Кишиневское направление Гладкий Виталий

Глава 3

Старые приятели

Фриснера встретил оберст фон Трота. Они не были знакомы, поэтому заместитель начальника штаба группы армий «Южная Украина» держался несколько скованно. До штаба они добирались на машине. Штаб находился в горном курорте Слэник в Восточных Карпатах, расположенном в очень красивом месте.

Генерал-оберст был неприятно поражен и удивлен, увидев мирный ландшафт и маленькие деревушки, по которым еще не прошлась война. Все выглядело на удивление мирно, почти сказочно, словно на сусальной картинке.

В парках курорта прогуливались румынские офицеры со своими дамами, где-то играл аккордеон, на зеркальной поверхности маленького пруда плавали белоснежные лебеди…

Это непривычное зрелище вызвало у Фриснера горькое чувство. Огненный ад под названием группа армий «Север», где практически непрерывно шли дожди из стальных осколков и свинцовый град, откуда он вырвался лишь несколько дней назад, никак не вписывался в идиллические румынские пейзажи, казавшиеся другой планетой.

Дорога была длинной, и пока ехали, фон Трота обрисовал Фриснеру ситуацию в группе армий, которой генерал-оберсту предстояло командовать, не преминув немного добавить исторического экскурса.

– …Группа армий «Южная Украина» создана из бывшей группы армий «Юг» фельдмаршала Манштейна и группы армий «А» фельдмаршала фон Клейста. После тяжелых боев зимой 1943–1944 годов и весной 1944 года, в ходе которых мы понесли большие потери, 6-я армия, заново сформированная после разгрома под Сталинградом, была вторично разбита, на сей раз на южном крыле Восточного фронта… – Голос фон Трота предательски дрогнул; генерал-оберст с сочувствием кивнул.

Ему ли не знать, как тяжелы подобные воспоминания…

– В апреле нам удалось наконец стабилизировать фронт на рубеже Днестра и далее по линии Кишинев, Яссы, северо-восточные склоны Карпат, – продолжал фон Трота. – Это обстоятельство имеет для нас очень серьезное значение, если учесть неустойчивость румын и их нежелание продолжать войну. Думаю, не стоит много говорить о том, настолько важны для нас позиции Румынии и Венгрии, которые находятся в тылу южного крыла фронта. Через эти страны проходят все наши коммуникации, кроме того, мы делаем на них большую ставку как на наших активных союзников. К сожалению, правительства обеих стран до сих пор находятся почти в открытой вражде друг с другом по причине старого спора из-за Трансильвании… Простите, вы не возражаете? – Немного осмелевший фон Трота достал портсигар.

– Курите, – великодушно разрешил генерал-оберст.

Закурив и сделав несколько глубоких затяжек, заместитель начальника штаба группы армий «Южная Украина» продолжил свой импровизированный доклад:

– В течение весны и двух летних месяцев мы предпринимали все возможное, чтобы улучшить подготовку и вооружение румын. Был обеспечен немецкий инструкторский состав, поставлено немецкое оружие, румынская танковая дивизия «Великая Румыния» получила новые немецкие танки. Созданы новые оборонительные рубежи. На северном крыле группы армий закончено начатое еще до войны строительство оборонительной позиции «Траян», пересекающей местность в самых высоких точках. На эту позицию мы ввели свежие румынские дивизии. В связи с этим была найдена возможность постепенно отвести с фронта шесть наших танковых дивизий, чтобы они отдохнули. Эти дивизии пока оставлены в резерве в качестве ударных частей в тылу у ненадежных румынских войск. Ко всему прочему, к нам прибыло пополнение за счет хорошо обученных и обстрелянных подразделений, высвободившихся после эвакуации Крыма…

«Черт побери! – раздраженно подумал Фриснер. – Мои опасения подтверждаются!»

Фон Трота как раз говорил о том, что серьезным изъяном всей системы обороны группы армий «Южная Украина» было то, что весь ее фронт являлся большим выступом по сравнению с фронтом левого соседа – группой армий «Северная Украина»; передний край ее обороны уже проходил по Карпатам. Пока у группы армий «Южная Украина» есть достаточно армейских и особенно танковых резервов, с таким выступом еще можно мириться.

Ну а вдруг резервов не останется? Что тогда?

«Линия фронта проходит неверно! Вот и фон Трота на это намекает. Это бросается в глаза сразу, стоит только посмотреть на карту укрепрайона; можно даже не производить рекогносцировку местности. – Перед приемом у Гитлера, генерал-оберст, уже зная о своем новом назначении, битый час с большим прилежанием изучал карту боевых действий группы армий «Южная Украина», чтобы не попасть впросак и не выглядеть в глазах обожаемого фюрера дилетантом. – Линию фронта нужно выравнивать. Иначе при ударе русских армий по флангам наши части окажутся в “котле”. Понимает ли это фон Трота?»

Генерал-оберст посмотрел на немного бледное лицо заместителя начальника штаба, который был еще и начальником оперативного отдела.

Но фон Трота докладывал как по писаному, словно говорящая механическая кукла: бесстрастно, сухо, без лишних деталей, которые обычно появляются при сильном эмоциональном возбуждении. Это подкупало.

Фриснер терпеть не мог болтунов. А в особенности тех, кто любит выпячивать свои личные заслуги – настоящие или мнимые.

– …Особенное беспокойство поначалу вызывали железные дороги. Из-за малой пропускной способности и технической отсталости румынские железные дороги, связывавшие Румынию с Венгрией через Карпаты, в начале года были почти полностью парализованы в результате административных трений между двумя странами. Взаимные придирки и формализм приводили к колоссальным потерям времени. Наблюдать за ходом перевозок было почти невозможно. Верховное командование не разрешило командованию группы армий принять необходимые для этого меры, так как не хотело еще больше раздражать дружественные страны. В первые дни оборонительных боев эта ситуация доводила нас едва не до отчаяния. Не хватало необходимых боеприпасов, эшелоны из Германии шли по три недели. Очень часто они просто-напросто пропадали без вести. Приходилось искать их с помощью самолетов на перегонах, давать взятки машинистам и таким образом заставлять поезда двигаться вперед. Для того чтобы увеличить пропускную способность железных дорог, мы вынуждены были заставлять личный состав совершать длинные пешие переходы. Поезда разгружали на венгерской территории, а затем караван людей с грузом двигался через Карпаты, делая в пути стоянки для отдыха, и, прибыв в Румынию, снова грузился в вагоны уже другого поезда. В конце концов мы преодолели эти трудности, но чего это нам стоило…

«Нужно отвести фронт группы армий за Прут, на уже оборудованный оборонительный рубеж Галац, Фокшаны, восточные отроги Карпат и сосредоточить все немецкие силы в тыловом районе под моим командованием, – озабоченно думал Фриснер. – Тогда группа армий может иметь как бы два хорошо сцементированных фронта: один – обращенный на север, другой – на восток. Это отличная идея. Но как на нее отреагируют в ОКВ? И главное – что скажет фюрер?»

За разговорами время в поездке пробежало незаметно. Обуреваемый великими, как ему казалось, замыслами генерал-оберст очнулся от своих теоретических выкладок только возле отведенной ему под жилье небольшой, но симпатичной дачи. Здесь жил и Шёрнер, который уже начал паковать чемоданы.

Рабочие помещения оперативной группы штаба располагались в большом курортном отеле. Как сообщил фон Трота, для работы это чрезвычайно удобно, если бы не частые налеты авиации противника. Другие отделы штаба группы армий были рассредоточены по соседним зданиям, и даже населенным пунктам Шёрнер встретил Фриснера с нескрываемой радостью. Они были очень разными людьми, и тем не менее дружили со времен Первой мировой войны.

Генералы были одногодки (оба родились в 1882 году; Фриснер – в Хемнице, а Шёрнер – в Мюнхене), прошли одну и ту же школу выживания в Веймарской республике[13], имели одинаковое воинское звание, поэтому мыслили почти в унисон.

Только Шёрнер, в отличие от Фриснера, души не чаял в великом фюрере Германии. Гитлер был для него каким-то высшим существом. Наверное, Шёрнер был чересчур внушаемым человеком, несмотря на весь свой немецкий практицизм.

Что касается генерал-оберста, то он никогда не верил Гитлеру, даже во времена побед. Фриснер считал его выскочкой, удачливым политиком, но никак не военным стратегом. Иногда генерал-оберст мысленно признавался сам себе, что не будь он постоянно в действующей армии, его уже расстреляло бы гестапо[14] – как заговорщика против фюрера.

Старые приятели встретились за отменно сервированным столом, и Фриснер лишь тяжело вздохнул, глядя на продуктовое изобилие, искусно расположенное на белоснежной накрахмаленной скатерти. В этот момент он вспомнил, чем питался последний месяц. Даже в ставке фюрера его накормили какой-то дрянью, после чего генерал-оберст целую ночь промаялся изжогой.

– Как думаешь, Йоханн, союзнички не подложат нам свинью? – Шёрнер заботливо подливал в бокал Фриснера пенистый мозельвейн[15].

Он знал, что его приятель любит это вино. С мозельвейном у Фриснера была связна какая-то романтическая история в глубокой юности.

– Фердинанд, время для оптимистических прогнозов ушло безвозвратно. – Фриснер тяжело вздохнул. – К тому же большая политика – дело фюрера. Мы с тобой солдаты. Наше дело не витать в облаках, а заниматься чисто земными делами.

– Йоханн, я рад, что именно ты сменишь меня здесь. Твой опыт и воинский талант помогут стабилизировать обстановку на южном направлении. В этом я уверен.

Генерал-оберст Шёрнер пребывал в благодушном настроении. Все его страхи и опасения по поводу своей дальнейшей судьбы развеялись.

Ему уже сообщили, что он получил пост главнокомандующего группы армий «Север», который до этого занимал Фриснер, и Шёрнер уже был готов отбыть к месту назначения. Ждали только летной погоды – над Карпатами бушевала сильная гроза.

– Спасибо на добром слове… А вот я не завидую тебе, Фердинанд… – Генерал Фриснер выглядел усталым и отрешенным. – Фюрер отстранил моего предшественника Линдемана за неудачное наступление в районе Даугавпилса. Но что Георг мог сделать? От него требовали нанести контрудар и в то же время забрали 12-ю танковую и 212-ю пехотную дивизии для группы армий «Центр». А когда я сменил его, мне пришлось вдобавок «подарить» центральному участку фронта еще одну из своих лучших дивизий, 122-ю пехотную.

– Значит, ты считаешь… что у группы армий «Север» положение критическое? – нахмурившись, осторожно спросил Шёрнер.

– Ах, Фердинанд, – вздохнул Фриснер. – Как я могу ответить тебе на этот вопрос?! Ведь группой «Север» мне довелось командовать всего двадцать дней. Фюрер меняет командующих как перчатки. Нет-нет, я не в претензии! Ему с его высоты лучше видна общая картина сражений на всех участках фронта и кто из командующих армиями чего стоит, но все же…

– И все-таки, Йоханн, неужели дела обстоят настолько плохо, что даже ты, мой старый соратник, не хочешь сказать мне правду? – допытывался Шёрнер.

– Суди сам. В составе группы армий «Север» 38 дивизий; это 16-я и 18-я армии, а также оперативная группа «Нарва». По последним данным, в дивизиях насчитывается по восемь – десять тысяч человек личного состава. Много это, мало? Если судить по меркам сорокового года, то вполне достаточно. А если применительно к настоящему времени – катастрофически мало!

Фриснер начал нервно ходить по кабинету, забыв о том, что держит в руках бокал с мозельвейном. Светлая искристая жидкость плескалась в чешском хрустале и орошала крупными каплями старинный ковер ручной работы, которым был застелен пол.

– Солдаты теряют веру в победу, – продолжал Фриснер. – Ты можешь себе представить, Фердинанд, до какого позора мы дожили – германские солдаты дезертируют в массовом порядке! Моральный дух подорван, со снабжением постоянные перебои – эти бандиты-партизаны держат под своим контролем почти все железные дороги…

Сразу после обеда новый командующий генерал-оберст Фриснер собрал оперативное совещание штаба группы армий «Южная Украина». Ему нужно было поближе познакомиться со своими новыми подчиненными.

Он знал лично лишь трех генералов: начальника связи группы армий генерал-лейтенанта Шуберта, начальника инженерных войск генерал-майора Мейера и генерал-майора фон Родена, исполняющего особые поручения командующего.

Осмотр оборонительных сооружений и позиций войск, а также встречу с командующими армий и корпусов, генерал решил отложить на следующий день. Полет через линию фронта стоил ему много душевных сил и нервов.

Офицеры уже ждали нового шефа, поэтому сидели в своих рабочих кабинетах и собрались быстро. Совещание прошло в несколько суховатой и предельно официальной обстановке. Сотрудники штаба присматривались к новому начальнику и все свои эмоции прятали под маской чинопочитания и безусловной исполнительности.

Фриснер был не очень доволен – первый контакт получился каким-то скомканным, нервным. Может, по той причине, что Шёрнер представил его офицерам штаба впопыхах, потому что торопился, так как небо прояснилось и метеослужба дала «добро» на вылет.

Докладывал оберст фон Трота. Говорил он больше для Фриснера, потому что все остальные были хорошо ознакомлены с положением дел в группе армий «Южная Украина».

– …Наши рубежи обороны глубоко эшелонированы – до 80 км в глубину – от румынского города Пашкани к Днестру и вниз до Черного моря. Протяженность оборонительных линий – свыше 580 километров. В группу армий «Южная Украина» входят две армейские группы – «Вёлер» (8-я немецкая, 4-я румынская армии и 17-й отдельный немецкий корпус) и «Думитреску» (6-я немецкая и 3-я румынская армии). Поддерживает их 4-й воздушный флот и румынская авиация. Наши войска насчитывают 900 тысяч человек, 7600 орудий и минометов, 410 танков и штурмовых орудий, более 800 самолетов. На первый взгляд сил вполне достаточно для эффективной обороны. Но изготовившиеся к наступлению войска 2-го и 3-го Украинских фронтов очень сильны. По данным разведки во 2-й Украинский фронт генерала армии Малиновского входят 40-я, 7-я гвардейская, 27-я, 52-я, 4-я гвардейская и 53-я армии, 6-я танковая армия, 5-й гвардейский конный корпус, 23-й танковый корпус, 18-я танковая армия и 5-я воздушная армия. В 3-й Украинский фронт генерала армии Толбухина входят 5-я ударная, 57-я, 37-я и 46-я армии, 7-й мотострелковый корпус, 4-й гвардейский мотострелковый корпус и 17-я воздушная армия. В количественном исчислении, по самыми скромным прикидкам, это примерно 1 миллион 200 тысяч – 1 миллион 300 тысяч человек, 15–16 тысяч орудий и минометов, около двух тысяч танков и САУ, две тысячи самолетов и все силы Черноморского флота.

«Нужны подкрепления… – с тоской думал генерал-оберст, внимательно вслушиваясь в монотонный голос заместителя начальника штаба. – Крайне мало самолетов и танков. Но где их взять? Негде… Даже если умолять, упасть на колени – все равно не дадут. Англичане и американцы открыли второй фронт, 6 июня высадились в Нормандии. Там тоже нужно дыры латать. И все-таки линию фронта надо отводить назад, к карпатским хребтам, спрямить этот опасный выступ. Доложу свои соображения на сей счет и обязательно в письменном виде. Гудериан, хитрый лис, вручая мне в штабе ОКХ приказ о переводе, сладко пел, что здесь не фронт, а курорт. Боюсь, что скоро тут будет хуже, нежели на северном направлении…»

По окончании совещания Фриснер попросил задержаться начальника разведывательного отделения группы армий «Южная Украина» полковника Бунтрока.

– Господин полковник, меня интересуют контрмероприятия по пресечению проникновений в наш тыл советской фронтовой разведки.

– Господин генерал, я, конечно, могу доложить вам по существу, но, думаю, что по этому вопросу вас более детально проинформирует прикомандированный к нам из РСХА[16] штандартенфюрер[17] Дитрих. Именно он занимается этими вопросами.

Генерал-оберст был приятно удивлен. Он хорошо знал Рудольфа Дитриха. Когда Фриснер служил в рейхсвере Веймарской республики, Дитрих какое-то время находился в его подчинении. Мало того, они даже стали приятелями, несмотря на существенную разницу в возрасте – Дитрих был моложе генерал-оберста на десять лет.

Со временем их дружеские связи ослабли, они не встречались с самого начала войны. Что неудивительно: война застала Фриснера в должности инспектора армии резерва и боевой подготовки сухопутных сил, а сотрудник абвера Дитрих участвовал в каких-то тайных операциях на территории Советского Союза и Великобритании.

После ухода полковника Бунтрока генерал-оберст вызвал к себе штандартенфюрера Дитриха.

– Давно мы с тобой не виделись, старина… – Дружески пожимая руку Дитриху, Фриснер указал глазами на небольшой кожаный диванчик. – Присядем…

– Благодарю. Господин генерал, с вашего позволения я закурю…

– К чему такой официальный тон, Рудольф? Кури. А ты все еще в полковниках ходишь.

– Ну, во-первых, я не полковник, а штандартенфюрер СС… – В голосе Дитриха прозвучала глубоко скрытая ирония. – А во-вторых, ценность сотрудника разведки в отличие от офицеров вермахта заключается не в погонах с золотым шитьем и не в званиях.

Генерал Фриснер рассмеялся.

– Вижу, ты никак не можешь смириться с тем, что абвер теперь не отдельная структура, а входит в состав РСХА, – сказал он с пониманием. – Многие так думают… Но фюреру видней. Не так ли?

– Несомненно, – сухо ответил Дитрих. – По крайней мере все мы в РСХА занимаемся одним делом и не кичимся друг перед другом количеством наград и должностными полномочиями.

– М-да, Рудольф… Похоже, ты все так же скептически, как и прежде, относишься к армейским офицерам. Это, пожалуй, единственный пункт, по которому у нас с тобой когда-то были разногласия.

– Время нередко меняет мировоззрение человека. Особенно когда идет война.

– Ты стал философом?

– Нет. Я, пожалуй, стал циником.

– Это хуже?

– Для солдата – нет, для разведчика – да.

– Почему? – живо поинтересовался генерал-оберст.

– Если разведчик работает только ради денег и званий, только ради наград и почестей – он циник до мозга костей. В любой момент его могут перевербовать, предложив куш посолидней; наконец, он может просто струсить, сломаться. Я никогда до конца не верил таким людям.

– К чему ты клонишь, Рудольф?

– Отвечаю честно на вопросы, поскольку вам, господин генерал, судя по всему, хочется полной откровенности.

– Рудольф, мне в первую голову хотелось бы услышать твое мнение о состоянии дел в Румынии, – сказал Фриснер. – И кстати, что ты можешь сказать про Антонеску? Я с ним не знаком и совершенно не имею представления, что он собой представляет как человек и руководитель. Только ради Бога, Рудольф, не корми меня сладкой кашей! Говори все, как есть, как ты думаешь. Я знаю, что могу доверять твоим наблюдениям и выводам.

– Спасибо, мой генерал… Когда в апреле противник подошел к Днестру, а в начале лета частично вступил на территорию Румынии, заняв Яссы и другие населенные пункты, Антонеску объявил тотальную мобилизацию. Новая мобилизация явилась, по сути дела, его волевым решением. Она была объявлена отнюдь не в результате всенародного подъема, а под нажимом сверху. (Кстати, хочу сказать, что румынский король не делает большой тайны из своих симпатий к Англии). Что касается личности Антонеску, то это худощавый, небольшого роста человек, типичный гусарский офицер. Он крайне тверд в обращении с людьми, очень хорошо и быстро ориентировался в любой военной обстановке. Разъезжает по стране и по фронту всегда в сопровождении большой свиты. Хотя Антонеску и полностью доверяет германскому командованию, тем не менее ходят слухи, что он питает неприязнь к фюреру. Но я бы в это не очень верил. Вы же знаете этих политиков… Для них лицемерие и двурушничество в порядке вещей. В море лжи они чувствуют себя гораздо уверенней, нежели в постели куртизанки. Как бы то ни было, но у меня сложилось впечатление, что Антонеску чувствует себя в нашем кругу словно среди своих.

– Хорошо. Спасибо. Теперь, как говорится, вернемся к нашим баранам. Какая ситуация сложилась в Румынии на сегодняшний день?

– Все нормально, если судить по заявлениям Антонеску.

– А если судить по данным твоей «конторы»?

– Дело дрянь, господин генерал.

– Почему?

– Вчера я получил отчет румынской сигуранцы[18] за последние две недели. Весьма интересные вещи творятся за спиной маршала Антонеску. Создан национал-демократический блок коммунистической, национал-царанистской, или крестьянской, и национал-либеральной партий. А это уже опасно.

– Сведения достоверны?

– Вполне.

– Какие меры приняты?

– Какие меры можно предпринять, чтобы задержать горный обвал на полпути?

– Параллель довольно условная…

– Не возражаю. Работаем и в этом направлении. Но хуже всего то, что король Михай решил удариться в политику, судя по всему, под влиянием своей матери: за последние полгода резко усилились трения между его приближенными и Антонеску. А это явно неспроста. Правда, король пытается делать вид, что его отношение к Антонеску не изменилось, но это меня больше всего и настораживает.

– Думаешь, он способен открыто выступить против Антонеску?

– Господин генерал, чтобы спасти свою корону, Михай пойдет на все. Кроме того, у меня возникают большие сомнения относительно надежности румынских офицеров. Пока никаких конкретных доказательств у нас нет, но многое говорит о том, что здесь далеко не все в порядке. Например, по указанию румынского военного министерства была произведена замена высших румынских офицеров, причем мы не были поставлены об этом в известность. И все это сейчас, накануне наступления русских! В качестве предлога была выдвинута версия, что румынские военачальники должны отдохнуть перед сражением. Отдохнуть! Каково? Среди этих «курортников», в частности, и командующий 4-й румынской армией генерал Раковица. На фронт он пока не вернулся. И где он находится, никто не знает.

– Это опасный симптом…

– Да. Зараза пораженчества постепенно распространяется на все слои румынского общества. Весьма подозрительны регулярные совещания политических деятелей и генералов, происходившие в городе Алба-Юлия. Есть сведения, что они ведут переговоры с вражескими державами и готовят свержение Антонеску. Понятно, что сформированное этими деятелями правительство займет враждебную позицию по отношению к Германии. Я неоднократно посылал в РСХА донесения об упомянутых подозрительных явлениях, но никакие меры для пресечения этой деятельности до сих пор не приняты и никаких указаний на сей счет я не получил. А лично я, по собственной инициативе, не имею ни полномочий, ни права вмешиваться в здешнюю политику. Меня послали, как опытного специалиста, всего лишь усилить аппарат фронтовой разведки группы армий «Южная Украина».

– Скверно. Значит, на прочный тыл нет никакой надежды…

– Все склоняется к тому.

– Получается, что я попал из огня да в полымя, – тихо пробормотал Фриснер.

– Простите, мой генерал, что вы сказали? Я не расслышал.

– Говорю, что ситуация на фронтах все больше усложняется.

– Несомненно.

– И все же я верю в воинский гений фюрера! – несколько патетически воскликнул генерал-оберст, при этом бросив острый взгляд на штурмбаннфюрера. – Мы победим!

Лицо разведчика осталось невозмутимым, лишь в глазах мелькнула едва уловимая тень. Он коротко ответил:

– Да, мой генерал, победим.

– Ну что же, Рудольф, спасибо за информацию, – с наигранной бодростью продолжил Фриснер. – А теперь займемся вопросами, которые касаются нас непосредственно…

С этими словами генерал-оберст направился к крупномасштабной карте района боевых действий.

– Насколько я информирован, – сказал он, – в данный момент у нас наиболее боеспособной является шестая армия. Так, Рудольф?

– Да.

– И что фланги у нас самое уязвимое место, поскольку там оборону держат румынские войска. Это соответствует действительности?

– Вполне.

– Допустим, эти сведения не являются тайной и для русских.

– Абсолютно верно. Армейская разведка у них на должной высоте.

– Тогда мы и будем исходить из этого факта. Рудольф, мы с тобой сейчас немного пофантазируем. Сыграем в бумажную войну. Итак, ты русский командующий, и тебе известно, что все лучшие войска Германии сосредоточены в районе вот этого выступа; то есть они прикрывают Кишинев. Куда бы ты на месте русских генералов направил свой основной удар в предстоящем наступлении?

– Здесь и думать долго не нужно. Конечно же ударил бы по флангам. С южной стороны – по 3-й румынской армии с форсированием Днестра и Днестровского лимана, а на нашем левом фланге – прорыв обороны в расположении 4-й румынской армии с направлением главного удара на Хуши. Удары по сходящимся направлениям, и в результате – «котел» в районе Кишинева. Не ко времени будет помянуто, ситуация аналогичная той, что сложилась для нас под Сталинградом.

– Правильно! Совершенно логично, Руди. Я бы тоже так поступил. И все же есть один, весьма важный момент, о котором мы, немцы, предпочитаем умалчивать. Это – возросшее оперативно-тактическое мастерство русских военачальников, нестандартность их мышления. Русские уже не те, что в сорок первом, Рудольф, далеко не те. А мы по инерции продолжаем считать их неспособными тягаться с гениальностью немецкой военной мысли. Очень опасное заблуждение.

Фриснер, возбужденно жестикулируя, бегал вдоль огромной карты, которая занимала почти всю стену кабинета.

– А если русские ударят по 6-й армии? Невозможно? Вполне возможно, Руди! Смотри, что получается в этом варианте. Для того чтобы усыпить нашу бдительность, русские могут провести отвлекающие удары по флангам. Как ты думаешь, такой вариант реален?

– Весьма вероятно… – Дитрих был несколько озадачен возбужденным состоянием генерал-оберста.

Раньше Фриснер был всегда спокоен и выдержан. Некоторые считали его тугодумом, и даже мямлей.

– На кишиневском направлении им необходимо форсировать Днестр, что сопряжено с большими потерями, – продолжал генерал-оберст. – И конечно же мы подобного поворота событий не должны ждать, следуя твоим умозаключениям (да и не только твоим), а значит, сосредоточим все внимание на флангах, скорее всего, с привлечением всех резервов. Вот тут-то русские и используют элемент внезапности! Не согласен?

– М-м… – неопределенно промычал штандартенфюрер.

Фриснер истолковал его мычание на свой лад.

– Хорошо, поспорим! – воскликнул он с горячностью. – Во-первых, форсировать Днестр для русских при их современном оснащении, хорошем артиллерийском и воздушном прикрытии и определенном опыте подобных операций не является сложной проблемой. Во-вторых, взломав оборону и уничтожив наши лучшие войска в центре обороны группы армий «Южная Украина», русские, вне всяких сомнений, нанесут удар в направлении Фокшан; ну а там рукой подать до Плоешти и Бухареста.

– Да, это так. Но ведь остаются еще наши войска на флангах…

– Вот в этом и заключается гениальность замысла: разбить наиболее боеспособные соединения, вбить танковый клин в центр группы армий «Южная Украина», расчленить ее на две части, и при поддержке русского флота и морских десантов запереть нас в двух вместительных «котлах». Все!

Тяжело дыша, Фриснер подошел к столу, плеснул из хрустального графина с высоким горлом воды в фужер, выпил.

– Ну что ты на это скажешь, Рудольф? – спросил он, вытирая белоснежным носовым платком испарину со лба.

– А если все-таки русские ударят по флангам? – настаивал Дитрих. – Неужели вы вовсе исключаете такую возможность?

Штандартенфюрер никогда не считал себя выдающимся армейским стратегом, но логика Фриснера была ему малопонятна.

– О нет, ни в коем случае! – воскликнул генерал-оберст. – Будем откровенны: оба варианта могут принести нам большие неприятности. Но только в том случае, если мы не сможем точно определить направление главного удара русских. Оборона на нашем участке фронта сильная, хорошо продуманная – нельзя не отдать должное моему предшественнику…

Фриснер снова пытливо взглянул на Дитриха. На этот раз с ревностью. Штандартенфюрер в душе рассмеялся – ох, уж эти большие шишки… Им всегда кажется, что подчиненные предшественника из-за большой любви и преданности к бывшему начальнику ночами не спят, все думают, как бы подсидеть своего нового шефа.

Хотя… В принципе, генерал-оберст в какой-то мере был прав. Он ведь не знал, в каких отношениях состояли штандартенфюрер РСХА Дитрих и генерал-оберст Шёрнер. Былые дружеские отношения, как и все остальное, уходят в прошлое. Человек живет настоящим. А оно нередко напрочь отсекает былые привязанности, особенно в связи с карьерным ростом.

– Командование сухопутных сил и фюрер возлагают на нас большие надежды, – все еще во власти подозрений, несколько суховато сказал генерал-оберст. – Именно здесь, на южных рубежах рейха, мы должны остановить русских, измотать в боях и начать новое, победоносное наступление. Мы щит Румынии и Балкан. Вчера в беседе со мной фюрер сказал: «Я верю, что именно группа армий “Южная Украина” способна внести коренной перелом в состояние дел на Восточном фронте…» Правда, фюрер несколько по-иному, чем ты, оценил ситуацию в Румынии. Он сказал: «Маршал Антонеску искренне предан мне».

– В принципе, так оно и есть. Дело не в Антонеску… Но у меня есть вопрос.

– Слушаю.

– Если в итоге ситуация на оборонительных рубежах будет складываться не в нашу пользу, если русские прорвут фронт, что тогда? Или этот вариант исключен?

– Что известно Богу, то человеку знать не дано. Это мой ответ на вопрос. Ни в чем заранее нельзя быть уверенным. И если все-таки русские прорвут фронт, то для полного окружения группы армий «Южная Украина» им необходимо упредить отвод наших войск на новые оборонительные рубежи. А для этого нужно захватить переправы на реке Прут, что довольно сложно, можно даже сказать, невыполнимо.

– Почему?

– Дело в том, что тогда русские должны иметь темп наступления до тридцати километров в сутки, иначе у нас получается значительный выигрыш во времени. А это совершенно нереально.

– Что ж, будем надеяться… – неопределенно сказал Дитрих; выражение его лица было непроницаемым. – Жду ваших указаний, господин генерал.

– Ты опять угадал мои мысли. Твоей команде придется много поработать. Мои замыслы тебе известны, требуется только подтвердить их или опровергнуть, если они несостоятельны. Времени очень мало, Руди. Очень мало.

– Я так думаю, вам в первую очередь нужна информация о дислокации и численности русских армий.

– Да.

– И где намечается главный удар.

– Совершенно верно.

– Конечно, предварительные данные по дислокации и составу армий противника у нас имеются.

Но о них вам, надеюсь, докладывал полковник Бунтрок. А что касается направления главного удара… Тут есть вопросы. Но мы постараемся, господин командующий, решить их в ближайшее время.

– Это еще не все, Рудольф. Как у тебя обстоят дела с блокировкой русских разведгрупп?

– За последние полтора месяца не было случая проникновения русских в наш тыл.

– Отлично. Присаживайся поближе, господин штурмбаннфюрер. У меня есть соображения на сей счет. Появилась одна очень интересная идея…

Из дневниковых записей генерал-оберста Фриснера. «После того как я составил представление о положении дел на фронте, 1 августа в сопровождении своего начальника штаба я вылетел в Бухарест. На аэродром для встречи явились германский посланник фон Киллингер, глава германской военной миссии в Румынии генерал от кавалерии Гансен, командующий немецкими военно-воздушными силами в Румынии генерал Герстенберг и другие.

Я решил вначале заслушать доклад генерала Герстенберга, который одновременно отвечал за оборону стратегически важного района нефтепромыслов Плоешти. Его хорошо подготовленное сообщение производило такое впечатление, будто безопасность этого района была гарантирована. Он заявил, что в случае беспорядков будет достаточно одной немецкой зенитной батареи, чтобы подавить в Бухаресте какой угодно путч. Однако зенитные части и полицейские формирования, которые в докладе были охарактеризованы как достаточные для такой цели, подчинялись не немецкому командующему группой армий, а в конечном итоге Герингу и Гиммлеру. Этот весьма неудачный порядок подчинения может привести к самым роковым последствиям.

После доклада генерала Герстенберга, который просил меня об одном – поддержать перед Гитлером его просьбу о передаче ему эскадрильи истребителей, я имел беседу с германским посланником. Мы знали друг друга еще со времен Первой мировой войны, когда Киллингер, служивший командиром подводной лодки, проявил мужество и бесстрашие в единоборстве с врагом. Он отличный вояка, бесшабашный сорвиголова, но ни в коем случае не дипломат. Для этого ему не хватает профессиональной выучки, а может быть, и интеллекта.

На вопрос о том, можно ли полагаться на румынское правительство, Киллингер ответил буквально следующее: “Маршала Антонеску поддерживает не только правительство, но и весь народ. Но у него есть противники – лидер крестьянской партии Юлиу Маниу, заместитель премьер-министра Михай Антонеску и королева-мать”. Киллингер добавил, что у него “хорошие связи с королем и влиятельными кругами”, что якобы исключает любые попытки переворота.

Я поставил Киллингера в известность о докладе штурмбаннфюрера Дитриха. На мой вопрос, какие меры приняло германское правительство в случае правительственного кризиса в Румынии, посланник ответил: “Пока что никаких! Нет оснований опасаться какого-либо правительственного кризиса, а если когда-нибудь дело и дойдет до этого, всегда будет достаточно времени, чтобы принять меры. Наше Министерство иностранных дел немедленно пришлет сюда своих людей, которые быстро восстановят порядок”. Когда я спросил Киллингера, есть ли у него по крайней мере несколько проверенных людей из числа румын, на которых он сможет опереться, если дело примет серьезный оборот, он вытащил из бумажника исписанную карандашом бумажку, на которой было перечислено несколько фамилий.

У меня сложилось впечатление, что этой проблемой занимались весьма наивно и крайне небрежно. Это заставило меня в лояльной форме уведомить Киллингера о том, что я обязан незамедлительно доложить о своих опасениях Гитлеру и министру иностранных дел Риббентропу. Посланник, по-видимому, так и не понял причину моего волнения.

Столь же отрицательное впечатление произвел на меня последовавший за этой беседой визит главы германской военной миссии генерала от кавалерии Гансена. Мне было непонятно, почему этот военный орган в Бухаресте ничего не знает о деятельности заговорщиков. Если бы ответственные германские представители своевременно и правильно оценили положение и нашли в себе мужество защитить свою точку зрения перед Гитлером, появилась бы возможность принять решительные меры, может быть, даже военного характера.

В конце своего пребывания в Бухаресте я нанес визит румынскому военному министру Пантази, чтобы обсудить с ним некоторые административные вопросы и вопросы замены высшего командного состава. Беседа была в общем удовлетворительной. К сожалению, мне не удалось в этот день добиться аудиенции у короля и Антонеску. Мне было сказано, что их обоих нет в Бухаресте. К вечеру я уже вылетел в свой штаб.

В ходе своего визита в Бухарест я еще больше убедился в том, что политическую и военную катастрофу можно предотвратить лишь в том случае, если ответственному командующему в этом районе театра военных действий будут подчинены все немецкие военные инстанции, тыловые организации, войска и полицейские силы, то есть если он получит здесь полномочия главнокомандующего вооруженными силами.

3 августа я направил с личными письмами на имя Гитлера и Риббентропа своего офицера штаба полковника фон Трота и назначенного в группу армий офицера связи Министерства иностранных дел обер-лейтенанта Лемана. Они вылетели самолетом в ставку верховного командования…»

Глава 4

Погоня

Переплыть реку на каком-нибудь плавсредстве не представлялось возможным. Осветительные ракеты улетали в черное небо с немецкой пунктуальностью практически без длительных пауз. Оставалось уповать лишь на то, что участок реки, на который пал выбор полковника Северилова, не находится под таким пристальным присмотром немецких постов, как выше или ниже по течению.

Вся хитрость заключалась в береге. Его нельзя было ни войскам штурмовать с ходу, потому что он был скалист и крут, ни разведчики не могли преодолеть подъем без больших затрат энергии и сил. Кроме того, никто не знал, что там творится наверху. Поэтому ни одна разведгруппа не рискнула пройти по этой неведомой дорожке, что, по мнению Северилова, давало хороший шанс Маркелову и его команде. Ведь длительное бездействие притупляет и усыпляет бдительность в войсковых частях. В особенности эта аксиома касается часовых…

Реку преодолели вплавь, раздевшись до исподнего. Свою одежду и оружие каждый из разведчиков переправлял на крохотном плотике, утыканном ветками, – для маскировки. А на головах у всех были венки, очень похожие на птичьи гнезда.

Обычно речной плес в любое время дня и ночи полнился разным мусором, особенно во время проливных дождей. Что только не плыло вниз по течению! Доски и бревна от разрушенных бомбардировками мостов, снарядные ящики, срезанные осколками ветки деревьев и кустов, куски дерна из разрушенного водными потоками берега, различная домашняя утварь…

Но больше всего было трупов. Казалось, что их извергает сама преисподняя, где уже не осталось места для жертв кровавой войны, потому что, по здравому размышлению, не могло гибнуть столько людей за день. И тем не менее, вздувшиеся от газов полуразложившиеся мертвецы все плыли, и плыли, и плыли…

Крутой берег вынырнул из темноты неожиданно. На узком каменном выступе старшего лейтенанта Маркелова уже ждали – подхватили под руки и помогли забраться наверх. Оказавшись на берегу, Маркелов невольно сказал:

– Слава тебе, Господи…

Он не был верующим, но иногда ему казалось, что его поступками движет какая-то внешняя сила. Особенно это было заметно во время серьезных испытаний, когда до смерти оставался даже не шаг, а неизмеримо меньшая величина.

Одевались быстро и без слов; сержант Кучмин с автоматом наготове охранял остальных. Вниз по течению шли около получаса, пока Пригода, который был впереди, не заметил узкую расщелину.

Первым полез ефрейтор Ласкин. Он был гибкий, будто виноградная лоза, цепкий, как белка, и юркий, словно тот зверек, от которого ему досталась фамилия, поэтому ефрейтору и выпала миссия первопроходца. За ним начал подниматься и старшина Татарчук – для страховки.

Время тянулось мучительно долго. Маркелов с тревогой поглядывал на восток, где уже появилась светло-серая полоска утренней зари. Наконец прозвучал условный сигнал, и разведчики начали по очереди втискиваться между шершавыми стенками расщелины…

Наверху обрыва дул легкий ветерок. Когда Маркелов присоединился к разведчикам, Степан Кучмин уже ловко орудовал ножницами, делая проход в проволочных заграждениях.

– Понатыкал фашист, сволочь недобитая, «колючек» аж три ряда, – зло шептал Кучмин Ласкину, который помогал ему, придерживая обрезанные концы колючей проволоки. – Да еще и запутал. Думают, что застрянем. А хрен вам с прибором… Стоп!

Кучмин замер. «Мина!» – подумал Ласкин, цепенея от страха. По натуре он был человеком совсем не робкого десятка, но мин почему-то боялся панически.

– Сигнальная проволока, – шепнул Кучмин.

Страх прошел, но от этого легче не стало. Ласкин знал, что эта проклятая «сигналка» – туго натянутая проволока с понавешанными на ней пустыми консервными банками, металлическими пластинками и крохотными рыбацкими звонками – преграда почти непреодолимая.

Достаточно рукам хоть чуть-чуть дрогнуть – и ты уже кандидат в покойники. Задребезжат банки-жестянки, затренькают звонки, и вслед за этим «концертом» вступят в дело пулеметы, которые свой сектор обстрела прочесывают с истинно немецким прилежанием и методичностью. И тогда от них полетят только пух и перья.

– Что будем делать, Степа? – с невольной дрожью в голосе спросил Ласкин.

– Что делать, что делать… Маму их фашистскую… Назад пути уже нет. Так что будем резать. Передай, пусть приготовятся. Режь…

Уперев локти в землю, Кучмин зажал в ладонях коварную проволоку. «Удержать, удержать во что-бы-то ни стало…» От страшного напряжения даже заломило в висках.

– Давай… – не шепнул, выдохнул он Ласкину.

Ножницы мягко щелкнули. Невесомая до этого проволока вдруг налилась тяжестью и потянула руки в стороны. Медленно, по миллиметру, Кучмин начал разводить их, постепенно опуская обрезанные концы вниз; у самой земли один конец перехватил Ласкин.

– Степа, наша взяла! – радостно прошептал Ласкин на ухо Кучмину.

– Хух… мать его… – ответил тот и облизал мгновенно пересохшие губы.

– Последний ряд остался, Степа…

– Погодь чуток… – молвил Кучмин, с трудом отрывая занемевшие руки от земли.

Его измазанные ржавчиной широкие мозолистые ладони были в крови, которая сочилась из-под ногтей…

Утро выдалось туманным, сырым. Где-то вдалеке шла гроза, и сильный ветер, прилетевший с рассветом, зло трепал верхушки деревьев, рассыпая по земле редкие дождинки.

Разведчики в основном бежали, лишь изредка – чтобы немного отдохнуть – переходя на шаг. Они хотели как можно быстрее оказаться в глубоком тылу противника, чтобы уменьшить до минимума возможность встречи с заградительными группами немецкой контрразведки.

Первый привал разведчики устроили в заброшенной мазанке, построенной во времена царя Гороха. Она притаилась в небольшой ложбинке и казалась тихим и безопасным приютом в неведомой земле, которая никогда не знала войны.

Дикий виноград оплел саманные стены мазанки густой сетью и через проломы в сгнившей соломенной крыше протянул свои гибкие плети внутрь. Позади рос старый заброшенный сад, заросший диким кустарником и высокой травой в пояс, а из дверей мазанки открывался великолепный вид на туманные луга и дальние горы, покрытые лесами.

– Кучмин, время, – посмотрел на часы Маркелов.

Степан быстро забросил антенну на дерево, настроил рацию и послал первое сообщение в разведуправление штаба фронта. Тем временем Пригода расположился на широкой лежанке и, постелив кусок чистой фланели, начал торопливо выкладывать на него из вещмешка съестные припасы. Он резал сало на порции с таким прилежанием, что даже высунул кончик языка от напряжения.

– Кое-кто в своей стихии… – Татарчук и здесь не удержался, чтобы не позубоскалить. – Где сало, там и наш Петро.

– А можэ ты нэ хочэш? Ну, то твое дило… – Пригода, который было протянул старшине его порцию, отдернул руку.

– Э-э, Петро! Ты что, шуток не понимаешь?

– От и жуй свои шуткы…

Кучмин и Ласкин, посмеиваясь над обоими, быстро работали челюстями, заканчивая завтракать. Старший лейтенант, усердно пережевывая тугое сало, уточнял на карте маршрут, сверяясь с компасом. На душе было легко и радостно – первый и, пожалуй, самый опасный этап поиска позади, на связь вышли вовремя.

Вдруг Ласкин насторожился и выскочил из мазанки. За ним поспешил и Пригода; Маркелов, старшина и Кучмин приготовили оружие.

– Собаки, командир… – сказал Ласкин; вытянув шею, он медленно ворочал головой.

Теперь уже все услышали приглушенный расстоянием собачий лай, который приближался со стороны Днестра.