Цифровой подружитель Буторин Андрей

С днем рождения!

Мне снилась собака. Большой ласковый щенок по кличке Вольдемар, к тому же – говорящий, поскольку он-то мне и сообщил свое имя, а также породу – кокер-спаниель. О собаке я мечтал давно, поэтому сон мне, конечно же, нравился. То есть, во сне я не знал, что это мне только снится – мне просто нравилось всё происходящее. И когда щенок начал лизать мои волосы, я сначала удивился, а когда, открыв глаза, понял, что это был сон, даже расстроился. Но только на секундочку. Потому что рядом стояла мама и гладила меня по голове, приговаривая: «Просыпайся, именинник!», а за мамой возвышался папа – торжественно-строгий, но с глазами, полными рвущихся на свободу смешинок.

Я подскочил и сел, откинувшись на подушку, в ожидании продолжения. На одеяло передо мной легла темно-синяя картонная коробка, а папа положил на нее пестрый пластиковый квадрат. Конечно же, новая компьютерная игра! Я повертел коробочку с диском перед носом, прочитал название, описание и причмокнул. Папа знает мои вкусы! Вечером с ним же и сразимся. И еще неизвестно, кого труднее будет оттащить от клавиатуры! Я подмигнул папе и принялся за второй подарок. В синей коробке оказались кроссовки. Тоже синие, с серебристыми полосками-отражателями. Мягкие, бархатистые, чистенькие! Мне всегда жалко надевать новую обувь – такая она нарядная и чистая! И как аккуратно не ходи, а к вечеру все равно это будет уже не новая обувь… Но кроссовки пока были новыми, и я даже прижал их рифлеными прохладными подошвами к щекам.

– Что, нравятся? – спросила мама.

Я кивнул. Еще бы! Кроссовки – вещь нужная. Я бы даже сказал – незаменимая. Тем более – скоро весна. Если быть совсем точным – уже и есть весна, почти три недели. Но это по календарю. У нас на Севере все чуточку не так. Зима в марте и не думает заканчиваться. Только светлее становится, солнечнее, а оттого радостнее. Вот как сейчас. И солнышко уже дорожку от занавесок до стены проложило, в которой пылинки, как золотые рыбки, бултыхаются, и папа с мамой стоят, обнявшись, улыбаются и на меня смотрят. Причем папа как-то по-особенному улыбается. Задумчиво, и даже как бы загадочно…

О-о-о! Я выпрыгнул из постели и потащил маму в соседнюю комнату.

– А папу ты уже поздравляла?! – зашипел я, косясь на тонкую дверь, отделяющую нас от папы. Я ведь чуть не забыл, что у папы тоже сегодня день рождения. Так уж нас с ним угораздило в один день родиться.

– Нет, конечно, разве я бы стала без тебя… – улыбнулась мама. – Пошли!

Мама достала из верхнего отделения стенки шуршащий сверток, я – из нижнего ящика – свой рисунок, и мы вернулись в мою комнату. Папа так и стоял возле моей взбаламученной постели и все так же по-особому улыбался – чуть-чуть загадочно и слегка растерянно, что ли…

– Поздравляем, дорогой! – чмокнула мама папину щеку и протянула сверток. Папа зашуршал целлофаном.

– Ого! С тройным лезвием! – одобрительно загудел он, вынимая подарки. – А парфюмерии-то сколько! Что я, барышня?

– Это же мужское, – принялась объяснять мама. – Это – лосьон после бритья, это – туалетная вода, это…

Я слушал радостное мамино перечисление всех составляющих подарка и смущенно вертел в руках своё поздравление папе – цветной коллаж, сделанный на компьютере в графическом редакторе. Что в нем особенного? Нужен он папе больно… Но что я ему могу подарить еще, если мне всего одиннадцать – хотя, уже двенадцать! – лет? Раньше я тоже дарил и папе, и маме рисунки – правда, не компьютерные, а выполненные обычными акварельными красками. Но тогда мне казалось, что родители и правда рады таким подаркам. А вот сейчас я почему-то засомневался. И даже солнышко, почувствовав мое сомнение, скрылось, золотые рыбки-пылинки исчезли…

Смущаясь все больше и больше, я все-таки протянул папе лист с поздравлением. Папа глянул на меня – снова как-то необычно, – взял рисунок, сказал «спасибо», внимательно рассмотрел мои «художества», прочитал стихи… Кстати, я сам их сочинил. По-моему, неплохо даже получилось.

– Сам? – спросил папа.

– Сам, – пожал я плечами. – Только машину и цветы из других фоток вырезал…

– А у тебя талант! – похвалил папа. – Можешь стать неплохим дизайнером. А стихи откуда?

– Ниоткуда, сам сочинил… – совсем смутился я.

– Да ну?! Ира, ты глянь, Ромка отличные стихи пишет! – по-моему, папа удивился искренне. Это меня чуточку обрадовало. Да что там чуточку – по-настоящему обрадовало! И даже рыбки снова заплескались в солнечном ручейке.

– Теперь тебе выбирать придется… – притворно вздохнул папа.

– Что выбирать? – Я хоть и понял, что папа шутит, но смысл шутки до меня не дошел.

– Кем быть: дизайнером или поэтом! – засмеялся папа.

И я тоже засмеялся. И мама. И мы все взялись за руки, и пошли пить чай. Потому что день рождения, даже двойной, это хорошо, но школу и работу никто еще по этому поводу не отменял, как сказала мама. Ей-то хорошо рассуждать, день рождения не у нее! А даже когда и был – то пришелся на субботу, и на работу она не ходила. Я понимаю, что так не на каждый год приходится, но в этом году нам с папой определенно не повезло. Ничего, в следующем году суббота как раз наша с папой, я уже посмотрел, а у мамы – воскресенье, тоже неплохо.

Нет, почему все-таки сегодня папа так странно на меня поглядывает? Пьет чай, а над чашкой глаза так и поблескивают в мою сторону! Будто сказать что-то хочет. Но не говорит, а лишь быстрее бутербродом рот себе затыкает. Спросить, что ли? Но мне почему-то становится страшно. Даже не страшно, а неуютно как-то… Словно боюсь, что если спрошу, испорчу себе и ему праздник. Я тут же подумал, что раз боюсь, значит все-таки страшно… Или нет? Пока я разбирался в своих запутанных сомнениях, папа уже допил чай, поблагодарил маму и скрылся в прихожей.

– Ты тоже давай, не зевай, именинник! – поторопила меня мама. – Уроки в честь тебя не перенесут.

И тут папа позвал из прихожей:

– Ромка, подойди-ка…

Папа был уже одет, и даже дверь приоткрыл. Неужели в последний момент сказать решился?.. По моей спине забегали тысячи маленьких холодных лапок.

Но папа сказал что-то совершенно «не в тему», как мне показалось. Он спросил:

– Ты знаешь, что такое семья? Откуда такое слово?

– Знаю, – сказал я. – Семь я. Ну, то есть, все в семье это как бы одно… О каждом надо заботиться, как о себе, и о тебе тогда тоже будут…

– Правильно. Но без «тогда». Не надо оглядываться: если я тебе сделал что-то хорошее, то и ты мне должен добром отплатить. Надо действительно делать для членов своей семьи всё так, как для самого себя, и думать обо всех, как о самом себе. Поэтому и семь я. То бишь – ты, но в семь раз сильнее, умнее и лучше. В семье должно быть только так. Раньше нас учили: «Семья – ячейка общества». Да так оно и есть! Начинать с собственной семьи надо, и если в ней будет порядок, и так будет во всех семьях, то и общество будет сильным… – Папа прервался, глянул на часы и заторопился: – Ну, это я того… Заболтался! Потом поговорим. А о семье запомни: каждый – это ты, и родители, и дети, и внуки. За каждого стой – как за себя самого! И еще… – тут папа совсем замялся, почесал нос, засуетился, шагнул за дверь и закончил уже из-за нее: – Не обязательно по носу бить, достаточно по плечу хлопнуть!

Я ничего не понял… Вот это – про нос и про плечо, но дверь уже закрылась. Да и про семью… Это, что ли, всё утро папа хотел мне сказать? Странно. Но погружаться в раздумья было уже некогда – выслушивать в собственный день рождения нотации Елены Петровны не хотелось. Я собрался моментально, правда, чуть не забыл пакет с конфетами для одноклассников – хорошо мама сунула мне его уже в дверях.

* * * * *

Из школы я выскочил абсолютно счастливым.

Во-первых, меня так классно поздравили! Девчонки прочитали стишок, парни подошли и все руку пожали. Даже Елена Петровна улыбалась и шутила, а потом от всего класса блокнот с ручкой подарила. Как говорит папа, пустячок – а приятно!

Во-вторых, за вчерашнее сочинение мне пятерку поставили. Это вообще – настоящий подарок! Вообще-то у меня фантазия богатая – это уже мама так говорит, – и писать сочинения мне даже нравится, но вот знаки препинания слушаться меня никак не хотят, да и буквы так и норовят или местами поменяться, или вообще куда-нибудь спрятаться, а то и наоборот – вылезают лишние, там, где не надо! А в этот раз и буквы, и запятые решили, видимо, не портить мне день рождения и встали на свои места, как солдаты в строй.

И вот в третьих-то, сам день рождения! Мало того, что на завтра уроки делать не надо – суббота завтра, и кроме факультатива по английскому занятий в школе не будет, – так вечером придут дедушка, обе бабушки, тетя Катя… Раздвинем в комнате стол, будем все вместе есть всякие вкусности, пить чай с тортом, шутить, веселиться! Бабушки будут петь хором – здорово у них это выходит, – а дед начнет рассказывать анекдоты и истории, от которых просто падать под стол можно, а бабушки и мама с тетей Катей станут совместно дубасить деда по спине за некоторые словечки… Ну, а еще впереди – завтра, когда ко мне придут друзья. Так мы с мамой договорились, чтобы сегодня только с семьей посидеть. Ведь и правда, сегодня будет настоящая семья – семь я. Именно семь! Я снова вспомнил папины утренние слова.

И тут я увидел ход. Снежные ходы, или попросту ходики – такая наша северная забава. Что-то я не слышал никогда и не читал, делают ли их ребята где-нибудь еще. Может, и делают, там, где снега много. У нас много, и мы делаем! Это ужасно интересно – в огромном сугробе плотного, слежавшегося за зиму снега рыть длинные извилистые ходы! Они пересекаются, разветвляются, как лабиринт, где-нибудь сходятся в общие «пещеры», где-то неожиданно выскакивают наружу… Ползать по ним – одно удовольствие! Впереди темнота, неизвестность (особенно если ход рыл не сам, и он еще тобою не изведан), немножечко жутко, зато таинственно и вообще круто! Правда, в двенадцать лет лазать по ходам не совсем солидно, но мне ведь только чуть-чуть двенадцать… Я посмотрел на часы: без пяти два. Мама говорила, что я родился ровно в два часа. Значит, мне еще нет двенадцати. И целых пять минут в запасе у меня имеются! К тому же – я огляделся, – поблизости никого нет. Смеяться надо мной некому. Я снял с плеч рюкзак и полез навстречу подснежным тайнам.

Эти ходы я раньше не исследовал. Не знал даже, что такие здоровские ходики кто-то нарыл совсем рядом со школой. (Вообще-то она – гимназия, но стала ею не очень давно, как раз когда я пошел в первый класс, так что по привычке и родители, и учителя называют ее школой, тем более, мой папа именно в этой школе и учился.)

Сначала я прополз по основному ходу до самого конца, замечая, сколько будет боковых ответвлений. Их оказалось семь, а сам основной ход закончился тупиком. Это не очень интересно, гораздо лучше, когда, покрутившись в темноте по узким поворотам, вылезаешь на белый свет совсем в неожиданном месте. Но ничего, семь боковых ходов – это совсем не мало. Хотя, может быть, я и залез как раз в ответвление, ведь основной ход – это только я так его назвал, потому что полез именно в него. Иногда делают основной ход специально – самый длинный и широкий, но часто вообще никакого основного хода нет, а все равны между собой, потому что переплетены так, что не сразу и выберешься.

Похоже, и тут было так же, потому что я немного запутался, в каком уже ответвлении по счету ползу… Закручивались ходики здорово, причем, иногда даже, кроме поворотов, опускались или поднимались, поэтому пересекаться вполне могли и в разных плоскостях (с математикой, геометрией особенно, в отличие от русского, у меня все было в порядке). В результате долгих ползаний – пять минут наверняка давно уже прошли, так что момент своего рождения я встретил в довольно необычном месте – я начал понимать, что не знаю, где выход. Сначала я даже не испугался, потому что это глупо – заблудиться в ходиках! Этого просто не бывает, так как ходы бесконечными быть не могут, а если заканчиваются порой тупиком, то достаточно повернуть назад (или ползти задом, если ход очень узкий) и вылезти оттуда, куда залез. Я даже почувствовал, что краснею, представив, как надо мной будут ржать ребята, если я вдруг заблужусь! Мало того, что в двенадцать лет решил вспомнить детство, так еще и застрял в сугробе! Да, это действительно смешно. То есть, было бы смешно, если бы не стало вдруг очень страшно. Просто ледяной ужас снежных глубин забрался мне прямо под куртку и полез еще глубже – к самым внутренностям. Мне показалось, что я застрял в ходиках навсегда. Отчетливо так показалось, словно шепнул кто-то из холодной темноты. И я замолотил ногами и руками, отчаянно пятясь, вместо того, чтобы ползти вперед. Я извивался ужом в тесной снежной норе, так, что снег вскоре забился мне в рукава и штанины, попал под куртку, холодил живот под выбившейся из-за пояса рубашкой. Но я не замечал этого холода, меня холодили страх и ужас (Фобос и Деймос – вспомнились мне совсем некстати одноименные спутники Марса). Наверное, я орал, но даже не осознавал этого. Не слышал я собственных воплей, не слышал ничего, зато отчетливо услышал, вываливаясь из хода в подснежную пещерку, мальчишеский вскрик: «Больно же!».

Мне не передать даже, как я тогда обрадовался. Я был не один! И рядом со мной находилось не порождение снежных глубин, неведанное и холодное, как могила, а обыкновенный мальчишка. Конечно, я его не видел в темноте, но я слышал его хлюпанье (похоже, я заехал ему ногой по носу), его дыхание, чувствовал тепло его тела, остроту его локтей и коленок. Вот только почему-то этих локтей и коленок было очень уж много – мой нос тоже лишь чудом не пострадал, – да и пыхтел парень явно за двоих. И тут все прояснилось.

– Извини! – послышался еще один голос. Очень похожий на первый, но все же другой, потому что первый гнусаво проворчал:

– Распинались тут! Вы мне нос разбили, гады!

– Это кто гад?! – возмутился было второй, но быстро «остыл», поскольку тоже, видать (а точнее – слыхать), обрадовался, что он тут не один. – А кто тут еще есть?

– Я есть, – подал я голос.

– Кто – ты?

– Я, Ромка. Похоже, я заблудился. – Не знаю почему, но признаться в этом мне было тогда не стыдно.

– Да и я тоже – похоже, – хмыкнул второй.

Первый еще похлюпал носом, повозился, вытирая, видимо (опять же, скорее – слышимо), кровь и прогнусил:

– Я тоже заблудился. Вот, хорошо эту пещеру нашел… Сколько из нее ходов?

Я пошарил возле себя по стенкам. Кроме той дыры, откуда я вылез (если честно – вывалился), других ходов рядом не было.

– У меня один, – сказал я.

– Тоже! – подал голос второй.

– И у меня один, – сказал первый. – И что, нигде нет выхода?

Мы со вторым одновременно замычали. Нет, дескать.

– Что будем делать? – кто это спросил, было непонятно. Да и не все ли равно, если подумали об этом все разом.

– Я вперед полезу, – сказал первый. – А то вы мне снова по носу заедете… Надо же – оба сразу! Не железный, нос-то!

– Ну, извини, – повинился теперь и я. – Мы ж не видели!

– Не видели… – буркнул первый и завозился, забираясь в отверстие хода. – Лезьте за мной!

– Стой, – потянул я его за штанину. – Я читал, что в лабиринтах, чтобы не заблудиться, надо одной рукой все время вести по стене, не отрываясь.

– Чего же сам не вел? – глухо послышалось из хода.

– Я же не знал, что заблужусь. А когда понял, все сразу из головы вылетело.

– Знать, не многому вылетать пришлось, если сразу! – хихикнул второй.

– Ладно, остряк, – бросил я в темноту. – У меня хоть что-то вылетало!.. – Продолжать почему-то не хотелось, и я полез в ход вслед за первым.

Удивительно, но сразу за поворотом, впереди забрезжил свет. Да что там забрезжил – впереди вовсю сияло солнце. Первый уже что-то радостно вопил у самого выхода. Надо же, ходик-то был всего ничего – метров пять! Ладно я – может, я до этого хода еще и не добирался, – но первый-то пацан как мог в нем заблудиться?

Но мысль эта как мелькнула, так и пропала без следа, едва я высунулся наружу – на столь желанную свободу. Все страхи улетели разом – дунул свежий ветерок, и нету их!

– Вау!!! – завопил я, поднимаясь на ноги. Вот терпеть не могу это словечко, а почему-то вырвалось именно оно.

– Чоу-чок!!! – еще более нелепо выразился вылезший следом второй. Впрочем, он и выглядел не менее нелепо… Да и первый…

Мы стояли возле входа в ход (красиво сказано!) и пялились – другого слова не подобрать – друг на друга, ну уж никак не лучше того самого барана из поговорки. Да посмотреть и было на что! Ладно я – обычная красно-синяя курточка, шапочка вязаная, черные джинсы (в черных в гимназию разрешали ходить), сапоги зимние. Все обычное, я ж из школы шел, не с дискотеки (туда я, правда, не ходил еще ни разу). А вот мальчишка, которого я называл про себя вторым, заявился сюда не с дискотеки даже, а подумалось мне, со слета каких-нибудь панков, или того хуже… Во-первых, обувь. Почему-то на нее я первым делом обратил внимание. Это походило сразу и на древнеримские сандалии (это в марте-то месяце!) и на меховые унты (вот это уже к сезону ближе), причем – сразу, одновременно! Как и почему мне так казалось, я понять не мог, но казалось вот! К тому же, эти унтовидные сандалии блестели, как новенькие монетки. То есть, из металла они, что ли, были у него? Я плюнул на его обувку (разумеется, не слюной, а остатками здравых мыслей) и перевел взгляд выше… Хорошо, что здравые мысли я перед этим потратил. Потому что они бы наверняка на меня обиделись за подобное издевательство! Мальчишка был в шортах и майке (так это, во всяком случае, выглядело), но и как бы в тулупе тоже. Вроде тулуп, а вроде майка с трусами. Вот так. Причем, все зеленое, но оно же и золотистое, и даже практически красное, только синего цвета. И, разумеется, блестит, как самовар! Тогда я просто посмотрел парню в лицо. Лицо мне понравилось, даже здравые мысли, испуганно оглядываясь, стали потихонечку возвращаться по домам. И лицо это показалось мне знакомым. Очень знакомым! Только вот стрижка его сбивала мои напуганные мысли с толку, и вспомнить они пацана так и не смогли. Та еще стрижечка украшала макушку паренька! Вернее, полмакушки. Спереди. А сзади – блестел голый череп! Ну, не кость, конечно, а кожа на черепушке. Правда, цвет у волос был естественным, ничего не скажу. Ультрафиолетовым. Во всяком случае, я определил этот цвет именно так. И он не менялся и не блестел. И на том спасибо!

Второй же парень (тот, который первый) меня – и особенно мои встревоженные мысли – очень своим внешним видом порадовал. Ничего на нем непонятного и неуловимого для разума не было. А были на нем черные валенки, черные же брюки, темно-серое, угрюмое пальтишко и черная шапка-ушанка набекрень, изрядно потрепанная. Весь такой темный герой из фильма про плохих парней. Только вот красный галстук, выбившийся из-под воротника пальто, картину портил. Не из той он был оперы. Так и захотелось эту алую несуразицу снова под пальто ему запрятать. А лицо у пацана было славное. И тоже до боли знакомое! Кстати, похожи бы они со вторым мальчишкой были здорово, кабы причесались одинаково (второму пришлось бы для этого чуток отрастить волос сзади) и пришли к единому мнению насчет цвета волос. У первого он, надо отметить, был обычным, темно-русым, как, впрочем, и у меня. Но вот торчали волосы из-под шапки не очень красиво. Длинноваты были волосики, на мой взгляд.

– Да, ребята, – выдохнул наконец второй. – Откуда же вы сбежали?

– По-моему, это ты сбежал, – опередил меня первый. – Из цирка. Да и ты, – посмотрел он на меня и добавил почему-то шепотом: – Из Америки…

Второй возмущенно надулся и собрался уже что-то выпалить – вряд ли для нас с первым хвалебное, но мне уже стал надоедать этот театр абсурда (что это такое, я не очень-то знал, но мама часто употребляла это выражение, когда ей что-нибудь не нравилось), да и называть своих новых знакомых числительными мне тоже надоело. Поэтому я поднял руку и решительно сказал:

– Так, пацаны! Хватит лаяться! Кто откуда сбежал – его личное дело. Как вас зовут-то? Меня – Ромка. – И я протянул руку.

– Роман, – пожал ее первый.

– Ром, – удивленно хмыкнул второй и шлепнул по моей ладошке своею. Затем сделал то же с ладонью первого.

– Так мы еще и эти… Как их? Тёзки! – сказал я, и только тут до меня дошло, на кого похожи эти странные парни. Да на меня самого! Подстричь перв… Романа, то есть, нарастить волос Рому и перекрасить – и будут вылитые я! Ну, почти вылитые. У Романа нос чуть более широкий и уши слегка топорщатся, а у Рома нос как раз тонкий и само лицо вытянутое. Правда, у Романа нос еще широким кажется, потому что распух. Здорово мы ему с Ромом все-таки заехали! А пацан молодец, не заревел. Больно-то было, небось, еще как!

И тут я глянул на часы. И ахнул! Половина четвертого! Это сколько же я в ходиках лазал? Полтора часа?! Ужас! Мама придет полпятого, а мне еще нужно пробежаться по магазинам – купить к ее приходу того-сего на праздничный ужин. Я хоть и именинник сегодня, но мама попросила, иначе ей не успеть, не садиться же за стол за полночь!

– Пацаны, сорри! – замахал я руками, срываясь с места. – Давайте завтра в час здесь встретимся? Океюшки?

Тезки кивнули. Одинаково, как близнецы. А Роман буркнул: «Точно американец!»

* * * * *

Уже подбегая к дому, я вспомнил, что забыл рюкзак с учебниками возле ходиков. Но тут же благополучно выбросил этот пустяк из головы. Потому что голову заняла куда более важная проблема – моего дома не было! То есть совсем. Не было даже фундамента. Даже котлована под него! Что меня немножко обрадовало, а то я подумал было, что дом взорвали террористы. Но взорвать так, чтобы вместо дома из нетронутого снега торчали кустики вряд ли кто-нибудь может. Если только Дэвид Копперфильд потрудился. Но что ему тут у нас делать? Замерзнет еще невзначай.

Я захихикал и опустился прямо в сугроб. Похоже, голова после сегодняшних событий начала сбоить, подумал я. Нужна перезагрузка!

Я зажмурился так, что в глазах поплыли цветные круги. Затряс головой что есть силы. Слетела шапка. Я медленно открыл глаза, не поднимая их нашарил шапку, надел. А потом резко вскинул голову, в дикой надежде, что наваждение прошло. Не тут-то было! И вот тогда я заплакал.

Слезы помогли. Не так, чтобы уж совсем, чтоб я стал спокоен, как слон, но хотя бы соображать чуточку здраво я теперь мог. Для начала я запретил себе думать, что случилось с домом, утешаясь мыслью, что мама с папой все равно на работе, с ними ничего не случилось, а судьбу дома и остальных его жильцов мне в любом случае сейчас не решить. Для этого есть специально обученные люди: милиция, МЧС, кто там еще… А мне бы сейчас забраться под чье-нибудь теплое крылышко и окончательно придти в себя. И я сразу подумал о бабушке с дедушкой. Во-первых, я их очень люблю, и они меня тоже. Они примут меня, выслушают, помогут. Во-вторых, живут они недалеко. О том, чтобы ехать сейчас на работу к маме или папе, мне не хотелось даже и думать! Все равно, что в Москву пешком топать, как Михайло Васильевич. Устал я очень для таких подвигов. В-третьих же, с радостью смекнул я, папа с мамой, не найдя родного дома, тоже пойдут скорее всего к бабушке с дедушкой. А там – я! Снова вместе вся семья! И я встал из сугроба и пошел, даже не отряхнувшись.

Сначала я не смотрел по сторонам, настолько мне было не до того. Но, подойдя к перекрестку, за которым и начиналась нужная мне улица, я машинально остановился, чтобы посмотреть на светофор. Посмотреть не получилось. На светофор, в смысле. Поскольку он тоже отсутствовал. Точнее – они, их же там четыре штуки было! А сейчас – ни одного. И, что странно, машин почему-то тоже не было. А ведь уже четыре часа! Обычно в это время машины так и шныряют. Не час пик еще, но уже близко. В последние годы улицы нашего небольшого города стали напоминать московские. Может, я слегка и преувеличиваю, но перейти улицу в месте, где нет светофора, бывает порой очень трудно. Как-то я минут двадцать стоял, ждал просвета в потоке машин, а потом плюнул и пошел в обход.

И вот сейчас дорога, то есть обе дороги, которые в этом месте пересекались, были абсолютно пустынными! Хотя нет, катился вдалеке грузовичок. Неспешно проехал перекресток и задымил дальше. Тоже странно, по этой улице грузовое движение запрещено, это я точно помню. Мы как-то с папой взялись все дорожные знаки изучить. Он как раз в автошколе учился, ему надо было, ну а я – за компанию. А потом, когда мы с папой гуляли по городу, то друг другу экзамены устраивали, когда знаки встречали. Так что я теперь если не во всем городе, то уж в нашем районе точно знал, где какие дорожные знаки расположены. Но это мои мысли опять в сторону побежали, удирая от новых непонятностей. Потому что, провожая взглядом грузовик, я невольно огляделся. И снова чуть не сел в сугроб. Половины знакомых мне зданий не было! Или вообще, или вместо них торчали какие-то деревянные развалюхи, почти как в деревне у тети Анны, куда мы ездили пару раз в отпуск. Впрочем, не все развалюхи, это я сначала погорячился. Были и вполне приличные дома, некоторые даже двухэтажные. На одном, самом ближнем, я прочитал вывеску: «ПРОДУКТЫ». А ниже, маленькими буквами: «Минсельхозпром РСФСР». Белиберда какая-то! Хотя это вот «РСФСР» мне показалось знакомой штучкой. Где-то я уже встречал эти буковки, именно так и собранные. Или это я с СССР перепутал? Так раньше наша страна называлась, еще до моего рождения.

Я перешел дорогу и направился дальше, теперь уже внимательно глядя по сторонам. К огромной моей радости, многие дома стояли на своих местах. Правда, выглядели они все чуть-чуть по другому. Вон те две кирпичные пятиэтажки очень уж новенькие, чистенькие, и сквериков возле них нет. А есть лишь мусор, плиты разбросанные, кирпич битый, будто стройка только закончилась. Да и не закончилась даже – во второй пятиэтажке и стекла еще не все вставлены! Вон и рабочие суетятся… Что за фигня?

Я прошел стройку, и мне начали попадаться идущие навстречу люди. Их тоже было мало, как и машин. И одеты люди были очень странно… Темные, невзрачные пальто, женщины в основном – в серых платках, мужчины – в шапках-ушанках, как у Романа… Стоп-стоп-стоп! Вот именно, встреченные мною прохожие были одеты, как Роман! Да что они тут, кино снимают?..

Я был уже на миллиметр от разгадки, мысли мои уже стучались осторожно в ее дверь, и тут меня окликнули сзади:

– Ромка, подожди!

Я обернулся. Меня догонял Ром. Я бы его не сразу узнал, потому что одет он был совсем иначе, чем при нашей первой встрече. На голове его красовалась белая шапочка, наподобие той, что надевают под гермошлем космонавты; на ногах были сапоги (не совсем привычной формы, все какие-то угловатые и квадратные, но сапоги, без сомнения, и даже постоянного цвета – темно-серого); брюк видно не было, потому что Ром был теперь в длинной, до самых сапог, куртке – тоже серой, но с металлическим отливом. В общем, походил он тогда на космонавта в самоволке. Но для меня в тот момент внешний вид Рома не имел никакого значения. Я обрадовался ему, как родному! И даже не сразу заметил в глазах Рома слезы.

– Ты чего? – спросил я, когда увидел, что Ром плачет.

Ром всхлипнул, махнул рукой по носу, глянул на меня неожиданно жалобно и сказал:

– Чего это тут?

– Ты тоже заметил?! – обрадовался я. Тому обрадовался, что, значит, не поехала моя «крыша».

– Заметишь тут! – буркнул Ром, всхлипнул еще раз и сплюнул. – От города одни руины остались!

Я не совсем был согласен с Ромом. Какие ж руины, когда, вон – были старые дома, а стали новенькие, только отстроенные! Хотя… Эти деревянные здания… Некоторые из них и впрямь напоминали руины. В общем, я сказал:

– Ага. А твой дом на месте?

– Какое там! – Ром перестал всхлипывать и стал необычайно сердитым. Злился, небось, на себя, что ревел при мне. – Ни моего дома нет, ни дедушкиного…

– Моего тоже нет, – вздохнул я. – Я вот сейчас как раз к дедушке с бабушкой иду. Не знаю еще… – Я не договорил. Страшно стало. И я спросил: – А ты куда?

– У меня еще прабабушка тут живет. Недалеко… – Ром тоже не стал договаривать. И так все ясно!

И мы дружно зашагали вперед. Говорить ни о чем не хотелось. Я жадно всматривался вдаль. На маячившую впереди девятиэтажку. Именно «маячившую», потому что она маяком торчала над крышами двух-, трех— и пятиэтажных зданий. Похоже, она была единственной «высоткой» на весь город. Вот только та ли это девятиэтажка? Бабушкина ли с дедушкой? Издалека, в ставшем незнакомым городе, это было трудно определить.

Девятиэтажка оказалась той. Тоже непривычно новой, будто только что отстроенной, но той. Я протянул руку Рому:

– Ну, удачи! Я пришел.

– Я тоже, – ответил Ром.

– Что, и твои в этом доме живут?! – обрадовался я за товарища.

– Не знаю, как сейчас, но когда-то будут жить, – непонятно ответил Ром. Он-то уже почти догадался тогда, что к чему. Это я медленно запрягаю.

Мы зашли в подъезд, тоже непривычно чистый, со стенами без надписей, с потолками без клякс копоти… Хотя, одна надпись все же была выцарапана по синей краске стены: «Васька дурак». Я невольно улыбнулся, такой наивной и светлой показалась мне эта одинокая надпись!

В лифте (конечно же стерильном до неприличия и с абсолютно целыми кнопками) я спросил:

– Тебе какой?

– Пятый, – сказал Ром. Вот только тогда у меня впервые что-то ёкнуло.

– Тоже пятый?..

Ром внимательно посмотрел мне прямо в глаза:

– Квартира восемьдесят шесть?

Я кивнул, не отрывая взгляда от Роминых глаз.

Ром непонятно хмыкнул, отводя взгляд.

– Ты когда родился? – спросил он и сам нажал кнопку с цифрой «5».

– Девятнадцатого марта… Сегодня, кстати!

– Чоу-чок! – щелкнул по-птичьи Ром. – А год?

– Девяносто второй. Ты еще век спроси! – нахмурился я. Не по себе мне что-то стало.

– Я и сам догадался, – серьезно сказал Ром и так же серьезно спросил: – А я знаешь когда родился? – И сам же ответил: – Девятнадцатого марта двадцать второго года. Две тысячи двадцать второго!

Тут лифт остановился и распахнул двери. И я ничего не сказал Рому. Мои мысли вновь испуганно прижались друг к дружке и собрались драпать. Но я лишь пригрозил им кулаком. Тоже мысленным, но очень большим и внушительным.

В дверь позвонил я. Открыл ее Роман. Сразу открыл, потому что стоял в прихожей, еще одетый. Видимо, только что пришел. Он как раз снимал шубку с маленькой девочки лет четырех-пяти, и шубейка лежала сейчас на полу, лишь один ее рукав висел на руке девочки. Девочка затрясла рукой и захныкала.

– Катька, не ной! – сказал Роман и стянул с девочки шубу. – Брысь в комнату, сама раздевайся, большая уже! – Он плотно закрыл за девочкой дверь и повернулся к нам. Стянул шапку, расстегнул пальто и хмуро сказал:

– Ну?

– С днем рождения, дед! – сказал Ром. По-прежнему серьезно, как только что в лифте. И я наконец-то тоже догадался. Правда, еще не обо всем. О самом Роме я еще не догадывался. А вот о Романе…

– С днем рождения, папа, – сказал я.

Роман посмотрел на нас, как на полных придурков. Снял пальто, аккуратно повесил на крючок. Стянул валенки, поставил в угол. Поднял с пола смешную сумку, словно сшитую из рыболовной сети. В ней лежали бумажные свертки, буханка хлеба, батон…

– Откуда узнали? – еще сильнее нахмурился Роман. Папа, то есть.

– О-хохонюшки-хо-хо! – смешно вдруг выдохнул Ром и сказал: – Может, в дом пригласишь, чаем напоишь, а там и поговорим?

– Сейчас, – сказал Роман-папа и пошел относить на кухню свою нелепую сетку.

Ром посмотрел на меня:

– Тебя тоже с днем рождения, бать!

– Че-е-го?! – я думал, мои глаза выпадут на пол. Не выпали. Потому что тут до меня дошло все окончательно. Мысли дрожали, как мыши, но смирно сидели на местах. И я ответил, чужим каким-то, хриплым голосом: – С днем рождения… сынок…

И мы начали ржать. В буквальном смысле, по-лошадиному просто. Перезагрузка наконец произошла. Наступила разрядка.

Из кухни выскочил Роман. Папой его называть у меня все же не совсем поворачивался язык.

– Вы что, издеваться пришли?! – заорал он. – Убирайтесь отсюда! А то… – Все-таки он тоже испугался и тоже начал что-то понимать. Но ему было трудней это сделать. Он-то был у себя дома, в своем времени.

– Да не ори ты так, дед! – поморщился Ром. – Послушай сначала.

– Какой я тебе дед?

– Самый настоящий, папа, – вздохнул я. – Это мой сын.

– Вы идиоты, да? – До Романа все никак не доходило. – Или клоуны? Точно, клоуны! Ишь, вырядились как!

– Где? Где клоуны?! – распахнулась дверь в комнату, и из нее выпорхнула девочка Катька в одном валенке.

– А ты чего подслушиваешь?! – совсем распсиховался несчастный мой папа и запихнул девочку назад. – Я кому сказал – переодевайся?!

Из-за двери послышался рев.

– Тетя Катя, не плачь! – крикнул я. Мне стало вдруг весело.

– Расскажи ты ему что-нибудь! – крикнул мне Ром. – Ты же его лучше знаешь!

Действительно, надо не острить а предъявлять доказательства, подумал я. И сказал:

– Тебя зовут Роман, тебе сегодня день рождения. У тебя есть сестра Катя…

– Да что ты говоришь? – зло усмехнулся Роман.

– У тебя папу зовут Сергей, маму – Тамара, – невозмутимо продолжил я. – Ты работаешь программистом… то есть, тьфу, будешь работать программистом… – Я все-таки сбился.

– Эй-ей-ей! – пихнул меня в бок Ром. – А вот это – не надо! Про временные парадоксы слышал?

Я слышал. Читал даже на днях «И грянул гром» Брэдбери. Мне стало неуютно.

– Блин, а мы тут натоптали… – жалобно глянул я на Рома.

– Это, может, еще не страшно, ничего непоправимого мы не успели сделать, – ответил он учительским тоном. – А вот рассказывать о будущем людям прошлого нельзя. Ни в коем разе! Пошли отсюда, бать, раз нас тут слушать не хотят! – И Ром повернулся к двери. Сыграл он, или правда собрался уходить, я так и не понял. Но это подействовало на Романа.

– Ладно, стойте!.. – сказал он, уже с явным сомнением в голосе. – Раздевайтесь и проходите на кухню. Интересно, чего вы там начитались. Я тоже фантастику люблю.

На кухне было тепло и уютно. Я с любопытством озирался, но ничего знакомого из вещей не видел. Хотя, вон те часы на стене… Я видел такие у дедушки в ящике с разным хламом.

Мы прихлебывали горячий чай, грызли сушки, и Ром рассказывал. Говорил в основном он, я только поддакивал. Мой сынок оказался большим умницей. Или они все там, в будущем, такие головастые? Ром выдвинул теорию, что мы, в момент своего рождения (Ром тоже родился в два часа дня, а вот папа точное время не знал, но раз уж пошли такие совпадения – ой ли? – то, скорее всего, и он тоже), когда нам всем троим исполнилось по двенадцать лет, оказавшись в одной пространственной точке, скатились во вневременье. Возможно, тут сыграли роль и переплетения снежных ходов в различных плоскостях, может еще что, но факт налицо: мы – отец, сын и внук – встретились. А потом выпали во время отца, то есть Романа. Все сходилось.

Еще мы уточнили даты. Ром прибыл из две тысячи тридцать четвертого года, я, разумеется, – из две тысячи четвертого, а попали мы в тысяча девятьсот семьдесят четвертый год. То есть разницы составляли ровно тридцать лет. Может, и это что-нибудь значило.

Роман посмотрел на часы.

– Скоро придут родители, – сказал он. – Не хотел бы я, чтобы они вас увидели!

– Почему? – удивились мы с Ромом.

– Я-то фантастику читаю и, допустим, вам почти поверил. А они? Представьте, я скажу им: знакомьтесь, это мои сын и внук! Сразу же вызовут врача для всех троих. Или для меня врача, а для вас – милицию.

– Ну, пойдемте тогда к снежным ходам, – сказал Ром.

– Зачем? – не понял я. Все-таки среди нашей троицы я, наверное, оказался самым тупым. Даже папа догадался:

– Только оттуда у вас есть шанс попасть домой…

– И, мне кажется, только сегодня, – добавил Ром.

– Или через год, – очнулись, наконец, и мои мысли.

– Давайте лучше сегодня, – поежился Ром. – Что-то мне как-то здесь…

– Не нравится? – насупился Роман. – Конечно, у вас там уже…

– Стоп-стоп-стоп! – словно мельница, замахал руками Ром. – Ни слова больше! Не надо меня подначивать! Я все равно ничего не расскажу! И ты, бать, не рассказывай! А то вот изменится будущее – и куда мы с тобой вернемся?

– Ладно вам, секретчики, тоже мне! – фыркнул папа. Но обида в его голосе проскользнула. – Пойдемте, давай! А то ведь точно попадетесь сейчас. – И он принялся натягивать пальто.

– Постой, а ты-то зачем пойдешь? – удивился я, и Ром поддержал меня:

– Ты же дома! Сейчас родители придут, день рождения праздновать будете.

– Не, ну вы даете! – возмутился мой юный папа. – Вы же сами убедили меня, что ты – мой сын, а ты – мой внук. Ведь мы же семья! Как я могу свою семью бросить в такую минуту?

– Пап, а ты мне сегодня утром почти то же самое говорил, – улыбнулся я.

– Ну, вот видишь! – Папа приоткрыл дверь в комнату и крикнул туда: – Катя, сиди тихо, сейчас папа с мамой придут, а я пойду друзей провожу!

– Слушай, пап, – дернул я Романа за рукав. – Дай я с твоей сестренкой поговорю! Это же тетя Катя! Интересно же… Я ей про будущее рассказывать не буду! – сразу предупредил я возможный протест Рома.

– Давай, только быстро! – Папа открыл дверь в комнату. – Засекаю две минуты.

Я заглянул в комнату, где на диване сидела девочка Катя – моя тетя Катя – и листала книжки с картинками. В этой комнате я бывал так часто, а поди ж ты – совсем ее не узнавал! Все было в ней другим, даже запах – и тот отличался, как мне показалось.

– Привет! – сказал я тете Кате. – Читаешь?

– Привет, – ответила девочка. – Смотрю картинки. Я еще не умею читать. А ты клоун?

– Нет, я просто мальчик. Может, и буду когда-нибудь клоуном, только вряд ли. А ты кем хочешь стать?

– Продавцом. У них знаешь, сколько конфет?! А ты мне конфету принес?

Я хотел развести руками, но тут вспомнил, что сегодня не пришел в школу Витька Пахомов, и причитавшуюся ему конфету я сунул в карман.

– Подожди! – Я расстегнул куртку, залез в карман пиджака и жестом фокусника достал оттуда большой шоколадный батончик в яркой обертке. Слегка помятый, правда. Катя захлопала в ладоши:

Страницы: «« 12

Читать бесплатно другие книги:

Грег Гейнс обыкновенный подросток и, как многие застенчивые молодые люди, старается не выделяться из...
Долгое время лорд Тони Рексфорд хранил от всех свое сокровенное желание усыновить ребенка. Искренне ...
Кто мог желать Веронике, этому испорченному цветку, смерти?! Да, она, невероятно красивая, порочная,...
В своей новой книге Константин Пензев продолжает исследовать происхождение народов, населяющих Евраз...
Воспоминания Мориса Палеолога (1859–1944), дипломата, историка, посла Франции при Российском Императ...
Что может быть хуже обмана? Да еще если тебя обманули накануне собственной свадьбы? Джорджия не могл...