Сказочник Клименко Анна

– Но я же бог утренних сумерек, – улыбнулся Хинкатапи, – тьма рассеется, и обязательно наступит новый день… Но пока царят сумерки – о, это время загадок, малых и больших, глупых и бесконечно мудрых. Знаешь ли ты, какую загадку так до сих пор и не разгадали?

Кэльчу задумчиво поскреб затылок и бросил на Покровителя умоляющий взгляд.

– Самая большая в мире загадка – это ты сам. Единственный вопрос, ответ на который мы получаем лишь стоя на пороге вечности, – строго изрек Хинкатапи и продолжил, – Ты сам как бриллиант, сияющий и многогранный, и каждая грань скользит по миру, изменяя его… И история мира есть не что иное, как драгоценные россыпи жизней, и каждый камень творит Эртинойс таким, какой он есть и каким будет.

– Но я все равно не понимаю, – грустно признался Сказочник.

– Главное, в правильном месте и в правильное время, – задумчиво пробормотал Покровитель и лукаво улыбнулся.

Сказочник задумался и ничего не ответил. Понуро он побрел собираться в дорогу, которая могла быть долгой – а могла оказаться и короткой, как мгновение между двумя ударами сердца.

Упырь подкрался незаметно, что, впрочем, было неудивительно.

Тело мягкое, конечности оплыли болотной тиной… Вот и не слышно его шагов в шуршании мелкого дождика. Подкрался он, как на зло, со спины, Шеверт едва успел рвануться вперед, к огню – но плечо все равно обожгло ядом.

– Упырь! – гаркнул кэльчу во всю силу легких, подхватывая из костра здоровенный сук и почти наугад тыкая в кромешную темень.

Что-то зашипело, большое, надутое тело метнулось в сторону, словно размазавшись в ночной сырости. Упырь оказался на редкость проворным, а это значило, что тварь стара, и очень давно шастает по топям, выискивая очередную жертву. Самым обидным Шеверту казалось то, что до прихода завоевателей, серкт, не водилось такой пакости в Эртинойсе. А вот приплыли, гады – и пошло-поехало…

Андоли, Миль Хитрец, Топотун уже были на ногах, по привычке спиной к спасительному огню, лицом к опасности, затаившейся в ночи.

– Не заметил сразу, – Шеверт покосился на разодранную куртку. Ядовитая слизь с когтей упыря мешалась с его собственной кровью, это было плохо – но не безнадежно. До Кар-Холома рукой подать, а там старая Эльда поможет.

Он поискал глазами книгу, которую выронил – втоптанная в грязь, она тоскливо и укоризненно поблескивала тиснением переплета. Под сердцем больно кольнуло – «эх ты, бедняжка…»

– Где он? Ушел? – Хитрец щурил в ночь темные глаза. В одной руке – верный меч, в другой – круглая склянка с огненным зельем, все равно что полыхающее яблоко.

– Не думаю. Старый, гад. – Шеверт помолчал. Ему показалось, что упырья бородавчатая спина только что мелькнула в просвете между двумя корявыми елками.

– Теперь не отстанет, – Миль присвистнул и подмигнул Андоли, – ну что, красавица, зажарим кровососа?

– Попробуй, – процедила элеана. Она замерла с натянутой тетивой как изваяние. Но вот только Шеверт знал, что никому не тягаться с Андоли в зоркости, и как только ее аметистовые глазки заметят что-то подозрительное, отравленная стрела верно найдет свою цель.

– Шеверт, ты как? – вдруг спросила Андоли, кивнув на пострадавшее плечо.

– Неплохо, – он постарался, чтобы голос звучал спокойно.

Хе-хе, командир еще тот! Не заметил подкравшегося упыря… Смех, да и только!

– Пока неплохо, – поморщился Миль, – ты это, Шеверт… Как только разберемся с гадом, рану прижечь надо.

– Я к Эльде схожу.

– Можешь и не дойти, до Эльды-то, – прошипел гадюкой Хитрец.

Шеверт не стал спорить. Хитрец, конечно, не был приятным во всех отношениях кэльчу, но сейчас он говорил правду. Так что…

– Вот он! – вдруг не своим голосом взвизгнул Топотун, – Во-от!..

Из тьмы как будто надвинулась расплывчатая серая туша, длинные, как зубцы у крестьянских вил когти вспороли воздух. Но Топотун успел пригнуться, рубанул тень – и та, хлюпнув, снова убралась в ночь.

– Задел, задел, – Миль сплюнул под ноги, – еще немного, и он готов.

– А если развернется и в лес уйдет? – подала голос Андоли.

– Да он же безмозглый, этот упырь, – заверил словоохотливый Хитрец, – он теперь не успокоится, пока кого-нибудь из нас не схрумает.

И Шеверту померещилось, что Андоли в сердцах обозвала Миля дураком.

Воцарилось затишье. Трое кэльчу и бескрылая элеана все также стояли кругом, спиной к огню – и оружием к проклятому кровососу. Шелестели редкие капли дождика, над топями висела пелена, сотканная из редкого тумана и запаха гниения…

Шеверт снова покосился на книжку, и ему стало обидно – размокнет, испортится такая находка, напоминание о былом. Обидно до слез… А может, это яд начал действовать?

«Яд упырей туманит разум, и заставляет жертву потерять бдительность», – процитировал кто-то очень здравомыслящий в голове Шеверта.

– Куда?!! – рявкнул Миль, – Назад!!!

– О, Боги, – колокольчиком звякнул голосок элеаны.

Но Шеверт уже склонялся над коричневым переплетом, пальцы погрузились в грязь, выковыривая книгу из холодной жижи.

«Иди-иди ко мне, моя хорошая», – он даже успел улыбнуться.

И в этот миг из мутной темноты топей выскочил упырь, уверенный в том, что жертва больше не будет сопротивляться.

Все произошло очень быстро: Шеверт вдруг увидел нависшую над собой серую тушу, всю покрытую бородавками и слизью, увидел руки-лапы, увенчанные длинными лезвиями когтей. Самым странным оказалось то, что у болотной твари было лицо – не морда, а именно лицо, бело-синее, в черных пятнах, и раньше это лицо могло принадлежать какому-нибудь ийлуру…

«Превеликий Покровитель», – Шеверт смотрел в это страшное лицо и не мог шевельнуться, только прижимал к груди злополучную книжку.

«А сейчас на опытном образце мы опробуем яд, означенный как серкулиум», – вклинился в сознание голос черного жреца серкт, – «очевидно, введенное количество средства не является смертельным, хотя приводит к судорогам».

– Шеверт! – вопль элеаны донесся издалека, как будто Шеверт сидел на дне глубокой ямы, а Андоли парила в небе на несуществующих крыльях.

– Шеверт!!!

Он с трудом отвел взгляд от упыря и отшатнулся, по-прежнему прижимая к груди спасенную книгу.

А в следующее мгновение взвился столб пламени, принявший тварь в свои смертоносные объятия.

– …Командир наш бесценный, ты в своем уме?

Миль говорил вкрадчиво-спокойно, с холодком в голосе.

Шеверт молча посмотрел вслед удравшему упырю: в ночи полыхало багровое зарево, и это означало, что зелье Хитреца не пропало даром.

– Топотун, давай, держи его, – в голосе Миля вдруг прибавилось усталости, – рану прижечь бы…

– Подождите, – Шеверт удивленно уставился на Андоли, которая появилась перед ним внезапно как тот упырь, – Шеверт, тебе плохо, да?

«Тебе-то что за дело?» – мысленно огрызнулся кэльчу, но вслух ничего не сказал.

Вообще ничего…

Потому что после случившегося оставалось только молчать.

И, конечно же, по возвращении немедленно сложить с себя все полномочия командира отряда. Вот так…

– Шеверт, иди, сядь, – Андоли заботливо взяла под локоть, усадила на одетое в моховую шубу бревно, – ну, пожалуйста, не молчи… Можно… я возьму это?

Худые пальчики коснулись книги, но Шеверт, вместо того, чтобы смириться и отдать ее, только сильнее прижал к себе.

– Да он же не в себе! – Миль в сердцах выругался, – тьфу, это все яд… еще до Кар-Холома его не дотащим…

– Воды мне дайте, – попросил Шеверт.

Теперь… ему уже в самом деле было нехорошо.

Сердце то сжималось и замирало, то начинало гнать кровь с неожиданной силой, а перед глазами прыгали алые мячики.

– Ну наконец-то мы заговорили! – зло прошипел Хитрец, – Андоли, напои его. Да отбери ты у него эту безделицу!

– Не отдает, – пожала плечами элеана, – пусть держит, раз ему так хочется.

– Да он чуть к Покровителям из-за этой дрянной книжонки не отправился!

Они молчали, пока Шеверт торопливо глотал воду.

И, пока над маленьким лагерем сгустилась тишина, он пытался понять… В конце концов, осмыслить случившееся.

А произошло вот что: командир отряда умудрился пренебречь опасностью из-за какой-то старой книжки, и это сильно походило на помешательство. – «Или на действие упыриного яда?»

Все-таки упырь был старый, наверняка много отравы нагулял в топях. Вот вам и результат: из-за ерундовой царапины чуть не стал обедом болотной твари…

Шеверт оттолкнул воду и оглядел свою не очень дружную, но все же команду. Топотун угрюмо сидел на бревне и подбрасывал в костер ветки. Миль стоял, уперев руки в бока, и молча хмурился. Андоли – та просто вертелась рядом, преданно заглядывая в глаза.

– Сказочник, – устало поинтересовался Хитрец, – ты хоть осознаешь, что едва не стал упыриным обедом?

Шеверт кивнул и вымученно улыбнулся.

– Спасибо… Что успели, ребята.

– Да уж, всегда пожалуйста, – голос Миля чуть потеплел, – снимай куртку, посмотрим, как тебя разукрасил болотный гад.

Андоли вдруг хлопнула себя по лбу.

– Ой, какая же я дура!

– Ты думаешь поразить нас этой новостью?

– Не язви, Миль, – тонкие руки элеаны порхали над мешком, – я совершенно забыла, что брала с собой противоядие… Вот, Шеверт, глотни.

– Но прижигание это не отменяет, – Хитрец, похоже, обрадовался.

А Шеверт вцепился в округлый бок фляжки, с наслаждением вдыхая знакомый уже горький запах отвара. Эльда, милая Эльда… Она знала, как бороться с напастью под названием упыри, и чем могла, помогала своему народу.

Он, не морщась, отхлебнул зелья. Затем еще. И еще. Долой заразу из крови! Останется только прижечь рану, чтобы не прихватить какой гадости в топях – и все, все…

– Ну-у, ты нам оставь, – Андоли со смешком отобрала фляжку.

Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Шеверт подумал, что руки у элеаны ну просто ледяные на ощупь.

– Да ты горишь, – нахмурилась она, сдувая упавшую на глаза надоедливую прядь, – ничего, теперь уже не страшно.

А в аметистовых глазах мелькнул теплый огонек – который тут же исчез, как только Андоли повернулась к Хитрецу.

– Готовь железо, Топотун, – скомандовал Миль, – сейчас и покончим с отравой. Нам, в конце концов, еще топать и топать.

Шеверт только поежился, мысленно величая себя слабаком и недоумком. Неживое лицо утонувшего ийлура все еще стояло перед глазами, а за ним – толпились жрецы серкт, и воины серкт, и сама Царица, вся в белом, точно золотая куколка…

«Отец-покровитель, не видеть бы всего этого», – он крепко зажмурился, стараясь изгнать призраков прошлого. Зубы выстукивали дробь, руки тряслись как в лихорадке.

– Подержи его, Топотун, – донесся уверенный голос Хитреца, – и ты, Андоли, тоже.

…К утру Шеверту стало только хуже, несмотря на все принятые меры. Он привалился спиной к корявому стволику ели и судорожно кутался в плащ, а когда открывал глаза – все вокруг казалось блеклым и расплывчатым, как будто моросящий дождь смывал в топь и деревья, и небо, и самого Шеверта. Именно поэтому отряд не двинулся с места. Топотун с Андоли ушли за хворостом, а Миль остался сидеть рядом, что-то рисуя прутиком на мокрой земле.

Шеверт поймал себя на том, что продолжает прижимать к боку найденную книгу легенд. Это, конечно, было сумасшествием – но ему казалось, что от маленькой и ко всему прочему грязной книжонки исходит спокойное, благодатное тепло…

Кэльчу закрыл глаза: от созерцания смываемого дождем пейзажа начинала кружиться голова, а желудок мигом скукоживался печеным яблоком, грозя выплеснуть наружу то немногое, что в нем оставалось.

– Миль, – тихо позвал Шеверт, даже не надеясь быть услышанным. Однако Хитрец услышал и молча пересел ближе.

– Что, совсем плохо?

В голосе кэльчу Шеверту послышалась усмешка, он даже приоткрыл глаза и взглянул на кружащегося и оплывающего восковой свечой Хитреца – но тот, похоже, был абсолютно серьезен.

– Осталось сходить туда… в последний раз, – тихо сказал Шеверт, – чтобы все закончилось. Я хочу, чтобы ты повел наших. Не я, а ты.

– Не мели чепухи, – в тон ему прошептал Хитрец, – придешь в чувство и будешь как новенький. В конце концов, никто лучше тебя не знает Лабиринта…

– Ты не понял, – Шеверт качнул головой, отчего весь мир опасно накренился, – я тоже пойду, я ведь… не отказываюсь. Но после вчерашнего я уже себе не доверяю… Сам не знаю, это было как наваждение.

– Наваждение из-за упыриного яда, – добродушно поправил Хитрец, – успокойся ты, ради Покровителей!

Шеверт хмыкнул. Конечно, хотелось все свалить на действие отравы, но… Он крепче прижал к себе теплый замшевый переплет. Только сумасшедший бросится спасать книгу из грязи перед лицом такой опасности. И, разумеется, только сумасшедший будет хвататься за книжку как утопающий за соломинку. Шеверт так и не решил до сих пор – кто, собственно, не в себе: то ли он сам медленно и неуклонно сползал в яму безумия, то ли… то ли книжонка попалась особая, с секретом.

– Обещай, что поведешь наших в Лабиринт, – попросил кэльчу.

– Хорошо, поведу, – покорно согласился Миль, понимая, что сейчас спорить с Шевертом бесполезно, – а ты отдыхай, отдыхай… Может быть, хоть к вечеру двинемся дальше.

Шеверт вновь прикрыл глаза и начал проваливаться в неспокойную дрему. И снова, как раньше, воспоминания возвращали его к началу, которое для Шеверта началось с кромешной темноты в подземелье Царицы.

Там… он был совершенно один. Голова раскалывалась от острой пульсирующей боли, на затылке огнем горела шишка, и – никаких воспоминаний о том, что было раньше.

В подземелье, где не видно ничего, даже собственных рук, холод казался особенно пронзительным, почти живым существом, отнимающим саму жизнь. И там, среди ватной тишины, Шеверт впервые услышал старческий дребезжащий голос, который обещал скорое освобождение.

"Хе-хе, Сказочник, скоро все начнется…"

Шеверт вскинулся и тут же, не рассчитав собственных сил, свалился в мокрую траву.

– Нет, ну вы только посмотрите! – над ним склонился Миль, – Чего ты дергаешься? Еще есть время, поспи.

– Что начнется?!! – Шеверт вцепился в скользкий от моросящего дождя воротник кэльчу, – что ты имел в виду, Хитрец?

На незмеримо короткий миг лицо Миля окаменело, темные глазки впились в Шеверта словно пиявки…

– Андоли, нам бы еще твоего зелья, – устало объявил Хитрец, – давай сюда флягу.

– Что начнется? что? Это ведь ты?.. – и Шеверт вдруг осекся.

Скрипучее «хе-хе», старческий голос в сознании – они просто не могли принадлежать Милю. Так что…

– Приснилось, – помертвевшими губами выговорил Шеверт, – прости, Миль.

– Да ничего, – тот пожал плечами и резким движением высвободил ворот из хватки Шеверта.

– Погано как все получается, а? – Топотун хмуро качал большой головой, – Сказочник, ты идти-то сможешь?

– Смогу… наверное.

Ему и вправду полегчало. А когда по горлу горячими шариками прокатилось зелье из фляжки Андоли, и вовсе стало хорошо – словно и не было никогда упыриного яда в крови.

…Время перевалило за полдень. Все также моросил мелкий дождик, дымил в лицо костер, выжимая слезы из глаз.

Андоли продолжала кокетничать то с Милем, то с Топотуном – но, как показалось Шеверту, Миль выходил безусловным победителем.

«А, пусть себе что хотят, то и делают», – раздраженно подумал кэльчу.

Он придвинулся к костру и осторожно достал из-под куртки книгу. Погладил ее замшевый бочок, испачканный болотной жижей, провел подушечкой пальца по корешку – на душе потеплело, даже костер затрещал увереннее, пожирая сырые ветки.

Шеверт повертел головой и, убедившись, что на него не смотрят, снова раскрыл книгу. Там, где была вложена история про Сказочника.

Бумага оказалась на удивление сухой и совершенно не пострадала от падения в грязь. Шеверт осторожно развернул листок – и вдруг явственно ощутил, как зашевелились на затылке костяные чешуйки.

Легенды про Сказочника, побери ее Шейнира, больше не было. С абсолютно чистого, нового листа бумаги на Шеверта игриво поглядывала коротенькая фраза:

«Ну и что ты об этом думаешь, Сказочник?».

– Покровители, – выдохнул кэльчу.

Все, буквально все указывало на то, что он окончательно спятил. Хорош командир!

Он торопливо захлопнул книгу, хотел швырнуть ее в костер – но отчего-то пальцы свело судорогой. Книга снова шлепнулась в грязь, Шеверт от души выругался, хотел было схватить зловредный том и теперь уже действительно предать его огню, но…

– Можно, я посмотрю? – тонкие пальчики элеаны нерешительно коснулись грязной замши.

– Смотри, – буркнул Шеверт и отвернулся.

Это было невероятно. Странно.

Но в тот миг, когда Андоли прикоснулась к зловредной книге, Шеверту очень захотелось вцепиться хрупкой элеане в горло – до тех пор, пока не отдаст принадлежащее ему.

«Точно, спятил» – таков был вердикт, безжалостно вынесенный самому себе.

– Гляди, сколько хочешь, – твердо сказал кэльчу, стараясь не смотреть в аметистовые глаза девушки.

– Спасибо, – улыбнулась Андоли.

Шеверт очень надеялся, что она сейчас развернется и уйдет, но элеана расположилась рядышком, подтянула к груди острые коленки и занялась изучением книги, при этом почти уткнувшись в нее аккуратным носиком.

– Легенды кэльчу? – она подняла на Шеверта вопросительный взгляд, – я правильно понимаю?

– Правильно, правильно, – буркнул он.

Андоли достаточно прожила среди кэльчу, и недурственно болтала на родном наречии народа Хинкатапи. А Эльда ее даже читать научила, да еще и на старом наречии – ибо, как считал Шеверт, старухе было совершенно нечем себя занять долгими вечерами.

– Как любопытно, – Андоли захлопала ресницами.

Они были невообразимо черными и пушистыми, ресницы элеаны – и Шеверту напоминали изысканное кружево, которое он, откровенно говоря, видел только единожды на почтенной супруге старейшины Кера.

– Да уж, – ядовито подтвердил Шеверт, ни на миг не забывая об исчезнувшей истории.

Андоли восторженно потерла руки и продолжила знакомство с книгой.

– Мне говорили, что Покровитель Хинкатапи большой любитель шуток, – сказала она, не отрываясь от книги.

– Был большой любитель шуток, – уточнил Шеверт, – Покровителей больше нет. Они ушли, а им на смену пришла чужая богиня и чужой народ. Серкт, если ты не забыла.

– А может быть, мы ошибаемся? И Покровители где-то рядом?

– Не думаю, – Шеверт начинал сердиться, – были бы рядом, не допустили бы.

– Чего ты злишься? – голос Андоли вдруг стал мягким, словно шелк, – Шеверт, я вообще замечаю, что ты на меня сердишься… Зазря…

И она вдруг замолчала, впившись взглядом в страницы. Шеверт вытянул шею, заглянул – на что это так уставилась элеана. Ага! Смотрела Андоли как раз на сложенный лист бумаги.

Вот она взяла его, развернула…

– Здесь про какого-то Сказочника, – прошептала девушка и нахмурилась.

– Про Сказочника? Покажи!

Шеверт едва не выбил из тонких рук книгу, жадно пробежался глазами по корявым строкам. И правда, легенда про Сказочника.

– Ты знаешь, – медленно, роняя слова как камни, произнесла элеана, – я где-то уже видела это сказание. Я его знаю… И книга, эта книга, Шеверт!.. Мне кажется, что когда-то… Я держала ее в руках.

Ого! Вот это уже было интересно. Еще интереснее, чем пропадающая легенда. Оказывается, память Андоли имела чудесное свойство то появляться, то вновь исчезать? А не скрывает ли чего эта худенькая девушка без крыльев? Чего-нибудь такого, что не понравилось бы ни старейшине, ни прочим обитателям Кар-Холома?!!

– Я подобрал ее в Лабиринте, под Дворцом, – сухо ответил Шеверт, – и ума не приложу, каким образом ты можешь быть знакома с этой книжонкой. Разве что сама обронила, когда бежала от серкт?

– Не помню, – Андоли напряженно всматривалась в корявые строки, – не помню… Слушай, Шеверт, а ведь тебя тоже Сказочником прозвали?..

– Да.

Шеверт еще раз глянул в раскрытую книгу, исключительно чтобы убедиться в существовании записанной на бумаге легенде. Все оказалось на месте, так что… Оставалось только сделать неутешительные выводы о состоянии собственного рассудка.

– Шеверт… – Андоли закусила губу, – ты знаешь, а я уверена, что…

Но договорить элеана не успела, потому что из кустов, сопя и пыхтя, вывалился Топотун с охапкой еловых веток. За ним налегке следовал Хитрец, язвительно кривя тонкие губы.

– Так-так, – пропел он, – любезничаем, Андоли?

– Разговариваем, – не моргнув глазом, поправила элеана.

– И о чем же, если не секрет? – Миль обогнул Топотуна и склонился к девушке, – о чем ты можешь говорить с командиром, который, как всем известно, тебя с трудом выносит?

Щекам Шеверта стало жарко, словно склонился над бадьей кипятка. Ох, ну зачем, зачем Хитрец говорит это Андоли?

– С трудом выносит? – элеана протянула Шеверту книгу и заглянула в глаза, словно побитая собачонка, – это правда, Сказочник?

– Конечно же, нет, – Шеверт яростно стиснул замшевый переплет и бросил многозначительный взгляд на Миля, – просто Хитрецу не нравится, что ты болтаешь с кем-то еще… кроме него!

А сам подумал, что – вот оно, сейчас Андоли окончательно всех перессорит. Отрава какая-то, а не девка…

– Все, довольно, – Андоли быстро поднялась, – я попрошу старейшину Кера, чтобы больше никогда с вами не ходить в лабиринт. Надоело, провались все к Шейнире!

«Глупо поминать богиню, которой больше нет в Эртинойсе», – мысленно возразил Шеверт.

– И что это тебе надоело? – Хитрец с деланным удивлением воззрился на нее. Даже руками развел – мол, я изо всех сил стараюсь как лучше, а она…

Пора было заканчивать эту донельзя глупую – а главное, совершенно неуместную сцену ревности. Шеверт, кряхтя, поднялся.

– Миль, собираемся.

– Как скажешь, – Хитрец опасно блеснул глазами, но лицо было словно из камня вырезанное, ни морщинки не дрогнуло.

А в следующее мгновение они услышали вопль, который мог принадлежать кому-то из народа кэльчу.

Первой опомнилась Андоли. Метнувшись к своим вещам, сваленным в кучу у костра, элеана подхватила лук и колчан со стрелами. И, с вызовом глянув на Миля, обронила:

– Чего ждем?

Хитрец что-то пробормотал, подхватил изогнутый меч и рванулся сквозь жиденький ельник на голос. Топотун – за ним, воинственно размахивая топориком.

– Тьфу, там же топь, – Шеверт в сердцах выругался и поплелся следом за своей ретивой командой.

Осторожно, стараясь не оскользнуться, придерживаясь за лысоватые еловые ветки.

Потом раздался высокий визг, от которого мгновенно заложило уши, и Шеверт понял, что это стрела Андоли нашла свою цель. Которой, судя по звуку, был болотень, огромный мохнатый паучище размером с борова.

– Держись! – крикнул кому-то Миль, и болотень снова заверещал.

Скорее, скорее…

На подгибающихся ногах Шеверт вывалился на мысок твердой земли, вдающейся в зыбкое покрывало из ярко-зеленой травки. Миль добивал болотня, раз за разом погружая клинок в черное, заросшее жестким волосом брюхо, и ловко уклоняясь от дергающихся мохнатых лап. Топотун и Андоли волокли чье-то тело, подальше от топи…

– Серкт! – Шеверт не поверил собственным глазам.

Серкт в Гнилых топях? Такого еще не было. Ни разу за двадцать лет, ни разу за все время прибывания чужаков в землях Эртинойса…

Чужака волокли вниз лицом, за ноги, подальше от болотня. Шеверт коротко ругнулся – нашли кого спасать! Да лучше бы оставили пауку на обед, все ж одним серкт меньше…

– Шеверт! – элеана вскинула на него удивленные глаза, – это ийлур!

Миль коротко вскрикнул и как-то бестолково взмахнул руками. А у Шеверта в горле застрял горький комок, не дающий вздохнуть: болотень, даже умирая, все-таки достал противника. У основания шеи Хитреца словно мазнули чем-то темным, и он, вскинув лицо к серому небу, начал медленно оседать на землю.

– Хитрец? Ми-иль! – взвизгнула Андоли.

Ее тонкие руки безостановочно запорхали, выпуская в брюхо болотню стрелу за стрелой. Но паук, тяжело перевалившись через Хитреца, плюхнулся в болотную жижу и мгновенно исчез под обманчиво-мирным малахитовым покрывалом. Сразу стало очень тихо – словно вместе с тварью в топь ушли все звуки этого мира.

Шеверт, с хрипом хватая воздух, подскочил к распростертому в грязи Милю, схватил его голову, попытался зажать рану, оставленную когтем болотня.

– Андоли, тряпки давай! – голос срывался, – да скорее же!..

Миль спокойно взирал на Шеверта, так, словно они сидели в таверне и ужинали запеченным скалозубом.

– Сказочник… – Топотун тяжело положил руку на плечо, – ты уже ничего не сделаешь.

– Не сделаешь? – Шеверт глянул в бледное лицо молодого кэльчу, – на кой вы вообще полезли к болотню?!! Что, железками помахать приспичило?

Он аккуратно положил голову Миля на траву, вытер о мокрые стебли руки – на зелени остались багровые разводы.

– Превеликий Хинкатапи! Зачем вы сюда полезли? Зачем?!!

Шеверт замолчал, глядя на неповижного Хитреца, на губах которого так и застыла ядовитая ухмылка. Что тут скажешь… Слов не было, все они утонули в черной полынье злости – и на Андоли, и на Топотуна, и на болотня, и на того здоровенного увальня, из-за которого погиб Миль.

– Шеверт, – напомнила о себе элеана, – это же ийлур…

– Какой еще в Бездну ийлур?! – рявкнул Шеверт и… осекся.