Ольга Подгорнов Никита

Глава I

Меня назвали Ольгой в честь прабабушки: Ольги Ивановны Воронцовой. Которой, в свою очередь, дали имя в честь рожденной с ней в один день великой княжны Ольги Николаевны. Той самой, первой из последних Романовых, о чьих судьбах нельзя говорить без слез. Хотя и судьба моей прабабушки, как и всех Воронцовых начала XX века – это отдельная страшная история, трагично отображенная в том самом, великом стихотворении поэта Бехтеева1, записанном рукой моей царственной тески на одной из её книг.

Тем не менее, моя мама всегда любила эту преемственность моего имени, поскольку могла не без основания называть меня принцессой. «Моя принцесса хочет спать» – говорила она, укладывая меня в кровать. Затем, поцеловав меня в лоб, желала сказочных снов. Для меня мама так и осталась «мамой маленькой принцессы Ольги». Большего судьба нам не дала. Моя мама умерла, когда мне еще не исполнилось и семи лет.

Наверное, это может показаться грубым – говорить об этом вот так, сухим фактом, без оттеняющего пафосного трагизма. Но именно так все и происходит в жизни. Тебя отправляют на неделю к родственникам, поиграть и повеселиться с такими же как ты «принцессами», а в это время твоя мама ложится на операцию и на следующий день к тебе возвращается отец с пустыми от выплаканных слез глазами и говорит, что мамы больше нет. Нет – как данность. Свершившийся бесповоротный факт. Как непреклонное обязательство перед жизнью: пока ты живешь – всегда будут умирать другие.

Но осознание потери приходит не сразу. Шестилетний ребенок сопротивляется тому, что «нет» – это навсегда. Детство наивно. Кажется, что в нем все можно исправить. Взмахом волшебной палочки или на крыльях дракона, но все поправимо. Добро всегда побеждает зло, нужно только быть прилежной дочкой и зазубрить азбуку. Детей всегда ограждают от суровых законов жизни, заменяя их миром фантазий. Но бесконечному хаосу нет никакого дела до этого мифического мира детства. Он вступает в свои права властелина судеб с нашего самого первого вздоха и неумолимо преследует нас всю нашу жизнь. Понять это очень сложно, а принять, наверное, невозможно и вовсе.

В начале все хотят помочь, оградить ребенка от случившейся трагедии. Произносят странные фразы о том, что «ты никогда не останешься одна», что «мы всегда будем рядом». Но сама ты не понимаешь, кто эти «мы» и почему им теперь нужно быть всегда рядом. Ты хочешь того поцелуя перед сном и родного голоса, называющего тебя «принцессой». Ты скучаешь по нему и не понимаешь, почему его больше нет. Но никто не скучает вместе с тобой, вокруг только сильные взрослые, которые ограждают тебя от потери.

Первые годы после смерти мамы, я постоянно чувствовала себя виноватой за то, что мне её не хватает. «Какая красивая Оленька». «Улыбнись нам». «Давай поиграем». Взрослые невольно подталкивают тебя в тот привычный для них мир беззаботного детства. Ребенок должен быть счастливым не смотря ни на что. Даже смерть родной матери не должна быть преградой.

Мир – несправедлив, хотя порой и воздает тебе по заслугам. Но гораздо чаще он просто применяет свои законы на случайно выбранных людей. Моя мама была врачом, как и мой отец. Они оба спасали людей. Мама – женщин, будучи хирургом-гинекологом, а отец – всех подряд, работая общим хирургом. Две судьбы великих профессий, сплетенные воедино и разорванные нелепой смертью. Высшая несправедливость, которую маленькая девочка не может уместить в своем сознании.

Уже потом, став взрослей, я узнала, что такое аденокарцинома и рак поджелудочной железы. Что такое «операция отчаянья» и управляемая гипертермия. Мне было важно это узнать, потому что должен был быть враг. Кто-то виновный в том, что мамы больше нет. Иначе невозможно. Я решила ненавидеть этот рак и от этой ненависти становилось легче. Потом к раку добавилась профессия врачей и стало совсем легко. Одиноко, но легко.

После того, что произошло с мамой, отец первое время пытался держаться. Сразу после её смерти он взял отпуск и целыми днями был рядом. Играл в ту глупую игру беззаботного детства. Это было странно. Взрослый мужчины, улыбку которого было так сложно заслужить в прошлом, превратился в растерянного подростка, постоянно сюсюкающегося с тобой. Через несколько месяцев он сдался и с нами стала жить бабушка. Мать отца из того самого закаленного трагедией наших предков рода Вороцовых. С ней было проще. Её любовь и забота была требовательной ни смотря ни что. Она не относилась ко мне как к ребенку, а воспитывала во мне стойкость взрослого человека. Отец же с головой ушел в работу и почти не появлялся дома. Все его влияние на меня ограничилось проверкой уроков и требованию к прилежному обучению. Как не странно, но это пошло мне на пользу. При желании получить внимание от наиболее родного мне человека я усердно занималась и к восьмому классу была круглой отличницей. Правда дальше произошло то, что до сих пор, когда мне уже больше тридцати, заставляет меня с огромным усилием набирать номер его телефона. Отец ушел в другую семью.

То есть не совсем ушел. Он забрал меня с собой, но для моего подросткового сознания это было предательством нашей прежней жизни. Большую часть времени я привычно проводила с бабушкой, которая теперь жила отдельно. Новая семья не была плохой и мне, скорее всего, даже было комфортно в ней. Татьяна, женщина с которой теперь жил отец, была очень хорошим человеком. Она, наверное, единственная кроме бабушки, кто не пыталась сделать меня счастливой во чтобы то ни стало, а хотела стать той, которая меня понимает. Но для подросткового возраста, в который я перешла в то время, как это ни парадоксально, нет ничего более отталкивающего, чем попытка взрослых их понять. Соучастие в подростковом кризисе – губительная ошибка родителей. Ведь весь смысл подростковых перемен в том, что взрослые, да и весь мир вокруг, не понимают тебя. Через это противопоставление себя и других рождается индивидуальность. И глупо пытаться разрушить это противопоставление своими попытками понять мир своих детей. Все это можно только пережить, аккуратно подчищая неминуемые проблемы. Нужно просто терпеливо направлять ребенка, но не по выбранному родителями руслу, а в ту сторону, которую ребенок выберет сам. Только так. Предостерегая беду, а не ограждая от неё. Не запретить, а мучительно надеется, что подросток справится сам. Сам выкурит одну, а не двадцать сигарет. Сам поймет, что алкоголь – это не лучший спутник на каждый день. И так далее. Опекать детей от всех бед, можно только лишив их независимости, но именно за неё они борются каждый день своего подросткового становления. И именно по тому, как во взрослой жизни человек использует эту сложившуюся в детстве независимость, определяется влияние родителей. Кто-то набив шишек принимает в родителях мудрых учителей и разделяет с ними свою взрослую жизнь. А кто-то закрывается от них навсегда, привычно пряча свою личную жизнь от их излишнего влияния.

У меня вышло что-то среднее. С одной стороны, никто не давил на меня запретами, с другой, я так и не смогла выдать новой семье доверенность на свою личную жизнь. В какой-то момент я поняла, что им хорошо без меня, а я справлюсь и без них. Вот и весь рецепт. Начиная со старших классов школы моя жизнь была личной историей Ольги Воронцовой, лишь изредка пересекающейся с историей семьи моего отца.

Старшие классы меня многому научили. Иногда кажется, что именно они определили мою будущую жизнь. Это был конец девяностых в странной новой России. До нас, молодых и активных, никому не было дела. Страна то и дело погружалась в войны, кризисы, политические перемены и все были заняты только этим. Никто не видел в нас будущее этой страны, потому что мало кто представлял каким это будущее вообще могло бы быть. А мы, мы жили сами по себе. Независимость, возведенная в квадрат.

Первые клубы, первые рок-концерты поколения новой свободной России. Музыка определяла нас, а мы определяли её. Новые герои больше не шли против режима, не прятались в подвалах. Они были свободны и пели об этой свободе. Закрой окна и задерни шторы, чтобы рассмотреть все трещинки. И испытай любовь, которая больше, чем мое сердце и страшнее прыжка с крыши. Все так и было. Романтики, с главной целью непременно проснуться в одной постели.

Я люблю то время. И себя в нем. Свой худой, вытянутый силуэт в кислотного цвета лосинах и юбке-резинке. В джинсовой куртке-варенке. С поставленной челкой. Тогда я впервые постриглась коротко, навсегда определив длину своих волос не ниже каре. На лице: без преувеличения, дикий макияж с массой фиолетовых оттенков и обязательная ярко красная помада. Это было время первых поцелуев и первой влюбленности. Конечно же в студента в потертых джинсах и с гитарой наперевес. Бесконечной сигаретой во рту и обязательной бутылкой портвейна возле ног.

Сейчас я вспоминаю всех этих безудержно клевых, как тогда казалось, мальчиков и понимаю, что они ни что иное, как молодые парни с фотографий наших отцов. Все, чьи отцы в своей молодости носили длинные волосы, ходили в расписанных шариковой ручкой джинсах с модными надписями зарубежных групп; все мы по уши влюблялись в новое рок-поколение. У нас не было шансов. Первый мужчина, к сожалению, всегда твой отец. И через его образ мы учимся любить других.

В университете, впрочем, все изменилось. Я сохранила хорошие оценки, насколько это было возможно при всей той московской уличной романтике, и поступила в главный ВУЗ страны. Факультет иностранных языков. У меня был четкий план. Красный диплом и дальше жизнь заграницей. Америка или Англия. Может Франция или Германия. Я изучала все три этих языки. Мне было не так важно куда – главное уехать. Но уехать по-особому, не так как уезжают сейчас. Эйфория жизни за границей не означала желание вырваться из России. Было другое. Желание показать себя, проверить свои силы, узнать других. Мы жили в другой стране. Несчастной и странной, но одухотворенной свободой. На первых курсах мы мечтали, как однажды окажемся в заграницей и покажем всему миру, какие на самом деле русские. Мы хотели научиться чему-то у других, разделить с ними наши корни и привнести в большой глобальный мир что-то свое, а не просто скопировать или чаще отгородиться, как это происходит сейчас.

Тогда же на втором курсе пришла первая долгая любовь. Три года, которые сейчас кажутся отдельной жизнью. Его звали Игорь. Студент-историк, с дьявольским обаянием и внешностью ангела. Первый и последний блондин в моей жизни. Около года с момента нашей первой встречи, я не понимала, возможно ли, что бы мужчины привлекали меня еще более сильно, чем Игорь. Он казался идеальным. Во всем. Красота, ум, манеры, секс. Во мне кипела кричащая страсть и неутомимое желание идти за ним хоть на край земли. Я не видела ни одной причины, почему мы не можем быть вместе навсегда.

Но как это часто бывает, его идеальность превратилась в заурядность, безудержный секс в обыденность, а желание быть вместе в привычку. К тому же к концу университета Москва стала меняться. Нулевые брали свое и новые возможности обретали свои очертания уже внутри столицы. Больше никуда не хотелось уезжать, а хотелось остаться и впитать в себя всю эйфорию успешной Москвы середины двухтысячных. На смену наивным романтикам пришли дерзкие и самоуверенные. Мелодии стали пафосными, а потертые джинсы сменились на брендовую одежду. Дома Культуры превратились в гламурные клубы, в которых новая успешная молодежь олицетворяла собой подъем России. Это были веселые беспечные времена, когда расчет свободы был в сумме чека на выходе из клуба.

