Подчинение авторитету. Научный взгляд на власть и мораль Милгрэм Стэнли

Переводчик Глеб Ястребов

Редактор Роза Пискотина

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректор С. Мозалёва

Компьютерная верстка М. Поташкин

Дизайн обложки Ю. Буга

© Stanley Milgram, 1974

© Предисловие. Philip Zimbardo, 2009

© Интервью Майкла Уоллеса в главе 15. The New York Times Company. Reprinted by permission, 1969

Published by arrangement with HarperCollins Publishers.

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2016

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

Моей матери и памяти моего отца

Предисловие к изданию Harper Perennual Modern Thought

Два наиболее значительных сюжета в западной культуре – сошествие Люцифера в ад и изгнание Адама и Евы из рая – объединяет одна и та же идея об ужасных последствиях неповиновения власти. Люцифер, «светоносный» и приближенный к Богу ангел – его называют еще «Утренней звездой» – отказывается исполнить веление Бога и почтить Адама, его новое совершенное творение. У него есть единомышленники среди ангелов. Они говорят, что существовали еще до Адама, да и вообще Адам – всего лишь смертный, в отличие от них, ангелов. В ответ Бог обвиняет их в гордыне и непослушании. Никаких компромиссов: Создатель призывает архангела Михаила, чтобы тот со своим воинством наказал отступников. Естественно, Михаил одерживает верх (ведь сам Бог на его стороне), а Люцифер – отныне ставший сатаной и дьяволом – низвергается в ад вместе с прочими падшими ангелами. Впрочем, сатана возвращается, чтобы доказать: правильно было не почитать Адама, ибо тот не только несовершенен, но, что еще хуже, легко поддался искушению змея.

Вспомним, что Адам и Ева в райском саду не ограничены в своих правах за одним маленьким исключением: нельзя вкушать от древа познания. Когда сатана в обличье змея соблазняет Еву только попробовать, она в свою очередь уговаривает мужа. Всего один кусочек запретного плода, и они прокляты и навеки изгнаны из рая. Отныне они обречены трудиться в поте лица, страдать и быть свидетелями конфликтов между своими детьми, Каином и Авелем. К тому же они утратили невинность. Хуже того, их грех неповиновения отныне и навеки распространяется на последующие поколения. И каждый католический ребенок несет последствия первородного греха за правонарушение Адама и Евы.

Понятно, что перед нами мифы, созданные людьми, причем людьми, облеченными властью (скорее всего, жрецами, служителями культа). Мифы витают в воздухе, в мировом космическом пространстве, а люди улавливают их и записывают. Но они несут, как и все притчи, важную мысль: подчиняйтесь власти / авторитету любой ценой. Стоит не подчиниться – и пеняйте на себя. Возникнув однажды, в дальнейшем мифология приспосабливалась к обстоятельствам, и теперь уже речь может идти о родителях, учителях, начальниках, политиках, диктаторах – обо всех, кто требует беспрекословного подчинения.

Снова и снова со школьной скамьи нам вбивают в голову: сиди на месте, пока учитель не позволит встать и выйти; молчи, а если хочешь что-то сказать, подними руку и получи разрешение; не жалуйся и не спорь с учителем. Все это усваивается настолько глубоко, что уважение к авторитету остается с нами в самых разных обстоятельствах, даже когда мы становимся взрослыми и зрелыми людьми. А ведь не всякий авторитет заслужен, а власть справедлива, законна и нравственна, и никто нас не учит отличать власть справедливую от несправедливой. Первая заслуживает уважения, а подчас и послушания (возможно, почти безоговорочного), а вторая должна возбуждать подозрение, недовольство, а в конечном счете протест и восстание.

Эксперименты Стэнли Милгрэма, посвященные подчинению авторитету – одно из важнейших исследований в общественных науках о центральных движущих силах этой стороны природы человека. Милгрэм первым стал изучать подчинение в контролируемой обстановке научной лаборатории. В каком-то смысле он продолжил традицию Курта Левина, хотя обычно его не принято считать последователем Левина, к каковым принадлежат, скажем, Леон Фестингер, Стэнли Шехтер, Ли Росс и Ричард Нисбетт. Тем не менее лабораторные исследования явлений, актуальных для реальной жизни, составляют суть представлений Левина о том, чем должна заниматься социальная психология.

Поначалу интерес Милгрэма к этой теме возник в ходе размышлений о том, с какой легкостью повиновались немцы нацистским властям в их дискриминационной политике в отношении евреев, и в конечном итоге позволили Гитлеру приступить к осуществлению «окончательного решения еврейской проблемы». Будучи евреем, молодой Милгрэм задавался вопросом, не может ли Холокост повториться в его собственной стране, при всей разнице культур и эпох. Многие полагали, что в Соединенных Штатах такое немыслимо. Однако у Милгрэма были сомнения. Верить в людскую доброту, конечно, хорошо, но ведь факт остается фактом: сколько зла в мире сделали самые обычные (даже во многом неплохие) люди, попросту следуя приказам! Английский писатель Чарльз Сноу предостерегает: больше преступлений против человечества было совершено во имя послушания, чем вопреки. Еще раньше учитель Милгрэма, Соломон Аш, продемонстрировал силу влияния группы на суждения студентов колледжа относительно ложных представлений о видимой реальности. Но там влияние было косвенным: создавалось расхождение между индивидуальным и групповым восприятием одного и того же явления. Проблему несоответствия восприятия участники эксперимента преодолевали, соглашаясь с большинством, чтобы не остаться со своим мнением в одиночестве. А Милгрэм хотел увидеть более прямое и непосредственное воздействие приказа, который заставляет человека действовать вопреки совести и нравственным принципам. Он задумал свое исследование так, чтобы возникла коллизия между нашими представлениями о том, что люди могли бы делать в такой ситуации, и тем, как они на самом деле повели себя в этом страшном испытании человеческой природы.

К сожалению, многие психологи, студенты и неспециалисты, полагающие, что знакомы с «экспериментом Милгрэма», в действительности знакомы лишь с одной его версией (скорее всего, посмотрев фильм «Подчинение» или почитав краткий рассказ в учебнике). И в чем только Милгрэма не обвиняли. Говорили, что для опыта он взял только мужчин, но так обстояло дело лишь поначалу, а затем все эксперименты были продублированы с женщинами. Или говорили, что он опирался только на студентов Йельского университета (где проходили первые опыты). Однако исследования Милгрэма включают 19 различных модификаций эксперимента, в них участвовали около 1000 человек в возрасте от 20 до 50 лет, и ни один не был школьником или студентом! Еще один суровый упрек: неэтично ставить человека, играющего роль учителя и полагающего, что его удары током причиняют боль исполнителю роли ученика, в положение, причиняющее ему столь тяжелые переживания. Думаю, разговоры об этичности пошли от фильма, где показано, как испытуемые мучаются и колеблются. Чтение же его статей и книг не вызывает ощущения особого стресса участников, которые продолжали слушаться, невзирая на очевидные страдания невинных жертв. Но сейчас я говорю об этом не с целью защищать или оспаривать этичность исследования, а с целью призвать читателей ознакомиться с авторским изложением идей, методов, результатов и дискуссий, – и понять, что именно делал Милгрэм. В этом еще одно достоинство книги.

Несколько слов о моей оценке книги. Прежде всего, перед нами самое репрезентативное и основательное исследование в социальной психологии и социальных науках благодаря величине выборки, систематическим вариациям, выбору самых разных простых людей из двух маленьких городов (Нью-Хейвена и Бриджпорта, штат Коннектикут), а также детальному объяснению методологических подходов. Более того, воспроизведение экспериментов во многих других культурах показало надежность выводов.

Будучи наиболее значимой демонстрацией способности социальных ситуаций влиять на человеческое поведение, эксперименты Милгрэма лежат в основе ситуационного подхода к поведенческим детерминантам. Показано неумение большинства людей сопротивляться все более бессмысленным приказам несправедливой власти, когда заявленные намерения авторитетного лица, начавшего опыт, выглядели вполне разумными. Казалось бы, исследователи-психологи могли задуматься о применении в разумных пределах наказаний, чтобы улучшить обучаемость и память. Однако нет смысла причинять «ученику» все большую и большую боль, когда тот уже хочет уйти, жалуется на сердце, а после удара в 330 вольт вообще перестает откликаться. Разве можно улучшить его память, когда он как минимум без сознания? Казалось бы, достаточно капли критического мышления, чтобы практически любой человек отказался продолжать эксперимент и повиноваться бессердечным и несправедливым указаниям. Однако большинство участников, дошедших до этой ступени, оказались, по выражению Милгрэма, запертыми в «агентном состоянии».

Обычные взрослые превратились в глупых послушных школьников, которые не знают, как без разрешения педагога покончить с неприятнейшей ситуацией. Встал ли кто-то в тот критический момент, когда удар током мог вызвать серьезные последствия для здоровья, пошел ли в соседнюю комнату проверить, что с жертвой? Прежде чем вы ответите, подумайте о другом вопросе, который я прямым текстом задал Стэнли Милгрэму: «Сколько участников-“учителей” спонтанно встали после финального удара током в 450 вольт и пошли узнать, как чувствует себя “ученик”?» Ответ Милгрэма: «Ни один! Ни разу!» Так что у взрослых людей наблюдается устойчивое следование примитивным правилам школьника: ничего не делать, пока не велит или не позволит преподаватель.

Мое исследование ситуационной власти (Стэнфордский тюремный эксперимент) позволило дополнить выводы Милгрэма. Это основа ситуационизма: Милгрэм изучал непосредственное влияние авторитета на людей, а я – косвенное влияние организации на всех, кто находится в ее сфере влияния. Я исследовал способность систем создавать и поддерживать ситуации доминирования и контроля над индивидуальным поведением. Кроме того, и у него и у меня ярко продемонстрировано влияние внешних обстоятельств на человеческие поступки и очевидны уроки, которые могут вынести и читатель, и зритель. (У меня тоже есть фильм «Тихий гнев» (Quiet Rage), вызвавший интерес во всем мире.) В обоих случаях возникают и фундаментальные вопросы об этичности всякого опыта, способного вызвать у участников дискомфорт и чувство вины. Свои представления об этике я детально изложил в книге «Эффект Люцифера: Почему хорошие люди превращаются в злодеев»[1] (2008). Когда я впервые представил результаты Стэнфордского тюремного эксперимента на ежегодном заседании Американской психологической ассоциации в 1971 году, Милгрэм был в восторге: мол, теперь его будут меньше ругать, так как я провел еще менее этичное исследование!

И наконец, возможно, читателям будет интересно узнать, что мы с Милгрэмом были одноклассниками в школе имени Джеймса Монро в Бронксе (выпуск 1950 года) и еще тогда приятельствовали. Он был самым смышленым в классе (и получил при окончании все знаки отличия), а я – самым популярным (меня называли «маленьким Джимми Монро»). Когда мы со Стэнли повстречались лет через десять в Йельском университете, он признался мне, что хотел быть самым популярным, а я в ответ признался, что хотел быть самым способным. Каждый из нас распорядился тем, что имел. В следующие десятилетия у нас было много интересных разговоров, и мы чуть не написали совместную работу по социальной психологии. К несчастью, в 1984 году в возрасте 51 года он умер от сердечного приступа. А нам в наследие оставил замечательные идеи: начав преимущественно с подчинения авторитету, позже Милгрэм расширил научные интересы до урбанистической психологии, проблемы «маленького мира», шести ступеней сепарации, эффекта Сирано и т. д. При этом он всегда творчески сочетал методы. Стэнли Милгрэм был тонким психологом, умеющим увидеть новую парадигму, способную обнажить старые истины или помочь переосмыслить скрытые принципы действия. Я часто задаюсь вопросом, какие новые явления Стэнли изучал бы в наше время, если бы был жив.

Филип ЗимбардоЯнварь 2009 года

Предисловие

Подчинение встречается на каждом шагу и легко может ускользнуть от внимания психологов. Однако, не оценив его роль в поведении, нельзя понять широкий спектр поведенческих моделей. Ибо в психологическом плане действие, совершенное по приказу, сильно отличается от действия спонтанного.

Человек, которому претит воровать и убивать, может без зазрения совести украсть и убить, если получит команду от представителя власти. Поступок, немыслимый для кого-то при обычных обстоятельствах, может быть совершен без колебаний, если на сей счет есть указание.

Дилемма, связанная с подчинением авторитету, очень древняя: вспомним библейский рассказ об Аврааме. В настоящем исследовании мы придали этой дилемме современную форму, сделав ее предметом эксперимента и поставив целью лишь понимание, а не нравственную оценку.

Для психологического исследования подчинения важно иметь возможность перенести концепции власти в сферу личного опыта. Одно дело абстрактно рассуждать о правах личности и власти, и совсем другое – рассмотреть нравственный выбор в конкретной ситуации. О философских проблемах свободы и власти сказано немало. Однако всюду, где проблема не носит сугубо академический характер, есть реальный человек, который подчиняется или не подчиняется, и конкретный случай неповиновения. Человек может думать что угодно, но настает момент, когда нужно делать выбор. Вокруг этого и выстроен эксперимент.

Когда мы переходим в лабораторию, проблема сужается: если экспериментатор велит испытуемому вести себя все более жестоко по отношению к другому человеку, при каких условиях субъект согласится, а при каких ослушается? Лабораторная проблема воспринимается живо, эмоционально, как реальная. Она не оторвана от жизни, но предельно заостряет некоторые тенденции, присущие обычному ходу вещей в социуме.

Возникает вопрос: есть ли аналогия между действиями испытуемых в нашей лаборатории, и теми формами подчинения, которые ужасают в нацистской эпохе? Разумеется, эти ситуации нельзя ставить на одну доску, но при всех различиях в масштабе, численности и политическом контексте, есть важные общие моменты. Ведь в чем суть подчинения? Человек рассматривает себя как орудие чужих желаний, а потому снимает с себя ответственность за поступки. Как только у него включается этот подход, возникают все ключевые особенности подчинения. Приспособительные реакции, готовность к жестоким действиям и самооправдание имеют место независимо от того, где все происходит: в психологической лаборатории или перед пультом управления межконтинентальными баллистическими ракетами. Стало быть, от аналогий нельзя отмахнуться, педантично перечислив очевидные различия между психологической лабораторией и прочими обстоятельствами. Необходимо тщательно воссоздать ситуацию, позволяющую уловить суть подчинения: когда индивид вручает себя авторитету и более не считает себя действенной причиной своих поступков.

В той степени, в которой налицо добровольность и отсутствие принуждения, подчинение приобретает оттенок сотрудничества; в той степени, в которой налицо угроза наказания или насилия, подчинением движет страх. Мы изучали лишь подчинение добровольное, построенное на утверждении, что уполномоченное лицо вправе отдавать команды и никто ничем не угрожает. По сути, давление в этом исследовании опиралось лишь на власть, которую испытуемый приписывал ее представителю сам, а отнюдь не на объективную угрозу или физические средства контроля.

Основная проблема для испытуемого состояла в том, что ему было нелегко восстановить контроль над своими поступками после того, как он вверил себя экспериментатору. Это горький и в известной мере трагический аспект ситуации: нет зрелища печальнее, чем человек, который в значимых для него обстоятельствах пытается контролировать свои поступки, – и у него не получается.

Благодарности

Описанные здесь эксперименты – часть семидесятипятилетней традиции экспериментов в области социальной психологии. Борис Сидис провел эксперимент по подчинению в 1898 году, и исследования Аша, Левина, Шерифа, Фрэнка, Блока, Картрайта, Френча, Рейвена, Лачинса, Липпитта и Уайта, наряду со многими другими, повлияли на мою работу даже в тех случаях, где я их специально не упоминаю. Вклад Адорно и его коллег, а также Арендт, Фромма и Вебера – часть духа времени (zeitgeist), взрастившего социальных психологов. Меня особенно заинтересовали три работы. Первая из них – интересная книга Алекса Комфорта «Власть и преступность в современном государстве» (Authority and Delinquency in the Modern State); вторая – четкий концептуальный анализ авторитета, проделанный Робертом Бирстедтом; в-третьих, книга Артура Кёстлера «Дух в машине», где идея социальной иерархии разрабатывается глубже, чем в моей книге.

Данное экспериментальное исследование было осуществлено и завершено, когда я работал на психологическом факультете Йельского университета (1960–1963). Я благодарен факультету за то, что он обеспечил меня необходимым оборудованием и полезными рекомендациями. В особенности хочу поблагодарить профессора Ирвинга Джаниса.

Ныне покойный Джеймс Макдоноу из Уэст-Хейвена (штат Коннектикут) исполнял роль «ученика», и исследование выиграло от его блестящих природных талантов. Джон Уильямс из Саутбери (штат Коннектикут) был экспериментатором и безупречно справился со своей тягостной ролью. Хочу также сказать спасибо Алану Элмсу, Джону Уэйленду, Такето Мурате, Эмилю Элджису, Джеймсу Миллеру и Майклу Россу, внесших вклад в исследование.

В большом долгу я и перед многими жителями Нью-Хейвена и Бриджпорта, которые послужили испытуемыми.

Я много думал и писал об этих экспериментах уже после того, как они состоялись. Многие люди ободряли и поддерживали меня. Среди них доктора Андре Модильяни, Аарон Гершковиц, Реа Мендоза Диамонд, а также покойный Гордон Оллпорт. А также доктора Роджер Браун, Гарри Кауфманн, Говард Левенталь, Ниеле Кудирка, Дэвид Розенхан, Леон Манн, Пол Холландер, Джером Брунер и мистер Мори Сильвер. Элоиза Сигал помогла мне продвинуться в работе над несколькими главами, а Виргиния Хилу, мой редактор в Harper & Row, выказала удивительную веру в мою книгу, а под конец предоставила мне свой офис и избавила произведение от нерадивого автора.

В Городском университете Нью-Йорка заслужили мои благодарности Мэри Энгландер и Эйлин Лидалл, которые выполняли секретарскую работу, а также научных ассистентов Уэнди Стернберга и Кэтрин Крог.

Джудит Уотерс, аспирантка и талантливая художница, выполнила рисунки для глав 8 и 9.

Хочу поблагодарить Институт еврейских проблем в Лондоне за разрешение дать развернутую цитату из моей статьи «Подчинение преступным приказам: побуждение делать зло» («Obedience to Criminal Orders: The Compulsion to Do Evil»), которая впервые была напечатана в его журнале Patterns of Prejudice.

Благодарю Американскую психологическую ассоциацию за разрешение дать развернутые цитаты из своих статей, которые впервые были опубликованы в ее изданиях, а именно: «Поведенческое исследование подчинения» (Behavioral Study of Obedience), «К вопросу об изучении подчинения: ответ Баумринд» (Issues in the Study of Obedience: A Reply to Baumrind), «Групповое давление и действия против личности» (Group Pressure and Action Against the Person) и «Раскрепощающие эффекты группового давления» (Liberating Effects of Group Pressure).

Исследование было поддержано двумя грантами от Национального научного фонда. Исследованиям 1960 года помог небольшой грант от Фонда Хиггинса в Йельском университете. Благодаря стипендии фонда Гугенхайма (1972–1973), я смог провести год в Париже, отойти от академических обязанностей и завершить книгу.

Моя жена Саша с самого начала помогала в экспериментах. Ее ум и смекалка значили очень много. В последние два месяца мы работали вдвоем – в квартире на Рю Ремюза, – посвятив себя делу, которое теперь с помощью Саши завершено.

Стэнли МилгрэмПариж2 апреля 1973 года

Глава 1

Дилемма подчинения

Подчинение – один из базовых элементов в структуре социальной жизни. Определенные системы власти – непреложное требование всех человеческих взаимодействий: лишь человек, живущий в изоляции, может себе позволить не реагировать (через покорность или непокорность) на приказы других людей. Для нашего же времени подчинение как одна из детерминант поведения особенно актуально. Вспомним, что между 1933 и 1945 годами миллионы невинных людей систематически истреблялись по приказу. Газовые камеры, охрана концлагерей, ежедневные квоты на смерти – весь этот механизм действовал слаженно, как завод или фабрика. Пусть эта бесчеловечная политика зародилась в уме одного человека, однако лишь подчинение огромного числа людей позволило реализовать ее в столь широком масштабе.

Подчинение есть психологический механизм, связывающий индивидуальное действие с политической целью. Это цемент, который соединяет людей с системами власти. Судя по фактам недавней истории, да и повседневной жизни, для многих людей подчинение может быть глубоко укорененной поведенческой склонностью и даже могущественным импульсом, способным перевесить усвоенные представления об этике, сочувствии и нравственном поведении. О его важности пишет Чарльз Сноу (1961):

Задумываясь о долгой и мрачной истории человечества, понимаешь, что гораздо больше мерзких преступлений совершалось во имя подчинения, чем во имя бунта. Если у вас есть сомнения на сей счет, прочитайте книгу Уильяма Ширера “Взлет и падение третьего рейха”. Немецкие офицеры были воспитаны в строжайшем кодексе послушания… и во имя послушания они стали сообщниками и помощниками в самых крупномасштабных из злодейств человеческой истории (с. 24).

Геноцид европейских евреев – крайний случай душегубства, совершаемого тысячами людей под лозунгом подчинения. Однако в меньшем масштабе подобное происходит постоянно: обычным гражданам велят убивать, что они и делают, не смея ослушаться приказа. Тем самым, покорность, столь долго считавшаяся добродетелью, обретает новый образ, когда служит дурной цели. Какая уж тут добродетель: чистой воды грех! Или все же нет?

Нравственный вопрос о том, можно ли ослушаться приказа, если он противоречит совести, обсуждался Платоном, изображался в «Антигоне» и осмыслялся философами всех времен. По мнению консервативных авторов, неподчинение угрожает самим основам общества, и даже если поступок, на который толкает авторитет, обернется злом, лучше подчиниться, чем посягнуть на его прерогативы. И вот идея Гоббса: ответственность в подобном случае несет не исполнитель, а тот, кто отдал приказ. Впрочем, гуманисты рассуждали иначе: приоритет имеет личная совесть, и если ее голос противоречит приказу, надо из нее и исходить.

Юридические и философские аспекты подчинения очень важны, но для эмпирически мыслящего ученого наступает момент, когда он хочет перейти от абстрактных рассуждений к тщательному изучению конкретных случаев. Чтобы исследовать акт подчинения, я поставил в Йельском университете простой эксперимент. Впоследствии в нем оказались задействованы более 1000 участников, и его повторили в некоторых других университетах, но поначалу идея была простой. Человек входит в психологическую лабораторию, и его просят выполнить ряд действий, которые все сильнее и сильнее конфликтуют с совестью. Основной вопрос состоит в следующем: как далеко он зайдет в подчинении инструкциям экспериментатора, прежде чем откажется слушаться?

Несколько слов о деталях эксперимента. В психологическую лабораторию входят два человека для участия в исследовании памяти и обучаемости. Один именуется «учителем», другой «учеником». Экспериментатор сообщает, что речь идет о влиянии наказания на обучаемость. «Ученика» провожают в комнату, сажают в кресло и пристегивают ремнями, чтобы не дергался, а к запястью присоединяют электрод. Ему сообщают, что он должен запоминать списки из пар слов, а в случае ошибок будет получать удары током нарастающей силы.

На самом же деле эксперимент ставится над «учителем». Ему дают увидеть, как «ученика» пристегивают к креслу, уводят в главную экспериментальную комнату и сажают перед устрашающим электрогенератором. На лицевой панели генератора расположены по горизонтали 30 рубильников от 15 вольт до 450 вольт, с шагом 15 вольт. Рядом с рубильниками даны словесные пояснения: от «Слабый разряд» до «Опасно – тяжелое поражение». «Учителю» сообщается, что он будет проверять человека, находящегося в соседней комнате. Если «ученик» отвечает правильно, «учитель» переходит к следующему пункту. В случае неверного ответа необходимо выполнить электрошок: начать с наименьшего (15 вольт), затем увеличивать на один шаг всякий раз, как «ученик» делает ошибку (30 вольт, 45 вольт и т. д.).

«Учитель» – ничего не ведающий испытуемый, который пришел в лабораторию участвовать в эксперименте. «Ученик» же – подставное лицо, которое в реальности не получает удары током. Цель эксперимента состоит в том, чтобы выяснить, сколь далеко зайдет человек в конкретной ситуации, послушно причиняя боль протестующей жертве. В какой момент откажется подчиняться?

Конфликт возникает, когда «ученик» выказывает признаки дискомфорта. После разряда в 75 вольт он кряхтит, после 120 вольт жалуется вслух, а после 150 просит остановить эксперимент. Постепенно его протесты усиливаются, становясь все более настойчивыми и эмоциональными. После 285 вольт издаваемые им звуки напоминают агонию.

Наблюдатели эксперимента согласны, что никакие слова не способны передать сложность происходящего. Ведь для испытуемого это не игра: конфликт налицо. С одной стороны, «ученик» страдает: значит, надо бы встать и уйти. С другой стороны, экспериментатор, лицо авторитетное и начальственное, велит продолжать. И всякий раз, когда испытуемый медлит, экспериментатор настаивает на продолжении. Чтобы выйти из положения, нужно порвать с авторитетом. Исследование ставило своей задачей выяснить, когда и как люди – перед лицом очевидного нравственного императива – бросят вызов.

Понятно, что одно дело выполнять приказы офицера во время войны и совсем иное – слушаться экспериментатора. Однако общая канва отношений одинакова, ведь есть главный вопрос: как ведет себя человек, когда законный авторитет велит ему причинить вред третьему лицу? Если уж на то пошло, власть экспериментатора значительно меньше власти военачальника: он не может заставить испытуемого подчиняться, да и участие в психологическом эксперименте – дело далеко не такое важное и ответственное, как участие в битве. При всех этих оговорках я решил взять для начала самую простую ситуацию в надежде на то, что это прольет свет на целый ряд других случаев и поможет выявить некоторые общие принципы, применимые к другим условиям.

Возможно, у читателя сразу появился вопрос: как человек в здравом уме способен выполнить хотя бы один электрошок? Разве не проще сразу отказаться и уйти? Но фактически так никто не поступает. Оно и понятно: испытуемый пришел в лабораторию помогать экспериментатору – вот и помогает. В этом нет ничего особенного, тем более что «ученик» поначалу не возражает и даже обнаруживает заинтересованность. Удивительно другое: насколько далеко заходят обычные люди, соблюдая инструкции. Более того, результаты опыта изумляют и тревожат. Да, многие испытуемые переживают и протестуют. И все же значительное число людей продолжают опыт до последнего рубильника на генераторе.

Многие слушаются экспериментатора, как бы отчаянно ни жаловался «ученик», неважно, насколько болезненными кажутся удары и насколько пылко «ученик» умоляет отпустить его. Это наблюдалось снова и снова в наших исследованиях, да и в других университетах, где повторяли эксперимент. Именно невероятная готовность взрослых людей слушаться почти до последнего составляет главное открытие, сделанное в ходе нашего опыта. И именно она более всего нуждается в объяснении.

Обычно предлагаются такие объяснения: до максимальной силы тока доводили удары лишь монстры, садистические маргиналы общества. Однако этот тезис очень шаток: в категорию «послушных» испытуемых попали почти две трети участников, причем самые обычные люди – рабочие, служащие, представители умственного труда. Вспоминается книга Ханны Арендт «Эйхман в Иерусалиме» (1963). По словам Арендт, попытки обвинителя изобразить Эйхмана кровожадным чудовищем были глубоко ошибочными: он лишь заурядный бюрократ, который сидел за столом и работал. За эту книгу Арендт довелось вытерпеть немало злословия и даже клеветы. Людям сложно было расстаться с мыслью, что жуткие деяния Эйхмана выдают в нем маньяка, садиста и воплощение зла. Однако понаблюдав за тем, как в моих собственных экспериментах сотни обычных людей подчинялись авторитету, я склоняюсь к выводу: представление Арендт о «банальности зла» значительно ближе к действительности, чем может показаться. Ведь почему испытуемые наносили удары тока? Дело не в природной агрессивности. Они рассуждали просто: надо значит надо.

Таков главный урок нашего исследования: самые обычные люди, просто делающие свое дело и не имеющие никаких враждебных намерений, способны стать орудием страшной разрушительной силы. Более того, даже когда губительный эффект их поступков становится предельно ясен, но их просят продолжать действия, несовместимые с базовыми принципами морали, почти никто не находит в себе ресурсов, необходимых для противостояния авторитету. Здесь играют роль многообразные запреты на непослушание, и человек благополучно сохраняет статус-кво.

Сидя в кресле, легко осуждать покорных участников эксперимента. Однако критики судят их по меркам собственной способности декларировать высокоморальные принципы. А это нечестно. Ведь на уровне рассуждений многие испытуемые знают не хуже любого из нас, что нельзя вредить беспомощной жертве. Они знают, как себя вести, и способны при случае высказать свою позицию. Но это не имеет (или почти не имеет) отношения к их реальному поведению перед лицом конкретных обстоятельств.

Если людей просят объяснить, как нужно вести себя в подобной ситуации, они всегда скажут, что правильно – не покоряться. Но в реальных жизненных условиях не все определяется ценностями. Ценности – лишь один из факторов, воздействующих на поведение человека. И многие люди не смогли соотнести свои ценности с ситуацией. Они продолжали эксперимент вопреки собственному желанию.

Влияние нравственного чувства на поступки менее значительно, чем гласит социальный миф. Хотя в списке моральных норм заповеди вроде «не убий» занимают видное место, в структуре человеческой психики их положение не столь надежно. Несколько газетных заголовков, призывная комиссия, приказ от человека в эполетах – и люди без особых колебаний идут убивать. Даже в ходе психологического эксперимента человек способен легко перешагнуть нравственные барьеры. И тем более нетрудно заставить людей отринуть моральные соображения с помощью расчетливых манипуляций на информационном и социальном поле!

