Путешествия и приключения капитана Гаттераса Верн Жюль

Глава 5. Открытое море

Неровный, но попутный ветер налетал порывами. Ведомый этими шквалами «Вперед» несся по морю, однако винт его бездействовал. В три часа ночи бригу встретился пароход, постоянно курсирующий между Ливерпулем и островом Мэн. Капитан приветствовал его, и это было последнее напутствие, услышанное командой брига.

В пять часов лоцман передал командование судном Ричарду Шандону и пересел на свой бот, который вскоре исчез на юго-западе.

Ближе к вечеру бриг обогнул мыс на южной оконечности острова. Ночью море было очень неспокойно, но «Вперед» легко оставил на северо-западе оконечность мыса Эр и направился в Северный пролив.

Джонсон был прав: на море инстинкт моряков взял верх над глупыми мыслями и опасениями. Увидев, что бриг надежен, они забыли о странности ситуации. Жизнь на борту пошла раз и навсегда заведенным порядком.

Доктор Клоубонни с наслаждением вдыхал морской воздух. Ветер дул сильно, порывами, но ученый не покидал палубы. Для кабинетного сухаря он держался замечательно стойко.

– Прекрасная вещь – море, – сказал он Джонсону, возвращаясь на палубу после обеда. – Я поздно познакомился с ним, но стремлюсь всеми силами наверстать упущенное.

– Вы правы, доктор. Я отдал бы все континенты мира за кусок океана. Говорят, моряки быстро устают от своей профессии. Не верьте – я хожу в море уже сорок лет, и оно нравится мне точно так же, как в первый день.

– Настоящее наслаждение – чувствовать хороший корабль под ногами. Если я верно сужу, «Вперед» вполне надежен и смело идет навстречу неизвестному!

– Вы правы, доктор, – ответил Шандон, присоединяясь к собеседникам. – Это замечательный корабль. Признаюсь, еще никогда судно, предназначенное для плавания во льдах, не было лучше построено и оснащено. Это напоминает мне, как тридцать лет назад капитан Джеймс Росс собирался пройти Северо-Западным проходом…

– На бриге «Победа», – быстро сказал доктор, – судно, вместимостью почти равное нашему, также оснащенное паровым двигателем…

– Как! Вы знаете об этом?

– Ну как же! – отвечал доктор. – Тогда машины были еще в зачаточном состоянии, и на «Победе» это вызвало множество задержек. Капитан Джеймс Росс, после того как неудачно ремонтировал агрегат за агрегатом, в конце концов предпочел избавиться от машины вовсе и снял на первой же зимней стоянке.

– Дьявол! – сказал Шандон. – Я вижу, вы немало знаете.

– Конечно! – сказал доктор. – Я читал книги Парри, Росса, Франклина, Мак-Клура, Кеннеди, Кейна, Мак-Клинтока и кое-что запомнил. Добавлю, что Мак-Клинток на борту судна «Фокс», винт которого был подобен нашему, уже куда легче и быстрее достиг своей цели, чем все его предшественники.

– Совершенно верно, – ответил Шандон. – Смелый моряк этот Мак-Клинток. Мне повезло увидеть его в деле. Можете добавить, что, подобно ему, мы будем в апреле в проливе Девиса, и, если нам удастся пройти между ледяными полями, мы пройдем значительно дальше.

– Да-да, – кивнул доктор, – если только мы, как «Фокс» в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом, не будем зажаты льдами Баффинова залива и не останемся зимовать среди торосов.

– Надеюсь, мы будем удачливее, мистер Шандон, – сказал Джонсон. – Скажу больше: если уж на этом бриге мы не сможем пройти туда, куда хотим, то от подобных намерений можно будет отказаться навсегда.

– Впрочем, – сказал доктор, – если капитан на борту, он знает лучше, чем мы, что делать. Письмо слишком лаконично, оно по-прежнему не позволяет нам разгадать цель путешествия.

– Мы знаем, какого курса держаться, и этого достаточно, – отвечал Шандон. – Теперь в течение месяца, думаю, мы можем обойтись без сверхъестественного вмешательства неизвестного и его инструкций. Впрочем, вы знаете мое мнение на этот счет.

– Да-да… – согласно кивнул доктор. – Я думал, что этот человек оставит вас командовать кораблем и никогда не поднимется на борт, но…

– Но что? – переспросил Шандон с некоторой досадой.

– Но с приходом второго письма я пересмотрел свое мнение.

– Отчего же, доктор?

– Судите сами: это письмо пусть и указывает на маршрут, но все же не говорит о месте назначения. Однако мы же должны знать, куда идем. Как, я вас спрашиваю, третье письмо достигнет нас, если мы в море?! На землях Гренландии почта, полагаю, если и работает, то весьма скверно. Видите ли, Шандон, я думаю, что этот парень ждет нас в каком-нибудь датском поселении, в Хольстейнборге или Упернавике. Возможно, он заранее отправился туда, чтобы запастись тюленьими шкурами, закупить сани и собак, одним словом, чтобы заготовить все необходимое для путешествия в арктических водах. Я не буду сильно удивлен, если увижу, как однажды утром он выходит из своей каюты и командует судном, будто ничего не случилось.

– Возможно, – ответил Шандон сухо. – Ветер свежеет, думаю, неразумно рисковать брамселями в такую погоду.

Шандон покинул доктора и отдал приказ свернуть верхние паруса.

– Стоит на своем, – сказал доктор боцману.

– Да, – согласился тот. – И это очень плохо, потому что вы, доктор, можете оказаться правы.

В субботу ближе к вечеру «Вперед» обогнул мыс Малл-оф-Галловей, чей маяк был замечен на северо-востоке, ночью оставил за бортом мысы Кинтайр и Фер на восточном побережье Ирландии. Около трех часов утра бриг миновал остров Ратлин, оставив его по правому борту, и через Северный пролив вышел в океан.

Наступило воскресенье, восьмое апреля. Англичане, и особенно моряки, весьма чтут воскресные дни: часть утра заняло чтение Библии, которое доктор с удовольствием взял на себя.

Затем ветер перешел в ураган, который грозил отбросить бриг обратно к берегам Ирландии, качка была очень сильна, а волны высоки. Если доктор не заболел морской болезнью, то только потому, что совершенно не желал этого. В полдень на юге исчез мыс Малин – это была последняя европейская земля, которую видели смелые моряки. Некоторым из них больше никогда не увидеть ее – и сейчас отважные мореплаватели не отрываясь смотрели на удаляющиеся берега.

В полдень же определили местоположение брига: 55° 57 северной широты и 7° 40 долготы.

Буря утихла примерно в девять часов вечера. «Вперед», надежный парусник, держал курс на северо-запад. По этому непростому дню можно было судить о его мореходных качествах. Ливерпульские знатоки не ошибались: бриг оказался превосходным парусным судном.

В течение следующих дней «Вперед» продвигался на северо-запад. Ветер сменился южным, и на море была зыбь. Бриг шел на всех парусах. Буревестники парили над ютом. Доктор ловко убил одного из них, и тот, к счастью, упал на борт.

Симпсон, гарпунер, поднял его и передал Клоубонни.

– Плохая дичь, доктор.

– Наоборот, она станет отличным блюдом, мой друг!

– Что?! Вы будете это есть?

– И вы, мой дорогой, – кивнул доктор, смеясь.

– Брр! – ответил Симпсон. – Она жирная и горчит, как все морские птицы.

– Ну что ж… – ответил доктор. – Я знаю способ, как приготовить эту дичь. И если вы признаете в готовом блюде вкус морской птицы, я соглашусь никогда в жизни не поднимать ружья ни на одну из них.

– Вы умеете готовить, доктор? – спросил Джонсон.

– А как же! Ученый должен знать немного обо всем.

– Что ж, Симпсон, будем готовить себя к испытанию… – заметил боцман. – Доктор умный человек, и он сможет убедить каждого, что перед нами не буревестник, а куропатка.

Доктор оправдал ожидания боцмана: он умело снял подкожный жир, который находится в основном на бедрышках, а вместе с ним исчезли прогорклость и неприятный запах рыбы. Приготовленный таким образом буревестник был признан превосходным блюдом. С этим согласились все, в том числе и Симпсон.

Во время последнего шторма Ричард Шандон оценил великолепные качества подобранного им экипажа. Он проанализировал поведение каждого из своих людей, как и любой командир, который хочет в будущем противостоять любой опасности. Теперь он знал, на что рассчитывать.

Джеймс Уолл был полностью предан первому помощнику, был хорошим исполнителем, но ему не хватало инициативы. Однако он был на своем месте.

Джонсон, ветеран арктического океана, имел опыт борьбы с морем и не испытывал недостатка в хладнокровии и смелости.

Симпсон, гарпунер, и Белл, плотник, были надежными людьми, исполненными чувством долга и дисциплины. Ледовой лоцман Фокер, опытный моряк, прошедший выучку Джонсона, мог помочь в трудную минуту.

Из матросов, как казалось, лучшими были Гарри и Болтон. Болтон, парень веселый и разговорчивый, любил пошутить, Гарри был чуть постарше – примерно тридцати пяти, с энергичным лицом, но немного бледен и временами замкнут.

Трое матросов, Клифтон, Гриппер и Пэн, казались менее энергичными, а при случае от них можно было бы ожидать и ропота. Гриппер хотел в последний момент уйти с брига, и лишь чувство стыда удержало его на борту. Если дела шли хорошо, если вокруг не было опасностей, а работа предстояла не слишком изнурительная, то на этих людей можно было рассчитывать. Однако им необходима была сытная пища, и к тому же, с трудом удавалась роль трезвенников. За едой они сожалели об отсутствии рома или джина, но с удовольствием восполняли отсутствие спиртного кофе и чаем, на которые никаких ограничений наложено не было.

Два механика, Брайтон и Пловер, и кочегар Уоррен, пока что сидели сложа руки.

Но Ричард Шандон знал, чего ожидать от каждого из них.

14 апреля «Вперед» вышел в Гольфстрим, который направляется вдоль восточных берегов Америки, доходит до Ньюфаундленда, затем отклоняется на северо-восток и огибает берега Норвегии. Бриг находился на 51° 37 северной широты и 22° 58 восточной долготы, в двухстах милях от берегов Гренландии. Похолодало: термометр упал до тридцати двух градусов[1], то есть до точки замерзания.

Доктор, не собираясь сдаваться и переходить на зимнюю одежду, ходил, как все матросы и офицеры. Было забавно наблюдать за ним, когда он, надев высокие сапоги, в которые, казалось, помещался полностью, огромную промасленную шляпу, брюки и куртку из того же материала, появлялся на палубе. Во время сильного дождя и высокого волнения Клоубонни немноо походил на одинокого тюленя, и это сходство отчего-то чрезвычайно льстило его самолюбию.

В течение двух дней на море царила буря, сильный северо-западный ветер мешал быстрому продвижению брига. С 14 по 16 апреля зыбь, пусть немного и уменьшилась, однако оставалась достаточно высокой. Но уже в понедельник прошел сильный ливень, и море успокоилось почти сразу. Шандон обратил на это внимание доктора.

– Ну, – сказал тот, – это подтверждает любопытные замечания китобоя Скорсби, члена Королевского общества Эдинбурга, членом-корреспондентом которого я также имею честь быть. Как вы видите, что во время дождя волнение стихает почти полностью, даже при сильном ветре. При сухой же погоде море будет волноваться куда сильнее даже при ветре заметно более слабом.

– Но как это объясняется, доктор?

– Очень просто: никак не объясняется.

В это время ледовой лоцман, который нес вахту на брам-салинге, подал сигнал о плывущем милях в пятнадцати справа под ветром айсберге.

– Айсберг под этими широтами?! – воскликнул Клоубонни.

Шандон перевел подзорную трубу в указанном направлении и подтвердил слова лоцмана.

– Удивительное явление! – заметил доктор.

– Это вас удивляет? – смеясь, переспросил Шандон. – Неужели мы оказались достаточно удачливы, чтобы наконец вас чем-то удивить?

– Конечно, появление айсберга здесь удивило меня, – отвечал доктор, улыбаясь, – но на самом-то деле удивляться тут нечему. Бриг «Энн де Пуль» из Гриспонда был затерт льдами в тысяча восемьсот тринадцатом году на сорок четвертом градусе северной широты, и Деймент, его капитан, считал айсберги сотнями!

– Будь по-вашему! – сказал Шандон. – Вы все равно смогли научить нас чему-то!

– О, немногому, – скромно ответил доктор, – кроме того, что ледяные горы встречались и под более низкими широтами.

– Я это хорошо знаю, дорогой доктор, потому что, будучи юнгой на военном шлюпе «Флай»…

– В тысяча восемьсот восемнадцатом, – продолжал за ним доктор, – в конце марта, вы прошли между двумя плавающими ледяными островами под сорок вторым градусом широты.

– Нет! Это уж чересчур! – воскликнул Шандон.

– Но ведь так оно и было? Потому я не вижу повода удивляться, что мы, будучи на два градуса севернее, встретились с плавающей горой на траверзе брига.

– Вы, доктор, кладезь премудрости, – сказал командир, – только и остается, что черпать из него.

– Мой источник иссякнет гораздо быстрее, чем вы думаете. И если мы сможем внимательно наблюдать этот любопытный феномен, Шандон, я буду самым счастливым из ученых.

– Могу себе представить. Джонсон, – обернулся Шандон к боцману, – ветер, похоже, свежеет?

– Да, сэр, – сказал Джонсон, – мы идем медленно, и вскоре течение Девисова пролива станет более ощутимым.

– Вы правы, Джонсон, и, если мы хотим быть двадцатого апреля на мысе Фарвель, нам следует идти под парами, не то нас выбросит на побережье Лабрадора. Мистер Уолл, дайте приказ развести пары.

Приказ командира был выполнен: через час давление в машине поднялось до необходимого, паруса были свернуты, и винт, вспенивая воду лопастями, помчал «Вперед» против северо-западного ветра.

Глава 6. Великое полярное течение

Вскоре стаи буревестников и тупиков – неутомимых и шумных обитателей этих бесплодных мест – возвестили о приближении к берегам Гренландии. «Вперед» быстро двигался на север, оставляя за кормой длинную черную полосу дыма.

Во вторник, 17 апреля, около одиннадцати утра ледовый лоцман заметил на небе первый отблеск. Ледяное поле лежало, должно быть, в двадцати милях севернее. Несмотря на довольно плотные облака, горизонт озаряло ослепительно белое сияние. Насчет этого явления опытные моряки ошибаться не могли: по яркости отблеска они заключили, что его отбрасывает большое скопление льда, находящееся вне поля зрения, миль за тридцать от брига.

К вечеру ветер переменился на южный и стал попутным. Шандон, решив сэкономить немного угля, приказал поднять паруса и остановить машину. «Вперед» под марселями, кливером и фоком поспешил к мысу Фарвель.

Восемнадцатого апреля, в три часа пополудни, был замечен ледяной поток – на поверхности моря, на фоне неба, отчетливо вырисовывалась тонкая ярко-белая полоса. По всей вероятности, поток шел от восточных берегов Гренландии, а не из Девисова пролива, так как льды стоят преимущественно у западных берегов Баффинова залива. Час спустя «Вперед» уже пробирался между льдинами, в наиболее заполненных частях льдины колыхались от зыби, хотя между собой были спаяны крепко.

На рассвете следующего дня вахтенный заметил встречный корабль – то был датский корвет «Валькирия», шедший контр-галсом к бригу «Вперед» и направлявшийся к Ньюфаундленду. Начала уже чувствоваться сила течения пролива, и, чтобы противостоять ей, пришлось прибавить парусов.

Шандон, доктор, Джемс Уолл и Джонсон стояли на юте, наблюдая течение, прикидывая его направление и скорость.

– Найдены ли доказательства, – поинтересовался доктор, – что в море Баффина существует постоянное течение?

– Ну, конечно, – ответил Шандон, – ведь парусные суда с трудом идут против него.

– Тем более, – добавил Джемс Уолл, – что оно встречается у восточных берегов Америки и западных берегов Гренландии.

– В таком случае, подтверждается мнение тех моряков, кто уверен в существовании Северо-Западного прохода, – сказал доктор. – Скорость течения приблизительно пять миль в час. Трудно допустить, что оно начинается прямо тут, в заливе.

– Ваше рассуждение весьма убедительно, доктор, – заметил Шандон. – Этот поток отчетливо направлен с севера на юг. А в Беринговом проливе существует другое течение, которое идет с юга на север и, по всей вероятности, дает начало первому.

– Таким образом, господа, – продолжил доктор, – возможно допущение, что Америка полностью отделена от земель полярных и что воды Тихого океана, обогнув ее северные берега, все же попадают в Атлантический океан. Впрочем, следует сказать иначе, ведь из-за более высокого уровня Тихого океана именно его воды должны направляться к берегам Европы.

– Однако, – возразил Шандон, – должны существовать факты, пусть и незначительные на первый взгляд, которые подтверждали бы изложенную вами теорию. Если же они и в самом деле существуют, – не без усмешки продолжил он, – то наш всеведущий доктор просто обязан их предоставить.

– И не замедлю сделать это! Суди сами, – любезно отозвался доктор, – китов, раненных китобоями в Девисовом проливе, через некоторое время убивали, уже у берегов Восточной Азии, причем в теле их еще оставались гарпуны европейские.

– Если только эти киты не обогнули мыс Горн или мыс Доброй Надежды… – заметил Шандон. – Но вы правы, животные непременно неизбежно должны были бы обойти вокруг северных берегов Америки. Ведь на плавание вокруг Южной Америки у них бы не хватило сил и они бы погибли много раньше.

– Чтобы вас окончательно убедить, дорогой Шандон, – улыбаясь, продолжал Клоубонни, – я могу привести и факты совсем другого свойства. Первый из них, это наличие в море Девиса, как иногда называют Девисов пролив, немалого числа плавучих деревьев: лиственниц, осин и других пород, которые характерны более для теплых стран. Мы знаем, что Гольфстрим своим течением не дал бы деревьям достигнуть пролива. Однако если их там находят, то, значит, они могли попасть в море Девиса только через Берингов пролив.

– Вы меня полностью убедили, Клоубонни. Что и говорить, после таких доводов трудно было бы не поверить.

– Кстати, – заметил Джонсон, – вот предмет, который нам многое объяснит. Я вижу в воде дерево довольно крупных размером, и, если мистер Шандон позволит, мы поднимем его на борт допросим с пристрастием, из какой же страны он прибыл.

– Отлично! – воскликнул доктор. – Проверим теорию практикой!

Шандон отдал приказ: бриг направился к замеченному стволу дерева, и через некоторое время спустя матросы не без усилий подняли его на борт.

Это оказался ствол красного дерева, от коры до сердцевины источенный червями. Что, конечно, только добавило ему плавучести.

– Отличное доказательство! Великолепное! – воскликнул доктор. – Течения Атлантического океана никоим образом не могли занести это дерево в Девисов пролив. Думаю, что реки североамериканского континента тоже не могли донести его до полярного бассейна, ведь красное дерево растет только под низкими широтами, ближе к экватору. К тому же черви эти, посмотрите на них внимательнее, господа, они водятся только в теплых странах. Одним словом, даже несведущему человеку ясно, что это дерево попало сюда только через Берингов пролив.

– Это может нанести удар тем ученым, что отрицают существование знаменитого прохода, – заметил Уолл.

– Не просто наносит удар, друг мой, начисто убивает их! – вскричал доктор. – Я попытаюсь, пусть приблизительно, описать путь, что прошел этот рассматриваемый ствол: какая-то из рек Панамского перешейка или Гватемалы занесла его в Тихий океан… Затем течениями несло его вдоль берегов Америки до Берингова пролива. Вот так это дерево попало в полярные воды. Заметьте, древесина еще довольно крепкая, еще не стала губчатой. Есть основания думать, что дерево не так давно покинуло родину и смогло благополучно миновать препятствия, что могут встретиться в проливах, ведущих в море Баффина. Далее, подхваченный уже северным течением, ствол прошел Девисов пролив и, наконец, попал на борт нашего брига, к великой радости доктора Клоубонни, который просит у мистера Шандона разрешения сохранить на память кусок этого дерева.

– Будьте любезны, – ответил Шандон. – Но позвольте заметить, что вы будете не единственным обладателем находки подобного рода. У губернатора датского острова Диско…

– …у берегов Гренландии, – прервал Клоубонни первого помощника, – в кабинете установлен стол, сделанный из дерева, добытого из морских вод при подобных обстоятельствах… Мне это отлично известно, дорогой Шандон. Честно говоря, я не завидую этому северному чиновнику… Если бы эти стволы было хоть немного проще вылавливать из морских вод, я мог бы отделать таким деревом целую спальню – настолько его здесь много…

Всю ночь со среды на четверг дул яростный ветер. Плавучее дерево встречалось все чаще. В эту пору года, когда часто встречаются льдины, приближаться к берегу становилось все опаснее, поэтому Шандон приказал свернуть лишние паруса, и «Вперед» пошел лишь под фоком и стакселем, что несколько замедлило его ход.

Термометр опустился ниже нуля. Шандон велел выдать теплую одежду: шерстяные куртки и брюки, фланелевые фуфайки и теплые чулки, какие обычно в ходу у норвежских крестьян. Каждому матросу, кроме того, достались тяжелые непромокаемые сапоги.

Что касается четвероногого Капитана, то он довольствовался шубой, выданной ему природой. Должно быть, он вообще слабо чувствовал колебания температуры и, вероятно, уже не раз на собственной шкуре ощущал все тяготы полярных странствий. С другой стороны, как датский дог, он и не имел особого права быть требовательным. Теперь его видели реже – животное почти все время пряталось в самых темных уголках корабля.

К вечеру под 37° 2 7 долготы в разрывах тумана показались берега Гренландии. Клоубонни, вооружившись подзорной трубой, несколько минут рассматривал цепь покрытых остроконечными ледниками гор. Но вскоре густой туман закрыл их, точно театральный занавес, упавший в самом интересном месте представления.

20 апреля утром «Вперед» оказался в виду айсберга высотой в сто пятьдесят футов, в далекие времена севшего в этом месте на мель. Оттепели не оказывали на него никакого видимого действия и щадили его причудливые формы. Его видел знаменитый Сноу, в тысяча восемьсот двадцать девятом году Джемс Росс его зарисовал, а в восемьсот пятьдесят первом французский лейтенант Белло на корабле «Принц Альберт» мог его разглядеть вполне отчетливо. Само собой разумеется, что доктор тоже пожелал иметь изображение этой горы и очень удачно зарисовал ее.

Не стоит удивляться тому, что такие чудовища садятся на мель и сливаются с морским дном в единое целое. Ведь обычно они возвышаются над водой примерно на одну треть своего объема[2], а значит, айсберг, о котором идет речь, «сидел» на глубине примерно восьмидесяти морских саженей.

Наконец под хмурым, затянутым туманом небом мореплаватели увидели мыс Фарвель. Градусник в полдень этого дня показал всего двенадцать градусов[3]. «Вперед» к месту назначения пришел в срок. Если бы таинственному капитану вздумалось появиться на корабле в такую дьявольскую погоду, ему бы не пришлось укорять Шандона за непедантичность.

«Вот он каков, – сказал себе Клоубонни, – так метко названный знаменитый мыс! Многие, подобно нам, прошли его, но не столь многим суждено было вновь его увидать. Неужели именно здесь надо навсегда проститься с друзьями, оставшимися в Европе?.. Вы прошли здесь… Фробишер, Найт, Барло, Вогем, Скрогс, Баренц, Гудзон, Блоусвилл, Франклин, Крозье, Белло. Но никому из вас не суждено было снова увидеть родной дом, и мыс этот поистине стал для вас мысом Прощания».

В 970 году мореплаватели, отправившиеся из Исландии, открыли Гренландию, Себастьян Кабот в 1498 году поднялся до 56° северной широты, Гаспар и Мигель Корте-Реал между 1500 и 1502 годами достигли 60-го градуса, а Мартин Фробишер в 1576 году поднялся до залива, носящего и поныне его имя.

Джону Дейвису принадлежит честь открытия пролива в 1585 году, двумя годами позже во время своей третьей экспедиции этот славный китобой и отважный моряк достиг семьдесят третьей параллели, отстоящей от полюса на двадцать семь градусов.

Баренц в 1596 году, Уэймут в 1602 году, Джеймс Холл в 1605 и 1607 годах, Гудзон, имя которого дано обширному заливу, глубоко врезающемуся в материк Америки, в 1610 году, Пул в 1611 году – все они в той или иной степени поднялись по проливу в попытках отыскать Северо-Западный проход, который мог бы значительно сократить путь между Новым и Старым светом.

Баффин в 1616 году в заливе, носящем его имя, открыл пролив Ланкастера, в 1619 году по следам его отправился Джеймс Манк, а в 1719 году – Барло, Вогем и Скрогс, пропавшие без вести.

В 1776 году лейтенант Пикерсгил, посланный навстречу капитану Куку, пытавшемуся подняться на север через Берингов пролив, достиг 68, а годом позже Йонг с этой же целью поднялся до острова Женщин.

В 1818 году Джемс Росс прошел вдоль берегов Баффинова залива и нанес на карту очертания берега, исправив некоторые ошибки своих предшественников.

Наконец, в 1819 и 1820 годах знаменитый Парри отправился в пролив Ланкастера, преодолев большие трудности, дошел до острова Мелвилла и получил премию в пять тысяч фунтов стерлингов. Эту премию английский парламент назначил тому из английских мореплавателей, кто пересечет сто семидесятый меридиан при широте выше семьдесят седьмой параллели.

В 1826 году Бичи достиг острова Шамиссо, с 1829 до 1833 года Джемс Росс зимовал в проливе Принца Регента, провел немало важных исследований, в числе которых и открытие магнитного полюса.

В эти же годы Франклин занимался сухопутными исследованиями северных берегов Америки, от реки Макензи до мыса Тернагейн, с 1823 до 1835 года по его следам шел капитан Бак, выводы которого в 1839 году дополнили Диз, Симпсон и доктор сэр Джон Рэ.

Сэр Джон Франклин отплыл из Англии в 1845 году на двух кораблях – «Эребус» и «Террор». Его целью было исследование возможности и вероятность открытия Северо-Западного прохода. Он проник в Море Баффина, миновал остров Диско. С тех пор о нем и его экспедиции больше не известно ничего.

На поиски сэра Джона и его людей были направлены несколько спасательных экспедиций, результатом которых было открытие Северо-Западного прохода и подробное исследование полярных, чрезвычайно изрезанных земель[4].

Самые отважные моряки Англии, Франции и Соединенных Штатов отправлялись в эти суровые страны. Именно благодаря их усилиям прежнюю, неверную и запутанную карту полярного материка теперь можно найти лишь в архивах Королевского географического общества в Лондоне.

Так воображению доктора Клоубонни представлялась люопытная история открытия полярных стран. Опершись на поручни, он следил взглядом за длинной бороздой, тянущейся за бригом. Казалось, он видел под прозрачными сводами ледяных гор бледные тени людей, не вернувшихся на родину. А их имена одно за другим возникали в его памяти.

Глава 7. Девисов пролив

В течение дня «Вперед» легко прокладывал себе дорогу среди разбитых льдин. Ветер был благоприятный, но температура очень низкая, воздушные течения охлаждались, проносясь над ледяными полями.

Ночью были приняты крайние меры предосторожности, так как ледяные горы в громадном количестве скопились в тесном проходе, нередко на горизонте их насчитывали целыми сотнями. Отделившись от крутых берегов, они таяли под лучами апрельского солнца и погружались в пучину океана, источенные волнами. Встречались также скопления плавучего леса, столкновений с которым следовало избегать. Поэтому на вершине фок-мачты устроили из бочки с подвижным дном так называемое «воронье гнездо», в котором ледовый лоцман, частично защищенный от ветра, наблюдал за морем, предупреждал о замеченных льдинах и в случае надобности указывал путь бригу.

Ночи становились все короче. Благодаря рефракции солнце показалось уже 31 января, с каждым днем оно все дольше держалось над горизонтом. Однако обильные снегопады сильно затрудняли видимость, и плавание становилось все тяжелее.

21 апреля в просветах тумана показался мыс Отчаяния. Экипаж изнемогал от работы – со дня вступления брига в область льдов матросы не имели ни минуты отдыха. Чтобы проложить «Вперед» дорогу среди скучившихся ледяных масс, пришлось прибегнуть к помощи паровой машины.

Доктор и Джонсон беседовали на корме, а Шандон отправился в свою каюту, чтобы соснуть несколько часов. Клоубонни любил поболтать со старым моряком, который приобрел немалый опыт и знания за время своих многочисленных путешествий. Доктор чувствовал к нему большую симпатию, и боцман отвечал ему тем же.

– Согласитесь, – говорил доктору Джонсон, – страна эта не похожа на другие страны… Ее назвали Зеленой Землей, а между тем она лишь в течение нескольких недель в году оправдывает свое название.

– Как знать, любезный Джонсон, – ответил доктор, – быть может, в десятом веке она имела полное право на такое название? Немало катаклизмов произошло на земном шаре. Должно быть, вы очень удивитесь, но, по словам исландских летописцев, восемьсот или девятьсот лет тому назад на этом материке процветало до двух сотен поселков.

– Это весьма меня удивляет, доктор. Настолько, что мне даже трудно поверить, ведь нынче Гренландия – печальная страна.

– Как она ни печальна, а все-таки стала домом и для своего населения, и даже для цивилизованных европейцев.

– Без сомнения, доктор. На острове Диско и в Упернавике мы повстречаем людей, которые решились поселиться в этих угрюмых местах. Однако я был полон уверенности, что они остаются там из необходимости, а не по собственному желанию.

– Охотно верю. Впрочем, человек ко всему привыкает. На мой взгляд, друг мой, гренландцы менее достойны сожаления, чем рабочие, что живут в наших больших городах. Быть может, они и несчастные, но, во всяком случае, не обездоленные люди. Я говорю: несчастные, хотя это слово не вполне выражает мою мысль. Действительно, если они не пользуются благами стран умеренного пояса, то на долю этих людей, освоившихся с суровым климатом, выпадают удовольствия, какие мы с трудом себе представить.

– Надо думать, что это так, доктор, Господь справедлив. Однако я часто бывал у берегов Гренландии, и всякий раз у меня сжималось сердце при виде этих безотрадных пустынь. Следовало бы хоть немного скрасить суровость судьбы, дав всем этим мысам, косам и заливам более приветливые названия. Согласитесь, что мыс Разлуки и мыс Отчаяния едва ли могут привлечь к себе мореплавателей.

– Мне тоже нечто подобное приходило в голову, – ответил доктор. – Однако названия эти представляют также и географический интерес, а им, конечно пренебрегать не следует. Если рядом с именами Девиса, Баффина, Гудзона, Росса, Парри, Франклина, Белло я встречаю мыс Отчаяния, то вскоре нахожу также и залив Милосердия. Мыс Провидения как бы противостоит мысу Горя, мыс Недоступный отсылает меня к мысу Эдема, я покидаю мыс Поворотный для того, чтобы отдохнуть в заливе Убежища. Перед моими глазами проходит бесконечный ряд опасностей, неудач, препятствий, успехов, бедствий и достижений, связанных с именами моих великих соотечественников, и, словно коллекция древних медалей, эти названия воскрешают всю историю открытия полярных морей.

– Вы чрезвычайно правы, доктор. Дай нам бог во время нашего путешествия встречать побольше заливов Успеха и поменьше мысов Отчаяния.

– Я и сам от души этого желаю, Джонсон. Но скажите, экипаж хоть немного образумился, забыл свои страхи?

– Пожалуй, немного забыл. Хотя, по правде сказать, с тех пор как мы вошли в пролив, матросы опять начали меж собой толковать о фантастическом капитане. Они ожидали, что он ступит на палубу брига у берегов Гренландии, а между тем его как не было, так и нет. По секрету, доктор, не кажется ли вам это несколько странным?

– По правде говоря, кажется.

– Но вы верите, что капитан этот в самом деле существует?

– Ну, конечно, верю!

– Однако почему же он так странно себя ведет?

– Откровенно говоря, Джонсон, я думаю, что этот человек намерен как можно дальше завести экипаж. Так далеко, чтобы возвращение стало уже невозможным. Будь он на бриге в момент отплытия, всякий захотел бы знать, куда направляется судно, а это могло затруднить капитана в его действиях.

– Почему же?

– Допустим, что он задумал предприятие, превосходящее силы человека, хочет проникнуть туда, куда еще никто не проникал… Как вы думаете, дружище, удалось ли бы ему при таких условиях собрать экипаж? Тогда как, отправившись в неведомое, можно уйти настолько далеко, что останется только одно: продвигаться вперед, к одному ему известной цели.

– Очень может быть, доктор. Я знавал многих отважных авантюристов, одно имя которых приводило окружающих в ужас и которые никогда не нашли бы добровольцев, готовых сопутствовать им во время их опасных экспедиций…

– Кроме меня, Джонсон! – воскликнул доктор.