С Игорем мы расстались на последнем курсе университета. Без особой трагедии. Просто каждый пошел своей дорогой. Моя привела меня к высокооплачиваемой работе на МИД России. Элитная должность, госслужба. Приоритеты прошлых лет сошли на нет. Никакой индивидуальной карьеры с нуля, только связи и расчет на высокий доход. А Игорь остался в университете и решил закончить аспирантуру.

Уже на старших курсах университета я все реже появлялась в доме отца. Ночевки у подруг или в общежитии у Игоря. Поэтому после диплома и первых реальных доходов новой работы я сняла себе собственную квартиру. Большая студия недалеко от центра. Мое новое окружение диктовало новый образ жизни. Новый ритм, в котором работа была лишь возможностью завести новые важные знакомства и связи, а доход определял, какой именно клуб или ресторан ты можешь позволить себе вечером. Появилась мода. Бренды перестали пугать – они манили за собой. Короткое платье и туфли, стоящие месячную зарплату – вот главный атрибут успешной девушки середины нулевых.

Но я быстро пресытилась этой жизнью. Нет, я не осуждаю себя или других. Тут дело в моем личном восприятии подобного образа жизни. Мне нравилось красиво выглядеть и проводить ночи на танцполе. Нравилось внимание красивых стильных парней. Это было легко и беззаботно. Не было интриг, обид и ссор. Мы влюблялись ровно на одну ночь, чтобы наутро разбежаться в поисках новых впечатлений. Но в этой жизни остро не хватало очень важного для меня фактора – самой себя. Своего становления, своего восприятия и своих личных целей. Все было как-то поверхностно, усреднено. Ты сама ничего не решала. Даже выбор платья был подчинен привязанным сверху тенденциям, не говоря уже об общей атмосфере, которая кочевала из одного модного клуба в другой. К тому же работа в МИДе – это работа образованной пустышки. Я была красивой декорацией возле влиятельных чиновников, которые полностью определяли мою судьбу. Карьера не зависела ни от чего, кроме того, кому именно ты придешься по вкусу. Я не имею ввиду никакие постельные отношения. Все куда проще. Иметь в своем подчинении красивую куколку было просто модно. Спать можно было с другими, куда более способными в этом смысле женщинами.

Поэтому, когда моя университетская подруга Алиса предложила заняться частным бизнесом и открыть в Москве лингвистическую школу, я не долго раздумывала. Мне очень хотелось вырваться из этого круга, который уже вовсю начинал становиться порочным. Я хотела отделить себя от этой «элитной» составляющей московской жизни. Хотелось жить самой по себе и отвечать за свои поступки, а не рассчитывать на связи и покровительство всемогущих мужчин.

О моей подруге Алисе, с которой мы основали лингвистическую школу, стоит рассказать отдельно. Она очень важный человек в моей жизни. Про себя я называю её «младшей сестрой», хотя на самом деле она старше меня на два года. Но так уж изначально сложились наши отношения, что мне в них выпала роль постоянного советчика и нравоучителя. Мы познакомились на третьем курсе. Знакомство произошло вполне банально: один из близких друзей Игоря закрутил с ней непродолжительный роман, и всего несколько совместных встреч двух наших пар перевернули мою жизнь с ног на голову. Это вполне буквальное определение начала дружбы с Алисой. Её характер, привычки, настроения, амбиции, да все в ней абсолютно противоположно моему. Она эдакий гиперактивный подросток, воплощающий в себе доказательство существования броуновского движения. При этом её нельзя назвать импульсивной. Для того, чтобы быть импульсивной нужно хоть изредка находиться в состоянии покоя. Но покой – это не про Алису. Она спрашивает, и сама же отвечает на свой вопрос. Затем сразу же меняет тему, чтобы погрузиться в новые расспросы. Иногда наши беседы – это просто монолог этой чудесной девушки с самой собой. Но при этом ты не чувствуешь себя отчужденной – магия Алисы в том, что за этим монологом безумно интересно наблюдать. Он действительно притягателен. Этот контраст между поверхностной болтушкой и интересным человеком – её самое интригующее достоинство. Невозможно себе представить, что человек, о котором принято говорить, что его, мягко говоря, «слишком много», будет тебе интересен. Но именно так и происходит.

За годы общения с ней я поняла, в чем причина этого парадокса. Она удивительно искренний и добрый человек. То есть совсем. Полностью. До беззащитности. Порой подобных людей называют «вечными детьми», но я бы не спешила с этим определением. Вечный ребенок – это скорее способ самозащиты. Непринятие взрослого, как бессилие перед правилами взрослой игры. Тут же другое. Что-то до странности врожденное, подкожное. Ей не дискомфортно с этим, но и не сказать, что это помогает ей жить. Она просто такая. Моя Алиса.

Однажды, как раз незадолго до того, как мы решились на собственный бизнес, Алиса до беспамятства влюбилась в одного танцора. Он был безумно хорош собой. Высокий накаченный брюнет с мощной харизмой, которая искрилась бешенной сексуальностью. Этакий гладиатор с арен римских амфитеатров. Как поэтично выразилась Алиса: «он забирал жизни во время своих выступлений». В общем, Алиса была очарована. Все мысли о нем, все желания только о нем. Последние было особо актуально, поскольку в отношениях с мужским полом у неё наступила весьма продолжительная и, если можно так выразиться, ощутимая пауза. Но «гладиатор» не обращал на неё никакого внимания. Никакие общие знакомые, случайные и не очень встречи не шли на пользу. А Алиса, мягко говоря, редко обходилась без внимания мужчин. Как-никак почти сто восемьдесят сантиметром роста, с соответственной длиной выточенных словно для статуи ног. Белокурый цвет волос, натуральности которого может позавидовать даже жительница Скандинавии. Все это приправлено миловидным личиком с крупными глазами перламутрового оттенка. И в завершение образа – весомый аргумент в виде пышной груди. Главный недостаток – в количестве достоинств, не иначе. И вот этот шедевр остается без внимания у аналогичного шедевра мужского пола. При этом последний не брезгует отношениями с особами, явно проигрывающими Алисе по всем параметрам.

Мудрая женщина здесь остановится и поймет, что её герой просто не её уровня. Причем этот уровень будет в пользу проигравшей. Но нет, Алиса пошла до конца. Тут стоит оговориться и упомянуть, что она никогда не была стеснена в средствах. Её отец был одним из видных политиков в правящей партии власти, так что позволить себе она могла многое, если ни почти все. Что, впрочем, она никогда не афишировала, опять же, из-за врожденной легкости в отношении ко всему. Так получилось и в тот раз, её затея не несла в себе хоть сколько-нибудь циничного оттенка. Все куда проще. Иногда женщинам очень нужно что-то заполучить. Это что-то всегда разное, но оно есть у всех женщин. Я называю это: точка икс. Она может появиться где угодно и в какой угодно момент. Это так же может быть, чем угодно. Просто коллективное желание в женской голове вдруг сходится в одной беспорядочно выбранной точке икс и все, абсолютно все сознание отныне подчиненно мыслям об этой «точке». Для Алисы подобное злоключение сошлось на этом равнодушном к ней танцоре.

Её план был таков. Раз ему нравятся простенькие девушки с откровенно глуповатым характером и кукольной фальшивостью, что несложно было считать с окружавших его девушек, то нужно было стать для него именно такой. Как это сделать имея деньги и связи? Для этого нужен музыкальный продюсер, который напишет для тебя самую идиотскую песню из всех, эмоциональная и смысловая составляющая которой будет полностью выражена в неоднократном повторении бессмысленных для взрослого человека звуков «ла-ла-ла» и «ми-ми-ми». Затем нанять клипмейкера, который поставит для тебя самый безвкусный клип, и это при том, что мы тогда, как и сейчас живем и жили при нашем родном шоу-бизнесе. И последнее, но самое важное в данном случае, пригласить для съемок клипа танцевальную команду алисиной точки икс.

Даже не стоит говорить, что клип начинающей звезды эстрады Alizzze на песню «Картинки Любви» мы пересматриваем вот уже который год после обязательных трех-четырех бокалов вина, когда настроение требует активной положительной перезарядки. Но главное не в этом. Главное, насколько точно Алиса, вот уж воистину, попала в точку с этой своей затеей. От её танцора мы не могли избавиться несколько месяцев. Он даже предлагал ей выйти за него замуж, что кстати было ровно двадцатым на тот момент искренним предложением руки сердца для Алисы. Он писал ей письма, узнал расписание занятий в университете и дежурил после окончания каждой пары напротив дверей аудиторий. Он был без ума от неё. А что же она? Она как это часто бывает с «точками икс», заполучила её и успокоилась. Именно успокоилась. Она продолжала с ним встречаться и вполне бы могла сохранить отношения и на более долгий срок, чем один месяц. Но вот его безудержное желание быть с ней всегда и всюду растрепало их отношения. Показательно то, что Алиса не разыгрывала циничную историю с высокомерным разрывом отношений, а сделала все по-человечески. С той же искренностью, с которой она выплясывала перед камерой в своем идиотском клипе, она решилась разойтись с ним после долгого и непростого разговора. Расставание для неё было всегда сложным переживанием, несмотря на то, что именно она всегда была инициатором этих перемен. Так устроено её отношение к людям, что при видимой беспечности и беззаботности её жизни, её внутренняя зависимость от людей была крайне сильной. И эту зависимость можно назвать чувством долга, как бы пафосно это ни звучало. Она влюблялась и очаровывалась, потому что так она устроена. Ей не нужно слишком многое, чтобы увлечься тем или иным парнем или мужчиной. Перед ней никогда не вырастают сотни заборов из личных комплексов, мешающих другим решиться на искреннюю увлеченность. Так же не было страха или желания отгородить себя от будущих разочарований. Она просто делала шаг вперед, беря ответственность за все будущие сложности. Поэтому, когда её страсть угасала, она чувствовала, что ответственность по-прежнему лежит на ней и расставание становилось для неё особенно тяжелым испытанием.

«Плакать нужно всегда так же, как и смеяться. Открыто и без упреков внутри самой себя. Если мы заслуживаем повод веселиться, то ровно так же мы заслуживаем и боль. Разве не так?» – сказала мне Алиса однажды. В этой мысли вся она и есть. Смелая в своей искренности. Может быть самая смелая из всех, что я знаю.

И вот эта смелость привела нас к открытию собственной лингвистической школы. Конечно, одной смелостью тут не обошлось и связи отца Алисы сильно помогли, но по сути это было наше с ней творение. Идея открыть подобную школу пришла к нам еще на старших курсах университета. Сегмент лингвистических школ в то время был достаточно обширный, но обучение в них было весьма дорогим. Наша же идея была в создании такой школы, которая была бы доступна почти каждому желающему. Тогда мы еще были в некотором роде идеалистками и верили, что просвещение и образование – это то, за счет чего возродится Россия. Это абсолютная правда, и подобное ощущение долга перед страной было в нас всегда. Не стоит думать, что обеспеченные девочки вроде Алисы подвержены лишь циничному потребительству. Порой достаток и обретаемые с ним возможности накладывают иной отпечаток на личность человека. Отпечаток ответственности. Эту мысль однажды очень хорошо озвучил один из наших преподавателей. Весьма пожилой профессор, который почти каждую лекцию по экономике объяснял нам эту очень мудрую и важную мысль. Общество – это главный источник богатства. Ни политики, эксплуатирующие общество, хотя на деле являющиеся лишь наемными управленцами; ни богачи, наживающие свой капитал за счет общественного труда – никто из них не является непосредственным производителем. Только общество в целом является источником всех денег. И поэтому никто, кто добился высокого положения, не имеет права забывать о том, на чем строится его богатство. И долг каждого – возвращать обществу часть своего дохода. Через благотворительность, через социальные инициативы или гражданские акции. Это должно быть важно для каждого и понятно каждому. Потому что иначе общество становится больным, а больное общество, неспособно самостоятельно разрешать многие острые проблемы и вынуждено быть зависимо от политиков и алчных богачей. А они всегда запустят руку в наш карман и опустошат его до самого дна. Поэтому лучше отдать часть, чем потерять все.

Эту часть мы и решили отдавать нашим проектом. У Алисы была возможность привлечь значимый капитал благодаря своему отцу. Он составлял половину требуемых для открытия школы денег. Остальную половину мы внесли поровну сами. Я – из скопленных денег за время работы в министерстве, а Алиса после университета исправно трудилась на одну крупную газовую компанию и уже давно обеспечивала себя сама. Мы сняли небольшой офис недалеко от центра. Закупили массу современного оборудования и программ обучения, которые включали в себя невиданные для того времени интерактивные курсы и видео-уроки. Пригласили очень талантливых молодых преподавателей, а также одними из первых в России начали привязывать обучение к носителям языков. Из опыта зарубежных школ, скопировали разнообразную систему скидок и гибкую вариативную систему обучающих программ. По началу это встретило недовольство среди клиентов, потому что так исторически сложилось, что в России мало кто привык к индивидуальному подходу, и он несколько пугал наших клиентов. Все привыкли к четкому однозначному плану, а выискивать удобный для себя вариант, набирая именно то количество уроков, которое ты можешь себе позволить, было как-то странно. Но уже к середине второго года после открытия мы вышли в ноль и начали выплачивать требуемую сумму из заимствованной половины алисиного отца. Все шло очень хорошо. Мы откровенно кайфовали, работая в нашей лингвистической школе. Две молодые успешные женщины, реализовывающие себя в своем собственном бизнесе и приносящие пользу обществу. Лучшей карьеры сложно было себе представить.

Но работа занимала почти все наше свободное время, так что личная жизнь отошла на второй план. Конечно, были небольшие романы и интрижки, но тогда нам казалось, что серьезные отношения мы сможем себе позволить только после того, как достигнем в нашем деле каких-то более значимых высот. Но затем случилось непредвиденное. Как я уже упоминала, мы с Алисой были слишком разные. И то, что определила для себя я, не совсем подходило ей. Наша дружба настолько ушла в сторону рабочих взаимоотношений, что мы почти перестали говорить друг другу о том, что происходило вне работы. Для меня жизнь за стенами нашей школы была чем-то малозначимым и совсем не определяющим. Но Алиса была другой. Поэтому, когда она посреди рабочего дня отозвала меня в сторону и сказала, что выходит замуж, для меня это был словно гром среди ясного неба.

Я помню, как я стояла и молча выслушивала о том, что её жених – это сын старого друга отца. Что он очень порядочный и красивый мужчина. Старше Алисы на пять лет. Что он вроде как карьерист и добился определенных высот в крупном бизнесе. Что у них была любовь с первого взгляда и вместе они уже полгода. Что на это лето запланировали свадьбу, потому что Алиса уже на третьем месяце беременности.

В тот момент я поймала себя на мысли, что уже слышала подобные рассказы от других моих подруг, с которыми мы не виделись несколько лет. Жизни многих людей логично подходят к бракам и рождению детей. Но Алиса?

Прокрутив в памяти последние полгода своей жизни, я поняла, что причина по которой я ничего не подозревала была вовсе не в ней, а во мне. Это я с такой увлеченностью отбросила все ради нашей школы, что отстранилась от любой личной жизни. Наверное, она даже говорила мне что-то о нем, но я не придавала этому никакого значения. Какой-то Андрей. Мало ли кто это мог быть? Важно ведь было совсем другое. Работа. Работа. Работа.

Так бывает. Собственная вовлеченность, которая граничит с отреченностью, затмевает все вокруг. Тебе начинает казаться, что мир живет ровно по тем же правилам, что и ты. Потому что если это не так, то есть все эти свадьбы, романы, семьи, разводы и прочее. Все то, от чего ты отказываешься. Поэтому думать об этом нельзя. Нельзя позволять себе видеть что-то еще. Нельзя отвлекаться. У меня получилось ровно так. Алиса разрушила мою защитную реакцию. Я не была готова к переменам. Её мотивы меня не волновали. Все что мне было нужно, чтобы все вернулось на свои прежние места.

Я сорвалась. Обрушила на свою подругу глупые упреки в предательстве, безразличии к моему мнению, наплевательскому отношению к будущему нашей школы. Это была наша первая настоящая ссора за все годы знакомства. Я саму себя не узнавала. А Алиса, она все выслушала и просто ушла.

Конечно, потом я поняла свою ошибку и извинилась. Мы поговорили и решили как быть с её уходом из школы. Я поняла, что теперь её главная цель – обретение семьи. Она рассказывала о том, как собирается стать матерью. О том, как она хочет начать новую жизнь с Андреем. Она все рассказала и объяснила. Но я так и не смогла это понять и принять. Для меня этот её выбор был моим «не выбором». И это развело наши отношения по разные стороны.

Далее была её свадьба и рождение дочери Софьи. Было что-то еще, но в этом уже больше не было меня. Я не смогла быть рядом. Продолжать бизнес было так же бессмысленно, и мы приняли решения продать его знакомым Андрея, которые были готовы продолжить наше дело. Я закрыла эту главу с той же стремительностью, с которой она началась.

Затем были полгода без работы. Мне казалось, что теперь я один на один со всем миром. И мне это почти нравилось. Были знакомые и некоторые друзья. Но не было никого, кто смог бы переступить эту невидимую черту вокруг меня. Кого-то, кого я захотела бы подпустить поближе. Я окончательно перестала звонить отцу. Перестала заводить хоть сколько-нибудь серьезные знакомства с мужчинами. Смысла строить что-то основательное не было и именно это стало новым смыслом. Просто существование.

Тогда я увлеклась искусством и архитектурой. Просто от привычки постоянно что-то узнавать, я начала изучать архитектуру и книгой за книгу поглощать новый для меня материал. Увлечение переросло в серьезное самообучение. Почти все время я посвящала только архитектуре и дизайну. Все начало возвращаться к прежней аксиоме «моя жизнь – это только работа». Позже я решилась уехать жить за границу. Через знакомую времен университета мне предложили вакансию в русской школе в Париже, и я согласилась.

Столица Франции помогла мне вернуться к нормальной жизни. Год проведенный в Париже стал легкой терапией для моего внутреннего мира. Я не перестала быть закрытой для других, но хотя бы сумела выстраивать с другими хоть какие-то отношения. Я встречалась с малознакомыми людьми, проводила время в ресторанах. В Париже мне исполнилось двадцать девять. Странный возраст, когда ты ощущаешь, что многие вокруг тебя начинают жить по-другому. Ты уже де-факто не как все. Без семьи, без детей. Да, никто открыто не осуждает, но невозможно укрыться от мыслей об осуждении самой себя. Поэтому учитывая мою перспективу отсутствия семьи на ближайшие годы, мне приходилось постоянно мотивировать свой собственный выбор. Я придумала для себя простую формулу: «я стану счастливой только тогда, когда смогу реализовать себя, а значит нет смысла строить семью пока я несчастна». Конечно, несчастье было относительным, но мое прошлое легко может добавить невозможностей, за которые я остро цеплялась в то время. Смерть матери, жизнь без близких, «предательство» лучшей подруги. Любое на выбор или все сразу вместе, когда особенно хочется послать окружающий мир куда подальше.

Но затем, моя история вновь сделала разворот на сто восемьдесят градусов. Во время одной из поездок в Москву, я случайно встретилась в ресторане с одним своим старым знакомым. Русским бизнесменом, который так же работал за границей и был владельцем влиятельного журнала по архитектуре и дизайну. Он собирался открыть представительство в России и набирал штат русскоязычных сотрудников. Узнав о том, что я уже больше года предметно интересуюсь тематикой его издания, он предложил мне работу пишущим журналистом. Я долго не раздумывала. За то время, что я пробыла в Париже, я еще больше убедилась в том, насколько мне интересна и близка архитектура. Так я попала в «ArchD», профессиональное издание по архитектуре и дизайну с полувековой историей.

Как ни странно, но начинать карьеру практически с нуля в возрасте двадцати девяти лет было вовсе не страшно, а скорее наоборот очень интригующе. Это вызов на который стоит решаться, учитывая открытость большинства современных профессий. Запрограммированный советским прошлым выбор карьеры в семнадцать лет во время поступления в ВУЗ больше не является безальтернативным. Он безусловно правильный, но не единственный. И важно понимать это, сколь сильны бы не были пережитки того времени. Сейчас доступность образования даже в нашей стране находится на довольно высоком уровне, а профессиональный рост давно заложен в рабочий опыт. Конечно, есть и обратная сторона медали, в лице тех двадцатипятилетних главных менеджеров и главных редакторов, которые слишком рано забрались на вершины карьерной лестницы и еще не способны справляться в такими важными должностями. Но все же по большей части, почти в любой современной профессии можно добиться многого. К тому же выбор в тридцать лет, это не тоже самое, что выбор в двадцать лет. Тут ты взрослей, опытней. Лучше понимаешь себя и то, чем именно ты хочешь заниматься. Не ванильным «у меня все получится», а стойким «я хочу этого и добьюсь».

Решившись остаться в Москве, я подыскала себе уютную съемную квартирку недалеко от офиса. Длительное пребывание заграницей наложило отпечаток на мою новую жизнь в столице. Нет, эта жизнь не показалась мне ужасной или резко контрастирующей с жизнью в Париже. Скорее наоборот, я впервые смогла посмотреть на Москву другими глазами. Не замыленным взглядом коренной москвички, для которой Тверская и Арбат – это улицы детства, а взглядом заинтересованного человека, который ищет в Москве что-то новое. Столица преобразилась, и эти изменения требовали оценки.

В Москве я начала сближаться с Алисой. Мы поддерживали отношения и во время моей жизни заграницей, но все ограничивалось быстрой перепиской в Интернете или парой звонков по праздникам. Теперь же мы могли позволить себе совместный ланч или небольшие прогулки в парке. Последние я очень полюбила, потому как вместе с Алисой всегда была её дочь Софья. Этот маленький ангелок, жадно пожирающий мир крупными алисиными глазами.

Сама Алиса изменилась. Стала более спокойной и можно даже сказать рассудительной. Её заботы теперь были подчинены семье. Выбор нянечки или садика, в котором Софья получит наилучший уход. Перепланировка детской комнаты. Поиск подходящего места для отпуска, устраивающего всех членов семьи. И так далее. Привычная жизнь для большинства молодых семей с маленьким ребенком. Но для меня эта жизнь слишком контрастировала с тем распахнутым наизнанку миром, в котором я привыкла видеть Алису в прошлом.

Этот контраст не давал мне покоя. Я видела в нем непривычную для моей подруги скованность. Она была словно зажата в тисках, и по началу я думала, что все дело в наших с ней взаимоотношениях. Что нам требуется время для того, чтобы вновь впустить друг друга в наши жизни. Но проходили месяцы, а напряжение не спадало. И тогда я начала понимать то, о чем давно подозревала: Алиса далеко не самый счастливый человек в своем браке. Можно даже было сказать более грубо – она уже давно отчаянно бьется за то, чтобы сохранить брак с Андреем. Во время наших встреч, она раз за разом отводила разговор в сторону, когда речь заходила непосредственно об их отношениях с мужем. А затем и вовсе перестала упоминать его. Только общие «семья», «домашние» и тому подобное. Я чувствовала, что должна спросить её о том, что происходит, но не решалась до последнего. Этот брак и мое отношение к нему был той разводной точкой наших с Алисой отношений, и я очень боялась вновь переступить черту.

Прошло еще несколько месяцев. Мы стали все реже встречаться, а когда это все же случалось, то я чувствовала нарастающую напряженность, исходившую от моей подруги. Она стала совсем непохожей на себя, даже образца семейной размеренной Алисы. Говорила только о Софье и каких-то общих новостях, собранных из заголовков журналов. Никакого упоминания о планах на будущее. Никаких положительных эмоций. Просто бледный серый мир, единственным лучом в котором была её дочь.

Тогда я решилась. Мне было важно, чтобы она просто знала, что я хочу ей помочь. Что я открыта для неё и её проблем. Я не хотела давить на неё, понимая, что у меня нет никакого права вмешиваться в её личную жизнь.

– Просто знай, что я всегда рядом, – сказала я ей, когда мы сидели в кафе. – Я вижу, что с тобой что-то происходит, и ты стараешься держать это в себе. Если когда-нибудь тебе потребуется поддержка – я тот, на кого ты можешь рассчитывать.

Она молча кивнула и спрятала куда-то в сторону свой взгляд. Возможно, для того, чтобы сдержать слезы, возможно, чтобы просто пережить эту эмоцию где-то внутри себя. Но на этом все и закончилось.

Мы не возвращались к этому разговору еще несколько недель. А затем в один из вечеров, когда я привычно для своих московских будней, вернулась с работы и, сев на диван с бокалом вина и кипой литературы по архитектуре, погрузилась в работу, мой телефон трижды пропрыгал по стеклянной столешнице журнального столика. На экране была фотография моей подруги, обнимающей свою маленькую дочь.

– Можно я приеду? – вместо приветствия произнесла Алиса.

– Конечно. Что-то случилось? – спросила я, различив в её голосе тревогу.

– Я ухожу от Андрея, – словно выстрелив из дула пистолета ответила она.

Я машинально отодвинулась от спинки дивана и поставив бокал на стол, вжалась ногами в пол, словно я была готова тут же сорваться с места при первой необходимости.

– Навсегда, – сорвавшись на плач добавила Алиса.

– Может мне приехать за тобой?

– Нет. Я уже вызвала такси. Ты точно не против? Я одна. Соня сейчас у родителей.

– Приезжай, – ответила я строгим голосом, который был скорее нужен мне самой, чтобы сдержать эмоции.

– Спасибо, – тихо закончила разговор Алиса.

Я положила на стол телефон и минуту сидела в полном оцепенении. Одно дело чувствовать, что брак твоей подруги переживает сложные времена и даже где-то понимать причины всего этого, но совсем другое, когда ты слышишь, что он возможно уже закончен. Одно дело говорить о том, что ты готова помочь и совсем другое пытаться найти в голове ответы на сотню вопросов, бомбардирующих твой мозг перед тем, как в твоей входной двери появится подруга, нуждающаяся в ответах.

Я сильно сжала кулаки, стараясь утихомирить бурю эмоций и перебивающие друг друга мысли. Мне нужно было отвлечься. Увидеть проблему целиком, а не сбить все в один комок переживаний за свою подругу. Я взяла бокал со стола и сделала большой глоток.

«Сейчас всем нам нужна спокойная рассудительна Ольга. Она справится. Она должна с этим справиться» – произнесла я шепотом. Подойдя к окну, я увидела, как ранний апрельский закат начинает сгущать свои темные краски. Я села на подоконник, сложив ноги крестом и облокотив голову на откос, закрыла глаза.

Глава II

Современный брак в России крайне непрост. Он зиждется на двух китах. Первый – это нестираемый из памяти опыт наших родителей. Брачный союз двух советских людей, который больше походил на пакт военного объединения, с четким распределением обязательств и расстановкой сил. Хороший метраж квартиры с одной стороны и возможность получить хорошее место на заводе с другой. Эта зависимость от обстоятельств и постоянный анализ возможностей сохранились до сих пор. По-прежнему браки строятся на желании поудобней и повыгодней устроить свою первоначальную жизнь в новой семье. Это стремление выглядит странным для современного мира. Рассматривать привлекательность той или иной семьи с позиции количества бытовой техники или даже количества машин весьма глупо. Мир давно заполнен потреблением, и оно все стремительней поглощает все вокруг. Условная «Волга» из СССР, которую покупали на десятилетия уже давно не актуальна. Нельзя заложить потребительскую основу для молодой семьи и надеяться, что её хватит на десятилетия их жизни. Куда важней развитие. И это второй кит современного брака в России – успешность. Может это покажется странным, что подобное определение звучит с негативным оттенком, но в этом и суть. Успешность превратилась из постоянно движущегося переменчивого периода жизни в кратковременное явление, которое молодая семья мечтает обрести во чтобы то ни стало. В некотором смысле, сам факт брака является для многих высшей точки успешности. Пышность свадебных торжеств только доказывает это утверждение. Все хотят показать, как они счастливы и какой достаток они имеют в данный момент.

Меня пугает это. Я не раз и не два была на свадьбах своих знакомых из разных слоев общества. И почти все как под копирку олицетворяли собой эту успешную пару на пике своего жизненного потенциала. Новый дом, кредиты или массовые вливания из родительского бюджета, машины и так далее. Картина не требует особых уточнений – она повсеместна. Но что происходит дальше, после свадьбы? Дальше завышенная планка успешности постепенно понижается. Семья обрастает новыми заботами и растратами. Развитие идет по нисходящей, и как следствие приводит к разводу. Никто не хочет видеть в браке сложную и долгую историю развития. Никто не видит успешность, как постоянно повышающийся уровень жизни. Все хотят здесь и сейчас. Все и сразу. Иначе какое это счастье?

Я намеренно убрала из этой мысли фактор взаимоотношений. Я не упоминала любовь, потому что она, к сожалению, уже давно не определяется чувствами. Нет в женихах и невестах любви. Почти всегда нет. Есть это заплесневелое обязательство брака из прошлой эпохи. Есть желание кратковременно улучшить свою жизнь за счет первоначального потребительского бума нового союза.

Но сейчас уже совсем иное время, хоть и пытается быть похожим на прошлое. Нет больше крепких союзов только потому, что брак позволил съехать от родителей и заполучить в распоряжение новое жилье. Нет счастья на отдельной пятиметровой кухне. Сейчас каждая студенческая пара может при желании позволить себе подобную жизнь в съемной квартире. Никто не обретает ничего на века вперед. Все меняется за два-три года и нужно постоянно меняться самому, чтобы суметь каждый раз подстроиться под новые вызовы. Но так мало тех, кто к этому готов. А ведь суть отношений именно в этом. Даже тривиальная «и в радости, и в горе…» – про это. Про то, что любовь – это путь, а не высшая точка. Про то, что брак – это желание совместного пути, каким бы он не был, а не растягивание масочной успешности. Я бы поверила в любовь на современных свадьбах, если бы новые семьи не рассыпались на щепки, как только проблемы начинают хоть как-то просматриваться на горизонте, уводя клянущихся в вечной любви от изначальной беспечности.

Но выходит именно так. Браки рушатся, потому что к ним не готовы. Путь семейной жизни оказывается не такой радостный, как путь свадебного кортежа. Ресурсы брака нужно постоянно пополнять, иначе он иссякнет. Но ведь так хочется верить, что все уже случилось и дальше будет только беззаботное счастье.

В него верят большинство современных людей. Мир вокруг полон этого счастья. Вся махина маркетингового обмана создана на заблуждении людей о собственном счастье. Нас убеждают, что счастье – это обладание той или иной вещью. Просмотр того или иного фильма. Покупка дома, мебели. Мы, современные люди, полны этого сборного счастья. Новая машина, ужин в ресторане, отдых за границей. Это про каждого из нас. Но это счастье фрагментарно. За одной самой лучшей машиной следует совершенно другая. За одним модным рестораном второй. И так до бесконечности. Мы даже не успеваем остановиться и подумать о том, действительно ли я так счастлив от всего этого, как уже сменяем старое на новое.

Отношения растворяются в подобной среде. Любовь впадает в зависимость от продиктованного образа жизни. Она теряет свою главную значимость – интимность взаимоотношений двух людей. Сейчас любовь это некий совместный лайфстайл2: когда общий образ жизни подгоняется под требуемые желания. Никто не влюбляется в тех, кто не соответствует личной корзине потребления. Два похода в кино в неделю, три ужина в модном ресторане и ежесезонный шоппинг с полной сменой гардероба. Еще отдых где-нибудь в Альпах или на берегу Тирренского моря. Можно подставлять любые переменные. Вместо модного ресторана – Макдональдс, а в место Неаполя – Анталию. Суть не меняется. Главное, что если ты не можешь себе это позволить, значит не выйдет и отношений. Не важно, мужчина ты или женщина. Современные успешные мужчины давно проходят мимо простушек, не посещающих модные места и не одевающихся в новую коллекцию Сhloe. Классовость потребительского уровня налицо. Причем именно в нашем российском обществе. Ведь для нас так важно, что мы носим, где едим и куда ездим отдыхать. Мы строим себя исходя из этого. Жирный чек в модном бутике, как апофеоз успешной жизни. Её главный знаменатель. Мы стремимся показать свою состоятельность через дорогостоящие атрибуты успешной жизни. Но это лишь атрибуты. И они бессмысленны без основы. Без фундамента личности, базовые ценности которого всегда были в достоинстве и доброте.

Я отвлеклась от своего размышления, поняв, что оно зашло слишком глубоко в дебри субъективизма, который никак не мог помочь мне разрешить главную проблему. Алиса не вступала в брак, она была на грани развода. Я подлила себе в стакан еще вина, неожиданно обнаружив, что бутылка подошла к концу. Сделав глоток, я отошла от окна и села на диван. Для меня было крайне сложно подступиться к теме алисиного брака. Все эти годы я старалась оградить себя от этих мыслей. Я боялась выводов и понимала, что не имею права произносить их вслух. Но теперь у меня не было иного выбора.

Больше всего меня раздражали беспочвенные богачи. А это добрая половина всех тех, кто имеет деньги в нашем обществе. Одним из таких был Андрей, муж Алисы. «Топ-менеджеры по знакомству» – так однажды охарактеризовал целый слой высшего менеджмента российских компаний один мой друг. Андрей был безусловно одним из них. Две крупные компании, в которых он занимал высокие должности были компаниями-партнерами холдинга его отца. Да, он получил хорошее экономическое образование в престижном университете, но это ровным счетом ни о чем не говорило. Менталитет российского высшего класса слишком нетребователен к своему статусу. Как и во многих других сферах сам факт обладания деньгами играет определяющую роль. Быть на вершине не означает быть у всех на виду и служить примером, чувствовать ответственность и мудро распоряжаться своим влиянием. Быть на вершине означает быть выше других, со всем вытекающим из этого безразличием и пренебрежением.

Карьера была для таких как Андрей лишь времяпровождением, не более. Для них было непонятно почему деньги, которые они получат в любом случае, нужно еще зачем-то отрабатывать. Хотя назвать карьерой и уж тем более работой те постоянные встречи, на которых все сделки и отчеты за них подготавливал штат младших сотрудников, можно было с трудом. Но если ты не обременён работой, то значит у тебя есть какая-то иная страсть. Это нормально и многие живут подобной жизнью. Работа, как источник дохода. А главный смысл вне её поля. Для Андрея же главным смыслом жизни было демонстрировать всем свою жизнь.

Он жил напоказ. Дорогие машины менялись одна на другую, как только новая покупка переставала производить требуемый эффект на окружение. Любые поездки за границу были непременно в больших компаниях, чтобы как можно больше людей видело то, какой образ жизни Андрей мог себе позволить. По сути сама Алиса, её амбиции и внешность, стали дорогостоящим счетом, который мог себе позволить Андрей.

Я рано поняла, что все происходит именно так. Еще до нашего примирения с Алисой, через социальные сети, я легко уловила всю суть их брака. Сейчас ведь жизнь почти каждого легко считывается через ленты в Instagram и Фейсбук. Как я узнала потом, Алиса поняла все это почти сразу после замужества. Факт брака и рождения ребенка, словно нажал в Андрее невидимый переключатель. Цель достигнута, теперь можно пожить для себя.

Уйти сразу было для неё невозможным. Алиса не тот человек, который способен предать. Для неё проблемы в семье были прежде всего её личными проблемами. И она боролась за этот брак сколько могла. Для начала, выбрав тактику маленьких побед, она решилась попытаться изменить хоть что-то в Андрее. Убеждала его реже менять машины. Чаще проводить время с семьей. Более требовательно относиться к себе на работе. Но в ответ, как это часто бывает с подобными людьми, которые сложились такими изначально, все это встретило лишь агрессию. Андрей не понимал, почему ему стоит менять свой образ жизни. Для него именно его мир был центром, в Алиса была в нем лишь гостем.

Реагировал он жестко. Уезжал на месяц заграницу и менял номер телефона. Ссоры становились постоянными. О воспитании ребенка не шло и речи. Алиса оставалась одна все чаще. Ей не к кому было обратиться за помощью. Родителям она ничего не говорила, потому что их брак так же трещал по швам, и доставлять им лишние проблемы значит осложнять ситуацию. Еще был старший брат, Олег, но его можно было сразу вычеркнуть из списка понимающих. Он работал в ФСБ и конфликт в семье своей сестры он воспринял бы как личное оскорбление со стороны Андрея. Ей нужна была я, но меня не было. Я жила в Париже или где-то еще. Где угодно, кроме того места, в котором меня не хватало.

Затем к Алисе пришло смирение. Дочь росла, и Алиса поняла, что теперь только она в ответственности за её будущее. Она приняла ситуацию как она есть. Так бывает у женщин, что, когда совсем невозможно терпеть, ты не разрушаешь все и не сжигаешь мосты, гордо захлопывая за прошлым дверь, а молчаливо смиряешься и терпишь, неся за спиной тяжелую ношу невозможности все изменить.

Звонок домофона издал два коротких гудка. Я поставила бокал на стол и направилась к входной двери, сдерживая внутри нарастающее беспокойство.

– Проходи, – сказала я в трубку, увидев на экране стоящую перед дверью Алису в красном платке, покрывающем голову на манер монашеского облачения.

Полбутылки вина, которые не пережили моих размышлений, отправились в мусорный бак. Я взяла штопор и начала открывать еще одну бутылку. Вино и женские переживания – лучшие спутники. Но никогда крепче. Все, что крепче вина, только для веселья. Именно тягучее ватное опьянение вином лучший проводник женского несчастья. Оно не дает тебе перейти черту. Не позволяет забыться и раствориться.

В дверь постучали. Машинальные действия с вином несколько сгладили мою нервозность. Я подошла к двери и спокойно повернула ручку дверного замка.

На пороге стояла Алиса со скомканной от сдерживаемых слез улыбкой.

– Привет. Извини, что так внезапно. Я не знала куда еще…

Я не дала ей закончить, прижав её к себе.

Около минуты мы так и стояли с открытой входной дверью, крепко обняв друг друга.

«Моя сестренка, прости меня»: сказала я про себя, поцеловав её в лоб.

– Проходи. Я сейчас, – сбивчиво произнесла я и, прикрыв лицо, направилась в ванную комнату.

Когда плачет одна – это допустимо. Но нельзя плакать обеим. В ответных слезах есть сочувствие, а сочувствие – это не помощь. Это способ забыться, не решив проблему.

Я открыла кран с холодной водой и приложила влажные руки к лицу. Холод отрезвлял. Смахнув слезы, я взяла салфетку и поправила под глазами начинающую растекаться тушь.

«Соберись. Ты должна быть сильной» – пробормотала я своему отражению в зеркале.

Вернувшись в гостиную, я застала Алису, сидящую на диване с бокалом в руке и листающую последний номер моего журнала «ArchD».

– Я читала твою колонку про гигантоманию наших российских интерьеров, – начала она с отвлеченной темы, словно пытаясь отдалиться от той причины, по которой она оказалась в моем доме. – Очень точно. Многие мои знакомые так и не могут избавиться от этой привычки и то и дело вставляют в аккуратный интерьер какой-нибудь безразмерный камин с золотыми часами или тяжелый комод, который больше похож на шубохранилище.

Алиса имела ввиду мою авторскую колонку, которую я веду в разделе «Мнения». Что-то вроде узкопрофильного блога на страницах журнала. Мы запустили этот раздел всего три выпуска тому назад, но, судя по отзывам, он был весьма востребован.

Алиса сделала глоток вина и улыбнулась мне.

– Ты очень хорошо видишь этот мир, – продолжила она. – Знаешь, иногда кажется, что тебе просто это дано свыше. Все отвлекаются на всякие мелочи и растрачиваются на проблемы, которых можно избежать. А ты просто все это не замечаешь. Твой мудрый внутренний фильтр не пропускает глупости. Я тебе завидую.

Я села напротив неё на другой угол дивана, поджав под себя правую ногу.

– Мне уютно с тобой. Здесь в этом доме, – она повернула голову и охватила взглядом всю комнату. – Эти картины, пластинки. Милые фигурки животных, которые ты начала собирать еще в университете. Я даже помню первого льва из этой коллекции. Ты купила его в Сан-Франциско, когда мы вместе поехали туда на стажировку. Каждая новая страна – новый зверек. Я тогда убеждала тебя, что Америка – это белоголовый орел. А ты сказала: «Нет, Алиса. Америка – это старый лев, который все еще надеется, что прайд ему подвластен».

Алиса замолчала, прикусив нижнюю губу. За последние годы это были первые озвученные вслух воспоминания из нашего общего прошлого. Мы сторонились их, не понимая, в какой роли мы теперь друг для друга.

– Я тоже помню все, что было между нами, – ответила я. – Это как главная драгоценность в моей жизни. У меня ведь нет никого кроме тебе. Нет семьи, ни прошлой, ни настоящей.

Эти откровенные слова сорвались с моих губ сами собой. Я никогда не признавалась в этом, но всегда понимала, что все именно так. Алиса – это единственный человек, который прошел со мной такой длинный путь.

– Порой мне кажется, что у меня тоже, – с нескрываемыми более слезами моя подруга пододвинулась ко мне и, обняв, уткнулась в мое плечо.

Все-таки близость и родственность не означают неразлучность. Чем ближе мы друг к другу, чем более открыты перед другими, тем сложней. Глубокие раны остаются только от тех, кто смог подобраться так близко, чтобы суметь их нанести. Это закон жизни. Но и её главная надежда. Ведь чтобы не происходило, всегда есть шанс, что однажды нас вот так обнимет близкий человек, и тепло наполнит нашу душу.

– Я не знаю, что дальше делать, – борясь с надрывом прошептала Алиса. – Понимаю, что не вернусь. Но как дальше? Как будет с Соней? С родителями? Я их всех подвела.

Мне нужно было что-то ответить, но что можно ответить на это? Причинять боль другим тяжелей, чем испытывать её самому. Это всечеловеческий закон. И нет тут никаких противоречий. Все зло в этом мире не от желания мстить и разрушать, а от попытки укрыть свою душу от этой боли. Нет зла, не желающего раскаяться. Есть зло творящее еще большее зло, чтобы укрыться от невозможности раскаянья.

Алиса же была полна доброты. Её губила вероятность причинить боль своим близким. Отец, мать, её дочь – они не виноваты в том, что Алиса не смогла изменить Андрея. Так она считала. Она даже не могла ни в чем винить его самого. Он был ровно такой, какой он есть. Это её ошибка, что она позволила своей судьбе встать на одну ступеньку с его.

– Моя бабушка говорила мне, что чувствовать себя виноватой – это очень хорошо, – спокойным тоном начала я. – «Виноватая – значит добрая». Она твердила это каждый раз, когда я делала, что-то не так. Меня раздражал этот подход. Я хотела наказаний, упреков, споров. Но она была непреклонной. «Виноватая – значит добрая» и все. Только потом я поняла, в чем был смысл этой простой житейской мудрости. Нет никакого толка в наказаниях и упреках. Тем более нет смысла в споре. От этого всего можно защититься. Доказать свою правоту или просто соврать себе и другим, что ты изменишься, но на деле в следующий раз поступить ровно так же. Другое дело, когда мы начинаем понимать про себя, что совершили ошибку или натворили глупостей. Винить себя в этом. Это порой разъедает нас изнутри и с этим тяжело жить, но вся суть именно в этом. В том, что пока мы чувствуем это – мы боремся. А быть добрым – это значит бороться.

– Быть добрым – значит страдать. Скорее получается именно так.

– Мне кажется, страдают все одинаково. Просто у каждого свои способы уйти от страданий. Кто-то ввязывается в беззаботную жизнь, кто-то принимает все на себя.

– Как бы мне сейчас хотелось быть из первой категории.

– Всем бы хотелось. И тем, кто из второй особенно.

– Иногда хочется верить, что мы это заслужили. Откинуться на спинку с бокалом и отпустить все проблемы. Пусть их решает кто-то другой. Тот, за кого я решала их годы до этого.

– Но ведь так не выйдет, – строго произнесла я.

– Нет, – опустив взгляд, ответила Алиса. – Знаешь, что он мне сказал?

Я отрицательно покачала головой.

– Твоя жизнь без меня станет полным дерьмом. И раз ты считаешь, что ты его достойна, то тебе лучше не находиться рядом со мной.

– Он хоть иногда перестает быть самовлюбленным идиотом? – не выдержала я.

– Ты знаешь, да. Порой он абсолютно нормальный. Он неплохой отец и вполне заботливый муж. Просто он не ощущает этого противоречия. Для него как-то очевидно совмещать эту нормальную жизнь с его тусовками, растратами и прочим. Когда он уехал на месяц и не позвонил ни разу, знаешь, что он сказал по возвращению домой? «Это был мой заслуженный отпуск от тебя и всего, что с тобой связано». И он действительно так считает. Что раз он иногда бывает хорошим мужем, значит ему вполне позволительно все остальное.

– Я скажу может резко, но думаю справедливо. Алис, он не изменится и всегда будет таким. Ты попробовала принять это. Попробовала подстроиться. Но у тебя не вышло. И в этом нет твоей вины. Ты отдала этому браку ровно столько, сколько ты можешь. Продолжать будет ошибкой.

– Я все это понимаю. Но что дальше? Ты ведь знаешь про родителей. Они общаются через своих ассистентов уже полгода. Мама похоже нашла себе какого-то там мальчишку. Отец тоже непонятно как живет. А Соня? Она ведь привязана к Андрею. Для неё мы идеальная семья с её рисунков. Как это разрушить?

– Ты ничего не рушишь. Разрушить – это про мою историю. Проснуться утром и остаться без матери. У Сони же есть ты. И ты нужна ей не в качестве загнанной неудачным браком женщины, а в качестве той, которая смогла это пережить. Стать со временем счастливой и сделать счастливой её жизнь. Соня тоже однажды станет взрослой и ей жить в таком же сложном мире, что и нам с тобой. Поверь мне, родители редко думают об этом. Они считают, что нужно только ограждать детей от сложностей жизни, вместо того, чтобы показывать им открыто, как с ними справляться. А это куда важней и ценней.

Алиса задумалась. Было видно, как она впитывает каждое произнесенное мной слово.

– А родители? – продолжила я. – Ты не в ответе за них. Они взрослые люди и все причины их проблем в них самих, а не в тебе. Твой развод поставит перед ними определенные вызовы. Как они к ним отнесутся – это их ответственность.

Мысли сложились в моей голове сами собой. Неожиданно для самой себя, словно под действием какой-то эйфории я смогла уложить все противоречия в стройный поток мыслей. Это явно подействовало на Алису. Её лицо переменилось.

– Спасибо, что говоришь мне это, – уже спокойным тоном произнесла моя подруга. – Говоришь именно так. Ты мой самый суровый учитель. И всегда им была. Я благодарна судьбе, что встретила тебя. Хотя ты так не понравилась мне по началу. Я подумала: «Вот заносчивая красотка, а ведь еще и умная. Нет такая может быть только настоящей сукой».

– Ты открыла мне глаза на то, почему с десяток другой людей избегали меня после первого знакомства, – сказала я с вернувшейся вновь улыбкой.

– Да. Тебя надо рассмотреть. Точнее надо добиться того, чтобы ты позволила это сделать. Грозная Ольга с ангельским сердцем. Может еще вина? – перешла на совсем светский тон Алиса.

Мы проговорили до поздней ночи. За эти несколько часов мы словно хотели до края насытить друг друга тем временем, что провели врознь. Я рассказала ей все о жизни в Париже. Алиса слушала мои откровения об иностранцах, как будто читала какой-то женский роман. Тихо, отвлекаясь от «чтения» только для того чтобы сделать очередной глоток вина. Ей не хватало этой свободы, которая была у меня. Как её не хватает любой женщине, чей брак очерчивает грубую черту, за которую нельзя перейти безнаказанно. Но и эта зажатость сопровождалась в ней привычной для неё открытостью.

– Я никогда не понимала, что это такое быть с одним мужчиной так долго, – сказала она, когда время уже перевалило за полночь. – У тебя-то хотя бы был опыт с Игорем. Но даже он не идет ни в какое сравнение с супружеской жизнью. Тут другое. Ощущение несвободы, помноженное на обыденность. Так кажется по началу. Но потом понимаешь, что свободу можно обрести и внутри брака. Нужно просто видеть в своем муже чуть больше, чем просто мужа. Приучить себя к этой мысли и жить с ней. Жаль только каждый раз, когда я пыталась увидеть в Андрее что-то кроме отца моей дочери и человека с моей новой фамилией, я видела его с другими женщинами. Но, наверное, это работает с другими. Мужчины куда более разные, чем мы привыкли их видеть.

Мне же больше всего было интересно узнать о Софье. Я долго не могла представить, какой будет Алиса в роли матери. Понятно, что она добрая и заботливая, но ведь это Алиса с её безудержным характером. Оказалось же, что материнство многое меняет. И её безудержность превратилась в участливость. Софья стала для неё тем испытанием с множеством переменных, которое она всегда искала в своей жизни. Дети всегда разные, и с каждым годом заставляют меняться своих родителей. Материнство очень подходило Алисе. Стоило признать, что она не просто любила своего ребенка, а была увлечена всем тем, что происходило с ним.

Наш разговор закончился, так же как заканчиваются все подобные вечера, сопровождаемые одной-двумя бутылками вина. В какой-то момент, глаза просто отказываются открываться. Остается сделать последнее усилие, добравшись до ванной комнаты и затем без памяти обрушиться на кровать.

На следующее утро я проснулась от звонка будильника. Голова сильно гудела, но душ и чашка крепкого кофе облегчили мое самочувствие. Солнце начало пробиваться сквозь горизонт и через окно кухни наполняло квартиру теплым весенним светом. Алиса тихо спала на диване, нисколько не растеряв глубокий сон от моих перемещений. Перед тем как уснуть, я предупредила её, что утром встану рано и отправлюсь на работу, так что ей придется встречать это нелегкое, после такого количества вина, утро в одиночестве. Я не была особо уверена в том, что она точно помнит тот наш разговор, поэтому оставила на кухонном столе записку, где еще раз объяснила ситуацию.

На часах было уже около восьми. В офисе нужно быть ровно в девять. На запланированное на это время редакционное совещание нельзя было ни в коем случае опаздывать. По мимо того, что на нем определялись задания на текущий номер, так еще его должны были лично посетить наши издатели, специально приехавшие для этого из Берлина. Поговаривали, что причиной столь важного визита могло стать то, что возможно этот номер станет последним для нашего главного редактора Татьяны Тимофеевны. Впрочем, лучше рассказать обо всем по порядку.

Во-первых, главным событием планерки была всемирная выставка архитектуры и дизайна в Вене, отправиться на которую было большим успехом для любой сотрудницы. На эту поездку претендовали двое: Кристина и Наташа. Обе высококлассные журналистки с большим портфолио потрясающих статей и обзоров. Обе – отличные дизайнеры, работающие на крупные московские агентства. И, наконец, Кристина и Наташа – просто привлекательные незамужние девушки. С этим у нас в редакции вообще был полный порядок. Из пяти пишущих журналисток – все пять, включая меня, были незамужними девушками до или около тридцати. Но главная же пикантность заключалась в том, что представлять нашу редакцию на этом событии будет не только сотрудница журнала, но и владелец всего холдинга «ArchD International» – Алексей Кричевский. Официальные встречи, банкеты, презентации. И все это в компании того, кто по мнению некоторых глянцевых изданий, входит в десятку самих завидных женихов России.

Тут стоит оговориться и упомянуть о том, что именно Алексей предложил мне работу в этом журнале. Мы с ним были знакомы довольно давно. Он начинал как финансист в начале двухтысячных и заработал репутацию отличного кризисного менеджера. Поработав в разных структурах, он затем заполучил в свою собственность небольшой банк, после того как смог восстановить его после краха предыдущих владельцев. Но банковская система и в целом система бизнеса в России его мало привлекали. Продав все активы, Алексей переехал в Европу, где основал инвестиционную компанию, которая быстро стала набирать обороты. Компания занималась всем, начиная от установки ветряных мельниц в Испании до производства инновационного светового оборудования в Польше. Эти проекты нельзя было назвать крупными, но каждый из них приносил ощутимый доход, так что общая прибыль компании становилась значительной. В последние годы Алексей Кричевский почти полностью посвятил себя издательскому делу, скупив несколько ключевых узкопрофильных изданий в Европе. Помимо нашего архитектурно-дизайнерского журнала, он владел французским изданием, специализирующимся на транспорте и логистике, а также ведущим европейским медицинским журналом из Швейцарии.

Наше с ним знакомство произошло на последнем курсе университета в середине двухтысячных, когда он был еще просто высокооплачиваемым экспертом по финансам в одной компании, владельцем которой был наш общий знакомый. Тогда была первая волна моды на корпоративы, и почти каждый уважающий себя директор должен был устроить что-то невообразимое. Та предновогодняя вечеринка на которой мы познакомились была отвратительной. До сих пор, каждую нашу встречу с Алексеем, мы вспоминаем эту безвкусную смесь мексиканских мариачи, явно турецкого происхождения, с дикими амазонками-стриптизершами, увешенными питонами. Безнадежность мероприятия напрямую влияла на количество выпитого нами алкоголя, так что наше знакомство переросло в нечто большее, нежели просто общение. Нет, секса не было. Хотя, если признаться честно, сложись по-иному обстоятельства, то он бы без вариантов был. Но все лучшие места в укромных офисах были заняты, а лифтом к нашему негодованию в тот вечер решили воспользоваться и по прямому назначению. Так что все ограничилось четырьмя этажами вниз и затем еще тремя вверх. Но мы не остались в обиде на ту неудачу, скорее наоборот, она не подпортила наше дальнейшее общение, позволив нам без доли неловкости вспоминать наше знакомство.

Алексей был для меня хорошим другом. Мы переписывались пока он строил свою компанию в Европе, а я трудилась в нашей с Алисой лингвистической школе. Иногда встречались за ланчем, когда он бывал в Москве. Однажды даже провели вместе уикенд в словенских Альпах. Мы с Алисой приехали туда спонтанно, просто поняв, что находится в Москве больше невыносимо и нужна перезарядка. Тогда я зашла на первый попавшийся туристический сайт и кликнула в рекламный баннер словенского горнолыжного курорта. По случайности Алексей проводил встречу с коллегами на том же курорте. Мы объединили наши компании, и очарованные Алисой европейцы со стороны Алексея, предоставили нам с ним полную свободу времяпрепровождения. Это были хорошие два дня. Много солнца, счастливая Алиса, которая обожала находиться в центре внимания и такие умиротворяющие долгие часы наедине с Алексеем.

Кричевский без сомнения был очень интересным мужчиной. Но он был привлекателен не столько внешне, в этом смысле он скорее типичен: аккуратная подтянутая фигура, красивое, но не без миловидности лицо, темный цвет волос с всегда безупречной стрижкой, добрые, уверенные в себе глаза, но главное не это. Все внешнее хорошо смотрится в дорогом костюме на страницах глянцевого журнала. А вот что там не рассмотреть, так это его отношение к женщинам. С ним чувствуешь себя очень комфортно. Он не давит на тебя своим обаянием, не завоевывает и не пытается подчинить. Он как бы наблюдает за тем, как ты проявляешь себя. Без ограничений и фальшивой лести. Ловя на себе его заинтересованный взгляд и отвечая на него, ты не ощущаешь обязательств в совместно проведенной ночи. Эта самодостаточность подкупает. Ты не его трофей, но всегда можешь им стать, стоит тебе сделать шаг вперед. Он тешит твое самолюбие, не забирая твою свободу. А это такое редкое в нынешних мужчинах качество.

Пару лет назад, в то время, когда я только перебралась в Париж, Кричевский женился на итальянской телезвезде. Правда, их брак не сложился, и полгода назад они развелись. Я не вдавалась в подробности их размолвки, но судя по таблоидам и слухам, они разошлись полюбовно. Кто именно был инициатором развода сказать сложно. Одни говорили, что итальянская жена не смогла ужиться с размеренным и рассудительным Алексеем, требуя от него большей открытости их личной жизни для прессы. Другие, что они оба поняли культурную пропасть между ними и слишком большую несовместимость характеров. И вот теперь Кричевский был моим главным боссом. Хотя тут тоже стоит оговориться и сказать, что в отличии от многих владельцев журналов, Алексей никак не влиял на редакционную политику. Для него это был просто бизнес. Но бизнес иной, нежели мы привыкли видеть в нашем российском обществе. Главное в этом бизнесе – репутация. Важно не то, сколько денег приносит твое издание, важно, как оно это делает. Поэтому задача Алексея была в том, чтобы выстроить в издании атмосферу качественного профессионализма, а не самому пытаться вмешиваться в неподвластные для него процессы. Так что наше с ним знакомство никак не влияло на мою карьеру, кроме того первого предложение полтора года назад. Но и тогда я начала все с нуля, заняв должность ассистента и только через несколько месяцев, с одобрения главного редактора, приступила к самостоятельному написанию заметок.

Совсем другое дело, отношение к Алексею двух наших главных звезд: Кристины и Наташи. То, что они были в него влюблены – это еще полбеды. Все было куда серьезней. Они обе, без доли сомнения, верили, что так или иначе добьются своего и станут частью его жизни. Как только они узнали о его разводе, каждая словно обрела новый смысл в жизни. Я не буду говорить про увеличенное в разы количество часов в спортзале и визитов в косметические салоны. Про курсы немецкого, который нужно знать, чтобы жить вместе с Алексеем в Берлине. Про платья, которые скорее подходили для красной дорожки Оскара, нежели для совещания, на которое приезжал Алексей. Нет, это все очевидно для любой влюбленной девушки. Тут же маниакальность их цели достигала такого серьезного предела, что они в открытую помогали друг другу. Они не были соперницами – они были компаньонами. Делились информацией о его перемещениях по Европе. О любимых ресторанах, блюдах, концертах. Наблюдать за этим было крайне занимательно. Взрослые девушки вместо того, чтобы выстраивать свои отношения на том, что есть, а было у них немало и поклонников, и реальных кандидатов, словно фанатки какой-то рок-звезды или актера мечтали только о Кричевском. В редакции мы подшучивали что, наверное, у каждой из них дома есть особая стена, на которой, как в иностранных фильмах, кнопками прикреплены фотографии Алексея с записками, картами перемещений и прочей информацией.

И вот сегодня для них был звездный час. Кто-то из них поедет вместе с Алексеем в Вену на всемирную выставку архитектуры и дизайна. Несколько дней бок о бок с незамужним Кричевским. Шансы на успех были высоки, как никогда. Но, стоило это признать, они не были равны. Наташа была в более предпочтительном положении, поскольку Кристина в прошлом году уже посещала подобное мероприятие, правда в гордом одиночестве. К тому же её заметки оттуда были достаточно холодно оценены главным редактором. Поэтому все козыри были на руках у Наташи, которая всю прошлую неделю обхаживала Татьяну Тимофеевну, чтобы та окончательно склонила чашу весов на её сторону.

Что касается Татьяны Тимофеевны и её предполагаемого ухода из нашей редакции, то это событие скорее радостное, чем печальное. Никто её не собирался увольнять. То есть фактически она, скорее всего, покидала московский офис «ArchD», но покидала его, чтобы пойти на повышение и занять пост главного редактора всего холдинга «ArchD International».

Татьяна Тимофеевна была уникальной. Ей было глубоко за пятьдесят, но внешность нисколько не выдавала этот возраст. Красивая, пусть и чуть полная фигура, аккуратная короткая стрижка, которая подчеркивала её тонкие правильные черты лица, всегда аккуратный макияж. Долгие годы она работала преподавателем в университете, обучая студентов архитектурного факультета крупного вуза Санкт-Петербурга, уроженкой которого она и была. Наверное, это скажет о ней лучше всего: коренная петербурженка, кандидат наук. Это так приятно, что в России еще остались такие вот понятные всем определения, которые достаточно лишь произнести, и все остальное станет понятно само собой. Затем она ушла из университета, вслед за мужем, который работал в сфере строительства, переехала в Москву. Здесь она нашла себя в новом деле – узкопрофильной журналистике. В начале она руководила научным изданием по архитектуре, затем была главным редактором серии архитектурных книжных изданий, а потом получила предложение возглавить «ArchD», что было, без доли сомнения, ключевым решением для успеха всего проекта русской версии европейского журнала. И вот теперь ей предстоял новый вызов – возглавить крупный европейский издательский холдинг. Мне было грустно, что она могла покинуть нашу редакцию, но в тоже время, никто более не заслуживал этого повышения нежели она.

Я добралась до офиса за рекордные двадцать пять минут. По какой-то необъяснимой случайности московские дороги в это утро понедельника были лишены всякого намека на пробки. Наша редакция располагалась в большом офисном здании недалеко от Тверского бульвара. Была почти дьявольская ирония в том, что сотрудники архитектурного журнала каждый день были вынуждены заходит в здание с откровенно отталкивающим дизайном. Это был куб неправильной формы, с как бы скошенными гранями, которые выступали из фасада словно лезвия сломанной бритвы. Татьяна Тимофеевна в шутку говорила, что этот офис послан нам в назидание о той миссии, которую мы несем в этот мир. Деконструктивизм был явно не самым её любимым направлением в современной архитектуре.

Поднявшись на третий этаж, я прошла сразу в зал для переговоров, где к этому времени собралась уже половина редакции. Не было только главных действующих лиц в лице наших издателей и главного редактора, а также наших «конкурсанток»: Наташи и Кристины. Что-то мне подсказывало, у последних была очень уважительная причина для опоздания. Можно было не сомневаться, что до того, как появиться здесь, они обязательно посетят стилиста.

Поздоровавшись с сотрудниками, я заняла место с краю и, открыв сумку, достала небольшое зеркальце, чтобы оценить ущерб столь раннего пробуждения после прошлой ночи. Дома я ограничилась лишь легким макияжем, но он не особо спасал положение. Мое лицо скорее напоминало лицо девушки, вышедшей из фитнес-зала после многочасовой тренировки, нежели лицо сотрудницы, готовой к новой рабочей недели. Я прибрала волосы, постаравшись спустить как можно больше длины моей челки на лоб, чтобы скрыть хоть какую-то часть лица. Убедившись, что в зеркало на меня смотрит самый лучший на данный момент вариант Ольги Воронцовой, я убрала зеркальце в сумку. Но тут же моя короткая удовлетворенность затрещала по швам – в переговорную вошла или, правильней сказать, продефилировала Кристина.

Как бы описать её внешность? Вот если бы Джулия Робертс родилась в Казани, то, наверное, она бы выглядела ровно как Кристина. Обворожительная улыбка и интригующий разрез восточных глаз. Выточенная походка, которая аккуратно подчеркивает стройную фигуру, не давая ни повода для упрека в излишней пошлости. Но главное сегодня даже было не это. Главным в ней было платье, которое она посмела выбрать для этой встречи.

Ничто так не играет на грани офисного стиля и коктейльной вечеринки, как платье от Alexander Wang. В него невозможно было не влюбиться. Насыщенный кремово-кофейный цвет верхнего топа с закрытым декольте интригующе обрубался черной короткой юбкой прямо на линии талии. Идеальная грань провокации и стиля. Нет, моя чаша весов сегодня склонялась на сторону Кристины и её платья. Конечно, стоило дождаться Наташу, чтобы вынести окончательный вердикт. Но этому похоже не было суждено случиться.

– Привет, ты знаешь последние новости? – бросила мне сходу Кристина, занимая место рядом со мной.

– Доброе утро. Нет. А что случилось?

– Наташа в больнице. У неё то ли аппендицит, то ли просто что-то с животом. В общем, ты понимаешь… – Кристина игриво подмигнула мне.

Да. Я все понимала. Интриги не будет, а значит совещание теряет всякую привлекательность. Мне дадут задание написать обзор интерьеров московских ресторанов, открывшихся за последние полгода, что, конечно, очень привлекательно, ведь каждый ресторан обслуживает тебя по высшему разряду, стараясь получить хорошую оценку. Кристину же объявят спутницей Алексея, а Татьяну Тимофеевну будущим главным редактором холдинга «ArchD». Все похлопают в ладоши и разойдутся по своим рабочим местам.

Мысль о том, что весь день до вечера мне предстоит провести в офисе, резко вернуло уныние утреннего похмелья. Кинув взгляд в сторону, я увидела, что Кристина что-то ожесточенно печатает на своем смартфоне. Можно было не сомневаться, что все десятки тысяч её фоловеров в подробностях узнают все обстоятельства её будущей поездки. Иногда я сомневаюсь в будущем нашего мира, после того как проведу пару десятков минут в социальных сетях. Не то чтобы я была против всего этого, но если вдуматься в то, что там происходит, то становится совсем не по себе. Количество и качество комментариев, фотографий, статусов и тому подобного – все это было за гранью моего понимания. Хотя, наверное, кому-то это нужно и кого-то это привлекает. Но лично мне все еще уютно в этом старом мирке с реальным общением, эмоциями и настоящими пейзажами. Ведь что такое парижская улица с этих бездушных фотографий с сотнями лайков? Что она без запаха круасанов, доброжелательной улыбки пожилого француза и играющего из открытого окна звука парижского аккордеона. Просто фото? И это стоит обсуждать и тратить на это время?

– Доброе утро, – произнесла вошедшая в зал переговоров главный редактор.

Следом за Татьяной Тимофеевной вошли Жорж Баскье, нынешний главный редактор берлинского «ArchD» и Алексей Кричевский. Он зашел последним, пробежавшись взглядом по всем присутствующим и остановив свой взгляд на нашем с Кристиной углу. Моя соседка вытянулась, как струнка и улыбнулась так, как могут улыбаться только счастливые женщины. Я же поджала нижнюю губу и, достав блокнот, как можно глубже вжалась в свое кресло. Мое состояние начинало заметно ухудшаться. Барабанящий в висках пульс, который я до этого старалась не замечать, становился все агрессивней. Каждая моя попытка сфокусировать свое внимания хоть на чем-то, вызывала головокружение.

– Итак, прежде всего хотелось бы поприветствовать наших гостей. Хотя называть их гостями будет совсем уж высокомерно с нашей стороны, – Татьяна Тимофеевна была явно в приподнятом настроение. – Господин Кричевский, господин Баскье.

Коллега из Берлина широко улыбнулся, а вот Алексей выглядел отрешенным. Он продолжал смотреть в нашу сторону и, казалось, что его взгляд был прикован вовсе не к Кристине. Я машинально поправила волосы, продолжая сомневаться в том, что для окружающих не вполне очевидны подробности моей сегодняшней ночи.

– Начнем с приятного известия, – продолжила главный редактор. – Наш журнал, в лице немецкого издания, номинирован на престижную награду независимой ассоциации европейских журналов. Это очень хорошо, потому что подобная награда позволит нам привлечь дополнительное количество подписчиков и откроет массу дверей.

В речи Татьяны Тимофеевны явно читалось, что она уже находится далеко за пределами стен российского издания «ArchD». Дальше речь перешла к Жоржу Баскье, который подтвердил то, что все предполагали и заявил о том, что будет рад передать свой пост в умелые руки такого профессионала, как Татьяна Тимофеевна. Это новость была встречена весьма бурными аплодисментами.

Если представить, что есть какая-то тайная кнопочка ответственная за окончательное включение режима похмелья, то меня бы нисколько не удивило, если на ней нарисованы хлопающие в ладоши руки. От резкого шума моя голова закружилась и, стыдно признаться, ко мне подступила дикая тошнота.

– А теперь мне бы хотелось, чтобы господин Кричевский озвучил наши планы на всемирную выставку архитектуры и дизайна в австрийской Вене, которая стартует послезавтра и которую он планирует посетить лично, вместе с одним из наших журналистов.

Господин Кричевский встал, а мечтающая стать госпожой Кричевской нервно заерзала на соседнем стуле. Мне же хотелось только одного – побыстрей выбраться отсюда и начать выдумывать правдоподобную причину взять отгул.

– Я бы хотел присоединиться к поздравлениям, адресованным Татьяне Тимофеевне, – начал Алексей свою вступительную речь. – Я считаю, что под её руководством наше семейство журналов по архитектуре и дизайну перейдет на новый уровень. Мы обсудили с ней стратегию развития на ближайшие годы, и смею вас заверить – это та еще бомба.

Наверное, смеяться над игривым оборотом начальника всегда фальшиво, но, пожалуй, когда это произносит Алексей, сложно удержаться и не поддаться его очарованию.

Далее он продолжил свою речь и начал описывать все те нововведения, которые новое руководство планирует воплотить в жизнь, а я же, не имея возможности сконцентрироваться на сложных конструкциях этой мини-презентации, решила получше рассмотреть самого Алексея. К тому же это занятие шло явно на пользу моему состоянию.

Я не видела его почти полгода, может даже больше. Со времен его развода все новости о нем были только в виде электронных статей таблоидов. Пару раз мы созванивались, обсуждая какие-то рабочие моменты, но не более.

Он определенно помолодел. Или как любит говорить Алиса о мужчинах его возраста: «обрел в себе молодого мужчину». Это определение – завидный парадокс мужского населения планеты Земля. Стоит им начать стареть, как небольшие усилия над своей внешностью, почти минимальные, на уровне простой ухоженности, тут же делают из них не взрослого малоинтересного мужчину, чья старость уже не за горами, а молодо выглядящего для своих лет человека. Мы женщины слишком сильно приучили всех к тому, что мы всегда выглядим хорошо. И стоит природе начать свою беспроигрышную войну против нашей молодости, как нас тут же начинают списывать со счетов. Но как бы это не было печально, Алексей в свои тридцать пять выглядел куда лучше того зеленоглазого жгучего брюнета из лифта корпоративной вечеринки. Взгляд стал основательным, с интригующей медлительностью. Черты лица приобрели красивый интеллигентный оттенок. Ни для кого не секрет, что именно выражение лица, эта степенная мужская мимика – самое привлекательного для женщин. За этим его взглядом – все. Успешная карьера, опыт, доброта, надежность. Все нужные качества можно прочесть по тому, каким взглядом они смотрят на окружающих. Лично мне не хватает в его взгляде только загадочной дремучести, которая свойственна мужчинам с глубоким внутренним миром.

– Ольга Воронцова, – видимо не в первый раз повторил Алексей. – Ольга!

– Что? Да! – машинально выпалила я.

– Прошу, – произнес издатель и указал рукой на место рядом с собой.

Все встали и начали хлопать в ладоши. А я никак не могла сообразить, что именно произошло, но нужно было срочно уйти подальше от ожесточенных хлопков Кристины возле моего уха. Поэтому я встала и направилась к Алексею.

Есть минуты славы, а есть минуты позора. Но иногда они переплетаются друг с другом и смешиваются в непонятную гамму эмоций, единственное желание при которых – избавиться от них поскорее. То, что Алексей назвал мое имя и фамилию означало только то, что именно я отправлюсь с ним в Вену. Что само по себе было прекрасно. Вена – мой любимый город, а попробовать свои силы на мероприятии такого масштаба было очень интригующе. Но Кристина? Почему не она?

Я пыталась улыбаться, пока вся редакция смотрела на этот небольшой триумф несправедливости, в то время как мой взгляд был прикован только к платью Alexander Wang. Если кто-то и заслужил эту поездку – то именно оно. Чем дольше на него смотришь, тем прекрасней оно становится.

Так бывает у женщин, что красивые вещи обращаются во вполне одухотворенные предметы. Им сочувствуешь, когда небрежная хозяйка сочла отчего-то разумным надеть на себя пиджак со стильным принтом от Vivienne Westwood и подобрала к нему идиотские шорты из TopShop, которые подчеркивают её якобы длинные ноги. В таком случае хочется закричать: какие еще ноги, когда на тебе пиджак от Westwood? Может ноги Шерлиз Терон и могут посоперничать с ним, но среди нас, рожденных на планете земля, откуда взяться достойным пиджака Вивьен? Или платье от Сacharel расцветки перьев павлина, которое я хранила в своем шкафу просто как произведение искусства, не осмеливаясь надеть на себя. Если дизайнер позволил себе такую экспрессию в цветах – это не означает, что кому-то стоит продолжать эту линию и навешать на себя салатовых платков, бирюзовых украшений и заключить все это леопардовыми босоножками. Иногда хочется, чтобы некоторые вещи продавались только через анкетирование, с обязательным анализом вкуса покупателя. Потому что если представить, какое количество прекрасной работы дизайнеров бездарно служит лишь самодовольству богатеньких покупательниц, то становится грустно.

Ровно так же, как грустно за это платье, на которое я продолжала смотреть, пока Татьяна Тимофеевна что-то там говорила про мои профессиональные качества. Оно не увидит Вену, не услышит её магическое дыхание, сотканное из нот скрипки и фортепиано. Не пройдется по Грабену, где ему самое место. Не посетит Хофбург, резиденцию великих Габсбургов. Ведь если бы Габсбурги дожили до наших дней – нет сомнений, что молодые принцессы носили бы платья от Alexander Wang.

– Может быть, вы хотели бы что-то сказать? Ольга Николаевна? – акцентировано произнесла мое имя и отчество Татьяна Тимофеевна.

– Я рада тому, что редакция поверила в меня, и уже завтра я отправлюсь в Вену? – само собой предложение закончилось вопросительной нотой.

Завтра? Но ведь дома меня ждет Алиса, у которой сейчас, наверное, самый сложный период за всю её жизнь. Нет. Поехать я не могла. Однажды я уже отвернулась от Алисы, и что из этого вышло, мне известно. Допустить подобное в этот раз было непозволительным.

Но вместо решительности, которую стоило бы обрести, чтобы ответить отказом и предоставить-таки платью Кристины шанс выпить кофе на площади Ам Хоф, у меня закружилась голова, и я чуть пошатнулась, так что Алексею, стоявшему рядом пришлось подхватить меня за локоть.

От уверенного прикосновения твердой руки, я немного пришла в себя и поднял голову, чтобы посмотреть на своего спасителя. Наверное, это было похоже на избитое клише, в котором хрупкая женщина падает в объятье сильного мужчины и в тот момент, когда их взгляды пересекаются, между ними пробегает искра. Искра действительно была, но искра в одну сторону. Мое учащенное сердцебиение, которое появилось из ниоткуда, было явно безответным. На меня смотрели не влюбленные глаза доблестного принца, а удивленный взгляд моего босса, который был явно обескуражен происходящем.

Но немного рыцарства со стороны Алексея все же было. После секундного замешательства, в которое его ввело мое головокружение или скорее даже мой неадекватный взгляд, обращенный на него, Кричевский попросил у присутствующих прощения и буквально вытолкал меня из переговорной, тем самым оградив меня от полного фиаско.

– Что сегодня с тобой? – строго спросил он, когда мы зашли в кабинет главного редактора. – Ты не выспалась или может тоже больна?

В его голосе все яснее проявлялась раздраженность. Я же напротив обрела как-то спокойствие, словно все произошедшее в ближайшие пять минут не имело никого значения.

– Так что случилось? – требовательно повторил Кричевский.

Всегда, когда вы собираетесь сказать невыигрышную для себя правду, убеждая себя в том, что правда лучше, чем ложь – врите не раздумывая. Лучше собеседник будет сомневаться в сказанном, чем будет уверен в том, что лучше было не произносить.

– Больна. Не сильно, но больна, – сбивчиво ответила я, – Простуда или что-то такое.

Алексей хотел было что-то ответить на мою не самую удачную попытку лжи, хотя в сущности я не врала, и похмелье вполне себе могло сойти за уважительную медицинскую причину, но я не дала ему сделать это, тут же продолжив:

– Я не могу ехать. Ни в Вену, никуда. Нужно лежать дома и болеть, – мой голос звучал какими-то чуждыми мне детскими интонациями.

– Так подожди. В смысле не можешь ехать? – Алексей перешел на другую сторону стола и подошел ко мне. – Только скажи честно. Я вижу, что с тобой что-то происходит. Я никогда не видел тебя такой рассеянной.

Он изучающе посмотрел на меня и, казалось, что все мое тело и сознание, словно только и ждало этого момента, когда его глаза остановятся на мне. Сердце вновь бешено заколотилось, а колени начали нервно подкашиваться сами собой.

– Если это из-за меня, то мы можем там не пересекаться. Это не проблема. Но решение принято и мне оно кажется самым верным.

Так Кричевский принял это решение? Не хозяйка этого кабинета, а он? Мой мозг начинал свою параллельную с чувствами игру, пытаясь найти хоть какое-то оправдание моим действиями.

– Я совсем не верю в твою болезнь. Ты, конечно, странная, но может дело не в болезни?

«Конечно, дело не в болезни. И даже не в тебе. Дело в Алисе и еще в твоем чертовом решении в обход главного редактора, которая без сомнений выбрала бы Кристину. Это её поездка» – сделал свой суровый вывод мой разум.

Но я должна была бы носить такие шикарные костюмы от Anderson & Sheppard, как сейчас на Алексее, и пахнуть дорогим мужским парфюмом, если бы была способна прислушаться сейчас именно к своему разуму. Но ни Алиса, ни Кристина меня не волновали. Мне хотелось быть рядом с этим мужчиной столько, сколько он позволит.

– Ольга. Посмотри на меня, – он подошел ко мне вплотную и взял меня за плечи. – Я поймал твое внимание?