Корабельная сторона Старушко Ольга
Соглядатай
- Яично-цинковой синички
- дежурный утренний визит.
- Стою, курю, ломаю спички —
- сидит, через плечо глядит.
- Голодный взгляд. Головка набок.
- Затылок чёрен. Плащик сер.
- Откроешь дверь – блюдет порядок
- мой личный улиционер.
- Ни зёрен ей, ни сальной шкурки:
- квартира, сданная внаём.
- И на балконе лишь окурки
- и выстиранное бельё.
- Как говорится, взятки гладки…
- А съеду – невелик урон.
- Конец четвертого десятка.
- Еще не время для ворон.
Дозрела
- Весь мир на кого-то и как-нибудь делится,
- и в этом источник комедий и драм.
- Собаки гуляют собаковладельцев,
- а кошковладельцы сидят по домам.
- Вот клеть, где арбузы тюремными робами
- толкались, пока их не пустят в расход.
- Тут нынче повязаны елки: с сугробами
- на несколько суток пришел их черед.
- Пока в нас нужда, мы чего-то да стоим
- и службу исполним в назначенный день.
- Удел перезревших – служить перегноем
- для елок, арбузов и новых людей.
Маяться
- Чей воздух ласточки кроят,
- лепя гнездо в проём оконца,
- чуть не отхватывая прядь
- с виска, обласканного солнцем?
- Чью чепуху несёт ольха?
- Ей голову морочит ветер
- и дразнит пухом паука,
- на муху ставящего сети.
- Чей золотой запас в траве
- из одуванчиков растерян?
- Чью ночь щекочет соловей
- вдоль самой сонной из артерий?
- Чью канитель разводит дождь
- и, как ненужные вещицы,
- швыряет бусины – не трожь! —
- в ладонь, на темя, на ключицы?..
- Чей ритм, радуясь – нашёл! —
- толкает в грудь смелей и чаще?
- Чей мотоцикл-богомол,
- завидя путь, усы таращит?
- Чьей басовитой маетой
- полны березовые косы?
- Чьё это всё? Совсем простой
- и самый важный из вопросов.
Непереводимое
- Эта ночь от дождя соловеет,
- влажно дышит сиреневым ртом,
- машет кистью – правее, левее —
- не жалея о том, что потом…
- Чтобы с нею теснее обняться
- и увлечь её под локоток,
- загибают коленца два братца:
- слева – вовчик, а справа – витёк.
- И сирень поразвесила уши
- и дрожит их томлению в такт,
- не гадая, кто хуже, кто лучше,
- и не мучаясь – так ли, не так…
- Вот и нам под разбойничьи трели,
- чью-то дрожь ощущая плечом,
- зачастить, ни о чём не жалея,
- ни о чём, ни о чём, ни о чём…
«Я земля…»
- Лес проснётся – и вот оно, лето.
- Под свистки соловьиных команд
- на поляне с с лучами рассвета
- одуванчик примерил скафандр,
- рядом штурман за миг до полёта
- проверяет готовность систем,
- и дублер их, ещё желторотый,
- завтра тоже получит свой шлем —
- и прощай, не держи их, опушка,
- только солнце с утра припечёт.
- Ключ на старт! Им из тени кукушка
- начинает обратный отсчёт.
- Что с того, что границы вселенной —
- вон до этих берёз в аккурат?
- Одолев притяженье, из плена
- взмоет белоголовый отряд,
- и в потоках звенящего зноя,
- где снуют большегрузы-шмели,
- поплывёт, чтобы длилось земное,
- за пределы привычной земли:
- там из них ни один ещё не был.
- Открывают миры. И вослед
- им люпины нацелились в небо
- мириадами сизых ракет.
- В их вселенной, для нас невеликой,
- только так – наобум, наугад.
- Я земля, говорит земляника,
- да куда им!.. Не слышат. Летят.
«В Ростове падают каштаны…»
- «В Ростове падают каштаны…»
- Осенний вечер молчалив.
- И Дон, укутанный туманом,
- влечет туда, где ждет залив.
- Нечаянные выходные —
- и напоследок проняло…
- Стоят каштаны, как родные.
- И как на родине, тепло.
- Пустая кожура в иголках
- валяется на мостовых.
- Поплакать бы, да много ль толку —
- не о своем и при чужих?
- А голос из-за океана,
- тягучий, как осенний мед,
- тоскует о твоих каштанах,
- Ростов… Нам разрешают взлет.
Ни зги
- Он снисходит до нас
- лишь когда ему будет угодно.
- Не вольны мы загадывать даже,
- как ляжет,
- как выпадет кость.
- И охота ли быть
- мельтешеньем мишеней
- в угодьях,
- где он лепит подряд
- в молоко,
- этой ночью нагрянувший гость?
- Он такой конформист,
- то бишь мастер
- обкладывать ватой,
- обволакивать, как компромисс,
- что-то сглаживать,
- скрадывать суть —
- только дай закружить,
- завертеть,
- заморочить!
- Запрятать
- еле видимый свет,
- исчезающий след,
- ускользающий путь.
- Нас накрыло зарядом.
- Сгустился разреженный воздух.
- Подле, рядом, окрест
- растворенье небес —
- ни опоры,
- ни зги.
- Поезда опоздают.
- Никто не летает.
- Витают угрозы.
- Как секут эти розги!
- Секундная боль —
- и вздохнуть не моги…
- Рты заткнул.
- По рукам повязал
- и препоны поставил.
- Позаклеил глаза.
- И по полной использовал вето.
- Руководствуясь сводами
- свыше отпущенных правил,
- распоясался.
- Лёг.
- И останется с нами.
- До лета.
«Грешным делом, белым-белым…»
- Грешным делом, белым-белым,
- липнет стылым, сыплет мелом
- по ветвям обледенелым:
- спи, шиповник, спи, жасмин.
- Чиркает скребок лопаты,
- добираясь до асфальта.
- Вязнет звук шероховатый
- в толчее голов и спин.
- Сыт по горло похоронным,
- кашей снежной и солёной,
- захлебнется хлипом, стоном
- город, меркнущий с лица.
- Есть шипы, но нет жасмина.
- Если снег, то тоже – в спину.
- И рябит в глаза рябина
- ради красного словца.
«Решительно, бесповоротно…»
- Решительно, бесповоротно
- погашен свет поры осенней.
- Показывают зиму в окнах,
- причем во всех без исключенья.
- Совсем иное нужно зренье
- для крупных планов с проработкой
- нюансов каждой полутени,
- смягченных линий или четких.
- А жизни каждое мгновенье,
- себе во всем противореча,
- верно себе: то приз, то пеня…
- То свет, то тень. То чёт, то нечет.
- И мы, отринувши сомненья,
- ступаем в снег. Зиме навстречу.
За деньги
- Ах, уехать бы мне в Ярославль,
- город с тысячной синей купюры!
- На мосту встрепенусь ото сна:
- лёд на Волге в разводах гравюрных.
- На вокзале – эскорт, «мерседес»,
- крепко сбитые парни в цивильном.
- И казённый во всем интерес.
- Даже пленка на лужах – чернильная.
- Взгляды липнут, как деньги к деньгам,
- перетянутым синей резиной.
- И за стеклами синяя гарь
- От заводов моторных и шинных.
- Стиснуть зубы – скорей бы вокзал,
- Дым из тамбура, кофе на столик…
- Что ж, потратили день – и назад,
- в стольный град. И цена ему стольник.
Сотрясение воздуха
- Ветрено. Веет вдаль, вдоль бульвара Цветного.
- Носит пыль перемолотого языками.
- Те, кому не дано ни сказать, ни услышать слова,
- воздух колеблют здесь, речи держа руками.
- Черпая смысл из воздуха, из ниоткуда,
- жестам внимая, и как внимая – мороз по коже —
- ты осознаешь, какого сподоблен чуда,
- раз говорить и дышать – не одно и то же.
- В толпе, через каждое слово блюющей матом,
- слух осквернен, словно вонью питья и пищи.
- Воздух не сотрясай. Смолчи, ощутив утрату
- речи, доставшейся даром.
- Руками и правда – чище.
Библиофилия
- Склад заветов. Запалов. Семян. Генофонд
- обладавших пожизненно речью. Вербарий
- ожидающих часа гамет и зигот:
- створки тайны творения – парные твари.
- Нас оплодотворит концентрация слов.
- Алгоритм to be откровенно бинарен.
- От заюзанных байблов дуальных эпплов
- до корней языков наших, кельтов и арий,
- от эдемовых куш до терновых кустов
- тесен строй корешков и беснуется эхо.
- И марают пеленки хлопчатых листов
- наши чада, зачатые в библиотеках.
Уроки каллиграфии
- I
- Листай небеса, перелистывай!
- И думай, вздыхая завистливо:
- вольно же летать журавлю!
- И в небо вонзаясь, как кистью,
- крылом иероглифы вписывать
- в излюбленном стиле фэн лю.
- II
- Прописан кисточкой полусухой
- рассвет:
- дома,
- заборы,
- стены,
- крыши…
- Зиме еще трудиться день-деньской,
- чтоб черного
- совсем не стало слышно,
- чтоб крошкой льда
- беда
- или вина
- под робкими шагами не хрустела.
- И устилает поле тишина.
- И мир заполнен
- п а д а ю щ и м б е л ы м.
Заутреня
Читать бесплатно другие книги:
Книга очерков и рассказов под названием «Детки и матери» включает произведения автора, посвящённые с...
Книга охватывает события 80-летней истории нашей страны – с 30-х годов 20-го века по 2015-ый год. В ...
В книге собраны неопубликованные ранее или опубликованные малым тиражом очерки, рассказы, повести, н...
Пятидесятые годы прошлого столетия. Несколько фронтовиков, возмущенных жестокой несправедливостью по...
Утопия и утопическое сознание с давних пор находятся в центре политических дискуссий и художественны...
