Адвокат инкогнито Борохова Наталья
Дубровская находилась уже там. Должно быть, она не особо одобряла идею своей клиентки посетить заседание суда, потому что только покачала головой, когда Виктория подошла к ней. Говорить, собственно, было не о чем. Так две женщины и стояли, и смотрели в окно, где под порывами осеннего ветра раскачивались тополя.
Вдруг с громким стуком открылась дверь одного из судебных залов.
– Посетителей попрошу освободить проход! – крикнул мужчина в серой форменной одежде, и в проеме показалась человеческая фигура.
Сначала Виктория решила, что у гражданина нет рук, но потом она поняла, что верхние конечности у него, конечно, имеются, только они спрятаны за спиной и заключены в наручники. Посетители суда жались к стенке, словно боялись, что невесть откуда взявшийся зэк накинется на них тут же, как дикий зверь, и разорвет на части. Ну, или хотя бы укусит. Бабуля в пестром платке даже перекрестилась.
Заключенный не успел преодолеть и половины коридора, как из того же зала, громко стуча каблуками по выложенному плиткой полу, выскочила молодая женщина. С криком: «Витенька! Витюша!» – она бросилась вслед за мужчиной в наручниках. Тот, вполоборота повернувшись, буркнул ей: «Дите береги! А то ты меня знаешь, у меня рука тяжелая». Женщина остановилась, кивая головой. «Я люблю тебя!» – крикнула она. Человек в наручниках только дернул головой.
Свидетели душещипательной сцены зашептались. Старушка утерла слезу.
– Семь лет, говорят, дали. Не шутка! – шепнул кто-то.
Одна лишь Виктория почувствовала легкую досаду. И, пожалуй, тошноту. Комедианты! Может, ее сердце выточено из камня?
Она ничуточки не поверила игре актеров. Слишком уж ярко накрашена и разодета была молодая женщина. Ее бронзовое от загара лицо красноречиво свидетельствовало о том, как красотка провела лето. И, судя по бледному челу ее супруга, на пляже они загорали не вместе. Однако и в нарочито строгой реплике молодого мужа Виктория не услышала искренности. Тот, очевидно, играл на публику, стреляя внимательным взглядом по лицам случайных свидетелей – так ли звучат его слова, достаточно ли мужественно?
Двое в коридоре являли собой яркий образчик этакой тюремной пары. Виктория ужаснулась: какую роль отведено сыграть ей? Конечно, она не станет нестись по коридору, теряя с ног туфли. Ее с детства учили быть сдержанной и не демонстрировать окружающим свои чувства. «Слезы, смех – всего самую малость, дорогая, – говорила ей мать, профессор Андриевская. – Слишком бурные эмоции – признак бескультурья». И теперь Виктория понимала, что родительское воспитание вошло ей в плоть и кровь, стало частью ее самой. И, что бы с ней ни приключилось, она не будет рыдать навзрыд, призывая в свидетели окружающих.
Да и, если сказать по правде, не слишком-то она нуждается в чьей-то поддержке. В помощи – быть может. Но в сочувствии и сопереживании – нет. Она, Виктория Соболева, привыкла встречать невзгоды лицом к лицу…
Глава 8
Лицо судьи казалось бесстрастной маской. За долгие годы работы он научился абстрагироваться от всего того, что происходило в зале судебных заседаний. Но к каждому делу подходил профессионально: выяснял обстоятельства происшествия и позиции обвинения, защиты; опрашивал свидетелей; рассматривал вещественные доказательства; выслушивал пылкие речи сторон. Но когда приходило время, он отправлялся в совещательную комнату и недрогнувшей рукой подписывал приговор. Все эти рыдания в зале, истеричные выкрики, обмороки и прочие сопли звучали в его ушах фоном, и судья считал их неизбежным сопровождением своей работы. Так рабочий, изо дня в день выслушивая дребезжание станка, просто не представляет себе, как можно вытачивать деталь в абсолютной тишине.
Но сегодня тут было на что посмотреть и чему удивиться.
– Место работы? – спрашивал он обвиняемого.
– Работаю в университете, преподаю социологию, – отвечал тот. – Я доктор наук, профессор.
Это было что-то новенькое. Конечно, на скамью подсудимых иногда случайным ветром заносило людей ученых и известных. Но, как правило, они шалили по своей профессиональной части – взяточничество, халатность, превышение служебных полномочий. Но никак не изнасилование с попыткой убийства. Сегодняшнее дело нечто из ряда вон…
Судья смотрел на подсудимого и пытался себе представить, как сидящий на скамье подсудимых гражданин интеллигентного вида (может быть, сейчас и несколько потрепанный, изможденный) делал то, на что способны разве прыщавые подростки в силу своей неудовлетворенной сексуальности. А у него, у этого профессора кислых щей, есть жена. И какая! Стройная, красивая, молодая. Чего ему, спрашивается, так приспичило? Жаль, что он так и не узнает причины, да и не посмотрит на ту, ради которой уважаемый в обществе человек буквально сошел с ума, – судебное разбирательство, по правилам, будет проводиться другим судьей.
А на нынешнем заседании речь шла всего лишь о залоге.
– Ваша честь! Предложенная обвинителем сумма является слишком огромной, – говорила молодая женщина, адвокат. – Давайте будем иметь в виду, что семья моего клиента не живет на средства от собственного бизнеса. Обвиняемый – профессор университета. Его жена – тоже доктор наук и преподает там же. Это семья обычной русской интеллигенции, которая, как известно, не может похвастаться большими заработками.
Прокурор скривился при упоминании об интеллигентах. Должно быть, он хотел напомнить своему пылкому оппоненту о грязных делишках скромного российского ученого, но вовремя спохватился. Юмор в зале судебного заседания – вещь опасная.
– Соболев обвиняется в совершении тяжкого преступления, ваша честь! – заметил только он. – Обвинению нужны гарантии того, что этот человек не ринется в бега, испугавшись того, что совершил. Или, чего доброго, не попытается воздействовать на потерпевшую.
– Профессор Соболев слишком занят в университете. И у него двое несовершеннолетних детей. Ему некогда заниматься глупостями, – парировала адвокат.
– Для одной такой глупости он все же время нашел, – не выдержал прокурор.
Судья пропустил вольность государственного обвинителя мимо ушей, задумчиво рассматривая жену обвиняемого. Эффектная, безупречно причесанная и со вкусом одетая, она держалась безукоризненно. Только легкая синева под глазами говорила о том, что женщина – не бесчувственный манекен с витрины модного магазина, а живой человек, для которого сегодняшнее заседание – большое испытание. Первое испытание. А что будет позже? Вызовы на допрос к следователю, а потом в судебное заседание. Долгие очереди с надеждой на свидание. Передачи. Короткие письма. Разумеется, народная молва, шепоток за спиной: «Вы слышали, что случилось с ее мужем?» Возгласы: «С ума сойти! Неужели правда?» Притворное сочувствие: «Бедняжка!» А в глазах любопытство: «Так как, говорите, все там было?» Огласки не избежать, даже если дело вдруг будет прекращено. Как говорится: «Пропавшие ложки нашлись, а осадочек-то остался». Выдержит ли эта красивая женщина косые взгляды, пересмешки, болезненное любопытство? Выдержит или сбежит из семьи?
Что до судьи, то он не желал быть ее палачом. Слушал препирательства сторон и ловил себя на мысли, что думает о чужой жене. Ему не было дела до обвиняемого, жалкого дурачка, не оценившего того счастья, которым он обладал. Соболеву не нужен был адвокат. Конечно, претензии судьи были не к молоденькой защитнице, стоявшей насмерть за интересы своего клиента. Судья думал, что профессору не нужен был адвокат, потому что он у него уже имеется. Его жена могла просто сидеть в зале, не произнося ни единого слова. Одним своим присутствием она защищала его. И дело, пожалуй, было не только в красоте. За долгие годы службы судья видел всякого рода красоток, льющих слезы или ругающихся в голос. Но такого удивительного сплава внешнего совершенства, достоинства и мужества, несмотря на глубоко переживаемое горе, он не встречал никогда. Ему захотелось вдруг сделать нечто для того, чтобы эта красивая умная женщина вдруг сбросила с себя оковы оцепенения и улыбнулась ему. Но что он мог сделать для нее? Важнее ее прекрасных глаз был только профессиональный долг. И все-таки…
– Ну, какова сумма залога?! – восклицала Дубровская, теребя свою клиентку. – Судья учел все мои пожелания, установив нижний предел. Я о таком и мечтать не могла! Вот что значат правильно подобранные доводы. Ну же, Виктория Павловна, скажите что-нибудь!
Что Соболева могла сказать?
– Я рада, – улыбнулась она одними губами.
Но из ее глаз не исчезла печаль. С ума сойти, она рада тому, что ее мужа отпускают до суда под залог! Раньше ее радовали совсем другие вещи. Например, книжная новинка в магазине, удачное выступление ее воспитанника на студенческой олимпиаде, собственная монография, еще пахнущая типографской краской. Времена меняются…
– Все очень, очень хорошо! – радовалась адвокат, словно Соболева вдруг вчистую оправдали. – Вы внесете деньги на депозит суда, и ваш супруг окажется дома.
– Неужели это произойдет не сейчас? – удивилась Виктория, понимая, что они по-прежнему стоят в судейском коридоре. Она ожидала, что буквально сейчас из зала выйдет Аркадий, и они как ни в чем не бывало отправятся домой. Возможно, под руку.
– Нет, – терпеливо втолковывала ей Дубровская. – Его отпустят только после того, как вы внесете деньги. Понимаете, это же залог! Утром деньги – днем выйдет Аркадий.
«Утром деньги, днем – стулья. Днем деньги – вечером стулья. Вечером деньги – ночью стулья», – припомнились ей совсем некстати строчки из известной отечественной комедии.
– Значит, деньги… – задумчиво произнесла она.
– Ну, конечно. Совсем небольшая сумма, и ваш муж на свободе!
Что же, она была готова заплатить за свободу Аркадия. Вот только сумма… Конечно, на взгляд адвоката, она невелика. Но Виктория недавно вернулась из поездки за границу, где немного поиздержалась. На счету денег почти нет. Есть мелочь на продукты, бензин, оплату репетитора по английскому. Почему у нее нет суммы, как у всех нормальных людей, на черный день? Потому что она верила в то, что он никогда не настанет…
Где взять деньги? Дождаться зарплаты? Но ее будет недостаточно. Кроме того, Аркадию придется «париться на нарах» еще неделю, что уж точно никуда не годится. Можно было, конечно, попросить взаймы у матери. Профессор Андриевская слыла рачительной хозяйкой, у которой припрятаны деньги в шкатулочке из палисандрового дерева – на всякий случай. Но, подумав, Виктория отбросила и эту затею. Мать наверняка начнет ее расспрашивать об Аркадии, профессоре Рахмангулове и Казани. Конечно, серьезного разговора с матерью не избежать, но всем будет лучше, если он произойдет позже. Не сейчас, когда голова Виктории забита хлопотами по освобождению Аркадия. Дотошные расспросы, восклицания и хватание матери за валидол никак не помогут, а даже наоборот, только выведут из равновесия. Виктория знала, что держится уже из последних сил, как туго сжатая пружина. Одно неосторожно сказанное слово, одна бестактная реплика, и она, ослабив контроль, вытолкнет наружу все, что копилось внутри. Но пока не время. Нужно еще подождать…
Идея пришла внезапно. Она набрала номер Вальки.
– Алло!
– Валечка, считай, тебе повезло. Я решила тебе уступить полушубок из стриженой норки, – нарочито веселым тоном сообщила она. Виктория всегда так говорила с Валентиной, что было разительным контрастом по сравнению с заунывными интонациями подруги.
Долгая пауза.
– Валечка, вспомни, ну тот самый, абрикосового цвета. Тебе он очень нравился. Помнишь, ты спрашивала цену?
В трубке раздался протяжный стон.
– Да, но у меня таких денег нет.
Черт! У кого она решила просить? Это же Валька!
– Я тебе говорила цену за новую вещь. Но я ее носила сезон. Так что, конечно, скину несколько тысяч, не беспокойся, – схватилась за спасительную соломинку Виктория.
– Сколько? Мне нужно знать.
– Вычитай десять тысяч.
– И не подумаю, – отозвалась трубка.
– Ну, двенадцать. Валька, побойся бога, я надевала полушубок всего несколько раз. Вещь практически новая.
– Сама говорила, что не новая.
– Тогда сколько же?
– Минус двадцать. – В голосе слышалось ожидание.
Но это же все равно что отдать шубу даром! Но, вспомнив про то, что Аркадий сидит в камере с уголовниками, пока она торгуется, желая выгадать лишнюю копейку, Виктория почувствовала угрызения совести.
– Согласна, – сказала она, сжигая мосты. – Только деньги мне нужны как можно скорее.
– Получишь завтра.
– Сегодня, – жестко сказала она. – Или завтра я отнесу шубу в ломбард.
– Да что с тобой случилось? – всполошилась Валька. – Тебе что, срочно понадобились деньги?
Похоже, она выдала себя.
– Да нет же, Валечка! – беспечно ответила Виктория. – Просто хочу как можно быстрее от нее избавиться. Видишь ли, Аркадий собрался мне сделать подарок, нужно же его подтолкнуть к правильному решению.
– Везет же некоторым… – сердито засопела в трубку Валька.
– Мне всегда везет, – отозвалась Виктория.
Неизвестно, почему на нее так подействовала завистливая реплика подруги, но чувствовала она себя сейчас намного лучше. Вынимая из шкафа чехол с полушубком, даже напевала себе под нос. Конечно, на дворе октябрь, и, если рассуждать здраво, шубка ей понадобится уже через месяц. Но в месяце так много дней… Виктория верила, что недоразумение с Аркадием скоро разрешится, кошмар развеется, как сизый дым в синем небе, не оставив после себя даже следа…
Глава 9
Аркадия выпустили на следующий день, где-то в районе обеда. Виктория вернулась домой вечером после занятий и, только повернув ключ в замке, поняла, что муж дома. Его комнатные туфли уже не стояли у порога, как было в его отсутствие. Казалось, квартира наполнилась вдруг новыми звуками и запахами. В детской весело гомонили дети. Где-то работал телевизор. В воздухе витали запахи жаркого, причудливо перемешиваясь с ароматом мужского одеколона.
– Пожалуй, я немного переборщил с парфюмом, – виновато улыбаясь, проговорил Аркадий.
Виктория кивнула. Конечно, ему захотелось смыть с себя грязь прошедших дней, и он не удержался от того, чтобы не заглушить вонь изолятора половиной флакона одеколона. Но ей не хотелось думать об этом. Ей хотелось думать о том, что ничего не произошло, и вот она возвращается, как обычно, с работы, и ее встречают любящий муж и дети. Как было раньше. И как не будет уже больше никогда.
Почувствовав слабость в ногах, Виктория прислонилась к деревянной арке. Она даже не потрудилась снять с себя туфли.
– Ну и ну! – раздался громкий голос, и из кухни появилась ее мать в клетчатом переднике с вилкой в руке. – Наконец вся семья в сборе. Хочу сказать, что вы разъездились, дорогие родители. Одну, видишь ли, унесло в Прагу, другого – в Казань. А как же дети?
– В Казань? – непонимающе спросил Аркадий. Но, поймав настороженный взгляд жены, быстро опомнился: – Ах да, Казань…
– Ну и как там профессор Рахмангулов? – встряла теща.
Он вопросительно взглянул на жену. Та тихонько покачала головой.
– Я решил не останавливаться у него, – нашелся Аркадий, – всегда себя увереннее чувствую в гостинице. Но ничего не имею против того, чтобы он навестил нас со своей супругой. Люблю, знаете ли, чувствовать себя хозяином. Положение гостя меня угнетает.
Виктория облегченно вздохнула. Кажется, ее ложь с поездкой мужа в Казань останется пока неразгаданной. И слава богу! Им с Аркадием есть о чем поговорить, и вовсе некстати, чтобы в их разговор встревала мать. Виктория предпочла, чтобы профессор Андриевская навестила внуков, как обычно, в выходной, а не посередине недели, да еще в тот день, когда вернулся Аркадий.
Но мать о размышлениях дочери, конечно, не подозревала, потому что говорила без умолку.
– Заглянула в холодильник, а там – пустота! – вещала она, забирая на себя все внимание. – Виктория, что у тебя ели дети сегодня на завтрак?
– Дети? – спросила Соболева, словно только сейчас узнав, что у нее, оказывается, есть еще и дети. Все эти дни они ходили по дому на цыпочках, не понимая, что происходит, и боясь потревожить мать.
– Виктория, ты же знаешь, что растущему организму требуется сбалансированное питание. Нужное количество белков, жиров и углеводов. Умственная деятельность во многом зависит от…
Мать продолжала отчитывать Викторию, но слова отлетали от ее сознания, как горох от стенки. Она смотрела на Аркадия, пытаясь осознать суть перемены, но так и не понимая, что все-таки произошло. Муж был таким, как прежде. Тот же самый домашний халат, те же комнатные туфли, тот же самый запах одеколона, очень знакомый, навевающий целый сонм воспоминаний. Он гладко выбрит и выглядит куда опрятнее, чем в суде. Но все-таки что-то изменилось. Быть может, его взгляд? Смущенный, виноватый, он скользил где-то по полу, не решаясь подняться вверх. Аркадий не смотрел ей в глаза. Зато с охотой подхватывал любую, даже самую никчемную реплику тещи о погоде, ценах на продукты. Заинтересовался даже гастролями в оперном театре, хотя никогда не любил оперу – просто потому, что не понимал в ней ровным счетом ничего. Он спрашивал о чем-то Машу и Петю, и те бодро рапортовали ему о своих успехах.
Каким-то непостижимым образом дети поняли, что им не стоит затрагивать тему внезапного исчезновения отца и более чем странного поведения матери в последние дни. Они касались лишь безопасных предметов: своей учебы, подготовки к экзаменам, школьной олимпиады – и родители были им благодарны за это. Хотя прекрасно понимали, что замалчивание ситуации не решает проблемы. Наступит время, когда им придется сообщить правду. Или, может, не настанет?
– Какова была тема твоего доклада? – спрашивала профессор Андриевская, деловито разрезая телятину.
Аркадий бойко отвечал. Говорил про состав участников, об общих знакомых, про красоты Казани, а Виктория смотрела на выражение его лица, удивляясь тому, как складно муж лжет. Ни единый мускул не вздрагивал на его лице, когда он с притворным негодованием рассказывал о просчетах организаторов, о досадных накладках в графике встреч. Даже припомнил какую-то забавную историю из прошлой поездки в Казань, выдав ее теще за совершенно новую байку, и та со смехом выслушала его.
В общем, мать была довольна тем, что неожиданно оказалась в семейном кругу своей дочери, где все считали за счастье поговорить именно с ней. Виктория, правда, слишком задумчива, но это обстоятельство мать списала на обычную усталость. Зато дети вели себя выше всяких похвал. Послушные, вышколенные, они сидели за столом, не влезая в разговор взрослых, отвечая лишь на поставленные им вопросы. Аркадий подавал ей то соусник, то салфетку и даже приглашал ее остаться на ночь, чего раньше за ним не замечалось.
Когда часы пробили восемь, профессор Андриевская нехотя начала собираться домой. На ее взгляд, семейный вечер удался как нельзя лучше…
За гостьей захлопнулась дверь, дети разбежались по своим комнатам готовиться ко сну. Аркадий и Виктория остались наедине. Вначале они тщательно перемыли всю посуду, словно для них не было занятия важнее, чем навести чистоту на сверкающей, как стеклышко, кухне. Виктория драила плиту, в то время как ее супруг протирал до зеркального блеска пол. Они перебрасывались незначительными фразами о погоде, текущих делах, и этот вечер был бы похож на тысячу других вечеров в семье Соболевых, если бы не тягостное молчание, наступавшее в те минуты, когда повод для разговора вдруг исчерпывался. Казалось, оба страшились наступающей тишины, потому что старательно находили новую тему для разговора.
– Представляешь, Буслаева уходит в декрет, – сообщала вдруг Виктория. – Ты знаешь ее. Такая маленькая, черноволосая, с кафедры общетеоретических дисциплин.
– Да ты что! – восклицал Аркадий, словно ему было не все равно, что случилось с Буслаевой, хотя по большому счету он даже не помнил, о ком идет речь. – Замечательно. И когда же состоится знаменательное событие?
Виктория вдруг вспомнила, что такой вопрос он не задавал даже ей, когда она была беременна Машей или Петей.
– Не знаю. Наверное, скоро. У нее уже живот на нос лезет.
– Вот как? Занимательно!
– Еще бы! Недаром, упоминая о женщине, носящей ребенка, говорят об интересном положении…
Говоря о состоянии своей неблизкой знакомой, они вдруг вспомнили о причинах беременности и обо всем, что с этим связано. Щекотливая тема слишком уж перекликалась с событиями их недавнего прошлого, что их смутило. Аркадий вдруг смешался и начал преувеличенно тщательно выжимать тряпку. Виктория тоже отвела взгляд.
Вскоре порядок на кухне был окончательно наведен. Тряпки, ведра убраны, и тишина, как липкая паутина, связала супругам языки.
– Пожалуй, пора ложиться спать, – нерешительно произнес Аркадий. – Завтра рано вставать.
– А тебе завтра нужно…
Виктория хотела спросить про очередной вызов к следователю, но в последний момент передумала. Она страшилась неприятного разговора. Впрочем, как и муж, и бессознательно пыталась оттянуть его начало.
– Что – нужно? – переспросил супруг.
– Наверняка нужно появиться в университете, – сказала Виктория, а он только кивнул головой.
– Да, прямо с утра отправлюсь в университет.
Это было нереально глупо – делать вид, будто ничего не произошло. Они – взрослые люди и должны понимать, что разговора не избежать. Уголовное дело не испарилось в одночасье, оно существует, и где-нибудь там, на другом конце города, в эту минуту следователь, чистя зубы перед сном, должно быть, прикидывает, какие действия ему предстоит провести завтра. Но им двоим удобнее было делать вид, что в их жизни ничего не происходит, что все остается на своих местах. Признание повлекло бы за собой ненужные откровения, следом – упреки, слезы, гневные высказывания и ужасную необходимость принимать какое-то решение. Какое? Расстаться? Остаться вместе и постараться все забыть?
Молчание решало все проблемы…
С тех пор так и повелось. Аркадий и Виктория как ни в чем не бывало ходили на работу, вечером возвращались домой. Накрывали на стол, вели хозяйство, воспитывали детей. Но между ними образовалась некоторая дистанция. Теперь уж Виктория не могла беззаботно спросить: «Что новенького?» или «Как прошел день?», боясь вдруг услышать: «Все хорошо. Был на очной ставке с потерпевшей». Да и Аркадий помалкивал, опасаясь случайной фразой вызвать у жены состояние, в которое она впадала теперь периодически: внезапно ее взгляд стекленел, она как-то разом съеживалась и замолкала на полуслове. О чем думала Виктория в такие минуты? Аркадий считал, что о нем и о том, что произошло. Чертова действительность не позволяла им забыть о несчастье.
Позвонила Дубровская:
– Виктория Павловна, телефон вашего супруга не отвечает.
– Он, наверное, на лекции.
– Хорошо. Тогда сообщите ему, что нас ждут в следственном управлении завтра в пятнадцать часов.
– Обязательно передам, – бормотала Виктория.
– Нас должны ознакомить с результатами экспертиз. Это не займет много времени.
Экспертиз? Каких еще экспертиз? Она не хотела слышать подробности…
В следующий раз, Дубровская вытащила ее в кафе для «серьезного разговора». Виктория была готова к самому худшему. «Его приговорят к высшей мере», – скажет адвокат, и Соболева упадет в обморок. Ах да, она же знает о том, что смертная казнь в стране уже не применяется. Значит, пожизненное заключение?
– Виктория Павловна, – серьезно заговорила адвокат, трубочкой помешивая сок в бокале, – мне нужна ваша помощь. Не знаю почему, но ваш супруг отказывается предоставить характеристики.
– Характеристики?!
– Да. Немаловажная деталь, как он характеризуется по месту работы и месту жительства. Нужно составить документы, заверить печатью, передать следователю.
– Заверить?!
– Да, заверить. Пустяк. Пусть на характеристике с места работы распишется кто-нибудь… к примеру, ректор. А на характеристике с места жительства парочка ваших добрых соседей. Текст составьте сами: мол, вежлив, здоровается с соседями. С коллегами доброжелателен, отзывчив. В употреблении спиртных напитков замечен не был. Ну и вся тому подобная ерунда… Не понимаю, почему ваш супруг упрямится?
Адвокат действительно не понимала. А вот Виктория прекрасно знала почему.
– Вы хотите предать дело огласке? – довольно резко спросила она, сдвинув брови. – Это нам ни к чему.
– У меня и в мыслях не было! – опешила адвокат.
– Но характеристика выдается всегда по определенному месту требования. В прокуратуру, в суд, в иностранное консульство, наконец. Вы прикажете написать про следственное управление?
– Ну что вы, нет необходимости! Напишите просто: «Справка дана по месту требования». Поймите, если мы не представим характеристики, следователь сам направит запрос, где по угловому штампу и печати будет все понятно. Вы этого хотите?
Нет, этого она не хотела. Этого она боялась как огня.
– Ну, хорошо, я попробую, – кивнула Виктория нерешительно.
Интересно, будет ли этому конец?
Ректор встретил ее доброжелательно.
– Присаживайтесь, Виктория Павловна! Может, чайку?
– Нет, нет. Я забежала на минутку. Не хочу вас отрывать от дел.
Ей хотелось как можно быстрее покинуть кабинет, решив все свои дела, но ректор был настроен, видимо, на долгое общение.
– А вы меня и не отрываете, – улыбнулся он. – Вчера видел вас по телевизору. Замечательно говорили! Да и тема чудесная: «Семья – фундамент общества». Полностью согласен. Долгие годы брака, да еще совместные дети, горести и переживания, радости и победы цементируют брак. Вы согласны?
– Конечно, – закивала Виктория.
– Как там говорится? «В горе и болезни, в печали и радости…»
– Да, разумеется.
«Дался ему этот брак! – раздраженно думала она. – Я-то думала, что мою передачу смотрят лишь домашние курицы».
– А я вот что думаю… Не устроить ли нам в университете этакий праздник – день чествования семьи. По-моему, актуально.
– Отличная идея.
– И я так считаю. И знаете что? Вы бы могли с Аркадием Александровичем в нем поучаствовать. Ну, не смущайтесь! Кому, как не вам, демонстрировать студентам и преподавателям вечные ценности?
«О боже!» – охнула про себя Виктория. И вяло улыбнулась:
– Посмотрим… Но я пришла на минутку, с просьбой подписать бумагу.
– Что за бумагу?
– Вот…
Она протянула ректору лист и вжала голову в плечи, ожидая его реакции.
Читать бесплатно другие книги:
