Рассветники Никитин Юрий

Глава 7

Двери лифта захлопнулись, я подпрыгнул, с плеч свалилась гора, сердце стучит часто, в мозгу тысячи горячечных и бредовых идей, так объяснял контролеру живо, что даже сейчас внутри все сжимается от некого мистического страха, словно заглянул в вечность… или в глубины соседней вселенной.

Все люди соединены в единого человека, некое существо, понять которое невозможно. Но если когда-то связь была всех со всеми, то постепенно выжили и получили преимущества либо самые нечувствительные, либо те, кто умел подавить чтение чужих мыслей и чувств.

В мире, где пещерные медведи хватают и пожирают твоих сородичей, где саблезубые тигры, где множество хищников подстерегают на земле, в воде и даже нападают с воздуха – чувствовать боль и отчаяние других существ – это невыносимая мука, которую нужно убрать любой ценой.

И убрали, то есть выжили и продолжили род только малочувствительные, а потом и эта малочувствительность превратилась вовсе в нечувствительность. И только у редчайших единиц иногда проявляется смутное чувство родства со всеми людьми на свете, но возмужавший разум тут же высмеивает эту идею, основанную всего лишь на ощущениях, и требует, чтобы верили только ему, единственному.

Все правильно, разум спасает своего хозяина. Ощутить то, что чувствуют все – это мгновенно сгореть от общечеловеческой боли и страданий.

Единственный путь – начинать снова восстанавливать связи медленно и очень осторожно. Сперва с теми, кому доверяешь. Кого не просто знаешь, а знаешь хорошо. Очень хорошо. Скажем, при помощи чипов мысленной связи, что вот-вот выйдут из лабораторий и переползут в производство.

Я вернулся в лабораторию, там посреди комнаты стоит злой, как черт, Урланис и, размахивая руками, клянет во всю эти дурацкие правила, его оштрафовали семь раз по дороге, пока ехал на работу, и за что? За неумелое вождение автомобиля!

– Да я, – орал он, – за рулем уже двадцать три года! Я принимал участие в престижной гонке через пустыню Сахару!

Корнилов поморщился, фыркнул:

– А чего тебе приспичило самому сесть за руль? Решил повыпендриваться?

– Он хотел сказать, – подсказал Вертиков вежливо, – что робот дура, человек – молодец.

Люцифер назидательно произнес:

– Москва тебе не пустыня, бедуин. Автоматика ведет на скорости в сто сорок километров даже по городу, машины прут одна от другой в двух-трех миллиметрах. А ты – вручную!.. Еще бы на верблюде поехал.

– Сам ты… – огрызнулся Урланис. – Нельзя давать машинам все делать за нас! Совсем оборзеем. Я не оборзею, я умный, а вот вы – точно.

Корнилов сказал весело:

– Кто бы мог подумать, антисайонтист в нашем офисе! Бей гада…

– Он просто в Книгу рекордов Гиннесса хочет попасть, – сказал Вертиков ехидно. – Зря старается. В Зимбабве еще лет десять будут за рулем человеки.

Урланис бешено огрызался, снова эти тупые не понимают его вызвышенных чуйств, наконец повернулся ко мне:

– Шеф, а вы что скажете?

Я сказал недовольно:

– Вам что, больше говорить не о чем?

Он оглянулся на остальных, снова взглянул на меня.

– Да есть, только боимся и вышептать… Это был кто-то из проверяющих?

– Да.

– И… как?

– Пока прокатило, – ответил я, но сразу же пригасил взрыв ликования холодным душем, – но если не будет результатов, хрен вам, а не финансирование. Так что за работу, негры!

Они разбежались по своим местам, втягивая головы в плечи и всячески подчеркивая, что вот в жестоком рабстве у тирана, но я видел, что подбодрились. Над большинством разработчиков висит этот дамоклов меч, если только они не в госучреждениях.

Очень удобная это вещь, синхронные переводчики. Крохотная капсула, мгновенно переводит твою речь на тот язык, на каком говорит собеседник. Учить иностранные языки не нужно, однако странное дело: всякий такой пользователь рано или поздно овладевал устной речью на иностранном, слушая себя же на нем, сперва просто узнавая эти слова, а потом и приучаясь произносить, опережая переводчик.

Я владею только английским, да и то не свободно, то есть читаю книги и смотрю фильмы, но общаться быстро и без пауз на обдумывание не могу, потому на шее вместо кулончика этот транслятор, замаскированный под амулет со знаком Зодиака.

Сейчас связался с немцем Кронгелем, что живет на Ямайке и работает над проблемами коммуникаций термитов, предложил поработать с нами. Он выслушал, загорелся идеей и возможностью, сейчас и научных работников столько же, как и дизайнеров, я объяснил его новые задачи, таким образом наш крохотный коллектив увеличился на одну единицу, причем стал, так сказать, международным, что значит – разбегайтесь, мелочь!

Я вышел из кабинетика, довольный и гордый, сейчас всех ошарашу, могут задирать носы, растем, крупнеем, но никто не смотрит в мою сторону, все возле стола Кириченко, а он тычет пальцем в экран, ржет, остальные подхихикивают.

– Все-таки приятно, – услышал я довольный голос нашего мультимиллионера, – что приходит конец анонимному дебилизму в инете! Сейчас, когда постинг любого анонима легко проследить через все аноминайзеры и прокси, станет меньше всех этих… обгаживающих всех и вся просто так, потому что им восхотелось сделать людям гадость.

– И еще одно окошко закроется для конкурентов, – добавил Люцифер.

Но Вертиков покачал головой:

– Наивные… Сейчас, когда в мире уже нет дебилов и даже нет идиотов, а только люди с нестандартным мышлением… ну, как раньше именовали гениев, то они будут то же самое творить и под своими именами.

Урланис услышал, крикнул со своего места:

– А как насчет законопроекта, чтоб в любой ник автоматически проставлялось настоящее имя?

Кириченко сказал с жалостью:

– Отклонили еще на стадии обсуждения. Мол, нарушает конституционные права личности. Если кто-то хочет срать анонимно, пусть срет анонимно. Конечно, кто хочет, тот теперь в два клика отыщет настоящее имя, адрес, телефон и все данные на этого героя, но для остальных пусть, дескать, остается под ником.

Корнилов сказал хмуро:

– Половинчатое решение. Но уже лучше, чем ничего. Срать в инете уже стали меньше, как только запустили эту прогу. Но я бы не только автоматически подставлял настоящие имена, но и отсылал такие постинги руководству на службе: вот смотрите, что и как ваш сотрудник ведет себя в инете!

Урланис тяжело вздохнул:

– Эх вы, пуритане… Скоро и сами будете с тоской вспоминать вольные годы инета, когда можно было заходить в Сеть, сидя голым перед дисплеем… Уже сегодня приходится одеваться, а завтра и галстук начнете повязывать.

Я слушал внимательно, значит, все-таки закончили создание поисковой системы «Немезида», идет тестирование. Жаркие споры и даже запросы в парламенты продолжаются, но все созданное рано или поздно запускается в производство: теперь не только правительство или спецслужбы, но и каждый пользователь может отслеживать в инете сообщения любого постящего.

Все оставляет свой след, и даже все под никами или даже через прокси могут быть индифицированы, чего не могли предположить энтузиасты первых лет инета. То и дело появляются жесткие разоблачения, как такой-то политик под разными никами порочил своих оппонентов, придумывая и запуская о них сплетни, как позорно ведут себя деятели шоу-бизнеса, полагая, что их имена никогда не раскроются…

Про писателей и говорить не приходится, многие на работу над романом выделяют час-два в день, зато по пять-семь часов шарят по инету, на всех форумах оставляя оскорбительные отзывы о книгах своих конкурентов. У них даже не десятки ников, а сотни, множество емэйлов, все это хранят в специальных файлах, чтобы не перепутать, от какого имени кого поливать… Понятно, что вся творческая энергия таких уходила в ругань, а книги таких выходят редко, да и то серые, весь накал выплеснут в крики и оскорбление коллег, которые просто пишут и в такой «творческой жизни» не участвуют.

Уже весь инет сотрясает хохот, разоблачения идут за разоблачением, уже не ручейки, а лавины, и такие литературные вершины, обвешанные с головы до ног премиями и лауреатствами, оказываются злостными анонимщиками, изничтожающими соперников слухами и сплетнями! А что будет завтра, когда эта «Немезида» будет стоять на компе у каждого?

Кириченко, самый рассудительный, сказал с недоумением:

– О чем спор? Это было неизбежно. Сперва поставили телекамеры на перекрестках дорог, потом у входов в вокзалы, супермаркеты, наконец в домах… и что, инет останется неприкосновенным? Везде и во всем идем к открытости!

Урланис пробормотал пугливо:

– Не пошатнет ли это… слишком уж?.. Ну, глуповатый и бесталанный автор, чьи книги едва выползают со скрипом тиражом в тысячу экземпляров, как может не заявиться под ником на страницу автора успешного, тиражного, и не обосрать все-все?

– Не пошатнет, – заверил Кириченко. – Сингомэйкерами все предусмотрено!

– Что?

– А уже снизили планку, – объяснил он. – Донекуда. Раньше стрелялись, смывая позор кровью, теперь только ухмыльнутся. Когда низость становится такой массовой, лучше ее легализовать…

– Легализовать?

– Ну, не совсем уж, но дешевле признать, что ничего страшного как бы не происходит. Подумаешь, жена трахается на службе с боссом и всеми коллегами! Подумаешь, с голыми сиськами вышла на улицу!.. Подумаешь, твоя дочь отсасывает у таксиста, чтобы довез бесплатно… Мы ведь стараемся создать бесконфликтное общество? Вот и создаем.

Люцифер вставил ехидно:

– Иначе пришлось бы перестрелять две трети населения.

Урланис сказал горестно:

– Да, планка упала ниже некуда… Какой позор, какой позор…

Люцифер посмотрел, как дитя на скелет, покрутил пальцем у виска. Вертиков покачал головой с укором, Кириченко поинтересовался:

– Упала? А может, просто стала иной?..

– Это как?

– Очень просто. Можно трахаться в офисе и срать в общем туалете, но нельзя прийти на службу небритым или с криво повязанным галстуком. А еще надо свято хранить корпоративные традиции.

Корнилов сказал глубокомысленно:

– Корпоративные традиции? Это как бы племенные?..

– Родовые, – поправил Кириченко. – Хотя если корпорация крупная, а то и трансконтинентальная, то племенные, верно. Как бы свой народ, свой гимн, свои традиции. Хотя баб в офисе все дерут одинаково, но галстуки носят разных расцветок. Как выпускники универов – у каждого выпуска свой рисунок.

Урланис умолк, больше не участвовал в фехтовании, лицо стало сильно озабоченным. Похоже, старается вспомнить, что писал под разными никами за прошлые годы, теперь все это неминуемо всплывет. И хотя он не один, это утешает, но все-таки зря он это делал, зря… Знать бы, что все выплывет… да кто мог знать тогда?

Он у нас, как бы сказать, элитник, страстно страшится быть как все и постоянно придумывает себе какую-то хрень, чтобы отгородиться от этого простонародья. Но собственных заслуг или особых талантов не имеет, потому либо вот он единственный среди нас ценитель тонкого французского вина, даже несколько названий заучил, то не читает современную макулатуру, а только Бодлера, Шопенгауэра, Виньона и поэтов Серебряного века, то с гордостью рассказывает, как ездил на раскопки пирамиды Хрепокса и сам видел его останки, даже прослезился от чуйств.

Рядом с ним Корнилов, современный Рахметов, бешено работает и постоянно учится, чтобы соответствовать идущему со временем, а еще откладывает деньги на будущие чипы, что можно будет вставлять в мозг, а уже с ним заработает на приобщение к бессмертию, это ж процедура будет сперва очень дорогая!

За компом – Люцифер, это его ник на форумах и в чатах, он сейчас практически не живет, а готовится жить в сингулярности. Совершенно не тратит времени даже на баб, от чего не смог полностью отказаться даже Кириченко, а когда гормоны грозят выбрызнуться из ушей, просто выделяет на мастурбацию в ванной пару минут, после чего снова разум чист, никакие обезьяньи инстинкты не уводят в сторону.

Кириченко как-то укорил, что не выполняет свою обязанность по программе деторождения, Россия вырождается, вымирает, Люцифер только рассмеялся и посоветовал заглянуть в последние новости науки, где полную автоматизацию производства обещают через пять-семь лет, а это значит, что населению делать будет нечего, хоть топи лишних, а если уж в самом деле захочется воспроизвести именно своего ребенка, то через те же пять-семь лет можно будет не только зачинать в пробирке, но и выращивать в колбе до любого возраста.

Однако, как я понимаю, и все в отделе понимают, первый чип по расшариванию связей в мозгу поставит Вертиков. Милый, спокойный, предельно уравновешенный, даже не уравновешенный – это слово предполагает разные чаши весов с одинаковым грузом добра и зла, черного и белого или ума и чувств, но Вертиков вообще цельный и правильный, монолитный, у него нет колебаний и заскоков, всегда поступает верно, и вовсе не потому, что за нами смотрит строгий закон, а потому что таковы его убеждения. Даже не убеждения, а… скелет, жилы и мясо!

– Эх, – сказал я с чувством, – люблю я вас, морды!

На меня начали оглядываться, Люцифер опасливо отодвинулся.

– Шеф съел что-то, – озабоченно предположил он. – Вон и глаза блестят, как у Наполеона или Цезаря.

– Любит, – подчеркнул Корнилов. – А вдруг любит не в том смысле, как ты подумал, а… как Христос?

Урланис пробормотал:

– Да кто знает, как он любил все тридцать лет, пока не пришел к идее, что надо любить вообще всех? А наш шеф еще тот Христос, мало не покажется.

Вертиков, наш любитель покушать, нервно поглядывал на часы, ладонь его то и дело похлопывала, как тюлень ластом, по заметно выпирающему животику.

– А не пора ли нам, – провозгласил он, – перекусить? Время обеда-то идёть… а шеф молчит!

Урланис повернулся ко мне:

– Как, шеф?

Я удивился:

– Вы и это у меня будете спрашивать? Ну и дисциплинка у нас, это же как здорово. Я еще тот держиморда, оказывается.

– Да уж держимордее поискать, – сказал Урланис подхалимски. – Унтер Пришибеев и рядом не стоял!

Глава 8

Мы гурьбой спустились на двенадцать этажей, там все пространство отдано под кафешки, бары, комнаты расслабления, отдыха, массажные кабинеты, солярии и прочую ерунду, хотя зал со спортивным оборудованием – хорошая идея, только вот многие выкладываются именно здесь, а не на работе.

За соседним столом расположилась группа менеджеров, их отличишь по виду, повадкам и особой манере разговаривать, все слушают, а один с восторгом очень громко, чтоб слышали и за соседними столиками, рассказывал о поездке в Таиланд, расписывал, какие необычные изысканнейшие блюда там едал и даже едывал, какие непередаваемые ощущения, никогда таких превосходнейших блюд даже не встречал…

Его слушали с интересом, кто-то откровенно завидовал, только наши насмешливо улыбались, а Урланис поморщился и, отвернувшись, сердито работал ножом и вилкой, расчленяя слишком тугой ломоть малокалорийного мяса.

Кириченко спросил его тихонько:

– Что, не впечатляет?

– Хорошо рассказывает, – согласился Урланис. – Бедненький…

– Почему? – удивился Кириченко. – Он же в суперлюксе жил, пил вина за тыщу баксов бутылка, жрал что-то совсем редкое…

Урланис взглянул на него с интересом:

– Тебе в самом деле кажется, что это важно?

Кириченко подумал, сдвинул плечами:

– Вообще-то, нет. Но тоже не отказался бы. Только времени нет.

– И не отказывайся, – посоветовал Урланис. – Если привалит само, зачем отказываться? Но этот вот, по морде вижу, года три копил, урезал себя во всем ради этой поездки, чтобы все заснять, как шиковал, и еще десять лет хвастаться. И что?

– А что? – спросил Кириченко. – Вон как счастлив.

Урланис кивнул:

– Только потому, что может молча кричать: «ага, я там был, а вы – нет!». А на самом деле, дорогой мой нестарый друг, он же лукавит, разве не видите?

Кириченко оглянулся, спросил с сомнением:

– В чем?

Урланис вздохнул:

– Мужчина со здоровой психикой и здравым складом ума в состоянии отличить плохую еду от хорошей, но нет на свете человека, опять же со здоровой психикой… а имею в виду мужчин, пусть дамы извинят… который сумел бы отличить хорошую еду от очень хорошей. Или очень хорошую от замечательной.

Кириченко подумал, поморщил лоб, признался:

– Вообще-то, и я отличу дрянной портвейн от марочного, но для меня что четыре звездочки на коньяке, что пять… Да и вино за тыщу баксов не отличу от стобаксового. Да, менеджер просто бахвалится, но это у них в крови…

Урланис сказал тихо и с сочувствием:

– А чем ему еще бахвалиться? Каждый человек хочет что-то значить. Вон наш шеф описал три новых вида трофаллаксиса, ты создал новый способ замеров маномира, Люцифер сумел доказать необходимость тертоида в гексагемме, я напичкал нашу контору чипами и сумел все заставить работать… а этот менеджер тоже хочет быть кем-то! Теперь он тот, кто ел что-то необыкновенное в Таиланде и пил вино за тыщу баксов!

Я сожрал свой бифштекс быстро и с удовольствием, затем уже не спеша ел мелкие сочные пирожки и прихлебывал из большой кружки горячий крепкий кофе.

Менеджеры точно так же расправились с горячим, им принесли десерт, едят неспешно, наслаждаются процессом, один привычно ругает правительство, остальные привычно соглашаются. Подошел еще один, подсел к их столу и тоже согласился.

Один из соглашателей заявил, что не ругать надо, а пора уже вешать за неумелую работу. С ним тоже согласились.

Молодцы, подумал я вяло. Ни один человек в мире, наверное, не похвалит свое правительство. Ну, разве что женщины, но когда говорят «человек», то все имеем в виду мужчин. Это и понятно, все мы подсознательно претендуем на что-то более… чем то, чем довольствуемся.

Даже самый слабый, ленивый и глупый человек никогда не признается, что слаб, ленив и глуп, а на вопрос малолетнего сына, почему, мол, папа, ты не президент страны, отвечает с важным видом, что он-де честный, потому и нищенствует, а в правительстве одни воры, жулики и подлецы…

Хорошее оправдание, по крайней мере – красивое. Потому все тупые и ленивые так любят рассуждать, какое правительство тупое, подлое и неумелое, все там только государственные деньги по карманам рассовывают да острова в океане покупают, а вот мы – замечательные, на дне вместе с бомжами только потому, что не подличаем. А пьем потому, что в России пить – признак гражданского мужества и честности.

Никто в мире не признается вслух, что он – дурак, любой считает себя гением, которому только семенники мешают творить великие и добрые дела. Но вот Штраусу тоже мешали, так он изобрел вальсы и горя не знал.

Кириченко чуть наклонился в мою сторону, глаза озабоченные.

– Шеф, проблемы?

Я покачал головой:

– Никаких.

– А то у тебя лицо…

– Спасибо, – сказал я. – А у тебя что?.. Этот проверяющий больше понравился, чем не. Но таких мало. Сколько дураков сразу же начинают обвинять, будто я хочу с Великим Астралом общаться, а вот они уже каждый день, еще в астрологию уговаривают… Всяк считает, что век будущий должен быть абсолютным продолжением века нынешнего… Но если бы такими были только дворники, а то…

Он сказал сочувствующе:

– Да ладно, шеф. Все люди такие. И мы тоже.

Тот спросил с интересом:

– Какие?

– Традиционные, что ли, – ответил за меня Корнилов с весьма неприятным выражением лица. – Помните, мы ржали у стенда, где выставили фотки и рисунки ученых и предсказателей девятнадцатого века, где они рисовали век двадцать первый?

– Это вы ржали, – возразил Урланис с достоинством. – А я вот изумлялся, как точно предсказали передачу прямо в квартиры изображения спектаклей Императорского Александрийского Театра, как точно нарисовали будущие аэросани, по которым носятся по улицам Москвы… там только не учли, что Москва станет помноголюднее… а дирижабли на три тысячи персон?

Кириченко сказал успокаивающе:

– Да все верно, прогнозы были в основном потрясающе точными. Подумать только, на два века вперед заглядывали! Радио еще не было, а они уже применение телевидению нарисовали!.. Но, если я понимаю верно, наш уважаемый Корнилов имеет в виду совсем другую сторону предсказаний…

– Какую? – спросил Вертиков.

– Вспомните, – сказал Кириченко, – на всех тех картинах, изображающих будущие века, женщины прогуливаются в платьях до полу и с широкими зонтиками в руках, закрывающими их нежные лица от солнца, а мужчины все в темных сюртуках, в цилиндрах и с закрученными вверх усиками «а-ля кайзер Вильгельм». Корнилов хочет намекнуть, что в техническом отношении мы охотно принимаем любой прогресс, но яростно противимся любому социальному! И не верим, что изменится хоть что-то.

Урланис засмеялся:

– Моду встречают в штыки не только старики, им как бы положено, но даже малолетки! Как враждебно приняли саму идею имплантации, что началась с силиконовых грудей, гелиевых губ, уколов ботокса, липосакции, замены локтевых суставов… И все еще не угасает, а разгорается. Наши прадеды были готовы допустить в будущем любые технические чудовища, но только не безопасный секс и женские юбки выше лодыжки! В это поверить не смогли бы… да никто и не пытался такое предсказать.

– Боялись, что побьют?

– Скорее, другое. Футурологи – тоже люди. И выйти из неких рамок очень трудно. Потому если бы гениальный Юлий Цезарь вздумал предсказать наше время, он мог бы прозорливо угадать и развитие авиации, и телевидение, и даже Интернет, но социальное устройство оставил бы прежним с его рабством, гладиаторскими боями и величием Рима над дикими варварами.

В лифте мощный кондишен, но когда вышли на свой этаж, Кириченко сразу же расстегнул рубашку до пояса, подумал и закатал рукава повыше.

– А что, – спросил он в пространство, – в самом деле очищенный воздух так уж вреден?

– Да брехня все это, – сказал Корнилов. – Наш Урл перестраховывается.

Урланис сказал обидчиво:

– Какая перестраховка? У кондишионистов впятеро больше астматиков, в восемь раз аллергиков, а еще из них никудышные игроки в покер!

– Если в покер, – согласился Вертиков, – тогда да, это серьезно. Но все-таки жара тоже, знаете ли… У меня здесь плюс тридцать четыре!

– По Кельвину или по Цельсию? – поинтересовался Кириченко.

Вертиков сказал с достоинством:

– По яндексу.

– А-а-а, – сказал Кириченко, – а я вот только по гуглу узнаю. Привык, знаете ли, к старине.

…В первый раз я не очень-то доискивался, почему мне кинули из Фонда Клинтона такой жирный кусок, поймал на лету, только зубы клацнули, и сразу же влез в работу так, что и ночевал в той снятой комнатушке, куда натаскал списанного в универе и потому проданного задешево оборудования.

Но теперь, когда видно, что это не ошибка сотрудников экс-президента, я через некоторое время осторожненько поинтересовался, в каком направлении нам трудиться и проливать пот, чтобы результаты как можно больше соответствовали затраченным на нас средствам.

Мне ответили, что мы работаем в целом в интересующей фонд области, а направление выбирать нам, они не ученые, а финансисты, распределяющие денежные потоки, что текут в их благотворительный фонд.

Чтобы отпраздновать такой благоприятный для нас ответ, нанял еще двоих, на этот раз одного из Челябинска, другой обитает в Швеции, у обоих побывал телепутами, походил по дому и даже потыкал пластмассовым пальцем в клавиатуры старого типа, пока объяснял, что от них требуется.

Человечество наконец-то уяснило, что нет более важной цели, чем достижение бессмертия уже не виду, это вроде бы решено нашими близкими предками, а отдельным существам этого вида.

Основное соревнование развернулось в хай-теке между технарями, что обещают искусственное тело, и биологами, что уверяют о скорой возможности как замены изношенных органов, так и неких сверхмощных регенерирующих гормонов, поддерживающих тело вечно юным и здоровым.

Мы же остались как бы в сторонке со своими малопонятными даже для нас исследованиями «темной материи человека», хотя правильнее назвать темной материей человечества, так как исследуем именно скрытые связи между людьми, объединяющие людей в некий Сверхорганизм, о чем люди сами не подозревают.

Из-за моей гипотезы, которую я упорно называю теорией, о существовании Сверхорганизма, частями которого мы являемся, мы то и дело упрекали друг друга, что изобретаем новое имя для Бога, заменяя такие утратившие значения, как Господь, Создатель, Творец или Провидение, а также не утратившие, но затертые, как эволюция, естественный отбор…

Кипели споры, все с пеной у рта отгавкивались, мы же молодые, а молодые бунтари Бога отвергают так же яростно, как любое давление, будь со стороны родителей, воспитателей, учителей, власти, морали или законов. Чтобы не попадать впросак, я велел хотя бы вчерне познакомиться с Библией в каком-нибудь детском пересказе, чтобы побыстрее: при отгавкивании хорошо бы хотя бы показывать знакомство с той хренью, в которой пока обвиняем друг друга, а потом нас будут обвинять другие… если, конечно, у нашей работы есть будущее.

Для меня важнее то, что Сверхорганизм, называйся он Богом или природой, выпускает в мир множество существ с разным набором качеств. Нет, у всех есть базовое, но так же, как одни выше ростом, другие ниже, кто-то блондин, кто-то брюнет, так же точно одни более чувствительны к запахам, другие безошибочно ориентируются в пространстве, без компаса найдут дорогу, у кого-то музыкальный слух, у кого-то чувство ритма…

Так и у меня повышенная чувствительность или способность, как ее ни назови, принимать сигналы по темным каналам. Принимают все, но я принимал лучше, больше и чаще, в конце концов это привело к тому, что начал смутно догадываться об их происхождении.

Вообще-то, это и есть доказательство, что Существо – не Бог, он же любит всех одинаково, беленьких и черненьких, а тут получается, что я вот такой особенный…

…но, с другой стороны, Господь вроде бы говорил где-то, что есть дураки, а есть праведники, так вот я могу считаться этим самым удостоенным.

– Знаешь, – сказал я Кириченко перед дверью своего кабинета, – основное неприятие Бога именно из-за того, что человечку непонятны его мотивы. Вот такое самоуверенное чмо, не понимает даже мотивов родителей, а потом – жены или детей, а хочет в точности знать, почему Бог поступает так или эдак! А когда какой-нибудь самоуверенный юнец заявляет, что Бога нет, потому что существуй он, то поступил бы вот так или вот так, то я даже не знаю, смеяться или плакать над дураком!..

Он буркнул:

– Только поэтому?

– Догадался? – спросил я. – Да еще и потому, что сам такой же. Всегда пытаюсь понять мотивы Бога. Но шансов у меня меньше, чем у отцовского Тузика, когда он наблюдает за мной и старается понять, чем же я так занят, что не хочу с ним грызть его косточку и бегать за мячиком.

Люцифер услышал издали, проронил:

– Все мы такие. Если Бог создавал нас, то он и создал такими… интересными.

– И все равно противно, – сказал я сердито, – знать, что поступаешь как дурак. Боюсь, что и люди постарше так же думают, но помалкивают, подозревая, что сами не все еще на свете знают, и потому не хотят ставить себя в смешное положение, но дураки всегда уверены, что они все на свете знают! И потому абсолютно уверены, что Бог должен поступать, как вот поступали бы они, тупые морды.

Он сказал с сочувствием:

– Шеф, все-таки разделяйте Сверхсущество и… Бога. А то мы хрен знает куда скатимся. В секту какую-нибудь.

Из моего окна видно, как по улице прошла разношерстная демонстрация весьма странных людей, мыслящих как-то непонятно, в руках огромные плакаты с протестами супротив сноса последнего исторического памятника в пределах центральной части Москвы.

Крики настолько противные, что я закрыл створки, да еще и на шпингалет, чтоб еще тише, вдруг да поможет, за спиной появился Кириченко с чашкой кофе в руке и увесистым бутербродом в другой, посмотрел, сказал свысока:

– Сколько же на свете идиотов…

– Все еще, – согласился я.

Кириченко поинтересовался:

– Может быть, не знают? Все исторические памятники полностью реконструированы в три-дэ и экспонируются в музеях! Каждый может себе скачать полные варианты и установить в квартире, на даче или во дворе с любыми масштабами. Вообще вся Москва воссоздана по годам, начиная со времен боярина Кучки!

От своего стола поднял голову Урланис, посмотрел в нашу сторону.

– Вы о демонстрантах? Целую неделю в инете лаптями звонили о подготовке, сто тыщ обещали участников!

– Человек сто наберется, – сказал Кириченко. – А вообще-то, дикари, а ты про три-дэ! Они компьютеры все еще считают происками дьявола. Слово «интернет» выговорить не могут…

Люцифер хихикнул:

– А если и выговаривают, то как ругательство. Ничего, пусть митингуют. Проще оставить их вымирать, чем переучивать. Нам нужен современный город, а не эти… боярские усадьбы, на хрен никому не нужные и никем не посещаемые. Меня, к примеру, куда больше устраивает, что на месте этой дурацкой боярской дури будет стоэтажный Центр Атомарных Технологий. И красившее в миллион раз, даже сравнивать глупо, и польза.

– И на работу, – добавил Вертиков мечтательно, – ездить не за город, а пешком можно… А то от этих бесполезных памятников старины не продохнуть.

Корнилов поинтересовался:

– А я всегда старался понять, для чего они? Чтобы показать, как раньше было плохо? Как бедно и уныло жили?

Люцифер хихикнул:

– Наоборот! Чтобы гордились таким великим прошлым.

– Великим?

– Ну да.

– Почему?