Кот в мешке Александрова Наталья

Спрятав свой страшный трофей и нож, монахиня еще раз взглянула на синьору Креди. Та казалась со стороны мирно дремлющей.

Монахиня выскользнула из кельи, покинула монастырь Святого Марка, пересекла людную площадь, залитую ярким полуденным итальянским солнцем.

Присев на скамью возле фонтана, она достала из складок коричневой рясы сложенный вдвое листок бумаги и тоненький карандашик. Развернув листок, она внимательно проглядела список и вычеркнула из него первую фамилию.

– Кофе будете? – с непонятной ненавистью крикнула девица из-за стойки.

– А? – Я очнулась от грустных мыслей и поглядела на остывшую пиццу. Зрелище было отвратительное, как будто по тарелке размазали внутренности жертвенного животного. Не понимаю, что могли древние греки увидеть в таком безобразии?

Судя по всему, кофе в этой забегаловке пахнет клопами, а на вкус напоминает удобрение для цветов.

Говорю с полным знанием дела, поскольку после скандала, разразившегося две недели назад, я впала в такое отчаяние, что решила отравиться. Нашла в сарае бутылочку, на которой было написано: «Ядовито. Беречь от детей», и посчитала, что если детям будет плохо от содержимого бутылочки, то мне тоже. Впрочем, особенно не раздумывала, потому что, как уже говорилось, была в невменяемом состоянии. Глотнула из бутылки, но вкус оказался настолько отвратительным, что меня тут же вытошнило удобрением, не причинив особого вреда, эти двое злодеев ничего не заметили.

– Нет уж, спасибо, – решительно сказала я, – мне и пиццы хватило.

– Чего тогда сидите? – агрессивно начала девица, как видно, она одурела от скуки и хотела таким образом пообщаться.

– Слушай, ну что ты вяжешься? – миролюбиво начала я, поскольку не хотелось выбираться на шумную пыльную улицу. – У тебя что – очередь стоит, все столики заняты?

– И то верно, – опомнилась девица. – Извини, что-то я сегодня не в своей тарелке. Давай я кофе сварю, поговорим хоть как люди, а то озверела здесь одна-то… Меня Милой зовут…

– А меня – Василисой, – усмехнулась я. – Можешь комментарии оставить при себе. Прекрасная, Премудрая – это не про меня. Ничего у меня нет – ни ума, ни красоты, ни денег. Времени вот свободного навалом, работу ищу…

Мила в это время колдовала у стойки и через несколько минут принесла и вправду вполне приличный кофе.

– Уйду я отсюда, – вздохнула она, – сама видишь, что творится. Денег – кот наплакал, за квартиру платить нечем…

– А у меня вообще квартиры нету, – еще тяжелее вздохнула я, – у чужих людей перебиваюсь…

Мы поглядели друг на друга с грустью во взоре, потом Милу позвали из подсобки, и она ушла, попросив меня приглядеть за помещением. А я вместо того, чтобы взять себя в руки и подумать, как жить дальше, продолжала вечер воспоминаний.

Собственно, вспоминать было нечего, все произошло буквально на днях, так что забыть я ничего не успела. Тогда я стала рисовать в памяти картину своей семейной жизни, в которой, честное слово, все было не так плохо, я чувствовала себя вполне счастливой.

Володька работал в агентстве недвижимости и зарабатывал неплохо. Тогда как раз начинался квартирный бум, и ему не нужно было бегать по старым районам, расселяя коммуналки. Он просто продавал квартиры в новых элитных домах, на них еще очередь стояла.

Свадьба вышла у нас тихая и скромная, поскольку друзей было мало, а родственников у жениха тоже не имелось никого, кроме Альбины. Зато мы съездили в Турцию, я ведь никогда не была на море. В детстве лето мы с бабушкой проводили всегда одинаково: в городе. Только на две недели отправлялись погостить в Новгородскую область к ее сестре. Потом сестра умерла, и нас больше не приглашали.

Жили мы после свадьбы то там, то здесь, пока Володька не пошел на повышение, теперь он занимался загородной недвижимостью. И однажды мы решили строить дом за городом, чтобы наши будущие дети росли на свежем воздухе. Продали мою квартиру и до поры до времени ютились в их двухкомнатной вместе с Альбиной, пока не пришлось продать и ее. Но дом к тому времени был достроен, так что Володька взял кредит, я бросила работу и полностью ушла в обустройство.

К тому времени прошло уже два года нашей семейной жизни, но о детях не могло быть и речи – в доме одни стены. Надо сказать, Альбина очень мне помогала. Не всегда мне хотелось следовать ее советам, но я утешала себя тем, что она все делает от души, старается как может. Она была слаба здоровьем, как заявила мне сразу же при первой встрече, так что даже не доработала до пенсии.

Я потому вспоминаю все так подробно, что никак не могу понять, что я сделала в своей жизни не так, что упустила и когда было еще не поздно бить тревогу? Отвечу самой себе честно: не знаю.

