Когда нет выбора Гусейнова Ольга

Пролог

– Малех, прорубай еще на два метра вниз и чуть правее. Сканер показывает, что там есть полость, а за ней странное затемнение. Большой протяженности…

Высокий массивный мужчина, сидя на складном кресле перед многофункциональной установкой, внимательно следил за красной точкой, медленно движущейся по темному экрану компитеха. В ответ на его замечание из динамиков раздался другой приглушенный мужской голос:

– Странно! Этирей, здесь стена из отрино – боюсь, бур не выдержит и сломается.

Этирей Коба даже привстал от нетерпения. Навис над компитехом, вглядываясь в экран, на котором было сразу несколько изображений: топосъемка поверхности того участка, где они сейчас находились с другом, голографический срез слоев на тысячу метров вглубь, выполненный сканером компитеха с помощью лазерного точечного бурения. И изображение с камеры буровой установки, в которой сейчас находился его коллега Малех Визар.

– Я вижу, она отличается по плотности, но обойти не получится, Малех. Стена из отрино имеет слишком большую протяженность, судя по данным сканера. Причем как в вертикальном направлении, так и в горизонтальном. Сканер не видит границ, значит, размеры…

– Тогда я попробую пробурить: как говорят, вода камень точит. За пять тысяч лет даже отрино может смягчиться – это же не металл…

– Малех, ты сам в это веришь? Не нравится мне твоя затея, и чем дальше, тем больше. Отрино – слишком дорогой, чтобы его в таком количестве использовали просто так. А главное – он не поддается ни смягчению, ни коррозии, и вообще… Странно все это! Слишком мягкая порода, если ты быстро прошел… Бур не может так легко идти. Данные с корабля показывают, что здесь скальные породы с большим содержанием различных металлов и…

– Этирей, не паникуй! Это значит – информация верна и здесь спрятаны несметные богатства. И наличие саркофага из отрино само за себя говорит…

Этирей уже полностью встал, выпрямился, не отрывая задумчивого взгляда от экрана, затем нервно потер затылок, взъерошивая кудрявую каштановую шевелюру.

– Малех, тебе нужно вернуться. Нет смысла так спешить и рисковать. Мы сделаем более подробные и тщательные исследования. Пробурим лазером несколько точечных скважин и…

– Послушай, Этирей, – голос Малеха, звучавший из динамиков компитеха, стал жестким, упрямым и раздраженным, – всю информацию добыл я, операцию подготовил и разработал тоже я. Нашел средства для организации экспедиции. И перед серьезными господами, помогающими нам, отвечать тоже придется мне. Ты что, думаешь, они просто так выделили новейшее оборудование и корабль?

– Почему ты мне не сказал? О «серьезных господах»? – Этирей, услышав друга, озадаченно потер пятерней лицо, чувствуя, как от страха мурашки пробегают по телу. – Я ведь считал, что спонсор – твой научный центр?!

– Этирей, – Малех попытался перебить друга, – это корпорация «Анкон». За ней стоят высшие правительственные чины Саэре и картель…

– Ты очумел, Малех? – вспылил в ответ Этирей. – Ты планировал проверить лишь свою теорию и пару слухов, а в итоге – втянул нас обоих в грязную историю…

– Никуда я нас не втягивал. И наличие отрино это доказывает. Мы на пороге невероятного открытия. Ты мне потом спасибо скажешь за то, что взял тебя в напарники.

– Малех, зараза, двигай назад! Я… – Этирей в бешенстве заорал на компаньона, опираясь внушительными кулаками на панель компитеха, но динамики заполнил шум и скрежет работающего на грани перегрузки бура.

Мужчина тяжело опустился в кресло, чувствуя не только раздражение и страх, но и эмоции своего друга, находящегося глубоко под землей в триановой машине, вгрызающейся в стену саркофага. Тот факт, что Малех не стоял рядом, не играл никакой роли: Этирей – тсарек, и его способность к эмпатии являлась для него даром и проклятием, он мог воспринимать эмоции и немного – чувства окружающих на очень больших расстояниях. Особенно знакомых и близких.

Три недели назад Малех Визар – однокурсник и старинный друг Этирея – появился на пороге его дома и рассказал о том, что нашел ныне пустующие территории крингов. Несколько мертвых планет. Никто точно не знал, почему та закрытая для чужаков, но развитая технически цивилизация вдруг неожиданно прекратила свое существование. Спустя всего пять тысяч лет о ней мало кто помнил, но сумасшедшие археологи, как Малех и Этирей, обожали подобные истории и копались в прошлом в надежде совершить новые открытия. Хотя, скорее, подобно Визару искали древние сокровища.

Сначала тсарек услышал изменение звука буровой установки в динамиках, потом ощутил страх Малеха: видимо, тот испугался, что бур действительно сломается, но затем – облегчение и чувство триумфа накрыли его с головой.

Этирей услышал его радостное восклицание.

– Мы прошли! Невероятно, но наша буровая установка – это нечто. Пробить отрино… Невероятно! Слышишь, Этирей, нам сопутствует удача, и сама судьба приветствует смелых!

– Или там похоронено нечто такое, что даже отрино не выдержал… – тсарек ответил с сомнением и устало покачал головой. Плохое предчувствие и внутренний страх никуда не исчезли. Более того, только усилились, хотя искреннее восхищение буровой установкой заставило поблекнуть негативные чувства, ведь он не только археолог, но и технарь от природы.

– Ты только посмотри, Этирей… Я не верю своим глазам…

Мужчина, находившийся на поверхности, вперился взглядом в монитор, где все отчетливее проступала картинка, которую Малех видел собственными глазами. Световой диод, установленный на буре, освещал широкую площадку, и лучи света разбегались в разные стороны, выхватывая из тьмы новые предметы. Археологи словно по команде восхищенно выдохнули. Перед их глазами предстал мертвый город, который когда-то воздвигли кринги – шестирукие, похожие на крупных грызунов-шурков гуманоиды. Сотни, а может, и тысячи низких домов, построенных из пластиформа, как гласили хроники, в те времена являвшегося очень популярным материалом для любого строительства. Пока пару тысяч лет назад не был изобретен мангуй – «живой и разумный» материал, способный принимать заданную строительными параметрами форму. Мангуй не крошился, не портился со временем, «дышал» и был абсолютно безвредным и хорошо управляемым. Единственное ограничение при использовании – не применим для строительства нежилых объектов, ведь он питался «живым» теплом. Именно поэтому в промышленных целях использовали его синтетические аналоги.

