Трехглавый орел Свержин Владимир

Глава шестая

Говорите умно. Враг подслушивает.

Станислав Ежи Лец

Наша карета резво неслась в сторону Петербурга. Помнится, по этой вот дороге пешком, то ли для того, чтобы сэкономить деньги на кучере, то ли стараясь надышаться вволю, гулял уже упоминавшийся мною великий русский гений. Во всяком случае, так рассказывала мисс Элейн Трубецкая, преподававшая у нас в Итоне химию. И по совместительству, для желающих российскую словесность. Образ поэта, вышагивающего многие версты с тростью, залитой свинцом, с детства накрепко врезался в мою память.

– Ну, каковы твои успехи? – поинтересовался лорд Баренс, когда мы выехали из парков, окружающих Екатерининский дворец.

– Леди Бетси предоставляет в мое распоряжение флигель своего дома.

– Это хорошо, – кивнул мой дядя.

– Честно говоря, я, как ни смотрю, не могу представить себе за ней всех тех преступлений, о которых вы говорили.

– Зато я, дорогой племянник, очень хорошо могу представить, как ваше сердце наполняется трепетанием при взгляде на прелести объекта вашей разработки. Послушай, Вальдар, я уже говорил и готов повторить: она приехала сюда не просто так. И Калиостро едет сюда не просто так. Даже если предположить, что, вернув герцогине молодость, он вверг ее в клинически невинное состояние, значит, ему так нужно. Дай бог, чтобы замыслы этого шарлатана ограничивались какими-либо финансовыми операциями. Однако, судя по последним его странствиям среди европейских монархов, здесь может быть совсем другая игра. – Он задумался, вероятно, пытаясь мысленным усилием проникнуть в коварные планы графа Калиостро. – Да, кстати. – Лорд Баренс расстегнул карман камзола. – На, подари при случае герцогине. – Он высыпал в ладонь пригоршню крупных розовых жемчужин. – Мой сегодняшний выигрыш, – пояснил лорд Джордж. – У нее этого добра навалом, но все равно будет приятно. Она любит жемчуг и бриллианты, а ты зарекомендуешь себя галантным кавалером, а не только лихим рубакой.

Связь активизировалась внезапно. Впрочем, она всегда включалась без предупреждения, заставляя меня с непривычки дергаться.

– Пройдет, – заметив мое рефлекторное движение, махнул рукой мой первый номер. – Послушаем, что агентура сообщает.

– Хохол, сколько можно тебя ждать! – раздался раздраженный голос, судя по характерному акценту, явно принадлежащий Екатерине.

– Прошу простить меня, ваше величество, я готовил бумаги для доклада.

– Наш агент Безбородко?! – ошарашено прошептал я, словно опасаясь, что нас могут подслушать.

– Это была бы большая удача. Но нет. Кроме того, ты же сам видишь, наш агент только слышит происходящее, иначе дал бы картинку. Порадуемся тому, что есть.

– Что у тебя там? – продолжала императрица.

– Румянцев докладывает из Бендер, что, невзирая на Кучук-Кайнарджикский мир и многие славные победы русского оружия, турецкая Порта в сих местах имеет недобрые замыслы и резоны к дальнейшему ведению войны. А посему он просит выделить солдат и средства для усиления днестровской крепостной линии, а также напоминает о намерении вашего величества направить отдельный корпус для приведения в российское подданство полученного нами по договору Крыма.

– Хорошо, завтра же соберем военную коллегию. Из Польши что?

– После взятия Суворовым Краковского замка явное восстание подавлено, но французы продолжают интриговать и слать своих эмиссаров, а разрозненные отряды инсургентов таятся в лесах как самой Польши, так и в Литве, Белоруссии, Волыни и Подолии. К тому же полякам, как и туркам, помогает Австрия.

– Что ж ей-то неймется?

– С одной стороны, при австрийском дворе, видимо, считают, что часть Польши, доставшаяся им по договору, не так хороша, как бы хотелось. А с другой – усиление России при вашем правлении вообще не дает спать европейским монархам. Пожалуй, лишь Георг III является последовательным другом вашего величества.

– Георг III? – Слова Безбородко явно отвлекли императрицу от своих мыслей. – Да, но об этом после. Сейчас недосуг. Значит, в Польше все еще неспокойно. Изловлен ли Карл Радзивилл?

– Никак нет, государыня-матушка. И он, и граф Огинский пребывают в Париже, где живут в большом фаворе под крылом короля Людовика.

– Идиот! – Комплимент Екатерины своему коронованному собрату был отвешен явно от чистого сердца. – Я понимаю, что Польша – это всего лишь задворки Франции, но как бы его величеству не пришлось на себе почувствовать, насколько пагубно давать покровительство разного рода мятежникам. Пламя в карман не спрячешь. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день все эти повстанцы примутся и за самого покровителя. Каковы новости о Пугачеве?

– Бунтовщик отбит из-под Оренбурга, но ушел в степи, где поимка его представляет большие трудности.

– Медленно, Безбородко, медленно! Подумайте, кем можно заменить Суворова в Польше, пусть отправляется на Яик. Завтра доложите мне перед военной коллегией ваши соображения.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Хорошо. Что у нас еще?

– Разыскание по делу о злоумышлениях братьев Орловых. Достоверно известно, что граф Григорий Григорьевич содержит на свой кошт тысячу гвардейских солдат, кои готовы действовать по единому его слову. Известно также, что хвастал он в присутствии Александра Кирилловича Разумовского, мол, за месяц они могут сместить ваше величество с трона.

– А тот что?

– Ответствовал, что вздернуть Орлова можно и в неделю.

– Славный ответ. Отличить молодца.

– Такоже известно от верных лиц, что Орлов имеет беседы с иерархами Церкви, в которых поносит ваше величество, называя себя верным защитником православия.

– К долгополым, значит, Гришка подался. Ну и быть ему самому долгополым! Я ему сие «православие» припомню. Что полюбовница братца его рассказывает? – Тяжелый вздох, раздавшийся в кабинете, казалось, был явственно слышен и без связи через версты, нас разделявшие.

– Утверждает, что она дочь Елизаветы Петровны и, стало быть, прямая государыня всея Руси. Обещает отречься от власти в вашу пользу, ежели вернут ее к законному супругу графу Алексею Орлову.

– А Алехан что же?

– В Острове из конюшен не вылезает. В разъяснении своем написал: мол, вез передать ее в руки вашего величества; венчал их ложно поп-расстрига из команды флагмана; ну и, мол, предан…

– Ах каков подлец! Самозванка-то покрепче, чем он, духом будет. Ладно, продолжай дознание. С Орловых глаз не спускать! В Остров вели послать команду преображенцев, пусть поберегут героя. Хотя постой, днями он сам здесь явится. Чесму праздновать будем. Но людей вели к нему приставить. Что там наши искатели вечной истины? Отыскали свою исконную мудрость?

– С позволения вашего величества, наш человек докладывает, что бывший гофмейстер герцога Брауншвейгского господин фон Рейхель, мастер масонский, привезший в Россию шведскую систему строго повиновения, ведет переговоры с действительным статским советником Елагиным о соединении восемнадцати российских лож под единым уставом.

– Строго повиновения, конечно же? Дабы умники наши, сами того не ведая, работали на дядю Фрица? Пожалуй, это уж слишком!

– К этому следует добавить, ваше величество, что известный маг, прорицатель и великий магистр граф Калиостро более недели тому появился в Митаве, творил там всякие чудеса и якобы изъявлял желание далее ехать в Санкт-Петербург.

– Что этому шарлатану здесь надо-то?

– Не могу знать, ваше величество.

– А должен бы. На то я тебя секретарем и держу. Узнай и доложи. Ладно, давай сообщай, о чем пишет наш дорогой кузен король английский. Вижу, не терпится тебе.

Судя по паузе, наступившей после этого вопроса, Безбородко явно замялся, подыскивая слова.

– Видите ли, ваше величество. Король Георг III просит у вас помочь ему военной силой против американских мятежников.

– Что же это у него, солдаты перевелись?

– Дело в том, что генералы, коих Георг посылает в колонии, такие же масоны, как и те, кто воюет против них на стороне повстанцев.

– Вот тебе и еще один резон, чтобы искоренить сие вредное семя. Так чего же хочет от нас Георг?

– Ваш кузен обещается заплатить по двадцать пять соверенов за каждого конного и по десять за пешего. Плюс к этому он готов взять на себя все расходы по снаряжению похода. А это составляет…

– Ты толком говори! Расчеты я и сама вести умею.

– Король Георг просит двадцать тысяч казаков для подавления мятежа.

– Это он верно придумал. Среди казаков масонство не в заводе. Да только где я ему двадцать тысяч казаков-то сыщу. Они, поди, не на грядках растут…

– Король Георг обещает широкие морские привилегии для России. К тому же он пишет, что король Франции Людовик XVI тайно помогает инсургентам оружием и людьми.

– Морские привилегии для России вещь полезная. Ежели Англия для нас навигацкий акт отменит, из того большая польза проистекать будет. Да и Людовику нос укоротить не мешало бы, чтобы не совал его в чужие дела. Да только казаков где взять? Хотя… – Екатерина помедлила. – Есть тут у меня одна мысль. Бредовая, но отчего бы не попробовать?

Даже по закрытой связи было слышно, что мысль, пришедшая в голову императрице, была весьма ей по вкусу.

– Что, если мы в Америку отошлем Емельку Пугачева с его разбойниками? А вдобавок еще и своих масонов отдадим. С правом казнить их лютой смертью, коли брыкаться станут.

Безбородко явно был ошеломлен подобным предложением.

– Мысль великая, государыня, – придя в себя, выдавил он. – Да вот только как сие предприятие свершить?

– Это твоя забота, голубь мой. Думай. Завтра мне свои соображения изложишь. Есть ли еще дела?

– Никак нет, ваше величество.

– Тогда свободен. Да, вот еще что: найди-ка Циклопа, пусть сходит к князю Васильчикову да выгонит его из дворца. Пускай тот катит в Москву и впредь до моего повеления не возвращается. И вот, – Екатерина сделала паузу, видимо, обдумывая слова, – разузнай-ка мне поболе о том английском офицере, который меня на балу собой закрыть тщился. Как там его, то бишь?

– Вальдар Камдил, ваше величество, лорд Камварон.

– О нем самом, душа моя. А теперь иди, я нынче притомилась.

Связь исчезла так же внезапно, как и появилась, видимо, наш соглядатай был вынужден срочно покинуть свой наблюдательный пункт.

– По-моему, у тебя есть шанс занять место фаворита, – задумчиво произнес Баренс. – Что ж, это дает нам определенные выгоды.

При этих словах все съеденное нынче взбунтовалось и начало поступательное движение к горлу. Я лихорадочно затряс руками, не имея возможности иным способом продемонстрировать свое несогласие.

– Милорд, может, мне лучше вернуться в Англию? Там меня всего лишь обезглавят, – выдавил я, когда ко мне снова вернулся дар речи.

– Успеешь, мой дорогой, пока ты нужен здесь. К тому же это всего лишь мои предположения и место в императорской постели тебе еще никто не предлагал. А сейчас помолчи. Мне нужно обдумать услышанное.

Он задумался и до возвращения в английское посольство не проронил ни слова.

Полночь висела над городом ровным серым покрывалом, и вдоль прешпекта дул ветер, сгибая деревья и пропитывая листву невской сыростью.

– Однако уже поздно, – задумчиво глядя на циферблат своих часов, отметил лорд Баренс.

Восковые свечи неслышно оплывали на бронзу канделябра, скрывая белым занавесом наготу резвящихся нимф.

– Я думаю, можно выпить по рюмочке коньяка и ложиться в кровать. Надо непременно сказать Редферну, чтобы он положил туда грелки. Терпеть не могу спать в холодной и сырой постели. Кстати, тебе рекомендую тоже позаботиться об этом. – Лорд Джордж поднялся и достал из пузатого голландского буфета бутыль с прозрачной темно-янтарной жидкостью. – Прекрасный французский коньяк, – мечтательно глядя на содержимое сосуда, произнес мой дядя. – Остается только жалеть, что у нас не умеют делать таких великолепных напитков. Теперь возьмем кусочек лимона, посыплем его тертым шоколадом – это лучшая закуска к коньяку. Как говорит один мой знакомый: сие есть единственный резон, оправдывающий существование Франции. – Он разлил жидкость по рюмкам. Со стороны могло показаться, будто, неспешно повествуя мне о ритуале поглощения спиртного, Джордж Баренс присутствует в каждом произнесенном слове, но я имел возможность наблюдать его уже довольно долго и потому мог биться об заклад, что истинные мысли моего дяди все еще не вернулись из Царского Села.

– Милорд, – произнес я, дождавшись, пока его милость выпьет свой коньяк и закусит его лимоном, – надо что-то делать с Редферном.

– Что именно, друг мой?

Я даже несколько растерялся.

– Ну-у… поговорить. Узнать, что он скрывает.

– А зачем? Каждый человек что-то скрывает. У каждого в шкафу свой скелет. У одних это скелет канарейки, у других это скелет слона. Во многом это зависит и от объема шкафа, который вы себе можете позволить. Ты думаешь, он шпион? – продолжал наставительно мой дядя. – Я весьма сомневаюсь в этом. Но предположим, что ты прав. И что же? Он видел, что ты его разоблачил. Ему остается либо бежать, но сие затруднительно – дом хорошо охраняется; либо убить вас, меня, остальную прислугу, посла, его секретаря, стражу… Сие тоже не назовешь поступком большого ума. Но если он честный человек, силой обстоятельств вынужденный скрывать свое истинное лицо, – можете мне поверить, мой дорогой Вальдар, он сам придет сюда, чтобы все рассказать, ибо больше идти ему некуда. А как я понял из ваших слов, опасность, представшая пред ним, выше его сил. Хотите лучше узнать человека, испытайте его доверием. Если желаете, можем держать пари, что я прав.

В дверь негромко постучали.

– Вы позволите, ваша милость? – На пороге возник Редферн, несколько бледный, но по-прежнему старательно играющий роль вышколенного слуги. – Милорды, ваши постели согреты. Я пришел узнать, не будет ли каких указаний.

– Нет, Питер, ты свободен, – скучающим тоном ответил лорд Баренс.

Редферн стоял, переминаясь с ноги на ногу, все более и более бледнея.

– Что-то случилось, друг мой?

Камердинер набрал в грудь воздуха, немного задержал, выдохнул резко, словно выдавливая из себя последние сомнения, и заговорил отрывисто, будто выбрасывая лопатой из погреба души фразу за фразой:

– Покаяться хочу… О жизни своей поведать… Чтоб по правде… И делайте со мной, что хотите.

– Не бойся, Питер, – успокоил его мой дядя. – Здесь никто не желает тебе зла. Говори.

– Имя мое, данное при крещении, Петр Ребров. Отец мой, Ермолай Ребров, казаковал, да был убит где-то в Туретчине. Я сызмальства был в услужении у господ Разумовских, казачком. А как сестра Кириллы Григорьевича замуж вышла за Ефима Федоровича Дарагана, так я ему достался. У него уже в гайдуки выбился, очень он меня отмечал. Да вот беда, положила на меня глаз хозяйка и начала обхаживать и так и этак. Ефиму Федоровичу, понятное дело, о том донесли. Он осерчал люто, да и велел записать в рекруты. Выпала мне доля служить в этих местах на бриге «Ганимед». Сначала был матросом, потом командир корабля капитан-лейтенант фон Ротт узнал, что я справный слуга, и записал к себе вестовым. Полгода жил я, горя не знал, но вот однажды зашли мы в город Гамбург, чтобы снасти поправить – нас перед тем как раз изрядно штормом потрепало. Сошел я на берег, побродил, посмотрел. Решил выпить. Нашел около порта какой-то кабак и только собрался пропустить кружку-другую пива, глядь, а в уголке наш капитан с каким-то незнакомым господином шепчется. Я прислушался: говорили они по-французски, а я-то французский язык с малолетства знаю… Так вот, этот господин все расспрашивал нашего командира про какие-то новые морские орудия да рассматривал бумаги, которые перед ним капитан положил. Потом он дал ему кошелек с золотыми монетами. Фон Ротт открыл было его, начал считать, да тут меня заприметил. Ка-ак подскочит, словно ужаленный! Я через столы, через лавки – к двери, фон Ротт за мной. И дружок его вместе с ним. Тот господин-то попроворней был, совсем почти догнал, зажал у какого-то забора в тупике. Хотел в меня из пистоля пальнуть, да, видать, кремень у него сбился, отвел Господь беду… Я тут камень с земли подхватил, по темечку господину хорошему приложил – и ну через забор, только меня и видели. На корабль, понятное дело, сунуться поопасался. На следующий день по всему Гамбургу объявления. Мол, я вор-душегуб, похитил корабельную казну, к тому же убил немецкого дворянина, коей вместе с капитаном тщился меня поймать. Насилу утек из Гамбурга на французском корабле. Поступил денщиком на службу к французскому офицеру, капитану де Шатобюссону. С ним и до Канады добрался. Прожили мы там с ним три года, да вот послали нас как-то держать форт на реке Святого Лаврентия. А форт, тьфу, так, одно название: пять хижин да частокол. Нас полсотни человек, а припасов, считай, нет. Что могли, мы добывали: охотились, рыбу ловили, а как зима настала, совсем нам каюк пришел. Решили возвращаться в Монреаль, да только никто не дошел. И тут вновь меня бог спас. Вы нашли, обогрели, вылечили. Я вам по гроб жизни обязан. – В глазах у Редферна, преданно смотревшего на лорда Баренса, стояли слезы…

– Тот адмирал сегодня в Царском Селе и был фон Ротт? – спросил я, пытаясь избавить Петра Реброва от тяжких объяснений.

– Он самый, – кивнул головой тот.

– Ну, вот и славно, – как ни в чем не бывало улыбнулся Баренс. – Теперь все стало ясно, а это уже хорошо. Ты среди друзей и можешь не волноваться, мы вовсе не намерены тебя выдавать. Если даже вдруг фон Ротт узнает тебя, это ерунда. Ты представитель пятого поколения Редфернов, состоящих на службе у лордов Баренсов. Ну а насчет самого твоего адмирала мы постараемся придумать что-нибудь полезное и для нас, и для Российской империи. Пока же пойди проверь, не остыли ли постели, и пора спать, друзья мои. Как говорят здесь, в России: утро вечера мудренее.

Когда утро начинается с доброго отеческого пинка, день обещает быть особенно мудреным.

– Вставайте, Вальдар, каникулы закончились. Работы непочатый край.

Я продрал глаза и, не поймав взглядом домашнего электронного циферблата, утвердился в мысли, что трудовые будни продолжаются.

– Вставай, вставай! – поторопил меня лорд Баренс. – Нечего здесь вылеживаться. Ночью спать надо.

Я был полностью согласен с дядей, с одной лишь поправкой: утро – время после сна, вечер – время перед сном. А те часы, которые лорд Джордж именовал «ночью», у меня отчего-то мало ассоциировались со сном, особенно в условиях белых ночей.

– Кофе… – жалобно простонал я.

– Еще не намололи, – ободрил меня мой нежный родственничек. – Ничего, в городе попьешь. Так, сейчас ты берешь свой лейтенантский патент и движешься в адмиралтейство. Напиши прошение на высочайшее имя о включении тебя в списки офицеров флота ее величества. Да, и вот еще что, запомни, тебе ровно ни о чем не говорит имя Филиппа Стефенса.

– Оно мне действительно ни о чем не говорит, – признался я.

– А зря. Это секретарь первого лорда адмиралтейства, в полку которого ты имеешь честь состоять, и руководитель военно-морской разведки Англии. Можешь не сомневаться, если Екатерина поручила Безбородко узнать о тебе побольше, то вопрос о причастности твоей к людям Стефенса непременно встанет.

– Понятно. Стефенс – секретарь первого лорда адмиралтейства, но я, увы, не могу вспомнить его даже в лицо. А уж то, что он шеф морской разведки, для меня и подавно новость, – согласно пробурчал я.

– Вот так-то лучше. Дальше, когда ты освободишься в адмиралтействе, ты спустишься по Невской першпективе до Садовой улицы. Увидишь, там строится здание Гостиного Двора, повернешь направо, дойдешь до дома статского советника Стесселя. У него снимает этаж отставной драгунский полковник Нетишицкий. Зайдешь к нему, передашь пакет. Это письмо великого магистра масонских лож Англии герцога Бьюкема, упрекающего наших масонов за чересчур самостоятельную линию и отказ от повиновения первоначальным конструкторам ложи. Быть может, это хоть косвенно поможет им уйти из-под удара. На словах передай все то, что ты слышал вчера о масонах в кабинете Екатерины.

– Из кабинета, – поправил я.

– Какая разница, – досадливо поморщился лорд Баренс. – Главное, чтобы никто из ложи, которую представляет Нетишицкий, не участвовал в учредительном собрании, что созывают фон Рейхель, Елагин и, возможно, Калиостро.

– Понял.

– И еще одно, постарайся не забыть. Как я уже говорил, за тобой, вероятно, будут следить. Когда ты выйдешь из адмиралтейства, обязательно купи «Санкт-Петербургские ведомости». Они продаются как на русском, так и на французском. Там есть объявление, что отставной полковник Нетишицкий, квартирующий в доме статского советника Стесселя, предлагает господам офицерам прекрасных верховых и вьючных коней различных пород. Он известный конезаводчик, так что официальная версия твоего посещения: покупка пары лошадей. Когда все это исполнишь, возвращайся сюда, все уже будет готово к переезду. Надеюсь, ты помнишь, что на ближайшее время твой основной пост у ног прекрасной дамы?

– Дядя! – Я скривился и стал выглядеть еще более кисло, чем выглядел до того.

– Ладно, я умолкаю, но ты поспеши. Да приведи себя в порядок, вид у тебя преужасный.

Я поспешил. Я привел себя в порядок и побывал в адмиралтействе: написав, сдав, выслушав и вновь что-то написав. И все это время в моем мозгу крутилось: «На тридцатом году жизни, после тяжелого непродолжительного сна, не приходя в сознание, приступил к работе…»

– Покупайте газету «Санкт-Петербургские ведомости»! Выстрел в Царском Селе! Английский офицер спасает императрицу! – услышал я буквально у своего уха вопли бойкого мальчишки, размахивающего свежей газетой. «Господи, воистину газета – это черновой набросок истории. Интересно, что же я там такого совершил?» Обменяв грязно-зеленый медяк на лоскут не менее грязной бумаги, я с немалой радостью для себя узнал, что некий англичанин Вальтер Камодин, прибывший в свите английского посла, своей грудью защитил матушку императрицу от выстрела злоумышленника, родом турчанина. Оный сейчас изловлен и в Петропавловской крепости допрашивается. «Турок-то откуда взялся?» – вздохнул я, переворачивая «Нувель де Санкт-Петербург» в поисках нужного объявления. Оно было на месте, как и обещал мой дядюшка.

Общение с полковником Нетишицким не было ни бурным, ни долгим. Приняв пакет и выслушав в полном молчании ценные инструкции, он проводил меня до двери и заявил громко, вероятно, чтобы было слышно на лестнице:

– Лошади ваши, сударь, завтра к полудню готовы будут. Жду вас в Манеже, сами оцените.

После этого полковник сложил вместе три пальца правой руки и резко кинул их от левого плеча вниз. Я недоуменно посмотрел на этот жест и поднял руку, сжатую в кулак «Рот Фронт». Быть может, движение мое его удовлетворило, быть может, он счел меня посвященным другой системы, но, во всяком случае, без дальнейших пятикратных подпрыгиваний и похлопываний себя ладонями по ушам он выпустил меня из дому и запер дверь.

Признаться честно, на этом мой завод кончился. Я понял, что если в ближайшие десять минут не выпью чашечку кофе, никакая пинковая тяга не сдвинет меня с места. А потому, решив, что ближайшие десять минут вряд ли способны что-то изменить в ходе истории, я отправился вверх по Невскому, туда, где красовалась недвусмысленная вывеска: «Кофейный дом „Четыре фрегата“.

Держа в руках дымящуюся чашечку ароматного кофе, ощущая ее тепло, я чувствовал, как жизнь вновь возвращается ко мне. Зажмурив глаза от удовольствия, я медленно, глоток за глотком, впускал в себя живительную силу арабского кофе, сдобренного кардамоном. И весь мир со всеми его дворцовыми дрязгами и масонскими заговорами отступил куда-то в непроглядную даль, почти что сгинул.

Внезапный шум прервал мою медитацию. Шум полуразбойный, полусветский, будто банда французских головорезов захватила это уютное местечко.

– Отчего же это соискатель младшего офицерского чина не приветствует генерал-фельдцехмейстера российской армии?

Давешний шеф корпуса кавалергардов высился надо мной, гордо уперев руки в боки и полупрезрительно мерил меня взглядом.

– Расскажите-ка нам, господин Камодин, от каких таких турок вы спасали нашу императрицу?

– Турки? – переспросил я. – Полная ерунда. Что же касаемо приветствия, я все еще не состою в российской службе, а потому оставляю за собой право здороваться с людьми, мне лично известными. А впрочем, здравствуйте, если хотите.

– Что, вы меня не знаете?! – прогремел генерал, явно пропуская мимо ушей мои последние слова. – Я граф Орлов.

– Должно быть, очень лестный титул, – пожал плечами я. – Но я не отношусь ни к орлам, ни к страусам, ни к перепелкам, ни к какой другой пернатой живности. А потому прошу простить, мне недосуг с вами разговаривать.

– Что?! Вы меня вызываете?! – Кулаки фаворита грохнули об стол, заставляя блюдечко взмыть вверх.

– Отнюдь. – Я отхлебнул из недопитой чашки. – Вы же видите, мне не до того.

– Тогда я вас вызываю! – взревел Орлов.

– А это уж как вам будет угодно. Желаете прямо здесь и сейчас или же я могу допить свой кофе?

Думаю, мое хамское спокойствие вконец обескуражило любимца Екатерины.

– Вам выбирать, – рыкнул он, но уже на два тона ниже.

– Думаю, это дело секундантов. Впрочем, вот с секундантом у меня как раз… – Я не успел договорить.

– Если вам, сударь, будет угодно, я бы почел за честь для себя выступить вашим секундантом.

Человек, произнесший эти слова, был одет в гусарский мундир, и усы стрелками на тонком лице придавали ему вид дерзкой удали, особенно среди прочих присутствующих лиц, выбритых до синевы.

– Принимаю ваше предложение с благодарностью. – Я встал, склоняя голову. – Лейтенант Вальдар Камдил, лорд Камварон.

– Лейб-гвардии гусарского государыни императрицы эскадрона поручик Никита Ислентьев.

– Ну что ж, граф, вопрос с секундантом разрешился сам собой. Для вас же, я думаю, это будут сущие пустяки. Осталось решить вопрос с оружием. Признаться, я не особо люблю нынешние шпаги. Это какие-то недопалаши, фехтование на них не доставляет никакого удовольствия. Кроме того, даже если я изукрашу шрамами ваше лицо, ваше сиятельство, вы все равно не станете похожи на Григория Потемкина. – Орлов вскинулся было, видимо, готовый идти в рукопашную, но остановился, лишь заскрежетав зубами. – Надеюсь, итальянские рапиры вас устроят?

– Вполне, – не разжимая зубов, процедил он.

– Что ж, тогда ваши люди легко могут найти меня в доме герцогини Кингстон у Измайловского моста.

Глава седьмая

Но лица многие перед моим лицом

К моей руке имели уваженье.

Ведь то, что для нее всего лишь продолженье,

Для них уже является концом.

Сирано де Бержерак

«Скажи-ка, дядя, – примерно так начинался мой страстный монолог, повествующий прямому начальству о невскопроспектном кофепитии. – Ведь недаром…»

Недаром, так уж недаром! Молчание лорда Баренса казалось затишьем перед бурей, и я мог лишь смутно догадываться, к каким черепно-мозговым травмам может привести буря на канале закрытой связи.

– Господи, и зачем тебе это было нужно? – с интонацией шекспировского трагика произнес лорд Джордж. – Мой дорогой, постарайся понять – ты не должен следовать за событиями, ты должен их формировать. Причем именно так, как это выгодно для решения нашей общей задачи. Я понимаю все резоны Орлова – он считается первым дуэлистом в городе и никому этой славы отдавать не намерен.

– Да я в общем-то и не настаиваю.

– На твоем счету, как минимум, две эффектные выходки: убийство на дуэли герцога Гамильтона и пленение Джона Пол Джонса…

– Я никому не рассказывал, – пробовал было втиснуться я в речь посланника.

– Редферн рассказывал в Царском Селе, в людской. Наверняка Орлову уже известно о «Фениксе». Причем дух повествования, полагаю, тот же, что и в сегодняшней заметке о тебе в «Ведомостях». Ты уже читал?

– Довелось, – вздохнул я. – Думаю, рассказ о том, как я ударом левой пятки потопил линейный корабль пиратов, произвел на Орлова грандиозное впечатление.

– Это уж не извольте сомневаться. Ладно, давай посмотрим, удастся ли извлечь из этого приключения какую-либо пользу. Вариант твоей гибели, думаю, рассматривать не стоит.

– И на том спасибо.

– Не за что. Твое ранение нам тоже мало что дает. Так, теперь предположим ранение Орлова. Здесь возможны варианты развития игры. Если Екатерина действительно охладела к своему фавориту, то для нее это удачный способ отделаться от него без лишнего шума.

– Или же наоборот – воспылать любовью.

– Тоже возможный расклад. В таком случае я тебе не завидую. Никакая защита от турецкого нашествия здесь уже не поможет. Надеюсь, мне удастся вытащить тебя из казематов Петропавловской крепости, но как агент ты будешь не просто паленый, а печенный в угольях. Кстати, если ты убьешь Орлова, этот же вариант для тебя более чем вероятен. Так что постарайся ограничиться ранением, и по возможности не слишком тяжелым, чтобы не вызвать у императрицы приступ жалости, с одной стороны, и на какое-то время вывести графа из игры – с другой. Быть может, это и сработает.

– И что?

– В таком случае между тобой и императрицей может возникнуть незримая связующая нить. Ты можешь стать, как бы это лучше выразиться, офицером для особо щекотливых поручений. Ты прямо создан для этой роли: немногословный, не слишком умный, без собственных интересов, к тому же отважный и мастерски управляющийся с оружием. Как любят выражаться романисты – верная рука, верная шпага королевы. Хотя свою верность государыне тебе еще предстоит доказать.

Колкость лорда Баренса по поводу моих умственных способностей была не слишком корректна, но, думаю, утверждение о том, что я назубок знаю всю таблицу умножения и читал Пушкина в подлиннике, не смогло бы поколебать его предвзятого отношения. Но, как ни считай, выбор был невелик: либо Екатерине понравится результат сегодняшней дуэли и победитель получит приз за отличное фехтование, либо участь моя будет горька, как салат из алоэ. Согреваемый подобными размышлениями, я добрался наконец до особняка герцогини Кингстон, где обещал находиться вплоть до прихода секундантов.

Леди Кингстон приняла меня радостно, но, как мне показалось, это была радость ребенка, надолго оставленного одного дома и дождавшегося наконец прихода взрослых. Герцогиня была любезна и грациозна, она была восхитительна, но все же в фигуре ее чувствовалась напряженность. Так молодая актриса, зная назубок играемую роль, боится сбиться и выйти из образа.

– Я решила сегодня ввечеру устроить бал в честь своего приезда в Россию. Иллюминация, фейерверк, танцы до упаду! Все молодое и веселое в Петербурге должно быть на моем балу. Вы любите балы, Вальдар? – возбужденно пропела она, кружась, будто в танце, по залитой солнцем парадной зале.

– Нет, – признался я, качая головой. – Слишком ярко, слишком шумно, слишком много людей.

– Ну да, я все время забываю, что вы росли в провинции, – останавливаясь, мило улыбнулась леди Кингстон. – Но полноте, мой дорогой, все это в прошлом. Ныне вы находитесь при одном из самых блистательных дворов Европы. Пожалуй, я должна стать вашей учительницей: привить вам хорошие манеры, придать вам должный лоск. Поверьте, вы можете стать самым блестящим кавалером. – С деланной суровостью она погрозила мне пальчиком. – Запомните, милорд, сегодня вечером у вас первый урок. И не смейте отказываться. Я не приму вашего отказа.

Мысль моя моментально унеслась лет на пятнадцать назад в стены Итона. Когда-то меня уже учили хорошим манерам. Склонившись и сделав шляпой росчерк изысканный, как каллиграфический иероглиф мастера дзен, я заворковал по-французски с притворным вдохновением и придыханием:

– Сударыня, благодарность столь переполняет мою душу, что слова просто не в силах выразить глубину и нежность чувств, которые ваша речь разбудила во мне. Я недостоин ваших трудов, ибо лишь пение ангелов, коим сопровождается всякий ваш шаг, может быть той наградой, которая заслужена вами по праву. И если служение мое, та малая лепта, которую я могу принести вам, удостоено будет единого вашего благосклонного взгляда, то я и саму жизнь свою готов положить на алтарь служения вам как истинному свету моего бытия! – В конце этой фразы у меня закончился воздух в легких, иначе я мог продолжать нести подобную галиматью еще довольно долго. – Бетси, вы хотите слышать от меня такие речи?

– Нет, – вздохнув, покачала головой леди Чедлэй, вдруг принимая вид спокойный и серьезный. – Они вам действительно не к лицу. Но увы, при дворе свои законы.

– Вряд ли я долго задержусь при дворе. Сегодня я подал прошение в адмиралтейство с просьбой о зачислении меня во флот ее императорского величества.

– Неугомонный, вы вновь бредите морем!

Слава богу, я не бредил вообще и морем в частности, но если выбирать между придворным чириканьем и открытым морем, второе, на мой взгляд, было предпочтительнее. Постучавшись, в гостиную вошла юная служанка герцогини:

– Милорд Вальдар, к вам пришел какой-то гусарский поручик Никита. Он говорит, что выступает вашим секундантом.

– Спасибо, Вирджиния. Попроси его войти.

– Слушаюсь, сэр, – присела она в изящном книксене.

Вирджиния вновь исчезла за дверью.

– Вальдар, вы с кем-то дуэлируете? Боже, когда же вы успели? – В голосе герцогини чувствовалась неподдельная тревога.

– По дороге сюда я зашел выпить чашечку кофе. Ну вот, слово за слово…

– О боже! Всего лишь чашечку кофе! И кто же ваш противник? – все так же возбужденно бросила леди Чедлэй.