Печать льда Малицкий Сергей
– Вчера?! – напрягся Рин. – И я провалялся все это время без чувств?
– Насчет чувств ничего не скажу, но храпел ты как здоровяк. – Слуга бросил жилет и спросил шепотом: – Что скажешь, молодой Олфейн? Как прогулялся? Вельт сказал, что Камрет хочет говорить с тобой.
– Это все? – Рин потянул на голову одежду.
– Жам из магистрата был вчера в полдень, вернул магистерский щит на дверь.
Хаклик опустил подрагивающие пальцы все еще сильных рук, одна из которых позапрошлой ночью удержала стенолаза на узком карнизе, на колени и уставился мутными глазами на хозяина, пытаясь поймать его взгляд.
– А дядя? – спросил Рин.
– Дядя? – усмехнулся слуга, неуклюже повернулся и, задрав рубаху, показал вздувшуюся красную полосу на спине. – Одно радует, стражникам на крыльце досталось еще крепче. Твой дядя снимал стражу, парень, пинками и зуботычинами, едва меч не выхватил. Я даже думал, не поискать ли на ступенях пару выбитых зубов, у меня-то во рту их почти совсем не осталось… А дядя заодно и по комнатам прошелся, даже в штольню спустился – опять искал что-то. Впрочем, нет там ничего – так, изморозь одна. Тебя пытался разбудить, так приложил о лавку, что я испугался, не пришиб ли он тебя! Ключ от ворот в Водяной башне забрал. Зачем он ему?.. Ворота те уж лет двести как не закрывались! Зубами от злости скрипел твой дядюшка, Рин. Я уж думал, что прибьет он меня, хотя ему и прибивать не нужно, словно наговор какой знает: посмотрит в глаза, и хотел бы чего скрыть, а все одно – не сумеешь! Жам его, правда, спугнул, хотя и сам испугался. Фейр, кстати, уже знал, что ты нашел опекуна, и непременно наведается еще раз, чтобы расспросить тебя о нем. Я сказал Фейру, что ты ходил к Грейну. Боюсь, что не поздоровится старику. Но, признаюсь, если бы я знал имя опекуна, то не смог бы утаить.
– Я тоже не знаю его, – признался Рин. – Мне пришлось нелегко ночью, добрый Хаклик, но я все сделал как надо, вот только имени спросить у опекуна не успел. Он вышел из Погани израненным, пришлось подлечить его и… силы оставили меня. Но, наверное, его имя знает Камрет? Жам-то уж точно должен знать! Иначе зачем бы он возвращал магистерский щит?
– Жам выглядел так, словно клеймил ночлежку, набитую клопами и бродягами, – покачал головой Хаклик. – И головой вертел, будто боялся, что Фейр ему голову отшибет. А когда тот прошел мимо, Жам уж точно наложил в штаны. Уверен, что, если он хоть что-то знает, твой дядя уже знает не меньше. Надеюсь, твой опекун сможет за себя постоять? Лучше бы он сидел где-нибудь в глухом углу и не высовывался. Твоему дяде ничего не стоит натравить парочку головорезов на любого смельчака Айсы! Правда, раз в месяц опекуну все равно придется присутствовать на собраниях магистрата, и ближайшее – через два дня. Человек он хоть достойный?
– Пока могу точно сказать, что мой опекун не выше меня ростом и вряд ли намного сильнее, – пробормотал Рин. – Во всяком случае, пяти локтей в нем точно нет. Но он охотник, потому что пришел со стороны Погани.
– И ты поменялся с ним мечами? – спросил Хаклик, осторожно касаясь отполированной чужой рукой рукояти.
– Не знаю, – нахмурился Рин. – Но моего меча больше нет. Погань забрала его, Хаклик… И ничего не дала мне взамен!
– Нет меча с гербом магистра! – Слуга обескураженно надул щеки. – Старого меча, что был выкован не из самой лучшей стали. Клинок его подпортил твой дядюшка, но этим мечом гордился твой отец, потому что помнил рукопожатия твоих предков, парень, за последние двести лет. Теперь у тебя другой клинок… На нем нет никакого герба… Мне ведь его на бечеве за окно спустить пришлось, чтобы Фейр не унес или лезвие не покалечил. Ты думаешь, мы найдем деньги, чтобы заплатить оружейнику за новую рукоять? Хотя айский канон магистрата не требует специального оружия…
– А ты думаешь, что мне еще придется клясться городу в верности на мече магистра? – горько усмехнулся Рин. – Клейма на моей руке все еще нет, а опекун не имеет права голоса, его задача только присутствовать в магистрате и хранить дом. Старшим среди магистров останется старший по возрасту, то есть седой Гардик. Так что меч магистра мне пока не нужен.
Слуга покачал головой и сцепил пальцы на коленях.
– Зато теперь у Фейра нет причин убивать меня! – Рин постарался придать голосу бодрость. – Теперь он должен оберегать меня, потому что если гибнет последний из рода, то права на дом перейдут к опекуну и его родственникам!
– Или к твоему прямому родственнику. А Фейр и есть твой родственник, единственный и весьма близкий! – заметил слуга. – Или ты думаешь, что Фейру недостанет наглости и решимости истребить твоего опекуна вместе со всей его родней?.. Я потушил овощи и испек лепешки. Поешь, прежде чем отправишься к Камрету… Да! И не ищи гуляку в его норе, иди к Северным воротам в вельтскую харчевню.
– Если Фейр убьет меня, магистром станет опекун, – отрезал Рин. – Если опекун будет убит… дальний родственник наследует имущество дома, но не магистрат! Конечно, если его не изберут магистром вследствие уменьшения их числа… Такое случалось лет пятьсот назад, но не с домом Олфейнов! К тому же ты забываешь, что Фейр станет убийцей! Не думаю, что он решится преступить законы города столь нагло.
– Фейр хитер… – поскучнел Хаклик. – Если он решит кого-то убить, то найдет способ. Ему не обязательно размахивать мечом, хотя вряд ли кто в городе умеет это лучше его. Завтра или послезавтра его милостью расстанется с жизнью твой опекун, который не будет сожалеть об этом, потому что явно лишился разума, когда согласился на твое предложение. И потом уже никто не станет твоим опекуном!.. А еще твой дядя рано или поздно сможет протолкнуть через магистрат закон, что в случае смерти магистра и отсутствия прямых родственников, признанных Храмом и прошедших обряд клеймения, право магистрата переходит к дальним сразу, без всякого опекунства! Ну а до принятия такого закона ты еще поживешь, парень!.. Он многое может, Рин. Возможно, он даже не станет убивать тебя. Объявит сумасшедшим, обвинит в преступлении или в святотатстве, упрячет в темницу, из которой ты не выйдешь… И пока ты будешь разгребать и пережевывать вываленное на твою голову дерьмо, он завладеет не только домом, но и гербом!
– Для этого Фейр слишком нетерпелив. – Рин поднялся. – Я знаю, что ты не слишком добр к Камрету, Хаклик, но старик мудр, и он сказал мне совершенно точно: согласно древним законам Айсы, которые не знали ни клеймения, ни храмовых обетов, есть лишь один безоговорочный способ лишиться герба и права на магистрат – потерять его вместе с честью. Но для этого я должен оскорбить кого-то из магистров, чтобы заслужить вызов на поединок. Пролить кровь или оскорбить герб одного из домов! Ты можешь это себе представить? Клянусь Поганью, я все сделаю, чтобы этого не случилось!
– Многие на моей памяти сделали все, чтобы добиться весьма скромных целей, но не добились и малой их доли, – проворчал Хаклик. – К тому же не стоит клясться Поганью или еще какой мерзостью, потому как грош цена таким клятвам. Пусть даже Храм славит Погань так, что скоро мы будем возносить ей молитвы, как Единому!
