Обаятельная Вера Машкова Диана

Часть I

Глава 1

Вера Александровна обвела притихшую аудиторию внимательным взглядом: девушки замерли с прижатыми ко рту ладошками и изогнутыми в трагические дуги бровями. Юноши – на весь курс пять худосочных прыщавых недорослей – отвлеклись наконец от мобильных телефонов и уставились на преподавателя.

– Изольда сошла на берег, – продолжила лектор, сгущая интонацией краски, – и увидела возлюбленного своего Тристана. Он был мертв. Несчастная Изольда легла рядом с ним, и сердце ее разорвалось от горя.

Над партами пронесся девичий вздох. Молодые люди хмыкнули и снова погрузились в виртуальный мир. Казалось, стоит отобрать у юного поколения будущих мужчин коммуникаторы – и это положит конец их земному существованию, словно из высокотехнологичных устройств вынут батарейки.

– Так заканчивается древнейшее кельтское сказание, пришедшее в средневековую литературу из Ирландии и Шотландии. – Вера Александровна бросила взгляд на часы.

Минута в минуту. Пора было распускать загрустившее собрание. Но студенты расходиться не спешили: словно из рога изобилия посыпались вдруг вопросы.

– А что стало с королем Марком?

– Жена Тристана обманула его из ревности?

– Тристана и Изольду похоронят вместе?

– А Гувернал и Бранжьена поженятся?

– Все это обсудим на семинаре, – лектор постаралась скрыть улыбку, – читайте текст и до новых встреч!

Профессор стремительно спустилась с кафедры, подхватив единственный лист бумаги с планом-конспектом лекции, махнула студентам на прощание рукой и вышла из аудитории.

Кафедряне, как обычно, отмечали наступление большой перемены чаем с плюшками. Ежедневно повторялся в небольшом коллективе этот пагубный ритуал: кто что успеет купить у станции метро или на автобусной остановке, то и приносит на стол. Печенье, ватрушки, булочки с изюмом, вафли.

Вера со вздохом вспомнила о пирожных «картошка», томившихся в сумке. Каждый раз она планировала внести свою лепту и улизнуть, и каждый раз ей недоставало для этого силы воли.

Подрывали внутреннюю дисциплину с начала учебного года не только живописно раскинувшиеся на столе и вредные для фигуры яства, но и непременный атрибут нынешних кафедральных застолий: разговоры о новом проректоре.

Илья Владимирович Марков появился в институте первого сентября – был представлен ректором в совете как «талантливый московский ученый и опытный руководитель». Всего лишь за месяц работы новый проректор успел навести в педагогическом осином гнезде такого шороху, что взбудораженный рой теперь непрерывно гудел. Администрация возненавидела московского ставленника за беспрецедентную смелость и деловую хватку, зато рядовые преподаватели оказались близки к идолопоклонничеству.

После первого же выступления на ученом совете Маркова разобрали на цитаты: он называл высшее учебное заведение «банно-прачечным комплексом по отстирке купюр», открыто обвинял ректорат во «лжи и коррупции», грозил функционерам тем, что «кресла под ними вот-вот зашатаются». Шорох среди народа прошел крепкий. По сути, Марков открыто высказал все, о чем рядовые преподаватели давно шептались, но лишь в кулуарах. И что уровень образования в институте никуда не годится. И что преподаватели со своими зарплатами едва сводят концы с концами, а потому вынуждены искать дополнительные заработки. И что администрации дела нет до учебного процесса. Все силы – на бюрократию, потемкинские деревни и распределение материальных благ.

Теперь в самом воздухе витал дух перемен. Если бы за Ильей Владимировичем, которого преподавательский состав всего за тридцать дней успел возвести в кумиры, не стояли мощные силы государственного правительства, произносить вслух подобные вещи он бы никогда не посмел: к числу самоубийц этого умного, деятельного и привлекательного мужчину отнести было нельзя. И все понимали – есть решение Москвы разогнать воровскую шайку, которая управляет педагогическим институтом последние десять лет! А идея будет претворена в жизнь именно Марковым.

Вера Александровна села за стол в предвкушении новой порции последних слухов – особенно искусной в их подаче всегда была Варвара Тихоновна, старейший сотрудник кафедры, – и водрузила на свободный от тарелок пятачок свои пирожные.

Отдел совести, отвечающий за контроль внешнего вида и здоровья, забунтовал. В голову Веры полезли мысли о недорогой и вполне приличной институтской столовой, где можно пообедать рыбой и овощами. Но профессор предпочла совершить сделку с упомянутым внутренним отделом – пообещала себе, что аннулирует ужин, – и приготовилась слушать.

А ведь был на кафедре один человек, с которого в части питания стоило брать пример. Ольга Валерьевна относилась к своему рациону так, словно собиралась жить вечно. Сейчас она расположилась подальше от грядущей вакханалии – за своим рабочим столом – и извлекла из сумки баночку с очередным изыском. Вчера у нее на обед был греческий салат. Позавчера – цезарь с куриными грудками. Сегодня в прозрачной пластиковой емкости красовалась руккола с авокадо и креветками.

Глядя на ежедневное меню Ольги Валерьевны, остальным кафедрянам оставалось лишь сглатывать слюни: с преподавательской зарплатой покупать в супермаркетах заморскую зелень оказалось немыслимо. Коллеги все больше налегали на родную капусту: у Бога и правительства свое мнение насчет распределения земных благ.

А Ольге Валерьевне подсобили в жизни оба вершителя – Господь помог встретить перспективного мужа, правительство наделило его взлетом в карьере. И превратилась посредственный преподаватель, доцент кафедры английской филологии, в состоятельную гранд-даму. А ведь даже наличие супруга – не говоря уж о том, чтобы влиятельного, – в преподавательской среде было редчайшей редкостью.

Природа отнеслась к доценту с такой же любовью, с какой сама она – к диетическим кулинарным шедеврам. Это была Русалочка, а не женщина! Высокая грудь, тонкая талия, пышные бедра, светлые волосы в романтических локонах.

Оленька не пахала, как ее сослуживицы, на нескольких работах одновременно, по выходным не занималась репетиторством до потери сознания. Проводила свои семинары, и – домой. Хранить семейный очаг.

Вера Александровна, давно для себя решившая, что всякая зависть ниже человеческого достоинства, даже и не взглянула в сторону гастрономически продвинутой коллеги. Проводница Тристана и Изольды в массовое сознание налила себе чаю и потянулась за первым бубликом. Тем временем многие взгляды любопытных кафедрян намертво приросли к столу Русалочки.

– Сегодня, представляете, – Ольга Валерьевна, как всегда, смущенная пристальным вниманием, заговорила первой: пыталась отвлечь коллег от собственного обеда, – вхожу в наше здание, а там стоит разодетая девица без документов. Вахтер эту фифу не пропускает.

– Любопытно, – проговорила Варвара Тихоновна, разглядывая сквозь толстые линзы очков свернутые колечками креветки в царстве зеленых листов.

– Дальше еще интереснее, – Русалочка обрадовалась, приняв реплику на счет сказанного, – девица говорит: «Мне в приемный покой! Где у вас приемный покой?»

– И что? – Вера Александровна застыла с чашкой в руке и тоже обернулась на Русалочку. Уже несколько лет ее мучили подозрения о том, что под названием «институт» скрывается совершенно другое заведение.

– А вахтер отвечает, – Оленька сделала театральную паузу, – «это вам надо в главное здание. Приемный покой у нас там!»

Кафедряне как один покатились со смеху. Даже Тамара Львовна – заведующая, мудрая и строгая дама, – откинулась в порыве веселья назад и опасно покачивалась теперь на задних ножках стула.

Вера присоединилась к общей радости без особого энтузиазма: в последнее время преподаватели так часто потешались сами над собой, что это уже казалось ей дурным знаком.

– Ой, а у меня студенты сегодня, – прощебетала ассистентка Ирочка, невыгодное и вынужденное приобретение Тамары Львовны в новом учебном году, – перевели словосочетание «Roman Empire» как «Династия Романовых».

– А у меня снова классика жанра, – поддержала беседу заведующая: ей одной было ведомо, кто именно стоит за спиной ассистентки, – студентки фразу «Wonders are many, but there is nothing more wonderful than a Man»[1] из учебника Аракина перевели «Чудес много, но нет на свете ничего чудеснее, чем Мужчина»!

Кафедряне снова прыснули со смеху, хотя больше – из уважения к заведующей. Перевод был почти традиционным, и каждый поработавший на третьем курсе прекрасно его знал.

– Они не ошибаются, – задумчиво произнесла Варвара Тихоновна, оторвавшись наконец от созерцания Олиной баночки, – говорят, через полсотни лет мужчин на Земле будет в два раза меньше, чем женщин!

– Я тоже об этом слышала. А через сто тысяч лет сильный пол вымрет! – горячо поддержала Русалочка, которая своего супруга холила и лелеяла так, словно он уже был последним представителем рода мужского на Земле. – Английский профессор Брайна Сайкиса исследовал деградацию хромосомы, которая отвечает за мужское начало, и…

– И черт с ними, – небрежно отмахнулась Тамара Львовна, с молодости мучившаяся в несчастливом браке, – пусть вымрут. Проблем станет меньше.

– А детей от кого рожать?! – спохватилась юная Ирочка.

Для нее вопрос был весьма актуален: возраст подбирался к четверти века, а замужество, не говоря уж о деторождении, так и не наступало. Мириться с ситуацией, в отличие от многих умудренных жизненным опытом коллег, ассистентка, видимо, не собиралась. Несмотря на внешнюю мягкость – округлую фигуру, пухлые губки, детские черты лица – целеустремленности в Ирочке было с лихвой.

– Оставим, – примирительно разрешила Тамара Львовна, – пару особей на рассаду.

– И я, – подала голос моложавая Гульнара Салиховна, – даже знаю, кого!

– Кого? – не удержалась от вопроса Вера Александровна, уже предвидя ответ: сердце ее учащенно забилось.

– Илью Владимировича, конечно, – Гульнара хитро сощурила и без того узкие глазки, – нашего нового проректора.

– Откуда такая уверенность? – поинтересовалась Тамара Львовна с любопытством юного исследователя. Марков не казался ей центром вселенной. Как, впрочем, и ни один другой мужчина.

– Послушайте, – Гульнара усмехнулась, – если в мужчину влюбляются все женщины, значит, он прекрасно подходит на роль производителя! Красивый, здоровый. Умный, интеллигентный. Социально активный. Что-то я не припомню в своей жизни аналогов.

– А он уже в вашей жизни? – ревниво дернула плечом Ангелина.

Несмотря на внешность модели, правда, уже в летах, с мужчинами преподавателю стилистики никогда не везло: один бросил, другой сбежал, третий испугался еще до начала отношений. Слишком умных эти «особи», как выразилась Тамара Львовна, не принимали. Даже внешние данные не могли компенсировать избыток интеллекта у женщины – если только временно застить глаза. И практически все собравшиеся за кафедральным столом оказались живыми тому подтверждениями.

Гульнара оглядела коллег, застывших в ожидании, и загадочно улыбнулась. На ее лице был написан ответ: «ДА!»

У Веры Александровны внутри все оборвалось. Ладони похолодели, в ушах застучала барабанная дробь. Она понимала, конечно, что Марков рано ли поздно сдастся на милость победительницы: ни один мужчина не способен держать оборону перед разгоряченным женским коллективом годами. Но почему именно Гульнара?! Когда и как могли они сблизиться?

Остаток большой перемены прошел в тяжелом молчании. Все-таки Гульнара, кем бы ни приходилась она теперь Маркову, поступила недальновидно. Коллектив, в котором добрых три четверти без памяти влюблены в красавца проректора, ее не простит. Даже Русалочка – казалось бы! – сидит, раздувает ноздри. А ведь она при всей своей внешней безобидности умеет плести интриги. И не без помощи влиятельного муженька. Остальные тоже найдут способ подпортить коллеге жизнь.

Вера постаралась выбросить мысли о Маркове и Гульнаре из головы. Смешно ревновать мужчину, с которым тебя ничего не связывает. Илья Владимирович – это идеал. Благородный и недосягаемый образ. С таким же успехом можно расстраиваться из-за неверности литературного героя, например. И к чему это приведет?

Но как ни пыталась она наложить запрет на никчемные мысли, головы ее настойчивый Марков не покидал.

Вера Александровна вспомнила, как встретила проректора в коридоре на следующий день после ученого совета, взбудоражившего весь институт. Она уже тогда поняла: Илья Владимирович станет достойной альтернативой заполонившему институт кишлаку на следующих выборах ректора. Поступил-таки тревожный сигнал в высшие эшелоны государственной власти! И там решили разобраться с небогоугодным заведением: ключевые посты заняли люди, которые понятия не имеют ни о науке, ни об образовании. Зато им повезло родиться в одном ауле с человеком, занявшим ректорское кресло. Все они вышли из глухой татарской деревни, да вот беда – деревня из них не вышла.

А на носу – неведомые реформы. Какие, зачем? Этого не мог понять никто.

И только появление в институте Маркова вселяло надежду. Человек честный, болеющий за образование и вышедший из научной среды, сможет навести здесь порядок! При условии, что нынешних ставленников погонят вон поганой метлой. Илья Владимирович при должной поддержке Москвы это сделает – он не просто ученый, а еще и успешный бизнесмен в недалеком прошлом. А у людей бизнеса, в отличие от типичных представителей профессорско-преподавательского состава, есть деловая хватка и умение видеть ситуацию на десять шагов вперед. Видимо, благодаря этим качествам на государственном уровне и выбрали его.

Марков оказался лучом света в институтском царстве. Вот Вера Александровна в избытке чувств и протянула ему руку со словами: «Поздравляю! Вы – наше будущее!» А потом ощутила прикосновение его плотной сухой ладони – властное и нежное одновременно. «Будете голосовать за меня?» – игриво поинтересовался он, заглядывая коллеге в глаза. Вера ответила решительно: «Всенепременно» – и тут же смутилась собственной пылкости.

Весь этот роман – не «роман», лишь сладостная игра воображения женщины-филолога – состоял из нескольких случайных встреч в коридорах главного здания, лукавых искорок в зеленых глазах Маркова и теплых рукопожатий.

Однажды после такой встречи Вера обернулась и увидела: Илья Владимирович не уходит, а смотрит ей вслед. Сердце тогда застучало лихорадочно быстро. А что, если и в его голове мелькают схожие мысль? Как знать, вдруг Марков разглядел в ней интересную женщину? Так же, как сама она увидела в нем великолепного мужчину. Игра взбудораженной фантазии, напитанной шедеврами мировой литературы, моментально сделала все остальное.

Женщина, чья жизнь соткана из книг, умеет ценить иллюзии.

Но стоило Маркову махнуть Вере, еще раз прощаясь, рукой и пойти дальше своей дорогой, как наивные картинки из головы профессора улетучились. Вера Александровна улыбнулась – забавно, что она сохранила в своем, надо сказать, немалом возрасте способность окрыляться от одного взгляда мужчины. Интересно, это разовое движение души или оно еще повторится?

Вера проверила свои ощущения через пару дней еще раз. При виде Маркова крылья послушно возвращалась за спину! А она давно уже и не чаяла…

Коллеги разбрелись по занятиям, Вера Александровна тоже поднялась из-за стола и направилась в аудиторию, на ходу просматривая материал к семинару. В родном здании она могла передвигаться даже вслепую – каждая дверь, каждая половица знакома еще со студенчества. Двадцать два года жизни: радостей и горя, открытий и разочарований, удач и падений. Как бы она ни хандрила временами и ни жаловалась на институт, он был частью нее. А она – плоть от плоти…

– Верочка, – Варвара Тихоновна возникла, словно из-под земли, обдав Веру ароматом цветочных духов, – не бери в голову. Ничего у них нет!

– Что? – Вера Александровна изумленно смотрела в пронзительные синие глаза, красиво окруженные морщинами.

– Гульнара пошутила, – старшая коллега загадочно улыбнулась, – точнее, девочки сами додумали.

– А почему, – Вера поспешила закрыть скользкую тему, – вы решили сообщить об этом именно мне?

– По многим причинам, – мягко проговорила Варвара Тихоновна, – хочу, чтобы ты знала: времена меняются. Не стоит годами ждать.

– Не понимаю.

– Тебе характер достался от отца, – лицо ее озарилось, – а надо быть решительней! Борись за свое счастье!

Варвара Тихоновна торопливо сжала ладонь Веры и скрылась за дверью своей аудитории. Преподаватель зарубежной литературы осталась посреди коридора в полном недоумении.

– Вера Александровна, – услышала она за спиной звонкий голос, – у нас занятия будут?

– Да, в двести одиннадцатой, – ответила она и продолжила путь.

Слова Варвары Тихоновны не выходили у Веры Александровны из головы целую неделю. Она думала, что напрасно ни разу в жизни не проявила в отношениях с мужчинами инициативы. Всегда только шла на поводу. А времена и вправду меняются – куда ни бросишь взгляд, всюду охотницы.

Вера представила себя в облике Артемиды и рассмеялась: вряд ли, создавая ее, Бог рассчитывал отвести ей подобную роль. Во всяком случае, мягкая фигура с очень женственными линиями и лицо, в котором не было и капли агрессии, для подобных спектаклей совсем не годились.

А страсти вокруг Ильи Владимировича тем временем разгорались. На всех факультетах вуза(!) происходили схожие вещи: облава, устранение соперниц, интриги. Немалый женский коллектив педагогического института вспыхнул, как громадный стог сена, в который попала искра.

Даже некогда дружная кафедра английской филологии начала походить на театр военных действий. Поначалу кафедряне дружно ополчились на Гульнару. Потом переругались из-за Маркова между собой. Дальше больше – каждая стала рассказывать небылицы то о вечере, то о ночи, проведенной с Ильей Владимировичем.