Так почему же человек подчиняется экспериментатору? Во-первых, есть целый ряд «связывающих факторов», которые мешают выйти из ситуации. Здесь и вежливость, и первоначальное обещание помочь, и неловкость отказа. Во-вторых, у испытуемого формируется целый ряд приспособительных механизмов, которые тормозят его решимость дать отпор. Эти приспособительные реакции помогают испытуемому сохранить отношения с экспериментатором, одновременно снижая внутренний конфликт. Они типичны для мышления послушных людей, когда авторитет велит им причинять вред беспомощным лицам.

Один такой механизм состоит в склонности настолько погружаться в узкотехнические аспекты, что общая картина последствий выпадает из виду. В фильме «Доктор Стрейнджлав» есть блестящая сатирическая сцена, когда экипаж бомбардировщика поглощен техническими деталями процесса ядерного удара. Так и здесь: испытуемые с головой уходят в саму процедуру: как членораздельно прочесть слова и аккуратно переключить рубильник. Они хотят быть безупречными исполнителями, и в каком-то смысле им не до этики. Постановку задачи и ее нравственную оценку они доверяют экспериментатору.

Наиболее распространенная приспособительная реакция состоит в том, что человек слагает с себя ответственность за поступки и перекладывает ее на экспериментатора, представителя законной власти. Никакого нравственного долга: он воспринимает себя лишь как орудие внешнего авторитета. Когда после эксперимента испытуемых спрашивали, почему они не остановились, в ответ часто звучало: «Сам я так не поступил бы. Я лишь делал, что мне сказали». Неспособные воспротивиться авторитету, они возлагают на него всю ответственность. Эту старую песню («я лишь выполнял долг») мы вновь и вновь слышали от подсудимых в Нюрнберге. Однако не стоит думать, что это лишь жалкая отговорка, придуманная наспех к случаю. Это типичный образ мышления огромного числа людей, привыкших к своему положению в субординационной системе. И исчезновение чувства ответственности – самое далеко идущее последствие такого подчинения.

Хотя действия повинующегося идут вразрез с требованиями совести, ошибочно полагать, что он утрачивает нравственное чувство. Просто у него меняется угол зрения. Он не оценивает с нравственных позиций последствия своих действий. Свой моральный долг он рассматривает как необходимость оправдать надежды, которые возлагает на него авторитет. Во время войны солдат не думает о том, хорошо ли бомбить деревни. И не ощущает вины и стыда. Он испытывает гордость или стыд в зависимости от того, насколько хорошо выполнил задание.

Еще один психологический фактор, который действует в этой ситуации, можно назвать «контр-антропоморфизм». Десятилетиями психологи обсуждали первобытную тенденцию приписывать неодушевленным предметам и силам человеческие качества. Однако бывает и противоположное: когда силы, имеющие непосредственное отношение к человеку – и в смысле их происхождения, и в смысле их сохранения – расцениваются как безличные. Скажем, некоторые системы, созданные человеком, рассматриваются так, словно человек с его капризами и эмоциями тут ни при чем. Человеческого фактора словно бы и нет. И когда испытуемый слышит: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали», он воспринимает это не как приказ человека, а как более абстрактный императив. Он не задает очевидный вопрос: «Чей эксперимент? С какой стати я должен мучить жертву в угоду этому затейнику?» Желание человека – организатора эксперимента – становится частью схемы, которая оказывает на испытуемого воздействие, выходящее за личностные пределы. «Это должно продолжаться. Должно продолжаться», – твердил один участник эксперимента. Он не понял, что за этим «должно» стоит желание такого же человека, как он сам. Забыв о роли личности, он придал «эксперименту» безличное качество.

Ни одно действие само по себе не обладает неизменными психологическими качествами. Его смысл зависит от контекста. Недавно в одной американской газете приводились слова летчика, который признавал, что американцы бомбили вьетнамских мужчин, женщин и детей, но при этом считал, что делалось это «во имя благородного дела», а значит, оправданно. Аналогичным образом, большинство участников эксперимента рассматривали свое поведение в широком контексте: все ради вещи благой и общественно полезной – поиска научной истины. Психологическая лаборатория – заведение солидное, внушающее доверие. И в такой обстановке электрошок – способный в отрыве от контекста вызывать ужас – обретает совсем иной смысл. Но ведь это очень опасно: пренебрегать человеческими последствиями и целиком исходить из контекста…