– Просто сорвалось с языка, извини, – вздохнул Рин. – Грейн учил, что клясться не следует вовсе. Простые слова должны быть крепче любых клятв, а если они теряют цену, то ничего не стоят и клятвы, ибо они тоже составляются из слов. Эх, Хаклик! Когда умирал отец, я думал, что умирает всего лишь самый близкий мне человек, а когда он умер, оказалось, что умерло все. Ничего дорогого после смерти отца у меня не осталось.
– А твой дом, твое имя? – надул губы слуга. – У тебя впереди еще вся жизнь! Прирастешь и дорогим, да еще таким дорогим, что потерять его будет дороже, чем расстаться с жизнью!
– Моя жизнь, как жизнь моего города. – Рин скрипнул зубами. – Тонкие стены и Погань вокруг.
– Здесь, в Айсе, твой дядя страшнее Погани, – сухо заметил Хаклик.
– Вот об этом я и отправлюсь поговорить к Камрету, – сказал Рин, рассматривая диковинный меч.
– Седельный, эсток… – уточнил слуга. – Тебе не подойдет, парень. Ты, конечно, со всяким оружием ловок, но этот годится только для верхового боя да против доспеха. Им как пикой орудовать надо, и длина его почти три локтя… Кстати, ножны оставь, они и сами по себе дрянь, да и ты не лошадь, чтобы носить такую железку на боку в чехле. Я вот кольцо сюда приладил, цепляй к поясу и то насмешек не оберешься. Эсток… С юности с такими не встречался. Работа чудная, но искусная. И сталь отменная… Я не назову не только мастера, который бы мог выковать нечто подобное, но даже не намекну на то, из какой страны прибыл этот образец! А ведь я разбираюсь в этом деле, разбираюсь…
– Верно, из той страны, откуда пришел мой опекун? – усмехнулся Рин. – И там седельные мечи в ходу. Что ж, если забыть об удобстве, он длиннее меча магистра. А если я прицеплю его к поясу без ножен, значит, мне не придется вытаскивать из них меч!
– Лучше бы тебе не пришлось обнажать меч совсем, – проворчал Хаклик. – Я прожил много лет, молодой Олфейн. Поверь мне, если однажды обнажишь меч, то уже никогда не уберешь его в ножны, даже если будешь забивать его туда молотом!
– Ты по-прежнему любишь присказки, – кивнул Рин. – Я спрашиваю в который раз: хочешь, отпущу тебя? Мне бы не хотелось, чтобы ты… пострадал из-за меня.
– Ты все еще не имеешь никаких прав, – нахмурился слуга. – У нас нет денег, а долгов столько, что даже если мы будем собирать кристаллы целый год, не выплатим и десятину. А ты знаешь, что мы не будем их собирать. И не кори себя: ты не мог спасти отца от той хвори! Не простая она была, не простая… Держись, парень, и помни: для меня ты все еще маленький постреленок.
– Я убил той ночью человека, – прошептал Рин. – Разбойника. Но я впервые убил человека! И он сгорел в Поганом пламени.
– Жаль, что его звали не Фейром, – вздохнул старик. – А что касается пламени… Кто теперь не сгорает из тех, что добрались до края жизни? Или ты не знаешь, что в Айсе не осталось ни одного погребальщика? Погань заботится о мертвецах…
Камрет жил в тесной клетушке в Нижнем городе, но время проводил в трактирах и на постоялых дворах. Рин так и не понял, что больше предпочитал его престарелый, но удивительно бодрый приятель – обильную выпивку и еду или задушевную беседу, поскольку тот отдавал все свободное время и тому и другому. Кости ему в трактирах на самом деле бросать не разрешали, но старик словно особенно об этом не горевал. Он заводил друзей так же легко, как некоторые приобретают врагов, и если зарабатывал на друзьях, то исключительно с учетом их трезвого и обдуманного на то согласия.
Для серьезных заработков ему хватало и заезжих простаков. А зарабатывать удавалось немало. И в умении разговорить любого молчальника равных Камрету не было. А уж когда он сам начинал плести какую-нибудь историю из древних времен, порой в трактир народу набивалось больше, чем могло поместиться в случае раздачи дармовой выпивки. Правда, когда Камрету не хотелось ни с кем общаться, он натягивал на лицо такую отвратительную мину, что вчерашние друзья предпочитали обходить старика по другой стороне улицы. Впрочем, Рин ни секунды не сомневался, что какие бы рожи тот ни корчил, от разговора с ним старик не откажется.
Раздумывая об этом, Олфейн наскоро перекусил, помахал руками, пытаясь разогнать то ли пыль и паутину, затянувшую углы некогда первого дома Айсы, то ли поселившуюся в плечах немощь, набросил на плечи ветхий плащ Хаклика и прицепил к поясу эсток. Новый меч был длиннее прежнего, но все-таки не слишком велик, хотя приноровиться к нему явно следовало. По крайней мере, ромбовидный в сечении клинок если и предназначался для рубящего удара, то явно не в первую очередь. В любом случае вытягивать его из ножен оказалось бы не слишком удобно, и Рин махнул рукой на собственный явно нелепый вид.
Еще несколько минут заняли пустые увещевания Хаклика и рассматривание герба дома Олфейнов, который вновь заслонил светлый круг на тяжелой входной двери. На магистерском щите поблескивал древней бронзой зигзаг Иски, разрезающей каменный холм на части, сияли Водяная башня и лодка.
– Рин! – послышался тонкий голос.
Олфейн оглянулся и поморщился, словно от головной боли. Улица, как он и ожидал, была пустынной, но у ступеней стояла дочь звонаря Шарба – Джейса. Девчонке было уже за семнадцать, но детское выражение лица делало ее похожей на пятнадцатилетнюю, хотя тонкая талия и высокая грудь украсили бы любую ровесницу Рина. К счастью звонарка, как называли ее сверстники, не пыталась прибавить себе возраста чернением светлых бровей и ресниц, она лишь неизменно туго перевязывала рыжие волосы красной лентой и тщательно следила за аккуратностью бедной одежды. Впрочем, никто не приглядывался к ее одежде. В Верхнем городе девчонка слыла первой красавицей и, по убеждению многих, могла бы считаться первой красавицей Айсы, если бы звонарь разрешал ей разгуливать по городу без присмотра.
По мнению молодого Олфейна, исключая нищету и безродность ее отца, о которых Рин вовсе не задумывался, у Джейсы был один-единственный недостаток. Каким-то странным образом девушка утвердилась в мысли, что Рин ее суженый, и последние несколько лет пыталась убедить в том же самом и своего избранника. Кто знает, не будь она столь настойчива, возможно, он и вправду утонул бы в ее зеленых глазах?
– Смотри, Рин! – Звонарка потянула к локтю рукав и показала охватывающее запястье синеватой полосой клеймо. – Я ходила к Поганому огню!
– В стражницы нанимаешься? – недовольно буркнул Олфейн, сойдя со ступеней и двинувшись в узкий переулок.
Выходить на главную улицу ему не хотелось. То ли дело улочка Камнерезов, на которой даже днем между зданиями стояла тень. Верхние этажи мрачных домов выдавались вперед, почти соприкасаясь друг с другом, а внизу, между штабелями тесаного камня, в пыли и каменной крошке бегали чумазые дети, радуясь узкой полоске солнечного осеннего неба над головой. Где-то под домами раздавался стук – лучший камень добывался именно в этой части холма, в штольнях, которые имелись под каждым жилищем. К сожалению, глубина проходов в каменном основании города количества собираемых кристаллов не увеличивала, но зато пыли и мусора приносила изрядно.
Именно поэтому улочку Камнерезов не слишком жаловали горожане, и Рин рассчитывал добраться до Северной башни, не встретив никого из знакомых.
