Джафара деньги.

– Давай я их тебе потом отдам, к пятнице.

– Нет, день я отработал, отдай заработанное.

С недовольным видом Джафар отсчитал пятьдесят акче. Интересно, сколько же он взял с больных? Я подозревал, что он делится нечестно – не так, как мы договаривались. Ладно, начало положено, я вновь занимаюсь любимой работой и зарабатываю деньги.

– Вот что, Юрий, прошу тебя – смени одежду. Твоя уж очень бросается в глаза. Я дам тебе слугу, он поможет выбрать ее на базаре.

Хм, об этом я не подумал. Вместе со слугой – смышленым подростком, мы пошли на базар. Я купил восточную рубашку свободного покроя, ярко-синие шаровары, расшитый халат, тюбетейку и что самое смешное – туфли из кожи с загнутыми носами.

Когда я заявился в таком виде на корабль, вахтенный матрос меня не сразу признал и не хотел пускать на судно, а команда потом хихикала в кулак при встрече со мной. Зато на улицах Стамбула меня принимали за своего и не обращали на меня никакого внимания.

Каждый день я оперировал, проводя две, а то и три операции, за исключением пятницы. У мусульман это был священный день, когда всякие работы воспрещались.

Прошел месяц, мне удалось сколотить изрядную сумму серебром. Одно беспокоило – купцы заканчивали продавать товар. Вскоре закупят местные товары, и – в обратный путь. Торговля у купцов шла бойко, и они уже мысленно прикидывали прибыль. У меня же ситуация была с точностью до наоборот. С каждым днем больных становилось больше, а с ними – и денег. Я не был ограничен в выборе, брался за все, кроме уж совсем безнадежных случаев.

Слава Джафара росла как на дрожжах, и он ходил, плотоядно потирая руки. За месяц, что мы стояли в Стамбуле, его состояние выросло, и я предполагаю, значительно больше моего – если уж у меня было полмешка серебра.

«Может, вложить деньги в товар да выгодно продать потом на Руси?» – мелькала мысль. Но я ее отгонял – ну нет у меня торгашеской хватки, прогорю и останусь ни с чем. Нет уж, лучше вернусь с серебром. Дом свой можно будет купить в другом городе – побольше, чем Муром, например в Пскове или Новгороде, а может, и в Твери. В Рязань мне дорога закрыта. А Москва с ее Александровской слободой – самое сердце опричнины, – так туда соваться и вовсе не след.

А в один из дней случилось необычное – у дома Джафара прозвучал и стих цокот копыт. Слуга пошел открывать и вернулся, причем шел странно – спиной вперед, подобострастно сгибаясь в поклоне. Увидев гостя – толстого и низкого турка в феске с густыми усами, Джафар чуть не перевернул пиалу с чаем, опрометью кинулся во двор, склонился в глубоком поклоне и проводил гостя в дом. Кто это такой, я не знал, и о чем шла беседа, мне было неведомо.

Дверь вдруг резко распахнулась, и быстрой походкой вошел Джафар. Это было что-то новенькое – обычно он ходил степенно, торопиться было не в его стиле. Почти с порога он стал ныть и заламывать руки:

– Я так и знал, что этим все кончится, видно, Всевышний отвернулся от меня, а все ты! – Он показал пальцем в мою сторону.