Мысли обоих исследователей прервались, потому что поток воздуха из пробуренной скважины достиг первых строений, и они начали рассыпаться, оседая горстками пыли на грунт.

– Ты видишь? Этирей, что происходит?

Тсарсек молчал, затаив дыхание, наблюдая, как в призрачном голубоватом свете главного диода буровой установки исчезают дома, распадаясь словно иллюзия или голограмма с глюком в программе. Только пыль, оседающая в безмолвном пространстве, доказывала, что это реальность, а не обман.

– Уходи оттуда немедленно, Малех! Слышишь меня? Я сказал, уходи немедленно! Подобное просто так с пластиформом произойти не может, даже спустя десять тысяч лет. А там – закрытое пространство и…

Одна из картинок на компитехе замигала, и в поле зрения буровой установки появился Малех в рабочем скафандре. Из-за пыли его фигура казалась окутанной серым плотным туманом, а бледное лицо с круглыми черными глазами без зрачков, характерными для расы чивасов, в первый момент испугало Этирея: будто привидение показалось. Упертый коллега подошел вплотную к глазку камеры и, в упор глядя на экран, сказал, чеканя слова:

– Мы не можем уйти отсюда с пустыми руками. Иначе меня расчленят, причем в буквальном смысле.

Тсарек, услышав слова друга, побледнел, мысленно даже порадовавшись тому, что решился помогать Визару в его бредовой, как он полагал, затее в последний момент и о его участии никто не знает, но чем звезды не шутят…

– Послушай, Малех! Всего неделя прошла с нашего прибытия на эту даже звездами забытую планету. Нас никто не подгоняет, мы спокойно все выясним, проверим, сделаем замеры и анализы на вирусы, излучения и…

– Этирей, я в защитном костюме, мне никакие вирусы и радиация не страшны. Ты считаешь – я совсем дурак? Ладно, чтобы ты успокоился, сейчас сделаю замеры и пробы и тебе отправлю пневматикой. Принимай и обрабатывай, пока я тут осмотрюсь.

Малех отвернулся от камеры, демонстрируя другу узкую спину и короткие ноги. В годы учебы в высшей академии они не раз смеялись над разницей в телосложении друг друга. Чивасы – щуплые и низкие, а тсареки, наоборот, в большинстве своем – крупные и высокие, по крайней мере, те из них, что остались в живых.

Пару тысяч лет назад по стандартному космическому времени их планета Тсарек погибла: звезда остыла, превратив их дом в ледник. И так немногочисленная раса расселилась по различным мирам, ассимилируясь и теряя свои корни и наследие. Но семья Дор-Тсарек Коба до сих пор имела чистую кровь, не разбавленную другими расами, что только усиливало их способности.

– Малех, ты и так уже наворотил дел и заработал кучу проблем. Я чувствую себя круглым дураком, купившимся на твою сказочку о несметных богатствах и великих открытиях. Я тебя очень прошу – включи наконец свой разум и возвращайся наверх. Обещаю: мы не улетим отсюда, пока не соберем всю информацию об этом месте.

– Этирей, смотри, что я нашел! – чивас, не обращая на слова друга никакого внимания, направил камеру, закрепленную на шлеме скафандра, на странные золотые символы, изображенные на внушительном черном квадрате из сартора.

Этирей замолчал, в душе кляня Малеха за врожденное упрямство, но смиряясь с обстоятельствами. Ведь он слишком давно знал друга и уже привык к его выходкам. Чувствуя, впрочем, за собой вину: сам дурак, раз знал подноготную и характер Визара, но согласился на участие в этой чистой воды авантюре. Теперь оба рискуют, и если чивас – одиночка, то Этирей сейчас боялся за своего ребенка. Его дочь не может потерять отца – единственного родственника – особенно после того, что произошло с ее матерью.

Заметив находку друга, вплотную приблизившегося к квадрату на каменной плите, Этирей пораженно выдохнул. Словно мемориал погибшему городу. Пыль уже потихоньку осела, и там, где раньше стояло множество домов, осталась лишь внушительная каменная глыба из песчаника.

Камера выхватила квадрат, увеличивая изображение символов на мониторе, – и даже носки ботинок от скафандра Малеха продемонстрировала, так близко тот подошел к камню.

Этирей изумленно выдохнул:

– Малех, как ты думаешь – может, здесь проживали самые богатые гуманоиды Вселенной?

– Почему ты спрашиваешь? – голос Малеха был немного хрипловатым от волнения.

– Потому что! Посмотри вокруг – действительно саркофаг. Стены и потолок, как я заметил, – тоже из отрино, чтобы уж наверняка любителей легкой наживы отвадить. А это недешевое удовольствие. За один квадрат из сартора можно выручить столько средств, что вполне хватит выкупить все оборудование и корабль, а они еще и золотом надпись сделали…

– Этирей, как думаешь, что здесь случилось? И интересно, что значит надпись? Да еще на сарторе: металл крайне редкий и слишком дорогой, а тут – такая расточительность… Ведь твой профиль – погибшие цивилизации и мертвые языки. Ты можешь ответить?

Мужчина, смотревший на монитор, замолчал, шаря по квадрату глазами и рассматривая золотую вязь символов, которые, похоже, тоже из-за легкого сквозняка слегка разметало по черной блестящей поверхности. Какая-то подспудная мысль сверлила мозг, но он никак не мог ухватить ее. Потом внимание привлек странный знак-символ. Этирей узнал его и предположил:

– Посмотри, в углу знак седьмой планеты крингов. В хрониках упоминается, что гибель их цивилизации началась именно оттуда. Бескрайние небеса, Малех, миры крингов почти самые закрытые из тех, о которых нам известно. Я тебя еще на Саэре предупреждал: о них почти не сохранилось какой-либо ценной информации. Но… хм-м… ты помнишь, я рассказывал, что перед разразившейся катастрофой у них случился раскол и часть планет решила отделиться от материнской? В итоге их ученые по распоряжению верховного правительства что-то создали для угрозы или принуждения. После чего информации фактически никакой не было, только о гибели миллиардов крингов. Даже их корабли не смогли добраться до соседей. Лишь небольшая часть населения с планеты, самой удаленной от седьмой, выжила. Хотя хроникам тоже безоговорочно верить нельзя. Сам знаешь: тот сказал, другой переврал, следующий еще больше придумал – результат…

С ответом Визар не замедлил, и в его голосе прозвучало едва заметное сомнение вперемешку с непрошибаемым убеждением в своей правоте:

– Не знаю, не знаю, дружище, кто переврал, но легенда, которую я нашел в хрониках, оказалась верна, и сведения, которые десятилетиями кропотливо собирал, тоже оказались достоверны. И наше присутствие здесь это доказывает.

Высказав свое мнение, Малех протянул руку и пальцем, затянутым в перчатку скафандра, провел по черному квадрату из сартора. Обвел золотые символы, выравнивая сместившиеся крупинки, потом плавно переместил руку на камень, погладив его. Этирей в этот момент заметил, как отвалился фрагмент камня в том месте, где его коснулась перчатка друга. Визар на мгновение замер, его рука зависла в сантиметре от каменной поверхности, затем пальцем ткнул в глыбу, проверяя на прочность и твердость. Под ошарашенными взглядами мужчин палец, словно в масло, вошел в каменную глыбу, оставив после себя округлое отверстие с ровными краями.

– Что за черная дыра тут происходит? – спросил Визар свистящим от напряжения голосом.

Этирей, буквально прилипший к экрану компитеха, выдохнул:

– Я сказал тебе уходить оттуда!

Камера, установленная на шлеме, резко метнулась к буру, затем, замерев на мгновение, прошлась по уходящему в темноту пространству мертвого города. Этирею стало понятно, что его слова поселили в душе упрямого чиваса сомнение, но вздох облегчения прервался, стоило ему услышать следующее замечание Малеха:

– Значит, мне следует поторопиться с обследованием территории. А ты можешь заняться расшифровкой символов и анализами проб.

Этирей ничего не ответил, поняв, что убеждать, просить или приказывать Малеху соблюдать осторожность бесполезно. Он молча поудобнее уселся в кресло и приступил к обработке новых данных, поступающих с буровой установки. Чем быстрее он закончит свою работу, тем быстрее оба уберутся отсюда. Еще когда только обследовали планеты со своего корабля и решали детально исследовать именно эту – седьмую и самую дальнюю, в душу закралось нехорошее предчувствие.

Слишком гнетущее впечатление оказывала на психику темно-красная звезда в системе Крингов, а также сама планета, по которой гуляли мощные ветра, молнии и где, как позже выяснилось, города строились глубоко под землей, хотя имелась нормальная, пригодная для жизни на поверхности атмосфера. Вероятно, крингов климат не устраивал…

Малех сходил к установке и методично заполнил землей и воздухом, в котором еще парила пыль от растаявшего города, несколько пластиковых контейнеров. Вернулся в кабину буровой и загрузил все в анализатор.

Запустив программу распознавания знаков и символов, Этирей уперся взглядом в зафиксированную картинку черного квадрата с золотой надписью. Странно, зачем крингам так напрягаться и делать предупреждающую надпись золотой россыпью, да еще на сарторе? Или оно само… Он пока никак не мог поймать мысль, которая все сильнее тревожила, но пока не хотела четко оформиться. Казалось, вот-вот он поймет, о чем его пытается предупредить собственное подсознание.

Краем глаза тсарек следил за картинкой: Малех, пересев на защищенный прозрачным куполом из пластиформа трехколесный кар, обследовал, судя по более подробным данным, появляющимся на экране, периметр саркофага.

Этирей слышал гул двигателя кара, пока чивас ехал вперед, удаляясь по кругу от входа. И вместе с другом изучал окружающее пространство. На мгновение он отвлекся, проверяя работу анализатора, и тут неожиданно раздался ликующий голос Малеха:

– Этирей, Этирей, погляди, что я нашел! Мы богаты! Мы богаты, как боги Квивара.

Тсарек уставился на экран и, осознав увиденное, сглотнул, смачивая внезапно пересохшее горло.

Огромная площадка, уходящая дальше в темноту, была завалена горами золотого песка и сартора. Эти два металла являлись валютой во всех известных мирах и использовались для расчетов между государствами и целыми планетами, хотя и применяли их по-разному: делали дорогостоящие украшения, употребляли в пищу, использовали в промышленности. Были и такие, которым оба металла служили своеобразным переходом в мир иной. Золото и сартор хотели и искали все. И если золото – довольно распространенный металл, то сартор – большая редкость.

Малех резко остановил кар, увидев невероятную картину, и в этот момент слабый поток воздуха поднял пыль. Но не просто пыль! В голубоватом свете засверкали мириады золотых пылинок, создавая сказочный, нереальный вид. Этирей увидел, как неугомонный коллега, вытянув руки вперед, любуется золотой сверкающей пылью, ложащейся на темный скафандр, облепляя и кое-где даже образуя легчайшие драгоценные «горки». А затем ехидно поинтересовался:

– Ты представь, за сколько можно теперь скафандр продать.

Этирей никак не мог осознать размеров богатства, что на них свалилось. Похоже, раньше слитки были разложены согласно массе, размерам и названию, но полки или здание исчезли, и теперь сокровища валялись в пыли. Золотой пыли! Экран за раз не мог отразить все находившееся здесь. Вероятно, тут ранее располагалось центральное хранилище крингов, возможно, даже объединенного правительства.

Из динамика раздался ехидный голос Визара, медленно продвигающегося на каре.

– Хм-м, похоже после нашего возвращения на Саэре…

Раздался странный скрежет, потом изображение камеры замелькало, и шум подсказал Этирею, что его друг кубарем свалился на землю.

Послышалась ругань, затем камера показала вид завалившегося кара: наверняка Малех увлекся и наехал на препятствие. Странно хрипло прокашлявшись, с чувствующимся в голосе недоумением он выругался:

– Крибл побери, что за… – поднялся и выровнял кар. Попытался завести снова, но двигатель не издал ни звука. – Я впервые встречаюсь с подобной поломкой. Эти кары – самые надежные, – прокомментировал он с недоумением в голосе.

Этирея наконец осенило, и одновременно звякнул компитех, привлекая его внимание. Расшифровка надписи на черном квадрате закончилась. Пробежав ее глазами, ученый почувствовал, как кровь отхлынула от лица и сердца. Даже руки заледенели, хотя пять минут назад он чувствовал, как пот течет между лопаток от напряжения даже в условиях функционирования походной климатической установки, которой оборудован их временный наружный блок на поверхности планеты. Раздался еще один сигнал, и на экране появились данные анализатора по пробам, взятым в пещере.

Тсарек безжизненным обреченным голосом произнес:

– Эта планета погибла от излучения д'окра. Расшифровка прошла, анализы готовы. Тот квадрат из сартора – предупреждение любому, что город заражен излучением и вся планета тоже. Все, что здесь находится, заражено. Думаю, цивилизацию крингов уничтожил не вирус. Произошел выброс, и зараженные в панике бежали на корабли и другие планеты их системы.

– Ты-то откуда можешь знать, Этирей? – Малех быстро возвращался пешком к буровой установке, фактически допрашивая коллегу.

– О д’окре немногие знают, информация по нему закрытая, но я одно время работал на правительство. Была ситуация в одной из звездных систем… угроза заражения от пиратов… Не поверишь: станцию, которую захватили те ненормальные, без переговоров уничтожили. Д'окр разрушает любые металлы, и не только, он нарушает внутренние связи и обращает в пыль. Любые металлы, кроме сартора, поэтому сокровище валяется здесь, никому не нужное, в золотой пыли.

– Но прошло свыше пяти тысяч лет… – голос Малеха сейчас звучал испуганно, словно друг просил Этирея его успокоить.

– Без вмешательства дезактивация, по предварительной информации, может занять не менее десяти тысяч лет, и, сам понимаешь, д'окр не настолько хорошо изучили, чтобы говорить о точных данных.

Этирей снова услышал кашель Малеха и продолжил:

– Мы ничего не сможем забрать отсюда. Излучение убьет нас самих, уничтожит наш корабль, а главное – мы погубим миллионы живых, если даже найдем способ забрать это богатство и продать. Медленно уничтожим живые планеты, выпустив на рынок зараженный сартор. Дезактивацию могут провести только очень крупные или работающие на государство компании. Потребуется много времени, сил и средств, но нет гарантии, что сартор станет вновь чистым и безопасным. Думаю, такой проблемой еще никто не озадачивался, особенно с сартором. Слишком дорогостоящее удовольствие даже для военных. – Этирей глубоко вдохнул и закончил: – А еще, сам понимаешь, эти залежи могут стать мощнейшим оружием в руках любого, кто найдет способ обойти местное излучение…

Показавшееся бесконечно долгим молчание и хриплое дыхание Малеха в динамиках… В камере на экране показались очертания буровой установки, и чивас ускорил ход, судя по тому, как запрыгало изображение.

Спустя минуту задумчивого молчания обоих заговорил Малех:

– Прости, Этирей, но я должен признаться. Вчера, когда мы обнаружили затемнение, похожее на саркофаг, я послал сообщение своему доверенному лицу в «Анконе». Просто не утерпел и поторопился хоть как-то успокоить моих кредиторов. Глупо, я понимаю: похоже, мне на роду написано совершать одну глупость за другой. Даже помру от собственной глупости, видимо. Но сейчас менять что-либо поздно…

Малех неожиданно закричал, камера уткнулась в землю и показала, что мужчина уперся руками, затянутыми в материал скафандра, в пыль. Этирей взволнованно вскрикнул:

– Что случилось?

В ответ донеслось чужое тяжелое прерывистое дыхание, а затем сиплый шепот Малеха:

– Судорогой ноги свело… Все мышцы скрутило… Похоже, во мне слишком много металла, дружище, и он взбунтовался.

Этирей странно умоляющим голосом выдохнул, обращаясь к другу:

– Малех, я тебя очень прошу, соберись и дуй к буру. Я сейчас за тобой на каре…

– Нет, дружище! – резко и довольно жестко прервал чивас. – В эту передрягу я сам засунул голову, ты меня предупреждал… Да и сам понимаешь, что я облучен.

– Не важно, Малех, ты пройдешь дезактивацию и…

– Нет, не пройду! – чивас снова прервал уговоры. – И это ты тоже знаешь. Тебе здесь делать нечего, а я еще поборюсь за свою никчемную жизнь… Возможно, небольшой срок моего пребывания здесь… Ну и столько тысячелетий прошло – возможно, интенсивность облучения снизилась… Подготовь мне дезкамеру и отдельную кабинку на поверхности. Пока не определим, насколько все печально…

Малех говорил с трудом, прерываясь, изображение камеры прыгало из-за того, что мужчина шел рывками. Этирей чувствовал боль друга и догадывался, что судороги не прошли и чивас буквально силой преодолевает себя, чтобы сделать следующий шаг. Он в очередной раз упал, и оба услышали звук рвущейся ткани. Малех поднял руку, и камера отразила прореху в скафандре, который до сегодняшнего дня и встречи с д'окром выдерживал любые испытания и славился невероятной крепостью.

Этирей шепотом произнес, на автомате озвучивая мысль:

– Он создан из мягкого металла… а теперь разрушается…

Малех встал, шипя от боли, и, закрыв левой рукой прореху на правом боку, продвигался к буровой. Этирей же сейчас подумал о том, что установка тоже из металла. По всей видимости, саркофаг из отрино – не преграда от черных археологов, а хотя бы минимальная защита от воздействия д'окра. А они ее взломали. Если сам Этирей сейчас на поверхности и возможность его облучения минимальна, то Малех… действительно обречен.

Этирей старался даже не думать сейчас о том, что им делать, если друг выберется из смертельной ловушки. Единственная надежда, что живой организм – это не чистый металл и содержание его в теле не сможет убить Малеха. Он всегда старался даже в безвыходной ситуации оставаться оптимистом.

Камера обрисовала четкий контур буровой установки. Малех наконец добрался и буквально завалился на нее от очередной судороги, скручивающей внутренности и мышцы. Стоя привалившись к корпусу, мужчина пытался справиться с собой.

Этирей напряженно наблюдал за другом. После, почувствовав, как колет в груди, понял, что почти не дышал. Затем его накрыло волной беспросветного отчаяния и смирения, следом пришло чувство обреченности, и тсареку только усилием воли удалось абстрагироваться от чужих эмоций.

Мрачную тишину нарушил голос Малеха, дышавшего через силу и со свистом:

– Этирей, прости меня! Тебе следует быстрее убираться отсюда. Это место проклято темными мощами крибла!

Тсарек устало откинулся на спинку кресла, слушая друга: не важно, что их разделяло несколько сотен метров, он чувствовал его, словно они сейчас сидели рядом.

– Тебе не за что просить прощения, мой друг! – Этирей был краток.

Но Малех, коротко хмыкнув, заставил коллегу похолодеть от последовавшего признания:

– Ошибаешься, Этирей! Если моя судьба уже решена, то о своей тебе придется поволноваться. Я сильно сглупил – даже не представляешь насколько. Так торопился вчера сообщить об успехе куратору экспедиции в «Анконе», что не подумал о важном. Наш сигнал можно будет отследить вплоть до этого сектора… А для такой продвину той корпорации поиски, в отличие от нас, труда не составят… Ты теперь один, и этот корабль…

До Этирея наконец дошел весь спектр грядущих неприятностей. Он подобрался и уже хотел было наорать на Малеха, но гневные слова словно на стену глухую напоролись. Тсарек взглянул на изображение мертвого города: чивас сидел, привалившись к полозьям буровой установки, с безысходной тоской осматривая свою будущую могилу.

Малех между тем продолжил, не дождавшись от друга выговора:

– Корабль оставь где-нибудь на нейтральной территории. Да и шурф, который я пробил, взорви чем-нибудь. Только осторожно, чтобы саркофаг из отрино не повредить еще больше. И замаскируй место нашей посадки и разработки, чтобы с орбиты не заметили. Нечего облегчать им поиски…

Этирей сдавленным голосом спросил, зная ответ, но иррационально надеясь:

– Зачем им сокровище? Если им невозможно воспользоваться? Золото и сартор отсюда не изъять: ведь они сами погибнут при этом…

Малех качнул головой, зашипев от испытываемой боли, а Этирей понял, что судороги добрались до мышц шеи.

– Не глупи, Этирей! Ты всегда был умнее и мудрее меня… Это самое грозное оружие, причем от него невозможно защититься и сразу выявить нельзя. Ты только представь масштабы того, что с помощью д'окра можно будет сделать! Здесь тонны золота и сартора… А ведь всего один из золотых слитков, доставленный на флагманский корабль любого противника, способен уничтожить его, а враги даже не догадаются о причинах, погубивших их военную мощь… А если… – проникновенная речь Малеха прервалась, он закашлялся, и скоро Этирей увидел, как маленький чивас встал и повторно полез в кабинку установки.

В этот раз ему удалось. Скоро Этирей с облегчением услышал звук мощных двигателей. Буровая двинулась по проторенному шурфу в обратный путь.

Этирей бросился готовить дезактиватор, медитек и отдельный бокс, где пострадавший сможет отлежаться. А может и умереть… Технику и большую часть оборудования и прочего имущества он отправил с помощью роботов на корабль. Решил, что останется здесь, пусть и на некотором удалении от Малеха, но все равно максимально близко, чтобы его друг не чувствовал себя одиноким.

Вскоре в смотровое окно Этирей увидел щуплую даже в скафандре фигуру чиваса. Тот предусмотрительно бросил установку в шурфе, чтобы не оставлять следов на поверхности. Затем прозвучал его голос в динамиках компитеха:

– Я буровую внутри оставил на середине пути, после все взорвешь. Второй кар тоже туда отправил.

– Ты молодец, Малех! – ответил Этирей.

Малех же лишь скептически хмыкнул. Он запыхался, устав от тяжелого восхождения и продолжающихся судорог. Но кашлять перестал, стоило ему пройтись и размять мышцы. А тсарека вдруг посетила надежда, что все обойдется. Возможно, инъекции и переливания помогут…

Три дня прошли в борьбе за жизнь Малеха. Потом вышел из строя медитек, затем аппарат для переливания крови. Этирей не отходил от камеры, постоянно разговаривая с другом, поддерживая его и ободряя. На четвертый день у Малеха открылось кровотечение. У чивасов из-за большего содержания меди кровь голубая, вот и сейчас она разливалась жуткими пятнами на бледно-голубых ладонях умирающего.

Несчастный прокомментировал увиденное хриплым усталым голосом:

– Да! Во мне слишком много металлов!

Еще час они просидели вместе, глядя в экраны камер каждый со своей стороны. Этирей чувствовал и видел благодаря камерам, как умирал его друг. К великому сожалению, помочь ему он уже ничем не мог.

Когда все закончилось, тсарек взорвал шурф и место разработок, как ему советовал Малех. Теперь здесь будет могила его друга. С помощью малых орбитальных движков корабля продул всю территорию поверхности, где они несколько дней назад оборудовали закрытую техническую зону, а потом с глубокой скорбью и тяжелым сердцем покинул седьмую планету системы Крингов. Ему предстоял долгий путь домой на планету Саэре, а до этого требовалось замести следы, избавиться от корабля, да так, чтобы о присутствии на нем Этирея никто не узнал. Только таким образом он, возможно, спасет жизнь себе и множеству других разумных.

Глава 1

Передо мной парят высотные здания, широкие, но изящные пешеходные мостики с витыми поручнями, соединяющие дома на разных уровнях. Страховочные дуги транспортных магистралей, под которыми, возможно, уже скоро будут двигаться потоки автокаров. Тенистые аллеи и зеленые пятачки с растениями, которые, кажется, висят прямо в воздухе, хотя на самом деле они будут поддерживаться специальными промышленными тросами… Все, чем я любуюсь сейчас, – это макет одного из районов нового города, стремительно растущего на берегу Тарсы.

Правительство Саэре не жалело денег для строительства города будущего, и мой проект будет среди основных претендентов на победу, а главное – награду в миллион кредитов. У меня аж дух захватывало, стоило только представить, какие будут возможности. Я оторвала взгляд от голограммы, услышав комментарий своего учителя:

– Есения, вы, как всегда, неподражаемы и несравненны! Ваш проект уже прошел отборочный этап, и ректорат нашей академии возлагает на него большие надежды.

Я пыталась сохранить серьезность и степенность, но мое лицо непроизвольно растеклось в счастливой улыбке, а сердце грозило выскочить из груди. Хотя внутри и скопились чужие эмоции, подсказывающие, что не все присутствующие в аудитории студенты так же радуются за мою, пусть пока и призрачную, но победу. Чужая зависть черной самшитовой змеей свернулась в шипящий клубок под сердцем, но за тридцать лет жизни я привыкла, что справедливыми и добросердечными все быть не могут. И научилась строить стену между собой и чужими чувствами и эмоциями, хотя изредка вот такие черные и сильные всплески просачивались за преграду, оставляя во рту привкус горечи.

– Благодарю вас, профессор! Очень надеюсь, что смогу оправдать ваше доверие…

Профессор Виструм – старый сухонький чивас – подошел ко мне и снисходительно и довольно похлопал по предплечью тонкой рукой с голубоватыми жилками. Выше он бы просто не достал: слишком велика между нами разница в росте.

Некоторые студенты насмешливо хмыкнули, хотя давно должны были привыкнуть. Мой рост около ста девяноста сантиметров, да и остальные «габариты» не отличаются хрупкостью и изяществом. Что поделать, я слишком похожа на отца – чистокровного тсарека, и все представители моей расы отличаются внушительными размерами. А вот Виструм сухощав и мелковат даже для чиваса, и даже черты его лица, в силу преклонного возраста, казались заостренными и мелкими. Но профессор любил меня как талантливого ученика и всячески выделял из общей массы.

Огромная прямоугольная аудитория, в которой сегодня проходили лекция и моя презентация, была переполнена светом, придававшем яркости и живости проекту, словно это уже существующие жилые кварталы, а не голограмма учебного проектора.

Мы с профессором продолжали стоять на подиуме перед интерактивной доской. Слегк прикрыв ресницами глаза, я наблюдала за лицами своих однокурсников, выражавшими весь спектр эмоций – от восхищения до неприкрытой злобы. Кто-то вообще к профессиональному конкурсу относился индифферентно, желая лишь получить диплом одного из самых престижных учебных заведений, а кто-то скрывал свои мысли за бесстрастной маской, но под ней бурлили эмоциональные стихии.

Виструм жестом разрешил убрать голограмму и вернуться на свое место. Быстро проделав привычные манипуляции, я тайком выдохнула. Несмотря на то, что считала свою работу действительно профессиональной и качественной, сегодня я все равно сильно волновалась. Учитель удивил меня, предложив продемонстрировать проект всему потоку студентов нашего инженерно-архитектурного факультета. А после объявил, что моя работа прошла сложный отборочный этап, где рассматривались проекты создания будущего прекрасного города. Он явно гордился мной – жаль, не все студенты разделяли его чувства.

Раздался звон колокола, возвестивший об окончании лекции, и в этот момент послышался вибросигнал зума, закрепленного у меня на руке браслетом. Взглянув на данные абонента, я активировала прием, краем глаза наблюдая, как большинство студентов, быстро отправив в сумки учебные планшеты, спешили к выходу.

– Привет, па!

На меня смотрели похожие на мои большие синие глаза. Правда, в папиных сейчас плескались усталость и глубокая печаль. Поэтому я сразу спросила:

– Что-то случилось?

Папа качнул головой с буйной темной кудрявой шевелюрой, потом с мягкой нежной улыбкой, адресованной мне, ответил:

– Нет, Еська, все нормально. Мы чуть позже обсудим новости, и я тебе обо всем подробно расскажу. Вечером буду дома, а ты?

Мой отец – очень известный и уважаемый археолог Этирей Дор-Тсарек Коба – раньше довольно часто отсутствовал дома, но в последние годы отказался от многих проектов, которые велись вне Саэре, предпочитая больше времени проводить со мной – своим единственным ребенком.

– Ты еще спрашиваешь?! Целых два месяца отсутствовал – конечно, я буду дома. Я по тебе та-а-ак соскучилась, ты не представляешь!

Папа улыбнулся, и печаль почти исчезла из его глаз, но продолжала тревожить меня. Не к добру это!

– Я-то как раз могу представить. Сам соскучился по тебе очень-очень! Думаю, попаду домой даже раньше тебя, так что, возможно, порадую свою любимую дочь чем-нибудь вкусненьким.

Мое и так прекрасное настроение взлетело до небес. Послав воздушный поцелуй родителю, я отключилась и буквально выпорхнула из аудитории с намерением найти своего друга, чтобы предупредить об изменениях в наших планах.

На мой звонок Маркус не ответил: так часто бывало, когда он погружался в очередное научное исследование. Он биолог и генетик и ярый фанат своего дела. Год назад закончил академию и сейчас занимается научной работой, о которой не любит распространяться. Иногда даже меня пытался, что называется, разложить по полочкам и выяснить все секреты тсареков. Брал различные анализы и вообще вел иногда себя со мной как с подопытным объектом. Но стоило мне потерять терпение и выйти из себя, тут же забывал о генетике и превращался в самого любящего мужчину. Хотя…

Маркус – из расы рольфов, и слишком глубокие чувства ему не свойственны. По крайней мере, в те редкие случаи, когда я приоткрывала свои ментальные щиты, расслабляясь рядом с ним, от него исходило лишь любопытство и сильный интерес к моей персоне. Пока мне хватало и этого, хотя я надеялась, что со временем его чувства станут сильнее и глубже. Конечно, самолюбие грело, что такой красивый мужчина обратил на меня внимание. Год назад. Кроме того, безусловно, рядом с ним было просто приятно и комфортно, учитывая то обстоятельство, что мы одинакового роста, и телосложением он не подкачал.

А то мне приходилось чувствовать себя неловко, когда изредка пытавшиеся ухаживать за мной мужчины оказывались либо хлипкими ботанами, мечтавшими найти за моей широкой спиной защиту от окружавших недругов, либо тайными мазохистами, либо озабоченными, откровенно западавшими на мою большую грудь.

Личная жизнь всегда была причиной моего внутреннего дискомфорта и неуверенности в себе. Но я не сдавалась. Отец часто говорил, что отчаянье – самый большой грех, потому что отрицает высшие силы, которые способны помочь в самый ответственный момент. Поэтому всегда надо надеяться на лучший исход или чудо, и тогда, возможно, эти самые силы вспомнят о тебе.

Пробежав несколько пролетов лестницы, я оказалась на этаже другого факультета – биолого-химического. От площадки разбегались три коридора с множеством дверей, ведущих в небольшие аудитории и огромные лаборатории.

Академия Саэре находится под патронатом одной из крупнейших в нашей галактике корпораций – «Анкон». Поговаривают, что ее владельцы интересуются всем, что может принести дополнительную прибыль, вхожи в правительственные круги нескольких государств или планет, таких, как Саэре, и в целом постоянно держат руку на пульсе общественной, политической и научной жизни.

Даже я, возможно, получу приз победителя за свой проект именно от «Анкона», ведь это они возводят город на берегу Тарсы.

Вот так, размышляя отчасти о собственном будущем, я шла по коридору, тихонько заглядывая в лаборатории и аудитории в надежде найти Маркуса. Несмотря на свои габариты, я не толстая, а скорее крупная, с полной грудью, узкой, по сравнению с широкими бедрами, талией или, как раньше, в глубокую старину, называли – фигурой в форме песочных часов. Так мне и папа говорил, исподволь поднимая мою низкую самооценку. Из-за этих особенностей фигуры брюки я носила крайне редко и только из эластичных тканей, плотно обхватывающих бедра. А сверху всегда прикрывала их туникой, чтобы народ не смущать. Большая грудь, которая выросла лет десять назад, заставляла меня двигаться плавно, чтобы она не слишком колыхалась при ходьбе, привлекая дополнительное внимание.

Ко всем щедрым выпуклостям и округлостям, а также приличному росту у меня имеется еще один крупный недостаток – волосы. Красивого шоколадного цвета, но, увы, они торчат в разные стороны упругими длинными спиральками. В итоге меня везде много! Начиная с головы и заканчивая совсем не женским размером ступней. Э-эх…

В одной из лабораторий я увидела Маркуса, сидящего на столе, положив ногу на ногу, и разговаривающего со своим коллегой Витасом. Перед тем как войти, поправила кофточку бледно-желтого цвета, плотно облегающую тело, и яркую длинную зеленую юбку, которую особенно любила за то, что та скрадывала объем бедер и невероятным образом делала фигуру тоньше. Взявшись за ручку, чтобы открыть дверь, я неожиданно услышала:

– Интересно, ты тут от своей секс-бомбы прячешься или просто такой трудоголик?

Голос Витаса был веселым, но у меня улыбки не вызвал.

Этот молодой и очень амбициозный чивас частенько заглядывался на мою грудь, но как женщину не воспринимал. Хотя он в принципе мало к кому хорошо относился и часто многих унижал. Не понимала я эту странную дружбу Маркуса с ним. Как можно общаться с мужчиной, который презирает твою подругу?!

Ответ Маркуса был ленивым и бесстрастным:

– Я не любитель играть в прятки… Да и вообще играть. Это же ты у нас любишь ролевые игры… в постели.

– Я очень многое люблю и стараюсь всегда исполнять свои желания. А вот ты, Маркус, меня удивляешь.

Я насторожилась и, несмотря на неловкость, которую испытывала, невольно подслушивая разговор, продолжила стоять не шелохнувшись.

– Мы обсудили с тобой этот вопрос, Витас. Дальше не вижу смысла…

– Ну и что ты планируешь делать? – спросил чивас.

Маркус хмыкнул и ответил:

– Да ничего особенного. Мне требуется хотя бы полгода, чтобы закончить научную работу. Сейчас нужно под каким-нибудь предлогом уговорить Есению на ряд серьезных исследований. Хочу попробовать выявить особенности ее расы и возможности закрепления их у других…

– Может, и потомство от нее хочешь заполучить? – ядовитый сарказм сноба Витаса ударил по нервам.

А ответ Маркуса заставил похолодеть.

– Смеешься, Витас? Тсареки живут более пятисот лет… Есении только тридцать, она, можно сказать, еще подросток. Мне ее папаша все время этим фактом в лицо тыкает. Задрал уже!

Его собеседник насмешливо хрюкнул, затем переспросил:

– Тебе двадцать шесть лет, ей – тридцать, и тебя же ее отец ругает за то, что эту бабень имеешь? Ты шутишь?

Я заметила в щелку между дверью и косяком, как Маркус отрицательно покачал головой и наставительным лекторским тоном пояснил:

– Ты меня удивляешь, Витас. Зачем ты пошел на этот факультет учиться, если элементарных вещей не замечаешь? Я – рольф, и мой жизненный цикл не превышает ста пятидесяти лет, так что в свои двадцать шесть я – взрослый самостоятельный мужчина. Есения – тсарек и в свои тридцать еще совсем юная девчонка, у которой гормоны играют, как у подростка. Тсареки в течение жизни проходят четыре этапа. И переход на каждый следующий сопровождается линькой и физиологическими изменениями. Первый – переход из детства в юность, когда начинают формироваться вторичные половые признаки, черты характера закрепляются, начинают развиваться их отличительные качества и способности – такие, как эмпатия, изредка даже телепатия или телекинез. Я благодарю звезды, что Есения только эмпат. Мне все время приходится контролировать с ней свои чувства…

– А дальше что? – нетерпеливо перебил Витас, а я, подняв руки, потерла виски, не в силах осознать и принять то, что сейчас слышу. Маркус меня использует как подопытную зверушку…

Рольф сменил позу, затем спрыгнул со стола и, опираясь на него пятой точкой, скрестив руки на груди, снисходительно продолжил:

– Дальше вторая линька и этап развития, во время которого тсареки настолько взрослеют, что способны выносить и воспитать потомство. Как показали мои исследования различных баз данных, раньше пятидесяти такое редко происходит.

Сам понимаешь, у ее отца я подобные подробности выяснить не могу. Тсареки – замкнутая раса и хорошо хранят свои секреты.

– Да, друг, – весело хмыкнул Витас, – боюсь, потомства ты от нее не дождешься…

– А оно мне и не требуется, – Маркус зло прервал смех однокурсника. – Я хочу выявить последовательность, с которой происходят эти этапы. Пойми, каждый раз, линяя, они обновляют собственное тело, становятся только сильнее и выносливее. Живут долго, и здоровье у них отменное. Более того, во время прохождения одного из этапов линьки могут изменить свой пол. Ты можешь себе это представить? – Мое сердце сдавила боль от воспоминаний и прошлой потери, а мой, похоже уже бывший, друг, все сильнее распаляясь, продолжал: – Рольфы живут в три раза меньше, а я хочу изменить эту ситуацию. Мы достойны большего. Моя раса умнее многих. Вот вы, чивасы, – мелкие, хитрые и жадные, но живете в два раза дольше нас. Дакоры, мнаки да еще сотни других рас – не лучше, а хуже нас. Даже люди с Терры живут на пятьдесят лет дольше, а ведь мы мало чем от них отличаемся… Я не хочу подохнуть от старости, когда ты будешь на пляжах Эймелы коктейли попивать в расцвете своей жизни…

– Ну… – Витас, чуть отодвинувшись от разозленного друга, потер свои бледные с голубоватым оттенком ладони одну о другую и осторожно заметил, – в наше время, когда технологии и медицина ушли далеко вперед и можно…

– Да, все можно, – Маркус рубанул воздух ребром ладони, прерывая чиваса и устало выдохнув. – Можно платить огромные деньги различным компаниям и протянуть до двухсот, но потом – все… Смерть. Можно превратиться в биоробота, пересадить свой мозг и жить столько, сколько захочешь, но это неправильно. Стать живым роботом я не хочу. Хочу чувствовать, а не получать заложенные и стандартные ощущения. Видал я подобных товарищей, променявших жизнь на существование…

Витас посмотрел в окно, из которого лился яркий золотистый свет нашей звезды Палмес, хмыкнул и осторожно, наверное, из-за того, что познакомился с истинным лицом Маркуса, произнес:

– А чем это лучше твоего сегодняшнего положения? Ты вечно пропадаешь в лаборатории, встречаешься с нелюбимой женщиной, которая, не поймешь, вроде на бабу похожа, а на самом деле девочка… Тебе надо расслабиться и…

– Не тебе давать мне советы, Витас! Амбиции тебя до добра тоже не доведут. Ты взломал виртуальный личный кабинет профессора Крома и подделал свои оценки. Я понимаю, тебе нужны баллы, а мне требуется твоя помощь…

Слушать дальше эти откровения было выше моих сил. До самого крибла противно, тем более – сама виновата.

Из-за способности к эмпатии мне потребовалось много лет, чтобы научиться практически полностью закрываться от окружающих. Даже в школу и академию я пошла позже, чем могла бы, именно поэтому. Боялась воспринимать чужие чувства и эмоции, оставаться с ними один на один без папиной защиты.

Легкой стремительной походкой я спустилась в центральный холл и выскочила на улицу. Горячие лучи Палмеса ласково и успокаивающе коснулись моей смуглой от природы кожи, ослепили, заставив на мгновение зажмуриться, приветствуя, как и других прохожих. Перед главным входом в академию толпилось много народа, ведь полным ходом шли вступительные экзамены. Снаружи разместили интерактивные экраны, которые демонстрировали абитуриентам проходящие внутри экзамены. А всего через неделю лично я получу диплом об окончании одного из самых престижных учебных заведений не только Саэре, но и всей галактики Такран.

Протолкнувшись сквозь толпу абитуриентов, едва сдерживая слезы, я добежала до стоянки своего автокара. Стоило двери автоматически захлопнуться за мной, плотно встав в пазы, как я, не сдерживаясь больше, зарыдала. Громко, взахлеб и икая. Выплескивая боль от подслушанного разговора.

«Ненавижу!» – пуская пузыри, прошипела я в пустоту салона. Но спустя мгновение поняла, что нет. Не испытываю я ненависти к Маркусу, вообще больше ничего не испытываю к нему. Словно вырвала его из сердца – и все. Теперь там пустое место вместо этого исследователя. А вот боль осталась… застарелая боль. Боль от очередного предательства.

Десять лет назад произошло событие, которое сильно повлияло на нас с отцом. Мама с папой познакомились на одной из научных конференций, и папа часто рассказывал, как он тогда восхищался ее силой, умом и непривычными для любой женщины качествами. Они долгое время вместе работали, потом, в одной из экспедиций в дальние миры известной нам части Вселенной, сошлись на почве общей любви к археологии. Правда, мама больше увлекалась древними религиями, а папа – культурными и бытовыми особенностями уже забытых рас.

Спустя десять лет на свет появилась я, но, к изумлению Этирея, его жена и моя мама Юнивь воспитанием и уходом за ребенком себя не утруждала. Восстановившись после родов, она отправилась в очередную экспедицию и пробыла в ней несколько месяцев. Так отец стал мне еще и матерью, она же была для меня лишь размытым образом изредка приходящей женщины-незнакомки, которую почему-то надо называть мамой.

А еще через десять лет моя мама увлеклась одной религиозной культурой. Юнивь буквально с головой погрузилась в изучение специфического, истинно мужского культа. В последний раз она вернулась домой, уже проходя линьку перед третьим этапом. Мы с папой ее не сразу узнали – так сильно она изменилась. Они оформили развод, потом мама сообщила, что практически завершила трансформацию и смену пола. Теперь она не Юнивь Коба, урожденная Неор, а Юн Неор – мужчина и новый член закрытой сектантской группы. Она или он – мне до сих пор сложно думать о ней как о нем – исчезли из нашей жизни. Уже больше десяти лет мы не слышали о ней ничего. Мы с папой даже не говорим о ней, для него это было тяжелейшим ударом, ведь он любил ее. А теперь ему противно даже вспоминать, что прожил с ней столько лет, а сейчас она – мужчина.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла успокоиться, но вспомнив, что дома ждет отец, начала поторапливаться. Выскочила из машины, прихватив бутылку с водой, умылась, тщательно разгладила юбку и кофту, глубоко вздохнула, успокаиваясь, и вновь села в автокар.

Зум неожиданно завибрировал, оповещая, что кто-то хочет со мной связаться. Подняла руку и увидела улыбающееся лицо Маркуса.

В первый момент струсила, не хотела отвечать, затем, собрав силу воли в кулак, нажала прием вызова.

– Слушаю тебя, Маркус! – произнесла холодным бесстрастным тоном и даже мысленно восхитилась своей выдержкой – надеюсь, выражение лица тоже не подкачало.

Мужчина стер с лица так радовавшую и умилявшую меня совсем недавно улыбку и настороженно спросил:

– В чем дело, девочка?