Morpho menelaus Мамонова Виктория

было время, когда всё био- только и было,

что глупым планктоном в чреве огромном;

а после мы стали, как деревья, взрослыми;

на случай: если и филопрорывы наскучат —

мы причалим к берегам синими лучниками.

Как синими? А с каким у тебя еще цветом ассоциируются легкость, изменчивость и подвижность состояний?! Нам ведь так хочется жить во всех реальных и потенциальных, параллельных и пересекающихся мирах.

7

и какая уж тут жизнь взаймы?! свою бы донести

в душе, сердце, чреве, в стихах и в лет кружении

до тебя, твоих уединенных рассуждений вслух:

пробуждение – голос глухого, уходящий в космос,

минуя чьи-то чужие уши… невидимка, летун,

говорящий морем и испаряющийся еще до суши;

суть голос, не знающий своего тела, голос предела,

голос души всех душ, не ведающий звуковых туш

и отвлечений, несовместимых с предназначением;

голос без слуха, которому свыше дано не слушать,

но слышать, что прерогатива вовсе не уха, а духа.

8

сохранение и изменение —

закон природы, сохранение

– закон рода, изменение —

закон породы, от рода до по

роды – схватки и обмороки:

преддверие надежды и пути.

Каштаны – к поздним плодам, а не к осени. От осени пусть останутся только крик красок и длинные тени. В поздних плодах особенно поражает истошность и собранность жизненного рывка. Поэтому все это красочное многоцветье – сочный выстрел после долгого созревания.

Предвосхищение

у меня ощущение глубокой весны

весны вовсю

но северный город так не считает

у меня с ним отношения

как со старым любовником

который все понимает

с полу- без слов с первородных основ

и все-таки разрешает

быть кем угодно когда пожелаю

да хоть собой

вот поэтому я и усердствую жадно

«Физика взорвавшихся звезд …»

Физика взорвавшихся звезд:

Ткань человеческих свойств.

Выпрямление в полный рост:

Послание жизни – зов и мост.

Ритм пульса – купола на новь

И преследующий порт-погост.

В зиянии хаоса: и сор, и сорт

Топологически кочующих зон.

Расширение: сон эонов-монад,

Сжатие: теряющий форму сад.

Судьбы человеческих свойств:

Метаморфоза природы звезд.

«Каждая новая жизнь, как страница на латыни …»

Каждая новая жизнь, как страница на латыни:

Читаема и переводима с трудом; хотя потом —

Напрочь забыта. Но остаются чуткости нити,

Проступающие на смытой странице лицами.

Точно памяти не обойтись без литер касаний,

Выстраивающих ежесекундно ее башню небес,

Наполняющих судьбы своим повествованием:

Пустотами, спиралями и знаковыходами в лес.

«Я летела, отдавшись потоку ветра …»

Я летела, отдавшись потоку ветра,

Для меры восприятия незаметной,

Отдаляясь, сближаясь с током света,

Отпуская по водам свои лета: хлеб

Памяти – фрагменты суть кинолента

С заранее закрученным сюжетом, пере

кроенным и перешитым многажды,

В поисках смысла и логики, может

Быть первичнее осуществления —

Разновекторный танец творения,

В котором произвольное движение

Еще наполнено и дышит веянием.

Сад Рёандзи

Кто часто погружается в тот сад,

                                                      в нем видит не песок, не гравий,

а тихий шелест и морскую рябь:

                                                      знакомый уху музыкальный лад;

тот различит созвездий острова,

                                                      улавливая их короткое дыхание;

в хорах четырнадцати молчаний

                                                      услышит он пятнадцатое рядом:

то, что умеет с сердцем говорить.

Вот так и я незримо буду плыть,

                                                      на расстоянии и течения меняя,

чтобы когда-нибудь себя открыть

                                                      любимому и любящему взгляду.

«источник свидетельствования – не скрижали …»

источник свидетельствования – не скрижали,

а тайна возникновения и увядания,

роста и шелеста листвы,

перехода на ты,

доверия;

мой ангел,

одухотворяющий пребывание, а не таяние

сил под образами, прозрел – сверх стрел —

что сердцу полета в опереньи нет прока;

изображение – облаченный в символ удел

отлученных;

при-частие прежде срока: слово, рожденное

как предварение любого рождения,

порыв в цвет и становление,

развивает в речи

жизнь.

«В дыхании утра растут минуты …»

В дыхании утра растут минуты

и колосятся в радостной вести

строчками притч в Книге песен.

Голосист и весел северный ветер,

резвится лихо в сапфире листьев

светотенью их трепетных кистей.

И близко в волнении моря травы,

скользящей меж пальцев, лаская,

нежность ширится, как небо мая.

В пастели рассвета цветут глаза

и пахнут вдохновенной встречей,

переливаясь синецветной речью.

«когда я слышу тебя в песне поля …»

когда я слышу тебя в песне поля

нежного, полынного, спокойного,

мне становится радостно, больно

ловить душный и сочный воздух

мелким сачком грудной клетки

вперемешку с летним раздольем

лиственных зонтиков и розеток.

когда я узнаю тебя в терпком зове

цветущих яблонь, таких вольных,

что рядом с ними и волны волос,

и волны моей беспокойной крови

чувствуют жизнь трепетно, ново,

легко, уверенно, почти спокойно,

неся в себе созревшие ее черты.

Федерико Гарсиа Лорка

На белом старом рояле

– как верный предтеча —

горела узкобедрая свеча,

в порыве огненном она

остригла вдовьи косы,

башней разрушенной

замерла в пустоте окон.

                                                      Но пролилась музыка

                                                      семицветным потоком

                                                      через плоть сумрака, и

                                                      та свеча разгадала сон

                                                      колокола – затворника,

                                                      покинутого звонарем.

Любое творение – стон и

в долгом рождении своем

повергнет тварного творца,

и на трофеях старца Бога

выложит мозаику дворца

прелестной ненужности.

                                                      Ненужное необходимо

                                                      как имя, знак различия,

                                                      маятника ход и кадило;

                                                      и прежде тепла светила,

                                                      город, устав без наживы,

                                                      без устали и неотрывно

                                                      будет жертвовать впрок.

Веста

Ее звали Веста. Она не прекращалась: плескалась в переливах лета, смеха, загоралась новой идеей и выпускала ее из рук, как мяч, находила постоянно диковинных жуков, бабочек, камушки, стекла, – словом, то, что можно долго и близко рассматривать или наблюдать, как это что-то ползет, летит, сверкает на солнце. Веста звучала, постоянно звучала тонким, звонким, свежим ручейком, который воодушевляясь становился прозрачным летуном, прозрачнее своих серых зернистых глаз, бегал и журчал, мелькал острыми коленками и пятками, переливаясь охристыми оттенками белокурых мягких волос, то шлепающих по плечам и спине двумя косичками (при ее-то непоседливости!), то плывущих прядями по течению ветра (допустим, этому я ее научила). «Веста, расплети косы!». Веста расплетала, и начиналась история. Мы обменивались именами: она называла меня Вестой, я ее – Викой. От родителей ожидалось хотя бы понимание, в идеале – участие в нашем обмене именами. С ней было радостно рисовать на асфальте и стенах, прятаться, стирать кукол и кошек, ловить языком дождевые капли, смотреть друг другу в глаза, пока хватит терпения, говорить. Мы тогда много говорили. Я чувствовала ее всеми фибрами своего существа, а иначе с ней невозможно было дружить. Стоило Весте остановиться, и она растворялась в потоке цветов, запахов, шумов, и найти ее можно было только по ее струнным вибрациям, колебаниям воздуха. Через год Веста с родителями уехала в Польшу, а у меня был еще год до ответственного семилетия и безвозвратного ухода во взросление.

«Пусть сказанное слово воплотится …»

Пусть сказанное слово воплотится,

Представ соединительным союзом

Материи и времени, матери – отца,

Просеянным чрез ситце испытаний

Для благолепного примера и венца —

Энергия, но с амплитудой колебаний

В имени – во имя Духа, Сына и Отца.

Однако, материнской еме нет конца —

Она в себя вмещает и пустоту, и небеса,

Как если б космоемкостью была вода,

Вобравшая морскую живность и леса,

А за пределами оставив сушь и острова,

Как если бы идея космоемкостью была,

Чья глубина этапам восприятия равна.

«Виктория – все-таки имя нарицательное …»

Виктория – все-таки имя нарицательное,

поэтому предшествует восклицательным

знакам —

оно не шелестит осенней листвой, но

бравурно и громогласно:

в нем, право, достаточно гласных

для громогласности.

Но если-таки Виктория – собственное имя:

тогда, как объяснить его стремление

к минимализму:

до Ви, Вика, Тори – уж не оттого ли,

чтобы укрылось «кто»

танцующим мостом и сном; а на потом —

собственно имя?

«Гармония небесной пустоты…»

Двигайся, как луч света,

Летай, как молния,

Бей, как гром,

Вращайся вокруг

Устойчивого центра.

Морихей Уэсиба

Гармония небесной пустоты,

Где плавные пушистые цветы

Рождают некую иллюзию мечты,

Страницы: «« 123

Читать бесплатно другие книги:

Грозное Средневековье. Времена, когда каждый, кто имел несчастье оказаться не на той стороне или про...
Изменения, происходящие в экономике, пугают, настораживают, вгоняют в депрессию. Но Божественный дух...
«Ребенок – это любовь, которую можно увидеть», – сказал кто-то из великих. А мы добавим: и не только...
Хорошие девочки любят плохих парней, – так было, и так будет. И Шоу Лэндон, влюбившаяся в Рула Арчер...
Отважный горец Брайан Макфингэл спас жизнь чудом уцелевшей во время кораблекрушения Арианне Марри и ...
Молодая вдова Пенелопа Мантон, посвятившая себя заботам о солдатах, страдающих душевными расстройств...