Коло Жизни. Зачин. Том первый Асеева Елена
Отроковица малозаметно кивнула и тотчас глаза Выхованка ярко засветились и в той чарующей глубине появились нитевидные лучи, густо запылавшие черно-синим светом. Они, враз спиралевидно свернувшись, закрутились в одном направлении, и маленькая девочка увидела широкую комнату с белыми стенами и высоким потолком, уходящим и словно теряющимся в какой-то незримой дали. Гладкие, стеклянные стены колыхая, испускали из себя блеклый желтоватый свет. Посредине той то ли округлой, то ли овальной комнаты поместилось чудное устройство. В навершие одной высокой ножки, прозрачной и единожды переливающейся малыми разноцветными искорками, находилась большущая половинка яичной скорлупы, с тонкими не шире пальца стенками, и весьма ровными краями.
– Отец будет недоволен нами, Воитель, – прозвучал раскатисто голос Дажбы, наполнивший не только саму комнату, но и ее необычный свод.
– Он будет недоволен мной… ни тобой, ни Огнем… чьи силы останутся не тронутыми, а лишь мной, – прозвучал басистый глас Воителя. – Если я не приложусь к мальчику днесь, он умрет вмале. Выхованок его не выходит, у него нет таких способностей, да и вряд ли успеет. Владелин очень пострадал, погляди голова, лицо, рука, нога… и в целом тело. Его могут спасти токмо дочери Седми, аль бесицы-трясавицы, но первых тут нет, а до вторых мы вряд ли успеем его доставить. Потому либо я, либо мальчик умрет… Мы не сможем переместить его на твое космическое судно, на хурул, поверь мне, мой милый малецык, просто не успеем… Он не перенесет еще одного перемещения в пространстве, даже если это сделаю я. Однако после того, что он сегодня свершил, я хочу, чтобы он жил! Хочу, чтобы жил! И для того сделаю все!
– Отец все равно будет недоволен, – сызнова проронил Дажба и ощущалось исходящая от Бога неуверенность.
– Дажба, покуда нет Небо и Дивного, у нас есть возможность спасти мальчика… – произнес Воитель и нетерпение в его голосе увеличилось, точно он был не в силах сносить наблюдаемые им страдания ребенка. – Неужели ты позволишь ему умереть. Если мальчику не помочь сейчас, он вмале умрет. Посмотри он захлебывается кровью… едва дышит, бедное дитя. Вне сомнений у него пострадали внутренние органы. А Небо… Небо, это не Перший, он ни за что, уж поверь ты мне, не позволит ему помочь, тем паче приложиться.
Боги смолкли, и тогда послышалось надрывистое стенание маленького существа, искалеченного и тяжкое с тихим посвистом его дыхание.
– Выхованок положи Владелина в кувшинку и раздень его, – наконец сказал Дажба, обращаясь к замершему духу, сжимающему в руках окровавленное тело своего вскормленника. – Выхованок, ты, словно не слышишь меня… Что я тебе велел, – голос Бога, многократно увеличившись, волной ударился о прозрачное тело духа и вызвал легкое его трепыхание.
Дух, нежно прижимая к себе Владу обряженную в красную, местами разорванную и залитую кровью рубашку, торопливо подступил к половинке скорлупки. Еще мгновение он точно раздумывал, а после, однозначно решившись, положил в ложбинку скорлупки ребенка, и спешно снял с него оборванную рубаху, поршни и повязку прикрывающую бедра. И немедля оголилась изломанная правая рука, кость которая в нескольких местах прорезала плоть и теперь зарилась острыми своими краями. Свернутой на сторону смотрелась правая ступня, будто оторвавшаяся от всей остальной ноги, пузатились в правом боку поломанные ребра, чуть зримо прорезавшие кожу, и неестественной формы была вывернутая на бок нижняя челюсть. Дажба сделал шаг вперед и навис своим высоким телом над устройством чуть слышно дохнув:
– Вот те на… Владелин не мальчик.
– Как не мальчик? – послышался изумленный бас Воителя.
Бог ступил вперед, и тем движением вытолкнул с дотоль занятого места духа, который суетливо склонился, и, предусмотрительно скоро на четырех конечностях миновав ножку устройства, оказался с иной стороны кувшинки. По-видимому, Воитель засмеялся, оно как внезапно комната с высоким, бездонным сводом затряслась и где-то там в ярчайшей, белой ее вышине лучисто блеснула серебряная полоса.
– Девочка, – голос Воителя многажды умягчился. – Теперь понятно, почему Выхованок тебе, мой драгоценный, его… вернее ее не отдавал.
– Как же так… девочка, – совсем тихо молвил Дажба, и, повернув голову, посмотрел блеснувшими удивлением голубыми очами на старшего брата. – Что скажет Отец?
– Услышим, это погодя, – отметил весьма бодро Воитель. – А покуда, Отцов нет! я подарю ей свою клетку… За ее беспримерную отвагу и сияющую искорку.
И Бог протянул вперед свою руку, широко расставил пальцы над израненным и каким-то словно исхудавшим тельцем девочки. На миг в комнате наступила тишина такая, что послышалось, как надсадно вздрагивает своим маленьким телом потерявшая сознание Владелина оказавшаяся девочкой, а не мальчиком, как о том думали все кругом. Рука Воителя широколадонная с тонкими, длинными пальцами, охваченная сверху бело-золотой кожей и зримыми чрез нее оранжевыми паутинными кровеносными сосудами, ажурными нитями кумачовых мышц и жилок, внезапно покачнулась. Затрепетало под ней золотое сияние, а по оранжевым сосудам пробежала стремительной волной юшка. Она, будто отхлынула от оголенного плеча Бога, верно вынырнув с под белой рубахи, и достигнув кончиков пальцев замерла. И тогда весьма лучисто озарилась сама кисть, проступила, точно лишившись кожи и плоти, смаглая кость с мельчайшими вкраплениями в ней насыщенного цвета огненных брызг. Те манюсенькие искорки враз блеснули своей светозарностью, теперь осенив и лежащую в половинке скорлупки Владу. Еще мгновение, и одна из огненных брызг отпрянув от кости, притулилась на тонкую кожу длани, просочившись сквозь теперь явственно проступившую медно-желтоватую плоть, да вмале сорвавшись с нее, направила свой полет к ребенку. По мере ее движения к скорлупке, из ровных граней последней единожды вылезли мельчайшие, округлые крохи, оные принялись, набухая, выбрасывать из себя нитевидную поросль света. Тончайшие волоконца незамедлительно начали переплетаться меж собой, образовывая нечто похожее на полотно пухового платка. Вскоре огненная искра, дарованная Воителем, упала на тельце Влады, и одновременно ажурные волоконца сочленившись, свили над скорлупкой непроходимую сеть. Она неспешно опустилась своей тончайшей серединой вниз и едва коснулась ребенка, а после также медлительно воспарила кверху. Закачалась ажурная сеть то погружаясь вниз, то сызнова взмывая вверх… туда-сюда… вниз-верх… туда-сюда, вроде раскачиваясь. Полотно наново приподнялось ввысь, да только на этот раз весьма высоко так, точно желая сформировать иную половинку сколотого яйца, да немедля замерло… то ли окаменев, то ли лишь застыв. Еще морг той неподвижности, и тончайшее, ажурное убранство вздрогнуло, али сие вже качнулось образовавшееся яйцо с вытянутой формой в одном конце и соответственно тупом в противоположном. И также резко, переплетенные нити излучили из себя еще более тонкие волоконца, которые слившись с соседними воедино сформировали общую поверхность скорлупы полного яйца, по цвету едва желтоватого. Засим яйцо сотряслось и выпустило из своих желто-прозрачных стен густой, белый белок, в каковом, колыхаясь, поплыл ребенок. Ярко-красный изгибающийся тонкий змеевидный отросток выполз из верхней стенки яйца и своим заостренным кончиком вонзился в живот девочки, как раз в то самое место, где у нее небольшим углублением поместился пупок. Влада широко открыла рот и глаза, раскинула в стороны руки так, что они коснулись стенок кувшинки, и закачалась вправо-влево, словно желток плавно плавающий в белке в серединке яйца.
– Лапушка! – позвал Выхованок юницу.
Девочка поспешно потрясла головой, избавляя себя от переданного ей видения, и сызнова узрела себя в избе, лежащей на широком ложе. Тугая смурь коснулась лба Влады, и сызнова невыносимо мощно захотелось дотронутся до Богов… И тем касанием погасить явственно прозвучавший в голове зов… зов ожидание… зов кликающий ее всяк раз, когда она смотрела на капельку света в небе. И то томление было таким сильным, что жаждалось кричать… громко… громко… взывая к тому, кто там… там в небосводе так призывно любил и ждал ее.
– Зиждитель Воитель, – перебив желание и томление, возникшее в отроковице, пояснил дух, и глаза его приобрели положенный размер, перестав светиться. – Потому что Бог любит отважных и смелых, он даровал тебе здоровье и жизнь. Он обещал подарить тебе еще одну вещь… весьма надобную, каковая будет защищать твою жизнь, а взамен того… в благодарность. – Выхованок говорил с трудом, похоже, снова переживая произошедшее или просто тягостно подбирая слова. – Ты должен слушаться Богов. Слушаться и исполнять указанное ими. Ты будешь? – Отроковица суматошно кивнула и дух узрев то согласие молвил уже более бодро, – потому завтра, когда мальчики уйдут жить к Батанушке…
– Нет! – столь мощно сказала девочка, что дух затрепетал всем своим естеством.
– Уйдут, – несмотря на собственное трепыхание, уже много настойчивей проронил Выхованок. – Так велел Зиждитель Огнь.
– Бог Огнь не спасал меня, это Бог Воитель, – с нескрываемой нежностью произнесла имя этого Раса Влада, и ощутила сладость от тех звуков на своем языке.
– Зиждитель Воитель тебя спас… да, – дух положил на губы юницы свои пальцы, смыкая их и тем самым не столько повелевая, сколько выпрашивая его слушать. – Однако, с этого дня ты будешь во всем слушать Зиждителя Огня, ибо твой удел в его руках. Так велел Зиждитель Небо. Мальчики уйдут, а мы останемся здесь в этой избе вдвоем. Потому что ты Влада не мальчик, а девочка. Да… да…, – узрев изумление в очах вскормленника протянул Выхованок. – Да девочка. Ты как наша коза Малена, будешь иметь детей. Будешь сама мать… потом, много старше. Ты не как мальчики, не как Злат, Нег… ты иная, девочка.
– Как девочка… мать… Я же мальчик, – откликнулась Владелина, стоило лишь духу убрать с ее губ руку. – Ты так всегда говорил.
– Я просто скрывал от тебя, что ты не как они, что ты другая, – едва слышно проронил дух и отвел свои глаза от лица юницы. – Я хотел, чтобы ты жила. Но ты всегда была девочка, такой родилась и такой продолжишь жизнь. Боги могли бы тебя не спасать, и тогда бы я не смог тебя излечить от тех страшных ран, не смог бы. Но Зиждитель Воитель, Зиждитель Огнь и Зиждитель Дажба вступились за тебя и потому ты будешь жить. Однако теперь многое изменится, и отныне твой удел будет зависеть от велений Зиждителя Огня, и, ты в благодарность должна быть послушна. – Выхованок резко встал, прекращая тем самым разговор с отроковицей, и добавил, с легким придыхом, – я прошу тебя.
– А если я не буду послушен Богу Огню, – строптивым голосом произнесла девочка и обидчиво хлюпнула носом намереваясь один-на-один с вуем разреветься. – Это потому что я не убежал от той пакости меня наказали.
– Нет! Нет, не наказали, – немедля проронил Выхованок и заколыхалось все его полупрозрачное тельце. – Наградили! Наградили! Ты теперь будешь главенствовать над всеми этими мальчишками. Будешь жить один в этой большой избе, спать сам… сама на этом ложе. Сам Зиждитель Огнь беспокоится за твой удел, сам Зиждитель Воитель даровал тебе здоровье. Нет, тебя наградили… теперь ты будешь старшим… и ты первый, первая кто побывал в капище. И за все те дары, всего-навсе послушание вот, что надобно Богам и прошу я!
Глава девятая
Влада, несмотря на строптивый характер, воспитанная в определенной строгости, как и все другие дети, была послушна Богам. И не потому как их боялась, а потому как очень сильно любила, а девочка, кажется, любила Расов больше иных ребятишек. В ней порой возникало непреодолимое желание дотронуться до Богов, и ощутить зябь их бело-золотистой кожи. Владелине чудилось, что стоит Дажбе или кому другому из Расов погладить ее по голове, как тоска, каковая подолгу изводила суть, плоть отроковицы враз бы уменьшилась и, несомненно, прекратила, скрыла почасту слышимый зов. Впрочем, днесь принятое Богами решение вельми огорчило девочку. Владелину задело, что стараясь спасти мальчиков от пакости она вместо похвалы от Расов, вместо столь желанной ласки, снявшей бы томление и боль, почасту возникающую в голове, получила наказание, в виде отлучения от нее семьи.
Владелина уснула совсем затемно, когда Выхованок затушив лучины, ушел из избы, чтобы, как знала она, напитаться… только не той едой, которую вкушали дети, а какой-то иной, особой, решив единожды не выполнять просьбу духа и непременно не быть послушной Богам. Когда наутро Выхованок объявил волю Зиждителей мальчикам и увел жить к Батанушке, собрав их немудреный скарб, девочка повалилась на ложе и громко зарыдала. Вуй не приходил вельми долго, по-видимому, понимая как тяжело его вскормленнику и не в силах ему… ей помочь. А когда вернулся, не подошел ко все еще вздрагивающей на ложе отроковице, принявшись бесшумно накрывать на стол.
В маленьком казанке он сварил любимице густого овощного рагу, и даже нарезал пшеничных ломтей хлеба (такая редкость для детей), налил теплого козьего молока.
Однако Влада к столу не пришла и даже не оторвала головы от подушки, сухо дохнув в сторону духа отрывистое: «Нет!»…
Это «нет!» Выхованок слышал несколько дней подряд. И хотя после двух дней голодовки перестало произноситься в отношении пищи, но повторялось в отношении всего иного. И даже в отношении наступающего дня Матери Зекрой, когда, как и всем ребятишкам, Владе надлежало явиться на праздник к капищу. Выхованок уже не мог справиться с потухшей от тоски и возросшей гневливости на не справедливых Богов девочкой, оная стала переносить то неподчинение и душевную боль на духа. Вуй просил, просил… Он даже пытался повелевать. Но толь так сильно любил юницу, толь растерял всю свою строгость в тот вечер на мальчишек, никак не мог одолеть, успокоить или хотя бы ублажить Владу.
Утром в день Матери Зекрой Выхованок поднялся раньше обычного, что-то недолго готовил на дворе, накрывал стол, а когда отроковица пробудилась, радостно приветствуя тот подъем сиянием своих лучистых голубых глаз, принес ей ярко-желтую рубаху, такую какую никто из ребятни никогда не носил… и не просто не носил, а даже и не видел. Еще бы ведь в такой рубахе, только более короткой и насыщенно-желтого цвета, хаживал Бог Дажба. Когда дух показал ту рубаху, Владелина от восхищения ажно выронила из рук ложку и едва слышно вскликнула.
– Ух, ты, вуечка! – взволнованно проронила девочка.
Она мигом выскочила из-за стола, и, обежав его по кругу, замерла подле колыхающейся рубахи, долгой и обшитой по подолу и рукавам почти оранжевой нитью. Рукава на рубахе были не больно длинными и едва прикрывали локти.
– Это моя рубаха, моя? – восторженно вопросила Влада, и, протянув в направлении рубахи руку легохонько огладила льняную материю.
– Твоя, – довольно завертев по кругу своей головешкой откликнулся Выхованок. – Я приготовил ее нарочно для тебя, лапушка, чтоб ты как солнышко горело среди мальчишек.
Девочка незамедлительно отступила назад, стоило духу сказать болезненное для слуха Владелины слово-мальчик. Ее нежное личико мгновенно сменило восторженный вид на огорченный, и она отрицательно мотнув головой, глухо проронила:
– Нет! Я не одену ее. Не хочу отличаться от других… Я и так иной… не мальчик, а этот противный девочек.
Руки Выхованка порывисто дрогнув, опустили вниз рубаху, а вместе с тем и весь он сам осел к полу избы, да протяжно задышал, будто застенал. А круглая дыра, появившаяся на теле духа после нападения энжея, тотчас заплюхала своими неровными краями.
– Я, я ее одену потом, вуй! Не на праздник, а погодя, – молвила с горячностью в голосе юница, узрев как поник ее любимый дух и не в силах на то смотреть и переносить. – Потом… не днесь… Нынче буду как все. Хорошо?! Вуй, вуечка! – протянула она с таким трепетом, вкладывая в величание духа, всю любовь какую верно должна была дарить многочисленной родне, коли бы она у нее была.
Отроковица еще малеша медлила, а после ступила ближе к Выхованку и протянула к нему навстречу руки, чтобы обнять и прижаться к близкому ей существу. Дух немедля ответил на тот порыв Влады и понимая, что она идет с ним на мировую, бросил рубаху на ложе стоящее справа, и спешно притянул к себе единственного оставшегося своего вскормленника.
Выхованок и Владелина немного погодя вышли из избы. Яркое солнце согревало, далекую для него, Землю роняя на нее свое ядреное тепло. Девочка все эти дни пробывшая в избе и выходящая оттуда лишь по нужде, вскинула вверх руки, и, задрав голову, всмотрелась в поднимающуюся на голубой небосвод лучистую звезду. Она глубоко вобрала носом наполненный ароматами цвета и трав воздух, принесенный сюда со столь любимого ею луга, и улыбнулась. Еще миг Влада тянула к солнцу свои руки, а когда его лучи заиграли на ярко-желтой материи рубахи и словно отразились от вышитого подола и рукавов, радостно засмеялась.
– Нынче, – молвил Выхованок протягивая руку и хватая прозрачными пальцами ладонь девочки. – Я знаю, Зиждитель Воитель тебя одарит.
– Одарит… – негромко протянула юница, остро ощущая внутри себя тягу и неисчерпаемое тепло по отношению к этому Богу, вроде близкому ей не только духом, но теперь, кажется, и самой плотью.
– Да… одарит… ибо ты самая смелая в этом поселении. А Зиждитель Воитель вельми жалует храбрецов, – пояснил дух и огляделся, стараясь говорить так, чтобы его слышать могла лишь Влада.
А вкруг вуя и его вскормленника, вернее вскормленницы, по широкой мощеной колотым надвое деревом, где справа и слева поместились ничем не отличимые от Выхованского жилища избенки, суетились иные духи, выводившие свои семьи и спешащие занять положенные им места на площади. Когда Выхованок и Владелина пришли к капищу то первые лавки уже были заняты членами семьи Батанушки, в каковую ноне добавились товарищи отроковицы. Ребятишки сидели на первой лавке, понуро опустив свои светловолосые головы, уставившись взорами в каменное полотно площади. Выхованок замер подле бывших своих вскормленников, лишь миг помедлил, а после строго молвил:
– Стогость освободи Владе место.
Отрок поспешно вздел голову и также торопливо вскочил на ноги, намереваясь исполнить указанное.
– Стогость, сядь туда, где сидел, – весьма сурово дохнул Батанушко немедля возвернувшийся из прохода промеж лавок к членам своей семьи.
– Тут всегда сидела Владелина, – суетливо проронил Выхованок и с каким-то испугом воззрился на Батанушко.
– Здесь сидел Владелин, а не Владелина, – делая особое ударение на последний слог, молвил Батанушко и блеснул лазурью своих очей. – А Влада… девочка. Влада сядет на самую дальнюю лавку, как и положено женскому роду, занимать место позади мужей.
Выхованок чуть зримо затрясся, точно не в силах слышать слова старшего духа и наново повесил голову.
– И ты, Выхованок, строптивец и позор нашего племени отныне знай свое место, – добавил Батанушко и к нему враз подступили со всех сторон иные духи, также осуждающие непослушание своего собрата.
Девочка, стоящая справа от своего пестуна, надрывно задышала и ей показалось, что в гневливых словах духов прозвучала раскатистая пощечина, гулко ударившая любимого Выхованка по одной, а морг погодя по иной щеке. Владелина порывисто сжала свои маленькие ручки в кулаки, и, шагнув вперед, горько и единожды звонко крикнула, обращаясь не только к Батанушке, но и другим осуждающим вуя:
– Я! Я буду сидеть там, где посчитаю нужным опуститься! И это не ты Батанушко будешь решать! – отроковица резко выкинула вверх, направляя в сторону духов свой кулак, будто намереваясь расправиться с ними со всеми махом. – Не тебе дух того решать, а только мне! Но только ведаю я еще кое-что… Никогда! Слышишь никогда! – девочка на миг захлебнулась негодованием, и лицо ее сделалось густо красным, тугая боль ударила в лоб, и из правой ноздри выкатилась одинокая красная капля крови, стремительно улетевшая вниз и впавшая подле носка поршней. – Никогда не смей указывать моему Выхованку, а то я… я… Я тебя!..
Юница также стремительно стихла и теперь уже два кулака направились в сторону Батанушки, верно, еще мгновение и она кинулась бы на духа. Горячая волна обиды, словно разразилась в воздухе, и глаза духов такие глубокие и большие затрепетали от человечьего гнева, на чуток превратившись в чуть просматриваемые щели.
– Владелина! – то уже звучал мягкий баритон Дажбы, по-видимому, духи узрев Бога, испугались посланной именно им волны.
Отроковица резво обернулась, и, глянув на медленно спускающегося с лестницы Раса, враз искривила свое личико, по нему заплясала, заходила ходором болезненно изменяющаяся рябь. И резко сорвавшись с места, она побежала по широкой улице к своей избе на ходу расталкивая еще не успевших разместиться ребятишек, прибольно ударяя кулаками их в грудь или животы.
– Владу! – потянулся вслед за ней колыхающийся голос Выхованка.
Да только девочка не слышала зова вуя, она скоро бежала, переставляя обутые в поршни ноги, по деревянному настилу дороги минуя не тока избы иных семей, но и свою. Длинная, нарядная рубаха мешала юнице, останавливая ее быстрое движение. Внезапно она и вовсе запуталась в ногах. И Владелина, точно подскочив вверх, пролетела вперед пару шагов, и, упав, болезненно ударилась о деревянный настил подбородком. Плотно застилающие глаза слезы выплеснулись на щеки, смочив их своей соленостью, тугая боль ударила в лоб, вроде надавив на кости черепа изнутри.
– Владу! – раздалось в шаге от отроковицы.
И ласковые руки духа подняли вскормленника на ноги, прижали к себе, снимая томление с головы.
– Я уйду, – вытирая ладонью лицо от слез, молвила отроковица. – Уйду из поселения… Днесь… Разве я свершил, что-то плохое… спасая мальчиков от той пакости. Так почему же меня наказывают? По первому забрали братьев, а теперь обижают и тебя. – Юница говорила ту речь часточко прерываясь, выплескивая не просто слова, а целые фразы.
– Нет! Меня не обижают, – чуть слышно отозвался дух ласково голубя волосы отроковицы. – Я это заслужил. Я ослушался Богов… поступил не верно… не должен был так поступать. В том повинен лишь я, но не ты… Не ты, лапушка, и ты не должна говорить такие страшные слова… Уйдешь… Куда? Куда?
– В лес, – звонко откликнулась девочка, вдавливая живот духа вглубь его тела своей головой. – Уйду в лес. Убегу и буду там жить! Одна! Одна! Раз я иной… тогда и место мое иное. Уйду! – и юница резко дернулась в сторону, словно намереваясь исполнить прямо сейчас свою страшную угрозу.
– Нет! Нет! – зашептал Выхованок, при том весьма крепко удерживая девочку. – Пойдем! Пойдем к капищу, там…
– Нет! Не пойду к капищу! Не пойду! – выплескивала Влада свою боль, каковая переполнив ее голову, сызнова вынырнула кровавыми каплями из обеих ноздрей, да стекла по губам и подбородку, упав на прозрачное тело вуя.
Читать бесплатно другие книги:
