Дети Ишима Завидей Виктор
Я уже раньше говорил, что в наших местах была атмосфера таинственности, которая порождалась не только окружающими сопками. Далеко с запада, со стороны озера Тенгиз, часто взлетали ракеты, их взлет и дальнейшее движение хорошо были видны с нашего селения. Уходили они на восток и, скорее всего, падали в Тихий океан. Страна развивала ракетную и ядерную технику, свидетельства об этом в буквальном смысле долетали до нас и падали нам на головы.
Иногда наши водители, возвращаясь из поездок по степи, привозили кучи исковерканного металла ступеней ракет с радиоэлектронными узлами, которые мы с воодушевлением разбирали до атомов на детали. Вот было радости, если во всем этом удавалось найти компактные серебряные аккумуляторы, которые легко раскаляли гвозди, если ими перемкнуть выводы! Обычно, несколько дней спустя, после завоза нашими водителями «даров с неба», в наш поселок приезжали серьезные и сердитые люди, как будто мы сбрасывали им на головы эти железяки; они ездили по дворам и собирали то, что оставалось после проявления нашего любопытства. А оставалось не очень много.
Однажды под вечер я, как обычно, зашел к своему старшему другу и нашел его очень печальным. Он поделился со мной ее причиной и сказал, что семейная ладья пошла ко дну и завтра на рассвете он с попутным ветром отбывает в дальнейшее путешествие по миру. Чемоданы с «сокровищами» он может доверить на хранение только мне, так как путь его не ясен, а чемоданы представляют собой довольно увесистые предметы. Затем, не мешкая ни минуты, он предложил перенести их на хранение ко мне домой.
Матушка моя, человек чуткий и наделенная природным чувством юмора, завидев нас, несущих огромные чемоданы, деликатно осведомилась, куда это мы собрались, на ночь глядя. Но потом быстро уловила существо дела, собрала на стол все, что необходимо в таких случаях, и мы втроем провели наш последний вечер. Прощаясь, мастер сказал, что если к зиме он не объявится, то содержимым чемоданов я могу располагать по своему усмотрению. Потом на минутку задумался, как бы что-то хотел добавить, но махнул рукой и скрылся в темноте ночи. Ком в горле не давал мне произнести даже двух, трех прощальных слов. Больше в нашем селении его никто не видел.
Я снова оказался в одиночестве. Где-то в это время случился многодневный буран, оборвавший электрические провода, и несколько дней мы не высовывали нос на улицу. Долгими вечерами я проводил с зажженной керосиновой лампой, читая Майн Рида и книги про радио. К тому времени я выписал почтой прекрасный справочник радиолюбителя, объемом более тысячи страниц, выпущенный издательством «Наукова Думка». За несколько лет чтения и практических упражнений эта книга дала мне в области радиотехники столько знаний, что в последующие годы я не испытывал затруднений с их недостатком. Их и сейчас хватает. Это позволило года через три мне реализовать мечту моего старшего друга – спроектировать и смастерить приемник с двойным преобразованием частоты и высокой избирательностью, что позволяло отстраиваться от «глушилок» и слушать «зарубежные голоса».
В тот зимний вечер заунывный вой ветра непроглядной снежной многодневной бури уже начинал навевать на меня тоску, казалось, все живое уже исчезло за стенами дома. А после чтения Майн Рида «Затерянные в океане» у меня тоже появилось ощущение, будто бы и я затерялся в бушующем снежном буране. И тут меня осенило, нужно собрать приемник! И таким образом может быть удастся узнать, как там поживает остальной мир?
Схема детекторного приемника у меня была, изготовить катушку и антенну ничего не стоило. Основная проблема в этом деле была связана с изготовлением детектирующего элемента. Свинец и сера нашлись легко. Также быстро были расплавлены и разбиты на кусочки. Приладив, как советовали в книге, к одному из кусочков иголку, я получил главный элемент детекторного приемника, полупроводниковый детекторный кристалл. Дальнейшее было не более чем делом ловкости рук. Схему пришлось скручивать, в результате на столе образовался ежик из катушек, проволочек и конденсаторов.
Восторгу моему не было предела, когда с замиранием сердца, поворачивая валик переменного конденсатора, услышал, как в наушниках сначала раздался шорох, а потом пробился человеческий голос, сообщивший мне по секрету о том, что сейчас национальный оркестр имени Курмангазы исполнит что-то из народной музыки. И точно, заиграла популярная мелодия на казахских домбрах, знакомая всем жителям нашей республики. Меня удивляла гениальность композитора, создавшего атмосферу и эмоциональное состояние наездника в лошадиных скачках по безбрежной степи. И это при помощи такого простого инструмента! Не зря видно говорят, что все гениальное, – просто.
Мы строим аэросани
Приближалась весна! В наших краях она всегда приходила ошеломляюще быстро. Солнце уже поднималось высоко и солнечных дней становилось заметно больше. В один из таких дней, возвращаясь домой из школы, у меня состоялось примирение с моим товарищем Анатолием. Со стороны это сильно смахивало на примирение влюбленных после какой-то случайной и нелепой размолвки. Мы опять провожали друг друга от дома к дому и не могли расстаться.
Уже не вспомню, как и у кого возникла идея построить самолет. Дело это тогда представлялось нам хоть и сложным, но вполне осуществимым. Мы представляли себе как, взлетев, мы сможем с высоты взглянуть на наши сопки, на Ишим, и, кружась над поселком, здороваться с нашими жителями, покачивая крыльями. С каким восхищением будут стоять, подняв голову к небу, и наблюдать за полетом юные жительницы нашего селения!
Покружив так немного, потом можно отправиться и полетать над степью в поисках деталей упавших ступеней ракет. Понятно, что полет нашей фантазии не был ограничен горизонтом. Мне хотелось не спеша пролететь над Ишимом и посмотреть, а что там творится дальше? Я говорил себе: «Если у нас здесь с горы так здорово, что дух захватывает, то что можно будет увидеть там, на краях Ойкумены!»
Кроме чтения справочника радиолюбителя я был помешан на чтении Майн Рида, Стивенсона и некоторых других писателей. Толя свихнулся на Фениморе Купере и Конан Дойле с Шерлоком Холмсом. Так что, честно говоря, по образу и подобию мыслей мы были как два сапога пара.
Тем летом для борьбы с вредителями полей к нам прислали кукурузник, который разбрызгивал над полями ядохимикат под названием ДДТ. Чтобы приблизиться к авиации и самолетам, мы с другом записались добровольцами, которые с указателями в руках показывали пилотам кукурузника, в каком месте надлежит включать и отключить брызгавшее ядом устройство. Кукурузники, побрызгав поле, пролетали также над нами и обрабатывали ядом нас с головы до ног. За день работы мы пропитывались дустом так, что забрызганная и высохшая одежда стояла колом.
По-видимому, подобная «закалка» и обработка наших молодых и неокрепших организмов позволила впоследствии мне выжить, побывав в чреве взорвавшегося реактора блока Чернобыля. К слову сказать, наш общий товарищ и сосед из Камышинки, Погоржальский Ваня, с которым я познакомился позже, стал командиром вертолетного полка и почти в это же время сбрасывал с вертолета на блок и заодно мне на голову мешки с песком, пытаясь потушить этот злосчастный реактор.
Автор сознательно резко и неожиданно переместился в пространстве и во времени, чтобы разбудить задремавшего друга-читателя. В жанре воспоминаний считаю такой прием уместным, так как мысли у человека легко перебрасываются с одного предмета на другой, а не возникают в хронологическом порядке. Так вот, думаю, обработка химическими реактивами и ядами повышает устойчивость организма человека к воздействию на него и других неблагоприятных факторов, в том числе и радиоактивных.
И вот таким образом, при посредстве вредителей полей, нам с другом удалось вступить в контакт с посланцами неба, – пилотами кукурузников, а те в свою очередь показали нам кабину и позволили подержаться за штурвал самолета. Уточнив некоторые детали, мы с другом при необходимости могли бы поднять этот аппарат в воздух, правда, с посадкой могли возникнуть осложнения. Умение оживить любую попавшую мне в руки технику служило позже источником постоянных шуток моих друзей и знакомых. Иногда в чем-то помогало, а иногда откровенно мешало.
В студенческие годы мне пришлось работать с группой однокурсников в тех местах, где ныне находится город Нижнеилимск. Возвращаясь по тайге с компанией своих товарищей после купания в реке Илим (не путать с Ишимом), мы наткнулись на брошенную технику для транспортировки спиленного леса, на гусеничном ходу и с многочисленными лебедками; ее, кажется, называют трелевщиками. Это технику тогда я увидел впервые. У нас в степи такого не было. Многочисленные лебедки этой машины были размотаны, двигатель заглушен, а в ближайшей окрестности отсутствовали всякие следы пребывания человека, во всяком случае, наши крики остались без внимания.
Следуя своим естественным наклонностям и любознательности, мы забрались в кабину, где я охотно провел урок начинающего тракториста для моих товарищей, вооруженных в основном далекими от жизни теоретическими знаниями. Один из них высказал предположение, что прогулка по тайге на этой технике может оставить незабываемое впечатление на всю оставшуюся жизнь. В те времена стартеры на такой технике отсутствовали, а заводилась она, как правило, с помощью вспомогательного двигателя – «пускача», что требовало специальных знаний и определенного искусства. Через непродолжительное время «пускач» затарахтел, а еще через минуту, другую после моих манипуляций с пусковыми рычагами, выплевывая черные клубы дыма, был запущен основной двигатель. Раздались крики восхищения и восторга, перегруженного теоретическими знаниями студенческого народа. Верхом на трелевщике мы прибыли в лагерь, где к тому времени давали «праздничный» ужин. После ужина мои товарищи облепили пыхтевший трелевщик и уже без меня осваивали практические навыки езды по тайге. Ездили до тех пор, пока не закончилось топливо. Там трелевщик и был оставлен.
Я представляю себе удивление хозяина трелевщика, когда он возвратился на место, где им по неосмотрительности была оставлена тяжелая спецтехника, и не обнаружил там ничего, кроме следов. Чудеса на этом не закончились! Когда после долгих поисков трелевщик, наконец, был обнаружен в еще более дремучей части тайги, где и вовсе не было заметно признаков присутствия человека, говорили, что с водителем, который по этому случаю до бесчувствия накачался спиртом, случился удар.
Другой похожий на этот случай произошел, когда я со своим приятелем Сашкой по кличке «Студент», но уже другим летом отправились с группой геологов в поисках полезных ископаемых. Нашу небольшую группу вертолетом забросили в дремучую часть тайги Красноярского края, где мы должны были около месяца собирать пробы с различных камней. Нужно сказать, что наш Студент был заядлым рыболовом, и куда бы ни заносила его судьба, он неизменно прихватывал с собой удочку, червяков, а в отдельных случаях и огромные болотные сапоги.
Разбив на скорую руку стоянку, мы со Студентом решили проверить, как в краю непуганых зверей ловится рыба и отправились туда, где по описаниям геологов должна была находиться подходящая река. Уже почти покидая лагерь, мы были остановлены бывалыми геологами, которые посоветовали взять с собой и ружьишко, так как в этих краях обитают медведи, хоть они и пытаются держаться на расстоянии от человека.
Наш путь пролегал по абсолютно нетронутой человеком тайге, и мы бесшумно шагали по толстому ковру из опавших с вековых деревьев иголок, как вдруг позади нас чуть в стороне раздался треск, словно кто-то наступил на сухую ветку. Мы остановились и прислушались. Стояла такая тишина, что был слышен писк потревоженных нами комаров. Постояв так некоторое время, мы опять тронулись в путь но, не успели пройти несколько сотен шагов, как треск от сломанной ветки повторился снова. На этот раз он донесся сбоку и чуть-чуть впереди нас. Мы опять сделали вынужденную остановку, предусмотрительно приведя оружие в боевую готовность, но опять с тем же результатом. Стоило нам замереть, кто-то невидимый тоже замирал. Если мы начинали движение, там, в глубинке тайги, тоже что-то начинало передвигаться, иногда даже опережая нас. Так продолжалось еще несколько раз; и у нас возникло ощущение, что кто-то, оставаясь невидимым, не спускает с нас глаз.
Наконец мы добрались до реки, открытое пространство которой нас немного успокоило, и мы пошли вниз по течению поискать места для ловли. Болотные сапоги из-за ненадобности были брошены Студентом на берегу реки. Увлекшись рыбалкой, мы уже начали забывать о странной прогулке по тайге, а когда решили вернуться на стоянку и пришли к тому месту, где нами были оставлены болотные сапоги, оказалось, что их и след остыл.
Версию о том, что их мог подобрать какой-нибудь случайный прохожий, пришлось сразу же отбросить, так как в той местности болот практически нет, а такие внушительные по размеру и весу предметы ничего кроме обузы путешественнику не доставляли. Кроме того, до ближайшей стоянки человека, если не считать наших геологов, было не менее нескольких сотен километров. Против второй версии – о том, что эти на первый взгляд простые старые сапоги – сапоги-скороходы ушли сами по себе – решительно возражал их хозяин, который утверждал, что ничего такого за ними раннее не водилось, и ее тоже пришлось отбросить.
Консенсус между нами был достигнут лишь тогда, когда была выдвинута последняя версия, что сапоги унес преследовавший нас медведь. Но зачем медведю понадобились болотные сапоги? Никто из нас минимально вразумительную гипотезу. Эта загадка не давала нам покоя много десятков лет. Так, отправляясь в какую-нибудь многодневную поездку, и всякий раз, когда «чайная» церемония была в разгаре, Сашка в ролях исполнял тот забавный и загадочный таёжный эпизод. Между тем, дойдя до финишного аккорда, – «Зачем медведю понадобились болотные сапоги?» – лицо его приобретало абсолютно непроницаемый вид. В этот момент мне казалось, что именно такое лицо должно было быть и у водителя, когда тот обнаружил пропажу своего трелевщика в дремучей тайге.
И вот, когда рабочий сезон на Илиме завершился, за небольшой нашей группой прислали кукурузник, чтобы перебросить нас до Братска. Пилоты пошли перекусить или выпить пива, и бросили на произвол судьбы свое воздушное судно на опушке почти так же, как был брошен в тайге трелевщик. Мы с рюкзаками полезли в самолет. Кабина пилотов была открыта и, проходя мимо, я заглянул туда, где красиво поблескивали выключатели и рычажки. Мои товарищи, памятуя свои прогулки по тайге, поинтересовались, не дружу ли я случайно и с такой техникой. Я, так же как и в предыдущий раз, сообщил, что поднять их в воздух, пожалуй, смогу, а вот с приземлением могут возникнуть непредвиденные сложности.
Я, как всегда, отвлекся от главной линии повествования, связанной с созданием самолета. Начинались летние каникулы, а в это время обычно возвращались к родителям с учебы старший брат
Анатолия, Виктор, и сестренки: Галина и Ромуальда. Конечно, мы поделились своими планами относительно летательных аппаратов с опытным старшим братом, который в то время оканчивал сельскохозяйственный институт. На удивление, наши идеи были встречены с одобрением. Более того, старший брат взял на себя добровольно, как сейчас бы сказали, функции научного руководителя проекта, отдав нам на усмотрение тактические вопросы.
Было принято решение, до реализации самолетного проекта попрактиковаться на более простом объекте – аэросанях. И работа закипела. Поскольку все члены семьи Загурских, от мала до велика, в той или иной степени, принимали участие в этом «историческом» проекте, было бы несправедливо умолчать о роли каждого из них. Эта польская семья за время моей дружбы с младшим из сыновей директора школы стала мне, без преувеличения, родной. Не так давно Анатолий прислал мне рукопись отца о временах становления республики «Ишим», и вот что меня при ее прочтении поразило более всего. Казалось бы, что после пережитого этим человеком его душа должна бы очерстветь и окаменеть, а воспоминания о пережитых несправедливостях должны вызвать ярость и злобу. Нисколько не бывало! Этот человек был огромного опыта, мудрости и доброты. Он мог быстро разобраться, с чем и кем имеет дело. Детские души тоже не были для него потемками.
Сравнительно скоро он начал доверять нам с Толькой почти во всем: школьную мастерскую и грузовик, ключи от школы, где без всякого пригляда со стороны педагогов, мы с нашими друзьями и девчонками устраивали вечеринки с танцами. И насколько я могу вспомнить, мы ни разу его не подводили. В жизни мне не так много приходилось видеть столь благожелательных и веселых людей. Он неизменно подшучивал над нами и над нашими тайнами, но никогда не пытался их выпытать. Естественно, что при этом он у нас пользовался высочайшим доверием. Не скрою, я его очень любил.
Незадолго до своей смерти моя матушка поведала мне одну тайну, которую хранила почти всю жизнь. Оказывается, перед возвращением на Украину, отец Толи вел с ней весьма секретные переговоры о том, чтобы до завершения школы я остался пожить у них. Основной аргумент, которым он пытался убедить мою матушку, это то, что два друга не переживут такой разлуки. Матушка, конечно, отказалась. Однако до моего расставания с Ишимом было еще далеко.
Старшая сестра Анатолия – Галина, – к тому времени уже училась в медицинском институте и обычно привозила нам свежие медицинские анекдоты. Рома, которая была немногим старше меня, поступила в педагогический институт. Обе, каждая по-своему, были хороши собой и вступили в тот возраст, когда возле них уже начали виться потенциальные женихи. К нам они относились, как и положено относиться старшим сестренкам к своим младшим братьям, снисходительно и терпеливо. Обе мне очень нравились.
Господь Бог с помощью родителей наделил меня влюбчивым характером. Старшую сестренку Галину я просто боготворил, она была воздвигнута мной на недосягаемый постамент. В моем представлении она была чем-то похожа на благородную графиню Ганскую, в которую был влюблен Бальзак. В городе Бердичеве, куда я опять вернулся с Ишима, был костел, где венчались эти исторические персонажи, поэтому я хорошо знаю эту романтическую историю. А кроме того, я еще и люблю Бальзака, и если вам понравилось, написанное мной, то советую тем, кто не знаком так близко с этим великим человеком, как я, почитать его «Шагреневую Кожу». И тогда вы убедитесь, что пишет он почти так же, как и я, ну может немного лучше.
На старших курсах, после более чем десятилетней разлуки с семьей Загурских, на свадьбе моего друга в кафе, поблизости от Московского университета, выпив сверх меры, – я весь вечер признавался пани Галине в бесконечной и верной любви, с обаянием столичного Дон Жуана, отчего она хохотала до слез. Тогда я уже научился делать и это, не то, что раньше во время нашей «молодости». К тому времени она уже была замужем и имела дочь.
К моему сожалению, младшая сестренка Рома где-то застряла в самолете и не присутствовала на этой церемонии, поэтому запоздалого признания младшей сестренке я не сделал до сих пор. Отец Толи, увидев меня на этой свадьбе, схватил в охапку и продержал весь вечер около себя, изредка и с большой неохотой отпускал меня потанцевать с пани графиней. Где-то в своих воспоминаниях, которые еще до меня не дошли, он описывает этот случай, конечно, со своей точки зрения.
Строго говоря, автор этих строк не является специалистом в вопросах дружбы и любви, но, как любой другой человек, он имеет право на ошибку и собственное мнение. Удивительно сердце человека! В нем легко уживаются и верность, и легкомыслие. А может это и есть признак широты души? Я все же думаю, что влюбчивость – качество скорее хорошее, чем плохое. Чего стоит человек, который никого и никогда не любил? Чего стоят люди, у которых нет друзей? А если у тебя нет друзей, то и недругов тоже нет, так как одного без другого не бывает. Это даже не человек, а какая-то белая поганка, которую обходят все стороной, которую и грибом-то назвать нельзя. Иногда, видя двух товарищей, люди говорят: «Два сапога – пара». Сравнение хороших друзей с сапогами мне кажется очень удачным. При поверхностном взгляде на них, кажется, что оба сапога одинаковые, а вот более внимательное рассмотрение показывает, что они совсем разные. В этом различии или дополнении, на мой взгляд, и состоит предмет дружбы между людьми.
Что же касается любви, возникновение которой считают вопросом сложным и запутанным, то автор совершенно не разделяет этой точки зрения. Правда и здесь есть некоторые свои тонкости. Так вот, качества, которыми, как мы считаем, обладает предмет нашего внимания, как правило, у него отсутствуют! Эти качества на самом деле принадлежат нам самим, мы наделяем приглянувшийся нам объект такими качествами, которые считаем идеальными, или такими, которые хотелось бы иметь нам самим. Ну, допустим, вам врезалась в душу там какая-нибудь родинка или завиток локона предмета вашего внимания. Как только это зло произошло, наше подсознание включается и работает на полную катушку, дополняя недостающими деталями интересующий нас объект. И мы с вами уже сидим на крючке. Объекту нашего внимания от этого не становится ни холодно, ни жарко, он остался таким, каким создала окружающая его природа и действительность.
Вы только представьте себе, мы сами создаем иллюзию, влюбляемся в этот иллюзорный образ, а потом разочаровываемся, а то еще и обижаемся, если этот образ не соответствует нашим представлениям о реальности. Ведь иллюзии рано или поздно развеиваются, и предмет нашего повышенного внимания предстает перед нами в очищенном, так сказать «голом» виде. Отсюда с неизбежностью следует, окружающий нас мир и наши возлюбленные – это отражение нас самих, поскольку мы сами участвуем в их формировании. И еще я думаю, что жизнь наша, лишенная этих иллюзий, была бы просто несносной. Нам следует возвращаться к этим и другим подобным темам по причинам их высокой значимости, хотя это и выходит за первоначальные намерения автора.
Тем временем, вернемся к аэросаням, от которых мы снова очень сильно отошли в сторону. Целое лето мы с другом пилили, строгали, прикручивали и прилаживали. Самые большие сложности у нас вышли с выбором двигателя и изготовлением пропеллера, но, в конце концов, упорство и прилежание сильнее, чем свойственная человеку лень. В качестве движка мы использовали пусковой агрегат от трактора, а из подходящей по размеру доски выстрогали винт. И с нетерпением дожидались зимы и снега. Под осень мы с Толькой иногда делали вылазки на охоту, стреляли мы неплохо, все-таки у нас была школьная винтовка, а в придачу еще и дробовик. Хотя я и был любитель оружия, стрелять уток на озерах я не любил – не очень-то хочется лезть по осени в холодную воду или оставлять там бессмысленно подстреленную дичь.
За время работы над аэросанями у нас выработался свой распорядок работы, которого мы строго придерживались. Небольшие перерывы использовали на купание в реке, отдых и обед, иногда на грузовичке катались по окрестностям и степи. Какое чудо! Не требовалось тебе никаких правил дорожного движения и даже самих дорог не требовалось, не то, что сейчас. Со временем у нас сформировались свои обычаи и традиции. Если работа спорилась или приближалась к завершению сложного этапа, в целях экономии времени, мы забегали к Загурским наскоро перекусить, туда было от школы немного ближе. Его сестры, видя наши одухотворенные лица, ни о чем не спрашивали, но объявляли нам, что под вечер нас ждут пельмени и, не откладывая дело в долгий ящик, принимались за их изготовление. Загурский-старший, давал приказ Загурскому-младшему сгонять в магазин и принести водки! Этот приказ, младшим по званию и возрасту, выполнялся с охотой и без всяких промедлений.
Читать бесплатно другие книги:
