Инопланетное вторжение: Битва за Россию (сборник) Князев Милослав

Передо мной стоит тот самый депутат-ассенизатор.

– Молодой человек… Я настоятельно прошу вас: не ввязываться в авантюры этих дикарей.

– Чего?

– Доведите до сведения вашего руководства, что они держат в плену представителя законной демократической власти – депутата Государственной Думы. Меня нужно немедленно освободить, чтобы я мог на законных основаниях вступить в переговоры с представителями галактического разума…

Он переводит дух и продолжает:

– Пора прекратить это бессмысленное сопротивление. Это все наша российская дурь, ксенофобия… ну с чего мы взяли, что они обязательно настроены к нам враждебно? Вон, на Западе уже вступили в переговоры и живут себе спокойно. Роботы их обслуживают… Неужели вы не видите, что это – кучка оголтелых антисоциальных элементов? Они – враги цивилизованного общества… Мы уже сейчас могли бы жить спокойно, без забот о пропитании… Инопланетный разум – разве мы сможем с ними тягаться?..

Я не запомнил, что было потом. Сознание словно выключилось, а снова включилось только тогда, когда двое ветеранов оттаскивали меня от скрюченного, окровавленного тела, распластанного на цементном полу. А я вырывался и все еще продолжал орать:

– Мразь! Власовец! Ублюдок! Вам все равно, кому страну продать, лишь бы «без забот о пропитании»! Сволочь! Пустите меня, мужики!..

…Услышав о требовании ветеранов, Шатурин потемнел лицом, но ничего не сказал. Молча сломал сургуч на конверте, молча прочитал все то, что там было – два небольших листка, покрытых петитом. Потемнел лицом еще больше, потом сплюнул и прошипел:

– Ладно, черт с вами! Коли все выйдет – отвечу по всей строгости… – и больше к вопросу о командовании операцией не возвращался.

В назначенный день мы, проверив предварительно связь, выдвинулись в условленное место. Коротко пискнул одноразовый передатчик, сообщивший Штабу Сопротивления, что мы на месте, а через пару минут пришла команда начинать.

Мы выкатились на поверхность и ударили разом. Разметали два десятка «попрыгунчиков», умудрились чудом завалить одного «карпа», и залегли под огнем доброго десятка «носачей». В этот момент рация ожила снова:

– Дятлы, Дятлы! Здесь Джелат. Здесь Джелат. Не бейте «носачей», которые не станут стрелять в вас. Не бейте «носачей», которые не станут стрелять в вас.

Он не успел продолжить, как я с изумлением уставился на происходящее. Из десяти «носачей», только что бойко двигавшихся к нам, поливая огнем по площади, три вдруг замерли, а потом… А потом, ни мало не сумняшеся, врезали согласованным залпом по своему собрату. Тот вспыхнул и взорвался, а чокнутые «носачи» дружно развернулись и прикончили следующего. Затем они со всех своих семи ног каждый рванули к ближайшей «тарелке». Дальше я не видел, потому что над нашей позицией зависли три «карпа» и устроили нам библейский Содом. С Гоморрой за компанию… Мы отбивались, как могли, изо всего наличного оружия, когда один из «карпов» тоже рехнулся и, свалив одного своего приятеля, припустил за вторым, выписывая в воздухе виражи, которым обзавидовался бы сам Иван Кожедуб. Второй «карп» пытался удрать, но, видно, не на таковского напал. Серия бледных вспышек – и беглец, задымив, пошел на снижение. «Носачи», оставшиеся перед нами, вели себя более чем странно. Они остановились, явно не решаясь двигаться дальше, и только лупили во все стороны. В божий свет, как в копеечку…

– … Дятлы! Дятлы, мать вашу! Коля, ты живой?!

– Бортников на связи!

– Коля! Уводи своих! Все нормально! Бегом, я сказал! Отбой!

Как бы в подтверждение слов Джелата, еще два «носача» влепили по своим. Те, видно, уже ждали чего-то подобного, и между боевыми роботами завязалась оживленная перестрелка. Им было явно не до нас, и мы улизнули, унося с собой пятерых «двести» и семерых «триста»…

А на следующий день на частоте Штаба Сопротивления пришел приказ. Не просьба, не пожелание, а именно приказ: «Второму батальону ОМОНа срочно передислоцироваться на базу Сопротивления. Контрольное время – восемнадцать часов по московскому времени». Майор хмыкнул и козырнул мне:

– Командуйте, товарищ лейтенант. Они не шутят…

– А вы, товарищ майор?

– А что «я»? В живых оставят, в ОМОНе, скорее всего, – тоже. А остальное… – он махнул рукой. – Правы они, лейтенант. Так что спасибо им и за то, что к стене сразу не ведут…

К восемнадцати ноль-ноль мы находились на подземной базе. Навстречу нам вышло человек десять из руководства, но ни Кенаря, ни Джелата, ни Алексея я не увидел. Из наших выделили троих: Шатурина, капитана Бурдонова и меня. Остальных повели куда-то, а нас позвали на совещание в столовую.

Оглядев тех, кто собрался в зале столовой, Шатурин и Бурдонов слегка побледнели. Кенарь встал и сказал:

– Присаживайтесь, товарищи офицеры. Хочу сразу успокоить вас, товарищ майор, и вас, товарищ капитан. Да, вы не ошибаетесь, и перед вами действительно сидят те, кто по ориентировкам проходил с пометкой «при задержании особо опасен». Причем некоторые знакомы вам лично. Те же, кто вам не знаком, опасны ничуть не меньше. Но теперь – не для вас. Мы с сожалением вынуждены констатировать, что в прежних званиях вы при нашей власти не останетесь, но все можно будет исправить. По крайней мере ваше поведение в период иноземного вторжения характеризует вас с самой лучшей стороны, а потому, я полагаю, можно будет ограничиться простым понижением в звании. Думаю, что товарищи меня поддержат. Так что проходите, не стесняйтесь…

После такого «любезного приглашения», мы, наконец, уселись на свободные места. Рядом оказались двое офицеров-армейцев, один из которых наклонился к Шатурину и тихонько произнес:

– Ты, майор, особо не грузись. Считай, что еще дешево отделался, – он негромко хмыкнул. – Мне вот, например, если они к власти придут, обещали, что годок-другой буду железо сквозь дерево таскать… Если, конечно, не смою…

Вот так… У них все куда как серьезно… Из фильмов и книг я знаю, что значит «смыть». В смысле – смыть кровью. Так Сопротивление здесь и штрафбаты устроить решило? Ого…

– Товарищи! – перед нами стоит пожилой мужик, с умным, чуть хитроватым лицом. – Мы собрались сегодня, чтобы посмотреть на наших противников, так сказать, воочию.

Мужик обернулся вполоборота и махнул рукой:

– Введите гражданина посла!

Цитате из старого фильма многие было засмеялись, но тут…

Двое пареньков, в одном из которых я узнал Дмитрия, вывезли на середину зала… Больше всего то, что они вывезли, напоминало тележку, на которой стоял аквариум. Некая емкость цилиндрической формы, закрытая с торцов стальными плитами. Плиты стягивали длинные шпильки, завинченные солидными могучими гайками, навроде тех, которыми скрепляют между собой железнодорожные рельсы. Только сбоку зачем-то примостилось несколько автомобильных аккумуляторов, да на верхней крышке торчали какие-то рычаги.

В самой емкости имелось три круглых окна из толстого стекла, за которыми сидел… сидела… сидело ОНО! Существо, напоминающее человека, если бы не непропорционально огромная голова и голубой цвет кожи. Оно было неподвижно…

Дмитрий и его напарник выкатили тележку с емкостью на середину зала и остановились. Затем сын Джелата откашлялся и произнес:

– Прошу любить и жаловать. Пытыряс из Эрхей. Зовут ы’Хтрхнгтогын. Но чтобы языки не ломать, мы ему кличку придумали. «Пидор», – он усмехнулся. – Можно задавать вопросы. Мы с коллегой и Пидор постараемся ответить на все.

С этими словами он повернул рукоятку какого-то аппарата на верхней крышке, и в зале раздался писклявый голосок:

– Люди. Спрашивайте. Я готов отвечать.

– За все готов отвечать? – нехорошо оскалившись, вдруг спросил Джелат, встав со своего места. – Сын, а как мы проверим: врет он нам или нет?

– Бать, представляешь, – Дмитрий выключил связь емкости с внешним миром, – они органически врать не умеют! Мы их всех проверили. Товарищи, мы их током били, заставляли соврать, а они – ни в какую!

– Похоже, что способность выдавать ложную информацию не заложена в них изначально, – вступил в разговор второй паренек. – Они ведь тоже своего рода роботы. Только более высокого уровня и бесхозные… Впрочем, тут еще стоит повозиться с определением сродства и противоположностей в генотипе, но…

Дальше парень понес такую заумь, что я перестал его понимать. Видимо, не один я, потому что из зала поднялся человек, очень похожий на Джелата, и сказал:

– Сынок, хватит нам мозги полоскать. Тут и так все верят, что ты – умница. Ты вот лучше скажи: а чего он, пидор этот, делает, если ответ знает, а отвечать не хочет?

– Молчит, – моментально отозвался Дмитрий, хотя спрашивали и не его. – Молчит, правда, недолго.

– В смысле? – поинтересовался Олег.

– Ну, пап, ну ты же сам учил… мы уже и напряжение научились варьировать, чтобы не убить…

– Понял, понял, – Джелат поднял руку. – Сколько пленных осталось?

Пареньки замялись, затем тот, чьего имени я не знал, смущенно сказал:

– Только этот. Один помер от избытка кислорода, так мы вскрытие провели. А второго – ну… второго, мы… Правда, мы не хотели…

– Понятно, – подытожил кто-то. – Увлеклись, товарищи ученые, верно?

Паренек сокрушенно кивнул. Дмитрий внезапно окрысился:

– А мы чего? Больше бы образцов живыми взяли – все было бы в ажуре!

– А ну сядь! Сядь и не ори! – Джелат подошел к сыну и крепко взял его за плечо. – Сколько взяли, столько и взяли… Этот и вправду говорить будет?

– А куда он, на хрен, денется с электрического-то стула?

– Вот и ладушки. Тогда первый вопрос: мы захватили контейнер с какой-то вязкой массой. Что это?

– Не могу сказать однозначно, – ответил писклявый голос без всякой интонации. – Слишком мало данных.

Джелат переглянулся с сыном и, нехорошо усмехнувшись, принялся уточнять:

– Контейнер, формой напоминающий усеченный конус. Заполнение: вязкая масса, консистенцией напоминает… напоминает… – он повернулся к сыну. – Он знает, что такое сметана?

Дмитрий задумался, замялся, но на помощь ему пришел второй парень:

– Сейчас объясню, дядя Олег.

С этими словами он вытащил небольшую коробочку, приложил к губам и начал что-то нашептывать в нее. Судя по всему, это был транслятор-переводчик, потому что сидящий в емкости пленник явно занервничал. Джелат между тем продолжил:

– На крышке вот такая метка, – он вытащил из кармана лист бумаги и, развернув, приложил его к одному из окон. – Теперь данных достаточно?

Наступила пауза. Пленник впился глазами в надпись и молчал. Олег подождал еще немного, затем тронул Дмитрия за плечо:

– Подстегни-ка его, чтобы с ответом не тянул.

Дмитрий кивнул и повернул какой-то рычажок на крышке. Инопланетянин выпучил глаза, затрясся и запрыгал внутри емкости. Все молча следили за происходящим.

Второй паренек, который, по-видимому, был биологом, посмотрел на часы, прикинул что-то в уме, потом махнул рукой:

– Стоп!

Димка снова повернул рычажок.

– Ну, вспомнил, морда иноземная? – почти ласково поинтересовался Джелат. – Так что это за хреновина?

Пленник молчал. Снова щелкал рычажок, и снова бедолага скакал внутри своей бочки, но в конце концов…

– Люди. Люди. Что вы хотите в обмен на это? Отдайте.

– Ага. Сейчас. Только шнурки погладим.

– Ваш внешний вид не имеет значения. Отдайте. Мы готовы предоставить вам, – короткая пауза, – лоуренсий[5] в количествах, эквивалентных пяти… нет – десяти масс этого контейнера.

– Чего они хотят дать? – голос из зала.

– Лоуренсий, – Джелат почесал в затылке. – Его получили в Дубне, несколько сот атомов. Но он же распадается… Да почти мгновенно!

– Так, к вопросу о цене мы еще вернемся. Хотите купить? Можно. Только у нас не принято продавать то, сами не знаем что. Что это за контейнер? Отвечай, или…

Долгая пауза. Затем писклявый голос произносит бесстрастно:

– Это зародыши. Наши зародыши.

– Опа! – Кенарь шагнул вперед, отодвигая Джелата в сторону. – Зародыши, говоришь? И большая партия? В смысле: сколько у вас еще осталось?

Последовавшая пауза была почти бесконечной.

– Ничего. Ничего не осталось. Это, – голос вдруг сорвался на визг, – единственная, понимаете вы, дикие существа, единственная партия!

Кенарь вдруг повернулся к нам:

– Товарищи… – его голос тоже внезапно сорвался, – товарищи… Прошу извинить, но общее собрание пока прерывается. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами…

– Да что там, – армеец, собиравшийся «таскать железо сквозь дерево», машет рукой. – Все ясно, товарищ начальник первого отдела. Пошли, мужики.

Все встали и бодро двинулись к выходу. Некоторых Кенарь останавливал, но большинство ушли и, тут же, сбившись в здоровенную кучу, принялись оживленно обсуждать новую информацию…

– Ну, если это последняя партия, так чего ж еще желать? Спалить к чертовой матери – и звиздец войне! Подождем, пока эти передохнут и все!

– Умен ты, полкан, аж зубы ломит! А если они еще сделают?

– А хрена ли тогда лоуренсий предлагали? Ну и сделали бы себе, а не выкупали. Чего ж они?

– Может, тяжко? Вдруг у них не стоит?

Общий смех. Но возбуждение не проходит:

– А зачем они такое добро здесь держали? Ну и хранили бы у пиндосов, там хоть безопасно…

– Ты их агитки слушай больше. У пиндосов тоже мужики отыскались. Командует чувак, который еще Вьетнам прошел. Он при вторжении из тюрьмы драпанул. С ним двое наших. Бывшие «солнцевские». Это командование. А так их тыщ двадцать…

– Это откуда дровишки?

– Радиограмму от них поймали. Они связи искали. Умники наши мелкие кое-что придумали. Ну и связались. Через спутник этих «пидоров»…

Из дальнейшего рассказа седого, жилистого ветерана следовало, что около двадцати тысяч амеров оказались настоящими мужчинами, которым не в карту было отдавать свои дома инопланетянам. Даже если президент приказал. Они отчаянно дрались, причем довольно умело, так как в основном были ветеранами локальных конфликтов. С оружием у них было похуже, но тоже имелось…

– Так, товарищи. На ночлег размещаемся по своим подразделениям, – из столовой вышел Кенарь. – Вас проводят. Подписку о неразглашении я с вас не беру, но сами понимаете…

Если кто-то чего-то и не понимал, то, взглянув на лицо ветеранского особиста, он сразу же захлебнулся бы в водопаде понимания. Разговор мгновенно оборвался, и мы двинулись к своим отрядам в полном молчании. Так же, в молчании, располагались по грубо сколоченным нарам, закутывались в камуфляж. Но сон не шел…

– Николай? Николай, ты спишь?

– Никак нет, товарищ майор.

– Пойдем-ка, пошепчемся… Мы выходим из комнаты, где, тяжело дыша и похрапывая, дрыхнут наши товарищи:

– Слушай, Коль… Как ты думаешь: много этих ветеранов?

– Ну-у… не знаю, товарищ майор. Не задумывался…

– Так вот, их только в Москве около пятнадцати тысяч. А есть еще в Питере, в Нижнем, на Кавказе… – Шатурин долго молчит, испытующе глядя мне в лицо. Затем продолжает: – Они победят. Я чувствую. А потом… Ты не думал: а что потом?

Потом? Потом, когда ветераны и их «умники» победят? Ну, наверное…

– Если ты еще не понял, Николай, они будут все возвращать. Назад.

– Что возвращать?

– Советский Союз. И, очень может быть, сцепятся с теми, из Штатов. Тебе не страшно?

А почему мне должно быть страшно? Янкесы всегда были нашими врагами. Даже когда мы вместе с фрицами бились…

Видно, ответ написан у меня на лице, потому что Шатурин вдруг как-то ссутуливается, съеживается. Его плечи опускаются, руки повисают безвольными плетьми…

– А мне страшно, лейтенант. Очень страшно. И знаешь, почему? Нет?

Он вдруг придвигается ко мне почти вплотную и шепчет в самое ухо:

– Потому что они – правы! Правы! И когда этого парня из «тамани» приговорили к трем годам условно, и когда меня разжаловать собрались. А знаешь, как страшно жить с теми, кто всегда прав?!

– Товарищ майор, а, по-моему, с теми, кто всегда прав, жить, может, и трудно. Зато не страшно. Вот если бы именно они вопрос с «чехами» решали – неужели столько же наших ребят там погибло? А «Норд-Ост» был бы? А Буденновск?

Он долго молчит. Потом разворачивается и уходит в комнату. Жаль его. Хороший он мужик. Просто не удержался тогда. Не сумел удержаться…

Собрание-совещание командиров не продолжилось и на следующий день. И на через следующий. Мы исправно ходили в патрули, часть отрядов разошлась по прежним местам дислокации, но всем было ясно: должно произойти что-то важное. Очень важное…

На второй день с улиц исчезли «носачи», а «карпы» пролетали только поодиночке и только на большой высоте. На третий – пропали голографические агитки. А на пятый день нам вдруг зачитали приказ о том, что «глазастиков-крыланов» не бить, а только «попрыгунчиков», и то, если попадутся, а специально не искать…

…Вечером один из наших рассказал, что болтал с кем-то из умников. И тот ему поведал, что эти самые пытырясы прилетели сюда размножаться. Вывести потомство, так сказать. Для нормального развития маленьких пытырясов земные условия подходили практически идеально. Единственное, что не соответствовало пытырясскому представлению о рае, был процент кислорода в земной атмосфере. Этим гаврикам не требуется больше пятнадцати процентов, а оптимально – что-то около двенадцати. Но пытырясы не унывали. Изменить процент кислорода можно, и даже не очень сложно. Кстати, именно в районе Внуково и должен был быть построен один из заводов по переработке кислорода. Куда должно было деться при этом коренное население Земли, пытырясов не интересовало…

Потомство свое инопланетяне доставили в трех контейнерах. Было три клана?.. семьи?.. В общем, три группы пытырясов, каждая из которых имела свой контейнер с зародышами.

Первая «группа» потеряла свой контейнер вместе с тарелкой в небе над Владивостоком. Кто был тот отчаянный парень, который на своей горящей «сушке» врезался в тарелку – русский или китаец – уже не важно. Важно то, что контейнеров осталось всего два.

Второй контейнер был уничтожен во время отчаянной атаки, предпринятой янкесами. Потеряв больше двадцати тысяч бойцов, юсовцы взломали оборону лагеря пытырясов и разнесли в щепки все, что там было. Включая контейнер. И вот теперь последняя группа, называвшаяся Эрхеи, лишилась своего последнего контейнера. И положение у пытырясов – хуже губернаторского. Вроде бы у нынешних заканчивается цикл жизни, и неясно: хватит ли им оставшегося времени на подготовку новых зародышей или нет. Так что у нас в руках и впрямь оказался могучий козырь…

…Утром был завтрак. Каша с сублимированным мясом, чай. Порции побольше, чем последнее время было принято в нашем батальоне, так что можно порадовать живот. Чем я и занимался, с аппетитом наворачивая разваристую, исходящую паром вкусную «шрапнель», когда…

– Внимание! Внимание! Командирам всех подразделений: немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три. Повторяю: командирам всех подразделений немедленно прибыть в комнату двести одиннадцать, ярус три.

Лихорадочно затолкав в себя последнюю ложку, в которую постарался уместить полмиски, я рванулся на выход. И только вылетев из столовой, задумался: а где этот «ярус три»? Это вверх или вниз?

– Что, Николай, заблудился? – рядом стоял Алексей. – Тебя ж вызывают, а ты тут топчешься. Не дело…

И не успеваю я спросить, где находится ярус три и комната двести одиннадцать, как Алексей быстро растолковывает мне маршрут. Спасибо вам, товарищ ветеран! Добрый вы и человечный. Не то что Джелат, который, наверное, тоже все разъяснил бы, но не преминул бы поиздеваться. Мол, вот милиция пошла – города не знает, без проводников – никуда…

Ошпаренной мартышкой я взлетел по лестнице и помчался по коридору таким галопом, которому позавидовал бы и призовой жеребец. Что-то мне не улыбается опаздывать. От этих ребят, которые «всегда правы», можно и три наряда вне очереди схлопотать. И не посмотрят, что ты – командир батальона!..

Я влетел в дверь с аккуратными циферками «211» и… замер в полной прострации. Посередине комнаты стояли несколько совершенно незнакомых мне человек в парадной форме, с какими-то неизвестными мне нашивками, орденами, значками. Все, как один, – чисто выбритые, отглаженные, в блестящих сапогах. Перехвачены скрипучими ремнями…

– О, вот и старший лейтенант Бортников прибыли, – произнес один из незнакомцев голосом Джелата. – Проходите, Николай, проходите. Будем и вас сейчас обмундировывать…

Оказывается, в свое время бойцы Сопротивления наткнулись на склады военторга. В принципе, они не знали, зачем им нужны парадные мундиры, отрезы сукна, хромовые сапоги, но по неистребимой привычке людей, привыкших к вечной нехватке чего-нибудь ценного, ветераны решили, что на что-нибудь эти «шмотки» да пригодятся. И вот теперь, собираясь на переговоры с врагами из космоса, они решили не ударить в грязь лицом и принарядится соответственно случаю…

Здесь же находилась, как выразился незнакомый мне громадного роста боец по кличке Фудзияма, «рота почетного караула» – два десятка здоровенных молодцов, экипированных а-ля президентский полк. Правда, вооружен «почетный караул» был вовсе не парадно: СВД, ПКМ, «Корд», гранатометы, ПЗРК…

– Это на случай, если они все-таки врать умеют, – насмешливо сообщил мне Джелат, попутно подгоняя кого-то, невидимого мне. – Ну, чего копаемся? Тащите мундирчик доблестному представителю советской милиции!

Мне вытащили почему-то парадный мундир военного летчика, украшенную золотым шитьем генеральскую фуражку и, зачем-то, шашку.

– Ну вот – органы правопорядка выглядят прилично, – констатировал Джелат, придирчиво оглядев меня со всех сторон.

– Что, мужики, пошли? – спросил Кенарь.

Он стоял в генеральском мундире, но без погон, и за плечом висела совершенно неположенная для такого костюма «муха».

Ветераны двинулись к выходу. Я поспешил за ними, гадая, что же такое могло случиться, что надо было переодеваться в «парадку»? Неужели?..

– Ты, парень, чувствуешь, какое событие сегодня намечается? – толкнул меня в плечо Фудзияма. – Капитуляцию идем принимать, понимать надо…

Капитуляцию? Все кончится, и можно будет снова жить спокойно?.. Нет, не может быть, не верю!..

На станции метро нас ждал мотовагон. В него закатили тележку с контейнером, тележку с пленным инопланетником, а затем зашли сами. Ехали в полном молчании, придавленные ожиданием великого, на самом деле ВЕЛИКОГО события…

На «Площади Революции» мы вышли и двинулись наверх. Каким-то чудом Штабу Сопротивления удалось запустить один из эскалаторов, и мы поднялись, не утруждая ноги. На выходе стояли суровые мужики, один из которых козырнул и доложил:

– Все чисто. Прибыла одна тарелка. «Носачей» и «карпов» нет, только один «попрыгунчик».

Наши умники готовы перехватить его управление в любой момент…

– Отлично, – кажется, это Кенарь сказал. —

Пошли, мужики…

Кремль, как ни странно, почти не пострадал. Только на Спасской башне покосилась шатровая крыша да нет флага на Кремлевском Дворце. Над Красной площадью гулко раздались наши шаги. У Лобного места стояла тарелка…

– Люди. Вы привезли контейнер. Что вы хотите взамен? – голос из невидимых динамиков больно ударил по ушам, но оставался таким же писклявым, как и у пленника.

– Чтобы вы убрались отсюда раз и навсегда! – четко произнес Кенарь. – Забирайте ваших зародышей и проваливайте. И чтоб больше мы вас не видели!

После долгого молчания писклявый голос ответил:

– Хорошо. Мы уходим.

– И оставляете нам всю наземную технику. Всех «носачей», всех «карпов», всех «глазастиков» и половину «тарелок».

– Согласны. Мы уйдем на этой тарелке. Остальные – ваши.

Кто-то из ветеранов что-то быстро заговорил в микрофон. Потом поправил гарнитуру, выслушал ответ:

– Все честно. Во Внуково наши принимают технику. «Умники» визжат от счастья…

Двое парней почетного караула толкнули вперед тележки. Из тарелки вылезли четыре головастых фигуры в скафандрах. Трое из них ухватились за тележку с контейнером и чуть только не бегом поволокли ее внутрь. Потом забрали пленного.

Четвертый инопланетянин стоял перед нами. Спокойно, бесстрастно он произнес:

– Мы уходим навсегда. Но через пятьдесят оборотов вашей планеты вокруг звезды сменится наше поколение. Они, – жест в сторону тарелки, где исчез контейнер, – могут вернуться. И тогда мы будем умнее…

– Возвращайтесь, – спокойно сказал Джелат. – Вы бы нашу историю сперва поучили. К нам вообще много кто приходил. Татары, шведы, французы… Гитлер вот… Короче: добро пожаловать!

…Тарелка улетала. Она уносилась куда-то далеко и растворялась в безоблачном небе. Мы стояли и смотрели ей вслед…

– Так, ну че стоим? Давай, мужики, двинулись. Нам еще здесь все чинить надо. И приготовиться к возможной встрече. Полста лет – срок-то совсем маленький. Поторапливайся. Чтоб им и в самом деле было «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»