На краю земли Кентон Ольга

6

…Я по привычке стояла возле окна, наблюдая за двумя детьми, играющими в пустом дворе. Еще несколько десятилетий, и двор станет никому не нужным – дети вырастут, а вместе с ними отпадет необходимость в качелях и песочнице. А другие дети? Ведь на смену им должно прийти новые первооткрыватели, видящие мир совершенно по-другому, не так, как мы – взрослые. Но у меня почему-то не возникало ощущения, что здесь будут слышны новые детские голоса, как сейчас я даже не слышала, о чем говорили эти двое.

Между тем девочка залезла на качели, а мальчишка осторожно прижался к столбу и ждал своей очереди. Его губы шевелились, словно в такт раскачиванию качелей. Девочка с неохотой отвечала, а малыш все тараторил.

– И о чем они только говорят? – произнесла я вслух.

Даня закашлял, я обернулась и подала ему стакан воды:

– Я думала, ты уснул под мои новозеландские истории.

– Нет, – ответил он, отпив воды, – всего лишь прикрыл глаза. Я путешествовал вместе с тобой. Так сколько ты прожила у тети?

– Не очень долго, съехала сразу после Нового года, еще до моего дня рождения.

– Было скучно?

– Тетя оказалась непростой женщиной. Ее семья и образ жизни – это был другой мир.

– То есть? Почему?

– Как будто я вернулась в обустроенный вариант Советского Союза: все статично и однообразно.

– Разве не спокойствия ты хотела?

– А его там не было. Меня никто не оставлял в одиночестве ни на минуту. И на следующее утро после моего приезда тетя разбудила меня в семь утра со словами: «Маша, вставай, завтрак».

7

Потягиваясь и зевая, я села в кровати. Посмотрела на часы. «Она с ума сошла?» – подумала я. Но, решив не расстраивать тетю, я причесалась, надела шелковый халат, домашние туфли на невысоких каблуках, почистила зубы и спустилась вниз.

Сцена была немой: тетя Клава, ее муж и мои кузины сидели за обеденным столом, все в одинаковых спортивных костюмах, ели что-то напоминающее кашу и пили кофе. Они ошарашенно посмотрели на меня. Я, вздохнув, сказала:

– Доброе утро.

– Доброе утро, Маша, – ответила тетя. – Садись, пожалуйста, вот тебе кофе и овсянка.

Я посмотрела на блюдо. Выглядело оно не особенно аппетитно: сверху было полито жидкими сливками, в которых плавали светло-коричневые пятна, напоминающие растаявший сахар.

– Что это?

– Так едят овсянку в Новой Зеландии: варят ее на воде, а потом сверху добавляют мягкий коричневый сахар и заливают сливками. Очень вкусно, попробуй.

– Э-э, я бы с удовольствием, – сказала я, а сама подумала, что это выглядит просто отвратительно, – только я так рано не завтракаю, да и вообще, мой завтрак – это кофе и сигарета. – Я достала из кармана пачку и уже намеревалась закурить, как услышала:

– Маша, в нашем доме не курят. – Тетя сделала акцент на последнем слове. – Зачем? Это так вредно.

– Люблю все, что вредно.

– Ах, ну и Россия… что за обычаи у вас там. Правильно сделала, что приехала сюда – мы тебя перевоспитаем.

– Не поздно ли, тетя, перевоспитывать? – спросила я, отпив кофе, и встала из-за стола с кружкой. – Мне почти двадцать восемь. А в саду можно покурить?

Тетя поморщилась, но сказала: «Да, можно, гостям это разрешается».

Видимо, я испортила им утро. Семейство наблюдало за мной, не сводя хмурых взглядов. Представляю, что они думали. Я вышла в сад, присела на лавочку, с удовольствием закурила сигарету и отпила кофе. Тетя пару раз улыбнулась мне, но ее улыбка была уж слишком сделанной, чтобы походить на искреннюю.

– А мы собрались на пробежку, – сказала тетя. – Здесь это очень популярно. Сейчас сядем все в машину, поедем на Mission Bay, там длинная пляжная линия. Мы занимаемся бегом каждые выходные.

– Здорово, – сказала я и, чтобы показаться заинтересованной в спорте, спросила: – А спортклуб есть рядом?

– Да, только зачем тебе тратиться и бегать в душном помещении, когда гораздо приятнее пробежаться на свежем воздухе, – сказала тетя Клава. – Давай собирайся.

– Хорошо, – сказала я, докуривая сигарету и вспомнив, что действительно можно пробежаться, заодно «выгулять» мой новый плюшевый спортивный костюм.

Сделав легкий макияж, надев костюм и кеды, я спустилась вниз. Кузины в сереньких, явно не первого года свежести, майках и штанах выглядели на моем розовом фоне тускло. Несмотря на нежелание с кем-либо знакомиться и уж тем более заводить серьезные отношения, я все же дала волю фантазии и, сидя в машине, представляла себе, как бегу по набережной, а навстречу мне – загорелый красавец в спортивных шортах, с голым торсом и в солнечных очках. Но меня ждало разочарование: никаких загорелых красавцев не было – в основном семьи или друзья, пары, подружки…

После пробежки мы отправились восстанавливать потраченные калории в местном рыбном магазине. Для меня подобное предложение звучало дико, но уж если я согласилась на одно, надо было соглашаться и на другое. Когда тетя мне сказала: «Lets go to fish and chips shop», я перевела это для себя как: «Сейчас мы пойдем и купим рыбу». Но оказалось, что это был никакой не магазин, а фастфуд, где ты покупаешь приготовленную во фритюре рыбу и картофель фри. Стивен быстро, не заглядывая в меню, заказал каждому по куску «рыбы дня» и по порции картофеля. Еще мне, заморской гостье, досталось такое кушанье, как жаренный в тесте ананас, и сыр дор-блю.

Через десять минут дядя вышел из магазина с большим бумажным кульком, бутылкой кетчупа и минеральной водой. И мы отправились на пляж. Это был первый раз, когда я попробовала одно из самых традиционных блюд Новой Зеландии – «fish&chips». Не могу сказать, что поначалу была в большом восторге: слишком жирное, много панировки, а самым странным был процесс поедания. С этим бумажным пакетом мы устроились на траве – ни пледа, ни даже пластикового пакета в качестве подстилки не было. Дядя раскрыл кулек, каждому выдавил немного кетчупа и тут же принялся за еду. Мне все это напоминало прием пищи у первобытных людей, не хватало только разведенного в сторонке костра и освежеванной туши животного. Оглянувшись, я заметила, что мы не одни в парке заняты поеданием фиш-энд-чипс: вон мама с маленьким ребенком. Пока тот резвится на площадке, она пристроилась с заветным кульком на лавочке. А вон двое серфингистов идут к пляжу, где, видимо, и собираются обедать.

В одно мгновение мои пальцы стали сальными, покрытыми солью. Но, наверное, это не пришлось мне по душе с непривычки. Через два года я уже не представляла себя без подобной еды. Наверное, какой-нибудь русский, эмигрировавший в Китай, после пары лет тамошней жизни с такой же легкостью поедает жареных кузнечиков и сушеных тараканов. Бырр-бырр… нет, лучше даже не представлять себе этого.

Уже прожив какое-то время в Окленде, я поняла, что новозеландская еда – это не высокая французская кухня. Чего-то исключительно новозеландского здесь почти нет: разве что киви и до конца не отвоеванная у австралийцев «Павлва», а те же fish&chip – типично британское блюдо, завезенное колонистами. Знаменитые бараньи ребрышки, мясо ягненка с тем же успехом делают на Кавказе и гораздо дольше. Слишком молодая это страна, чтобы у нее было много исключительно своего. Если новозеландская природа каким-то удивительным образом смогла собрать на крошечных осровах всевозможные богатства, начиная от русских берез, горных заснеженных вершин и заканчивая гейзерами, джунглями и океаном, то новозеландская кухня собрала в себя все, что только мог придумать человек. Здесь по-итальянски любят пиццу и пасту, по-французски – вино, шампанское и устрицы, здесь в каждом городе есть сотни рыбных магазинов, торгующих свежей рыбой, свои чайна-тауны, где можно отведать любое китайское блюдо, а если захотелось карри – пожалуйста, отправляйся в индийский район, пропустить который невозможно – еще за несколько кварталов слышится запах специй, а перейдя дорогу, уже можно оказаться в Таиланде, Вьетнаме, Японии. Все вкусно и дешево.

Но могу с уверенностью сказать, что это не страна еды. Это не Италия с ее невероятным культом съестного. Приехать в Италию и питаться абы чем невозможно. В Новой Зеландии – легко.

8

В воскресенье было обещанное барбекю в мою честь. Тетя, надо отдать ей должное, расстаралась на славу – сделала русский обед вперемешку с новозеландским. Этих нескольких дней мне было достаточно, чтобы сделать вывод: она представляла собой некий гибрид современной цивилизации и советского взгляда на жизнь. Даже в том, что она была замужем за Стивеном, было что-то советское, потому как тот не был каким-то особенным «заграничным» парнем, а вполне мог сойти за колхозника Степана, каковым почти и являлся.

Но у тети была очень милая русская черта, раскрывающая ее больше, чем все остальные, но которой она, видимо, стеснялась: тетя любила пить чай по-старинному, вприкуску. Это я заметила в первый же день. Всякий раз, когда кто-то просил чая или тетя сама предлагала его, она шла на кухню со словами: «Пойду похлопочу». Ведь это просто непереводимо на английский! На кухне тетя Клава доставала красивый белый чайничек, расписанный гжелью (видимо, тоже одна из ее ностальгических слабостей. Гжель, хохлома, павловские платки и, конечно же, самовар – все эти предметы русского промысла заполняли дом в самых разных уголках, но, видимо, священный трепет они вызывали только у нее самой, остальные же домочадцы относились к ним как к обыкновенным бытовым предметам), обдавала его крутым кипятком, затем тут же накрывала варежкой-бабой, сшитой из разноцветных лоскутков.

Пока чайник согревался, тетя ставила небольшую стремянку, залезала на нее и доставала с верхних полок встроенного шкафа множество железных и стеклянных баночек, представляющих собой сплошной винтаж: там были банки из-под индийского чая со слоном, коробки, расписанные по мотивам народных сказок, и тут же попадалась какая-то самая простая банка из-под дешевого кофе, но выяснялось, что именно эту банку тете подарили на работе, когда она еще жила в Союзе, поэтому она для нее слишком памятна. Когда все банки оказывались на столе, тетя начинала колдовать: засыпала горстку черного чая, снова ждала, когда закипит чайник, и тут же, еще булькающим кипятком, заливала листья. Осторожно размешивала, потом туда же бросала маленькую щепотку соли и чуть больше – сахара, затем в чайник летели самые разнообразные травки, коренья, сушеные корки апельсинов, цветы, ягоды всевозможных сортов и прочее, и прочее. Потом все это она заливала кипятком во второй раз, аккуратно перемешивала деревянной лопаточкой и накрывала варежкой. Тетя настаивала заварку долго, хлопоча о чашках, блюдцах, сахарнице и сладком. Поэтому меня не удивило, что за то время, пока настаивался чайник, на кухню успевал зайти Стивен или Катя и сделать себе «cuppa»3, бросив в большую кружку заварочный пакетик, поболтать его там из стороны в сторону, плюхнуть ложку сахара и немного молока.

А тетя тем временем все ждала. Вот заварка поспевала, она разливала ее по чашкам и отправляла меня за стол: «Иди, садись, Машенька, сейчас принесу». Первый раз я, конечно, послушалась и ушла, но потом, вместо того чтобы сесть за стол, отправилась покурить в сад. И оттуда сквозь прозрачную стеклянную дверь увидела то, что тетя от всех скрывала. Она налила заварку и кипяток в чашки, быстро управилась с теми, которые предназначались мужу, дочерям и мне, а вот со своей задержалась на полминуты. Украдкой тетя взяла кусочек сахара, надкусила его и сделала глоток, положив обгрызенный кусок на блюдце. Лицо ее при этом выражало полное удовольствие и счастье, словно это были самые приятные секунды в ее жизни. Потом тетя взяла чашку с блюдцем, ступая аккуратно, чтобы не расплескался янтарного цвета кипяток, села за стол и тут же бросила кусок сахара в чай, пока никто не видел. При этом она пару раз вздохнула и посмотрела по сторонам, словно вор.

«Чай готов, – говорила тетя, когда ее тайное действо было завершено. – Все за стол». Тетя подвигала сахарницу Стивену, обращаясь при этом ко всем: «Я сахар никому не клала, берите сколько нужно, себе я уже подсластила». И через минуту спрашивала: «У вас сладкий чай? Сахара достаточно?» «Да, спасибо», – отвечала Катя или я. «А у меня несладкий, – говорила тетя. – Ничего, так попью». «У тебя он всегда несладкий», – комментировал Стивен, а я удивлялась, что, живя в браке столько лет, он даже не знал об этой маленькой слабости жены, которой та, видимо, очень стыдилась. «Вот так, – отвечала тетя. – Бывает, мне не очень хочется сахара».

И в то воскресенье на столе, видимо, оказались все «маленькие слабости» тети Клавы: рядом с жареной бараниной и телятиной, овощами и «Павлва» соседствовали квашеная капуста, домашние малосольные огурчики, водка, тот же банальный оливье, селедка под шубой, а вместо пирожков – новозеландские sconеs с сыром или изюмом, напоминающие ту же самую домашнюю выпечку.

Алекс и Лида не забыли и тоже пришли, чему я была несказанно рада. Сообщили мне, что обустроились в двухкомнатной квартире в центре города, недалеко от работы. Мне же они шепнули, что, по местным меркам, я живу очень далеко. К тому же таким образом они сэкономили на машине – отпала необходимость в ее покупке. Так как особенно путешествовать они не собирались, то решили ограничиться такси, которое можно заказать всегда, и оно вполне комфортабельно для поездок по городу (это не московские частники на разваливающихся машинах). Но я, вместо того чтобы подумать о переезде, задумалась о курсах вождения.

Обмолвившись об этом тете Клаве, услышала, что с этим не должно быть проблем и меня с радостью будет подвозить либо ее муж, либо Катя.

Тетя, вы меня не поняли, мне не нужно, чтобы меня кто-то подвозил, встречал, – продолжала я. – Я хочу научиться водить машину.

– Зачем? Разве мы тебе откажем в помощи?

– Не в этом дело, просто это удобно.

– Хм, – удивилась тетя. – Вот я, например, не умела и не буду уметь водить машину. Меня всегда отвозит Стив или девочки.

«А все остальное время сидишь дома, – подумала я. – Ты же от них полностью зависишь».

– А чем я хуже, тетя Клава? Я бы тоже смогла отвозить вас куда угодно.

Видимо, такой поворот дела понравился, ведь у нее потенциально появлялся еще один водитель.

– Ну хорошо, мы узнаем о курсах вождения для тебя. Но предупреждаю: я не люблю быструю езду, эти сумасшедшие гонки.

Это обещание тетя так никогда и не выполнила: искать автошколу в декабре, накануне Рождества, было бессмысленно. А в январе я уже съехала от нее. Как я уже говорила, отношения у нас сложились своеобразные – точнее, не сложились вовсе. Особенно после того, как во время обеда на очередной вопрос тети, когда же приедет мой новозеландский приятель, я рассмеялась и сказала, что это была шутка.

– Значит, ты меня обманула? – спросила тетя, вдруг резко перейдя на английский язык. Наступила пауза. Стивен пытался дожевать кусок побыстрее, как будто он мешал ему слышать. А девочки разом притихли. Призывно посмотрев на всех сидящих за столом, тетя продолжила: – Разве так можно, Маша?! Я желаю тебе только добра!

– Тетя, я вас не обманывала. С самого начала сказала вам правду, в которую вы отказались верить. А существование нового молодого человека показалось вам более убедительным. Мне же все равно.

– Как? Врать родной тетке?! – Она приложила руки к груди. Еще пара подобных фраз с моей стооны – и, наверное, ей не избежать визита врача. Она продолжала смотреть на всех умоляющим взглядом, ища сторонников. Но Катя улыбнулась, а Марианна хихикнула.

– Не нужно доводить все до абсурда, тетя.

– Маша пошутила, – видимо, решил заступиться за меня Стивен.

Но это возымело совершенно другое действие.

– Что ты такое говоришь, Стивен? Что ты оправдываешь ее? Посмотри, какой пример она подает нашим девочкам. Может, в Москве так принято: ушла от одного, приехала к другому, а теперь думает о третьем.

– Тетя, я приехала только к вам в гости. Мне не нужны лекции относительно моего поведения. Я устала от всего, хочу отдохнуть. Я устала оправдываться перед всеми и выстраивать свою жизнь так, как этого ожидают от меня другие. Если вам не нравится – мне все равно, потому что это мое личное дело, как я живу.

Все! Это было последней каплей. Тетя покраснела от возмущения, отчего ее выкрашенные в белый цвет волосы стали казаться еще белее, и тетя стала похожа на альбиноса, выпучившего глаза и вот-вот готового упасть в обморок или забиться в эпилептическом припадке. Она бросила свою салфетку на стол, демонстративно вышла из-за стола и ушла в соседнюю комнату, куда за ней через секунду отправился Стивен.

Лида, Алекс и я отправились в сад на перекур, где я пересказала им свою выдуманную историю, над чем они долго-долго смеялись. Минут через двадцать тетя вернулась, держа в руке носовой платок.

– Извини меня, Маша, – сказала она. – Я просто отношусь к тебе как к собственной дочери. Мне все это показалось очень странным.

Торжественный обед превратился в драму, а конфликт явно не исчерпал себя. Все последующие до Рождества выходные я встречалась с Лидой и Алексом, поняв, что досуг родственников сильно отличается от привычного мне. Моим поведением продолжали оставаться недовольны, и уже не только тетя, но и вся семья. Я возвращалась по пятницам и субботам в два-три часа ночи, и хоть у меня был собственный ключ и открывала и закрывала дверь я очень тихо, все равно тетя непременно просыпалась и начинала выговаривать мне, что я не даю им спокойно спать, а им с утра на пробежку, и вообще я должна думать о том, как я живу, а не шляться бог знает где по ночам.

В последние выходные перед Рождеством я и вовсе вернулась домой только на следующий день, в воскресенье вечером, и тут же поняла, что совершила какой-то смертельный грех.

– Твоя мама звонила, – сказала тетя Клава. – Спрашивала, как ты. А я не знаю, как ты, потому что не знаю, где ты. Ты не звонишь и вообще, видимо, думаешь, что тут у нас гостиница.

– Минуточку, я должна отчитываться за каждый мой шаг? Я уже большая девочка. И не ваша дочь. Спасибо за гостеприимство, но думаю, что мне лучше подыскать другое жилье.

– Маша, зачем ты так категорично?! Скоро же Рождество, давай не будем портить друг другу настроение. Я просто переживаю за тебя. Где же ты была?

– Вообще-то это вас не касается, но если так интересно – у друзей. У Алекса и Лиды.

– Как это, меня не касается? Ты знаешь, какие тут законы? Ты можешь делать что хочешь, но так, чтобы это никак не отразилось на моей семье.

– Не волнуйтесь, тетя, мы не употребляем наркотики, не воруем и не занимаемся проституцией.

Услышав последнее, тетя поморщилась и плотнее укуталась в длинный, расписанный крупными пионами платок с бахромой, который она набрасывала ночью поверх сорочки и халата. Видимо, это какая-то привычка, потому что к концу декабря стало по-настоящему жарко и душно, так что даже ночью хотелось оставаться одетой исключительно в бикини, а никак не в теплые русские платки.

– Хорошо. А твои друзья нам понравились. Пригласи их на Рождество.

– Может, у них свои планы.

– Если у них свои планы, то понимаю, но если нет – пусть приходят, не стесняются. А ты оставайся, ни в коем случае не думай, что я тебя куда-то гоню. Кстати, ты не могла бы написать несколько статей для нашего сайта? Новогодние поздравления, шутки? Какие-то воспоминания о России?

– Тетя, а зачем вы это делаете? Вы думаете, кто-то из живущих здесь действительно тоскует по России?

– Конечно, это же наша родина.

– А зачем тогда уехали?

– Тут лучше, комфортнее, спокойнее, прекрасная экология. Не все ли равно, Маша? Но людям свойствен патриотизм.

– А еще цинизм и лицемерие. Не верю я, что вам все это нужно. Зачем тогда было уезжать? Чтобы тут вспоминать о бедной России? Тетя, сто лет назад, после первой революции и за несколько лет до второй, люди уезжали, потому что были вынуждены. Их сгибали, их гнали, они, как последние твари, бежали, прячась в товарных поездах и на пароходах, уезжали ни с чем, без надежды, без веры, без эмоций. В них все умирало, а те, кто оставался, подыхали с голоду или сгнивали в камерах под пытками. Вот они имели право испытывать чувство ностальгии, чувство потери родины. А вы-то что? Пара тысяч долларов – и билет на самолет. Интернет – и вот оно, любимое радио, а хочешь – комедии Гайдая и Рязанова. Вас же не уговаривают туда возвращаться, потому что это может быть ошибкой. К чему все это?

– Значит, ты не патриот своей родины?

– Тетя, я не большой любитель словарных шаблонов. Я мечтаю, чтобы каждый человек был счастлив в том, что он делает, там, где живет. Я приехала в поисках счастья сюда. Вряд ли останусь надолго, но в Москву не вернусь.

– Но у тебя там осталась семья, друзья.