Врата судьбы Кристи Агата
Они посмотрели друг на друга.
– С этого же началось наше расследование дела Джейн Финн[17], – заметил Томми.
Они снова посмотрели друг на друга, но их мысли уже витали далеко в прошлом.
Глава 6
Проблемы
Переезд в новый дом обычно рассматривается переезжающими как некое приключение, которое доставит им массу удовольствия, но очень редко оказывается таковым. Приходится устанавливать или возобновлять контакты с электриками, строителями, плотниками, малярами, клейщиками обоев; поставщиками холодильников, газовых плит и домашних приборов; теми, кто шьет и развешивает занавеси и делает чехлы; с теми, кто кладет линолеум, и с теми, кто поставляет ковры. Каждый день происходят не только заранее запланированные события, но и появляется десять-двенадцать посетителей из тех, кого уже давно ждут, или тех, о ком уже давно успели забыть.
Однако все чаще случались моменты, когда Таппенс с облегчением в голосе объявляла о завершении работ на том или ином направлении.
– Кажется, наша кухня почти безукоризненна, – сказала она, – вот только никак не могу найти подходящую емкость для муки.
– А что, это так важно? – поинтересовался Томми.
– И даже очень. Я хочу сказать, что мука очень часто продается в трехфунтовых мешках, и поместить ее в контейнеры, подобные вот этим, просто невозможно – они все слишком хрупкие и изысканные. Как видишь, на одном из них изображена роза, на другом – подсолнух, и вмещают они не больше фунта. Так глупо…
Иногда у Таппенс мысли прыгали с одной на другую.
– «Лавры», – сказала она однажды. – Мне кажется, это глупое название для дома. Не понимаю, почему он называется «Лавры». Вокруг ведь нет никаких лавров. Лучше бы его назвали «Платаны». Я люблю платаны.
– Мне говорили, что до «Лавров» дом назывался «Длинный Скофилд», – заметил Томми.
– Кто такой Скофилд и кто жил в доме в то время?
– Кажется, Уоддингтоны.
– Все это так путает, – пожаловалась Таппенс. – Уоддингтоны, а потом Джонсы – те, кто продал дом нам. А перед тем – Блэкморы? А когда-то, как я понимаю, Паркинсоны… Целый выводок Паркинсонов. Мне все время попадаются все новые и новые Паркинсоны.
– В каком смысле?
– В том смысле, что я о них все время спрашиваю, – ответила Таппенс. – Ведь если мы что-то узнаем о Паркинсонах, это поможет нам с решением нашей… нашей проблемы.
– Так сейчас называют все на свете. Проблемы Мэри Джордан, правильно?
– И не только это. Помимо проблемы Мэри Джордан, существует проблема Паркинсонов и масса, как я полагаю, других проблем. Мэри Джордан не умерла своей смертью, – а потом в послании шло «это должен быть один из нас». Имелся в виду один из Паркинсонов или же один из тех, кто жил в этом доме? Скажем, здесь жили два-три Паркинсона, и еще несколько пожилых Паркинсонов, и еще люди не с этой фамилией, но племянники и племянницы Паркинсонов, а кроме этого, горничная, служанка, повариха и, возможно, гувернантка вместе с девушкой au pair[18] – хотя au pair тогда еще не было, – то есть «один из нас» может относиться ко всем чадам и домочадцам. Тогда домочадцев в домах было гораздо больше, чем сейчас. Так что Мэри Джордан вполне могла быть горничной, или служанкой, или даже поварихой. И кому нужна была ее смерть, да еще и насильственная? То есть, по-видимому, кто-то желал ее смерти, иначе б она умерла своей смертью – правильно? Послезавтра у меня еще одно «кофейное утро»[19], – все это Таппенс произнесла почти не останавливаясь.
– Ты, кажется, становишься завсегдатаем подобных мероприятий.
– Знаешь, это прекрасный способ узнать соседей и тех, кто живет в твоей деревне. Ведь наша деревня не так уж и велика. И люди постоянно вспоминают своих старых тетушек или тех, кого они когда-то знали… Начну-ка я, пожалуй, с миссис Гриффин, которая имеет здесь статус легендарной личности. Могу сказать, что она управляла здесь всем железной рукой. Третировала и викария, и местного доктора, и районную фельдшерицу, да и всех остальных.
– А эта районная фельдшерица ничем не сможет помочь?
– Маловероятно. Она уже умерла. То есть я хочу сказать, что умерла та, что работала здесь во времена Паркинсонов, а та, которая работает здесь сейчас, совсем еще новичок. И это место ее вовсе не интересует. Думаю, что она и Паркинсона-то в своей жизни вряд ли встречала.
– Хотелось бы… – в голосе Томми слышалось отчаяние, – как бы мне хотелось позабыть обо всех этих Паркинсонах.
– Ты что, думаешь, тогда проблемы исчезнут сами собой?
– Боже мой! – воскликнул Томми. – Опять эти проблемы!
– Это все Беатрис.
– Что Беатрис?
– Все проблемы от нее. Или нет – от Элизабет. От уборщицы, которая была у нас до Беатрис. Она вечно приходила ко мне со словами: «Мадам, вы не уделите мне минутку? Понимаете, у меня возникла проблема…» А когда по четвергам стала приходить Беатрис, то она заразилась от нее – так мне кажется. Поэтому у нее тоже проблемы. Это просто способ начать разговор – его всегда начинают с какой-то проблемы.
– Ну, хорошо, – сказал Томми. – Давай согласимся с этим – и закончим. У тебя есть проблема – у меня есть проблема – у всех нас есть проблемы.
Он вздохнул и вышел.
Таппенс, покачивая головой, медленно спустилась по лестнице. Ганнибал, с надеждой помахивая хвостиком, подбежал к ней. Он явно надеялся на лучшее.
– Нет, Ганнибал, – разочаровала его Таппенс. – Ты уже гулял. Тебя выводили утром.
Пес намекнул, что она ошибается и никакой прогулки не было.
– Ты самый большой лгунишка среди всех собак, которых я когда-либо знала, – заметила Таппенс. – Ты уже гулял с папочкой.
Ганнибал повторил попытку, на сей раз намекая на то, что вторая прогулка полностью зависит от отношения к собаке ее хозяина.
Потерпев неудачу, он спустился на первый этаж, громко залаял и стал притворяться, что сейчас укусит девушку со спутанными волосами, которая возилась с пылесосом. Он вообще не любил пылесосов и возражал против продолжительной беседы Таппенс с Беатрис.
– Только скажите, чтобы он не кусался, – попросила Беатрис.
– Он тебя не укусит, – ответила Таппенс. – Это он только притворяется.
– А мне кажется, что в один прекрасный день он это сделает, – сказала Беатрис. – Кстати, мадам, не найдется ли у вас для меня минутки?
– Ах, вот как, – произнесла Таппенс. – Ты хочешь сказать…
– Понимаете, мадам, у меня тут возникла проблема…
– Я так и думала, – сказала Таппенс. – И что же это за проблема? Кстати, ты никогда не слышала о семье – или о ком-то – по фамилии Джордан, живших или в этом доме, или где-то по соседству?
– Вы сказали Джордан?.. Не могу припомнить. Вот Джонсоны здесь жили, а еще – ну точно, фамилия одного из констеблей была Джонсон. И одного из почтальонов. Джордж Джонсон его звали. Он был моим дружком. – Девушка хихикнула.
– А ты никогда не слышала о Мэри Джордан, которая умерла?
Беатрис выглядела сбитой с толку. Она покачала головой и вернулась к своей проблеме.
– Так вот эта проблема, мадам…
– Ах, да. Твоя проблема.
– Вы не будете против, мадам, если я задам вам вопрос? А то я оказалась в странной ситуации, а я, понимаете ли, не люблю…
– Только не тяни резину, – попросила Таппенс. – А то мне пора на встречу.
– Ах, ну конечно. У миссис Барбер, правильно?
– Правильно, – согласилась Таппенс. – Так что за проблема?
– Пальто, знаете ли. И очень миленькое. Оно висело в «Симмондз», и я его примерила, и оно здорово подошло мне. Там было крохотное пятнышко на подоле, прямо рядом с кантом, но для меня это совершенно неважно. В любом случае, это объяснило…
– Объяснило что именно? – поторопила ее Таппенс.
– Объяснило мне, почему пальто было таким дешевым. И я его купила. Все было в порядке. Но, когда я пришла домой, то обнаружила на нем еще один ценник. И вместо трех семидесяти, на нем стояло шесть фунтов. Понимаете, мэм, я никогда еще не попадала в такую ситуацию и не знала, как поступить. Поэтому я вернулась в магазин, захватив с собой пальто… Я подумала, что лучше взять его с собой и объяснить все продавщице. Понимаете, я не хотела заполучить его таким образом, и еще, понимаете, девушка, которая мне его продала, была такая любезная – очень приятная девушка по имени Глэдис – я не знаю ее фамилии, – но она так сильно расстроилась, и я сказала: «Все в порядке, я доплачу сколько надо». А она сказала: «Нет, так нельзя, потому что покупка уже занесена в книгу». Понимаете… вы же понимаете, о чем я?
– Кажется, понимаю, – ответила Таппенс.
– Она сказала: «Так делать нельзя. У меня будут проблемы».
– А она объяснила тебе, почему они у нее будут?
– Понимаете, мне так показалось… То есть я хочу сказать, ну, она продала его мне дешевле, чем было надо, и вот, понимаете, я его принесла назад и никак не могла понять, почему у нее должны быть проблемы. И она объяснила, что за подобную небрежность, то есть за то, что она не заметила правильного ценника и взяла с меня не ту цену, ее вполне могут уволить.
– Не думаю, что такое может случиться, – засомневалась Таппенс. – И мне кажется, что ты поступила абсолютно правильно. Больше ты ничего не могла сделать.
– Но все-таки, понимаете… Она подняла такой шум, чуть не расплакалась и все такое, что я забрала пальто, а теперь вот мучаюсь – обманула я магазин или нет? И я опять не знаю, что мне делать.
– Ну что же, – ответила ей Таппенс. – Думаю, я слишком стара, чтобы знать, что с этим делать в нынешнее время, потому что в магазинах сейчас все изменилось. Цены перемешались, и все стало так непросто… Но на твоем месте, если б я хотела доплатить, то отдала бы деньги этой самой Глэдис Как-ее-там. Она сможет внести деньги в кассу, или что там еще нужно.
– Знаете, мне это не очень нравится, ведь она может взять деньги себе, понимаете? То есть я хочу сказать, что если она оставит их, то получится – а ведь это совсем просто, – что это я вроде как украла деньги, и в то же время вроде как не украла их… Ведь тогда их украдет уже Глэдис, правильно? И вот я не знаю, могу ли настолько довериться ей… Боже мой!
– Да, – произнесла Таппенс. – Жизнь – это сложная штука, правда? Очень жаль, Беатрис, но мне кажется, что здесь ты сама должна принять решение. Если ты веришь своей подруге…
– Да никакая она мне не подруга. Просто я иногда покупаю там вещи. И с ней интересно болтать. Но я хочу сказать, что она мне вовсе не подруга, вы меня понимаете? Мне кажется, что на предыдущей работе у нее уже были какие-то проблемы. Вроде как она не вернула деньги за проданную вещь…
– А в этом случае, – сказала слегка одуревшая Таппенс, – я бы не стала делать вообще ничего.
Она произнесла это таким твердым голосом, что Ганнибал решил, что ему пора вмешаться в беседу. Он громко залаял на Беатрис и обежал вокруг пылесоса, который считал своим самым главным врагом. «Я не доверяю этому пылесосу, – звучало в его лае. – И хочу его укусить».
– Успокойся Ганнибал. И прекрати этот лай. И не смей никого и ничего кусать, – сказала Таппенс. – Я уже здорово опаздываю.
С этими словами она выбежала из дома.
Проблемы, повторила про себя Таппенс, спускаясь с холма по Садовой улице. Идя по ней, она, как и всегда, размышляла, был ли когда-нибудь хотя бы у одного дома на этой улице фруктовый сад? Сейчас это казалось маловероятным.
Миссис Барбер была рада ее приходу. Она поставила перед Таппенс тарелку с эклерами очень заманчивого вида.
– Какая прелесть, – прощебетала Таппенс. – Вы покупаете их у Баттерби?
Баттерби был местным кондитером.
– Нет, их готовит моя тетушка. Она – просто прелесть. И готовит прелестные вещи.
– Готовить эклеры – это большое искусство, – заметила Таппенс. – Мне это никогда не удавалось.
– Все дело в том, что здесь необходима специальная мука. Мне кажется, что весь секрет именно в этом.
Дамы пили кофе и обсуждали некоторые особенности приготовления домашних сладостей.
– Вчера о вас говорила мисс Болланд, миссис Бересфорд.
– Неужели? – удивилась Таппенс. – Сама мисс Болланд?
– Она живет рядом с церковью. Ее семья обитает там с незапамятных времен. Она рассказывала, как ребенком приезжала сюда погостить. И как всегда ждала этого. Говорила, что в те времена в саду рос великолепный крыжовник. И слива-венгерка. Сейчас ее практически не сыщешь. Только не настоящую венгерку. Можно найти нечто называющееся венгерским черносливом, но вкус совершенно другой.
И дамы обсудили некоторые фрукты, вкус которых был нынче совсем не таким, как раньше, в детстве.
– У моего двоюродного дедушки когда-то росла слива-венгерка, – заметила Таппенс.
– Ах, да… Это не у того, который был каноником в Анчестере? Помню, что там жил, по-моему, каноник Хендерсон с сестрой. Грустная история, доложу я вам. В один прекрасный день сестра ела пирог с ягодами, и одна из косточек попала не туда, знаете ли. Что-то в этом роде. Она все пыталась откашляться, но так и умерла от удушья. Боже, как печально, правда? – сказала миссис Барбер. – Просто очень печально. Одна из моих кузин тоже умерла от удушья. Поперхнулась куском баранины. В этом нет ничего сложного; а есть еще люди, которые умирают от икоты, потому что не могут остановиться. Они просто не знают старого наговора: «Икота, икота, уйди на болото; три раза икнешь, из чашки отхлебнешь, откроешь ворота – прости-прощай, икота…» И когда говоришь это, то надо обязательно задержать дыхание.
Глава 7
Новые проблемы
– Вы не уделите мне минутку, мадам?
– О боже, – вздохнула Таппенс. – Еще какие-то проблемы?
Она спускалась по лестнице из библиотеки, стряхивая с себя пыль, потому что была одета в свою лучшую блузку и юбку, которые собиралась дополнить шляпкой с пером. В таком виде миссис Бересфорд направлялась на чай, на который ее пригласила новая подруга, представленная ей на благотворительном базаре «Белый слон», – и чувствовала, что не в состоянии больше выслушивать проблемы Беатрис.
– Нет, это не совсем проблема, но мне казалось, что вам это будет интересно…
– Ах, вот как, – сказала Таппенс, не в состоянии избавиться от ощущения, что речь идет еще об одной, но на этот раз замаскированной, проблеме. Она осторожно преодолела последние ступеньки. – Я сильно тороплюсь, потому что приглашена на чай.
– Понимаете, это касается того, о чем вы меня сами спрашивали. Вы же спрашивали о Мэри Джордан, правильно? Хотя, может быть, все думали, что речь идет о Мэри Джонсон… Знаете, довольно давно на почте работала Белинда Джонсон.
– Знаю, – ответила Таппенс. – А еще был полицейский по имени Джонсон, как мне кто-то рассказывал.
– Правильно, хотя сейчас не об этом. Эта моя подруга – ее зовут Гвенда – да вы знаете магазин в котором она работает: с одной стороны почта, с другой – магазин со всякими конвертами и неприличными картинками и кое-каким фарфором перед Рождеством; так вот, понимаете…
– Я знаю, – ответила Таппенс. – Кажется, его называют магазином миссис Гаррисон или что-то в этом роде.
– Правильно, но сейчас он уже не принадлежит Гаррисонам. У владельца совсем другое имя. В любом случае, эта моя подруга – Гвенда – она решила, что вам может быть интересно, потому что она слышала о Мэри Джордан, которая жила здесь давным-давно. Очень давно. Жила здесь, именно в этом доме, я хочу сказать.
– Жила в «Лаврах»?
– Нет. В те времена у дома было другое название. Так вот, она говорит, что кое-что о ней слышала. И поэтому подумала, что вам это может быть интересно. Там, знаете, была какая-то грустная история. То ли несчастный случай, то ли что… В общем, она умерла.
– Ты хочешь сказать, что она умерла, когда жила в этом доме? Она что, была членом семьи?
– Нет. Кажется, семья именовалась Паркеры или что-то в этом роде. Здесь тогда жила масса Паркеров… Или Паркинсонов – не помню точно. Мне кажется, что она просто здесь жила. Думаю, что миссис Гриффин знает об этом побольше моего. А вы знаете миссис Гриффин?
– Совсем немного, – ответила Таппенс. – По правде говоря, именно к ней я и иду сегодня на чай. Я разговорилась с ней позавчера на благотворительном базаре. До этого я с ней не встречалась.
– Она очень старая. А выглядит моложе, чем на самом деле. И у нее очень хорошая память. Мне кажется, что один из мальчиков Паркинсонов был ее крестным.
– А как его звали?
– Кажется, Алек… Что-то в этом роде. То ли Алек, то ли Алекс.
– И что с ним случилось? Он что, вырос и уехал отсюда? Стал солдатом, или моряком, или кем-то в этом роде?
– Совсем нет. Он умер. Ну да, его даже здесь похоронили. Это была такая штука, о которой людям мало известно. Название напоминает человеческое имя.
– Ты имеешь в виду какая-то болезнь?
– То ли Ходжкина, то ли еще что-то… Хотя нет, это точно было какое-то христианское имя. Точно не знаю, но говорили, что при ней кровь меняет свой цвет на неправильный – что-то вроде этого. Нынче-то они берут эту плохую кровь и вливают тебе новую, хорошую. Хотя все равно от этого рано или поздно умирают. У миссис Баттерби – кондитерши, вы ее знаете – от этого умерла маленькая девочка. Ей было всего семь. Говорят, она забирает совсем молодых.
– Лейкемия?
– Вот это да, и вы уже слышали! Точно, именно так ее и называли. Сейчас, правда, говорят, знаете ли, что скоро откроют лекарство. Так же, как нынче вам делают прививки и всякое такое, чтобы не было тифа, или как там это называется.
– Очень интересно, – сказала Таппенс. – Бедный мальчик…
– Ну, он-то как раз не был таким уж маленьким. – Служанка помолчала, затем продолжила: – Ему было лет тринадцать-четырнадцать.
– Все это очень грустно… – задумчиво отреагировала миссис Бересфорд. – Боже, я опять опаздываю! Мне надо поторапливаться.
– Уверена, что миссис Гриффин сможет вам кое-что рассказать. То есть не те вещи, которые про нее саму, но она выросла здесь и, еще будучи ребенком, очень много слыхала. Так что рассказывает о тех семьях, которые жили здесь раньше. Некоторые из них – это просто ходячие скандалы. Знаете, все эти распутства и все такое прочее… И все это они называют эпохой то ли Эдварда, то ли Виктории… Не помню точно. Мне так кажется, что Виктории, потому что старая королева была еще жива. А значит, точно Виктории. Хотя они все-таки называют ее эпохой Эдварда, а еще говорят про хозяйство Мальборо[20]. Это они что, про «высшее общество», так?
– Да, – ответила Таппенс. – Именно про высшее общество.
– И про распутство, – добавила Беатрис с энтузиазмом.
– И про распутство тоже, – согласилась Таппенс.
– Тогда молодые девушки делали все эти неподобающие вещи, – Беатрис не хотелось расставаться с хозяйкой в самый интересный, по ее мнению, момент беседы.
– Нет, – ответила Таппенс. – Я-то как раз считаю, что девушки вели очень правильную и скромную жизнь и рано выходили замуж – часто для того, чтобы попасть в высшее общество.
– О боже, – воскликнула Беатриса. – Как это, должно быть, здорово – все эти красивые одежды, встречи на скачках, танцы и бальные залы…
– Именно что бальные залы, – сказала Таппенс.
– У меня однажды была знакомая; так вот, ее бабушка была горничной в одном из этих шикарных домов, вы меня понимаете. Так вот, туда однажды приехал принц Уэльский – тогда он еще был принцем Уэльским, вы понимаете, это потом уже он стал Эдвардом Седьмым… Так вот, он еще был принцем и приехал в тот дом – и, знаете, она говорила, что он был очень мил. Очень мил и со слугами, и со всеми остальными. Когда она уволилась, то захватила с собой кусочек мыла, которым он мыл руки, – она его буквально из рук не выпускала. Однажды даже показала его нам, детям.
– Как вам повезло, – заметила Таппенс. – Вы, должно быть, были очень взволнованы. А может быть, он останавливался здесь, у нас в «Лаврах»?
– Нет. Не думаю, чтобы об этом кто-то говорил, – я бы наверняка услышала. Нет, здесь были только Паркинсоны. Не графини, не маркизы, не лорды и не леди. По-моему, Паркинсоны были торговцами. Очень богатыми, знаете ли, и все такое, но в торговле нет ничего возбуждающего, ведь правда?
– Это как посмотреть, – ответила Таппенс и добавила: – Мне кажется, уже…
– Да вам уже пора идти, мэм.
– Да. Что ж, спасибо тебе большое. Думаю, что мне лучше надеть шляпу. Волосы у меня в ужасном беспорядке.
– Вы, знаете ли, где-то прислонились головой к паутине. В следующий раз я смахну ее с вас.
Таппенс сбежала по ступенькам.
– Здесь же бегал Александр, – сказала она самой себе. – И, наверное, не один раз. И он знал, что это был один из них. Интересно. И с каждым мгновением становится все интереснее…
Глава 8
Беседа с миссис Гриффин
– Я так рада, что вы с мужем переехали сюда жить, миссис Бересфорд, – сказала миссис Гриффин, разливая чай. – Молоко? Сахар?
Она придвинула к Таппенс тарелку с сэндвичами, и та отдала им должное.
– Вы знаете, в деревне очень большое значение имеют соседи – чтобы они были приятными людьми, с которыми у вас есть что-то общее… Вы бывали в наших краях прежде?
– Нет, – ответила Таппенс. – Никогда. Знаете, мы смотрели множество домов – их описания нам присылали агенты по недвижимости. Естественно, что большинство из этих описаний очень часто нас просто пугало. Один из них, например, был изображен как «полный очарования прошлых веков»…
– Знаю, – согласилась миссис Гриффин. – Все знаю. «Очарование прошлого» обычно означает, что дому нужна новая крыша и стоит он в очень влажном месте. А вот что такое «тщательно модернизирован», известно, я думаю, всем – масса всякой современной ерунды, которая никому не нужна, и отвратительный вид из окон действительно уродливого дома. Однако «Лавры» просто очаровательны. Хотя, я полагаю, вам пришлось повозиться с домом… Но такова судьба всех новых хозяев.
– Мне показалось, что в доме жила масса разных людей, – заметила Таппенс.
– Вы правы. В наши дни никто долго не сидит на одном месте, не так ли? В нем жили Катбертсоны, Редленды, а до них – Сеймуры. А после них – Джонсы.
– Нам не совсем понятно, почему дом назвали «Лавры».
– Знаете, в свое время это было довольно популярное название для домов. А если обратиться к совсем давним временам, к временам Паркинсонов, то там действительно были лавры. Наверное, они росли вдоль подъездной аллеи, и среди них водились даже серебристые. Мне самой серебристые лавры никогда не нравились.
– Мне тоже, – согласилась Таппенс. – Здесь я с вами полностью согласна. Создается впечатление, что в этом доме проживало множество Паркинсонов, – добавила она.
– О да. Мне кажется, что они жили в этом доме дольше всех остальных.
– Никто ничего не может мне о них рассказать.
– Понимаете, милочка, все это было очень давно. А после… после, как бы это сказать… после произошедшего у них остался сильный осадок, и неудивительно, что они решили продать дом.
– У него что, плохая репутация? – рискнула Таппенс. – Вы хотите сказать, что дом нечист или как?
– Нет, нет, речь не о доме. Дело, как вы понимаете, в людях. Конечно, в нем произошло нечто… нечто позорное – это случилось во время первой войны[21]. В это тогда никто не мог поверить. Моя бабушка много об этом рассказывала – она говорила, что это было как-то связано с морскими секретами, что-то касающееся новой подводной лодки. У Паркинсонов жила девушка, которая, как говорили, была во всем этом замешана.
– Не Мэри Джордан, случайно? – спросила Таппенс.
– Да. Да, вы абсолютно правы. Потом говорили, что это не было ее настоящее имя. Мне кажется, что ее какое-то время подозревали. Подозревал мальчик – его звали Александр. Очень милый мальчик. И большой умница.
Книга вторая
Глава 1
Давным-давно
Таппенс выбирала поздравительные открытки. На улице стояла дождливая погода, и на почте почти никого не было. Люди на ходу опускали письма в ящик, висевший перед входом, и только изредка заскакивали, чтобы купить марки. Все они торопились домой. День был совсем не торговый, и Таппенс считала, что время она выбрала просто идеальное.
Гвенда, которую миссис Бересфорд легко узнала благодаря описанию Беатрис, была рада помочь ей в выборе. Девушка отвечала за хозяйственную часть магазина, расположенного в помещении почты, тогда как пожилая женщина с седыми волосами представляла государственные интересы почты Ее Величества. Гвенда была болтушкой, которую интересовали все новички, приезжавшие в деревню. Она прекрасно чувствовала себя среди рождественских и поздравительных открыток, валентинок, юмористических картинок, нотной и писчей бумаги, а также всяких шоколадок и различного фарфора, предназначенного для домашнего использования. Они с Таппенс уже успели подружиться.
– Я так рада, что в доме снова появились жильцы. Я имею в виду «Коттедж принца».
– А я думала, что он всегда назывался «Лавры»…
– Совсем нет. Мне кажется, что так его никогда раньше не называли. Здесь дома часто переименовывают. Знаете, людям нравится давать домам новые имена.
– Вы, по-видимому, правы, – задумчиво произнесла Таппенс. – Даже мы уже успели придумать парочку новых имен. Кстати, Беатрис говорила мне, что вы знали кого-то по имени Мэри Джордан, которая жила в нашем доме.
– Сама я ее не знала, но слышала о ней. Это было во время войны, но не последней. Во время той, давнишней, когда еще использовали цеппелины[22].
– Помню, я о них что-то слышала, – сказала Таппенс.
– В пятнадцатом-шестнадцатом году они висели над Лондоном.
– Я помню, как мы с моей старой тетушкой находились в одном из армейских магазинов, когда объявили воздушную тревогу.
– Они ведь прилетали обычно ночью, не так ли? По мне, так это, наверное, было довольно страшно.
– Я так не думаю, – ответила Таппенс. – Хотя люди обычно здорово волновались. Но это было не так страшно, как бомбардировщики во время последней войны. У меня всегда было ощущение, как будто они следят за мной. Словно крадутся за тобой по улице или что-то вроде этого.
– Вы, наверное, все время проводили в бомбоубежище? У меня есть подружка в Лондоне, так она все ночи проводила в метро. Станция, по-моему, называлась «Уоррен-стрит». Ведь у каждого была своя определенная станция.
– Меня в то время не было в Лондоне, – пояснила Таппенс. – Но не думаю, что мне понравилось бы проводить все ночи в метро.
– Знаете, эта моя подружка – ее зовут Дженни – она просто обожала метро. Говорила, что это было просто здорово. Знаете, там за каждым было закреплено его постоянное место. И оно всегда ждало вас – там вы спали, туда приносили свои сэндвичи и другие вещи, и там же все вместе развлекались и разговаривали. И жизнь там не замирала ни на минуту. Просто здорово! И поезда ходили до самого утра. Она даже говорила, что, когда война закончилась и ей пришлось вернуться домой, все вокруг казалось ей невероятно скучным, вы меня понимаете?
– В любом случае, – Таппенс постаралась вернуться к теме разговора, – в то время, в четырнадцатом году, бомбардировщиков не было, а были только цеппелины.
Но цеппелины Гвенду явно не интересовали.
– Я спрашивала о девушке, которую звали Мэри Джордан, – напомнила ей Таппенс. – Беатрис говорила, что вы о ней что-то знаете.
– Не совсем так. Я слышала, как ее имя упоминалось пару раз, но это было очень давно. Она была немкой – одна из этих фройлен[23], как их тогда называли. Присматривала за детьми – вроде как няня. Жила где-то в Шотландии с семьей моряка – так, кажется. А потом переехала сюда. В семью… то ли Перксы, то ли Перкинсы… Каждую неделю у нее был один выходной день, и она ехала в этот день в Лондон и отвозила туда вещи.
– Что за вещи? – заинтересовалась Таппенс.
– Не знаю, об этом никто не говорил. Ворованные, скорее всего.
– А ее что, поймали на воровстве?
– Нет. Не думаю. Ее начали было подозревать, но она заболела и умерла.
– А отчего она умерла? Она умерла прямо здесь или в больнице?
– Нет. Я не думаю, что в те времена здесь имелись больницы. Ведь тогда не было никакой программы медицинского обслуживания. Кто-то говорил, что все произошло из-за глупейшей ошибки поварихи. Она случайно принесла в дом листья наперстянки – перепутала их то ли со шпинатом, то ли с салатом… Хотя нет, кто-то говорил, что это был паслен. Все равно я в это ни на секунду не поверила. Понимаете, все слишком хорошо знают про этот смертельный паслен, да? И ведь там ягоды, а не листья. Так вот, как я понимаю, листья наперстянки принесли по ошибке. А наперстянка – это ведь дигоксо… или что-то похожее на дигит… В общем, в ней есть что-то очень опасное. Доктор приехал и сделал все, что смог, но, мне кажется, было уже слишком поздно.
– А в доме было много людей, когда это произошло?
– Ну да, мне кажется, вполне достаточно. Там ведь всегда жили какие-то люди, как мне говорили, – и дети, и гувернантка, и няня, и всякие приезжавшие на уик-энд. А кроме того, все эти вечеринки… Только имейте в виду – все это рассказала мне моя бабушка. Да еще время от времени откровенничает мистер Бодликотт. Знаете этого старого садовника, который работает здесь время от времени? Он всегда был здесь садовником, и сначала именно его обвинили в том, что он сорвал не те листья, но он этого совсем не делал. Это был кто-то, кто вышел из дома и, намереваясь помочь, нарвал листьев в огороде и отнес их кухарке. Знаете, всякий там шпинат, салат и все такое прочее и… мне кажется, что этот человек просто ошибся, так как не слишком хорошо разбирался в этом деле. Кажется, во время предварительного расследования, или как там это называется, сказали, что такую ошибку мог совершить кто угодно, потому что шпинат и щавель росли совсем рядом с этой диги… тали-как-ее-там… Так что человек просто нарвал две горсти листьев и соединил их все вместе. В любом случае, все это было очень печально, потому как бабушка говорила, что Мэри была очень хорошенькая, с золотистыми волосами и все такое, вы меня понимаете?
– И она каждую неделю ездила в Лондон? Конечно, для этого ей был необходим выходной.
– Ну да. Она еще говорила, что у нее друзья в Лондоне. Иностранка – и бабушка говорила, как слышала, что кто-то назвал ее немецкой шпионкой.
– И она действительно была немецкой шпионкой?
– Не думаю. Хотя джентльменам она очевидно нравилась. Знаете, морским офицерам и этим, из военного лагеря в Шелтоне. У нее там была даже парочка друзей. В этом военном лагере.
– Так, значит, она была шпионкой.
– Не думаю. Бабушка говорила, что так говорили люди. И это не было во время последней войны. Все это было давным-давно.
– Удивительно, – заметила Таппенс, – как легко люди путаются с этими войнами. Я знавала одного старика, друг которого принимал участие в битве при Ватерлоо.
– Подумать только. Задолго до девятьсот четырнадцатого года… В те времена было модно иметь иностранных нянь. Люди называли их или мадмазель, или фройлен, что бы это ни значило. А она умела обращаться с детьми, как говорила мне бабушка. Все были ею довольны и очень ее любили.
– И это все было тогда, когда она жила здесь, в «Лаврах»?
– Тогда дом так не называли – по крайней мере я так думаю. Она жила то ли у Паркинсонов, то ли у Перкинсов – что-то в этом роде, – ответила Гвенда. – В наше время таких называют au pair. Она приехала из города, в котором делают такие пироги – продаются у нас в «Фортнуме и Мейсоне», может, слыхали, – дорогие пироги для всяких приемов… Кто-то говорил, что город наполовину немецкий, наполовину французский.
– Страсбург? – предположила Таппенс.
– Именно так[24]. Она еще рисовала портреты. И сделала портрет моей старой двоюродной тетушки. Та выглядела на нем совсем старой – так всегда говорила тетя Фанни. А еще она написала портрет одного из мальчиков Паркинсонов. Он все еще у старой миссис Гриффин. Мальчик Паркинсонов что-то узнал про Мэри – по-моему, тот, чей портрет она нарисовала. Мне кажется, что он был крестным миссис Гриффин.
– Вы имеете в виду Александра Паркинсона?
– Именно его. Того, кого похоронили рядом с церковью.
Глава 2
Знакомство с Матильдой, Любимой и Кэй-Кэй
На следующее утро Таппенс отправилась на поиски хорошо известной в округе личности, которую все знали под именем старого Исаака, или, если кто-то помнил его официальное имя, мистера Бодликотта. Исаак Бодликотт был одной из местных достопримечательностей. Прежде всего из-за его возраста – он говорил, что ему девяносто (правда, мало кто ему верил), – и из-за его способности чинить всякие вещи. Если вы не могли дозвониться до водопроводчика, то шли к старине Исааку. Мистер Бодликотт – хотя никто не знал, есть ли у него соответствующая квалификация на проведение ремонта, – за долгие годы усвоил все о возможных поломках канализации, нагревателей воды, кранов и вдобавок различных электрических приборов. Его цены приятно отличались от цен, которые выставлял квалифицированный сантехник, а результаты работы удивляли своей эффективностью. Он был плотником, мог врезать замок, вешал картины – хотя иногда это получалось у него довольно криво – и разбирался в реликтовых пружинах старых кресел. Основным недостатком мистера Бодликотта была его неискоренимая привычка постоянно рассказывать что-то во время работы; отрицательный эффект от его болтовни усугублялся плохо подогнанными вставными челюстями. Его знания о тех, кто населял окрестности в прошлом, казались поистине бездонными. Правда, было не совсем понятно, насколько можно этим воспоминаниям доверять. Мистер Бодликотт был не тем человеком, который был готов ограничивать себя при рассказе какой-нибудь любопытной истории из прошлого. И полеты его фантазии, которые он обычно называл «потоком воспоминаний», выглядели, как правило, следующим образом:
– Вы не поверите, точно не поверите, если я расскажу вам действительно все, что знаю об этом дельце. Это точно. Понимаете, все считают, что все о нем знают, но они ошибаются. Точно ошибаются. Знаете, это все старшая сестра. Уж поверьте мне. Казалась такой приятной девочкой. А на улики как раз напала собака мясника. Она проследила ее до дома. Да. Только это был не ее собственный дом, как вы могли подумать. Ладно, могу сказать еще больше. Там еще была старая миссис Аткинс. Никто не знал, что у нее в доме хранится револьвер. Никто, кроме меня. А я узнал, когда меня вызвали починить ее верзилу. Ведь именно так называют эти высокие шкафы? Да. Так вот, верзила. Именно так. И она там была, это в свои-то семьдесят пять, и в ящике – я имею в виду ящик верзилы, который меня попросили починить – там было что-то с дверными петлями и с замком, – так вот, в ящике этого верзилы лежал револьвер. Он был завернут вместе с парой женских туфель. Третьего размера. Хотя не уверен – может быть, и второго. Из белого шелка. Для таких крошечных ножек. Она сказала, что это были свадебные туфельки ее прабабки. Может быть. Правда, кто-то говорил, что она купила их в лавке древностей, но я этого не знаю. И вместе с ними был завернут револьвер. Вот так-то. Говорят, что его привез ее сын. Из Восточной Африки. Он охотился там на слонов или что-то вроде этого. А когда вернулся, то привез с собой револьвер. И знаете, что делала эта старая дама? Она садилась у окна своей гостиной и следила за улицей. А когда люди показывались на подъездной аллее, то брала револьвер и стреляла в них, но так, чтобы не попасть. Пугала их до смерти, и они убегали. Говорила, что не хочет, чтобы беспокоили ее птичек. Не думайте, она в жизни не убила ни одной птички. Просто не хотела. А потом начались все эти истории с миссис Летерби. Ее чуть не посадили. За кражи в магазинах. Говорят, она делала все очень умно. И при этом была богаче многих…
Договариваясь с мистером Бодликоттом о починке стеклянного светового люка в потолке ванной, Таппенс размышляла, не приведет ли подобный поток воспоминаний ее и Томми к обнаружению какого-нибудь клада или секрета, скрытых в их доме, о которых они даже не подозревают.
Старина Исаак Бодликотт не стал ломаться и согласился помочь новым жильцам дома. Для него в жизни самым большим удовольствием было встречать как можно больше новых людей. Появление в доме, где никто еще не слышал его потрясающих воспоминаний и мемуаров, было для него настоящим событием. Те, кто их хорошо знал, обычно не горели желанием выслушать их еще раз. Но вот новая аудитория!.. Такие встречи были всегда приятны. Кроме того, Исаак любил демонстрировать свои многочисленные умения, которые с удовольствием использовал на благо окружающего его общества. Поэтому он охотно начал беседу:
– Счастье, что ваш муженек не порезался. Мог бы распороть себе всю физиономию.
Читать бесплатно другие книги:
