Последний удар сердца Казанцев Кирилл

1

Быть адвокатом всегда почетно и безопасно. Даже отмороженные уголовники свято чтут правило, что покушаться на лепил (врачей), адвокатов и лабухов (музыкантов) абсолютно бездуховно. А уж если адвокат – молодая, умная, красивая женщина, то ей почет и уважение повсюду. Что в зале суда, что в СИЗО. Вот разве со следователями отношения сложатся натянутыми. Ведь обязанность хорошего адвоката – разбивать в пух и прах собранные следствием доказательства.

Тридцатилетняя Наталья Обухова слыла вполне успешным адвокатом. Ей удавалось выигрывать даже казавшиеся безнадежными процессы. Все следователи знали, что пытаться договориться с ней дело неблагодарное. Встретишься, поговоришь, а потом все сказанное тобой будет использовано против тебя самого и на благо подзащитного.

Именно это обстоятельство и заставило Наталью Обухову удивиться, когда ей позвонил пожилой следователь Никитин и попросил о встрече. К тому же просил встретиться на нейтральной территории – в парке. Ни по одному из текущих дел она с ним не пересекалась. В любом другом случае Наталья отказалась бы, но опытный следак Никитин в ее бытность студенткой юрфака вел у них курс практической криминалистики, и будущий адвокат являлась его любимой ученицей…

Вечерний парк на окраине Москвы таинственно шелестел листвой. Аллейки тускло освещались редкими фонарями. За деревьями то и дело слышалось шуршание протекторов шин по дороге. Пожилой благообразный следователь первым делом предложил Наталье взять его под локоть, второй рукой он прижимал к боку кожаную папку. Сперва прозвучали несколько дежурных и ожидаемо вежливых вопросов. Мол, как успехи, здоровье, дела в семье? Единственное, чем Наталья не могла похвастаться, так это делами семейными: с мужем разошлась год назад, детьми так и не обзавелись.

– А у вас как обстоят дела? – поинтересовалась адвокат.

– По-стариковски, – улыбнулся Никитин. – Не хотелось бы разглагольствованиями о болезнях и неудачах на службе отнимать ваше драгоценное время. К тому же, говорят, оно у вас в самом деле дорого стоит.

– На гонорары не жалуюсь.

– Тогда перейду к сути вопроса. Помните прошлогоднее дело врача тюремной больницы, по которому вы выступали защитником? – Старый следователь прищурился, остановился, взглянул на свою бывшую студентку из-под очков.

– Странный был процесс, – призналась Наталья. – Потому и запомнился.

– Но вы его, несмотря ни на что, выиграли. Добились того, чего хотели, – напомнил Никитин. – Во время следствия мы словно поменялись ролями. Впрочем, то же самое случилось и на самом процессе. Гособвинитель на материале следствия, проведенного мной, справедливо пытался доказать, что ваш подзащитный был лишь мелким исполнителем чужой воли, а вы гнули свою линию, утверждали, что он действовал в одиночку. В результате чего врач тюремной больницы получил большой срок по серьезной статье за незаконный оборот наркосодержащих веществ. А если говорить проще, то он успешно распространял кокаин среди своих татуированных пациентов.

– Адвокат тоже человек подневольный, – мягко улыбнулась Наталья. – Желание клиента для меня превыше всего. Возможно, принимая всю вину на себя, человек спасал собственную жизнь, жизнь близких. Он платил мне за то, чтобы его признали виновным по конкретной статье. И я оправдала его надежды.

– Несмотря на то что следствие официально было завершено, а приговор вступил в законную силу, я продолжал копать по собственной инициативе. Ниточки-то у меня оставались в руках. Собранные мной материалы и доказательства неоспоримы. В торговле кокаином в местах заключения замешаны не только уголовные авторитеты, но и высокопоставленные чины из Федеральной службы исполнения наказаний. Они действуют рука об руку. Это их совместный бизнес, где крутятся миллионы. А вот вашему подзащитному не повезло. Два дня назад его нашли повешенным в медчасти зоны, где он отбывал наказание. Так что, даже взяв всю вину на себя, заплатив большой гонорар хорошему адвокату, свою жизнь ему спасти не удалось. Слишком много знал.

– Зачем вы это рассказываете? Хотите спросить, не станут ли мне теперь сниться кошмары? Будут сниться, это профессиональное. От этого не уйдешь. Жаль человека.

– Вы, Наталья, не так меня поняли. Я трезво смотрю на реалии российской жизни. Нового уголовного дела, несмотря на всю очевидность собранных мной доказательств, не будет. Его не позволят возбудить. Я сам не знаю, что мне теперь делать.

– Хотите услышать от меня совет? – пожала плечами Наталья. – Я его не могу дать. Попросту не знаю, что и сказать.

– В мою квартиру во время моего отсутствия дважды забирались неизвестные. Свое проникновение тщательно маскировали. Не украли ничего. Вскрывали и мой служебный сейф. Они искали вот это, – Никитин похлопал ладонью по кожаной папке. – Здесь копии всего, что мне удалось собрать. Я устал носить их с собой. Оригиналы спрятаны в надежном месте, но о нем знаю только я. Возьмите на хранение. Вы – адвокат, никто и не подумает искать их у вас.

– Я не хочу этого делать, – даже не подумав, руководствуясь исключительно женским чутьем, произнесла Наталья.

– Я старый человек, со мной может всякое случиться. В любой момент, – настаивал следователь.

– Извините, но при всем к вам уважении… – Обухова растерянно замолчала.

– Так я и знал, – вздохнул Никитин. – Но обиды не держу. Извините, что отнял время. Не будем больше об этом. Давайте я вас провожу.

Пожилой следователь и его спутница направились к выходу из парка. У ступенек, спускающихся к улице, Наталья остановилась.

– Дальше я сама. Вам же в другую сторону.

– Рад был увидеть вас, – Никитин подал ей на прощание руку, так, как сделал бы это, будь на месте Обуховой мужчина, и грустно улыбнулся: – Я не в обиде.

Наталья немного задержала его ладонь.

– Я передумала. Можете доверить мне папку.

– Нет-нет, теперь уже я передумал. Зачем вам рисковать? – сказал Никитин и проворно для своего возраста сбежал по лестнице к «зебре» пешеходного перехода.

Обухова осталась стоять на ступеньках в тени деревьев. Подъезжавшая машина сбросила скорость, пропуская следователя. Но, стоило ему ступить на переход, как двигатель взвыл. Автомобиль рванул вперед. Никитина буквально подбросило в воздух. Мелькнула высоко взлетевшая папка. Мелькнула и шлепнулась за кусты.

Следователь рухнул на дорогу. Раздался холодящий душу звук удара черепа об асфальт, хрустнули кости. По телу пробежали судороги, и Никитин замер. Наталья чуть было не закричала. Водитель торопливо бросился к сбитому им пешеходу, принялся его обыскивать. Ни малейшего намека на то, что он хочет ему помочь или хотя бы проверяет, жив ли, и в помине не наблюдалось.

Наталья неотрывно смотрела на лежавшую у кустов папку.

Убийца осмотрелся, пошел вдоль бордюра, вглядываясь в темноту. Когда он оказался к Обуховой спиной, молодая женщина, обмирая от страха, спустилась по откосу, схватила папку и тут же присела за кустами. Сделала она это вовремя: убийца обернулся, настороженно прислушался и пошел обратно.

Сердце бешено колотилось в груди. Наталье казалось, что его стук ударами метронома разносится по притихшему окраинному району. Когда от мужчины ее отделяла пара метров, когда сквозь листву она уже видела блеск его глаз, Обухова не выдержала напряжения. Она вскочила и стала взбираться по крутому откосу. Ноги оскальзывались, папка норовила выпасть из руки. Убийца затрещал кустами, бросился следом. На самом верху откоса он успел схватить убегавшую женщину за ногу. Наталья вырвалась, но упала. В отчаянной попытке спасти свою жизнь она ударила выбиравшегося на ровную площадку мужчину ногой в лицо. Каблук угодил в глаз. Убийца взвыл, опрокинулся и, кувыркаясь, покатился вниз.

Наталья вскочила и побежала по аллейке. Подкованные металлом каблучки тревожно выбивали звенящую дробь. Лишь пробежав метров сто, Обухова сообразила, что удирать по освещенной, вымощенной бетонной плиткой аллейке – форменное самоубийство, и тут же свернула под деревья на мягкую землю. Преследователь уже появился со стороны ступенек, ведущих к улице. Он прихрамывал, постанывал, держась за глаз. А затем тяжело побежал. Внезапно остановился, прислушался, вглядываясь здоровым глазом в темноту парка. Заметив движение, он двинулся в правильном направлении – прямо на Наталью. Взвизгнув, она понеслась по траве, петляя между деревьями.

Шуршала под ногами сухая прошлогодняя листва. Впереди мелькали редкие фонари. За спиной слышалось хриплое дыхание преследователя.

– Брось, дура, папку! Не трону!

Возможно, и отвязался бы, но вряд ли. Убийцы не любят оставлять свидетелей в живых. Наталья выбежала к площадке с детскими аттракционами. В полумраке, чуть рассеянном тусклым прожектором на столбе, застыли карусели, батуты, надувной замок с горкой, шатер летнего кафе с большими прозрачными окнами из толстой пленки.

Наталья присела, спрятавшись за ним. Убийца метался по площадке, заглядывал в люльки каруселей, под батуты. Он приближался. Стоило ему обойти кафе, и он обнаружил бы свою очередную жертву.

«Все, мне конец», – подумала Обухова.

Шаги, дыхание становились все ближе, все отчетливее проступали в шуме ночного парка. И тут Наталья заметила разошедшуюся толстую застежку-молнию, скреплявшую прорезиненные части обшивки шатра. Она проскользнула внутрь и осторожно опустила бегунок, закрывая лаз. Тут же распласталась на полу. Убийца подергал запертую на навесной замок дверь и прошел совсем рядом с Натальей. По противоположной стороне шатра проскользнула его огромная тень.

Лишь на рассвете Обухова решилась покинуть свое убежище…

Наталья сидела у себя дома на кухне. Случившееся в ночном парке при свете дня казалось дурным сном. Но папка, лежавшая на столе рядом с чашкой дымящегося кофе, напоминала, что все произошло наяву. Адвокат нерешительно придвинула ее к себе, расстегнула застежку. Внутри оказался увесистый бумажный конверт, в каких пересылают по почте книги. На желтой глянцевой поверхности размашисто рукой Никитина было выведено синим маркером: «Вскрыть в случае моей смерти», внизу стояла подпись.

– Случай настал, – беззвучно, одними губами произнесла молодая женщина.

Липкий клапан, заклеенный для надежности еще и скотчем, пришлось срезать кухонными ножницами. Кроме копий допросов, банковских распечаток, ксероксов накладных, фотографий, материалов наружного наблюдения, в конверте имелось и пояснение, составленное самим Никитиным. На двух страничках убористым почерком он изложил то, как ему виделась преступная схема. Здесь фигурировали и большие чины из ФСИН, и уголовные авторитеты, и частные фирмы, занимающиеся поставкой медикаментов для нужд тюремных медицинских учреждений.

Наташа читала фамилии фигурантов шепотом, словно боялась, что и стены могут услышать:

– Николай Шпаликов, погоняло Шпала… Равиль Мухамедшин, погоняло Муха… Юрий Петрович Сиваков, генерал внутренней службы Федеральной службы исполнения наказаний…

2

Коля Шпала долго искал по карманам ключи от своей квартиры. Золотая зажигалка «Гуччи», две стодолларовые фишки из казино, бумажник с монограммой, сигареты, мобильник… Ключи запутались в подкладке пиджака, и нетрезвому Коляну пришлось долго возиться, чтобы извлечь их из кармана.

С трудом сфокусировал зрение, чтобы замочная скважина не двоилась в глазах. Со второй попытки попал в нее ключом. Однако провернуть ключ так и не успел: между его лопатками уперлось нечто твердое. Шпала инстинктивно дернулся, попытался обернуться, однако кто-то сильно схватил его за правое плечо:

– Не оглядывайся. Смотри перед собой. Открывай дверь, – прозвучал над самым ухом с металлическими нотками баритон.

Неизвестный говорил на удивление ровно. Коля сперва было подумал, что он уже где-то слышал этот голос, и вновь попытался обернуться, однако в его висок тут же уперся торец длинного пистолетного глушителя, пахнущего оружейным маслом.

– Очень аккуратно открываешь дверь… – свистящим полушепотом повторил незнакомец. – И заходишь. Только без глупостей.

При виде глушителя Шпала окончательно понял, что неизвестный не шутит. Хмель словно рукой сняло. Ситуация, однако, выглядела непостижимой для Колиного понимания. Элитный дом в центре Москвы, где он жил уже третий год, охранялся так же серьезно, как и офис «Трастсанбанка», в котором Колян Шпала числился в совете директоров: камеры наружного наблюдения по всему периметру здания, датчики взрывчатки в подъезде, охранники во дворе, консьерж у входа. Гостей приглашали к лифту только после телефонного звонка хозяину квартиры. Злоумышленник ни за что не мог бы незамеченным проникнуть в подъезд. Тем не менее незнакомец с силой вжимал в спину Шпалы пистолет с глушителем.

– Заходишь очень спокойно, без лишних движений, – на удивление ровно произнес неизвестный. – Дернешься – тут же стреляю.

Делать было нечего: пришлось подчиниться. Коля вынул ключ из двери, деревянной рукой сунул его в карман. Неизвестный вошел следом, неслышно закрыв за собой дверь.

– Свет включи, – прозвучала очередная команда.

Коля судорожно нащупал широкую клавишу управления реле рубильника. Вспыхнул свет во всех трех комнатах и на кухне. Огромное зеркало в прихожей отразило лицо хозяина: коротко стриженная шишковатая голова, толстая шея, глубоко посаженные глаза, окруженные сетью мелких морщин… На лице этом, словно на листе фотографической бумаги, проявлялась целая гамма чувств: обескураженность, растерянность, испуг… А вот неизвестный теперь держался чуть поодаль – так, чтобы хозяин не смог рассмотреть его лица даже отраженным в зеркале. Несомненно, это был настоящий профессионал.

– Если ты хату мою бомбануть вздумал, то я тут лавье не держу, – наконец вымолвил Шпала. – Две штуки баксерей если наберется – и то хорошо. В кабинете возьми, в выдвижном ящике, и выметайся.

– Мне твои личные деньги без надобности. Свои имеются, не бедствую, – молвил незнакомец, продолжая удерживать хозяина квартиры на прицеле. – Базар к тебе небольшой есть. Ответишь – жив останешься. Садись!

– Лучше уж присесть, – по старой уголовной привычке поправил хозяин квартиры.

– И то верно.

Коля плюхнулся на кожаный диван и, с трудом удерживая дрожь в руках, буркнул негромко:

– Ну?

Неизвестный зашел за спинку дивана, небрежно бросил на колени Шпалы небольшой кейс.

– Открывай.

Коля послушно щелкнул замочками – внутри кейса оказалась прозрачная плексигласовая папка с какими-то банковскими документами.

– Просмотри очень внимательно… – посоветовал неизвестный. – И ответь мне только на один вопрос.

Бумаги оказались рутинными финансовыми документами: платежные поручения из банка, копии счетов, счета-фактуры с таможни…

– Я вообще в этом не очень разбираюсь, – признался Шпала и, чувствуя себя неуютно, поежился. – В «Трастсанбанке» я типа за контролера… Ну, «смотрящий». Бумаженциями занимаются люди, специально обученные. Если ты сумел эти бумажки получить, то и насчет остального, думаю, в курсах. Тут с начальника отдела спрашивать надо и с экономистов, а я не при делах. Не по адресу пришел.

– Ты, Шпала, дурака не включай, – посоветовал незнакомец. – Ты знаешь, что это за бумаги. Месяц назад через ваш «Трастсанбанк» прошел очень большой платеж за лекарственные препараты, предназначенные для Главного управления исполнения наказаний. Предоплатой в сто процентов, как это всегда и делалось. Поставкой занималась фирма «Гиппократ-М». Получатель – унитарная фирма Федеральной службы исполнения наказаний, связанная с их медицинской службой. Вертухайская контора бабло по предоплате перевела, как и договаривались. Лекарства же ими до сих пор не получены. «Гиппократ-М», который должен был эти лекарства поставить, неожиданно самоликвидировался неделю назад, деньги со счетов сняты вчистую. Слушай дальше. «Гиппократ-М» был оформлен на некую Екатерину Викторовну Шпаликову, 1978 года рождения, твою родную сестру. Гражданка Шпаликова исчезла вместе с реквизитами фирмы и всем лавьем. Что тебе об этом известно?

Услышав имя родной сестры, Коля аж скривился от негодования.

– Да ничего мне о ней не известно! Ни-че-го! Наверное, сбежала она вместе с кэшем и всем остальным! Ищем ее уже неделю… Нигде нету! Нигде! Телефон не отвечает, на электронную почту не реагирует!

– Неужели родную сестру найти не можешь? – вкрадчиво проговорил незнакомец. – Вы что – враги?

– Да лучше бы моя Катька и вовсе на белый свет не появилась! – посетовал Шпала. – Она же вообще, в натуре, курица, и мозгов у нее – как у канарейки на хер намазано! Говорили мне умные люди: не надо бабу на такую хлебную должность брать, хоть даже и родную сестру… Не послушался.

– Что тебе вообще о ней известно? Друзья, подруги, увлечения, любимые места отдыха… Мужчины, пристрастия, странности, слабости, хобби… Кто и как ее ищет? Какие у вас результаты? Ну, быстро!

Пока неизвестный сыпал вопросами, Коля Шпала лихорадочно осматривал собственную комнату. Огромный аквариум с золотой подсветкой и миниатюрными мраморными античными руинами на дне, домашний кинотеатр, низкая стильная мебель, эстампы на стенах. Взгляд его упал на огромную хрустальную вазу на журнальном столе…

Коля с непостижимой ловкостью скатился с дивана и, схватив вазу обеими руками, со всей силы метнул ее в голову мужчине. Тот, однако, успел увернуться – ваза попала ему в плечо, сбив с ног. Незваный гость завалился спиной на угол низкого журнального столика, опрокинув его набок. Однако за мгновение до этого сухо треснул выстрел, смягченный глушителем; Шпала схватился за плечо. Но нашел в себе силы метнуться в кабинет и захлопнуть за собой дверь, щелкнув замком.

Неизвестный в мгновение ока поднялся на ноги, подскочил к двери и прострелил замок. Держа пистолет наперевес, осторожно толкнул дверь ногой, резко выставил оружие вперед, готовый мгновенно выстрелить при малейшей попытке к сопротивлению…

Николай Опаликов сидел на полу, прижимая к плечу ладонь. Алая кровь густо сочилась между пальцами, натекая на белоснежную рубашку, капала на причудливый узор туркменского ковра. Даже в неярком электрическом освещении кабинета было заметно, что Опала постепенно покрывается гипсовой бледностью.

Толстый нарост пистолетного глушителя недвусмысленно уперся хозяину в лоб.

– Значит, все-таки знаешь, где твоя Катька может быть? Если сбежать решил…

– Да не знаю я, в натуре, не знаю… – прохрипел Колян, мучительно пытаясь припомнить, где раньше видел это лицо, но мысли путались.

– А может, ты с ней заодно, ну?

– Ты кто вообще и от кого? Если от генерала Юрки Сивакова, так скажи, что это мой конкретный косяк, признаю, и бабло, которое моя Катька украла, верну за три месяца. Мне есть чем перед ним ответить. А если от Мухи – то мы с ним сами разберемся.

– Да не нужно мне твое бабло, – спокойно проговорил визитер с пистолетом. – Мне интересно, что ты вообще о своей Катьке знаешь и как ее ищут.

– Не больше твоего, клянусь… – на губах Коли запузырилась кровавая пена. – А она, идиотка, вообще не сечет, что это за деньги и за что в натуре проплаты. Ее же, дуру, за них на части порвут, хоть из-под земли достанут! Знал бы, где она отсиживается, – зубами бы у нее те лавэшки повыгрызал!

– Теперь верю, что о Кате тебе ничего не известно, – задумчиво произнес незнакомец. – Но оставлять тебя в живых я теперь тоже не могу. Лицо ты мое видел. Сам виноват. Так что извини…

…На следующее утро, в понедельник, Коля Шпала в «Трастсанбанк» не приехал. Там сперва не придали этому большого значения, тем более что подобные прецеденты уже были: загулял в воскресный вечер, вот теперь и отдыхает, не впервой…

Однако уже к обеду в банке скопилось немало серьезных вопросов, требовавших непосредственного вмешательства «смотрящего». Мобильник Шпалы не отвечал, домашний тоже. Это настораживало: все знали, что Колян никогда и ни при каких обстоятельствах не выключал «трубу». Обзвонили нескольких Колиных друзей – те показали, что вчера он до позднего сидел в ресторане «ГодуновЪ», а после кабака вроде бы собирался домой. Консьерж в подъезде показал, что Николай Шпаликов действительно прибыл домой в половине первого ночи, но с тех пор из подъезда не выходил. В квартиру звонили минут сорок, однако никакой реакции не последовало. Установили, что дверь заперта изнутри. Пришлось вызывать слесаря из домоуправления и, на всякий случай, врача с участковым.

Бронированную дверь вскрывали «болгаркой» минут двадцать. Труп гражданина Николая Шпаликова полулежал на диване в зале, в лужице запекшейся крови. Очевидно, смерть наступила в ночь с воскресенья на понедельник. Впрочем, причиной смерти стало не проникающее огнестрельное ранение в плечо, а асфиксия: Шпалу банально задушили удавкой из гитарной струны.

Эксперты не обнаружили в квартире ни отпечатков пальцев кого-нибудь из посторонних, ни следов взлома входной двери, ни вообще чего-либо, указывающего на присутствие в квартире непрошеных гостей. Просмотр видеозаписей камер наружного наблюдения также не принес никаких результатов. Но вскоре неподалеку от соседнего дома был обнаружен брошенный автоподъемник, какой обычно применяется для замены фонарных ламп на уличных столбах. Судя по всему, преступник при помощи этого самого подъемника забрался на крышу соседнего, неохраняемого дома, оттуда без труда перебрался на крышу дома, где жила жертва, после чего спустился в подъезд Шпаликова через слуховое окно и далее в подъезд через технический люк.

Почерк убийцы указывал на его несомненный профессионализм. Да и жертва его была человеком весьма известным, и оставалось только гадать, что он мог рассказать перед смертью. Трижды судимый уголовный авторитет Коля Шпала знал очень много закулисных тайн. И его гипотетических признаний невероятно боялись и в московских криминальных кругах, и среди генералитета МВД, и среди руководства Федеральной службы исполнения наказаний, к некоторым руководителям которой покойный был особенно близок.

Впрочем, убийство Коли Шпалы стало лишь первым звеном в целой цепочке зловещих и загадочных событий, произошедших в последующую неделю.

Спустя два дня был убит генерал внутренней службы Юрий Сиваков, являвшийся одной из ключевых фигур в структуре Федеральной службы исполнения наказаний. Случилось это рано утром, неподалеку от элитного дачного поселка Грин Хил, что на Новорижском шоссе. Юрий Сиваков совершал традиционную утреннюю пробежку – в отличие от большинства коллег, генерал не пил, не курил и очень заботился о своем здоровье. Труп генерала с рваной раной на голове обнаружили в лесополосе неподалеку от дороги. Впрочем, удар по голове не был причиной смерти Сивакова. Генерал был задушен точно такой же гитарной струной, как и Колян Шпала. Никаких свидетелей убийства, естественно, не нашлось: будний день, загородная местность, лесополоса, утреннее время. И тоже оставалось гадать, что он успел сказать своему убийце.

А еще через день в медсанчасти московского следственного изолятора № 1, более известного как «Матросская Тишина», был обнаружен труп Равиля Мухамедшина по кличке Муха – авторитетного вора в законе, одного из «смотрящих» по столичным тюрьмам. Он, как и предыдущие жертвы, также был задушен гитарной струной. И вновь никаких свидетелей и вообще ничего, что могло бы прояснить причину гибели Мухи.

Несомненно, все три смерти были связаны между собой. На это указывал и «фирменный» стиль убийства – удавка из гитарной струны, и полное отсутствие свидетелей, и вообще каких-либо заметных следов.

Все погибшие прекрасно знали друг друга не первый год и, по слухам, имели общие бизнес-интересы. Оставалось лишь догадываться, кто и почему их заказал, кто был исполнителем и к каким последствиям могут привести их смерти…

3

– Ты, Антон, неправильно мясо на шампур насаживаешь, – невысокий чернявый мужчина протянул худую татуированную руку к шампурам. – Давай покажу, как надо.

– Руки прочь от продуктов питания! – с нарочитой угрозой воскликнул пожилой румяный здоровяк, загораживая собой дачный столик с огромной кастрюлей, где в бордовом маринаде плавала нарезанная баранина. – И вообще, Сохатый, ты всего лишь три месяца назад по УДО на свободу вышел, а уже в присутствии полковника внутренней службы к холодному оружию тянешься… Нехорошо!

Матвей Сахно, более известный в специфических уголовных кругах как Мотя Сохатый, ничуть не обиделся, тем более что на условно-досрочное он действительно вышел три месяца назад. Произошло это не без помощи хозяина дачи, Антона Никодимовича Голубинского, одного из влиятельных функционеров Федеральной службы исполнения наказаний, известного в вертухайско-криминальных кругах под обидным погонялом Голубь.

О причинах такого благоволения и Голубь, и Сохатый предпочитали не распространяться. Одни говорили об их общем бизнесе, другие – о компромате, имеющемся у Сахно не только на этого отдельно взятого полковника внутренней службы, но и на других полковников, подполковников и майоров, третьи – о деньгах, щедро заплаченных братвой за освобождение Моти…

Как бы то ни было, но после освобождения Сахно гостил на даче Голубинского уже второй раз. И если первая поездка на полковничью дачу была простым визитом вежливости для изъявления благодарности, то теперь Голубь сам вызвал влиятельного уголовника телефонным звонком: предстоял серьезный разговор о делах…

Поливальные машинки на клумбах без устали крутились, разбрасывая вокруг себя струйки воды. Холодные капли стекали с лепестков роскошных роз и мохнатых астр. Антон Никодимович тщательно насаживал на шампуры куски маринованного мяса и, по мнению Моти Сохатого, делал это совершенно неумело.

– Голубь, иди лучше мангалом займись, а я за тебя все сделаю, – Сахно решительно отодвинул хозяина от стола, взял шампур.

– Думаешь, у нас в «исполнении наказаний» не понимают толк в мясе?

– Еще как… – процедил Сахно.

– Мясо должно быть живым, горячим, должно трепыхаться, как свежевырванное сердце! – Голубинский повздыхал, попыхтел, однако уступил гостю.

– Что-то тебя на поэзию пробило…

Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил – тебе и начинать!

Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.

Наконец Голубь не выдержал.

– Что ты о последних событиях думаешь? – спросил он, снимая с мангала первый шампур.

– Тебя только Колян интересует или Сиваков с Мухой тоже? – поинтересовался гость.

Хозяин попыхтел, повздыхал и сузил вопрос:

– Пока только Шпаликов.

– Ну, Колян вообще был человеком по-своему неплохим. Во всяком случае, надежным. Я с ним когда-то даже в Златоустовском централе сидел, только в разных камерах, – нормальный такой пацан, в авторитете, никаких подлянок за ним не замечали. Однако в последнее время, говорят, Шпала сильно оборзел. Дербанил бы в своем банке долю малую – и дожил бы до глубокой старости. Атак… Наверное, кому-то дорогу перешел, накосячил по крупняку, вот и поплатился, – осторожно ответил Мотя.

– Один… или со своей сестрой Катькой? – прищурился Голубинский.

– Да хрен их там разберет! Наверное, он все-таки со своей сеструхой в сговоре был. Не верю я, чтобы молодая неопытная баба такую кусошную мазу одна оторвала!

– А Сиваков с Мухой, царство им небесное? Что о них можешь сказать?

– Так ведь они вплотную с покойным Шпалой работали. Кому, как не нам с тобой, об этом не знать! Одного убрали – вот цепочка и потянулась к остальным. А, может, Коля перед смертью тому киллерюге что-то лишнее по запарке ляпнул, потому заказчик решил не церемониться и остальных вальнуть для надежности, – спокойно произнес Сахно.

Полковник Голубинский аккуратно снял шампура с румяными шашлыками, разложил на подносе, поставил на стол в беседке. Принес из холодильника бутыль вискаря, открыл, собственноручно налил уголовному авторитету…

– Ладно. Надо бы по нашему обычаю помянуть. За помин душ рабов Божьих Шпалы, Мухи и генерала Юрия Петровича Сивакова! – с пафосом и скорбно произнес Голубь и перекрестился.

– Муха вообще-то мусульманином был, – напомнил Мотя Сохатый, но все равно выпил и тоже перекрестился, но как-то торопливо и коротко.

Спиртное под шашлыки, да еще за городом, всегда способствует быстрому взаимопониманию. После третьей рюмки Голубь решил говорить без обиняков – тем более что сам вызвал гостя на беседу. А беседовать было о чем…

Год назад Коля Шпала по своим уголовным знакомствам нашел стабильный канал поставки в Россию кокаина. И притом по самым что ни на есть минимальным оптовым ценам. Предприимчивый Шпаликов тут же купил полумертвую фирму «Гиппократ-М», по уставу занимавшуюся поставкой в Россию импортных медикаментов. Фирма была зарегистрирована на сестру Катю – ведь Шпале, который и так был на виду в своем «Трастсанбанке», не хотелось лишний раз светиться. Сперва «кокс» продавался через дилерскую сеть в Москве и Подмосковье, однако вскоре Шпаликов дошел до очевидного: элитный наркотик куда выгодней задвигать по следственным изоляторам и тюрьмам. Ведь публика там встречается весьма денежная: уголовные авторитеты, мотающие срок бизнесмены, разные чиновники, откусившие кусок не по чину… Многие из них и за «решкой» не могут прожить без кокса – так почему бы на этом не нажиться? Ушлый Шпала быстро вычислил потенциальных компаньонов: генерала из «исполнения наказаний» Юрия Сивакова и своего старого кореша Равиля Мухамедшина, влиятельного казанского вора. Механизм был налажен четко: медицинская служба Федеральной службы исполнения наказаний через одно из своих унитарных предприятий перечисляла общий паевой взнос Шпалы, Сивакова и Мухамедшина в «Гиппократ-М» якобы за поставки лекарств для СИЗО и ИТУ. Деньги на всякий случай переводились через «Трастсанбанк», в котором Николай Шпаликов занимал далеко не последнее место, хотя и числился там всего лишь консультантом. Кокаин под видом лекарственных препаратов поставлялся фирмой Екатерины Шпаликовой. Деньги всегда шли стопроцентной предоплатой – за деловую репутацию сестры головой отвечал Коля Шпала. Далее кокс под видом лекарств приходил в тюремные и зоновские медсанчасти, а уж оттуда попадал барыгам, которые с небольшим для себя наваром перепродавали его денежной публике. Естественно, многие врачи в погонах не хотели догадываться, какого свойства «лекарства» через них проходят, однако четко выполняли телефонные команды из Москвы, по которым часть порошков передавалась определенным людям.

Генерал Сиваков осуществлял общее прикрытие в домах без архитектурных излишеств, а вор Муха – оперативный контроль. Погоны Сивакова и его высокая должность гарантировали, что любой скандал будет погашен в зародыше, а авторитета Мухамедшина было более чем достаточно, чтобы барыги не зарывались и не крысили кэш. Навар вроде бы делился на троих – при этом, правда, было совершенно непонятно, какой процент доставался самой Кате. А ведь прибыль измерялась цифрами с многими нулями. Доза кокаина в Москве стоит от ста пятидесяти до двухсот долларов – и то нет гарантии, что он не разбодяжен сахарной пудрой или стиральным порошком. На зоне же одна порция с колес улетала за четыреста, а то и за пятьсот долларов, и от желающих не было отбоя. Спрос намного превышал предложение.

Все шло хорошо – по накатанной дорожке, пока на счета «Гиппократа-М» не упала особо крупная сумма. В контрольные две недели «лекарства» так и не поступили. Зато «Гиппократ-М» неожиданно объявил о самоликвидации, а сама Екатерина Шпаликова исчезла. Конечно, логично было бы предположить, что она и заказала всю троицу – мол, уходя, гасите всех! Однако первой жертвой стал ее родной брат, а подставить его Катя не могла…

И полковник Голубинский, и Матвей Сахно тоже были вовлечены в преступный бизнес, однако в основном по мелочам: замять скандал на месте, заткнуть рот особо болтливым, наказать виновных, проконтролировать медсанчасть. Всей картины, всех ходов-выходов они не знали, да и знать не должны были… Однако с барских столов им доставались лишь крохи. Теперь, когда главные действующие лица были мертвы, к Голубю и Сохатому автоматически переходили все рычаги: кто-кто, а механизм продажи кокса на зонах и в тюрьмах они знали прекрасно. Тем более Голубинский был первым заместителем генерала Сивакова и теперь вполне мог рассчитывать занять его кресло со всеми вытекающими из этого последствиями…

– Ладно, Мотя, – Голубинский аккуратно разлил виски по рюмкам, – ты мне лучше скажи: каким ты дальше видишь наше светлое завтра?

– До завтра еще дожить надо, тем более до светлого, – по ситуации отреагировал Сохатый, тщательно пережевывая кусок шашлыка.

– Ну что ты под идиота косишь! – Антон Никодимович со злостью шлепнул комара на щеке. – Ты ведь и сам понимаешь, зачем я тебя пригласил! Хочешь, чтобы я тебе первый об этом открытым текстом сказал?

Сахно отложил пустой шампур.

– Зачем мне тебя напрягать лишний раз, нервировать? Пойми, Голубь, я ведь еще по дороге сюда все просчитал, по полочкам разложил, – Сахно зашелестел сигаретной пачкой, закурил. – И твой ход мыслей – прежде всего. Ты уже видишь себя на месте Сивакова, а меня – на месте Мухи. Ты уже прикидываешь, сколько бабла мы будем дербанить с одной дозы и сколько будем иметь в оконцовке с каждой партии. В голове у тебя нули, нули и еще раз нули. Картинка красивая, слов нет. Особенно если перед теми нулями какая-нибудь значащая цифирь пририсована. Оно все правильно… Только ты не учел одной простой вещи: поставки кокса уже обрублены. Катька Шпаликова его поставляла, если помнишь, и откуда брала – неизвестно. А где теперь Катька – на Канарах или в закрытом акционерном обществе с ограниченной ответственностью «Мать сыра земля» – одному богу известно.

Полковник внутренней службы внимательно слушал Сохатого и лишь иногда вздыхал. Повертел в руках пустую рюмку, подумал и пропыхтел уверенно:

– А я вот уверен, что рано или поздно что-то должно нарисоваться.

– Откуда такая уверенность взялась?

– Твое здоровье… – Голубь вновь разлил спиртное по рюмкам. – Понимаешь, Мотя, кокс сам по себе – ничто. Обычный порошок, за который ты ни дом не построишь, ни дерево не посадишь, ни детей на ноги не поставишь. Кокс становится интересен, когда его можно конвертировать в деньги. А лучше всего это делать через нашу пенитенциарную систему… Стопроцентная реализация, мгновенный оборот, и никому из Госнаркоконтроля платить не надо. Я так думаю, что у Катьки и компаньоны были, и поставщики: не самолично же она в Латинской Америке ту коку собирала и в кокаин перерабатывала! Вот я и подумал, что рано или поздно они на нас как-нибудь выйдут… Не сегодня – так завтра точно! Потому и спрашиваю тебя о завтрашнем дне. К тому моменту у нас толковый ответ на толковый вопрос должен в запасе иметься.

Сахно сцепил жилистые пальцы замком, хрустнул. Доводы собеседника выглядели весьма убедительно.

– Оно вроде все правильно, – ответил Мотя, поразмышляв. – Но есть один момент… Где гарантии, что и с тобой, и со мной не повторится то же, что с Мухой, Сиваковым и Шпалой? Кто их заказал, кто исполнил, зачем и почему… Вот когда мы это будем знать, тогда можно и о завтрашнем дне задуматься. А то ответ приготовим, а нас никто и спрашивать не станет.

Незаметно стемнело. Над коттеджным поселком зажглись первые робкие звезды. Острокрылые ласточки незримо прочеркивали мутноватое подмосковное небо. Угли в мангале окончательно остыли, шашлыки были съедены, и теперь лишь пустые шампуры на подносе напоминали о недавнем празднике гастрономии.

Голубинский сходил в дом за новой бутылкой и закуской. Включил свет в беседке. Свинтил пробку с бутылки, разлил спиртное по рюмкам.

– Мотя, если ты думаешь, что я дурак, то напрасно, – Голубь причмокнул губами, выпил не чокаясь. – Я ведь умею просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Ментов из «розыска» я не только напряг, но и заинтересовал материально: мол, если найдете киллерюгу, заказчика… ну и Катьку Шпаликову, естественно, – не обижу, заплачу. Там отнеслись с пониманием – бабло в «розыске» любят…

– Ну хорошо: найдут твои менты ту же Катьку, закроют… А она возьмет и спалит канал, по которому кокс в Россию приходит, – с плохо скрываемым раздражением перебил Сохатый.

– Пусть для начала найдут, – вздохнул Голубь, промакивая салфеткой вспотевший лоб.

– Нам самим с теми заказчиками срочно разбираться надо, понимаешь? – втолковывал Матвей. – И чем скорей мы их найдем да ликвидируем, тем будет лучше и безопаснее для нас обоих. Ну, выйдут на нас те поставщики кокса… или даже сама Катька. Ну, поднимемся мы на бабло. И что потом – к окнам не подходить, чтобы снайпер не вальнул? По дюжине «телков» на каждого нанимать, чтобы тебя до сортира сопровождали?

– Понимаю тебя, Мотя, – кивнул Голубинский. – Превентивный удар. Лучшая оборона – нападение.

– Я тут вообще вот о чем подумал, – продолжал Сохатый, воодушевляясь. – Неплохо бы нам своего киллерюгу завести. Карманного, так сказать. Чтобы, чуть что, хлоп – и решить проблему безо всяких там ментов. Только киллерюга должен быть таким, чтобы он о нас вообще не догадывался – это на случай, если запалится. Подумай.

– Уже думаю, – серьезно отозвался Голубь…

…Мотя Сохатый уехал в Москву лишь назавтра. Сидя на заднем сиденье своего лимузина, Сахно щурился, глядя в затылок водителя, вновь и вновь размышляя о вчерашней беседе с полковником внутренней службы. Предложение Голубинского таило множество выгод, однако все они были ничто по сравнению со страхом повторить судьбу Шпалы, Сивакова и Мухи. В голове, правда, вертелась еще одна мысль: а что, если всю троицу заказал Голубь? Однако после размышления эта мысль была отвергнута: ведь Антон Никодимович был человеком не слишком решительным, и к тому же, как говорят в уголовном мире, «без стержня».

Голубинский также провел весь последующий день в раздумьях. Он ни капли не жалел, что вызвал на откровенный разговор Сохатого: ведь влиятельный уголовник теперь был его единственным союзником. Если Катька до сих пор жива, то она или люди, которые теперь за ней стояли, рано или поздно выйдут на старый канал сбыта наркотиков. Однако слова о возможном покушении, брошенные Мотей, окончательно укрепились в мозгу полковника. К тому же было совершенно непонятно, откуда может исходить опасность и в какой момент ожидать удавки из гитарной струны, наброшенной на шею.

– Нет, Мотя все-таки прав… Хорошо бы своего исполнителя иметь, карманного… Чтобы все вопросы без ментов решать, – прошептал Антон Никодимович, укладываясь спать.

4

Если спросить зэка в задушевной обстановке: «За что сидишь?», обычно услышишь в ответ предсказуемое: «Ни за что». Послушать этот татуированный народ, так окажется, что «подставили», «дело пришили», «потащили паровозом», «признательные показания выбили», «попали под замес», «следак дело повесил»… Лишь небольшая часть заключенных способна признавать свое преступление полностью и безоговорочно. И надо сказать, что это далеко не худшая часть осужденных.

Бывший спортсмен-биатлонист тридцатиоднолетний Илья Прудников попал за решетку абсолютно по делу: собственноручно отправил на тот свет подонка, убившего его молодую жену. Он просто не мог допустить, чтобы этот урод безнаказанно разгуливал по свету и совершал новые преступления, калечил судьбы и забирал жизни. Илью не остановило даже то, что у него на руках оставался малолетний сын Данька. Прудников знал, пока он будет чалиться на зоне, о сынишке не хуже матери позаботится младшая сестра Ильи – Юля, у нее имелись «крепкие тылы» и не приходилось думать о средствах к существованию. Недавно она вместе со своим женихом-хакером переехала жить в Чехию.

Вина Ильи была очевидной, да и все улики сходились. А потому на следствии он особо не отпирался и даже решил после приговора не писать кассационку, чтобы не расстраиваться из-за отказа.

Уже осужденный, но все еще содержавшийся в СИЗО, Илья Прудников лежал «в узде» уже второй час. Длинный капроновый шнур, заложенный через рот и привязанный к выгнутым ступням, казался ему колючей проволокой. Скрученное в дугу тело будто пронзалось тысячью раскаленных иголок. Руки, также заведенные назад, затекли, одеревенели до полной потери чувствительности. Чтобы забыть о боли, Илья пытался сфокусировать внимание на чем-нибудь постороннем: стена с облупленной краской, решетки на окнах, ржавый потек на батарее центрального отопления… Несколько раз Прудников терял сознание, словно бы погружаясь в бездонный омут. И, всякий раз приходя в себя, удивлялся, почему еще не умер. Казалось, еще чуть-чуть – и позвоночник рассыплется от перенапряжения.

Заунывно скрипнула дверь. В кабинет оперативной части вошел оплывший, с двойным подбородком блондин в форме капитана внутренней службы. Это был тюремный опер, который и распорядился применить к Илье Прудникову пытку «взнузданием», именуемую на ментовском жаргоне «ласточка». Капитан равнодушно перешагнул через лежавшего на полу человека и уселся за стол. Достал термос и пакет с бутербродами, со вкусом неторопливо перекусил, открыл сейф, извлек папку с веревочными тесемками, лениво пролистал несколько страниц, затем взял мобильник и принялся набирать эсэмэски. Оперативник словно не замечал мучений подследственного: он даже вполголоса проговаривал тексты скабрезных сообщений, который отправлял каким-то бабам.

Как ни было больно Илье, однако он всеми силами старался не застонать в присутствии садиста, чтобы не сделать ему приятно. Больше всего Прудникову хотелось потерять сознание, чтобы хоть на какое-то время позабыть о боли. А то и умереть – он был бы не против.

Наконец, сунув телефон в карман, тюремный опер вызвал конвоира и распорядился развязать Илью. Истязуемый не смог сразу разогнуться и подняться на ноги и еще несколько минут бездвижно лежал на полу.

Тем временем капитан внутренней службы достал из сейфа нетбук, включил, повернул его экраном к Прудникову.

– Ну что, будем сознаваться? – капитан притворно зевнул.

– В чем? – прохрипел Илья, с трудом поднимаясь на ноги.

– Твоя цацка? – опер кивнул на нетбук.

– Нет. Подкинули при шмоне.

– Ну, вас тут послушаешь – так вам и наркоту подбрасывают, и мобильники, и порнушку, и водку. И, заметь, все задарма. Просто бесплатный аттракцион невиданной щедрости и раздача слонов… – отмахнулся тюремный опер. – И вообще: не тюрьма, а пансион благородных девиц. Может, и эту запись ты никогда не видел?

Илья медленно приходил в себя. Размял отекшие руки, встал у казенного стола и инстинктивно ухватился за его угол пальцами, чтобы не упасть. Пронзительно ныла спина, перед глазами плясали и растворялись бесформенные сиреневые пятна. Язык и губы потеряли чувствительность. В висках словно стучали молотки. Ватные ноги предательски подкашивались. Подследственный с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.

– Ты садись. Вот тут, напротив, – разрешил опер.

Прудников послушно уселся. Широкоплечий гигант, он, казалось, несколько стеснялся своего роста, а потому немного сутулился. Тем временем капитан внутренней службы включил видео, и на экране замелькали обнаженные детские тела: это был отвратительный порнофильм для педофилов с гомосексуальными склонностями.

– Ну что, Прудников, снова хочешь сказать, что это не твое?

– Начальник, что ты от меня хочешь… – Илья демонстративно отвел взгляд от монитора. – Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…

Илья говорил правду. В этом следственном изоляторе, расположенном в небольшом подмосковном городе, он сидел уже десятый месяц, то есть все время следствия.

Осужденный уже готовился к этапу, однако буквально через неделю после вынесения приговора начались разные непонятки. Илью дважды переводили из камеры в камеру, в каждой из которой сидели «дятлы», провоцировавшие его на драку, однако, умудренный тюремным опытом, Прудников старался не реагировать на провокации. Его вещи во время шмона перетряхивались с особой тщательностью. И вот сегодня ему неожиданно объявили: мол, во время последнего обыска в вещах Ильи был обнаружен нетбук с детской порнографией, оперчасть ходатайствует о возбуждении нового уголовного дела по позорной для честного арестанта 242-й статье Уголовного кодекса – «Незаконное распространение и оборот порнографических материалов».

То, что нетбук с педофильской порнухой был банально подброшен во время обыска, когда вся хата находилась на прогулке, сомнений не вызывало. Оставалось лишь догадываться, кто решил подставить Илью по такой гнилой статье и с какой именно целью…

– Короче, Прудников, рисую тебе твои ближайшие перспективы, – капитан хищно улыбнулся. – Вариант первый. Ты остаешься тут, и уголовное дело по двести сорок второй идет в производство. Через пару дней об этом будет знать вся тюрьма. Ты сейчас еще «мужиком» сидишь. Обещаю: через два, максимум через три дня тебя за такую статью обязательно опустят, пойдешь жить под нары. И так – до нового суда. После приговора с довеском за «порнуху» отправишься на зону в том же кукарекающем качестве… если, конечно, до нее доедешь. Вариант второй. Сейчас с тобой переговорит один человек из Москвы. Если ты ему понравишься – твоя жизнь может сильно измениться к лучшему. Насколько к лучшему – ты даже и не представляешь… Ну, что скажешь?

Предложение выглядело совершенно неожиданным и темным, однако Илья промолчал. Ведь тюрьма уже научила его никогда не выказывать ни удивления, ни заинтересованности.

– Так будешь с ним говорить? Большой человек, специально к тебе из Москвы приехал!

– Давно ни с кем с воли не базарил, – Прудников с равнодушным видом передернул плечами. – Давайте, гражданин начальник…

– Вот и хорошо… – Опер набрал на телефоне внутренней связи какой-то номер, бросил пару фраз.

Спустя минуту в кабинет вошел одетый в штатское незнакомец, которого Прудников никогда прежде в этом СИЗО не видел. Чернявый, с подвижным лицом и топорщившейся на нем черной щеткой усиков, этот человек неуловимо напоминал майского жука из мультфильма. Оперативник вскочил, козырнул и вышел в коридор. Чернявый несколько минут молча рассматривал Прудникова, затем неожиданно улыбнулся.

– Ну что, Илья Петрович Прудников, приблизительно таким я вас и представлял. Давайте знакомиться.

У чернявого был приятный баритон, его манера держаться и подчеркнутое обращение на «вы» располагали к себе. Однако Илья оставался совершенно равнодушным. Ведь большинство неприятностей у арестантов случаются как раз от таких вот обходительных внешне ментов.

– Как скажете, – спокойно молвил Илья.

– Значит, светит вам девять лет усиленного режима. Пока что девять, потому что после повторного суда наверняка добавят. И вам абсолютно нечего сказать в свое оправдание.

– А зачем? Разве это что-то изменит?

– Конечно, не изменит, – согласился чернявый. – Скажите, Илья Петрович, а вам себя не жаль? Вам ведь всего тридцать один год. На волю вы выйдете в сорок… если выйдете, конечно. С подорванным здоровьем, букетом болезней и полным отсутствием жизненных перспектив.

После этих слов Прудников окончательно утвердился в мысли, что чернявый – очень опасный тип, в беседе с которым надо тщательно фильтровать каждое слово. Ведь если менты начинают давить на жалость – тут обязательно следует ждать подвоха.

Подвоха, впрочем, пока не наблюдалось. Похожий на жука мужчина довольно складно пересказал биографию подследственного, особо остановившись на том, что у него почти не осталось на воле родных и близких.

– Ладно, – закончил он. – Теперь пора и мне представиться. Зовут меня Борис Аркадьевич, и служу я в Федеральной службе исполнения наказаний. Больше вам знать про меня пока что не надо. Скажите – вы хотели бы выйти на свободу до срока? Ну, скажем… уже на этой неделе?

– Кому не хочется… – передернул плечами Илья. – Хотел бы, конечно!

– Тогда предлагаю выслушать мое предложение и дать ответ – утвердительный или отрицательный. От этого ответа и будет зависеть ваше ближайшее будущее.

Борис Аркадьевич излагал свое предложение четко и детально: несомненно, этот монолог был им загодя отрепетирован. Мол, если Илья Петрович не примет его предложение, то вряд ли доживет до конца срока – особенно с учетом новой позорной статьи. Если же Илья Петрович примет его предложение, то уже завтра он сможет покинуть тюремные стены. Местная медсанчасть зафиксирует его смерть, не востребованное родственниками тело будет кремировано, а сам Прудников…

– А как это мое тело будет кремировано? – не понял Илья.

– Вас лично, конечно, никто сжигать не собирается. Просто в уголовное подошьют два документа: свидетельство о смерти и справку о кремации, – спокойно пояснил собеседник. – И этого вполне достаточно для ваших фиктивных похорон. А теперь слушайте, в чем суть моего предложения. И отвечайте немедленно: «да» или «нет». Минуту на размышление не даю.

Вот тут-то и прозвучало само предложение, неожиданное, странное и заманчивое…

…Конечно же, Илья ответил согласием – а что ему еще оставалось делать?

– Только в ближайшее время абсолютно ничему не удивляйтесь, – загадочно проговорил Борис Аркадьевич.

5

Ах, Черное море! Ах, жаркое солнце!

Стоит только произнести эти слова, и перед глазами тут же возникает сопутствующий черноморскому побережью пейзаж: фланирующие по набережной курортники, шелестящие на ветру пальмы, соленые брызги прибоя, теплые вечера со стрекотом цикад и романтические прогулки…

Так уж случилось, что Катя Шпаликова за свои тридцать четыре года никогда прежде не бывала на море, хотя большая часть ее подруг в таком возрасте объехала едва ли не полмира. Все как-то с морем не складывалось. Сперва – непростая жизнь в нищем приволжском поселке с поэтическим названием Суперфосфатный, затем – учеба в Московском промышленном институте, которую приходилось сочетать с изнуряющей работой. Да и брат Коля, еще в «лихие девяностые» подавшийся покорять Москву, не очень-то дружил с Уголовным кодексом, вначале примкнув к «ореховским», а затем получив и первый срок за вымогательство. Потом последовали еще два срока по аналогичным статьям. Так что младшей сестре приходилось буквально разрываться между учебой, работой и свиданиями с Коляном едва ли не во всех следственных изоляторах столицы. Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, Катя нянчилась с братом, словно родная мать: бегала по адвокатским конторам, носила в СИЗО «дачки», давала взятки следователям и даже улаживала Колины дела с коллегами по бандитскому ремеслу. «Катька, отдай за меня карточный долг!», «Катька, передай в посылке побольше витаминов!», «Катька, сунь лавешек кому надо на зоне, а то менты меня тут совсем загнобят!». Катя послушно исполняла все, что ей было сказано. Так что времени на морские курорты совершенно не оставалось, не говоря уже о личной жизни и обо всем остальном.