Веру Александровну считали стороной нейтральной и с энтузиазмом вешали лапшу на уши в надежде на то, что она станет ценным распространителем сомнительной информации, но Вера хоронила чужие фантазии под могильной плитой собственных нахлынувших вдруг эмоций.

Внутреннее волнение все нарастало. Всеобщее женское поклонение перед Марковым оказалось таким заразительным, что устоять было нельзя.

И Вера сдалась: поплыла, как и все, по течению собственных фантазий. В минуты прозрения она готова была хохотать до слез сама над собой – понимала, что, как и все институтские дамы, купилась дуриком на обаяние единственного в вузе приличного мужчины. Зато в периоды обострения становилось совсем не до смеха: ведь каждую минуту ситуация могла измениться. Маркова могли увести из-под носа.

Делать первый шаг или нет? Идти на поводу у сантиментов или поостеречься? Ждать с каждым днем становилось все опаснее – ведь у каждой сотрудницы института был шанс вырваться вдруг вперед.

Стратегический план «борьбы за счастье» созрел в ее сознании за пару минут – пока Ангелина делилась собственными идеями, «как заарканить Маркова». Вера приняла категорическое решение – разыскать электронный адрес Ильи Владимировича и попросить о встрече: была у нее в запасе одна мысль в части воспитательной работы. Ею и предстояло воспользоваться.

Адрес удалось добыть без труда. Людочка, секретарша Маркова, отличалась добрым характером. К тому же на факультете иностранных языков – в группе, где куратором была Вера Александровна, – училась ее дочь.

Вечером того же дня, в который было принято нетипичное для Веры решение, она писала Маркову с домашнего компьютера: «Уважаемый Илья Владимирович, здравствуйте! У меня к Вам предложение по организации новой формы воспитательной работы со студентами. Думаю, Вам, как проректору по направлению, оно покажется интересным. Предлагаю встретиться для обсуждения. Необязательно в стенах института».

Последнюю фразу Вера Александровна уничтожала и восстанавливала несколько раз. Потом все-таки набралась смелости – без нее содержание письма теряло двусмысленность – и оставила. Подписалась «Профессор кафедры английской филологии Вера Александровна Орлова».

Имя-отчество – полностью: не была уверена в том, что «уважаемый Илья Владимирович» вспомнит профессора с факультета иностранных языков. Слишком много вокруг него вьется женщин. Нажала «отправить», выключила компьютер и отправилась спать.

Все. Дело сделано. Ждать ответа не стоит: главное, что долг перед самой собой выполнен – в «борьбе за счастье» сделан первый шаг. И, вне всяких сомнений, единственный. За развитие событий пусть отвечает Судьба.

Из стопки книг на прикроватной тумбочке Вера Александровна вытащила одну наугад – ежевечерняя игра – и усмехнулась, обнаружив в руках английскую версию «Тристана и Изольды»: самое время для слезливых любовных историй.

Но уже через десять минут английские буквы плыли у нее перед глазами, а Тристан неумолимо превращался в Маркова. На кого стала похожа Изольда, догадаться несложно.

Вера отложила книгу, выключила свет и закрыла глаза. О сне оставалось теперь только мечтать.

Глава 2

Она лежала и с тоской думала о том, что любовь имеет право на существование только, если чувства взаимны. Безответные эмоции опасны, и каждый ответственный человек обязан подавить их еще в зародыше.

Но иногда проблема таится в безвестности. Она, например, не может знать, испытывает Марков к ней ответную симпатию или относится игриво ко всем женщинам сразу.

Существует же особая порода мужчин, настроенных не на отношения с одной дамой сердца, а на формирование вокруг себя сонма поклонниц. Порядочный человек всегда скажет «Катенька (Ирочка, Верочка…), ты – чудесная девушка, но мы можем быть только друзьями». И все! Катенька (Ирочка, Верочка…) справится со своими чувствами и вновь обретет свободу.

А Марков? В работе он честен и не боится правды. Но как ведет себя в личной жизни? Какие бы усилия ни прилагали институтские охотницы, а получить информацию о «контактах и связях» нового проректора не удалось.

Вполне может статься, Илья Владимирович с удовольствием пудрит мозги всем желающим женщинам. Это так выгодно: обилие на-все-готовых-поклонниц повышает самооценку. Кроме того, на влюбленных девушках и женщинах можно прекрасно ездить.

Можно предположить (теоретически), что одна из них – секретарша ректора. Неплохо попадать на прием вне очереди и получать отметку «срочно» на все свои документы. А другая, скажем, библиотекарь. И она по первому зову бросит свои дела, займется поиском нужной литературы. А третья – проректор по хозяйственной части, и тебе одному во всем институте не приходится слезно выпрашивать реактивы. А четвертая – студентка, которая отлично моет полы и готовит, а пятая – талантливая коллега, которая только и ждет твоих поручений, а шестая, седьмая, восьмая… И вовсе не обязательно с ними со всеми вступать в близкие отношения. Достаточно мило улыбаться, держать на коротком поводке. Женщины – в поисках любви и тепла – становятся слишком доверчивыми.

Нарисованная воображением картина заставила Веру Александровну встрепенуться. Глупость! Марков другой. Или она в свои сорок лет совершенно не знает жизни.

Неоднократно ведь убеждалась: благородный и ответственный в профессиональном отношении человек не может в вопросах иного рода вдруг оказаться бесчестным. И, напротив, тот, кто беспорядочен в личной жизни, как правило, так же ведет себя и в делах: ему ничего не стоит обмануть и предать в собственных интересах. А это не похоже на Маркова.

То, что при огромном количестве влюбленных женщин Илья Владимирович, как утверждают институтские сплетни, до сих пор один – объяснимо. Обжегся на первом браке, говорят, был женат на богатой и неуравновешенной даме – и боится теперь «в тихий омут».

Его взгляды на жизнь, его стремление к справедливости казались Вере не просто близкими – они словно были взяты из ее собственной головы. Будь она мужчиной, точно так же вела бы себя и действовала теми же методами. Только, к сожалению, она родилась женщиной. С одним явным отличием от представителей рода мужского – неподконтрольной жаждой любви, которой всемогущий Господь Бог, злой шутник, наделил весь слабый пол. И это, наверное, было единственным, чего Вера всю свою жизнь не могла ему простить.

Из-за матери.

Лида была юной девочкой, красавицей студенткой второго курса, когда вышла замуж за отца Веры – уже профессора, известного и уважаемого в университете человека. Девушке было лестно, что такой мужчина обратил внимание на нее. Брак с ним сулил шикарную жизнь: квартиру в центре города, статус, уверенность. А Александр Иванович действительно полюбил – страстно и на всю жизнь.

Родня матери – девушки с рабочих окраин – тут же бросилась уговаривать ее принять предложение. Такой шанс дается в жизни лишь раз! Такой мужчина – счастливый билет, за который многие борются и воюют годами. А он достался ей даром, совсем без усилий. Поэтому и не ценит!

Лида оценила, да так и не смогла полюбить. Хотя, наверное, тогда ей это не казалось таким уж важным. Настоящий мужчина – вот основа основ! А Александр Иванович был настоящим: внимательным, заботливым, щедрым. Ради Лидочки готов был на все.

В общем, свадьбу сыграли. Лида в белом кружевном платье – профессор специально возил ее за нарядом в Москву – с холодным взглядом и улыбкой послушной девочки на губах. И сияющий от счастья Александр Иванович – в солидном черном костюме, при бабочке. На всех фотографиях видно, как он тянется к ней: трепетно обнимает, держит за руку или нежно прижимает к себе. А Лидочка отстраняется едва уловимо.

Вера родилась через год после свадьбы. Бабушка – Лидина мать, – воспользовавшись ситуацией, перебралась жить к молодым из своих трущоб: «Дочке учиться надо, нельзя пропускать занятия из-за ребенка!»

Одним словом, Вера свою маму видела редко. В университете Лидочка пропадала до поздней ночи – после занятий шла в библиотеку или в студенческий клуб: организовывала концерты, готовилась к выступлениям. Александр Иванович всегда и во всем поддерживал молодую жену: студенческие годы даются лишь раз, нельзя запираться в четырех стенах. Тем более о ребенке было кому позаботиться.

Самые яркие воспоминания о матери у Веры остались такие: ей пять лет, бабушка легла в больницу на операцию, а Лида сидит в детской комнате на кровати с учебником и тетрадями. Лицо у нее недовольное: брови нахмурены, лоб сморщен.

– Мамочка, я пить хочу, – попросила Вера тихо: отец, уходя на работу, предупредил дочку, что маме мешать нельзя. Обещал, что она побудет рядом, но развлекать не станет – у нее в школе комиссия, скоро открытый урок.

Лида молча встала и принесла в чашке воды. Вера снова занялась игрушками, которые разложила на своем детском столике, но очень скоро ей стало скучно.

– Давай поиграем, – робко предложила она.

Лида только фыркнула в ответ.

– Когда будем обедать? – спросила девочка, заходя с другой стороны. Как ей хотелось тогда, чтобы мама хотя бы ответила! Чтобы вместе пойти в кухню, как с бабушкой, Вера бы накрыла на стол – поставила две тарелки, достала ложки, а мама пока подогрела борщ и котлеты. Хорошо, бабушка до больницы успела приготовить еды на целую неделю. А то сидели бы все голодные.

Лида снова, не произнося ни слова, пошла в кухню и тут же вернулась с полной тарелкой. Смела тонкой рукой Верины вещи с детского столика и поставила перед девочкой суп. Малышка поболтала ложкой борщ, в котором плавали желтые твердые кружочки жира. Потом потрогала тарелку – та была ледяной. Стало так обидно, что слезы сами собой покатились из глаз.

– Ешь! – услышав всхлипы, сказала Лида.

– Не буду, – пробормотала Вера, – суп холодный.

– Ешь!

– Не буду!

Мать снова встала и забрала у дочери тарелку. «Надо было делать аборт!» – выплюнула со злостью и вышла из комнаты. Вера тогда ничего не поняла, но запомнила это странное сочетание звуков.

Из кухни Лида уже не вернулась – было слышно, как открылась и закрылась дверь в кабинете отца. Ей было неуютно рядом со дочерью, Вера ей мешала.

Очень скоро девочка устала от обиды, перебралась в кровать и проспала до самого вечера. Открыла глаза и увидела папу.

– Малыш, как дела? – Родное лицо озарялось улыбкой, а в глазах плясали счастливые огоньки.

– Хорошо, – ответила малышка и улыбнулась.

– Я голодный, как лев, – он сделал страшное лицо и зарычал, – пойдем на охоту?

– Да! – Она засмеялась.

Прекрасно, что дети быстро забывают о прошлом. Можно себе представить, какими злыми вырастали бы люди, если бы помнили все детские огорчения. Ведь взрослые так редко думают о чувствах детей.

Вера тоже о многом забыла: ее маленький мир вращался по заведенному кругу. В нем были любящий папа, заботливая бабушка. Появилась школа, друзья. Музыка. Танцы. Бассейн. Ее загружали так, что домой она приходила лишь поздно вечером: лишь спустя годы Вера поняла, что делалось это специально. Лиду по-прежнему раздражало ее присутствие.

Гром грянул, едва девочке исполнилось девять. Даже загруженная собственными делами и учебой, она вдруг почувствовала, что дома происходит страшное. Отец, которому все эти годы удавалось сглаживать и скрывать невыносимый характер жены, больше не имел никакой власти над ситуацией. Лида окончательно озлобилась и замкнулась в себе. Она с каждым днем все больше худела, под глазами легли черные круги. Сил работать в школе у нее уже не было, и Александр Иванович настоял на том, чтобы она уволилась.

Начал водить Лиду по врачам, пытаясь спасти. Все произносили непонятное слово «депрессия». Отец с бабушкой долго шептались по вечерам в кухне и никак не могли понять, в чем же причина: ни жизненных потрясений, ни стресса или несчастий. Наоборот, устроенная комфортная жизнь!

Последовать советам докторов было, на их взгляд, немыслимо: изменить образ жизни или родить второго ребенка. Про образ жизни отец с бабушкой гадали каждый вечер: что делать? Отвезти Лиду к морю? Отправить ее в путешествия? Но она даже не выходит из дома, от всего отказывается! А на вопрос бабушки о ребенке папа только безнадежно махал рукой. Так, словно это было не проще, чем, скажем, слетать на Марс.

– Ей даже Верочка не нужна, – сказал папа однажды шепотом.

– Господи, – тяжело вздохнула бабушка, – в кого наша Лидка такая? И мне все время одно и то же твердит: «надо было аборт», «надо было аборт».

– Тише, – цыкнул на тещу отец, – вдруг Верочка проснулась.

Он шумно отодвинул табурет и пошел в детскую, а Вера чудом успела добежать до кровати, чтобы спрятаться под одеяло, притворившись спящей. Но слово «аборт» теперь уже засело, как гвоздь, в ее голове.

Однажды Вера вернулась из школы раньше обычного – учитель рисования заболел, и последний урок отменили. Она позвонила в дверь, но никто не открыл. Понятно, что папа в университете. Но куда могли подеваться бабушка с мамой?!

Вера открыла дверь своим ключом, который всегда был в портфеле «на всякий случай», и вошла.

В квартире оказалось подозрительно тихо. В кухне – никого, в гостиной – тоже. Она вошла в свою комнату, бросила портфель и решила, что свободные два часа до музыкальной школы можно почитать. Все книги хранились в кабинете Александра Ивановича – в высоченных, до потолка, книжных шкафах со стеклянными дверцами. Он никогда ничего не запирал, только убирал на самые верхние полки те издания, которые не должны были, по его мнению, попасться на глаза Вере. Но она-то знала, что за занавеской стоит стремянка, а уж с ее помощью можно добраться хоть до потолка! И пока дома никого нет – самое время.

Девочка уверенно распахнула дверь кабинета. Стремянка почему-то валялась прямо посередине комнаты, а с потолка свисало длинное Лидино платье. Она подняла голову и тут увидела ее саму – лицо мамы с вывалившимся синим языком и вытаращенными глазами было повернуто прямо к ней.

Вера широко распахнула рот в безмолвном крике и повалилась без сознания на пол…

С той минуты она замолчала. Ни одно слово не могло сорваться с непослушных Вериных губ. А ведь она хотела, пыталась. Открывала рот и шамкала, как немая, заливаясь слезами. Она стала похожа на невыносимо живучую рыбу, которую навсегда вытащили из воды.

Папа с бабушкой не сразу заметили, что происходит: были слишком заняты Лидой. И только на четвертый день – после похорон и поминок – отец понял, что дочь не может говорить.

И снова началась больничная круговерть – врачи, лучшие специалисты, неврологи, отоларингологи, терапевты. К кому только из детских логопедов ее не возили – в городе таких не осталось. Целых пять лет никто не мог вытянуть из Веры ни единого слова. Она была совершенно нормальным ребенком: все слышала и понимала. В речевом аппарате, сколько ни обследовали, никаких нарушений найти не смогли. Девочка просто молчала, и все.

Даже учителя в школе к ней приспособились: никогда не вызывали к доске, давали только письменные задания.

Особенно мучилась с безмолвной ученицей англичанка Светлана Сергеевна – потихоньку оставляла ее после уроков и давала слушать записи, читала вслух книги. Вера поняла, хотя и не сразу, что учительница влюблена в папу и относится к ней как к собственной дочке. Хочет помочь. Только Александр Иванович никак не желал замечать ее особой привязанности: после смерти мамы он не обращал внимания на женщин. Вел себя так, словно никакого различия полов в природе не существует. А ведь он был еще не старым человеком – чуть-чуть за пятьдесят. Сейчас эти близкие «пятьдесят» казались периодом расцвета.

Девочка видела, как страдает бедная Светлана Сергеевна, и, чтобы хоть чем-то компенсировать ей безразличие отца, усердно занималась английским. Читала про себя, писала, учила новые слова, которые не могла произнести вслух. Но они четко звучали в ее голове.

После смерти мамы с Верой случилась еще одна странность: она научилось видеть чувства людей. Оказалось, что каждое из них имеет свой цвет. Вокруг отца всегда витала черная дымка – девочка знала, что его сердце не может оправиться от удара. Догадывалась, что в смерти Лиды он винит только себя. Бабушкина тоска была свинцового цвета – плотный серый туман над головой. У чувств Светланы Сергеевны был нежно-розовый оттенок, который изредка становился бордовым. Кажется, в моменты отчаяния.

Вере было легко понять, как относятся к ней одноклассники и учителя. Преподаватели часто испытывали жалость – синий цвет, – ученики, бывало, завидовали особому положению Орловой – «ее никогда не спрашивают», – и тогда воздух вокруг их голов окрашивался в темно-зеленый. Эмоции людей менялись, краски над ними – тоже. Это было красиво.

А потом ее способность пропала так же, как появилась – внезапно. Когда Вере исполнилось пятнадцать, она начала мучить себя вопросом, почему мама так поступила. Чтобы покончить с собой, человек должен дойти до последней точки отчаяния – прозябать в нищете, быть никому не нужным. У мамы была семья, был достаток – все, чтобы жить и радоваться. Значит, существовала какая-то тайна, о которой взрослые Вере не говорили.

И она начала искать. Ждала, когда отец с бабушкой уйдут из дома, и шла в кабинет отца, где хранились семейные документы. Каждый раз Вера преодолевала настоящий ужас, открывая дверь в кабинет, и все же не оставляла попыток. Вскоре ее настойчивость была вознаграждена – в нижнем, запирающемся ящике отцовского стола, который Вера вскрыла с помощью отвертки, она нашла мамин дневник.

«Александр Иванович ухаживает за мной, – писала Лида на первой странице, – забавно! На лекциях все его слушают, открыв рот, а вечером, в ресторане, он смотрит на меня с таким интересом, словно профессор здесь – я. Анька говорит, он очень импозантный мужчина. Не знаю. Не понимаю, что это значит. Я только вижу, что он намного старше меня и умнее, конечно. Но ведь ум не скрывает недостатки – седину, полноту. Не стану перечислять дальше. Когда сидишь в аудитории, а он стоит за кафедрой, конечно, ничего такого не думаешь. Но как только оказываешься рядом с ним… Бр-р-р».

«Уже год Александр Иванович пристает со своим предложением руки и сердца. С ума сошел. Надо было в преклонном возрасте – сорок лет! – влюбиться в студентку!

Анька меня не понимает, скоро рассоримся. Ей кажется, лучше Александра Ивановича у меня в жизни никого и не будет.

А если я не хочу? Стоит мне начать рассказывать, как он противно целуется, и Анька машет на меня руками, чтобы я замолчала. А кому еще жаловаться? Узнают – мигом из университета его выгонят.

С одной стороны, он любит меня. А с другой, надо же и о себе думать! И его жалко, и себя. Что делать?! Как сказать, что он мне не нравится? Каждый раз собираюсь и боюсь. Цветы брала, в рестораны ходила? То-то!»

«Не ожидала от мамы!!! Она, видите ли, спит и видит, как бы с папой разъехаться. А я тут при чем?! Почему я должна выходить замуж за человека, который в отцы мне годится, лишь бы обеспечить некоторым «комфортную жизнь». А она скандал закатила – и с ума грозилась сойти. Ей-то я что плохого сделала?!

Вообще не надо было ничего говорить! Теперь меня не только Александр Иванович и Анька уговаривать будут, теперь и мама с ними заодно. Вот я дура-то! Нашла, у кого просить совета.

А Артем с третьего курса целуется классно! Единственная хорошая новость».

«Москва – это сказка! Никогда не думала, что можно влюбиться в город. И Александр Иванович все-таки очень милый – отдельную комнату мне оплатил в гостинице и не напрашивается, даже не намекает. Артем уже был бы тут как тут!

А платье… Я такого в жизни не видела. Пойду завтра, примерю: тут недалеко. Мне Александр Иванович обещал любое купить, лишь бы я согласилась. Вот и посмотрим!»

Дальше в записях шел большой перерыв, почти полгода. И если раньше Лида писала чуть ли не каждый день, ровным студенческим почерком, то теперь ее записи стали стихийными: раз в неделю, раз в месяц. Почерк изменился до неузнаваемости: торопливые угловатые строчки наскакивали одна на другую, словно сражались между собой.

«Я беременна!!! Гром разрази врача, который прописал мне эти новомодные таблетки! Почему женщины должны глотать бесполезную отраву, да еще по расписанию, ради чужого удовольствия? Не могу я так жить. Раз забыла, другой… Если скажу Сашке, он заставит рожать: спит и видит, как бы засадить меня дома с кучей детей. А я не представляю себе никаких детей, меня от него самого уже круглые сутки тошнит. Глаза бы не видели!

Не надо было никого слушать, не надо. Завтра буду выяснять про аборт и подавать на развод. Только бы мать с Сашкой ничего не узнали!»

«Девочка. Вес 3250. Рост 50. Назвали Верой – Сашка решил. Какая еще «вера»?! Никакой веры теперь уже нет…»

Вера читала, перебравшись в свою комнату и плотно прикрыв дверь. Годы переворачивались вместе со страницами дневника. Настроения Лиды скакали от отчаяния до эйфории, от горя до счастья. После замужества, после рождения дочери пришло вдруг и ее время – впервые в жизни она полюбила.

«Сашка уже пять лет из кожи вон лезет, чтобы заслужить мое прощение. Идиот! Прощают тех, кого любят. Он не имел права выслеживать меня, разговаривать с врачом!

Интересно, простила бы я Михаила, если б он против воли уговорил меня рожать?

Боже мой, что за чушь! С Мишей ничего подобного в принципе не возможно – я люблю его! Я хочу родить от него пять, десять детей! Лишь бы был рядом. Никогда не думала, что такое бывает: соединяешься с человеком и летишь, и летишь… А Земля остается далеко позади. Я должна получить у Сашки развод! С ума сойду, если не выйду замуж за Мишу. Верку, если хотят, пусть оставляют себе. Все равно я ей давно не нужна».

«Третий день Мишенька не берет телефон. По рабочему отказываются его звать: то вышел, то занят. Ехать самой на завод? Не пропустят. Сказать, что жена? Там знают, что жены никакой нет.

Это все из-за Сашки! Я прошу: дай мне развод. А он, что он делает? «Лидонька, все наладится». «Я тебе помогу, думай о Верочке». «У нас семья». Ноет. Просит. Как с ним быть?! Знает, что я люблю другого человека, и все равно стоит на своем!

Зачем я ему? В постели давно не жена, только по паспорту. Верой и домом мать занимается. Вот пусть остаются, живут втроем! Не собираюсь я отнимать ребенка, не нужно мне ничего – ни одной копейки, ни единой тряпки! С чем пришла, с тем и уйду. Пусть только отпустит!»

«Все кончено!!! Я его видела. Подсаживал в свою машину совсем молодую девку: где только нашел? Они уехали, я – к охране. «С кем это, – спрашиваю, – Михаил Игоревич?» Охранник усмехнулся гнусно (вспомнил, что ли, меня?): «С невестой». А мне как же жить?!»

«Смысла нет. Я устала. Знаю, что виновата сама: не дождалась любви, выскочила замуж по дурости. Даже расчетом назвать это нельзя – какой расчет, если ничего мне в этой жизни не нужно? Ничего, кроме любви!!! Где ты теперь, родной мой? Где ты, Мишенька-а-а?!»

Последняя запись была короткой и огромной: на полстраницы.

«ОТПУСТИТЕ. НЕТ СИЛ! ВЕРА, ПРОСТИ!»

Вера дочитала мамин дневник, сунула его под подушку и, изможденная избытком тяжелых эмоций, провалилась в глубокий сон. Она не слышала, как пришли домой сначала бабушка, потом папа. Не чувствовала прикосновений бабули, когда она пытался ее разбудить, чтобы накормить ужином. Не проснулась и когда перепуганный отец поздним вечером вошел в спальню – обнаружил, что ящик стола взломан, а дневник – страшное свидетельство его неоспоримой вины – пропал. Он потом долго сидел рядом со спящей Верой, и тяжелые редкие слезы сбегали к подбородку по морщинистым щекам.

Сначала в небытии Веры было темно – без красок и сновидений. А потом ей первый раз в жизни приснилась белокурая девочка, кружившаяся посреди василькового поля. Она подставляла солнцу лицо. То ли это была сама Вера в детстве, то ли Лида – во сне никак нельзя было разобрать, но чувствовалось, что это – очень родной человек.

Было радостно смотреть на девчушку: даже бесконечный синий цвет – цвет жалости – не омрачал сна. Девочка казалась спокойной и легкой. Без забот на душе. «Все будет хорошо», – крикнула она почему-то в небо, и Вера поверила ей.

Когда открыла глаза, перед ней сидела перепуганная бабушка, а у окна стоял мертвенно-бледный отец. Девочка не поняла, что там, на улице – сумерки или рассвет.

– Ты в порядке? – спросил папа.

Она торопливо кивнула.

– Я все-таки доктора пригласил, ты почти сутки спала. – Он прошел к дверям и распахнул их.

– Зачем? – только и успела спросить Вера.

Все трое: папа, бабушка и Василий Петрович, врач и добрый папин приятель, в изумлении смотрели на нее. Она снова могла говорить, а привычные цветные дымки над головами людей рассеялись.

Глава 3

Вера, как и Лида, вышла замуж на втором курсе, хотя из суеверия пыталась отложить это событие. Но жених и слышать ничего не желал – ему подавай свадьбу немедленно! И Вера сдалась: уговорила себя не обращать внимания на одно-единственное совпадение – второй курс, – а в остальном все получалось иначе, чем у мамы с папой. Ильнур был ее ровесником, учился в КАИ, а главное, Вера чувствовала, что и сама влюблена.

Они и дня не могли провести друг без друга – встречались после занятий, Ильнур заходил за Верой в институт, и гуляли до самой ночи: жаль было расставаться.

Родня сопротивлялась свадьбе неистово. Как это?! Невеста – русская, жених – татарин. С ее стороны бабушки-дедушки – православные, с его – мусульмане. Да и вообще, как может Орлова стать Хусаиновой?!

На последний вопрос, который мучил Александра Ивановича, ответить было несложно: Вера пообещала, что не станет менять фамилию, если для отца это принципиально. Ильнур из уважения к будущему тестю, пусть нехотя, но согласился. Нужно сказать, многие правила и традиции двух разных семей потеряли в тот период, не устояв перед напором юности.

Пышной свадьбы не было – молодым казалось важным только стать мужем и женой. А пытаться угодить родне все равно было бессмысленно: тем нужна русская свадьба, этим – татарская. Бабушка Веры сокрушалась о том, что нельзя обвенчаться, мама Ильнура – о том, что невозможно прочитать Никах. Компромисс отыскался простой – Вера с Ильнуром побывали в загсе и пригласили родителей в ресторан. А потом зажили спокойно и счастливо.

Первые годы брака Вере казалось, что после всего пережитого она наконец-то попала в рай. Ильнур был в ее глазах лучшим в мире мужчиной. Он успевал учиться и зарабатывать, опекал свою жену, как маленькую, и строил грандиозные планы на будущее. Самое удивительно, что он оказался отнюдь не прожектером: все, что задумывал, выполнял. Через год после окончания института у молодых уже была собственная квартира, а у Ильнура – маленький бизнес, который он открыл, учась на третьем курсе.

– Ни о чем не беспокойся, – любил повторять он, целуя Веру в макушку, – занимайся любимым делом.

И она, с чувством благодарности, занималась: ушла с головой в работу. Кажется, Ильнуру было лестно, что его жена поступила в аспирантуру и скоро станет кандидатом наук. Он ни разу ни словом, ни делом не упрекнул ее в том, что зарабатывает она слишком мало: безропотно содержал молодую семью, помогал деньгами тестю, обеспечивал своих родителей.

Вера – утонченная натура, понятия не имевшая о премудростях бизнеса и торговли, – только изумлялась, как ее мужу удается извлекать огромные прибыли из самых простых вещей. Но факт оставался фактом. Начал Ильнур с мороженого.

Еще студентами, сразу после свадьбы, молодожены поехали на несколько дней в Москву. И пока Вера с восторгом разглядывала Кремль, Красную площадь, Ленинскую библиотеку, Арбат, Ильнур, как заколдованный, прилипал на каждом углу к маленьким тележкам с мороженым.

– Смотри, – он брал Веру за руку, – это ведь не холодильник?

– Нет, – она бросала на очередную тележку безразличный взгляд, – провода не видно.

– Хочешь мороженого? – тут же с пристрастием спрашивал он.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Далекое будущее. Планета Соло-Рекс. Агент-оперативник Военного Совета капитан Клов получает приказ л...
Таинственный дар, унаследованный Эриком Тревельяном от предка-инопланетянина из расы фата, стал прич...
Виртуальную жизнь и реальную разделяет тонкая, как лезвие бритвы, черта. Преодоление ее мучительно. ...
Дочь Александры ушла из дома и исчезла. Отчаявшаяся мать наняла детектива и вдруг выяснила, что у бо...
Бывает ли женская дружба? Спросите что полегче, к примеру, есть ли жизнь на Марсе. Инопланетяне, как...
Бывший десантник, а ныне капитан милиции Николай Лесовой попадает на работу в отдел исследования ано...