– Почему в стражницы? – удивилась увязавшаяся следом Джейса, стараясь не зацепить ветхим платьем сложенные у домов плиты и блоки. – Разве девушек берут в стражницы? Если только стряпухой, но стряпухе клеймение не требуется. Ты знаешь, я так перепугалась в этой Кривой часовне! У настоятеля Солюса отвратительная бородавка на носу! И там было не меньше сотни пришлых. Из этих, что волокут от Пущи обозы. Лошади ведь боятся Погани. Да, тележных перегонщиков! Они толпами приходят посмотреть на клейменый огонь, и некоторые из них щипали меня за ноги, посмотри, какие синяки!
Джейса обогнала Рина и взмахнула подолом платья. Олфейн поморщился и с некоторым усилием отвел взгляд от белых ног.
– Больно было… в пламени?
– Не-а! – завертелась перед ним раскрасневшаяся звонарка. – Уж по-всякому не больнее щипков! Я, правда, здорово трусила, но закрыла глаза, прошептала молитву Единому и сунула руку в огонь. А потом даже глаза открыла, боли-то не почувствовала! Только холод! А холод как раз от огня исходил! И камень, на котором огонь горит, холодный! И вот!
Девчонка снова подняла над головой руку и продолжила крутиться, развевая светлое выцветшее платье. Сразу несколько ребятишек, присвистывая, присоединились к ее танцу.
– Я тороплюсь, – отрезал Рин, протискиваясь между звонаркой и пыльной стеной.
– И ты ни о чем больше не хочешь меня спросить? – надула губы Джейса.
– Чтобы услышать еще какую-нибудь глупость? – бросил через плечо Рин.
– Стой! – выкрикнула девушка.
– Ну что еще?
Рин с раздражением обернулся. Раньше Джейса не позволяла себе произнести больше пяти-шести слов в его присутствии.
– Я не могу идти за тобой, – она едва не плакала. – Отец запретил мне уходить дальше, чем на три квартала от дома!
– И как же ты ходила к Кривой часовне? – удивился Рин.
– Камрет ходил со мной вчера! – выпалила Джейса. – Отец отпустил меня с Камретом. Он хороший!
– Не сомневаюсь. – Рин сплюнул под ноги.
– Подожди! – Девушка опустила руки. – Камрет сказал, что если ты женишься на клейменой и у тебя родится сын, то, возможно, дом Олфейнов останется тем, что он есть…
– И что из этого следует? – скривился Рин.
– Я клейменая и рожу тебе сына, – прошептала Джейса. – Я не уродина, у меня крепкая грудь, здоровое тело. Хочешь потрогать? Камрет сказал, что я даже красива! Я все еще девственница, Рин.
– Послушай, – невольно отшатнувшись, Олфейн постарался говорить медленно и негромко, потому что этажом выше уже заскрипели деревянные рамы, да и стук молотов и визг пил вроде как начали затихать. – Я благодарен Камрету за участие в моей судьбе. Я тепло отношусь к твоему отцу, Шарб без сомнения подтвердит это в любой момент. Я числю тебя среди самых близких мне людей… Но из этого вовсе не следует, что я собираюсь взять тебя в жены!
– Почему? – Глаза Джейсы наполнились слезами.
– Причин предостаточно, – скрипнул зубами Рин. – И то, что ты слишком мала, не главная из них. Если я решу спасти свой дом таким образом, ты мне не подойдешь!
– Я недостаточно красива? – подняла брови Джейса.
– Ты слишком глупа! – прошипел Рин, но тут же примирительно замахал руками, потому что слезы ручьями хлынули из глаз девушки. – Я не хотел сказать, что ты дура, вовсе нет, но ты не понимаешь самого главного!
– Что же это – самое главное? – всхлипнула Джейса.
– Мне нужна не красавица, – вздохнул Рин. – Может быть, даже совсем не красавица. Мне нужна девушка из богатой и сильной семьи, потому что в другом случае я не дам за жизнь собственной жены и пучка погасших огненных игл! Ее убьют при первых же признаках, что она понесла ребенка. Или еще раньше!
– Да? – Джейса высморкалась в тряпицу. – А в городе говорят, что опасаться надо тебе! Что твой дядя справедливо зол на тебя! Говорят, что ты нашел опекуна на стороне, забыв о том, что у тебя остался близкий родственник. Ты оформил сделку в Кривой часовне, и теперь твой дядя рыщет по всему городу.
– Чего же он ищет? – нахмурился Рин.
– Твоего опекуна! – развела руками Джейса. – Ведь после обряда у него на пальце должно было остаться кольцо магистра. Конечно, если он не отрубил его себе вместе с пальцем! У тебя-то кольца ведь нет? Говорят, что ты, наверное, нашел какого-нибудь пьяного охотника и сделал его своим опекуном, а потом он протрезвел, увидел кольцо на пальце, а когда понял, что за счастье ему привалило, то забился в какую-нибудь дыру. Или вовсе ушел в Погань, но долго он там не продержится! Стражники твоего дяди ходят по трактирам и в городе, и в Поганке, и в Диких поселках. Фейр найдет твоего опекуна, Рин, и убьет его!
– Тогда я найду другого! – напряг скулы Олфейн.
– Неужели? – Джейса вытерла последние слезы. – А перстень? Фейр наверняка заберет его себе, а без перстня никто не засвидетельствует опекунство!
– И что же мне делать? – прищурился Рин.
Он едва сдерживал себя: еще не хватало выслушивать советы звонарки!
– Мой отец не сможет быть твоим опекуном, – вздохнула Джейса. – Он не клейменый и не собирается приближаться к поганому огню. Но выход есть. Если наш брак скрепит настоятель Храма, тогда он возьмет ответственность за нашу семью и за твой дом, Рин.
– И это тебе посоветовал Камрет? – Рин побледнел от ярости.
– Нет, – улыбнулась Джейса. – Это я сама узнала. Я ходила на службу в Храм, чтобы получить благословение на клеймение. Без него женщин не допускают к священному огню! Вот и разговорилась со жрецом. Он очень добрый! Он сказал, что если ты согласишься, то Храм не только станет опекуном над домом Олфейнов, но и погасит все его долги! И всего-то за двадцать лет магистрата. Двадцать лет! Как раз родится и вырастет наш сын, и…
– Джейса, – Рин говорил шепотом, но этот шепот больше напоминал сдавленный до шипения крик, – скажи мне, что ты сейчас чувствуешь? После клеймения, что ты чувствуешь?
– Ничего. – Девушка потерла запястье. – Так, пустота какая-то поначалу чудилась в животе и в груди, но я уже привыкла. Знаешь, было такое ощущение, что я превратилась в песочные часы, и из меня тонкой струйкой вытекает песок. Смешно, правда?
– Смешно, – кивнул Рин. – Если что и вытекает из тебя в виде песка, то это мозги из твоей очаровательной головы! Запомни то, чему меня учил отец: что бы ни попало в руки к храмовникам, они этого не выпустят никогда! А если они дают тебе медный грош, готовься расплачиваться золотом. Иди домой, Джейса. Не сомневайся, если я все же решусь на союз с храмовниками, я приду к тебе.
– Мастер Хельд – хороший человек, – прошептала Девушка.
– Не спорю, – растянул губы в холодной улыбке Рин. – Во главе Храма просто не может стоять плохой человек, ведь он служит Единому, не так ли? И, наверное, беседует с ним накоротке? Иди, Джейса!
Звонарка развела руки, хлопнула ими по бедрам и постаралась улыбнуться. Только улыбка у нее получилась жалкой. Рин помнил тот день, когда увидел улыбку девчонки в первый раз. Мальчишки с ее улицы бросали в Джейсу камнями, обзывали нищенкой, пытались высечь, и если бы не Рин, который возвращался домой после очередного похода к Водяной башне, может быть, и покалечили бы несчастную. Рин, сам еще мальчишка, разогнал маленьких негодяев, взял девчонку за руки и попросил Единого, чтобы она успокоилась. Джейса плакала от боли и улыбалась из-за чудесного избавления одновременно, синяки на разбитом лице исчезали на глазах, а на Рина накатывали слабость и головная боль. Впервые. Именно тогда он понял, что может исцелять раны…
– Иди, Джейса! – повторил Рин.
Девушка повернулась и пошла, а потом и побежала прочь, едва не сбив невысокого крепыша в сером колпаке. Дети засвистели и побежали вслед за звонаркой.
– Берегись! – раздался визгливый голос над головой Рина, и выплеснутые помои едва не обрызгали ему сапоги.
Глава 4
КАМРЕТ
Вельтская харчевня была известна и сытной кухней, и резными колоннами из мореного дуба, что поддерживали черные балки потолка, и вельтскими музыкантами, которые вечерами не просто дудели в дудки, а извлекали из них чудесные звуки.
Но славилась харчевня одним: в ней не дозволялось размахивать не только оружием, но и кулаками. А если уж кто добивался кулачной льготы, то им неизменно оказывался какой-нибудь вельт, поэтому подобное случалось крайне редко.
И посетителей, и хозяина харчевни – хромого седого вельта – сложившаяся традиция вполне устраивала, тем более что между собой вельты не ссорились даже в подпитии. На прочих любителей северной кухни внимания не обращали, а в случае редкой драки успокаивали хулигана одним ударом. Кулаки у вельтов, закаленные тяжелыми веслами, длинными мечами и топорами, были крепкими. Так что всякое непотребство в окрестностях вельтской харчевни вывелось само собой, что устраивало многих солидных горожан, а уж Камрета в первую очередь, хотя солидности за ним не числилось никогда. Явных врагов у Камрета не было, но само его благоденствие неминуемо предполагало, что кто-то поделился со стариком толикой богатства или зажиточности. И не всегда осознание подобной утраты поднимало настроение вольным или невольным благодетельным заимодавцам.
Вот и теперь старик забился в самый дальний угол харчевни, где возле мутного окошка предавался любимейшему занятию – потрошил глиняный горшок, наполненный тушенной с овощами бараниной.
– Садись, малыш. – Камрет обтер подбородок чистой тряпицей и привычно поправил черную ленту, стягивающую седые космы. – Вижу, выспался. Хочешь есть?
– Уже перекусил. – Рин опустился на лавку и тут же почувствовал голод. Харчевня была полна, за столами стоял гул полуденного трепа и витали запахи, которые мгновенно смыли небогатый завтрак Хаклика не только из памяти, но и из желудка.
– Я не предлагаю перекусить, – махнул рукой Камрет, подзывая вельтского мальчишку с забранными под холстину вихрами. – Я предлагаю поесть, а едой тебя Хаклик обеспечить не в состоянии… Дружок! Принеси-ка большой кусок печеного мяса, теплую лепешку с сыром и кружку горячего вина. Да не вздумай разбавлять его водой! Ваше вино и так столь слабо, что скорее лопнет брюхо, чем окосеют глаза. И быстро!..
Рин попытался не согласиться с предложением, но Камрет скорчил гримасу:
– Не суетись, малыш, я угощаю. Хотя бы в память о твоем отце! Вчера траур закончился, но, надеюсь, память о славном Роде Олфейне не скоро выветрится из головенок жителей благословенной Айсы. Фейр уже был?
– Да, – кивнул Рин. – Забрал ключ от ворот Водяной башни, что-то опять искал. И пытался выяснить кое-что. Но я спал.
– Еще бы ты не спал! – хохотнул Камрет, вновь наклоняясь к горшку. – Я влил тебе в рот целую ложку травяного отвара на молоке! Сейчас у тебя должно ломить все тело. Не пугайся, никто не брал твое тело поносить и не использовал его на тяжелых работах и в гнусных забавах. Просто ты едва не сдох, малыш. А возвращение к жизни неминуемо должно повторить тот же путь, которым ты собирался ее покинуть. Боль скоро пройдет.
– Я не собирался умирать! – гордо выпрямился Рин.
– Ты всякий раз не собираешься, – кивнул Камрет. – Правда, забыл уже, наверное, сколько раз то мне, то Ласаху приходилось вытаскивать тебя из тени Единого? Не меньше сотни! Когда твой отец отмучился, я даже вздохнул с облегчением, что мой младший друг перестанет заглядывать в лицо смерти, пытаясь излечить недуг, который ему неподвластен. Ты не должен пробовать вычерпать из себя больше, чем в тебе есть, потому что по причине лекарского и колдовского невежества при всяком целительстве пускаешь в расход собственную жизнь. Так что ешь и не спорь! Я знаю, что тебе сейчас нужно.
Мальчишка уже притащил блюдо с куском мяса, и Рин в самом деле почувствовал, что, если немедленно не вонзит в аппетитное кушанье зубы, желудок начнет переваривать сам себя. Служка помаячил пару секунд возле стола, надеясь на монетку благодарности, но старик пригрозил ему щелчком по лбу, и маленький вельт счел за лучшее удалиться. Камрет отодвинул горшок, запустил за щеку указательный и большой пальцы и принялся ощупывать натруженные зубы, с интересом наблюдая, как Рин усмиряет собственный пыл, чинно упражняясь с двузубой вилкой и коротким ножом.
– Забудь про ключ от Водяной башни, – наконец сказал старик, когда с помощью запасенного шипа листовертки волоконца баранины были извлечены изо рта, а содержимое немалого кубка с бульканьем исчезло за рядами не по возрасту крепких зубов. – Ворота не закрывались уже лет двести, и я вовсе не уверен, что замок на них не рассыпался от ржавчины. Любой кузнец откует тебе ключ лучше прежнего, правда, придется заказать у него еще и замок. Хотя подъемные решетки в порядке. С тех пор как твой отец слег, старый Гардик не забывает их проверять. Больше ничего не хочешь мне рассказать?
– И рассказать, и спросить, – кивнул Рин, чувствуя наступление полузабытой сытости. – Не знаю только, с чего начать.
– Где ты ее взял? – прошипел Камрет, навалившись грудью на стол. – С этого начни, малыш!
– Кого? – не понял Рин.
– Девку эту! – Старик сузил злые глаза.
– Девку?! – удивился Олфейн, чуть не захлебнувшись вельтским вином. – Какую девку?.. Ты о Джейсе говоришь? Так я ее вовсе ниоткуда не брал. Об этом надо было у ее матери спрашивать, да я слышал, что она еще при родах умерла?
– Подожди! – раздраженно отмахнулся Камрет. – О Джейсе – потом! Откуда ты взял девку, которую сделал опекуншей?
– Девку?.. – Рин судорожно допил вино и взъерошил волосы. – Подожди! Ты хочешь сказать, что…
– Ты знал! – Старик ткнул Рина в грудь пальцем.
– Мелькнуло подозрение, – пораженно прошептал Олфейн. – Я даже подумал, не Хозяйка ли Погани вышла на мое колдовство, но потом уверился…
– И как же ты уверился? – Камрет скривил одну из своих отвратительных рож. – Спросил ее, что ли? Колдовство… Не было никакого колдовства!
– Как же не было? – прошептал Рин. – Я все сделал, как ты меня учил! В два часа ночи воткнул в перекресток меч, приладил на рукоять свечу, зажег ее, потом… принес жертву Погани, капнув крови в огонь, сказал нужные слова. Мой меч вспыхнул, Камрет! Он горел так, словно был вырезан из смоляного полена! Погань приняла жертву, но клейма мне не дала, я опять сжег руку… И тогда я сбросил с себя плащ, нарвал листовертки и устроил костер, чтобы привлечь какого-нибудь охотника – все, как ты велел! Я читал мольбу к Единому о ниспослании силы и крепости духа до тех самых пор, пока охотник или, как ты говоришь, девка не вышла ко мне со стороны Погани! Но это был охотник, Камрет! Иглы висели у него на поясе, они не растут ближе пяти лиг от города! Да и этот меч. – Рин сорвал с пояса и положил на стол эсток. – Я не знаю, почему он оказался у меня, но он вполне может заменить охотничью пику! Я попросил охотника о помощи и получил согласие, пусть он (или она) и говорил с акцентом. Кольцо приняло его, Камрет! Я одел перстень охотнику на палец и… и он упал. Он оказался вымотан, едва жив. И мне пришлось…
– Лечить ее? – мрачно усмехнулся Камрет.
– Да, – кивнул Рин. – Я взял его… ее за руки и… А потом потерял сознание. Я был слаб. На Западных воротах мне пришлось исцелить палец стражнику, один из дозорных узнал меня…
– Ты еще и на воротах вляпался в историю, – покачал головой старик. – А потом поменял меч, последний плащ и колпак на опекуншу, которая теперь прогуливается неизвестно где. Да, видно, надо было вести тебя за руку. Знаешь, молодой Олфейн, я иногда жалею, что пообещал твоему отцу присматривать за тобой. Но я не мог поступить иначе, а слово старый Камрет привык держать. Ты ничего не утаил от меня?
– Я сказал все, что мог сказать, – стиснул зубы Рин. – Но более суток выпало из моей памяти.
– Хотел бы я, чтобы некоторые дни выпали из моей памяти, – пробурчал Камрет. – А то и целые годы. Значит, ты настаиваешь на колдовстве? Может быть, и меня за колдуна держишь? Посмотри-ка сюда. Видишь?
Старик раскрыл ладонь.
– Что это по-твоему? – насмешливо прищурился он.
– Кости, – пожал плечами Рин, рассматривая два коричневатых кубика. – Это твои кости, Камрет. Обычные кости.
– Вот! – поднял палец старик. – Обычные кости. Я хотел бы, чтобы ты запомнил: обычные кости! Я знаю, тут многие считают меня колдуном, но я повторяю – это обычные кости! А это?
Камрет стиснул на мгновение кулак, а когда вновь разжал, на ладони уже лежали не две, а четыре костяшки.
– Ты колдуешь?! – прошептал Рин.
– Колдую? – удивился Камрет. – Нисколько. Я всего лишь хорошо владею собственными руками. И это тоже кости, дорогой мой. Только вот эти две костяшки всегда выпадают пятерками или шестерками вверх. Вопрос лишь в том, какие кости бросать самому, а какие давать сопернику!
– Ты мошенник, Камрет! – поразился Рин.
– Ничуть не больший, чем вот эти едоки, – повел рукой по шумному залу старик. – Я никого не обманываю. Разве я хоть раз бросал кости с друзьями? Только с незнакомцами и только с богатыми. Но я всякий раз, без единого исключения, предупреждаю смельчаков, что всегда выигрываю. Тем не менее они пытаются испытывать судьбу. Так кто кого обманывает? Они все мошенники, Рин, это город мошенников! Почему же я не могу чуток облегчить участь ветвей, согнувшихся от неправедных плодов? Ты не согласен?
Рин недоуменно пожал плечами. Его приятель, старик Камрет, который с младенчества поучал и наставлял будущего владетеля дома Олфейнов, только что признался в неправедности собственного промысла.
– Я думал, что ты держишь удачу за хвост, – наконец разочарованно промямлил он.
– Хвост, может быть, и держу, но разве теперь разберешь, удача ли его обронила или какая пакость? – недовольно пробурчал Камрет. – Мало ли хвостов виляет вокруг? Ты просто не был нигде, кроме Айсы. Конечно, всюду хватает бездельников и тунеядцев, но только в Айсе они правят городом и только в богатейшей Айсе их двое из каждых трех! Да, добытчики ходят рубить в Погань руду и собирать огненные иглы, которые прочищают мозги лучше любой выпивки. Охотники добывают желтого волка, горячих змей и иную гадость, что каким-то чудом умудряется проживать в Погани. Они же бродят по чащам Пущи. Откуда у нас вино, мясо, древесина?.. Да, торговцы рискуют жизнью, доставляя товары в процветающую Айсу! Каменщики пилят и кладут камень, ювелиры выковывают и отливают драгоценные безделушки, гончары замешивают с пеплом чудесную глину, которую с немалым трудом добывают из-под гнильской трясины, кузнецы машут молотами. Но они же все и мошенники! Все, кто живет за большой стеной, все, кто раз в год спускается в узкие штольни, пробитые под каждым домом, и снимает со стен драгоценные магические кристаллы. И даже те, кто сбывает собственный товар внутри города за деньги, полученные, заметь, опять же за волшебный лед! Они все как паразиты на отголосках тысячелетней магии! Возможно, что их предки, строившие Айсу, стерли на этих камнях ноги и руки в кровь, но их потомки просто сидят на краю блюда, кушанье на котором не иссякает, и жрут, жрут, жрут…
– Разве я не таков же? – осторожно спросил Рин.
– А я? – усмехнулся Камрет. – Я тоже мошенник, малыш! Просто у меня нет доступа к блюду, и я откусываю от толстых задов, сидящих на его краю.
– Пусть так, – мотнул головой Рин. – Но как ты тогда предсказываешь будущее? И мое будущее в том числе! Или у тебя и карты такие же?
– Карты те, что надо, – заверил старик, спрятал за пазуху камни, покопался там, но карты не достал. – Только дело не в картах. Нужно посмотреть в глаза, прислушаться к человеку, понять, куда он катится, да сказать ему что-нибудь, что можно истолковать и так, и сяк… А там уж смотри, что ему выпадает и как это похоже на правду. И думай, что говорить!
– А мне ты как советовал?
– Почти так же. Правда, за тебя у меня еще и сердце болит. Карты только одно сказали: выбор тебе надо делать, а там уж что советовать, если все и так ясно? Идти на перекресток да ждать, когда мимо пройдет кто-то достойный. Или думаешь, что встань ты у Водяной башни или в другом положенном месте, к тебе бы так и побежали будущие опекуны? Устроил бы тебе дядя твой смотрины… Вот я тебя и отправил куда подальше. Знал же, что охотники всю неделю по кабакам, что Погань бушует, что не встретишь там никого! А уж насчет клейма, вспомни, ты ж сам напросился еще на одну попытку клеймения. Видно, прошлые ожоги быстро зажили? И присказку я тебе обычную передал, ее всякий охотник знает. Она словно утренняя к Единому, по привычке бормочется. Вот только охотники после такой фразы свечку-то задувают, а твой огонечек, говоришь, меч твой спалил? А хорошо ли ты слушал мои рассказы? Забыл, чем охотничьи присказки оборачиваются? Потушить ты должен был свечу кровью, потушить! Не было такого никогда, но отчего-то считается, если не гаснет свеча, значит, не принимает твоей жертвы Погань! Гонит она тебя прочь, вот что это означает! А уж если оружие твое сгорело, так это… А демон его знает, что это! Не сгорало оно пока ни у кого. Предупредила тебя Погань, парень. Предупредила о чем-то…
– Зачем же ей было меня предупреждать? – побледнел Рин. – Не проще ли было сжечь меня да пепел ветром развеять? Я же руку в пламя сунул! Я еще по дороге к перекрестку чуть под Пламенную Погибель не попал, стена на части в шаге от меня разорвалась!
– О том ты меня не спрашивай. – Старик опустил плечи. – Я гадаю, но не выгадываю. Прислушиваюсь, но не всегда слышу. Устал я, малыш, засиделся в Айсе. А выберусь ли отсюда, уж и загадать-то боюсь!
– Говоришь, что не должно было мне никого встретиться? – удивленно пробормотал Рин. – Так встретился же! Или твоя ворожба помимо твоей воли действует?