Время шло, жилище наше понемногу приобретало приличный вид, и если интерьер дома контролировала Альбина, то садом она совершенно не интересовалась. В сад я никого не пускала, это было мое и только мое царство. Я перечитала кучу журналов и книг по садоводству и ландшафтному дизайну, вручную перелопатила гору земли, рыскала по городу в поисках семян и саженцев. Я вставала к рассаде ночью, как к маленькому ребенку, чтобы укрыть от наступающих холодов. Каждую плиточку на дорожках я обтерла своими руками, каждый листик на кустах я погладила, с каждым цветком поговорила. Надо сказать, что растения платили сторицей. Они благодарно тянулись ко мне, цветы раскрывались при моем появлении. Господи, как же я их любила! Неужели сильней, чем мужа, как бросила мне в сердцах Альбина, когда мы скандалили первый и единственный раз в жизни?

Но это неправда, просто Володька сам отстранился от меня. Он вообще мало бывал дома, мотивируя это тем, что очень много работы. Зато привозил гостей по выходным. Все начинали бурно восхищаться еще у ворот, особенно летом, когда буйно расцветали розы. Дорожка вилась среди благоухающих кустов к каменной лестнице, которая, в свою очередь, заканчивалась широкой солнечной террасой, по углам которой были расставлены каменные вазоны с пунцовой геранью. У не слишком речистых гостей запас восторгов иссякал еще в холле – крупные, нарочно выщербленные плиты, деревянная лестница с резными перилами и бронзовые светильники на стенах, в которые так и хотелось воткнуть факел, а не электрическую лампочку.

Тут я заметила, что в кофейную гущу на дне чашки капнула слеза. Некоторые скажут – глупо и недостойно жалеть о вещах и цветочках, когда жизнь рухнула. Может, и верно, но в тот дом я вложила ощутимую часть своей души, а сад без меня просто погибнет.

Годы шли, жизнь в нашем доме текла безоблачно. Мы никогда не ссорились – муж мало бывал дома, я много работала, Альбина ко мне не цеплялась. В город я выезжала редко – незачем было. Разговоры о детях муж не поддерживал, я тоже со временем перестала их заводить. Мне вполне хватало цветов, да еще иногда нападали сомнения: если родители бросили меня в младенчестве, вдруг я унаследовала их гены и не смогу полюбить родившегося ребенка? Зачем тогда делать несчастным крошечное невинное существо?

Все же иногда приходилось выезжать в город – в парикмахерскую, пройтись по магазинам, поскольку я должна была посещать с мужем некоторые мероприятия, так уж было заведено у них в фирме. Володька к тому времени выбился в заместители начальника фирмы, он вообще преуспевал. И я, идиотка, еще ставила себе это в заслугу – дескать, я хорошая жена, создала мужу крепкие тылы, он может ни о чем не беспокоиться, не отвлекаться на хозяйство, заботы об Альбине и целеустремленно делать карьеру.

Водитель нажал на тормоза, и старенький, видавший виды джип затормозил, едва не встав на дыбы, как почувствовавшая удила норовистая лошадь. Женщина, которая стояла на обочине с поднятой рукой, подошла, приветливо улыбаясь.

Значит, это ему не почудилось! Здесь, в африканской глуши, в двадцати милях от ближайшего человеческого жилья и в тысяче километров от международного аэропорта Найроби, «голосует» белая женщина!

Женщина была средних лет, высокая и худощавая. Она была одета в пропыленный костюм цвета хаки и пробковый шлем. За спиной у нее был небольшой рюкзак, в руке – чемоданчик вроде докторского.

– Здравствуйте, мэм! – проговорил мужчина, щуря глубоко посаженные, выцветшие от африканского солнца серые глаза. – Простите за любопытство – как вы здесь оказались?

– Меня подвез досюда на своей повозке один темнокожий джентльмен, – ответила дама, – но дальше наши пути разошлись: ему нужно было в поселок Муранга, а я добираюсь до Нгасуми…

– Нгасуми? – переспросил водитель, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Я как раз еду в Нгасуми. Садитесь, мэм.

– Я всегда знала, что все устраивается наилучшим образом! – щебетала дама, забираясь на переднее сиденье джипа. – Я очень верю в судьбу! Видите, как все удачно сложилось? Вы едете именно туда, куда мне нужно!

– Вам очень повезло, мэм! – проворчал мужчина, косясь на странную пассажирку. – В этом месте иногда за несколько дней не проезжает ни одна машина!

– Да, вы правы, – продолжала женщина, запихивая рюкзак под сиденье, – я очень везучий человек!

– А по ночам здесь шляются львы и, что гораздо опаснее, гиены… – продолжал мужчина, выжимая сцепление. – А скажите, мэм… если это, конечно, не секрет… Зачем вам нужно в Нгасуми?

– Вообще-то, я врач, работаю на крупный благотворительный фонд, – ответила женщина, по-прежнему широко улыбаясь. – Но, кроме того, я хочу найти там одного человека…

– Кого именно? – поинтересовался водитель, объезжая колдобину. – Я в Нгасуми знаю всех…

– Мне нужен некто Питер Лански, – дама поправила шлем, посмотревшись в зеркало заднего вида.

– Опа! – крякнул мужчина, ударив по тормозам. – Ну и дела, мэм! А для чего вам нужен Пит Лански?

– У меня для него маленькая посылка, – отозвалась дама. – А что – вы его знаете?

– Еще бы мне его не знать! – хмыкнул водитель. – Я каждое утро вижу его помятую рожу в зеркале, когда бреюсь! Питер Лански, мэм, это как раз я и есть!

– О! – Дама всплеснула руками и счастливо засмеялась. – Недаром я всегда верила в судьбу! Надо же, как отлично все сложилось – именно тот человек, который мне нужен, встречается мне на дороге!

– Да уж, мэм, вы и вправду везучая! А раз уж мы встретились, скажите – что это за посылка и от кого она? Честно говоря, я ни от кого не жду никаких посылок!

– Бывает, что человек не ждет, а судьба делает за его спиной свое дело! – проговорила дама нравоучительным тоном. – Посылка вам от некоего доктора Гринвуда из Кейптауна…

– Первый раз о таком слышу! – Питер недоуменно пожал плечами.

– Не знаю, не знаю… может быть, он ваш родственник или знакомый ваших родителей…

– А что за посылка-то? – продолжал расспрашивать заинтригованный мужчина.

– Сейчас я найду ее… – Дама наклонилась, раскрыла свой неказистый чемоданчик и достала из него какой-то небольшой предмет.

Питер Лански поставил машину на ручной тормоз и всем корпусом развернулся к пассажирке.

– Вот она, эта посылка! – Женщина подняла руку, в которой была зажата старинная золотая заколка с длинным острием.

– Что за черт? – удивленно протянул Лански. – Это явно какая-то дамская побрякушка, на что она мне? И что – никакого письма этот ваш доктор Гринвуд не приложил? Никак не объяснил, зачем посылает мне эту штуковину?

– Нет, никакого письма, – подтвердила женщина и вдруг сильным, уверенным ударом вонзила острие заколки в грудь Питера, чуть ниже его левой ключицы.

Питер Лански широко открыл рот, чтобы вдохнуть сухой и горячий африканский воздух, но не смог этого сделать. Ему показалось, что солнце сожгло весь воздух в Кении своими безжалостными лучами, и вокруг – безвоздушное пространство. На него навалилась страшная, неумолимая, гнетущая тяжесть, как будто гора Килиманджаро всем своим весом придавила его к земле. Питер откинулся на раскаленное сиденье джипа, и его угасающие глаза уставились в небо, где медленными сужающимися кругами парил огромный гриф.

Последней мыслью, которая промелькнула в его угасающем сознании, было – что он так и не расплатился до конца за магазинчик, который несколько лет назад купил в рассрочку.

Жизнерадостная дама, дождавшись, пока ее доверчивый спутник перестал подавать признаки жизни, прикоснулась к его шее, чтобы констатировать смерть. Затем она достала из своего чемоданчика два предмета – складной нож с перламутровой ручкой и маленькую коробочку из черного бархата. Выщелкнув короткое квадратное лезвие, она умело и аккуратно отрезала у трупа первую фалангу мизинца. Открыв бархатный футляр, дама достала оттуда странную красную звездочку с портретом кудрявого ребенка. Положив в освободившийся футляр палец мертвеца, звездочку она аккуратно приколола к отвороту куртки покойного мистера Лански.

Завершив эту странную, лишенную на первый взгляд всякого смысла операцию, женщина выбралась из джипа, прихватив свои вещи, и бодро зашагала по пыльной африканской дороге. Вернувшись на то место, где ее, на свою беду, подсадил Питер Лански, она свернула с дороги и пошла по узкой тропе, едва заметной среди сухой травы. Пройдя по ней метров двести и обогнув невысокий холм, женщина увидела джип. Бросив вещи на заднее сиденье, она села на водительское место и завела мотор. Однако прежде, чем тронуться с места, достала из кармана своей куртки сложенный вдвое листок и тонкий, аккуратно заточенный карандаш.

На этом листке в столбик было выписано несколько имен и адресов. Одно имя из списка уже было зачеркнуто, и женщина, положив листок на приборную доску, вычеркнула второе – имя Питера Лански.

Сам же Питер, точнее, его медленно остывающий труп, неподвижно сидел за рулем джипа. Гриф, который кружил над ним, начал медленно опускаться, и к нему присоединились еще два.

– Сегодня мне нужно больше круассанов, – проговорила мадам Селье, поправляя шляпку. – К господину Полю приехал племянник из Нанта со своей девушкой. Очень милый молодой человек, но эта особа… знаете, из современных! Ходит по дому в бикини, курит в гостиной, всюду разбрасывает окурки…

– Что вы говорите! – Мадам Маню, хозяйка булочной, пристально оглядывала витрину, выбирая самые пышные булочки. – Что поделаешь, времена меняются… как ваша камелия?

– Спасибо, то удобрение, что вы мне дали, делает просто чудеса… но вот дамасская роза никак не соберется расцвести! У всех соседей расцвела, а у меня – ни в какую! А эта особа, которую привез племянник господина Поля, совершенно не интересуется цветами! Представляете – абсолютно не интересуется!

– Не может быть! – Мадам Маню округлила глаза. – Добавить шоколадных бриошей?

– Нет, пожалуй… Но она хоть молодая, что с нее возьмешь, а этот господин с виллы «Ротонда»… пожилой человек, но такой странный! Смотрите-ка, к нему опять пожаловали гости!

К железным воротам виллы «Ротонда» подъехала маленькая бирюзовая машина – новенький «Пежо». Камера над воротами повернулась, ворота негромко загудели и разъехались. Бирюзовый автомобиль въехал на подъездную аллею, развернулся и остановился перед террасой. К нему подошли двое охранников.

Дверца «Пежо» распахнулась, и на гравий дорожки выскочила худощавая подтянутая брюнетка лет сорока. Один из охранников шагнул к ней, протянул руки… Брюнетка обожгла его взглядом, узкие губы презрительно скривились.

– Убери руки! – прошипела она сквозь зубы.

Охранник невольно попятился.

– Вы знаете правила, мадам! – проговорил он обиженным тоном. – Не я их выдумал. Дон Александр…

– С доном Александром мы как-нибудь сами разберемся! – отрезала брюнетка и зашагала к дому.

Хозяин сидел на самом краю террасы, не сводя глаз с моря. На столике перед ним стоял неизменный стакан сока. Белоснежная собака, лежавшая у его ног, забеспокоилась, подняла голову. Старик повернулся, увидел приближающуюся женщину, и его бледные губы шевельнулись в подобии улыбки.

– Здравствуй, Инга! – проговорил он хриплым, срывающимся голосом, и вдруг закашлялся.

– Здравствуй, Алекс! – ответила женщина, вглядываясь в лицо старика.

– Что – плохо выгляжу? – спросил тот, справившись с кашлем.

– Ты – сильный человек, – ответила брюнетка уклончиво. – Ты справишься…

В действительности внешний вид старика ее очень беспокоил. За те две или три недели, что они не встречались, Алекс очень сдал. Кажется, за это время он постарел лет на двадцать. Кожа на шее и щеках висела сухими складками, узкие губы приобрели синюшный оттенок, широкие плечи безвольно поникли. Только в глубоко посаженных глазах цвета облачного осеннего неба все еще таилась сила – та сила, благодаря которой он стал тем, кем стал. Та сила, которую чувствовали в нем и мужчины, и женщины. Та сила, которая даже сейчас заставила чаще забиться сердце темноволосой гостьи.

– Ты – сильный человек… – повторила она.

– Был, – отозвался дон Александр с грустной иронией. – Когда-то был. Теперь от меня прежнего осталась только тень. Только никому об этом не говори! – Он поднес палец к губам и усмехнулся. – Никому не говори, а то вся моя шайка выйдет из повиновения!

– Незачем сдаваться прежде времени! – оборвала его брюнетка. – Игра еще не закончена!

– А я и не думаю сдаваться! – Старик выпрямился, расправил плечи, глаза его сверкнули прежним блеском, блеском закаленной стали. – Когда я сдавался без боя?

– Вот это – другое дело! – оживилась женщина. – Узнаю тебя прежнего! Но скажи – ведь ты вызвал меня не для того, чтобы жаловаться и вспоминать прошедшее?

– Разумеется! – проскрипел старик. – Я вызвал тебя, потому что только тебе полностью доверяю.

Глаза женщины радостно блеснули: он верит ей! Она ему нужна!

Правда, она знала его давно и близко, и она знала, как он умеет манипулировать людьми, то приближая их, то удаляя. Так что его слова никогда нельзя принимать за чистую монету…

– Ты знаешь, какие у меня проблемы…

Женщина молча кивнула.

– Я поручил Агату решить их, найти нужного человека и доставить его сюда. Казалось бы – не так уж сложно… тем более что вся информация была в его руках. Но он явно не справляется…

Женщина сжала узкие губы, чтобы не показать свою радость: она всегда ненавидела Агата, этого мелкого интригана, который сумел втереться в доверие к боссу…

– Кто-то идет по тому же следу, что Агат, – продолжал старик. – Кто-то убивает людей по моему списку. Когда убили одного человека – это могло быть простым совпадением, но когда то же самое случилось и со вторым… ты знаешь, я не верю в случайности. И никогда не верил. За всякой случайностью стоят чьи-то интересы.

– У кого, кроме Агата, мог оказаться список?

– Ни у кого, – уверенно отозвался старик. – Он не мог попасть за пределы этого дома…

– Но если список не мог попасть ни к кому, кроме Агата, это значит…

– Не может быть, – губы старика скривились, как будто сок в его стакане оказался прокисшим. – Не может быть!

– Ты так веришь этому выскочке? – ревниво спросила женщина.

– Я никому не верю! – отмахнулся дон Александр. – Может быть, только тебе. Но Агат не так глуп, чтобы убивать людей по этому списку. Ведь он сам его подготовил и прекрасно понимает, что будет первым подозреваемым…

Послышались легкие шаги, и на террасе показалась миловидная горничная в кружевном переднике поверх короткого темного платья и в кокетливой крахмальной наколке. Приблизившись к старику, она заботливо поправила клетчатый плед у него на коленях, поставила перед ним чистый стакан.

– Ты сказал, что список не мог попасть за пределы дома… – задумчиво проговорила брюнетка, провожая горничную пристальным взглядом.

– Ты думаешь… – старик поднял брови. – Малышка так мила, так исполнительна… впрочем, ты права – верить нельзя никому. Я скажу Люку, чтобы занялся ею… но, собственно, я вызвал тебя не для того, чтобы решать кадровые вопросы.

Он выпрямился, глаза стали еще холоднее.

Женщина почувствовала, что возникшая на какое-то мгновение в его голосе и взгляде теплота была только способом взять ее в руки. Его обычный метод – приближать и удалять. Метод кнута и пряника. Но она знала его много лет, знала его методы управления людьми – и, несмотря ни на что, была ему предана как собака. Как эта белоснежная собака, которая лежит, свернувшись, у его ног.

Разница между ними была только в том, что собаку он никогда не прогонял.

– Я слушаю! – проговорила она, не сводя глаз со своего повелителя.

– Как бы то ни было, Агат не справляется, а для меня это, как ты знаешь, вопрос жизни и смерти. Так что я хочу, чтобы ты… помогла ему.

– Помогла? – удивленно переспросила женщина.

– Разумеется, он не должен об этом знать.

– Разумеется!

– Подойди ко мне ближе, – приказал старик.

Брюнетка послушно приблизилась, наклонилась к нему. Он зашептал в самое ее ухо.

– Запомнила? – осведомился под конец.

– Разумеется! – ответила она, выпрямляясь. – Вот еще что. На всякий случай запиши для меня адреса для связи в России.

Старик удивленно поднял брови, но женщина уверенно встретила его взгляд, и он прочел в ее глазах безмолвное послание. Сдержанно кивнув, вырвал листок из блокнота, написал на нем несколько слов.

Женщина прочла их, щелкнула зажигалкой и поднесла листок к пламени. Листок вспыхнул, почернел. Опустив его в пепельницу, Инга сдержанно кивнула старику и покинула террасу.

В ту же минуту на террасе снова появилась горничная. Она снова подошла к хозяину, поправила подушку, взяла пепельницу и скрылась во внутренних покоях.

На этот раз взгляд, которым проводил ее старик, не был безразличным.

Войдя на кухню, горничная закрыла за собой дверь, поставила пепельницу на стол, достала пузырек с пульверизатором и несколько раз брызнула на обугленный листок.

На черном фоне проступили серебристые буквы.

Горничная достала мобильник, но прежде чем сфотографировать записку, прочла ее.

На листке было написано:

«Спокойной ночи, и спасибо за службу».

Девушка отшатнулась, как от удара.

В ту же секунду из-за огромного холодильника выскользнула высокая гибкая фигура.

– Прочитала? – спросила Инга и ударила горничную ребром ладони по шее.

Дел у меня никаких нет, я все сижу и сижу в этом кафе, вспоминая свою неудачную семейную жизнь.

Беда, как это обычно бывает, пришла неожиданно. Опущу тут всякие набившие оскомину слова типа, что ничто не предвещало неприятностей, что ни одна тучка до этого не набегала на безмятежный небосклон нашего семейного счастья и что все счастливые семьи похожи друг на друга, и так далее…

Примерно две недели назад, в мае – ну да, две недели и три дня, в конце мая, тогда как раз отцветали голландские махровые тюльпаны – праздновали день рождения Володькиного агентства. Праздновали с помпой, какая-то там была круглая дата. Веселились от души, ничего не могу сказать, шампанским налились под завязку. Я тоже отпустила тормоза – Володька сказал, что домой нас отвезут, так что можно расслабиться. Не то чтобы я люблю выпить, но в тот раз – чудная погода, белые ночи, запах сирени и все такое…

Я не из тех жен, которые на корпоративных вечеринках и праздниках держатся возле мужа как приклеенные, таскаются за ним всюду, как коза на веревочке, не дают ни мужчинам неприличный анекдот рассказать, ни дамам комплимент отпустить. И за столом обязательно садятся рядом, дергают за локоть и прикрывают рукой рюмку, если им кажется, что благоверный слишком много пьет. Володька выпить не дурак, но меру свою всегда знал, уж тут я врать не буду.

Поэтому я дала ему полную свободу, а сама спокойно отдыхала на открытой террасе ресторана. В голове слегка шумело, я лениво размышляла, что бокал вина, который я держала в руке, будет явно лишним. Пьяные голоса шумели вдалеке, визжали дамы, хохотали мужчины, играла музыка – все было как обычно.

Я выбрала самый темный уголок террасы, чтобы отдохнуть. Однако меня все же заметили, потому что вкрадчивый мужской голос сказал: «Вы позволите?» – и кто-то облокотился рядом на балюстраду. Я узнала Олега Ивановича – несколько месяцев назад пришел к ним на работу один такой тип – лет сорока, довольно интересный, вроде бы он у Володьки в подчинении, но точно я не знала.

– Чудная ночь! – начал он дежурный разговор, и я слегка поморщилась, отвернувшись.

– Что такая красивая женщина делает одна в темноте? – сделал он вторую попытку.

Молчать дальше было неприлично, и я рассмеялась.

– Не хотите прогуляться по саду? – предложил он.

Ресторан на Аптекарском проспекте занимал аккуратный особнячок в глубине двора. В свое время люди, купившие здание, снесли все ненужные постройки – гаражи и старые дровяные сараи – и разбили на их месте милый садик, с клумбами, фонтанчиком, красивыми коваными фонарями и тремя скамейками, прятавшимися в густых кустах сирени и жасмина. Сейчас ввиду белых ночей фонари не горели, и жемчужные сумерки разбавлялись причудливым светом китайских бумажных фонариков, развешанных вдоль ограды.

Я поглядела на Олега Ивановича – не растрепанный, глаза не слишком блестят, о том, что выпил, говорит только расстегнутая верхняя пуговка на рубашке да ослабленный галстук – и решила, что с таким приличным человеком не будет никаких неприятностей, а мне полезно прогуляться на свежем ночном ветерке: может, хмель пройдет. Я поставила недопитый бокал на каменное ограждение, Олег Иванович сложил руку кренделем, и мы пошли, чинно и не спеша. Не хватало только веера в другой руке, чтобы томно им обмахиваться!

Мой спутник молол какую-то чушь, я вежливо смеялась в нужных местах и немного ослабила контроль. Между тем мы подошли к самой дальней скамейке, уютно спрятавшейся в кустиках, и я села по приглашению своего спутника.

И тут началось. Как только Олег Иванович утвердил свое весьма упитанное тело на скамейке, он разительно переменился. Исчезла приветливая улыбка и вкрадчивый голос, видимо, он решил не тратить зря времени и, рывком притянув меня к себе, стал шарить жадными руками по груди.

В первый момент я замешкалась, потому что просто обалдела от удивления. Уж слишком внезапно начал он свои действия. Ничто не предвещало… и так далее.

В следующую секунду я попыталась отодвинуться, но скамеечка была маленькая, там и двоим-то едва усидеть, куда уж тут двигаться! Он навалился на меня всем телом и дышал в лицо жарким перегаром. И вообще, был весь красный, всклокоченный, я слишком поздно поняла, что мой спутник здорово пьян.

– Послушайте, – бормотала я, – простите, но…

Он молча впился мне в губы. Держу пари, он вовсе не хотел меня целовать, просто требовалось заткнуть мне рот. Руки все так же нетерпеливо теребили застежку у меня на груди.

Это платье я купила совсем недавно, долго мерила, сомневаясь, уж очень открытый вырез, но девушка из бутика сказала, что к платью есть коротенькое кружевное фигаро. Я прикинула – и согласилась, фигаро удачно прикрывало вырез. Не то чтобы мне нужно было что-то маскировать, однако так я чувствовала себя более уверенно. Альбина без устали внушала мне, что замужнюю женщину украшает скромность, что я ведь не актриса и не топ-модель, а всего лишь жена заместителя директора фирмы, незачем выглядеть вызывающе и выставлять себя напоказ.

Я не стала бы слушать свою свекровь, если бы ее наставления не совпадали с моим собственным настроением, в тот момент я вполне искренне признавала ее правоту. Застежки у фигаро не полагается, и я скрепила его у горла ажурной золотой заколкой.

Олег Иванович потянул тонкую ткань, что-то лопнуло, и фигаро слетело с плеч. Этот монстр издал утробный рык и запустил руки за вырез, больно прижав грудь. Я дернулась и почувствовала, что он укусил меня в губу. Тогда в полном отчаянии я схватила его за волосы и дернула назад что было сил. Он охнул и отпустил наконец мой рот, который наполнился чем-то соленым, наверняка этот подонок прокусил губу до крови. Точно, вот она ранка, да еще и губа теперь распухнет.

Осознав сей факт, а особенно то, как я буду объясняться с мужем, я страшно рассердилась и залепила Олегу Скотиновичу ощутительную пощечину.

– Вы что – совсем рехнулись? – накинулась я на него. – Если перепили, так суньте голову в фонтанчик, остудите пыл.

– С-сука… – прошипел он, схватившись за щеку, – чем ты меня зацепила?

Кольцом. Кольцом с бриллиантом, который подарил мне муж на нашу пятую годовщину свадьбы.

– Сами виноваты, – ворчливо сказала я, – нечего было набрасываться. Я вам повода не давала, подумаешь – по садику прошлись!

Я натянула на плечи злосчастное фигаро и почувствовала себя увереннее. Но тут выяснилось, что потерялась золотая заколка. Я очень расстроилась – заколку дала мне Альбина, и думать нечего вернуться без нее! Я пошарила по скамейке, но, очевидно, безделушка провалилась вниз. Под скамейкой был песок, так что я опустилась на колени и принялась водить по нему ладонью. Проклятые фонари не горели, и в полутьме ничего не было видно. Мой неудачливый соблазнитель отнял от щеки руку, увидел на ней кровь и тут же прижал обратно.

– У вас нет зажигалки? – спросила я. – Я потеряла ценную вещь..

– Нет у меня ничего! – грубо ответил он, вставая, хотя я прекрасно видела, как он курил в начале вечера. – Так тебе и надо, строишь из себя недотрогу, придуриваешься, цену набиваешь…

– Что значит – цену набиваешь? – возмутилась я. – Я вообще-то замужем и мужу своему изменять не собираюсь! Тем более с таким уродом, как вы! И не смейте мне «тыкать»!

– Замужем? – Он издевательски расхохотался: – Ну-ну… Ты дурочку-то не валяй, все знают, что муженек твой живет с Ольгой Петровной!

– Что вы несете? – возмутилась я. – Вы это со злости, что вам ничего не обломилось!

– Ой-ей-ей! – Он замахал руками. – Да нужна ты мне была сто лет! Они уже больше года трахаются, квартира специально снята на Комендантском, и он, муженек твой, жук этакий, еще за счет фирмы ее оплачивает! Умеют же некоторые люди устраиваться! И деньги есть, и любовница красотка, и жена на все сквозь пальцы смотрит!

Так я узнала, что муж мне изменяет – сидя на корточках, шаря в грязном песке, с распухшей губой и в порванном платье. Очевидно, на лице моем все отразилось так четко, что даже урод Олег Иванович понял. Во всяком случае, он сбавил тон.

– Ты это… я не вру, – забормотал он, – все про них знают, они уж и не скрываются. И в Москву в главный офис они всегда вместе ездят, и на семинар в Репино…

Все было: и семинары в Репино, и частые командировки, и мастер-класс в Анталье, и даже какая-то выставка в Париже. Ольга Петровна! Эта наглая молодая девица, да еще недавно ее звали просто Ольгой! Мы с ней прекрасно знакомы, встречались на вечеринках, она даже приезжала к нам домой пару раз, когда муж болел и нужно было срочно доставить какие-то бумаги. А может, это был предлог? Ольга Петровна! Значит, за то время, что мы не виделись, ее повысили в должности, наверняка мой благоверный посодействовал!

Мне она не нравилась – худая, коротко стриженная, нос длинноват, а губы слишком полные, наверняка гель вкачала. Одевается, правда, неплохо. А ему, значит, нравилась…

– Уйдите, – проговорила я одними губами, – уйдите от меня немедленно.

Подонок не заставил себя ждать и тут же удалился, втянув голову в плечи.

Я пришла в себя от сильной боли – найденная золотая заколка впилась в палец. Действуя на автопилоте, я поднялась, почистила платье, пригладила волосы и отправилась на розыски мужа.

Если бы я увидела их вдвоем – честное слово, дело могло кончиться плохо. Я просто не смогла бы удержаться, высказала бы Володьке все прямо там, при всех, устроила истерику – в общем, достойно завершила бы вечеринку. Однако муж был в компании сослуживцев. Они лениво гоняли шары в бильярдной и пили виски.

Он оглянулся на меня недовольно – как посмела помешать чисто мужскому времяпрепровождению? Однако сразу понял, что я не в себе, и ничего не сказал.

– Домой, – проговорила я одними губами, – немедленно домой!

Держу пари, что и тогда у него в голове ничего не сверкнуло, паршивец был настолько уверен в себе, а точнее – в моей несокрушимой глупости, что жил себе преспокойненько с двумя женщинами, ничего не опасаясь.

– У тебя голова болит? – спросил он. – Лишнего, что ли, выпила?

В машине я сдерживалась из последних сил. Я кусала губы и до боли сжимала кулаки, громко кашляла, чтобы не скрипеть зубами, и дышала глубоко, пытаясь хоть немного успокоиться. Не знаю уж, что помогло, но из машины я вышла самостоятельно и даже нашла в себе силы поблагодарить водителя.

Дом встретил нас темной тишиной, только зажегся фонарь у входной двери. Я прошла через холл и зажгла все светильники, чтобы видеть лицо своего муженька во время разговора.

– Скажи мне, дорогой, – протянула я внешне спокойно, – а кто такая Ольга Петровна?

Хоть Олег Иванович и оказался полным подонком, я поверила ему сразу же, очевидно, давно уже подозрения витали в воздухе. Но если бы у меня оставались хоть какие-то сомнения, то в данный момент они развеялись в прах.

При упоминании имени любовницы глаза у Володьки вспыхнули желтым кошачьим огнем и заметались по лицу. Только на одно мимолетное мгновение, он тут же взял себя в руки, но мне этого было вполне достаточно. Я осознала, что жизнь моя напоминает курьерский поезд, с огромной скоростью несущийся в тупик, который заканчивается бездонной пропастью.

– Ну что ты завела тут разговоры… – недовольно заворчал Володька, – поздно уже, я устал… завтра побеседуем…

Я тут же шагнула к лестнице и встала на нижней ступеньке с самым решительным видом, чтобы он не улизнул наверх.

Муженек опомнился, пожал плечами и сказал равнодушно-фальшивым голосом:

– Странные ты задаешь вопросы. Ты и сама прекрасно знаешь, кто такая Ольга Петровна, она бывала в нашем доме…

– А где еще она бывала? – не в силах сдерживаться, закричала я. – Где она бывает давно и слишком часто? В твоей постели?

– Кто тебе наболтал такую ерунду? – праведно возмутился он. – Ленка-секретарша? Или Антонина из бухгалтерии? Они все врут, Ольге завидуют! Завтра же обеих уволю!

– Не надо напрягаться, – на меня внезапно навалилась нечеловеческая усталость. – Я ведь все знаю – и про Репино, и про Париж, и про Анталью…

– Мармарис, – машинально поправил он и тут же понял, что попался.

Мне было безумно стыдно. Я вспоминала какие-то недоговорки и намеки, которым не придавала значения при общении с сослуживцами мужа. Эта Ольга появилась у них в фирме года полтора назад, а если они уже год… Как раз тогда дамы начали при встрече со мной делать большие глаза, а я, кретинка, ничего не замечала… Разумеется, они думали, что я в курсе, просто мне все равно или не вижу ничего неприличного в жизни втроем. Ведь я эту стерву еще и кофе поила! Печеньем откармливала, чтоб ей подавиться!

– Ну, детка, – благоверный решил сменить тактику, – ну не надо принимать все так близко к сердцу, – ну с кем не бывает случайно… Ну прости меня…

– Простить? – заорала я. – Да ты с ума сошел! Ты с этой… живешь целый год, обманываешь меня почем зря, а теперь мило улыбаешься и говоришь, что это получилось случайно! Да за кого ты меня держишь?

«За полную дуру, – тут же прочитала я в его глазах, – так ты такая и есть…»

Я шагнула к нему, чтобы вцепиться в лысоватую шевелюру, чтобы расцарапать наглые лживые глаза.

– Что случилось? – остановил меня голос Альбины. – Отчего вы так кричите в три часа ночи?

Вот и она собственной персоной возникла наверху лестницы в длинном шелковом халате и кружевном чепце. Прямо как графиня в «Пиковой даме»!

Я не шучу. Она утверждала, что плохо спит по ночам от духоты, а если открыть окно, то голова мерзнет и тогда воспаляется лицевой нерв. Я понятия не имела, что у человека имеется такой нерв, но у Альбины был целый букет непонятных болезней, на двух руках пальцев не хватит пересчитывать.

– Мы тебя разбудили? – встрепенулся Володька. – Вот видишь, что ты наделала, – с упреком обратился он ко мне, – ты же знаешь, что она теперь не сможет заснуть до утра.

«Да мне плевать!» – собралась я заорать, но опомнилась.

– Альбина, идите к себе, – как могла спокойней сказала я, – у нас важный разговор с мужем.

Как бы не так! Глаза у нее странно блеснули, она бодрым шагом почти вприпрыжку спустилась с лестницы и подошла к Володьке вплотную. Мне видно было, как они перемигнулись.

– Сын! – сказала она патетическим голосом. – Я вижу, что это случилось! Жизнь расставила все по своим местам, и наш долг выяснить все до конца. Не нужно прятать голову в песок и слепо верить, что все может остаться в прежнем состоянии! Я твердо верю, что разбитую чашку не склеить!

Я оторопела – о чем это она говорит? Засыпает меня словами, чтобы я увязла в них, как в зыбучем песке?

– Оставьте нас одних! – крикнула я. – Это наше личное дело! Мы сами разберемся!

– Я не могу! – Она повернулась ко мне, и глаза скорбно мигали из-под допотопного чепца. – Я не могу не вмешаться. Я должна помочь своему сыну.

Мне захотелось наброситься на нее с кулаками, потом затопать ногами, заорать что-нибудь несусветное, разбить светильник, сокрушить лестничные перила…

И пока я пыталась взять себя в руки, Альбина начала свою речь.

– Это даже хорошо, что ты все узнала от постороннего человека, – говорила она быстро-быстро, чтобы я не успела ее прервать. – Постороннему человеку все равно, он высказал тебе все, не утруждая себя жалостью. Жалость унижает! Мы же близкие люди, нам было трудно начать этот разговор, мы слишком привязаны к тебе…