Лабиринт Просперо Чиж Антон

Предуведомление внимательному читателю

Читатель, друг мой бесценный! Тебе, не разучившемуся различать буквы, тебе, не заслонившему мозг картинками, тебе, не забывшему, что все началось со Слова, тебе, брильянтовый, изготовлена и прошита эта легкая книжица. В ней ты найдешь много занимательного: трупы, убийства и прочие зверства, какие в наше пресыщенное время не столь остры, как год назад. Впрочем, это дело вкуса каждого, и твоего тоже.

Однако о чем это я? Ах да! Зачем тебе эта книжечка. Думаю, эта трудная и вдумчивая задача потребует от тебя настойчивости, внимательности и спокойствия, то есть ровно того, чего у тебя в буре ежедневности, разумеется, нет в достатке. Так зачем тебе тратить время? А вот загляни, и ты узнаешь, как ты, умный и образованный, прочие не читают наши книжечки, да я и не дам им, останешься с носом. Хоть будешь уверен в обратном. Так хочешь остаться с носом? Тогда – вперед. Иначе закрой, положи на полку и иди с миром. Ну так что, яхонтовый мой, принимаешь ли вызов недостойного автора? Хочешь остаться с носом? Рискнешь?

Знаешь, больше нельзя, чтобы литература была пресной гнилой водицей. От нее уже сводит зубы. Все, что печатают, можно сжечь, не задумываясь. Ты согласен со мной, мой читатель? Я думаю, что ты, мой читатель, умный. Я думаю, что ты умнее, чем тебя хочет видеть мой издатель. И что тебе надоели худосочные, одинаковые, примитивные книжки, которые ты читаешь, потому что больше нечего.

Я давно хотел придумать развлечение, достойное тебя. Держи его. Вот оно. Специально для тебя. Только не обожгись и не разочаруй меня. Это горячо и сложно. И совсем не так, как ты думаешь. Кстати, как ты думаешь? Мне бы было очень интересно узнать. Ну, как-нибудь в другой раз. А теперь берись за то, чего ты по-настоящему достоин. Только помни: я все равно обману тебя… Потому что уважаю твой ум. Мне глубоко безразлично, если теперь с горя повесятся так называемые авторы детективов, а критики изольются ядом. Мне важно, чтобы тебя, мой читатель, не держали за дурака. Пойдем, нам есть о чем поговорить. Впереди тебя ждет много капканов. Это действительно невероятный детектив… Если это детектив…

Листок из черновика неизданной рукописи репортера конца XIX – начала XX века, писавшего криминальные очерки под псевдонимом Ариэль Г-нов, по слухам, окончившего дни в лечебнице для душевнобольных на Пряжке, подлинное имя до сих пор неизвестно.

Материалы

для вдумчивого читателя, обязательные к ознакомлению

(вырезать и сохранить отдельно от прочих)

1. Л. Несторов. Колдовство и ворожба в разоблачениях науки. С.-Пб., 1889.

2. Заменяйло Ф-Л. Мои опыты и фокусы. Записки старого мошенника. Рига, 1916. Изд-во Смультевича.

3. Фон Корш. Всеобщее рассмотрение магии как трагического. Варшава, 1889.

4. Леопольд Франц. Путь тайны. Таинственное и гностическое в европейской культуре. С.-Пб., б/г. Изд-во Кругиуса, дозволено цензурой, титульный лист оборван.

5. Домашний маг. № № 1–34, пропущен 16. Журнал для всей семьи, С.-Пб.-М., 1801–1802.

6. Северный каббалист. Сборник критических статей, Пг, 1921. Изд-во пролетарской академии наук «Красный шторм».

7. Василид Престориус. К пониманию природы вещей. Мюнхен, 1457 г., раскрашено от руки. Инкунабула, находится на цепи в фонде редких книг.

8. Лаврик С. Механика тайн природы. Досужие размышления одинокого ученого. М., 1900 г. Дешевая библиотека, экземпляр в пятнах засохшей крови.

9. Иванов-Тянь С. Ю. Мои путешествия в неведомое. К новым горизонтам разума. В рукописи, б/г. Репринт издан типографией Саратовского ун-та.

10. Цукцвейгель Н. Изучение магических ритуалов у аборигенов островов Зеленого мыса. Пер. с немецкого, 1899 г. Тамбов, тип. Ивана Петровича Кулябина.

1

Снег падал вторые сутки. Белый саван накрыл Петербург. Дома проступали сквозь пелену дикими скалами. Площади тонули в снежных волнах без надежды. Лишь императоры-всадники, Николай и Петр, гонясь один за другим на медных конях, нерушимо стояли против бури, ведя за собой в бронзовом спокойствии столицу своей империи и народ ее, не страшась сгинуть в великом кораблекрушении. Дворники кое-как разметали выпавшие горы, чтобы на их месте взросли новые. Прохожие брели сквозь пургу, пряча лица за воротниками. Дамы кутали щеки в шали, часто стряхивая налипшие снежинки с ресниц. Пролетки с побелевшими спинами извозчиков тащились смутными тенями по белым рекам улиц. И не было конца шторму, налетевшему на прибрежную столицу с ледяного простора Балтики.

Непогода разыгралась как раз в канун Рождества 1901 года. Русская зима показала крутой норов. Но от холода только теплее горели огоньки Рождественских елок, веселей становилось на сердце от праздничных украшений, гирлянд, шаров, игрушек, золоченых орешков и конфет, что соблазняли украсть их с игольчатых веток. Испортить праздники жителям столицы, ужившимся с наводнениям и пыльными бурями, зимнему урагану было не под силу.

Около шести вечера, когда снежные тучи пожрал зверь куда более хищный – сама тьма, к ярко освещенным дверям лучшей гостиницы столицы, каковой по праву считалась «Европейская», подкатила пролетка. Из нее вышел господин среднего роста, кутаясь в широкополое пальто. Извозчик нес за ним нехитрый багаж. Портье сдержанно поклонился гостю, узнал его имя и указал номер, который ему полагался. Господин в сопровождении полового, несшего за ним чемоданы, поднялся на второй этаж и обнаружил, что номер был вполне роскошным. Пальмы, шторы, ковры и мебель в стиле французского императора отдавали столичным шиком, каким он должен быть, по мнению заезжего гостя. Спровадив мальчишку чаевыми, господин не сдержал улыбку. Нечасто ему приходилось бывать в таких пристойных заведениях. Давно он мечтал пожить вот так – в неге и роскоши, но трудная жизнь в вечных разъездах уводила мечту все дальше. Впрочем, и доходы не давали погрязнуть в удовольствиях жизни.

Господин хозяйской поступью прошелся по номеру, выглянул в окно на темную Михайловскую улицу, от которой осталось мутное пятно газового фонаря, и только теперь заметил на столе конверт желтой бумаги. Напевая знакомый мотивчик, господин вскрыл его и вынул краткую записку, в которой было всего лишь две строчки:

«Ресторан отеля, без четверти семь».

Каминные часы показывали без двадцати. Господин поступил как приказывала другая строчка записки, а именно: чиркнул спичкой и поджег клочок бумаги, от которого прикурил тугую папироску. Выждав, когда от записки останется серый листик пепла, господин заглянул в настенное зеркало, которое услужливо показывало отражение лучше оригинала, остался доволен увиденным и лишь пригладил седой пробор.

В прекрасном расположении духа спустился он в ресторан. Метрдотель, как будто ожидая именно его, предложил пройти в отдельный кабинет. Туда гость был препровожден изысканно вежливым официантом, фрак которого выглядел куда дороже лучшей тройки приезжего. В кабинете его ожидали. Как только за официантом неслышно затворилась дверь, гостю была выражена радость от его визита, завершенная крепким рукопожатием.

– Позвольте называть вас Валет, дорогой друг! – было заявлено гостю, наверное, в шутку.

Предложение казалось несколько странным, тем более отдавало некоторой фамильярностью от незнакомого человека, но отказать было невежливо. Валет только пожелал узнать, как зовут гостеприимного хозяина.

– Иван Иванович, к вашим услугам, – последовал ответ.

Валет понял, что хозяин не склонен раскрывать свое лицо, и без того смазанное полутьмой кабинета, но вида не подал, что для него было не так уж трудно. Менять маски и обличья давно стало у него второй натурой.

– Надеюсь, дело предстоящее стоит той жертвы, что я вынужден был принести на алтарь будущего, так сказать… – с некоторым оттенком трагизма сказал Валет.

Сомнения рассеял тугой конверт, который ему протянули через стол, кстати, накрытый закусками и разнообразными графинчиками, которые так и манили их испытать. Что для человека с дороги вполне простительно. Не удержавшись Валет заглянул внутрь. Сторублевые купюры выглядели как положено вожделенному богатству: строго и надежно, от чего сердце защемило приятнейшими ожиданиями будущих развлечений. Конверт был спрятан поближе к тому самому сердцу, чтоб ему было теплее, рюмки были налиты, и приятное знакомство, обещавшее так многое, укрепил тост. Ужин начался.

Меж легкой болтовней под изумительные закуски – мастерство столичных поваров сразу видно – Валет осмелел и спросил, в чем же ему предстоит участвовать. Иван Иванович, который казался все милей и очаровательней, изложил сюжет во всех подробностях. Дело оказалось столь занятным, если не сказать уморительным, столь подходящим к натуре и типажу самого Валета, столь славным розыгрышем, о котором потом можно будет плести нескончаемые байки в своем кругу, что участвовать в нем было уже счастьем. Не говоря о невероятном вознаграждении, свалившемся на голову. Все было изумительно. Валет счел «принесенную жертву» вполне допустимой. Да и то сказать: не жертва вовсе. Уж ему-то наверняка шалость сойдет с рук. Все же показать, как приятно удивлен, Валет не спешил. Напротив, нахмурившись, изобразил одно из тех выражений глубокой задумчивости, какие всегда имели успех.

– Не знаю, насколько все выйдет гладко… – проговорил он. – Да и вообще…

Иван Иванович уверил, что все подготовлено наилучшим образом. Надо лишь строго держаться выбранной линии. Да и то сказать, всей затеи на день-два, до Рождества, когда шутка будет раскрыта, ко всеобщему удовольствию и под звон бокалов с шампанским. После чего – нескончаемая череда развлечений на Святки. А развлечений в столице в избытке. Сердце Валета вновь издало радостный возглас. Он прямо-таки вынул счастливый билет в лотерею. Все-таки нельзя уступать слишком легко.

– А если все раскроется раньше времени?

– Это категорически невозможно, – заверил Иван Иванович, поднимая тост за талант дорогого гостя.

Валет окончательно растаял. Он стал с интересом и придирчивостью входить в каждую деталь того, что ему предстояло. Иван Иванович отвечал точно, просто и без колебаний, что показывало большую подготовку и продуманность плана. От него исходили могучие волны уверенности. Валет был окончательно очарован. Когда же ему сообщили, что весь реквизит, который необходим, чтобы розыгрыш удался, останется ему, он совершенно размяк. Да и настойки ложились так нежно, что Валет ощутил себя в волшебной стране, где исполняются мечты. Просто колдовство какое-то, не иначе.

Совершенно созревший и готовый на любую шалость, Валет подмигнул не хуже отъявленного заговорщика и спросил: для чего входить в такие траты и вообще.

– Следует отдать долг одного давнего спора, – ответил Иван Иванович, впрочем, без улыбки. – Долг, как известно, надо отдавать сполна.

Ответ удовлетворил Валета. В свой черед он поднял рюмку.

– Вы придумали замечательную игру, не хуже любой драматической пьесы! Да ее на театре можно будет поставить!

– Непременно поставим, – согласился Иван Иванович, приглашая опустошить рюмку.

– И погодка для этого подходящая! Как кстати! – сказал Валет, указывая на воображаемое окно за спиной.

– Вероятно, это так…

– Ну как же, такое совпадение, разве вы не понимаете: «Буря»! – воскликнул Валет. – Снежный шторм, ветер, и мы, заброшенные на остров волшебника Просперо… «Я эту бурю поднял для тебя, мое дитя, единственная дочь!»[1] – продекламировал он.

– Да-да, конечно, буря…

Валету показалось, что Иван Иванович нахмурился, то ли не понял красивого намека, то ли не придал ему значения. Впрочем, такие пустяки не могут испортить великолепный вечер. Тем более Валет жаждал узнать недостающие подробности.

Иван Иванович вновь стал радушным и очаровательным. Валет еще раз убедился: в предстоящем развлечении нет мельчайшей непродуманной детали. Одно лишь печалило: в роскошном номере доведется ему провести всего лишь ночь. Зато потом, после финала, сможет дать себе волю на все Святки: номер остается за ним.

Валету было понятно все, что от него ждал драгоценный Иван Иванович, и он уже стал придумывать выражения, мимику, подачу и прочее, что требуется в подобных обстоятельствах.

– Иван Иванович, позвольте спросить: а какое участие вы примите в затее? – спросил Валет излишне фамильярно.

– Я буду всегда поблизости, – последовал ответ.

– Чудесно! – воскликнул Валет. – «Забыв все выгоды мирские, я в тишине хотел обогатить мой жадный ум таинственной наукой»!

– В некотором роде.

– Вижу большой ум! – заявил Валет, широким жестом срывая с шеи салфетку. – Счастлив быть вашим другом!

– Благодарю вас, – ответили ему с улыбкой.

– Любопытство – погибель моя… Не могу не спросить: а что же будет с этим вашим… персонажем?

Иван Иванович неторопливо выпил вишневую настойку, промокнул кончики губ и улыбнулся.

– Ему придется умереть…

Валет счел шутку великолепной.

Как все-таки чудесно, что предстоит ему перемешать все времена, пространства и миры, как в волшебной сказке, устроенной самим великим магом Просперо. Обладать могуществом которого грезил он в детских снах. Сразу после того, как добрался до томика Шекспира.

2

Окно покрыла снеговая подушка до середины. И за ночь подросла. В морозном круге Садовая улица угадывалась решеткой Юсуповского сада и побелевшим столбиком несчастного городового. Прочее растворилось зыбкими контурами. Теплое дыхание осаждалось на стекле и схватывалось тонкой пленкой изморози. Убедившись в тщетности попыток дать больше света, Ванзаров вернулся на диван.

Утро его было не только туманным, но и ленивым. Из подходящих занятий оставалось погрузиться в тома древних авторов, закупленные в неприличном количестве, или дожидаться вечера, чтобы отправиться на обед в какой-нибудь ресторан. Жизнь его за последние месяцы решительно изменилась.

Весной уходящего года Ванзаров подал в отставку. Причиной тому были некоторые события, о которых никто не хотел вспоминать от греха подальше[2]. Со скрипом отставка была принята. Начальство еще взывало к его разуму, суля карьеру и прочие блага, но Ванзаров уперся в самый неподходящий момент, пойдя на поводу у своего упертого же характера. Прошение можно было забрать, можно было вернуться на свое место, ожидая повышения, но он предпочел идти до конца. Начальство сочло такое поведение вызывающим, обиделось и дало отмашку: пусть строптивцу хуже будет. Коллежский секретарь, чиновник для особых поручений сыскной полиции, росчерком пера превратился в чиновника в отставке, хуже того – серого обывателя, и совсем худо – без пенсии. Раз веских причин для отставки не было, то и пенсион не полагался.

Не имея ни копейки накоплений, или домика, или дачки, какие имеет любой нормальный чиновник, уходящий на отдых от трудов выгодных, Ванзаров стал было задумываться, чем зарабатывать на кусок хлеба. Выбор имелся обширный: то ли в цирке участвовать в борцовских турнирах, то ли попроситься назад на родную и оставленную кафедру классической древности Петербургского университета. Впрочем, можно было податься в клерки, приказчики или пописывать в столичную газетенку очерки и репортажи. Выбор казался печально омерзительным. Ничем из открытых возможностей Ванзаров не хотел пользоваться. Душа его так прикипела к сыску и розыску, что отрывалась от них с кровью. По счастью, маялся он недолго.

Не прошло недели, то есть ровно столько, чтобы проесть последнее жалованье, как к нему обратился столичный купец. Ванзарова рекомендовали как специалиста исключительных способностей, могущего решить любую неприятную, а тем более щекотливую ситуацию. Отказаться от подобной чести он не смог. И раскрыл купцу, каким образом из его дома пропадают ценные вещи и, что совсем неприятно, акции на предъявителя. Результат был получен столь стремительно, а виновник оказался столь близким купцу лицом, что это произвело неизгладимое впечатление. Ванзаров был вознагражден щедрым гонораром, оплачивавшим, в частности полное молчанье о происшедшем. Когда он осознал, что заработал за два дня элементарных розысков больше годового жалованья в полиции, то впервые не пожалел об отставке. И поверил, что не умрет с голоду и не придется ему корпеть в конторе. Столица – неисчерпаемый кладезь проблем, с которыми не всегда пойдешь в полицию.

Так и случилось. Не успел Ванзаров отвести душу в книжных магазинах, закупая стопками тома, на которые раньше только облизывался, как к нему обратился фабрикант по протекции того купца. Проблемка была излишне деликатного свойства, так что о ней фабрикант предпочитал говорить шепотом. Действительно, кто обрадуется шантажу любовницы. И этому горю Ванзаров помог. А дальше все пошло по накатанной дорожке. Вскоре он понял, что не по собственной воле, а по выбору судьбы стал нечто вроде частного сыщика, хоть такие отродясь в нашем Отечестве не водились. Правда, сыщик без вывески и рекламы. Да это было и не нужно. Каждый счастливый клиент приводил следующего, а то и двух. За месяц Ванзаров раскрывал два-три дела, но этого хватало с избытком.

Он уже не знал, куда девать деньги. Потребность в чистых сорочках, которые привык менять каждый день, быстро насытилась, книги не помещались на полки, маменьке было подарено роскошное меховое манто, увидев которое, она разрыдалась. А брат Борис, служивший в Министерстве иностранных дел, получил перстень с камешком, от которого потерял дар речи. Ванзаров счел брильянт достаточной компенсацией за все приятное, что доставил брату, а также с авансом на будущее, на всякий случай.

И все равно деньги не кончались. Конечно, решить эту проблему одним махом можно было, женившись. Жене денег не хватило бы ни на что. Но пойти на столь рискованный шаг ему как-то не хотелось. Ванзаров терпеливо сносил стоны матушки и отбивал все ее попытки подобрать ему чудесную партию.

Не то чтобы он дорожил холостой жизнью или свободой или желал найти невероятную любовь. В тайных глубинах души, и никому более, он признавался, что слишком ценит женскую красоту вообще, чтобы отдать себя целиком одной ее представительнице. Попросту говоря, Ванзаров был влюбчив до безобразия. Бурно влюбляясь, по прошествии времени он безнадежно остывал и, не в силах врать, огорчал очередную любовь свою окончательным расставанием. Зная за собой подобную слабость, он боролся с ней как мог, но слабость упорно побеждала. Положить ее на лопатки борцовским броском не было никакой возможности. Приходилось ходить холостым. Очередной бурный роман растаял как раз на пороге декабря. Так что сердце и мысли его были совершенно свободны.

Последнее дело, которое он раскрыл недели две тому, было не труднее прочих. Принесло оно такой гонорар, что Ванзаров стал подумывать: а не отправиться ли в путешествие в Рим, Афины и даже Египет, по местам, о которых все знал, но никогда не бывал. Только благодатная лень пока еще удерживала его от того, чтобы купить билет на поезд Петербург – Вена, а оттуда добраться до Вечного города. Ванзаров сам себя убеждал, что наверняка после Святок найдутся дела, которые требуют его присутствия в столице. Правда, ему был предложен еще один заказ. Однако был столь хлопотливым и примитивным, несмотря на шанс международной славы, что он счел за лучшее отдаться отдыху сполна. Так что до Рождества дел не предвиделось. В такие дни даже у самых отчаянных преступников смягчаются сердца. Ванзаров знал, что ему предстоят дни полного безделья, но вот чем их занять – не знал. В самом деле, не идти же на каток, открытый в Юсуповском[3] этой зимой.

Выбор развлечений для острого ума был невелик. Публичная библиотека по вечерам закрыта, закатывать пирушки с цыганами он не умел, да и не любил шумных компаний. А сидеть в гостях у друзей тоже надо было честь знать: у всех жены. Что же до того, чтобы провести вечер в опере или драматическом театре, Ванзаров не согласился бы под пыткой. Театр он презирал с высокомерностью римского патриция, считая его лживым, притворным, глупым и вовсе не искусством. То, что чтимые им Софокл, Еврипид и Эсхил остались в веках своими пьесами, предпочитал не замечать.

В хоть какие дела зимнего утра он зачислил завтрак в соседнем трактире, где для него держали отдельный стол и, быть может, прогулку по книжным лавкам Невского проспекта. Рождественский сочельник он собирался провести у матушки. Наверняка будет приглашена очередная «выгодная партия». Что ж, вдруг она окажется «великой любовью».

Мысленно обозрев план дня, которого, по правде, не было вовсе, Ванзаров повернулся на бок и блаженно потянулся. На самом деле это и было тихое мужское счастье: все есть, никому ничего не должен, никто не тиранит, делай что хочешь, и свободы вдоволь. Одно плохо – скучно.

Дверной звонок тренькнул дряблым языком. Ванзаров не ждал никого, клиентов особенно. Он счел разумным, что могли доставить приглашение на рождественский бал Министерства внутренних дел, на который его обещали позвать. Бал этот собирал все лучшие силы борцов со злодеями не только российских, но и со всей Европы. Получив приглашение, а с ним шанс посетить рождественские гулянья в России, любой полицейский от Португалии до Германии считал это выигрышным билетом и никогда не отказывался.

Бодро вскочив, в три прыжка он оказался у двери и открыл замок. На пороге стоял посыльный, облепленный снегом так густо, что плечи его побелели. Снег запорошил пальтишко, повис на сумке с ремнем через плечо и облепил ботинки. Нос его торчал над перекрестьем лямок башлыка, а на самом кончике виднелся жирный прыщ с волосиной. Лицо пряталось за рукавами башлыка, но румянец щек был заметен. Глаза его трудно было разобрать. Посыльный изверг облако пара и простуженным голосом осведомился, господин ли Ванзаров перед ним, что господин Ванзаров непременно подтвердил. Ему протянули конверт плотной бумаги и блокнот для росписи. Черкнув подпись заледеневшим карандашом, Ванзаров предложил служебному страдальцу погреться чаем, от чего тот вежливо отказался. Посыльный кое-как отдал поклон и вперевалку пошлепал по лестнице. Кургузое пальтишко бедолаге было мало.

Вернувшись на диван, Ванзаров осмотрел конверт, мало похожий на министерский: не нашлось ни герба, ни служебного заголовка. Напротив, бумага дорогая, не казенная. Аккуратно разорвав конверт по краю, Ванзаров встряхнул его. На пол выскользнул почтовый конверт, на котором каллиграфическим почерком было выведено:

«Г-ну Ванзарову лично в руки»

Не будучи знатоком балов, можно было догадаться, что приглашения так не посылают. Не поленившись встать за канцелярским ножом, Ванзаров теперь уже аккуратно поддел и вскрыл заклейку. В конверте виднелась писчая бумага, сложенная вдвое. Развернутый лист содержал краткое письмо:

«Глубокоуважаемый господин Ванзаров! Исключительные обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам с просьбой. Злоумышленники хотят погубить мою жизнь, и я знаю, что они добьются своего, если им не помешать. Ваша помощь необходима крайне срочно. От этого зависит моя жизнь и, возможно, жизнь близких мне людей. Поверьте, все очень серьезно. Я рискую буквально каждую минуту. Прошу Вас не откладывая приехать ближайшим поездом в сестрорецкий «Курорт» и защитить мою жизнь, предприняв все возможное, чтобы опередить и обнаружить злодея. Прошу Вас, остановите убийцу! За Ваши хлопоты прилагаю чек, которым Вы можете воспользоваться в любом случае, даже если не откликнитесь на мой призыв о помощи…»

Ванзаров взглянул на цифру, которая была вписана в квиток Сибирского торгового банка, конторы с безупречной репутаций. Для неизвестного частного сыщика сумма была исключительной: в кассе можно было забрать десять тысяч рублей! Раз в пять, а то и в десять больше привычного вознаграждения. Ванзаров вернулся к письму:

«…Надеюсь, что сумма не покажется Вам оскорбительной. В противном случае или в случае излишних хлопот с Вашей стороны она будет удвоена. Обратиться к Вам рекомендовали мои друзья…»

Далее следовали фамилии тех небедных жертв, которым была оказана помощь частным образом. Заканчивалось письмо призывом:

«Умоляю Вас не откзать в помощи и спасти меня! Кроме Вас, у меня нет другой надежды! Полагаюсь на Вашу сердечность!»

Оба конверта и подпись на чеке были внимательно изучены. Это дало немного. Ванзаров пожалел, что не заставил курьера заглянуть: как раз появилось несколько вопросов. Как видно, придется задать их автору. Справочник железнодорожных вокзалов столицы нашелся под восьмым томом собрания сочинений Шекспира, издания Венгерова, с золоченой обложкой и чудесным подбором иллюстраций.

По зимнему расписанию ближайший поезд отправлялся на Сестрорецк с Приморского вокзала через час. Зимой бегает один вагончик, больше пассажиров не набрать, но места свободные всяко найдутся. А вот времени – только-только, чтобы собраться и доехать. Сколько извозчик запросит, чтобы в такую метель тащиться на другой конец города через зимнюю переправу по Неве? Наверняка сдерет полтинник, разбойник…

Ванзаров все еще не мог отвыкнуть от привычки экономить на извозчиках: денег, выдаваемых на служебные разъезды в сыске, всегда не хватало, он доплачивал своими.

Прикинув, что с вероятной бедой успеет разобраться до вечера, или его клиенту будет уже все равно, он не стал беспокоить чемодан, а выбрал в платяном шкафу свежую сорочку. Для зимы в магазине готового платья была куплена давняя мечта: дорожный костюм отличного английского твида. Конечно, братец Борис залился омерзительным смехом, увидев его в клетчатом наряде. Ванзарову твид нравился: тепло, мягко, уютно.

Он только застегнул пуговицу на манжете, когда колокольчик ожил. Кто бы это мог быть? Гости по утрам не ходят. Вдруг случилось маленькое чудо, и посыльный вздумал вернуться к самовару и чайнику. Чего не бывает перед Рождеством.

3

Записная книжка Г. П.

Помня ваше милое любопытство, дорогая Агата, как вы всегда старательно мучили меня расспросами и подробностями моей скучной службы, посчитал нужным сохранить для вас все подробности моего необычного путешествия. Представляю, как, заехав как-нибудь ко мне погостить, вы приметесь за эти записки и станете терзать меня своими вопросами, впрочем, всегда точными и умными, что делает вам честь.

Итак, наше полицейское управление получило вожделенный конверт. Мой начальник был так добр, что отказался от соблазна и вручил его мне с напутственным словом и долгожданным отпуском. Не могу сказать, что эта награда досталась мне незаслуженно. Вы знаете, милая Агата, что ваш покорный слуга имеет некоторые способности в полицейском сыске, и еще ни одному преступнику не удавалось провести меня, а тем более победить. Скромность – это важная добродетель, но порой она бывает излишней. В этом случае я посчитал, что могу избавить себя от мучений, предлагая счастливый билет своим сослуживцам, добившимся куда меньших успехов, чем я. Мой добрый начальник вдобавок наградил меня отпуском на месяц, что не так уж и много, если считать дорогу туда и обратно.

Собрав нехитрые пожитки путешественника, из которых особого присмотра требовал парадный мундир, в котором обязан быть на балу, я без особых приключений добрался до Берлина и там уже пересел на поезд до Петербурга. Не буду утомлять вас, дорогая Агата, подробностями путешествия по железной дороге. К сожалению, мне нечего сказать. Весь путь от русско-германской границы – это монотонная перемена белых полей на черную ночь и обратно. Ничего, кроме занесенных по самую крышу полустанков, я не заметил. Уныние снега столь гнетуще, что я вынужден был опустошить походную фляжку коньяка. Начинаешь понимать русских, почему они так беспробудно пьют. Однако очерк нравов этой гигантской империи не входит в мои планы.

Наконец, после трех дней черно-белой дороги, поезд прибыл в столицу России. Вокзал показался мне отвечающим духу страны: огромный и неудобный. На перроне меня встретил милый молодой человек, плохо говоривший по-французски, но с хорошими манерами. Он отвез меня в гостиницу «Эрмитаж» и поселил в одном из лучших номеров. Должен быть справедливым: русская роскошь несколько оглушает. Но к ней быстро привыкаешь. Молодой человек обещал лично заехать в день бала и сопроводить меня во дворец, где должно произойти это волнующее событие. Такая забота о гостях делает честь русскому министерству полиции. Как видно, они хотят составить о себе лучшее мнение, чем бытующее о них в Европе.

Кроме вежливости, мой юный друг передал конверт с русскими рублями, которые назвал «суточным довольствием», пояснив, что иностранным гостям министерства полагается денежное вознаграждение за каждый день пребывания в столице. Это было чрезвычайно мило. Как вы знаете, дорогая Агата, я несколько стеснен в средствах, что заставляет вести экономный образ жизни. Теперь я смогу привезти домой небольшие русские сувениры.

Молодой чиновник, он назвал свой чин «коллежский исполнитель», напомнил, что бал через три дня, пожелал хорошо провести время и обещал навестить меня с утра в день торжества. От него я получил ценный совет держать в строгости местных извозчиков, которые, как он выразился, «дерут три шкуры» с иностранных гостей. Наконец я был предоставлен сам себе. Я намеревался прогуляться пешком, но снег и тьма были столь неукротимы, что мне пришлось изучать город из окна. К сожалению, кроме черноты, в нем не было ничего. Что тут поделать? Я отправился обедать в ресторан отеля. Обед вышел в целом недурен, если не считать некоторого кислого вкуса во всех русских блюдах.

Когда я возвращался в номер, ко мне обратился портье и сообщил, что меня ожидает дама. Я спросил, не ошибся ли он: знакомых в России у меня нет. Портье уверил, что дама ожидает именно меня. Скорее заинтригованный, я заглянул в холл, уставленный пальмами не хуже ботанического сада. Дама была средних лет, довольно милая, одетая со вкусом, в пышной меховой накидке. Она казалась взволнованной. Я спросил, что ей угодно. Обратившись ко мне по имени, она стала умолять оказать ей помощь. У нее случилось несчастье, с которым она не может идти в полицию. Нельзя было не поверить, что дама находится в затруднении. Как истинный джентльмен, я считаю своим долгом помогать всем дамам, когда им требуется моя помощь.

Я спросил, почему она решила обратиться именно ко мне. Дама пояснила, что ее муж, служащий в министерстве полиции в высоком чине, отзывался обо мне с восторгом, как о лучшем сыщике Европы. Когда же она узнала от мужа, что я прибываю на бал, то решилась на отчаянный шаг. Не скрою, дорогая Агата, мне было лестно, что слава о моих скромных успехах достигла даже России. Дама принялась объяснять, что дело столь деликатное, что она не только не может попросить своего мужа, но и вообще обратиться в полицию. А частных сыщиков в России нет.

Услуга, о которой меня просили, заключалась в том, что у ее ближайшей подруги пропала ценная вещь. Круг подозреваемых узок, все они соберутся в одном месте. Мне надо поехать туда и найти пропавшую вещицу, которая наверняка будет у похитителя. За выполнение частного поручения дама немедленно предложила мне столь крупное вознаграждение, что я обязан был спросить: не лучше ли на эти деньги купить похожую вещь? Дама категорически возразила: пропавшая драгоценность – с историей, которую не купить ни за какие деньги. Она была столь настойчива, что вручила мне не только конверт с гонораром, выплаченным вперед, но и билет на поезд до какого-то городка с чудовищным названием «Ses-to-rie-tschki Ku-ro-rt». Дама уверяла, что мне с моим талантом потребуется от силы день или два, так что я вполне успею на бал. Я дал слово помочь несчастной. За что бы награжден жарким поцелуем. К счастью, в щеку. О, эти русские нравы!

Поезд отправлялся с утра. Верный своему долгу, я прибыл на вокзал, название которого не в состоянии не только выговорить, но даже написать. Что-то варварское: «стыр-дыр-рыр». Снег валил такой, что казался плотным туманом.

Вокзалом называлось шаткое деревянное строение, как на глухой станции где-нибудь в Эльзасе. Перрона не было. Вместо него пассажирам предлагался ледяной настил с топтаным снегом, на котором я еле удержался, чтобы не изобразить кульбит. Одинокий вагон в составе произвел особое впечатление. Это убогая, узкая, неудобная коробка, по какому-то недоразумению перевозящая людей. Вагон первого класса оказался общим вагоном, в котором из всех удобств были сидячие диваны. Натоплено было столь жарко, что окна густо покрывала морозная наледь. Помня о слове джентльмена, я решил стерпеть все. Тем более гонорар во многом искупал мои мучения.

К отправлению я прибыл первым. Все-таки дисциплина – это то, что позволяет обыгрывать противника еще до того, как он об этом догадался. Для этого также нужны постоянная тренировка мозговых извилин и практика исследования характеров. Время предстоящего пути лучше всего потратить на изучение местных персонажей. Надеюсь, что русские все же мало отличаются от цивилизованных европейцев.

Я выбрал место, которое дало обзор на весь вагон. Надев пенсне, я занял руки газетой, чтобы наблюдения мои были незаметны. Первыми в вагон зашла семья во главе с господином в пальто с богатым меховым воротником. На вид ему было менее пятидесяти, выглядит благообразно. Здоровье его оставляет желать лучшего: он сильно подкашливал. На чахотку это не похоже, но все равно не люблю находиться с больными в закрытом помещении. С господином была женщина примерно его лет, скорее родственница, наверняка не жена. А также пожилая дама в чудовищной меховой накидке, словно целиком снятой шкуре медведя. Но вот дочь этого господина исключительно хороша. Строгость, даже некоторая суровость, не портила ее очаровательного лица. Я услышал, что отец обращается к ней: Марго. Она бросила на меня короткий взгляд, я вежливо поклонился, но она не сочла нужным ответить. Быть может, в России так принято.

После них в купе вошла семейная пара довольно моложавого вида. Дама была одета вульгарно и вызывающе, что же до ее мужа, это совершенно серый, невыразительный тип. За ними в вагон ворвался господин невысокого роста и чрезвычайно веселого нрава, вероятно, друг семейного господина. Присев рядом с дамами, он принялся балагурить по-русски, что, впрочем, оставило Марго равнодушной.

Далее в вагон прошел щуплый пожилой господин, прижимавший к груди обширную папку для бумаг. У нас такой тип выражает принадлежность к миру законников: адвокатам и нотариусам. Следом за ним пробрался довольно плотный мужчина в скромном костюме и зимнем пальто. Примечателен он тщательно выбритой головой и при этом обильной растительностью на лице. На жилетке у него болталась цепочка, одним видом кричавшая о фальшивом золоте.

До отправления оставалось не более пяти минут, когда в вагон вошел, а скорее вплыл господин в распахнутой собольей шубе, под которой виднелся костюм французского портного, с перстнями на пальцах и брильянтовой заколкой в галстуке. За ним еле переставлял ноги под тяжестью чемоданов довольно юный камердинер. Надменный господин, ни на кого не глядя, занял два дивана, предоставил своему слуге снять с себя шубу и позаботиться об остальном. Скажу вам, дорогая Агата, нет ничего омерзительнее русского барства, дикого и надменного.

Паровоз дал гудок, когда торопливо вошел довольно плотный господин без вещей. Он быстро огляделся и выбрал самый дальний от меня диван, в противоположном конце вагона. Отличался густыми усами, я бы сказал, кошачьего вида, какие, вероятно, нравятся местным глупым барышням. У нас его персона вызвала бы скорее улыбки, чем уважение.

Вагон отчаянно дернулся, так, что я чуть не выронил пенсне, замер и стал двигаться. Визг колес был так силен, словно их не смазывали с самого рождения. Поезд уже набирал ход, когда к нему бросился моложавый господин в полушубке. Кондуктор открыл дверь, и господин лихо прыгнул на подножку. Лицо его раскраснелось, от него валил пар, как видно, он приложил все усилия, чтобы не опоздать. И это ему удалось. Найдя свободный диван, он сбросил полушубок и плюхнулся, все еще тяжело дыша.

За вагонным окном бушевала снежная мгла. Трудно понять, откуда в этой стране столько снега. Но эти размышления, удобные для уютной гостиной, здесь были неуместны. Я тщательно и неторопливо составлял для себя психологические портреты, стараясь замечать мельчайшие детали их поведения, и даже слова, смысл которых был мне непонятен.

Мне кажется, всех этих людей объединяет нечто большее, чем случайная встреча в зимнем вагоне. Тут явно что-то скрывается. Надеюсь, что мое умение делать выводы и видеть скрытое позволит определить похитителя и вернуть украденное. Если не случится чего-то еще. И хоть я не верю в предчувствие, как много раз говорил вам, дорогая Агата, но атмосфера этого ужасного вагона, буря за окном, духота и хмурые лица русских невольно подталкивали к мрачным размышлениям.

Я намечал линию своего поведения среди людей, вероятно, не говорящих по-французски, когда поезд замедлил ход, вздрогнул и остановился среди снежного ада…

4

Нежданный гость терпеливо ждал, когда ему позволят войти. Что само по себе было маленьким чудом, не говоря о появлении в такой час. Не обращая внимания на взгляд, не суливший хозяину ничего хорошего, Ванзаров придирчиво осматривал пальто, шляпу и ботинки.

– Для роста рогов у меня почвы не имеется, а крылья отрастить непозволительно, – заметил гость, все еще недопущенный в тепло дома. – Так что вы там ищете, Ванзаров?

В голосе его слышалось нешуточное раздражение.

– Аполлон Григорьевич, пешком шли?

– Прогулялся с Гороховой, – последовал ответ. – Погода чудесная, так и метет… Так я могу наконец…

– Значит, минут десять…

– Бегом даже к вам не побегу, бесценный друг. Знал бы, что так встретите…

– Снег засыпал, но вы его… Стряхнули в парадной…

– Поразительное открытие! Как вы догадались? Гениально…

– Человек, пришедший со снегопада, так и должен поступить…

– Эксперименты на мне ставите? Ну так я вам не…

Гость, повернувший к лестнице, был пойман за рукав и дал себя втянуть в квартиру. Подобное обращение он готов был стерпеть только от одного человека во всей вселенной и окрестностях.

Великий и ужасный Лебедев был не только гением криминалистики, что признавала вся Европа, но обладал самым страшным, мерзким, скандальным и вспыльчивым характером. Выходки которого терпеливо сносил Департамент полиции.

Обладая безграничными знаниями во всех отраслях научных методов раскрытия преступлений, Лебедев был не менее щедро награжден природой богатырским телом и бешеным нравом, не терпевшим дураков всех видов. Что ставило большинство чиновников департамента в безнадежное положение. Ходили легенды, как однажды он вырвал папиросу из губ начальника департамента, позволившего себе закурить на месте преступления, или про несчастного пристава, перечившего ему, за что тот оказался выброшенным в реку Мойку, неглубокую, но грязную. Начальство старалось лишний раз не беспокоить гения, а вот несчастным полицейским приставам, околоточным и городовым деваться было некуда: они вынуждены были вызывать криминалиста на место совершенного преступления. Служивым оставалось только молиться, чтобы пронесло нелегкую. Но часто не проносило.

К Ванзарову Лебедев испытывал трудно объяснимое логикой чувство восхищения умом и талантом. Между ними было не менее двадцати лет разницы, но в общении они держались сложноуловимого кодекса взаимного уважения. Лебедев сильно горевал, узнав первым, что Ванзаров подал в отставку, и заявил, что последняя надежда Департамента полиции превратиться из сборища идиотов в эффективное оружие борьбы с преступностью потеряна навсегда. Говорил об этом громко и при любом удобном случае. Ванзаров ни разу не посмел обеспокоить друга в своих частных практиках, даже когда это было чрезвычайно нужно. Он знал, что Аполлон Григорьевич будет поставлен перед трудным выбором: отказать другу нельзя, но и работать на сторону государственному чиновнику, статскому советнику, было неприлично. Тяжкий выбор – это не то, чем надо проверять мужскую дружбу. Лебедев никогда бы не признался, но в душе он был крайне признателен другу за такую чуткость.

Не прекратив одевания, Ванзаров демонстративно посмотрел на часы.

– На бал рано одеваться, – сказал Аполлон Григорьевич, кидая на стол серый министерский конверт. – Вот, подлизываются, приглашение велели передать…

– Благодарю, – ответил Ванзаров, заправляя сорочку. – В ресторан «Европейской» сегодня обедать не поеду. Никак не могу. Очень жаль. Вчера было чудесно.

Дружба порой требует взять грех на душу. Он не стал критиковать вчерашний обед, который превратился в лекцию о новейших достижениях криминалистки одного великого криминалиста, которыми требовалось восторгаться. Лебедеву порой нужен был сеанс детской лести. Водка и отличная кухня облегчали нелегкую задачу. Но меру надо знать…

– А куда это собрались? В такую погоду или нетрезвых барышень на «лихачах» катать, или в бане сидеть. Вы что выбрали?

– На денек съездить в Сестрорецк…

На лице Аполлона Григорьевича образовалось выражение, в котором удивлению не хватило границ.

– Опять?

– Довольно расплывчатый тезис, как я полагаю.

– Тезис! Фуф! В прошлый раз, года четыре назад, ваша поездка в Сестрорецк закончилась горой трупов и прочими радостями…[4] Жуткое место, аж дрожь пробирает… – Лебедев вальяжно повел плечами.

– Думаю, в этот раз обойдемся без трупов. В крайнем случае: один-два, не больше, – сказал Ванзаров, натягивая твидовый пиджак и стараясь не смотреть на гостя, примерно зная, чего от него ожидать.

Аполлон Григорьевич ожидания оправдал: высказался бурно и цветисто о мозгах тех, кто уходит в отставку по собственной дури и становится похож на английского туриста. За неимением времени и за прочими не менее важными причинами Ванзаров на провокацию не поддался, но выводы сделал: там, в вершинах Департамента, настоятельно просили Лебедева намеком или напрямик убедить «его» вернуться. Что было в целом приятно.

– Да, кстати… – опомнился Лебедев. – Для чего мариновали меня на лестничной клетке?

– Был у меня утренний гость, который забыл, что настоящий посыльный старается стряхнуть снег сразу, как только входит в дом: растает, затечет за шиворот, а ему еще весь день бегать… Нелогичное поведение. Проверял на вас.

– Психологику свою драгоценную на безобидных вестовых оттачиваете?

– Психологика не требует заточки, она опасна, как бритва, – сказал Ванзаров, осторожно глядясь в зеркало. Что-то ему перестал нравиться этот удобный клетчатый костюм… Не так как-то он в нем выглядит, солидности той не хватает. Но времени переодеваться нет.

– А что принес подозрительный тип?

Ванзаров протянул сложенный лист, который уже устроился в боковом кармане мягкого и удобного пиджака в клетку.

Аполлон Григорьевич изучил послание и не выразил глубоких чувств.

– Выгодное дельце? – только спросил он. – Да и так ясно, что выгодное. Раз потащились в такую погоду в адские недра Сестрорецка…

– То есть ничего необычного вам в глаза не бросилось, – Ванзаров откровенно взглянул на карманные часы, делая совсем прозрачный намек. Лебедев ничего не заметил.

– Почерк каллиграфический, каждая буква выведена как рукой художника…

– Характер даже вы не сможете определить.

Лебедев замялся, словно не хотел вступать на шаткую дорожку.

– Шанс ошибки велик, – сообщил он.

– Благодарю, совершенно согласен. Это все?

– Бумага дорогая… Да ну вас! А что нам скажет острейшая госпожа психологика?

При всем научном складе ума Лебедев испытывал трудно объяснимую ревность к методу, который Ванзаров начал испытывать давно, но рассказал об этом только близкому другу. О чем не раз уже пожалел. Суть метода была простая и понятная: выводить логику поступков из логики характера человека. Несмотря на то что психологика изобличила не одного злодея, когда Ванзаров служил в сыскной полиции, да и частной практике без нее было как без рук, Лебедев упорно не признавал метод, считал его не методом вовсе, а лженаукой и при любом удобном и неудобном случае высказывал другу все, что думает. Ревность, что тут поделать…

– Она задаст как минимум три вопроса о трех странных фактах, – сказал Ванзаров, отправляясь в прихожую.

– Три? – в сомнении повторил Лебедев. – Пропустите один – отберу приглашение.

– Во-первых, человек в состоянии, близком к панике, пишет ровным, спокойным каллиграфическим почерком…

Аполлон Григорьевич признал, что этот вопрос нельзя просто так отбросить.

– Дальше! – потребовал он.

– Если у автора письма каллиграфический почерк, он или опытный письмоводитель, или художник. Откуда у него круг знакомых среди… ну, неважно кого, и безграничные финансовые средства.

– Еще что?

– Самое простое: не показалось странным, что некий господин просит спасти его, при этом не упоминает своего имени. Кого я должен спасти от смерти?

– Вы знаете автора записки?

– Он полагает, что его я знаю…

– Зачем же едете?

– Любопытство – мой порок. Не могу спать, пока не узнаю ответы…

Аполлон Григорьевич накинул на плечи могучее пальто.

– Ладно, убедили, пошли ловить извозчика…

Это было истинное чудо. Великий криминалист славился тем, что умел раздобыть пролетку в любое время и в любом месте столицы. Как ему это удавалось, было самой большой тайной, на которую чиновники департамента держали пари. Ванзаров и сам не мог найти логичного объяснения маленькому чуду: стоило Лебедеву свистнуть, как из-под земли являлся извозчик. Так и случилось. После могучего посвиста из снежной мглы выехал извозчик и даже сторговался на божескую цену.

– Вы там осторожней… – хмуро сказал Лебедев, хоть и не добавил: «без меня». – Не геройствуйте. Глупо погибать за деньги. То ли дело на службе…

– Не собираюсь погибать, меня на бал пригласили, – ответил Ванзаров. – Да и то надеюсь, к утру вернусь.

– Если не вернетесь, приеду спасать, – сказал Аполлон Григорьевич, крепко пожимая ладонь Ванзарова. – Ох, не к добру это…

Криминалист смотрел вслед пролетке, пока не растаял в снежной круговерти. Ванзаров плотнее закрылся одеялом и подумал, что напрасно пренебрегает оружием. «Браунинг» в кармане – не лишний при поездке в неизвестность.

5

Разыскной рапорт № 1

Ваше превосходительство!

Применяя тактику, описанную мне при получении данного задания, приступаю к составлению подробных рапортов, с описанием любых деталей, а также фактов, а также личных наблюдений, могущих быть полезными для проводимого розыска. Основная поставленная мне задача заключается в проведении наблюдения за объектом, которому была присвоена оперативная кличка Джокер. В связи с выбытием прежнего агента объект был принят мною без необходимой подготовки, с ходу. О последних наблюдениях могу сообщить следующее.

За последнюю неделю Джокер поменял более трех гостиниц. В новоизбранной он проживает не более двух суток, после чего непременно съезжает в другую. Причину такого непостоянства выявить пока не удалось. Распорядок дня его имеет привычный уклад. Утром он завтракает в ресторане отеля проживания, после чего отправляется на прогулку по городу, где я вынужден постоянно вести за ним наблюдение. Надо сказать, что объект не занимается ничем, то есть не имеет никаких встреч, а чаще всего проводит время в дорогих магазинах Пассажа и Гостиного Двора. Выбор покупок его достаточно широк, чтобы привести его полностью. После прогулки Джокер возвращается часам к семи в гостиницу, где обедает в частном кабинете, насколько я могу судить, всегда в одиночестве. После обеда он отправляется в номер и уже не выходит, насколько мне удалось установить. Шанса ознакомиться с его вещами у меня пока не было.

Вечером декабря 22-го Джокер вновь переехал, на сей раз в гостиницу «Европейская», где привычно отправился на ужин в ресторане гостиницы. Им был снят отдельный кабинет. Был ли в нем Джокер один, установить не удалось. После продолжительного наблюдения в занимаемой позиции за столиком ресторана, с которого просматривалась дверь кабинета, было установлено, что кабинет пуст и наблюдаемый объект покинул его ранее, очевидно, воспользовавшись другим выходом. Номер, в котором он остановился, мне удалось выяснить после некоторого разговора с портье. Вообще должен отметить мою способность к общению с простыми людьми, у которых я взываю особую доверительность. Портье был указан номер на втором этаже. Выбрав момент, когда коридор был пуст, я осмотрел номер в замочную скважину. Дополнительные детали установить не удалось по причине ключа в замочной скважине.

Мною было принято решение снять соседний номер, чтобы не выпускать объект из поля наблюдения. Номер на ночь обошелся мне в пять рублей, о чем прилагаю квитанцию. На ночь я оставил дверь незакрытой, чтобы постоянно держать под наблюдением номер объекта. До пяти утра Джокер вел себя покойно, из его номера не раздавалось шума, он не требовал чаю или прочих гостиничных развлечений. Половой, остановленный мною, после душевного разговора признался, что номер сей не обслуживает, у господина свой слуга имеется.

Около шести утра по причине усталости я погрузился в чуткий сон, чтобы немного набраться сил перед предстоящим днем. Около девяти утра я был разбужен шумом: половой делал уборку в номере. Я хотел воспользоваться шансом, чтобы осмотреть его вещи, но оказалось, что господин со слугой уже с полчаса как уехали. Направление их поездки портье было неизвестно. Путем доброжелательного разговора с половым удалось выяснить, что постоялец, вероятнее всего, отбыл на Приморский вокзал. Так слышал половой.

Практически в безнадежной ситуации мне удалось отыскать извозчика и за три рубля домчаться до вокзала, когда паровоз уже дал гудок на отправление. Покупать билеты в кассе не было никакой возможности. На отходящий поезд я запрыгнул уже на подножку, заплатив проводнику рубль. После чего вошел в вагон.

В вагоне находилось довольно много пассажиров. Мой объект наблюдения расположился в самом дальнем от меня конце вагона. Предполагаю, что среди присутствующих может находиться его сообщник. Опишу пассажиров по мере их расположения. В наличии имеется: приземистый старичок со старинным портфелем для бумаг, в котором можно разместить что угодно. Далее: господин с бритым налысо черепом и обширной бородой исключительно кроткого вида. Далее: семейная пара с очень милой дамой, которая строила мне глазки. После них: семейный табор, состоящий из главы семейства, пожилой дамы, дамы в летах и очаровательного юного создания, от которого трудно отвести глаз. Также рядом с ними вертелся молодящийся господин развязного нрава. Напротив меня сидел довольно плотный мужчина в английском дорожном костюме. Узнал его по исключительно вызывающим усам, однако к делу, скорее всего, отношения он не имеет. Наибольшую подозрительность у меня вызвал невысокий полный господин. По виду – иностранец. Невысокий, округлый, с мелкими усиками-стрелочками, при этом взгляд цепкий, подозрительный, разбойный. Характеризую его крайне подозрительной личностью.

Подозрения мои усилило то обстоятельство, что этот коротышка обменялся несколькими многозначительными взглядами с Джокером, что не укрылось от моего внимания. Располагаясь ближе всего к семейному господину и его веселому спутнику, я смог разобрать тему их разговора. Речь шла о предстоящем турнире, на который оба господина, как было понятно, отправлялись. Это обстоятельство заставило меня по-новому взглянуть на них и их спутниц. Нельзя исключить, что они далеко не мирные и законопослушные обыватели. В бытностью мою на службе нагляделся подобных субъектов достаточно. Полагаю, что наличие этих лиц в одном вагоне с Джокером не может быть случайным, но, какова их истинная роль, предстоит выяснить.

Я полагал, что дорога займет не более часа, однако ближе к концу пути случилось происшествие, которого невозможно было ожидать.

Отдельного жандармского корпуса ротмистр (в отставке) Францевич

6

Новый пассажир вошел в вагон и, тщательно выбирая место, прошелся по узкому проходу меж диванчиков до самого конца. Его появление, безусловно, не осталось незамеченным. Каждый, мимо кого он пробирался, оценивал его фигуру и наряд, видневшийся под распахнутым пальто. Пассажир без багажа, что для пригородного поезда не такая уж диковинка зимой, когда нет дачной обузы с продуктами и кульками, вызвал некоторый интерес у дам и полное равнодушие у мужчин: случайный незнакомец, на вежливую улыбку которого можно не отвечать.

Никто не подал вида, что знает или узнает Ванзарова. Он придирчиво следил за мельчайшими движениями мимики и глаз, которые могли говорить о многом и разном, тщательно собранными в копилке психологики. Но вынужден был признать, что никакой реакции его развязанное поведение не вызвало. Кажется, одна дама средних лет, крикливо одетая, сочла, что этот крепыш навеселе, и что-то такое шепнула на уху мужу.

Идея была изящной, но ошибочной: если Ванзарова просили добраться именно поездом, причем единственным в этот день, тому была веская причина. Самая логичная и простая: автор письма должен был ехать в этом вагоне. Трудно предположить, что человек в опасности кинется на шею своему защитнику прилюдно. Скорее всего, он подаст незаметный знак, как-то обозначив себя. Ничего похожего не случилось. Что тоже любопытно. Или адресат дожидается на месте, или спасение опоздало. Был еще теоретический шанс, что жертва заметила убийцу, который тоже рядом, потому вынуждена затаиться. Но это казалось слишком романтичным.

Скорее всего, автора в вагоне не было. Наличные пассажиры ехали, кажется, исключительно по своим скучным делам. Все же одного из них Ванзаров узнал. То, что он оказался в зимнем вагоне, было несколько странным. Господин этот, по роду своей деятельности, предпочитал вообще не покидать контору, в которой просиживал не хуже улитки в ракушке. Причиной тому была нелюбовь к перемене мест или вообще непереносимость суеты. Что для нотариуса Игнатьева было лишним украшением и без того безупречной репутации.

Ванзаров по-приятельски кивнул ему и нацелился на соседний диванчик, чтобы провести дорогу в милой болтовне. Игнатьев насупился, отвернулся к окну, всем видом показывая, что не желает знаться. Получить такую благодарность от человека, которому оказывал мелкие услуги, было неприятно. Но и делать скандал ни к чему. Ванзаров вернулся к тамбуру и устроился в углу.

Вагончик пригородного поезда не отличался комфортом. Даже в первом классе, для чистой публики, сидячие места не разделялись перегородками купе. Что в данной ситуации было чрезвычайно удобно. Можно было наблюдать сколько пожелаешь, в который раз пробуя психологику на прочность.

За окном бушевала вьюга. Снегопад разошелся не на шутку. Поезд тронулся, как обычно, с некоторым усилием и старательно принялся крутить колесами.

К вагону метнулся опоздавший и запрыгнул на подножку на ходу. Сунул благодарность в кулак проводника и плюхнулся на сиденье. Отдышаться ему было трудно, хоть и распахнул овчинный полушубок. Лицо его раскраснелось. Узнать отдаленно знакомую личность не составило труда.

Ванзаров не сталкивался с ним по службе напрямую, но виделся на больших приемах в Министерстве внутренних дел, к которому относились и корпус жандармов, и охранное отделение. В одном из коих числился по штату, а в другом – исправно служил этот бодрый господин. Понять смысл запутанной иерархии чинов и мест службы мог только российский чиновник, с малолетства отдавший свою любовь государственной карьере. Что к Ванзарову не имело никакого отношения. Зато он помнил, как господин этот щеголял в парадном мундире с аксельбантами и мило раскланивался тогда с чиновником сыска. Теперь же предпочел скользнуть взглядом и весь интерес отдать барышне напротив.

Основной принцип психологики, выученный на горьком опыте и насмешках Лебедева, гласил: выводы надо делать не спеша, когда для этого будет конкретный повод. Наличие в вагоне нотариуса и засекреченного жандарма не говорило еще ни о чем. Вернее, поле вариантов было так обширно, что лучше не тратить на него силы. Ванзаров согласился, что куда полезнее убить время, подмечая черты поведения тех, кто трясся по замороженным рельсам. Эта тихая игра была лучшей тренировкой фокуса «я знаю про тебя все», который неотразимо действовал на доверчивых барышень.

Люди были незнакомы, кто они и зачем оказались в вагоне – тоже неизвестно. На этом чистом листе можно было писать что угодно.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Около двух часов ночи,Егор Еремин поставил свою «Ниву» на площадку возле дома, там, где ставил всег...
«На свете найдется немного людей, кто по распутству мог бы сравниться с кардиналом де *** (позвольте...
«Представления некоторых благочестивых особ о ругательствах порой бывают довольно странными. Они воо...
Один из самых известных юмористов в мировой литературе, О. Генри создал уникальную панораму американ...