– Да забудь ты эту ворожбу! – Камрет едва не подскочил. – Дружок мой вельтский, проверенный и надежный, перебрал чуток в поганском трактире, на десяток минут позже к перекрестку выбрался. Я с ним сговорился, что он на себя твое опекунство возьмет! Или ты думаешь, что я на карты да на удачу твою повелся? Нет, все подготовил, все продумал. Только толку от моих придумок не вышло, как видно. Приходит мой приятель на перекресток, а там уж костерчик догорает, и возлежат двое, ручками сцепившись. И перстенек-то на пальчике уж блестит у одного!
– Так все-таки у одного? – нахмурился Рин. – Или у одной?
– Ты обожди хмуриться-то, – раздраженно сплюнул на пол старик. – Хмуриться будешь, когда твой дядя опекуна твоего разыщет да укоротит его – тьфу! – ее на пару ладоней. Удобно укорачивать будет. Орлик сказал, что грива у нее такая, что и трем вельтам двумя руками ухватиться достанется!
– Орлик? – переспросил Рин.
– Опекун твой не состоявшийся, – кивнул Камрет. – Верный человек, поверь мне. Если кто и способен тебя защитить в Айсе, так только он!
– Это я ему, что ли, тридцать монет должен? – Рин почесал затылок. – Или тебе через него? А не проще ли было заранее сговориться? Зачем в Погань меня погнал?
– Мне ты должен двадцать из тридцати, – отрезал Камрет. – Правда, я могу и подождать. Да если и не получу монет, с меня не убудет. Сам понимаешь, когда-то надо и о друзьях за собственную денежку порадеть. А вот десяток монет Орлику тебе отдать придется. Но он тоже подождать готов, да и свой у него интерес в Айсе. Он все, как и ты, расковырять древность хочет. Покоя ему не дает, отчего ж отсюда и до горизонта невразумление какое-то поганое раскинулось? Но эта блажь его умениям да чистому сердцу не помеха! С ним и сговариваться не пришлось, хватило лишь намекнуть, что отпрыску старшего магистра помочь надо. А вот насчет того, чтобы с тобой, малыш, сговориться, да что в Погань тебя погнал… Я хотел бы сговориться, но только ты втемяшил себе в башку это поганское клеймо, вот я и пытался один твой клин другим вышибить! А вместо этого подсадил тебя на расход.
– Нет у меня денег, – процедил сквозь зубы Рин. – И серебряного медью не наберу.
– Ты выживи сначала, – еще медленней выговорил Камрет, – потом о деньгах вспомним. Но на всякий случай скажу, что я ни теперь, ни после денег на тебе зарабатывать не собирался. Да и долю тянуть с Орлика, стань он твоим опекуном, не рассчитывал. Все мои монетки пошли на дело. Пяток Орлику на прокорм, чтоб условленное выполнил, о брюхе ненасытном своем не вспоминая. Пяток храмовнику Солюсу из Кривой часовни, чтобы ночь у алтаря провел. Пяток делателю магистерскому Кофру, чтоб там же тебя ожидал да по перстню ярлык на опекунство составил. Да пяток Жаму из магистрата за свидетельство и расторопность. И молчание их, и скрытность от Фейра в те же монетки укладываются, отсюда и цена немалая. И ведь все они монетки отработали, только ты, малыш, сплоховал! Где твоя опекунша?
– Это я у тебя хотел спросить! – поднял брови Рин. – Насколько я знаю, сейчас Фейр весь город переворачивает, ищет человека с магистерским перстнем на пальце. Он хоть знает, кто мой опекун?
– Если Жам знает, то Фейр знает в подробностях! – Камрет снова сплюнул. – С другой стороны, только Жам и падок на монету. Другой бы и не согласился, а Жам глуп. Это он потом перетрухнул, когда Кофр ему что-то про Фейра наболтал, но так Иска против течения не бежит. Ладно, обратного хода и нам нет. А девка где-то в городе. Я уж переговорил с кем надо, ее так просто не выпустят за стену, а выпустят, сразу знать дадут. Я со многими уже переговорил, еще бы толк от моих разговоров был! Орлик ведь что сделал, он как вас у костра нашел, башку почесал, взвалил на плечи обоих да и пошел, куда велено. Здоровый он, и обычный вельт в полтора раза против любого горожанина весом возьмет, а чтоб Орлика получить, умножай любого вельта на два. Так и протопал мой приятель мимо Поганки до городских ворот, постучал по ним сапогом, всполошив охрану на четыре прясла стены в каждую сторону, оставил по серебряному за пронос двух якобы пьяных приятелей и оттащил вас в Кривую часовню. Там твоя опекунша в себя и пришла. Кофр уже и ярлык составил, осталось только имя вписать. А опекунша твоя словно не в себе оказалась, головой мотала, а как воду увидела, присосалась, словно неделю без капли во рту по Погани бродила! Однако имя назвала, дала палец краской вычернить и к ярлыку приложить, и перстнем подпись заверила. Только вчитывалась долго да на тебя, малыш, посматривала. Оно понятно, впрочем: ярлыки ж на старом языке пишутся, его не всякий разберет. Странная она девка, как рассказал мне Орлик. Замученная, словно ее в телегу запрягали, но держится прямо, разве что в глаза не смотрит, прячет глаза-то. Ожоги на скулах розовой кожицей, верно, твоими стараниями, малыш, покрылись. Клейменая, правда, странно. Отчего-то на обоих запястьях клейма у нее, так и вьются к локтям, да видны не очень. Опять же мелькнуло что-то на шее у нее, на татуировку похоже. Такие у савров приняты, но она вовсе иных кровей – Орлик в том разбирается… Одежонка у девки ветхая, но когда-то крепкой была. Покроя не нашего. Опять же мечи. Необычные у нее мечи, иноземные какие-то. Да и не принято у нас мечи за плечами таскать, даже и короткие, как у нее. А тот, что с пояса, по-любому не под ее руку заточен был. Вот его-то она сама тебе в тележку положила, которую Орлик у Солюса выклянчил да приспособил, чтобы тебя домой откатить.
Старик вытянул пальцы, погладил серую сталь, осторожно ухватился за рукоять.
– Седельный… Значит, в тех краях, откуда она, на лошадях рубятся, и доспех там прочный. Орлик сказал, что опекунша твоя, малыш, тоже в доспехе была. В кольчуге, наручах. По всему видно, что из знатных, если доспех дорогой, хотя копотью он забился, чистить – не перечистить, да самой девке хорошая банька не помешала бы. Гарью от нее несло. Одному Единому известно, сколько она по Погани бродила… И откуда забрела туда? И отчего Погань огнем пузырится? Да, интересно, интересно!.. Охотница, говоришь?.. Хотел бы я посмотреть на ту дичь, до которой подобные охотницы охочи… Красавица она, малыш, точно тебе говорю! Кто-кто, а Орлик бабской породой избалован, на иную и не взглянет, даже если та первой девкой целой деревни слывет. Это-то Орлика и подвело. Больно уж привык вельт, что всякая баба покорно под его руку идет. Упустил он твою опекуншу.
– Где она? – повторил вопрос Рин.
– Сбежала, – пожал плечами старик. – Как Орлик выкатил тебя на тележке, она следом пошла, но вельт еще до главных ворот сплоховал – не сдержался, за мягкое место попытался красавицу ухватить, за то и получил. А когда очухался, так ее уже рядом не было, заодно и кошель с его пояса пропал, в котором еще восемь монет серебра позвякивало. Хорошо еще на главных воротах приятель твоего отца в карауле стоял, старик Борт, без мзды Орлика пропустил. Так вельт от удара девки до сих пор еще не очухался! Как пьяный, одно слово. Когда покатил тележку обратно в часовню, я сам видел, все фасады ею обстучал! И то сказать, когда такое бывало? Мало того, что девка одним ударом ладони самого здорового вельта с ног сшибла, так она еще и рожу ему опалила, словно головней наотмашь била! Поверь мне, малыш, если бы Водяная башня рухнула, и Айсу Иска затопила. Орлик бы меньше удивился!
– Так, может быть, Фейру надо опекуншу мою бояться, а не ей его? – скривил губы Рин.
– Ты плохо знаешь Фейра, – помрачнел Камрет. – Поверь мне, малыш, есть… люди, от которых мертвечиной пахнет. Так вот от Фейра пахнет не только мертвечиной, причем твоей собственной! Когда он на тебя смотрит, еще и кажется, что сейчас топор за твоей спиной свистнет. Я, парень, сам стараюсь с ним не сталкиваться! Демон его раздери, может, оно и к лучшему, что сбежала твоя опекунша? Если она пришлая, то ведь кости ее ладно упали – и лекарь после не слишком удачной охоты подлечил, и перстенечек ей подарил, да и ярлычок как опекунша твоя она на жительство получила. С другой стороны, какая же она пришлая, если клейма у нее по обеим рукам? Странные клейма. Впрочем, чего голову ломать, если Солюса они не удивили? Убежала и убежала, может быть, и не надо искать ее, малыш?.. Хотя нет, через два дня магистрат собирается, ей по-всякому надо кресло магистра занять, не то все наши хлопоты в трясину уйдут… Она должна! Должна сидеть на магистерском месте, пусть и нету нее голоса! Она должна сидеть, а ты за ее спиной – стоять. Демон меня раздери! Ведь добьется Фейр отмены опекунства, если не появится девка в магистрате! И перстень магистерский сам для себя выкует, если нужда особая настанет. Ты ее должен найти, Рин, вперед Фейра! Найти и спрятать, а там уж состроим что-нибудь или, думаешь, старик Камрет ни на что не годится? А?!
Выкрикнул последние слова седой приятель и из-за стола на лавку вскочил, да так, что ползала на него оборотилось, а те, что лицом в его сторону сидели, принялись хохотать. И то дело, было над чем посмеяться. Росту в Камрете и трех локтей не набежало, плечи от седых патл скосились как у айской хозяйки, что полжизни камни из штольни вытаскивала, а споро натянутый на голову колпак в локоть высотой роста старику не прибавлял, а словно забивал его в землю. Зато клинок на поясе у Камрета висел изрядный. Даром, что короткий, едва до колена коротышке доставал, зато широкий, как лопата, которыми айские пекари хлебы из печей вытаскивают. Меч да тяжелая медная фляга в черной коже, наполненная крепчайшей огненной настойкой. Меч и фляга, которые, стуча друг о друга, выдавали Камрета лучше, чем колотушка ночного стражника, устрашающе звякнули, и как тут было не засмеяться. Даже Рин не сдержал улыбку, а старик только еще одну страшную рожу скорчил да на место спрыгнул.
– Вот так, – прошептал он, выпятив подбородок, под неутихающий хохот. – Если тебя считают дураком, малыш, задумайся, а нужно ли тебе кого-нибудь разубеждать в заблуждении? Впрочем, тебе о другом думать надо: как девку эту найти, да как ей все растолковать, если она местный язык с трудом разбирает. Ну и я бы поболтал с ней. Есть у меня вопросы, есть! Зря, что ли, думаешь, я пять лет под Темным двором трудился, все сказки да присказки под интерес тамошних служек собирал? Зря, что ли, меня настоятель темнодворский, магистр Нерух до сих пор привечает? Не тот дурак, кто землю сквозь сито просеивает, а тот, кто сито с крупной ячеей выбирает!
– Как ее имя, Камрет? – спросил Рин.
– Какое еще имя? – поморщился старик. – То, что она вместе с ярлыком унесла? То имя всякая могла на себя набросить, если бы в ходу оно было. Хотя это имя пока что никому поперек горла не вставало. Айсил она назвалась, малыш. А Айсил – это… Вот что я тебе скажу: держи имечко ее в голове, а сам на перстень смотри да на красоту. И попомни мои слова про баньку! Орлик сразу заметил, что как бы она не тут же бросилась воду искать, да теплую, да с мыльным раствором, да серебро его спускать в лавках у заезжих торговцев одеждой. Он с самого утра, думаю, уже по этим лавкам бродит. Запала она Орлику на глаз, запала! Да, я пришлю его к тебе. О деньгах не думай, он сам мой должник, но от Фейра если кто тебя и спасет, то только Орлик. Пусть побудет пока с тобой. Опять же…
– Камрет! – Рин нетерпеливо оборвал поток стариковского пусторечия. – Что за имя – Айсил?
– Айсил-то? – замялся тот, покосился на угомонившийся зал и прошептал, навалившись на стол: – Ты, малыш, особенно-то слово это не выкрикивай. Оно не в ходу в Айсе, его только в Темном дворе пережевывают. Ты девку ту искать отправляйся. И людной улицей иди, а не переулками, как привык. На людной улице и Фейр к тебе добрее станет, ему лишний пригляд не нужен пока. Ищи девку! А как найдешь, ко мне беги. Да не в мою каморку – туда не суйся, а к Ласаху, травнику. Я у него пока комнатушку снял… А имя это простое. Так пропасть лет назад страна называлась, что ныне Поганью прикрыта. Понял? Не понял, что ль?.. Неужели думал, что Погань от создания мира раскинулась? Ну, это ты зря, не обижай Единого, не обижай! Не мог он подобной пакости измыслить, он все пакости под нашу фантазию оставил. Точно тебе говорю! Как это я раньше иное говорил? Да, кстати, ярлык об опекунстве у Орлика пусть пока побудет, не то потеряешь еще, демон тебя раздери, малыш…
Глава 5
ДЖЕЙСА И ХЕЛЬД
Если бы отец Джейсы оказался чуть богаче, знатнее и, может быть, удачливее, не было бы в Айсе невесты веселей и беззаботней, чем рыжеволосая красавица-звонарка. Неизвестно, задумывался ли об этом Шарб, но за дочкой он приглядывал внимательно и любил ее так, словно прозябал в ночи и холоде, а дочь приносила ему тепло и свет.
Заботился звонарь о Джейсе настолько, насколько позволяло скудное содержание айского магистрата, а именно передавал дочери жалованье до последнего медяка и всецело полагался на ее домовитость и расторопность. В чем-чем, а уж в расторопности Джейсе не смог бы отказать никто, кто знал ее близко. Правда, жил звонарь с дочерью недалеко от Водяной башни под крышей доходного дома, ставшего доходным только из-за древности и ветхости. А, значит, соседствовал Шарб большей частью с зажиточными и важными горожанами, которые не только знаться не желали с убогим семейством, но и вообще старались его не замечать.
Хотя дети этих самых горожан никогда не упускали случая присвистнуть вслед негаданно расцветшей звонарке, с трудом вспоминая, не ее ли в не столь далеком детстве они пытались выжить с богатой улицы, словно ненароком забредшего в их дворы бездомного кошака?
В отличие от них, ее обидчиков, которые теперь уже стали торговцами и заимодавцами, а большей частью бравыми стражниками Айсы, Джейсе не приходилось морщить лоб, чтобы вспомнить давнюю историю. Все произошедшее стояло у нее перед глазами, словно произошло только что. Орава мальчишек прижала ее к углу Водяной башни, чтобы, задрав на спину ветхое платье, с помощью камней, прутьев и ременной плетки раз и навсегда научить и низким поклонам при встрече на Серебряной или Огненной улицах, и привычке не прогуливаться, а красться вдоль холодных стен мрачного города, и просто испуганному выражению лица вместо не покидающей ее губ и щек восторженной улыбки.
