Дети Ржавчины Тырин Михаил

– Олег, дело нечисто! – тревожно проговорил Гришаня.

Я уже и сам все понял. Первым делом выдернул ключ из замка зажигания. Двигатель кашлянул и заглох. Петр сразу обмяк, отцепился от руля. Я обежал вокруг кабины и начал вытаскивать его наружу. Это было нетрудно – он и сам спешил вылезти. Собственно, он уже был почти в порядке. Только виновато улыбался и вытирал рукавом взмокшие виски. Рядом прыгал обеспокоенный Гришаня с аптечкой на изготовку.

Девочка равнодушно смотрела на нас. Удивительно, но ни единой искры любопытства не сверкнуло в ее глазах.

– Ну, говори, – велел я Петру.

– Не знаю... – он сокрушенно качнул головой. – Не могу ехать – и все. И эта еще смотрит... – он недобро покосился на ребенка.

Гришаня хмыкнул, а затем подошел к девочке и сел перед ней на корточки.

– Как тебя зовут? – ласково спросил он.

Мы украдкой смотрели на них. Я вдруг понял, что у девочки не лицо, а маска. У ребенка не может быть таких равнодушных глаз, это противоречит всем законам природы.

– Дяденька, – спокойно сказала она, – а вы скоро умрете.

Гришаня вскочил как ошпаренный, но быстро взял себя в руки. Вернувшись к нам, он что-то проворчал себе под нос, потом сказал:

– Черт ее знает, что за девчонка. Ничего не понимаю.

И тут меня осенило.

– Петя! Ты сколько ночью анальгина принял?

– Ну... Сначала две таблетки. Потом еще одну утром. А при чем тут?.. Ах, черт! – он схватился за голову.

– Вот именно, Петя, – мне оставалось только похлопать его по плечу. – Либо анальгин, либо препарат. Несовместимые продукты, знаешь ли.

Мы беспомощно смотрели друг на друга. Пожалуй, даже испуганно. Ни в моей, ни в Петькиной практике не было такого, чтобы экспедиции целенаправленно мешало что-то необъяснимое. Вернее, необъясненное. Не болезнь, не погода, не поломка в машине, а одно лишь его величество Нечто. Мы были просто обескуражены. Несмотря даже на то, что вся наша служба состояла из ежедневных напоминаний – «бойтесь, опасайтесь, будьте настороже».

Глядя на нас, пугался и Гришаня. Он вообще до сего дня воспринимал свою работу на Ведомство как приятную и увлекательную игру для взрослых. Мол, бегают люди, что-то ищут, что-то находят – романтика! По правде сказать, и его способности еще ни разу ни в одном деле всерьез ничего не решили. Внештатников обычно использовали как второстепенную вспомогательную силу, не более того.

– Ну и что мне делать? – медленно проговорил Петя. – Обратно возвращаться?

– Думай сам. Как ты себя чувствуешь, так и поступай. Если не уверен – тогда, конечно, домой, на базу.

Петя ненадолго задумался.

– Нет, – он помотал головой. – Едем дальше. Только за руль больше не сяду. И еще – повторю дозу препарата.

– Это не очень-то полезно для здоровья, – заметил я.

– Ничего, переживу, – он пренебрежительно поморщился и забрал у Гришани аптечку.

Девочка уже утратила к нам интерес и опять занялась размножением земляных пирамидок. Однако, заметив, что я завожу машину, послушно отошла к обочине.

Машина тронулась с места. Я украдкой поглядывал на Петра – не начнется ли у него новый приступ.

И не угадал. Приступ начался у меня.

Это произошло внезапно. Иногда человека посещают необъяснимые мрачные предчувствия. Словно кто-то изнутри говорит ему: не садись в эту машину. Или: не уезжай сегодня в командировку. Это всегда угнетает, даже если человек не суеверный.

Вот такое же ощущение, только возведенное в степень мании, навалилось сейчас и на меня. Я почувствовал, что мне нельзя переезжать заграждение из детских пирамидок. Что там, за ними, – неизвестность, мрак, холод, власть чужих, несчастья, болезни – все худшее, что бывает в мире.

Нечто не хотело пускать меня в свой мир.

Но у меня было преимущество перед Петром. Я был готов к подобному повороту, и я не нейтрализовал препарат анальгином.

Меня бросало то в жар, то в холод, но педаль акселератора я не отпустил. Колеса провернулись – раз, другой – и перекатились через ощетинившуюся гряду земляных фигурок. В зеркало я увидел девочку. Она равнодушно смотрела нам вслед.

– Гони отсюда, – глухо проговорил Петька. – Я начинаю вести протокол.

– Давно пора, – ответил я.

Он вынул из-за пазухи диктофон и стал нудно перечислять события, которые мы только что пережили, начиная с поездки в автобусе.

– Послушай меня, – заявил Петр, закончив с протоколом. – Я не уверен, что после всего этого мы должны ехать дальше. Мне тоже очень интересно, что там, но если что-то случится...

– Что ты предлагаешь?

– Надо вызывать бригаду и... В общем, со всеми вытекающими.

– Я думаю, рано. Пока еще ничего страшного не произошло.

В душе я понимал, что Петя отчасти прав. Если мы сейчас откажемся производить разведку без поддержки, нас никто не осудит. Даже наоборот, похвалят за осторожность. Но хотелось сделать все самому. Тем более, действительно, ничего особенного и по-настоящему опасного пока не происходило.

– Может, хоть аппаратуру для экстренного вызова приготовим? – предложил Петр.

– Давай.

– Сейчас. Слушай, а жалко, что нам оружия не дали.

– Начальству виднее.

Я вел машину медленно, ожидая каждую минуту какой-нибудь неприятности. Первый испуг уже прошел, и мы надежно держали свои чувства в узде. Сказалась подготовка. Я помнил, с каким трепетным восторгом в первые месяцы мы слушали опытных экспертов, которые не упускали случая напомнить нам: всегда будьте начеку, опасность может ждать вас в любой точке. Нам казалось, что наша работа мужественна, полна приключений и благородного риска. Жизнь, правда, редко давала повод оправдать эту сверхосторожность, но чувство опасности от нас не ушло, не атрофировалось. Инструкторы постоянно освежали его, приводя живые примеры, давая читать архивные документы, тщательно анализируя все происшествия, где потеря чувства осторожности стоила кому-то жизни или здоровья.

И сейчас, как по приказу, все пройденное ранее всплыло из глубин подсознания, встало на первое место. Мы не паниковали, не ерзали на месте, а лишь спокойно выполняли свою работу.

Наконец из яблоневых зарослей выглянули разноцветные крыши. У Петра в ладони зажглась лампочка диктофона.

– Двенадцать тридцать пять дня. Въезжаем в село Ершово. Улицы безлюдны. Все дома наглухо закрыты. Движемся к центру села со скоростью десять километров в час. Людей, домашних животных, птиц и собак по-прежнему не видно. Продолжаем объезд...

Гришаня, отодвинув стекло, высунулся наружу. Некоторое время он что-то слушал, крутя головой, потом заставил меня заглушить двигатель.

– Слышите?.. Какой-то гомон.

Мы с Петром притихли. Вокруг царило безмолвие, но ветер доносил обрывки странного шума. Нельзя было понять – кричат ли это люди, либо галдят птицы, либо шумит вода. Звук был довольно однородным, но вот к нему прибавилось что-то новое.

– Машина... – неуверенно сказал Петя, поведя ушами. Он взялся за ручку двери, выглянул. – Точно, машина. Сейчас спросим...

Из-за поворота высунул облупленную морду самосвал «ЗИЛ». Петька замахал руками, требуя остановиться. Требование было немедленно выполнено.

– Есть тут у вас сельсовет или правление? – спросил Петр, соблюдая умеренную вежливость.

Шофер – пожилой небритый дядька с блуждающим взором – выглядел довольно озадаченным. Словно у него спросили, где тут Пизанская башня. Мне еще показалось, что он удивлен самому нашему появлению здесь. Почему-то он молчал.

– Ну, так что? – напомнил о себе Петя.

«ЗИЛ» рыкнул и вдруг неожиданно, без всякого предупреждения рванул с места. Петька, морщась от поднятой пыли, влез обратно.

– Похоже, тут у всех мозги набекрень, – раздраженно проговорил он. – Давай-ка поедем за ним.

Ехать за самосвалом в туче поднятой им пыли не было никакого удовольствия, поэтому мы сразу отстали. А через пару минут село кончилось. Петру ничего не удалось добавить к протоколу, кроме встречи со странным «ЗИЛом». Ни единой живой души нам так и не попалось.

Перед нами вновь стелилось необъятное поле, усеянное коровьими лепешками, как булка маком. Вдали пылил злосчастный самосвал, а еще дальше, на пределе видимости, можно было распознать какие-то технологические постройки – ток или МТС, а может, просто ферму с силосной башней.

Я остановил машину.

– Кто за то, чтоб больше за ним не гоняться?

– Поддерживаю, – сказал Петя.

Я обернулся к Гришане, чтобы узнать и его мнение, но замер, не успев открыть рта. Я понял, что не нужно его беспокоить. Гришаня, казалось, что-то нащупывал, вынюхивал и выглядывал своим врожденным чутьем. Он смотрел в пустоту и нервно мял пальцами брюки.

– Да, – сказал он наконец. – Мы там ничего не найдем. Искать нужно здесь.

– Что искать? – уточнил я, даже не надеясь получить внятный ответ.

Так и вышло.

– Не знаю... Какая-то чертовщина.

– Мы только и делаем, что толкуем про какую-то чертовщину, – вздохнул я. – А до сих пор ничего не узнали.

– Дайте мне аптечку, – отрывисто проговорил внештатник. – Мне нужно еще дозу. Очень тяжело...

Он не кривлялся. Я сразу это понял. И даже начал склоняться к мысли, что Петя прав: надо сматывать удочки и предоставлять все бригаде. Постоянно колоть препарат, перемежая его беседами о некой «чертовщине», мы не могли.

– Давайте объедем деревню вокруг, – предложил Гришаня, выбросив в окошко использованный инъектор. – Оно рядом, я чувствую.

– Ну давайте, – вздохнул я. – Разве мне казенного бензина жалко?

Мы свернули с дороги, обогнули большой двор по едва заметной колее на реденькой травке. Сначала путь наш пролегал через заброшенный яблоневый сад, в центре которого белела какая-то развалина. Затем дорога вывела к бревенчатому мосту, под ним сочился почти невидимый ручей. Отсюда дорога пошла на подъем, и двигатель обиженно заревел. Но я заставил его добросовестно потрудиться, прежде чем наш «уазик» забрался на вершину.

– Гляди! – выкрикнул Петя и хлопнул меня по руке так, что машина вильнула в сторону.

Я ударил по тормозам и только потом посмотрел.

И увидел муравейник. Это, конечно, было первое впечатление. Потом-то стало ясно, что муравьи – это люди, не меньше двух сотен работающих людей. Каждый что-то делал – тащил бревно, махал лопатой, катил тачку, разгружал машину или запряженную телегу. Сразу же зарябило в глазах.

В сотне метров от нас, на спуске дороги располагался полукруглый металлический ангар-склад. Вокруг валялось выкинутое из него крестьянское имущество – бочки, мешки с семенами, связки черенков для лопат и грабель, какие-то колеса, доски, ящики.

Но прежде в глаза бросался огромный земляной курган, весь изрытый норами. Он примыкал вплотную к торцу ангара, словно продолжая его. Люди действительно строили муравейник. Каждую минуту подъезжали машины, трактора, подводы, высыпали груды земли и камней, люди таскали их носилками, поднимали на вершину, утрамбовывали. Часть грунта перетаскивалась внутрь ангара – там тоже происходила какая-то работа.

Над стройплощадкой стоял гул – тот самый, который озадачил Гришаню еще по пути сюда. Позже мы заметили, что здесь собрались не только люди, но и собаки, коровы, птицы, и они тоже суетились, тревожно лаяли-кричали-мычали и тоже производили какие-то действия.

Несколько минут мы лишь смотрели, не пытаясь заговорить. В голову не приходило ни единой мысли, которая объяснила бы, что за трудовой подвиг свершается на наших глазах. Насмотревшись вволю, Петр достал из чемоданчика-комплекта видеокамеру.

– Гришаня, – позвал я, не оборачиваясь, – как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – немедленно отозвался он. – А что?

– Нет, ничего, – я удивился, что внештатник ничего не чувствует.

Я продолжал смотреть. Работа сотен людей завораживала. Все было согласовано, упорядочено и напоминало простой, но хорошо отработанный танец, где каждый знает свое место. В реальной жизни я такого не встречал. Даже появилась мысль, что неплохо бы присоединиться к этим людям, чтобы так же просто и разумно работать, не думая больше ни о чем, воздвигая исполинский муравейник или что-то еще – неважно...

Петя толкнул меня в бок и ядовито сказал:

– У тебя вид, как у комсомольского вожака, вдохновляющего массы на труд и подвиг.

– М-да, пожалуй, – проговорил я, заставляя себя прервать созерцание. – Может, и мне повторить дозу?

– Тебе виднее, – усмехнулся Петя и полез за своим диктофоном.

– Час ноль семь дня. Находимся возле складской постройки. Наблюдаем около двухсот пятидесяти человек, которые... которые...

Он запнулся, не зная какими словами здесь можно обойтись. Я подождал, пока он закончит, похихикал про себя неуклюжим формулировкам, которые он использовал, потом сказал, стараясь сделать интонацию спокойной и обыденной:

– Вы оставайтесь здесь, наблюдайте. Я пошел туда.

– Может, я с тобой? – не очень охотно предложил Гришаня.

– Пока не требуется. Начинаем готовиться.

Подготовка заняла совсем немного времени. Петька привел в рабочее состояние комплект теленаблюдения, а я повесил на воротник видеоглазок и воткнул в ухо крошечный динамик. В груди гулял холодок. Я пытался внушить себе, что ничего особенного не происходит. Просто нужно выйти и спросить у работающих людей дорогу или что-то еще...

– Кстати, о чем собираешься с ними поговорить? – поинтересовался Петя.

– Не знаю еще. Наверно, спрошу, кто из сельсовета.

– Ты уже забыл, что у нас есть прекрасный повод для знакомства? Нас просили зайти к Кузнецовым, только не к тем, которые...

– Я все понял, Петя. Спасибо, что напомнил.

Когда наша уютная верная машина осталась позади, я почувствовал себя еще более некомфортно. Петька с Гришаней сочувственно смотрели мне вслед сквозь пыльное лобовое стекло.

Я неторопливо пошел вперед, стараясь выглядеть непринужденным. Вскоре я уже приблизился настолько, что стал различать обрывки разговоров. Странно, но разговоры были самые обыкновенные – «подай, принеси, позови...». И люди выглядели вполне обычно. Вот полная женщина в цветастом платье и фартуке нагружает грунтом носилки, иногда вытирая подолом пот с лица. Вот кудрявый парень сбивает из досок какие-то рамы. Некоторые перекуривали. Все было буднично, обыкновенно, но вместе с тем – как в дурном сне. Я даже мгновение колебался. Может, мы зря так разволновались? Может, в селах уже давно принято не сеять, не пахать, не выращивать коров и свиней, а воздвигать всем миром курганы-муравейники?

– Как ты там? – прозудел в наушнике Петя.

– Здоров, – лаконично ответил я.

– Поправь глазок – на экране одно только небо.

Я уже находился среди людей. Было неудобно чувствовать себя единственным праздношатающимся среди этой энергичной трудовой армии. На меня иногда искоса посматривали, но взгляды не задерживали. Я подошел к худощавой рыжеволосой девушке, которая в поте лица укрепляла склон кургана булыжниками. Я не случайно подошел именно к ней: обычно я вызываю у молодых девушек расположение и желание помочь.

– Здравствуй. Устала?

Она повернула ко мне лицо, и тут я понял, что она не просто устала, а совершенно измождена. Грязь покрывала кожу серой маской, взгляд пустой, как небо, движения тяжелые, порывистые, из последних сил. Казалось, она несколько дней не спала и не ела. Возможно, так оно и было.

– Что? – она смотрела равнодушно. Как администратор гостиницы на командированного.

– Мне нужно найти Кузнецовых. Тех, что живут в крайнем доме.

– Здесь остались только одни Кузнецовы. Поищи там, – она кивнула на железный ангар и потеряла ко мне интерес.

Петя в наушнике глупо посмеялся, что не везет нам сегодня на женщин, но я не ответил.

Большие железные двери были распахнуты. Внутри пахло землей. Я увидел совсем рядом покатый земляной вал, укрепленный камнями и бревнами, в котором чернели несколько нор в человеческий рост. Высокая худая старуха монотонно водила метлой по бетонному полу, присыпанному землей и мелкими камешками.

– Мне Кузнецовы нужны, – громко сказал я.

Старуха остановилась. Перевела дыхание. Вытерла лоб, щеки, шею. Только после этого указала на одну из нор.

– Подумай хорошенько, – предостерег Петя.

– Отстань, – тихо ответил я.

Я шагнул внутрь и сразу потонул во мраке. Но ненадолго, потому что глаза подозрительно быстро привыкли к темноте, и я начал различать очертания стен. Позже мне стало казаться, что светятся сами стены тоннеля.

Я шел очень медленно, после каждого шага прислушиваясь. И по бокам, и сверху, и снизу чернели какие-то отверстия, выходы в другие тоннели. Дважды из них выныривали неясные фигуры, и я сжимался в комок, ожидая разоблачения. Но всякий раз мне просто уступали дорогу, не говоря ни слова.

Петр еще не раз предлагал мне одуматься и вернуться обратно. Но я уже почти перестал бояться. Мне стали попадаться небольшие круглые помещения, освещенные несколько лучше, чем коридор. Обычно они были пусты, но в некоторых я видел женщин, размазывающих по стенам какую-то слизь.

Потом мне преградила дорогу большая тень. Я мигом понял, что без объяснения не обойтись.

– Я ищу Кузнецовых.

Тень отступила, пропуская меня в освещенный круглый зал. Я взглянул – и понял, что теряю чувство реальности.

Я увидел какие-то дымящиеся лужи, груды мелких камней, огромные хлопья плесени, а над ними – несколько неестественно розовых обнаженных тел, висящих под потолком. Они держались в путанице каких-то корней, веревок и клоков соломы. Они шевелились.

– Впечатляет, – услышал я в наушнике. Петьке, сидящему в уютной кабине перед экраном, было невдомек, какие чувства я сейчас испытывал.

Я повернулся и пошел прочь, напряженный, как сжатая пружина. Я гадал, что сейчас произойдет. Полетит ли мне в спину топор, обрушится ли на голову дубина? Подвесят ли меня под потолок или просто замуруют в земляную стену – я допускал все, что угодно.

Но все обошлось. Через пару минут я вышел на свет. Потом мы сидели втроем в кабине «уазика» и задумчиво молчали.

– Вызываем бригаду, – сказал я наконец.

– Давно пора, – с облегчением ответил Петр.

Гришаня протянул нам чемоданчик с аппаратурой. Разговор с базой был коротким. Дежурный принял сообщение, уточнил, есть ли жертвы и какова степень опасности, а потом велел нам выбрать место для посадки вертолетов и поставить спутниковые маяки.

Место мы нашли без труда. В полукилометре от человеческого муравейника находился небольшой скошенный луг, огороженный со всех сторон старым березняком. Мы перекусили и начали вытаскивать коробки с маяками.

Гришаня сначала помогал нам, но при этом что-то бормотал и постоянно отвлекался. Наконец он вообще ушел, ничего не объяснив, и мы не стали его задерживать. Вскоре пять тяжелых алюминиевых шаров со стеклянными вставками были развезены и установлены по окружности луга на равных расстояниях друг от друга.

Мы с Петром уже собрались завалиться на травку и допить квас, привезенный с собой, как вдруг подбежал взъерошенный и взволнованный внештатник.

– Я нашел! Я нашел его! – с ходу закричал он.

Мы, конечно, сразу побежали за Гришаней. Но, как это часто бывало, шум оказался преждевременным. Внештатник вывел нас на середину луга и остановился.

– Здесь.

Мы с Петей переглянулись и одновременно устало вздохнули.

– Что «здесь»?

– Понимаете... Не знаю, как объяснить, но это здесь, – он от волнения даже начал ковырять землю носком ботинка. – Тут какой-то поток, центр... Черт побери, вы не понимаете, а я это чувствую. Здесь надо еще работать.

– Гришаня, – назидательно заговорил Петр, – сейчас прибудет бригада и начнет работать. Здесь прекрасно обойдутся и без нас.

– Да неужели будем ждать бригаду?! – внештатник был исполнен досады. – Вам лень, что ли? Я и сам могу заняться.

– Ну, занимайся, – пожал плечами Петя. – Бери комплекты, проверяй, замеряй, анализируй.

В тот момент мы с Петькой были убеждены, что наша задача выполнена. Делать что-то еще бессмысленно. И поэтому мы с чистой совестью повернулись и ушли к машине. До прибытия вертолетов у нас оставалось какое-то время и хотелось провести его с пользой для себя. Мы разделись до пояса и улеглись на траве, предоставив усталому послеобеденному солнцу разбираться с нашей бледной городской кожей. Внештатник возился где-то рядом, мы не обращали на него внимания.

– Знаешь, я сегодня испытал давно забытые чувства, – сказал Петр. – Страх и удивление.

– Я тоже. Но, может, ты заметил, не успели мы как следует удивиться, как все опять стало рутиной. Интересно, в кого нас превратит эта работа лет через двадцать?

– Да ладно тебе... Нормальная работа. Кстати, а как ты попал в Ведомство?

– Позвали в гости какие-то малознакомые люди. В компании оказался Директор. Говорил со мной почти час. Ну и... Вот так.

– Я примерно так же. Знаешь, мне тогда показалось, что вечеринка была организована только для нас с Директором.

– И мне так казалось, – согласился я. – До сих пор думаю, что все было подстроено.

– Здорово все-таки... – мечтательно вздохнул Петр. – Жизнь на сто восемьдесят повернулась. Пиджаки, машины, оружие, тренировки. А я – только из армии. Знакомые на меня смотрели, как на первого космонавта, гордились. У тебя тоже так было?

– Было. Зато теперь эти знакомые куда-то подевались. И в гости звать как-то перестали, и просто поговорить не останавливаются. Может, они меня боятся?

– И у меня та же история. Знакомых полно, а даже выпить иногда не с кем. Друзья остались только старые, еще со школы.

Петька замолчал, потом начал что-то тихо насвистывать.

– Вообще многие в друзья набиваются, когда узнают, кто я, – вновь заговорил он. – Но друзьями так и не становятся. Улыбаются, охают, ахают, с разговорами лезут.

– Про летающие тарелки спрашивают, верно?

– Только о них и спрашивают. Ну, еще про Тунгусский метеорит, – с досадой проговорил Петр. – А однажды так меня разозлили с этими тарелками. Был как-то в гостях, а там одна дамочка – губки бантиком, глазки фонариками... Ну, дура дурой, представляешь? И вот она, как узнала про меня, так и защебетала: «А, это вы за летающими тарелочками гоняетесь?» Представляешь, какова гадина?

– Не принимай близко к сердцу, – от души посоветовал я.

– Да как же не принимать, Олег?! Ты же сам знаешь, чем нам приходится заниматься. Помнишь, в радиоактивную шахту спускались? А прыгающие камни помнишь? Все-таки хоть и не часто, но рискуем! А эта дура – «за летающими тарелочками гоняетесь».

– Это еще что, – усмехнулся я. – Мне как-то раз звонят по внутренней линии и спрашивают: «Вы порчу снимаете?»

Петька расхохотался, забыв разом свои обиды на мир. Тут подошел внештатник. – Ерунда эти ваши комплекты, – недовольно пробормотал он. – Ничего стоящего нет.

Я открыл глаза. Гришаня держал в руках несколько пучков травы и полиэтиленовый мешок с какими-то камешками.

– Ты колдовством решил его взять?

– Да при чем тут колдовство? Имеются у меня методы... У нас вода чистая есть?

– Поищи в машине, – сказал Петька. – Там должна быть канистра с водой для радиатора.

– А лучше бы с нами лег позагорать, – добавил я. – Когда еще за город выберешься?

– Когда надо, тогда и выберусь. А банки трехлитровой нет? Ну, ладно, сойдет и канистра.

Я перевернулся на живот и стал безучастно наблюдать, как Гришаня реализует какой-то безумный проект. Он разжигал костер, взбалтывал воду в канистре, что-то растворял в ней.

– Может, они правы?

– Ты о чем? – удивился Петр.

– Я о тех, кто считает нас ловцами зеленых человечков.

Петя выдержал подозрительную паузу.

– Я что-то не очень понимаю...

– А как еще относиться к нам, если любой псих может прийти, объявить себя космическим пришельцем, и при этом он будет внимательно выслушан и подвергнут изучению?

– Ну... Так положено, а иногда это оправдывает себя. Послушай, сдается мне, ты копаешь под собственную хату. Неужели тебе служба надоела?

– Да нет, не надоела, но... Петя, я не вижу цели. Мы с тобой служим огромной и непостижимой организации. Сектор биологии, Сектор геофизики, Сектор человека, Сектор атмосферы – и везде работают люди, много людей, каждый что-то делает, для чего-то нужен. В одном только Секторе информации пятьдесят человек листают газеты и слушают радиопереговоры... А что в итоге? Вся эта людская масса напрягает мозги, мотается по стране и миру, иногда даже рискует жизнью только для того, чтобы найти Явление – и тут же его засекретить.

– Но... Так положено. Вообще, я об этом никогда не думал.

– Еще бы... Директор умеет внушить, что мы все делаем правильно, абсолютно правильно. У него под рукой всегда десяток аргументов нашей необходимости и незаменимости. Послушаешь его – и хочется памятник себе поставить. А если разобраться, от тебя лично, Петя, была хоть раз людям конкретная польза?

– Ну, ты скажешь тоже, – фыркнул Петр. – А ну вспомни хотя бы Блуждающую линзу, которая жгла тайгу под Новосибирском.

– Как же, помню. Нашли ее метеорологи, уничтожили ракетчики. А мы что сделали?

– Как?! Мы ее со всех сторон изучили и дали рекомендации всем этим ракетчикам...

– И что? Кто-то узнал, чем на самом деле была эта Линза?

– А зачем? Ну хорошо. А вот вспомни еще...

– Не нужно, Петя. Я тоже знаю кучу положительных примеров. Но все равно, наша главная цель – прятать и закрывать. И только этому мы посвящаем жизнь.

Петр удивленно посмотрел на меня. Он даже приподнялся, чтоб лучше меня видеть.

– Олег... Неужели тебе совсем не нравится такая работа?

– Нравится. Как такая работа может не нравиться? Но, понимаешь... Выхода из нее нет. Зачем работаю – не знаю. Зачем живу... Семьи у меня нет, сам знаешь. И ничего у меня нет.

– Э-э-э... – понимающе протянул Петя. – Масштабно ты стал мыслить. Сдается мне, Олежек, ты должен пообщаться с нашим психологом.

– Скорей уж с психиатром. Да что толку? Поговорит он со мной, вникнет, а после вернется к своим детям, к своим диссертациям. А я останусь, где был.

Было видно, что Петя от чистой души мне сочувствует и силится что-то посоветовать. Да только не мог он мне помочь, при всем своем желании и доброте. Потому что нельзя вот так, на ходу, придумать, как изменить жизнь.

Я так и не узнал, какая спасительная мысль зрела в его голове, потому что в следующую секунду мы услышали душераздирающий крик внештатника.

Мы вскочили. Гришаня несся к нам со всех ног, подпрыгивая и оборачиваясь. Позади дымился костер.

Мы с Петькой, не сговариваясь, бросились ему навстречу.

– Оно шевелится! Оно оживает! – голосил Гришаня, хватаясь за нас.

Мы не знали, что делать – спасаться или успокаивать нашего товарища, которому от переутомления что-то показалось.

– Вы мне не верите! – вопил Гришаня. – Идите, смотрите сами, там земля шевелится в трех местах, и трава, и кочки!

– Успокойся, Гришаня, сейчас все проверим, – я попытался перекричать его.

Но тут Петр судорожно схватил меня за руку.

– Смотри!

Я обернулся. В центре луга, там, где только что копался со своими склянками внештатник, поднималась земля. Она вспухала большим подрагивающим пузырем, и головешки костра сыпались с него, разбрасывая искры и клубы пепла.

Мы, все трое, оцепенели. Конечно, по всем правилам и инструкциям нам следовало сейчас же прыгать в машину и рвать когти, но... Ни одна инструкция почему-то не напомнила о себе.

Смотреть на оживающую землю было жутко. Но и оторваться невозможно. Холм уже достиг размера легкового автомобиля и начал растрескиваться, а мы по-прежнему не могли стронуться с места. Даже внештатник замолк... Это необходимо было увидеть – сейчас, а не в записи и не в виде компьютерной модели.

И вдруг произошел прорыв. Один миг – и все изменилось. За этот миг я ничего не успел толком рассмотреть. Показалось, что назревающий земляной волдырь лопнул – и из него вырвалось темное мутное пятно или облако размером с самолет-»кукурузник», а из десятка мест вокруг – другие, очень похожие комки мути, размером поменьше, но соединенные с центром путаницей каких-то жил или кишок, и все это невообразимое сооружение рвануло в небо, бросив на нас вал земли и камней.