Нежность августовской ночи Тронина Татьяна

Глеб нажал на кнопку и прибавил шаг.

…Галерея современного искусства Айрата Тыклера, заведение модное и концептуальное, находилось в помещении бывшего мыловаренного завода. Кирпичная кладка, мрачные своды, гулкие коридоры…

На первом этаже, в одном из залов, располагалась выставка советских плакатов. Фридрих вспомнил о падении Берлинской стены, Глеб не без юмора поведал, как его принимали в пионеры в Мавзолее.

Девицы смеялись – кажется, они не верили ни единому слову, для них те времена были сродни каменному веку. Они уже настолько привыкли к Барби, фастфуду и MTV, что не могли себе представить жизнь на земле без этих достижений цивилизации.

– Девчонки, вы такие милые, такие наивные… – засмеялся Иван Павлович, вытирая платочком глаза. – Сколько ж вам лет?

– Шестнадцать, – нежно пропела одна из девиц.

– А мне четырнадцать! – весело захохотала другая. Они шутили – на вид им было не меньше двадцати, к тому же Глеб слышал отрывки их разговоров – о заваленных сессиях и прочих делах, которые могли происходить только в институте и никак не в школе. Врут. Никакие они не малолетки.

Впрочем, на доверчивого Ивана Павловича этот ответ произвел неизгладимое впечатление. Он вцепился в Глеба и потащил его в сторону:

– Помилуй бог… Они же несовершеннолетние!!!

– А разве Фридрих покушается на их невинность? По-моему, это они на нем виснут.

– Вам все шуточки, а это такой скандал… – зудел руководитель отдела иностранной литературы.

В следующем зале были работы молодых художников.

– Мазня какая-то!

– Это и я так могу нарисовать.

– Ой, вы посмотрите, что это за кляксы тут! – морщились девушки.

– Принцессы, но это есть супрематизм! Конечно, подражание Малевичу, но…

– Фридрих, вот я и говорю – мазня! Намалевал не пойми чего…

– Русский человек любит реализм, – заметил Глеб. – Чтобы все ровно, красиво, аккуратно и, главное, понятно было нарисовано. У табуретки – четыре ножки, у человека – два глаза, осенний лес – это осенний лес, а не компот из сухофруктов…

– Глеб, Глебушка, а ты женат?

Глеб отлепил от себя одну из девиц.

– Фридрих, на втором этаже выставка фото… «Посвящение Москве» называется.

Гурьбой поднялись на второй этаж. Фото Москвы – дома, улицы, какие-то подземелья…

От стены с фотографиями подземелий отделилась фигура – мужчина в странном костюме, то ли военном, то ли спортивном. Длинные волосы увязаны сзади в хвост. Лицо знакомое. А, это известный московский диггер Аким Петров! Часто мелькает на телеэкране, рассказывая о кладах, призраках, Метро-2 и прочих невероятных вещах, которые скрыты под землей.

Надо отметить, что Аким Петров тоже имел нюх на известных людей – мгновенно признал Фридриха Бергера и обратился прямо к нему:

– Добрый день! Позвольте поведать вам о древних крепостных подземельях Кремля и Китай-города, о тайных ходах Боровицкого холма и о том, где может находиться библиотека Ивана Грозного. А также о глубинах под Солнечным островом, на котором мы сейчас, кстати, все находимся! Историй у меня много, отчего бы не присесть где-нибудь?

Фридрих так и вцепился в Петрова. Ну как же – тайны и глубины… Даже девицы у него отошли на второй план.

И как-то так само собой получилось, что известный московский диггер Аким Петров, словно гамельнский флейтист, увлек за собой всю компанию в кафе при галерее – на минус первом этаже, – огромное помещение с арками, сводами, колоннами, напоминающее тронный зал в средневековом замке.

Разговоры, разговоры, разговоры… Даже девицы полностью подпали под обаяние Петрова и теперь внимали только ему. И Фридрих Бергер – большой ребенок, разинув рот, слушал диггерские байки. К компании подтянулись и другие посетители кафе.

Разговоры шли сначала под пиво, затем под вино, а там плавно перетекли в коньячное русло.

– …мы, диггеры, в курсе всей подземной жизни Москвы. Там сконцентрировано огромное количество негативной энергии, которая формируется из отрицательных эмоций человека! Мы спускаемся в эти пещеры мрака и несем туда свет…

– Аким, а огромных крыс вы видели?

– Сколько раз… Вот такие экземпляры, больше полуметра… Да что крысы, там, под землей, есть гигантские насекомые. Недавно видел сколопендру вот таких размеров, можете себе представить?

– О-о! А-а!

– Страшно!

– Ерунда. Я знаю, как вести себя под землей, и уже столько экскурсий провел…

Беседа протекала настолько мило и душевно, что даже Иван Павлович расслабился. Конечно, тому поспособствовал и алкоголь. В общем, руководитель отдела иностранной литературы забыл о своих страхах и первым предложил спуститься под землю «под чутким руководством нашего дорогого Акимушки».

Глеб, следуя наставлениям жены, старался пить не так много. Поэтому он был единственным, кто вспомнил о Грачеве.

– Иван Павлович, водитель там с ума сходит! – спохватился Глеб.

– Кто? Какой водитель? А, Грачев… ты ему позвони, пожалуйста, я свой телефон в машине забыл.

Глеб достал из кармана сотовый. «Нет связи», – высветилось на экране. В подвальном помещении сигнал не ловился.

– Я сейчас вернусь. – Он поднялся из-за стола, пошел к выходу. Но немного заплутал среди колонн, подпиравших потолок, и нос к носу столкнулся… с Евгенией.

– Простите, – вежливо произнес Глеб, обходя ее.

– Нет, это вы меня простите. Я была с вами груба…

– Перестаньте. Все в порядке!

– Да постойте же вы! – произнесла вдруг Евгения таким несчастным голосом, что Глеб замер на месте. – Мне надо с вами поговорить.

– Со мной? – удивился Глеб.

– Да, с вами.

– Именно со мной? – развел он руками. – Интересно… О чем же?

Еще пару часов назад Глеб был бы страшно доволен, если бы эта девушка хотя бы взглянула на него. Но теперь она его не интересовала. Все уже перегорело. И вообще, так глупо – вспомнил о юношеской своей влюбленности в какую-то Ленку, расчувствовался…

– Давайте присядем, – сказала Евгения.

– Давайте, – без всякой охоты согласился он.

Они сели за колонной – вокруг было много пустых столиков.

– Я вас слушаю, Евгения… э-э… Владимировна.

– Можно просто – Евгения. Не закажете мне чего-нибудь выпить? – Евгения посмотрела ему прямо в глаза.

Однако… Чем дальше, тем сильнее он хотел отвязаться от этой сомнительной особы, но жлобом Глеб никогда не был.

– Сейчас… Что вам?

– А что и вам.

За углом располагалась еще одна барная стойка – Глеб направился туда. Проще было заказать напитки сразу у бармена, чем дожидаться, когда подойдет официант. Глеб хотел побыстрее избавиться от этой, гм… Евгении Владимировны.

Даже здесь был слышен голос Акима Петрова:

– …а эти места, Солнечный остров то есть, почти не исследованы. Но дело постепенно сдвигается с мертвой точки, скоро в столице будет создана единая карта подземных коммуникаций. Вот буквально в начале этого месяца мэр дал нам, диггерам, такое задание. Для чего карта?.. Ну вы даете! Как же без карты дома проектировать? Построят дом на пустотах, а он возьмет и через годик-другой вдруг провалится, тогда уж без жертв не обойтись… В Москве что ни месяц, такое случается – то асфальт просядет, то еще что…

Глеб, взяв у бармена две пузатые рюмки с коньяком, вернулся. Евгения хотела пить то же, что и он, – вот пусть и пьет. Он, Глеб, пьет коньяк.

– Прошу.

– Спасибо, – сказала Евгения, отпила. Даже не поморщилась.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – спросил Глеб, перекатывая в ладонях пузатую рюмку. «Сейчас допью и пойду Грачеву звонить. Он там с обеда мается…»

– Вы, наверное, бог знает что обо мне думаете…

– Я ничего о вас не думаю, – соврал Глеб.

– Но для чего вы тогда пытались всучить мне свою визитку? – нахмурила она брови.

«Всучить»! В подвальной полутьме ее лицо выглядело совсем уж экзотическим, нарисованным. Глаза казались еще больше, скулы – выше, и еще этот недобрый, трагически-надменный абрис губ… Пряди волос, выбившиеся из прически, полукольцами ложились на щеки. Лицо роковой красотки со страниц комикса – что-нибудь такое, про город грехов…

– По ошибке, – коротко ответил Глеб. – Именно по ошибке и пытался, как вы выразились, всучить вам свою визитку…

– По какой ошибке?

– Послушайте, Евгения, какая разница… Вы хотели со мной поговорить – так говорите же! Я не один, как вы видели.

– Не надо мне хамить.

– Я?.. Я вам хамлю? – Глеб в первый раз задумался, а в порядке ли у нее с головой, у этой Евгении Владимировны? Может, она сумасшедшая? Или уже успела где-то напиться?

Самое странное, что ни сумасшедшей, ни пьяной эта молодая женщина не выглядела. Она казалась абсолютно нормальной… стервой. Да, есть такая порода отвратительных московских стерв.

– Дайте мне вашу визитку, – сказала она, сделав еще один глоток из рюмки. И опять даже не поморщилась.

– Ничего я вам не дам, – спокойно, даже доброжелательно произнес Глеб, уже разгадавший эту особу. – Все, извините, мне некогда… – Он стал подниматься из-за стола.

– Да стойте же вы! – в неистовом отчаянии прошипела она. – Мне нужна помощь… Я не вру! Если я вас обидела – так простите меня, простите…

Ее порыв ошеломил Глеба, к тому же отчаяние в ее голосе показалось ему вполне искренним. Скорее ситуацию можно было трактовать следующим образом – московская стерва попала в затруднительные обстоятельства.

– Да не сержусь я на вас нисколько… – растерянно произнес он. – Мне правда некогда!

Евгения прижала ладони к щекам.

– Что же мне делать, господи… – пробормотала она, уставившись глазами, полными слез, на кирпичную кладку. – Я так больше не могу, не могу, не могу…

Глеб опустился обратно на стул. Она, эта Евгения Владимировна, конечно, та еще штучка, но, похоже, действительно нуждается в помощи.

– Что там у вас? – вздохнул Глеб.

– Сейчас… – Евгения взяла салфетку, осторожно промокнула глаза. – Если можно, я по порядку, мне так проще…

– Только недолго.

– Вот, вы опять!

– Говорите, – устало согласился Глеб. Терпение у него было уже на исходе. – Минуты три, пожалуй, у меня есть.

– Хорошо… Короче, у меня есть муж.

– Я вас поздравляю, – сухо произнес Глеб.

– Не с чем… – нетерпеливо отмахнулась Евгения. – Тем более что мы расстались.

– Это меня совершенно не волнует.

– Но это важное обстоятельство… Мы развелись полгода назад, где-то в конце зимы. Это был ранний брак, нам было по двадцать, нет, даже по девятнадцать, когда мы встретились и поженились – сразу же, почти не раздумывая…

Глеб уже начал сатанеть. Когда же она доберется до сути?

– У вас есть сигареты?

Глеб молча положил на стол пачку сигарет и зажигалку.

– Спасибо. Я не курю, но нервы… Иногда хочется. – Евгения закурила, выдыхая дым вверх. Дым шел у нее изо рта, из ноздрей, хищно раздутых… «Может, она наркоманка? – подумал Глеб. – Выглядит очень прилично, а ведет себя странно… Да, скорее всего – наркоманка!»

– И что муж? – нехотя спросил он.

– Муж… Муж – тряпка, жадина, мелочный, инфантильный, обидчивый, тщеславный тип… Я, к сожалению, не сразу это поняла… Была молодой, глупой. Опомнилась уже после рождения сына. Несколько лет просто терпела – ради ребенка. Потом не выдержала все-таки, и мы развелись.

«Ты? Терпела? – подумал Глеб. – Да ни за что не поверю…» Но слова Евгении о ребенке тронули его сердце.

– Что с ребенком? – не выдержав, он снова задал вопрос.

– С ребенком все в порядке… относительно, конечно… – Евгения смахнула со щек слезы и посмотрела Глебу прямо в глаза: – Он украл Димку.

– Ваш муж украл у вас сына? – на всякий случай переспросил Глеб.

– Да.

– А… а я чем могу помочь?

– Не знаю… Мне никто не может помочь… И вы не можете. – Евгения вдруг сморщилась, точно от сильной боли, отвернула лицо. – Ладно, простите… Идите. Вас правда ждут.

Глеб молча сидел и уходить пока не собирался. У него было ощущение, что Евгения не лгала. Даже больше того – никакой стервой она не являлась, она просто была несчастной женщиной… Женщиной, у которой отняли ребенка. Но все-таки что-то в этой картинке не складывалось.

– Я смотрел на вас – тогда, на катере… Вы фотографировали. Зачем? – спросил он.

– Я профессиональный фотограф. – Она указала на объемный кофр, лежавший рядом, на свободном стуле. – Я фотографирую всегда и везде. Я еще ни разу не выходила из дома без фотоаппарата. Фотографии – это… это дневник моей жизни. Я перестану снимать только тогда, когда перестану дышать.

Объяснение Евгении прозвучало несколько пафосно, но, как ни странно, картинка сложилась. И тут Глеб поверил этой женщине – окончательно, бесповоротно… И как он сам не догадался о том, что Евгения – профессиональный фотограф! Ведь было же очевидно – такая аппаратура серьезная, такие отлаженные, четкие движения рук, сменяющие один объектив на другой, полная ее отрешенность – там, на катере… Только профессионал может так себя вести.

Было, правда, еще одно маленькое подозрение, что Евгения – папарацци, увязавшаяся за великим и ужасным Фридрихом Бергером, но к чему такие сложности – Фридрих ни от каких папарацци скрываться не собирался. Фридрих Бергер – мастер эпатажа и скандалов – сам призвал бы фотографа, чтобы запечатлеть свои выходки. Чем чаще скандалы, тем больше рекламы. Чем больше людей в мире узнает о Фридрихе, тем счастливей он станет.

И потом, это Евгения первой попросила капитана катера причалить к берегу, она не собиралась всю дорогу следовать за немецким классиком… Классик сам решил рвануть на Солнечный остров, по своей доброй воле!

– А что вам тут понадобилось? – спросил Глеб.

– Тут? Тут мой муж.

– И сын? Сын тоже тут?

– Не знаю. Возможно. Возможно, он скрывает сына неподалеку, в своем офисе. У моего мужа офис здесь, на Садовской набережной, в двух шагах от этой галереи. Поскольку сегодня центр был перекрыт в связи с приездом президента Франции… Проще всего было доехать на Солнечный остров на прогулочном катере. Кажется, я это вам уже говорила. Я хочу пить, – безо всякого перехода произнесла Евгения.

– Еще коньяка?

– Нет! Воды, без газа… самой обычной воды! – Евгения улыбнулась краешком губ. Улыбка необычайно ее красила. Она опять стала похожа на Ленку, первую любовь Глеба.

– Сколько вам лет? Простите, глупый вопрос…

– Мне двадцать девять, – ответила она просто. – Сыну – семь. Он этой осенью должен пойти в первый класс… я надеюсь.

Призрак Ленки из летнего лагеря окончательно исчез, испарился. Заместился другим образом. Наверное, теперь Глеб будет вспоминать именно Евгению, бегущую по ступеням лестницы… Вниз, к нему… Как будто – к нему.

– Сейчас принесу воды. – Глеб отправился к барной стойке. Он был взволнован и недоволен собой. Бедная женщина с самого начала хотела пить, а он притащил ей коньяка… И она выпила. Как она сказала тогда – хочу пить или хочу выпить? Впрочем, какая разница… Сейчас она попросила именно воду.

Глеб подошел к барной стойке, повертел головой, улыбнулся невольно: однако интересная в этом помещении акустика – если стоять здесь, на этом месте, то можно слышать все, что говорится там, на другом конце зала… Вот и сейчас каменный свод над головой Глеба заговорил голосом диггера Акима Петрова:

– …Солнечный остров скоро будет не узнать. Все перестроят!

– Как, а старинные здания? – со слезой отозвался другой голос – Ивана Павловича. «Похоже, набрался Палыч, – подумал Глеб. – Сейчас договорю с Евгенией и вернусь к нашим…» – Эти старинные здания на набережной тоже перестроят?

– Еще сто граммов коньяка и минералки без газа, – сказал Глеб бармену.

Зачем ему надо было возиться с этой странной женщиной, у которой бывший муж отнял ребенка? Чем он мог ей помочь? И главное, зачем ему еще сто граммов коньяка?!

– Что, эти дома надо разрушать? – услышал Глеб Фридриха. – Но это есть… Памятник архитектуры! До-сто-примачателность!

– А кого это волнует? Нет, общественность, конечно, не позволит… Вот с мужиком одним подвал дома исследовал – тут, неподалеку. Если правильно дом отреставрировать – еще сто лет простоит, а то и двести. Если начать расширять подвал – рухнет дом, к чертовой бабушке… А они, эти новые домовладельцы, хотят непременно подземные гаражи сделать… Я ему говорю: «Мужик, у тебя не выйдет с подземным гаражом, отступись… Нельзя подвал расширять!»

Глеб вернулся к Евгении.

В этой части зала царила полутьма, было тихо, лишь отдаленные смутные голоса людей сливались с печально-невнятной мелодией. Словно Евгения находилась в центре какой-то воронки, поглощающей свет и звуки…

– Спасибо. Вы очень добры, – сказала она, подняв лицо. Ну и глазищи у нее! «Ее глаза как два тумана, полуулыбка, полуплач, ее глаза – как два обмана, покрытых мглою неудач…»[3] Затертые, ставшие банальными, эти строчки точно были – о ней.

– А в суд на вашего мужа можно подать? – спросил Глеб, садясь напротив своей новой знакомой. – Может, решение суда заставит его вернуть ребенка…

– Мой муж – богатый человек, бизнесмен. У него – деньги и власть. Мы в России. Здесь невозможно добиться правды… – Евгения отпила из прозрачного стакана воды.

– А если обратиться к прессе? Пойти на телевидение? – не унимался Глеб. – У меня есть кое-какие связи, я могу…

– Глеб, не будьте таким наивным, – быстро перебила его Евгения. – Вы же взрослый человек. И, потом… вы не понимаете…

– Что?

– Этот суд еще сколько месяцев или даже лет будет длиться… а я хочу увидеть своего Димку – вот прямо сейчас, сию минуту, сию секунду, – мрачно произнесла она. – Я думаю о нем не переставая. Как он? Что он ест, во что одет? Ему рассказали сказку на ночь? Он грустный или веселый? В какую школу записал его этот пафосный индюк, его папаша? Как Димка там будет, в школе, подружится ли с другими детьми? Я так хочу его обнять, прижать к себе… я умру, если не смогу его обнять – в самое ближайшее время, вот сейчас… – прошептала Евгения. – Он маленький. Он еще совсем маленький, Димка, только я его понимаю, знаю, чувствую… Только я могу его успокоить, дать ему сил, внушить уверенность. Скоро он повзрослеет, станет самостоятельным, порвется эта невидимая пуповина, которая связывает мать и дитя, и слава богу, что порвется… Я хочу, чтобы мой Димка был сильным, самостоятельным. Умел принимать решения… Но это потом. А сейчас… я нужна ему! Сейчас ему без меня плохо. Я же без него – умираю…

Глеб медленно допил свой коньяк. Ему было жарко, сердце билось неровно.

Что с ним делала эта женщина? Она играла с ним, точно кошка с мышкой. То приближала, то отталкивала. Она принимала образ то роковой красавицы, то заботливой матери, то напоминала Глебу о первой любви…

Это был тот типаж, который он искал подсознательно, искал всегда. Жаль только, что нашел слишком поздно.

Любить ее он не может.

Может только пожалеть…

– Вы такой добрый, – сказала Евгения, пристально его разглядывая. – Я ведь потому к вам и обратилась… Глеб… можно на «ты», да?…Так вот, я потому и обратилась к тебе, что ты единственный из всей толпы, единственный человек в Москве, который не мог остаться равнодушным к чужому горю, моему горю. Я ехала сюда, истратила последние деньги на поездку на этом катере… Я точно знала, что сегодня мой муж в своем офисе и я смогу поговорить с ним… А ты смотрел на меня, так смотрел! Но я очень грубо себя с тобой повела… Потом-то раскаялась, когда почувствовала, что не справляюсь… Я слышала, что ты с друзьями собирался пойти в галерею Тыклера, и нашла тебя здесь.

– Не справляюсь? В смысле? Ты так и не смогла поговорить с мужем? – глухо произнес Глеб. «Ты…» Оказывается, как приятно говорить – «ты».

– Меня не пустили в его офис. Он запретил своим церберам впускать меня. Я пробовала звонить по телефону, но меня не соединяют… Мой номер в черном списке. А все из-за того, что мы поругались и я наговорила ему много злых слов… Теперь я хочу поговорить с ним по-человечески… И может, он даст мне повидаться с сыном.

– Да, конечно! – горячо согласился Глеб.

– Если б я только могла поговорить с ним…

– Хочешь, я пойду и попробую договориться с твоим бывшим мужем?

– Нет! Нет… – Она в ужасе покачала головой. – Он дико ревнив, он подумает, что ты – мой любовник… Я должна сама каким-то образом проникнуть в его офис…

– Но как? Там же охрана у входа, – возразил Глеб.

– Я могла бы подкупить их, – быстро произнесла Евгения, дрожащими руками схватившись за сигарету. Глеб щелкнул зажигалкой. – Спасибо. Тогда охрана бы пустила меня внутрь.

– Ты думаешь? – засомневался Глеб.

– Если дать много – да. Вопрос не в деньгах, а в их количестве, – твердо произнесла Евгения.

«Она права…» Глеб полез в карман.

– Кредитную карточку не брал сегодня, забыл дома… а вот наличные есть! – Он вытащил из бумажника пачку денег. – Тут тысяч двадцать… Должно хватить, как ты думаешь?

– Я надеюсь.

– Бери все.

– Спасибо, я верну. Может, даже сегодня верну – если охранники откажутся принять деньги. Жалко, что не могу позвонить мужу со своего сотового…

– Бери мой, звони! – Глеб положил на стол свой мобильник.

– Да, спасибо… – Евгения схватила телефон, принялась жать на кнопки. – Если я сейчас дозвонюсь Толику и договорюсь с ним, то мне вообще ничего не понадобится. Толик – бывший муж… Ой, что это?.. – испугалась она. – Пишет, что нет связи!

– Так здесь подвал! Надо на улицу выйти! – засмеялся Глеб, разглядывая Евгению – с ног до головы. На нее хотелось все время смотреть – такой она была ладной, ловкой, лаконичной… Гармоничной. Искренней – в словах, движениях, повороте головы, взмахе тяжелых ресниц…

– Точно… я как-то не сообразила! – засмеялась и она. – Глеб, ты ангел. У тебя случайно нет крыльев? – Она провела ладонью по его спине, потом быстро поцеловала – в губы. Поцелуй длился всего мгновение, но подействовал на Глеба ничуть не хуже наркоза. Он оцепенел, онемел, ослеп и оглох. Он забыл, кто он и что он. Он забыл про жену, он забыл про Нину!

Словно сквозь плотную пелену тумана до Глеба донеслось:

– Спасибо, милый… Я скоро вернусь. Никуда не уходи!

Секунда, две, три… Минута. Еще минута. Глеб мучительно переживал этот поцелуй. За время, что он провел с Евгенией, он, кажется, успел влюбиться в нее. Словно юноша. Он горы готов был ради нее своротить. Ради нее и ее сына…

Почему так произошло? Почему он никогда не терял головы раньше? Чем Евгения смогла его околдовать? Тем, что точно попадала в образ идеальной женщины, который есть в голове каждого мужчины?

Ну да, он влюбился в нее – еще там, на катере, когда Евгения сидела напротив и ветер трепал ее шелковистые тяжелые волосы.

И так жалко ее было, неразумную, несчастную женщину, не сумевшую договориться с бывшим мужем…

Он, Глеб Мазуров, сорока лет, сидит и мучительно переживает, проживает вновь и вновь прикосновение ее губ. Он, Глеб Мазуров, верный семьянин и добропорядочный гражданин, у которого в ближайшее время юбилей супружеской жизни. Двадцать лет счастья вдруг забыты из-за какого-то поцелуя!

Отдаленный шум голосов, музыка. «Пора идти к нашим… Что еще? А, надо позвонить Грачеву. Но это ладно, потом… Когда Евгения вернет телефон».

Глеб тяжело поднялся и направился в другой конец зала. Между колоннами в полутьме, сверкающей огнями, сновали люди, слышался девичий смех. А, это девицы из эскорта Фридриха…

– Девчонки, привет еще раз. – Глеб опустился на стул. – А где Фридрих, где Палыч?

– Сказали, что скоро придут, – хихикнула одна из девиц.

– Куда они пошли? – поразился Глеб. И только сейчас осознал, насколько он пьян. Вроде может двигаться, говорить, соображает тоже… Но как будто это не он, а какой-то другой человек. Чудно так. Недаром Нина просила его много не пить.

– Фридрих и этот лысый дядька, ваш друг, пошли вас искать. Вместе с этим… с диггером! – сказала вторая девица и с шумом допила через трубочку коктейль.

– А зачем меня искать? Я же тут! С кем они пошли? С Акимом Петровым?

– Ну да! – недовольно произнесла третья девица. – А тот лысый дядька похож на марабу. Я видела марабу в зоопарке. Он совершенный дурак и ущипнул меня больно.

– Тебя ущипнул марабу? – поразился Глеб.

– Лысый дядька меня ущипнул! И вообще, мне скучно… Катя, мне пора домой, уже поздно.

– Ой, и мне пора… Верка с Екимовой уже давно ушли… И мы пойдем. Все, передавайте привет Фридриху. Он гений, но такой чокнутый…

– Все гении чокнутые! – заметила другая девица. – Ну все. Пока-пока…

Через мгновение Глеб сидел за столом один.

К нему подошел официант:

– Будем еще что заказывать? Или принести общий счет?

«Какой еще общий счет? Палыч ушел, не расплатившись? Нет, не может быть… Сейчас они с Фридрихом вернутся!»

– Нет, я должен дождаться друзей. Счет – не надо пока, коньяку принесите… нет, стойте! Воды, пожалуйста, и чего-нибудь съесть, – сказал Глеб, потирая виски.

Официант принес минералки и миску с овощным салатом.

На самом деле исчезновение Фридриха с Иваном Павловичем мало волновало Глеба. Эти-то вернутся, куда денутся… А вот как быть с Евгенией? И вернется ли она?..

А что, если Евгения его обманула? И она не вернется? А если она – мошенница, вытянувшая из него деньги и заставившая его добровольно расстаться со своим сотовым?..

– Какой же я дурак… – шепотом произнес Глеб, схватившись за голову.

Осознание того, что его обманули, пришло внезапно и без всякой причины. Наваждение ушло. Глеб со стороны увидел сцену, произошедшую между ним и молодой женщиной с катера. Он, Глеб, добровольно отдал деньги и телефон какой-то продувной бестии.

Деньги – не жалко, не обеднеет, телефон – новый купит, это ерунда! А вот то, что его, сорокалетнего дядьку, обвели вокруг пальца – уже серьезней. Это теперь – факт его биографии.

Теперь Глебу осталось только одно – сидеть в этом дурацком подвале и дожидаться Ивана Павловича с Фридрихом. Расплатиться-то ему нечем!

– …Мы ведь, Фридрих, практически уже нашли библиотеку Ивана Грозного! Ты про Ивана-то знаешь?

– О да, Иван, жестоки русски цар! Опричних… Иван Грознофф.

– Фридрих, я тебя так уважаю! Поразительная эрудиция… Палыч, согласись, что Фридрих – гений! Не всякий московский школьник свою родную историю знает… Так вот, у Ивана Грозного была уникальная библиотека, и она пропала, значит, после смерти царя… Четыреста лет ее ищут! Большинство историков считает, что она где-то рядом, в кремлевских подземельях… И вот, значит, исследуем однажды мы местность под Боровицкими воротами, и вдруг – дверь! Подводим под дверь небольшую видеокамеру – телеглаз – и что? На мониторе видим сундуки… По описанию, в каких раньше книги хранили. Ну, думаем, нашли библиотеку! И тут, как назло, прорвало трубы. Хлынула вода, нас смыло к чертовой матери, закрутило… Еле выбрались!

– Иохим, ты – герой… – Фридрих пожал Акиму руку.

– Герой! Акиму орден надо, за его подвиги! – взволнованно согласился Иван Павлович. – У нас под ногами, можно сказать, живая история, и только он не ленится заглянуть под землю…

– Хотя, конечно, в тех сундуках и тряпки могли храниться, – сам себе скромно возразил диггер. – Ведь раньше шкафов не было, все добро в сундуки прятали…

– Глеб! Глеб, ты где? – время от времени кричал Иван Павлович.