Джейса даже не успела испугаться. Прикусив губу, она пыталась защищаться и не чувствовала ни вспухающих на спине следов от плети и прутьев, ни разбитых губ, ни наливающихся синяков, когда в толпу сопящих негодяев врезался Рин. Он был, пожалуй, младше большинства ее обидчиков, но сумел справиться один с пятью или шестью противниками.
Мальчишка не распалял себя ни криками, ни угрозами. Он точно так же как Джейса прикусил губу и принялся осыпать ударами палки жестоких озорников. Быстрота и напор сделали свое дело, схватка оказалась короткой и закончилась позорным бегством зачинщиков. Рин деловито переломил брошенные прутья, затем поднял плетку, вздохнул и порезал ее на части извлеченным из заплечной сумы ножом.
– Мастер Грейн учит, что чужого брать нельзя, – пробурчал он, словно обращался к самому себе, отбросил куски кожи и поднял глаза на Джейсу.
Страх и обида навалились на девчонку только теперь. Навалились и выхлестнули слезами, заставили забиться в рыданиях, отозвались болью в разбитом лице и исполосованной спине. И тогда Рин Олфейн, которого Джейса не могла не знать, потому как именно он гордо шествовал рядом со своим отцом, старшим магистром Родом Олфейном перед ежемесячными собраниями магистров Айсы, взял ее за руки.
Она так и не поняла, что он бормотал, только почувствовала, как исчезает боль, а испуганные глаза мальчишки наполняются удивлением, интересом и как будто той самой исчезающей у нее болью. На верхушке Водяной башни тем временем тяжело ударил колокол, а вскоре и хромой Шарб с криком засеменил к странной парочке.
– Чего хочешь? – только и спросил звонарь, когда девчонка сбивчиво поведала ему о мальчишеской напасти и нежданном спасении.
– Так я не за что-то, просто так, – пробормотал Рин, смахивая со лба липкий, нездоровый пот.
– Это и хорошо, – крякнул Шарб, оглядывая заплаканную дочь. – Однако дружбу закрепить бы следовало!
– А вот. – Рин протянул палку Джейсе. – Пусть без палки не ходит.
– Да не о том я! – поморщился Шарб.
– Пап, – пискнула Джейса, – а ты пускай его на Водяную башню! Не гоняй его больше!
– А можно? – вытаращил глаза Рин.
– Можно! – хмыкнул звонарь. – Только чтобы слушаться меня и куда не велю – не забираться!
Так и случилось, что Джейса нашла заступника, а Шарб малолетнего приятеля, который облазил Водяную башню от Мертвой ямы в ее основании, где бурная Иска уходила в подземную полость, чтобы вынырнуть из-под камня через сто шагов, и до верхушки, где висел старый, позеленевший от времени колокол.
Сначала Джейса пыталась не отставать от негаданного приятеля, но потом махнула рукой и лишь с завистью смотрела, как неугомонный мальчишка, рискуя жизнью, ползал по стенам Водяной башни, нащупывая босыми ногами узкие карнизы и уступы, чтобы заглянуть в запертые комнаты сооружения через затянутые паутиной окна. Шарб только потрясал кулаками, Рин счастливо улыбался, а Джейса, прижимая ладонь к груди, с удивлением прислушивалась к собственному сердцу: отчего оно стучит так, словно ей пришлось обежать весь Верхний город по Магистерской, Пристенной и Медным улицам, и отчего боль в груди так сладостна и желанна?..
– Ну? – окликнул Джейсу Арчик, напарник Шарба. – Шевелись! Хромой просил проводить тебя в Храм и привести обратно, а насчет того, чтобы у башни до полудня толкаться – уговора не было! Мне еще всю ночь на верхотуре торчать!
Джейса только кивнула и молча пошла вслед за долговязым вторым звонарем вдоль высокой серой стены, отсекающей пропасть Иски от фасадов грязной Дровяной улицы.
Вот ведь вроде бы самый центр Айсы, Водяная башня с воротами в Нижний город, что за речкой, тут же Медная улица, что ведет к Северным воротам и делит городское доречье на Верхний и Средний города, магистрат, богатые дома, до громады Храма два квартала всего, – а все равно сырость, кора, гниль под ногами. Оно понятно, конечно, где еще плавник вылавливать, как не в Холодном ущелье: Иска после Водяной башни и Мертвой ямы спокойной становится, разбегается на полсотни шагов, мельчает. Тут тебе и рыбалка, и дерево, вот только грязь под ногами да запах такой, словно до начала Гнили не четыре лиги, а несколько шагов!
– Что там? – буркнул через плечо Арчик. Хорошим парнем был второй звонарь, правда невезучим. Мальчишкой еще в Нижнем городе в помойку забрался, в овраг скатился да перебил себе локоть. С тех пор висела правая рука плетью. Даже Рин не смог ее исцелить, сам чуть не захлебнулся кровью, которая горлом у него пошла от напряжения. Хаклик говорил, что, пока умирал отец Рина, частенько у молодого Олфейна такое же случалось.
Так Арчик или по глупости, или от ревности к Джейсе чуть ли не самого Рина врагом стал числить! Словно не сам он руку себе поранил когда-то, а неудачное лечение Рина Олфейна в калеку его обратило. Горячим парнем был Арчик. Хорошим, но уж больно горячим. Давно глаз на Джейсу положил. Хорошо еще одними разговорами донимал, руку здоровую не распускал – знал, какой она выбор сделала. Злился, хмурился, а все одно – выручал, когда нужно…
– Где – там? – не поняла Джейса.
– Что избранник твой сказал? – цыкнул зубом Арчик. – Или думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, не догадываюсь, зачем в Храм идешь? Не выгорит у тебя ничего с Рином Олфейном, не любит он тебя, зря сердце свое трудишь и еще зряшнее с храмовниками связалась. Не принесут они добра!
– Зло говоришь. – Джейса поправила волосы. – А мастер Хельд не злой. И выгоды ему никакой нет оттого, что Рин под его руку встанет. Я с отцом говорила: все равно в Совете Фейр заправляет, пять магистров из девяти под его дудку танцуют. Да и остальные с опаской на него косятся.
– Тогда отчего весь город говорит, что именно Фейр наденет перстень с белым камнем? – ухмыльнулся Арчик. – И зачем Храму опека над домом Олфейнов, если по-всякому руку Фейра не перебьешь? Я вот что тебе скажу, весь этот магистрат – сборище паразитов! Плюнул бы Олфейн на магистрат, отказался от перстня и жил себе. Чего ему не хватает?
Джейса вздохнула: и чего действительно, спрашивается, хорошего в этом магистрате? Ничего, кроме забот. Что бы ни случилось в городе, во всем магистрат виноват, а прибытка магистрам от города – никакого. Только и всего, что подать городскую магистры не платят. Да что с того толку, если у того же Олфейна, что плати подати, что не плати – дом роскошный, а внутри пусто, как в коридорах Водяной башни. Недаром Хаклик чуть ли не две трети дома богатым скамским купцам сдает, три верхних этажа камнем заложены, вход в них отдельный для съемщиков. Правда, и этих в последние месяцы не бывает. Случалось Джейсе помогать Хаклику, когда еще старший Олфейн последние месяцы жизни отсчитывал, насмотрелась на то, как нужда не только нищих и убогих прижимает, но и знатных и гордых не минует. Ничего, еще одумается Рин, не может не одуматься, а уж она вдохнет жизнь в холодные стены!..
– Ну, – оглянулся Арчик, – что замолчала? Верно, уж размечталась, как будешь камень под крышей Олфейна коврами застилать? Не надейся. Знаю я таких, как Рин Олфейн! Он скорее собственный язык грызть начнет, чем корку с земли поднимет!
– Это я, что ли, корка? – вспыхнула Джейса.
– Тихо-тихо! – отшатнулся звонарь. – Не то я хотел сказать…
– Что сказал, то и сказал! – отрезала Джейса. – Может, и корка, только не тебе о том судить!
Читать бесплатно другие книги:
