В лабиринтах тёмного мира Северюхин Олег

Пролог номер 1

Утро на космической станции ничем не отличалось от миллионов таких же утренних часов, каких было очень много и которые требовали пробуждения и начала рабочего цикла. Но, похоже, что работы подходят к концу и нужно возвращаться домой.

В каюте раздался механический голос, настроенный на приятный тембр, который приглашал на производственное совещание в кают-компанию.

Сборы в кают-компании были очень редкими, хотя поначалу все встречались там, завтракали, обедали, ужинали, проводили часы досуга, но потом все стали отдаляться друг от друга и жить своей жизнью, так как долгое нахождение людей в компании начинает раздражать, а, порой, и приводить к неизбежным конфликтам. Каким бы толерантным ни был человек, но наступает момент, когда внутренний зверь начинает вырываться наружу и искать соперника, с которым он бы мог схватиться если не наравне, то с большой уверенностью в победе. Зато в собственной каюте, а затем и на своём месте в лаборатории этот зверь успокаивался и удовлетворенно мурлыкал, когда случалось сделать открытие или точно исполнить заданные работы.

Экипаж станции был небольшим – всего пятнадцать человек, но все они были специалистами высшей квалификации, которым по разным причинам не нашлось места в спиральной галактике S во время активного звездообразования.

Никто не знал, в каком месте будет образовываться новая звезда, и какие планеты пойдут на её создание. Все жили в осознании неминуемой смерти, но, когда она произойдет, никто не знал. Возможно, это даже очень хорошо быть в неведении, потому что если знаешь, когда тебе придет конец, то тогда и жить неинтересно, особенно когда все остальные люди могут жить по тысяче и более галактических лет.

Процесс звездообразования стихиен и ни один процесс не был похож на другой. Поэтому Высший галактический совет озаботился подготовкой баз, то есть планет, пригодных для жизни и относительно обжитых для появления переселенцев, а аборигены должны быть относительно развитыми, чтобы попасть в услужение галактянам.

Работа по оживлению долгая и монотонная и выполнение ее может сравниться то ли с вечным изгнанием, то ли со смертной казнью, которую очень давно отменили и заменили работами на отдаленных участках, откуда люди никогда не возвращались.

– Итак, господа, – обратился ко всем капитан Зевс, – работы закончены. Планета имеет атмосферу, животный мир приведен в соответствие с требованиями безопасности и аборигены стали развиваться из земноводных в прямоходящих. Портал размещен в недоступном месте и всем нам разрешено вернуться на S. Но, – прервал он общие аплодисменты, – одному члену экипажа придется остаться здесь в готовности принять на планете первых переселенцев. Добровольцу гарантируется полное бессмертие и обладание высшими силами Зла и Добра. Итак, кто готов сохранить результаты трудов наших?

Зловещая тишина повисла над кают-компанией и радостное известие о возвращении домой сменилось напряженным ожиданием выбора, который мог пасть на любого из них, за исключением капитана и сотрудников навигационно-двигательной службы. То есть, кто-то из семи исследователей должен остаться на планете.

Добровольцы сидели молча. Они и так не надеялись на возвращение домой, а тут такая радость и неприятная процедура выбора. Если бы кого-то просто наградили силами Добра и Зла и дали бессмертие, то каждый бы вставал и с горячностью доказывал, что только именно он достоин такой награды. А с этой наградой нужно оставаться здесь, и каждый стал доказывать, что именно он не может принять эту награду. Причем всё делалось так убежденно, что капитан Зевс начал испытывать чувство неловкости от того, что именно ему придется делать выбор из членов своей команды.

Последним встал старший дезинсектор Велле.

– Приношу свои извинения, капитан, – сказал он, – но я не могу привести убедительных доводов, почему я должен лететь домой вместе со всеми. У всех такие убедительные обстоятельства, что я совершил бы зло, оставив кого-то из них на этой планете. Вероятно, мне придется остаться здесь, – и он сел на свое место.

Вздох облегчения пронесся по всей кают-компании.

– Велле сам виноват, – думали все, – мог бы и отказаться, пусть капитан делает выбор.

Улетающие нисколько не сочувствовали дезинсектору. Он уничтожил динозавров и саблезубых животных. Планета безопасная. Он становится практическим царем и это ненадолго, скоро через пространственный портал будут прибывать первые поселенцы.

Обретший былую уверенность капитан встал и торжественно произнес:

– Старший дезинсектор Велле! Властью, данной мне Галактическим Советом, нарекаю вас Князем невидимой части мира по имени Вельзевул. До прибытия Совета вы являетесь полновластным хозяином вселенной вокруг здешнего солнца. Прощайте, наш друг!

Вставшая команда громом аплодисментов приветствовала остающегося князя.

Пролог номер 2

Три святителя – Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст собрались в скиту старческом и беседы вели о вопросах самых важных, а отроки, грамоте обученные, вели записи для памяти потомков и руководства народа русского в жизни дальнейшей.

Думали отцы над вопросами главными, без решения которых невозможно определить порядок и послушание во всех землях. А именно.

Которая церковь над церквами мати?

Таковой является соборная церковь св. Софии в Константинополе, по образцу которой строились церкви во всех главных городах русских и церковь иерусалимская Воскресения Господня на Голгофе, где полагается и «Пуп Земли».

Который у нас камень каменьям отец?

Это камень Алатырь – алтарный камень Сионской церкви, на котором впервые принесена бескровная жертва. Народ называет его Латырь или бел-горюч камень, располагающийся в Центре Мира посреди моря-океана на острове Буяне. На нём стоит мировое дерево или трон мирового царствования. Из-под камня по всему миру растекаются целебные реки и охраняют его мудрая змея Гарафена и птица Гагана. Кит-рыба, на которой земля держится, водится в Ильмень-озере, являющемся матерью всех озёр и из которого вытекает Иордань – всем рекам мати.

Который зверь всем зверям отец?

Это индрик-зверь – фигура, сложенная из сухопутного зверя-единорога и зверя водяного, связанного с греческой гидрой.

Которая птица всем птицам мати?

Это птица Феникс.

Которое царство выше над всеми?

Самое высшее царство – это Царствие Божие. Самое низшее это Царствие Небожие. И оба по силе своей равны, иначе на земле не уживались бы Добро и Зло рядом, и неизвестно, кода Добро идет во Зло, а когда Зло делает Добро.

Все это записано было в Голубиную книгу, которую постепенно запретили, так как в книге объединились христианские и языческие мотивы.

А затем один из вопросников обращается к Давиду с просьбой растолковать его сон: он видел, как бились два зайца, белый и серый. Белый после битвы пошёл под небеса, а серый – по сырой земле. Давид толкует, что белый заяц – Правда, а серый – Кривда; Правда пошла на небеса, а Кривда осталась на земле. И в летописях пишется, что «у наместников, у тиунов их и дьяков правда и крестное целование взлетели на небо, а Кривда начала между ними ходить». Вот и разбирайтесь, люди, где правда, а где Кривда и кому она благоволит, а кого неволит.

Пролог номер 3

– Что вы суетесь ко мне со своими бабками и дедками? – кричал главный распорядитель работ. – Я не верю в ваши россказни. Вот результаты геофизической разведки. Выбранная нами местность имеет скалистую структуру и идеально подходит для строительства многоэтажного здания. А что предлагают ваши старички? Низину, в которую будет скапливаться вода и превращать прилегающую местность в болото?

– Николай Николаевич, да у них тысячелетний опыт подбора мест для расположения деревень, сел, городов и мест битв. И ни разу они не ошиблись с выбором, – сказал прораб.

– Эти старички выбирали места битв? – захохотал главный строитель.

– Ну, не эти конкретно, а их кровные родственники – деды, отцы, бабки и прабабки, – сказал прораб.

– Ну, вот что, бабки-прабабки, – сказал главный, – нехер мне лапшу на уши вешать, иди и готовь нулевой цикл.

– Я-то готов, Николай Николаевич, – сказал прораб, – да только давай мне письменное распоряжение о месте производства работ, потому что когда небоскреб съедет с этого валуна, то пусть инвесторы с тебя спрашивают за все последствия, а я человек подневольный, что мне скажут, то и делаю. А бабки и дедки говорят, что это горюч-камень. Нет у нас здесь гор. И никогда не было. И моря поблизости нет, чтобы оно вот так обломок скалы закруглило. Люди в этом месте не селились и даже лес здесь не рос. Как была плешина, так и осталась. Не к добру все это.

– Будет тебе бумага, – сказал главный строитель, – иди и работай, у инвесторов денег немеряно и на расходы они не поскупятся.

– Смотри сам, – махнул рукой прораб, – низина на предлагаемом нами месте небольшая и будет уравнена с местностью вынутым под фундамент грунтом. Для начала работы много ума не надо, на переделку больше времени и средств уйдет.

Главный строитель понимал правоту прораба. У него самого было какое-то подспудное неприятие этого места, но решение инвесторами было принято. Очень им понравилась каменистое плато для строительства объекта века. Район никогда не был сейсмическим, есть болота, но и они не близко отсюда, зато тянутся до самого Петербурга. Вода в этих болотах чистая и они являются огромным резервуаром, питающим всю водную систему Центральной части России.

Если верить всем предсказаниям, то можно уже сегодня ложиться в гроб, складывать на груди руки и ждать светопреставления, которое случится в 2012 году. А горюч-камень, если верить легендам, это связующее звено между человеком и богами. Вот пусть они и помогают строительству.

И вообще, нашему народу очень интересно узнать, что же будет с нами через миллион или через тысячу ближайших лет. Вряд ли что-то изменится кардинально, но что-то, конечно, будет. Будет развитие техники. А закономерность проста, чем сильнее развивается техника, тем слабее и неприспособленней к жизни становится современный человек.

Раньше человек был добытчиком. Ловил рыбу, охотился на съедобных животных, ходил на дальние расстояния, делал заготовки, воевал, защищался от сильных соседей и сам грабил более слабых. Слабые не выживали. А вот женская слабость была силой.

Что может сделать технический человек против вооруженного дикаря? Да почти ничего, если нет огнестрельного или другого оружия. Стрельнул из помпового ружья или из самозарядной винтовки и нет опасности.

Закладка суперсовременного отеля прошла с помпой. Были высокопоставленные чиновники федерального и губернского уровней, артисты за хороший гонорар, художественная самодеятельность, телевизионщики и корреспондентская братия, делающая пометки в своих блокнотах и что-то записывающая на портативные диктофоны.

Заслуженная актриса взяла в руки привязанную к веревке бутылку шампанского и запустила ею в лопату бульдозера. Веревка была привязана к стреле подъемного крана. Как-то получилось так, что бутылка пролетела над лопатой и попала в лобовое стекло трактора «Катерпиллер».

– На счастье, – дружно сказали все и зааплодировали, когда на помощь актрисе пришел федеральный чиновник, направив бутылку в нужном направлении.

Кто-то постарался и на казенные деньги купил бутылку дорогого красного «Цимлянского» шампанского. Бутылка с хлопком разбилась и по лопате бульдозера поползла красная пузырящаяся масса, как в забойном цехе мясокомбината.

Присутствовавший на освящении стройки священник сплюнул в сторону и торопливо троекратно перекрестился.

– Свят, свят, свят, – говорила какая-то старушка в задних рядах. Она вместе со старожилами этих мест по заявке местных предпринимателей ножками исходила местность, проверяла лозой и нашла самое удобное место для строительства, но ее предложение не приняли. – Теперь жди настоящей крови, – сказала она.

– Вот ведь обмылки жизни, – усмехнулся подошедший позже корреспондент, – если бы слушали таких типов, то и сегодня бы сидели у лучины и писали куриным пером.

Бульдозер снял символический слой земли на участке примерно в десять квадратных метров, а фундамент решили вырыть самым современным способом – взрывным – поднять массу земли и аккуратно положить ее на края огромной ямы. Взрывные заряды были заблаговременно уложены и ждали команды, чтобы взрывник крутанул ручку генератора и нажал на кнопку разряда конденсатора подрывной машинки.

Все отошли на почтительное расстояние и театрально зажали уши, чтобы не быть оглушенными взрывами.

Взрыв был негромким, но всех тряхнуло основательно. Затем как бы нехотя земля приподнялась и раздвинулась в разные стороны, вырыв котлован в считанные секунды.

Все подошли к яме и тут раздался взрыв одного не сработавшего заряда. Взрыв был громкий и трескучий, вырвавший из земли множество каменных осколков, запустив их веером в разные стороны и вверх.

Убитых не было, но несколько человек получили легкие осколочные ранение.

– Вот вам и первая кровь, – сказала древняя бабка и пошла в сторону от строительства.

Никто и не обратил на нее внимания.

Торжество закладки объекта было испорчено. Порванная одежда, грязь, царапины и ушибы от каменных осколков, падающих со всех сторон. Элита исчезла быстро, оставив строителей наедине со своим объектом.

Строительство отеля не было гладким. То падали краны, то обрывались тросы, то люди падали со строительных лесов. Особенно много травм было при работе в ночную смену. Создавалось впечатление, что кто-то специально тормозит строительство и делает всё, чтобы объект не был сдан. Но объект достроили.

Отель «Lissabon» стал самым красивым и высоким зданием в городе. Все дорогие иностранные гости останавливались только там. Свадьбы и торжества состоятельных людей проводились во многих банкетных залах отеля, принося немалый доход его владельцам.

Владельца отеля неоднократно спрашивали, почему название отеля именно «Лиссабон», какое отношение имеет это название к построенному гостиничному комплексу. Все оказалось очень просто.

– В армии наш взводный всегда материл нас этим словом – «Лиссабон вашу мать». Вот и я дал отелю это название, чтобы сказать всем – «Лиссабон вашу мать».

Как и всякое грандиозное сооружение, отель имеет свои тайны, легенды и даже привидения. Как же без них? Если их нет, то чего простому миллионеру или миллиардеру там делать? Для чего он будет раскошеливаться, если нечем нервишки потрепать и получить настоящую и полновесную порцию адреналина?

Агенты по пиару неплохо потрудились над созданием имиджа главной городской гостиницы. Немало денег было потрачено на то, чтобы каждый человек с уважением и некоторым трепетом смотрел на это здание и на проживающих там жильцов.

Разведки всего мира устремились в номера отеля, заглядывая в каждую постель, принюхиваясь к простыням и проводя инфракрасную видео и киносъемку сюжетов, которые и до сих пор лежат в потайных отделениях несгораемых сейфов центральных разведывательных управлений.

Отель был облюбован и криминалом, который первым обратил внимание на странные вещи, происходящие там. Какая там организованная преступность, если неизвестно кто делает с братками все, что угодно и никто не может найти на него управу.

Деликатное поручение

Сразу после Дня защиты детей меня пригласили к топ-менеджеру, то есть к главному руководителю и совладельцу самого крупного в городе банка. По идее, он давно должен был загорать где-то в Испании на собственной вилле или в другом месте, где у него имеется недвижимость. Те, кто соскребают проценты с наших денег на вкладах, предпочитают иметь убежища от тех, кто может спросить их:

– Чего ж ты жируешь на наши деньги, а страна становится нищей?

Вызов этот был для меня в диковинку. С банками я дел не имел. Есть у меня пенсионный вклад в Сбербанке и там денег столько, что хватит съездить на недельку в Турцию одному и то в один конец.

В банке меня уже ждали и сразу провели к директору.

– Андрей Васильевич, – директор встретил меня как старого знакомого, с которым давно не виделся. – Как поживаете?

– Спасибо, – сказал я, – чем обязан?

Не люблю я эти восточные премудрости с выяснением здоровья всех моих баранов поименно, пересчитыванием ложек в выдвижном ящике кухонного стола и непременным кофе-чаепитием. Хотя, кофе и чаепитие – это неплохая процедура, особенно если человек с дороги или с момента завтрака прошло уже немало времени.

– Андрей Васильевич, – начал директор, – позвольте один маленький вопросик. Почему все называют вас Андре? У вас есть французские корни?

– Никаких французских корней, – улыбнулся я, – простой рационализм друзей, легче сказать Андре, нежели Андрей. Разница в одну букву, а все же экономия. Как у американцев, вещь стоит не сто долларов, а девяносто девять и девяносто девять центов. На один цент ничего не купишь, зато в целом складывается кругленькая сумма экономии. Кстати, по этому поводу анекдот. Приходит мужик в ресторан и заказывает девяносто девять стаканов чая.

– Девяносто девять, – удивился банкир, – а почему не сто?

– Что я лошадь, что ли? – ответил посетитель.

Я непринужденно балагурил, лихорадочно соображая, в какую сторону повернется разговор, настораживающий тем, что возле больших денег постоянно вьется темная сила, как паук засасывающая в свои сети всех, кто пролетает мимо них. Пикантность ситуации придавало и то, что респектабельный банкир имел довольно тёмное прошлое, которое никуда не делось за блеском современного дизайна его кабинета и всего банка.

– Ха-ха, – рассмеялся банкир моему анекдоту и сразу перешел к делу. – Андрей Васильевич, у меня к вам конфиденциальное дело. Я даже не знаю, как начать разговор, потому что кое-кто уже пытался говорить с вами, но получил довольно острый отлуп и на его хвост сели некоторые бывшие ваши коллеги. Все-таки, корпоративность – это большая сила.

– Корпоративность корпоративностью, – согласился я, – но и меры предосторожности бывают нелишними, особенно в отношениях с теми, кто живет не по государственным законам.

– Не скажите, – засмеялся банкир, шутливо помахав указательным пальцем.

– Если считать законной жизнь по статье в условиях режимного объекта, то это не есть сознательное исполнение законов, – отпарировал я.

– Но я хочу предложить вам дело, которое будет подчиняться только вашим законам, – сказал банкир.

– Что значит – моим законам? – не понял я.

– А это значит, – сказал мой собеседник, – что никто вам не будет связывать руки и ноги и все, что вы сделаете, будет неподсудно и ненаказуемо со стороны законов дня и со стороны законов ночи. И эксзаконность гарантируется обеими сторонами.

Я задумался. Судя по всему, мне предоставляется карт-бланш во всех делах, как и агенту 007 на службе Её Величества. И все это должно быть шито-крыто. Я прошел полный курс коммунистического оболванивания – октябрята, пионеры, комсомольцы, члены партии – и, по идее, должен быть способен на всё от сдачи палачам своих родителей и приведения в исполнение приговора коммунистической партии своему лучшему другу. Но среди двадцати миллионов советских коммунистов встречались и нормальные люди, а остальные продолжают служить режиму, прикидываясь демократами. И этот банкир тоже не был исключением из правил.

– На заказное убийство подписываться не буду, – твердо сказал я, поднимаясь и заканчивая беседу. – Шутники вы, однако, господа миллионеры, очкарика в киллеры…

Банкир схватил меня за рукав и быстро заговорил:

– Никаких убийств, Андрей Васильевич, нам нужен грамотный и умный человек, имеющий опыт проведения расследований. Причем таких расследований, о которых никто не должен знать. Речь идет об отеле «Lissabon». Мы стоим на грани войны между правоохранительными органами и криминальным миром. И победы в этой войне не будет, потому что, знаете ли, всё в жизни так переплелось, как в гражданскую войну и не понятно, кто у нас красные, а кто белые, кто ночной дозор, а кто дневной. Вот нам и нужен человек, как бы нейтральный от всех и способный поставить точки над «i».

– Что-то вы все вокруг да около, давайте к делу, – предложил я. – Если я задаю дополнительные вопросы, то, в принципе, я как бы даю согласие на ваше предложение.

– Интересно вы облекаете свое согласие, – сказал серьезно банкир и продолжил, – в отеле творятся страшные вещи. Пропадают и гибнут постояльцы. Много изувеченных людей. Оставшиеся в живых повернулись рассудком и несут такую чушь, которую не могут квалифицировать врачи психиатрических клиник. Помогите нам разобраться с этим. Мы гарантируем вам солидное вознаграждение. Все расходы будут оплачиваться немедленно. И скажите, какая вам нужна помощь?

– В милиции эти преступления зафиксированы? – спросил я, потому что никаких официальных сообщений о преступлениях в отеле не было.

– Какая регистрация, – ухмыльнулся мой наниматель, – будут они портить показатели? Убитых сотрудников наградили и похоронили с почестями. Погиб на боевом посту, охраняя социалистическую законность. Тьфу, привычка, просто законность или капиталистическую законность, если хотите. И материалов расследований нет. У нас, кроме как по телевизору, никто лабораторных расследований не проводит. Всякие там генетические экспертизы это на уровне фантастики. Если по каждому происшествию анализы делать, то министерство внутренних дел через месяц вылетит в трубу вместе с государственным бюджетом.

– У меня к вам просьба, – сказал я. – С завтрашнего дня я поселюсь в гостинице и прошу прислать мне все имеющиеся материалы для ознакомления. Все равно, что-то нужно знать конкретное. Любые сведения мне будут важны.

На том мы и расстались.

Отель «Лиссабон»

Семье я ничего не объяснял. Сказал, что для дела мне нужно пожить в отеле. На связь буду выходить сам. И что всё оплачено.

– Не нравится мне эта халява, – сказала жена, – ты лучше будь там осторожнее и не лезь на рожон.

Утром я уже был постояльцем одноместного, но двухкомнатного номера на пятом этаже отеля «Lissabon».

Название отеля так и пишется латинскими буквами и читается не как «Лиссабон», а как «Лишабон». Все американизируемся. Скоро будем писать заявления с таким же текстом как генерал Ермолов: «Государь, произведите меня в немцы или в американцы». У нас даже доллары в ходу, как будто мы заштатный американский штат.

И последнее, чтобы не интриговать читателя своей личностью. Северцев, Андрей Васильевич. Андре. Я не следователь. Не юрист. Не милиционер и не бывший сотрудник ЦРУ. Просто моложаво выглядящий пенсионер. Служил в пограничных войсках, дослужился до полковника и ушел на пенсию в возрасте чуть за сорок лет. Зато человек любознательный и в непорядочности меня упрекнуть трудно, отчего ко мне иногда обращаются за помощью в вопросах частного сыска. Но только не по семейным делам. Я потом, при случае, расскажу вам, какие расследования у меня были.

Номер мне достался в экономическом поясе. Считается, что в высотных зданиях самые престижные номера чуть ли не на самом верху. Я так не считаю. Представьте, что что-то случилось. И что вы будете делать на самой верхотуре? Кричать или нестись бегом по задымленной лестнице вниз? Или надевать на себя парашют и прыгать с ним в окно, если вам удастся открыть его и найти в гардеробе ранец парашюта?

Сейчас пару слов об эксзаконности. Это я такой термин придумал как аналогию с термином экстерриториальность, то есть внеземельность и неподсудность местному суду по уголовным делам. Так и эксзаконность есть внезаконность и неподсудность по существующим законам. И эта эксзаконность свела на нет моё инкогнито работы в отеле.

Для обеспечения моей безопасности и неподсудности пришлось собираться вместе криминальным авторитетам и представителям правоохранительных органов. Дико звучит? Еще как дико, но такова наша жизнь. Да и жизнь в благополучных странах мало чем отличается от нашей, просто там законы лучше работают и не делают разницы между власть имущими, криминальными авторитетами, правоохранителями и законопослушными гражданами.

Для меня была подготовлена обобщенная справка о происшествиях в отеле за последние десять лет. Обо всех происшествиях. Прямо скажу, цифры, впечатляющие по числу убийств, самоубийств, исчезновений людей, ограблений, пищевых отравлений, членовредительства, мошенничества и психических заболеваний.

И надо сказать, что не все фиксировалось в службе безопасности отеля, чтобы не привлекать внимания полиции и прокуратуры.

Справка мне ничего не дала. Что может дать справка по статистике правонарушений в нашей стране? Только лишь оценку состояния нашего общества и эффективности работы органов, стоящих на страже закона. Больше ничего, хотя у каждого преступления есть место, время, фамилия, имя, отчество, возраст и обстоятельства.

К справке прилагались единый механический и электронный ключи к дверям всех помещений отеля как признак доверия и важности моего задания.

Два дня я ходил по этажам. Большей частью в позднее и ночное время, чтобы мне никто не мешал. Присматривался ко всему. Нюхал и ничего не нанюхал. Устал неимоверно. Ходьба по коридору не менее трудна, чем ходьба по лечебному терренкуру где-нибудь в предгорьях курортных зон.

Особо меня удивило то, что я не мог прямо ходить по коридору. Меня все время сносило то в одну, то в другую сторону. Как будто полы в коридорах неровные. Причем на каждом этаже.

Тоже я заметил и в своем номере. Под ножки мебели подставлялись деревянные подпорки, чтобы выровнять мебель и придать ей устойчивость, но даже в кровати меня не покидало ощущение, что я лежу на неровной поверхности и, в конце концов, где-то к утру свалюсь с нее.

Неровность я заметил еще и по уровню воды в моем стакане на столе. Сначала я не обратил на это внимание, но неровность поверхности заметна любому наблюдательному человеку.

Признаюсь, что я иногда балуюсь энергетическим маятником. Это миниатюрный строительный отвес – маленькая заостренная латунная гирька на тонкой нитке. Мне всегда смешно, когда этот маятник начинает самостоятельно качаться над рукой между большим и указательным пальцем, стоит только задать какой-то интересующий вопрос и, сказав, как должен качаться маятник при положительном или отрицательном ответе.

В гостинице маятник играл роль отвеса, который показал, что стены гостиницы наклонены, не так сильно, как у башни в итальянском городе Пиза, но достаточно заметно. Выйдя на улицу, я проверил свои наблюдения с помощью отвеса и констатировал, что отель наклоняется в одну сторону. Если так пойдет, то в какой-то момент здание может рухнуть, уничтожив как постояльцев, так и жителей близлежащих домов.

По результатам своих наблюдений я встретился с главным инженером гостиничного комплекса.

– Что вы, что вы, – замахал он руками в ответ на мои предположения. – Гостиница стоит на монолите. Никакое землетрясение ее не шелохнет. А стены, они иногда имеют свойство быть кривыми. Что сделать, если строители немного напортачили?

– Мне кажется, что вы принимаете меня за представителя контролирующих органов, – сказал я, – неужели вас не предупредили, что на мои вопросы нужно отвечать откровенно?

Главный инженер сидел молча.

– Я уже попытался довести свою озабоченность этим до инвесторов, – сказал он, – но меня никто не хочет слушать. По моим подсчетам, с момента сдачи в эксплуатацию отклонение верхней точки от оси составило около пятидесяти сантиметров. Но нет никаких повреждений и деформаций фундамента и коммуникаций. Выходит, что двигается скалистая масса, на которой стоит здание. Как она поведет себя дальше, непонятно. Похоже, что мы стоим на шаре и при достижении критического угла можем упасть вместе с шаром. А каким будет критический угол, невозможно даже представить.

– А как работает лифтовое хозяйство? – спросил я.

– Пока нормально, – сказал главный инженер, – но есть повышенная электромагнитная напряженность.

– И в чем это проявляется? – поинтересовался я.

– Пока ничего страшного, – сообщил он, – у нас самый быстрый интернет, более яркое свечение ламп при нормальном потреблении электроэнергии и что самое удивительное, здесь заводятся автомобили, у которых в других местах «нет искры».

– А ваши работники не замечали странностей в гостинице и в подсобных помещениях? – задал я самый интересующий меня вопрос.

– Как вам сказать, – замялся мой собеседник, – у нас каждый встречается с какими-то странностями. В слесарке такого можно наслушаться, что уши завянут. Но это все рабочие байки, потому что такого в принципе быть не может или может быть, но только по пьянке.

Треугольная комната

– Так что это за пьяные байки? – спросил я.

– Да, – инженер снисходительно махнул рукой, – сантехник Никифоров с похмелья то ли подрался с кем, то ли стукнулся обо что-то, получил фонарь под глаз и начал заговариваться. Говорит, что был в дикарском племени, которое не знает даже огня. Когда он прикурил от спички и зажег им костер, то они сделали его своим вождем. Его, конечно, подняли на смех. Никифорова это крепко задело. Он стал в деталях описывать то, что можно увидеть только в краеведческом музее. Жена написала на него заявление, когда он сказал, что переспал со здоровенной дикаркой, которая намного сексуальнее жены. Ну, та и обиделась. А в психушке ему тоже не поверили, а он кричит дико, когда ему не верят, ну и поместили его к буйным больным.

– Он единственный из ваших работников, кто попал туда? – задал я очередной вопрос.

– Не первый, – как-то неуверенно сказал главный инженер. – На моей памяти человек пять увезли и все с белой горячкой, богов видели, а один так с Брежневым водку пил.

Было бы неплохо потравить байки вместе со слесарями, но это все равно, что объявить о моем специальном задании в отеле. А если знает один, то завтра будут знать все, а послезавтра об этом заговорит весь город, а там и весь мир узнает о тайнах отеля «Lissabon».

Справки о совершенных убийствах были достойны пера автора ужастиков про маньяков и про бензопилы под номером два и три.

Практически все трупы были ужасно изуродованы. Патологоанатомы дают только описание нанесенных повреждений, а уж следователь или читатель сами должны догадываться, как и что было.

Честно говоря, людям с неуравновешенной психикой или расстроенными нервами лучше не читать мои записки о путешествиях по отелю «Lissabon».

Каждый день приносил что-то новое и неожиданное.

Также неожиданно я столкнулся с дамой, выходившей из треугольной комнаты, и от ее крика чуть сам не закричал, но вовремя спохватился, закрыл ей рукой рот и снова втолкнул в ту комнату, из которой она выходила.

Меня тоже удивило, что комната треугольная, но я быстро представил себе конфигурацию гостиницы в виде не полностью открытой книги и успокоился. Таких треугольных и параллелепипедных помещений должно быть немало и все они входят в категорию подсобных. А нечистая сила как раз и любит такие аномалии.

– Ты кто такая? – строго спросил я и удивился ее молчанию, видя перед собой осмысленные глаза.

Она что-то замычала, и я понял, что еще не убрал свою руку с ее рта и круглой попки.

– Я начальник отдела персонала гостиницы, а вы кто? – начал вопрошать освободившийся рот женщины.

Она производила хорошее впечатление своим телосложением, строгим костюмом, подчеркивающим фигуру, и использованием губной помады, не оставившей красного следа на моей руке.

– А я ваш постоялец, – сказал я спокойно. – Вы так напугали меня, что я хотел спрятаться где-нибудь от опасности.

– И утащили с собой меня? – насмешливо спросила она.

– Не мог же оставить вас одну, – поддержал я предложенный тон, переводя разговор во фривольное русло. – А что, ваши сотрудники часто встречаются с привидениями в коридорах отеля?

– Частенько, – улыбнулась она, – и привидения, как правило, подшофе, с бутылкой шампанского и коробкой конфет в руках. Иногда и пристают к горничным, – она посмотрела на меня, прищурив один глаз.

– А к начальнику отдела персонала тоже пристают? – спросил я.

– Да они, пожалуй, пристают к любому шевелящемуся существу женского пола, – усмехнулась женщина.

– А нельзя ли об этом поговорить за чашкой кофе у меня в номере? – предложил я. – Я человек характера смирного, собираюсь писать большой роман о привидениях, и ваша помощь была бы неоценимой.

– Без служебной надобности нам нельзя заходить в номера постояльцев, – с явным сожалением сказала начальник отдела.

Я был перед выбором – прервать ли начинающуюся связь и не повредит ли мне это в моем расследовании? Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что в речке с крокодилами купаться можно, соблюдая особую осторожность и не переходя установленных линий разграничения между дикой природой и цивилизованным миром.

– Не беспокойтесь, – успокоил я ее, – помощь в написании романа является делом общественным и в то же время служебным. Если хотите, то ваше руководство прикажет вам быть постоянно рядом со мной и оказывать во всем помощь.

– Даже так? – сказала начальник отдела. – Тогда пойдемте пить кофе.

Психиатрическая клиника

Я не буду подробно описывать процесс моего близкого знакомства с Полиной. Это так зовут начальника отдела персонала отеля. По всем вопросам можно сказать только одно – класс!

Так уж мы, мужики, устроены – кобелиное в нас непокобелимо. То есть – непоколебимо. Мне не приходилось встречать таких представителей мужского пола, которые, идя под руку с шикарной дамой, не раздевали бы взглядом, идущую впереди или навстречу женщину, и не примеряли, какая постель будет подходящей в данном случае.

Даже люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, но мужской внешностью, не могут изжить у себя этого кобелиного свойства, какие бы таблетки они не пили и у каких психоаналитиков они не просиживали диваны. Даже женская одежда не убивает напрочь мужские гены.

Через Полину я могу выходить на любого представителя персонала гостиницы и выяснять то, что мне нужно.

По ее словам, некоторые горничные рассказывают, что иногда днем, но чаще ночью в глухих стенах как бы появляются проемы, закрытые то грубой материей, то дорогими занавесями.

Если заглянуть за занавеску, то можно увидеть либо незнакомое жилище или незнакомую местность и людей, которые там ходят. Никто из них не отважился переступить порог за занавесью.

– А как мужчины? – поинтересовался я.

– Один сантехник попробовал, – сказала Полина, – был там пару минут, но ему пришлось вызывать специализированную скорую помощь, потому что он начал говорить, что выпивал с генеральным секретарем компартии СССР Брежневым. Его, конечно, подняли на смех, а он в драку. Вот и сидит там, где положено.

– А вдруг он говорил правду? – спросил я.

– Андре, – укоризненно сказала Полина.

Я не стал развивать эту тему. Это всё равно, если верующему говорить, что Бога нет. Но в психоневрологический диспансер или лечебницу, в народе – дурку – придётся наведаться.

Проблем с пропуском не было. Был даже приватный звонок главврачу с просьбой обеспечить режим наибольшего благоприятствования.

– Ваша фамилия не Чехов? – ласково осведомился врач средних лет с чеховской бородкой и с таким редким нынче пенсне на носу. – Напишете о нас бред какого-нибудь сумасшедшего, а нам потом отдуваться и доказывать, что психи не мы.

– Не волнуйтесь доктор, – улыбнулся я, – о нормальных людях я ничего не буду писать. Меня интересует бред сумасшедших и этот же бред интересует подавляющее большинство наших граждан. Чем бредовее информация или просто информационный посыл, тем больше людей, которые во всё это верят и даже хотят подражать тому, кто это изрекает.

– Интересно вы излагаете основные постулаты науки о психике, – улыбнулся главврач. – А вы знаете, что все люди шизофреники, только одни со знаком плюс, а другие – со знаком минус? И частенько бывает, что минусовые шизофреники более здоровы, чем плюсовые?

– Как это? – не понял я.

– Основными признаками шизофрении являются бредовые идеи и галлюцинации, – сказал человек в пенсне, – так вот частенько идеи и видения наших пациентов являются более здравыми, чем идеи и видения тех, кому доверены самые важные посты в нашем государстве. А врачи – они марионетки в руках плюсовых шизофреников. Прикажут и плюсовика делаем минусовиком, а не то нас выведут в минус. Разве может нормальный человек ослушаться того, кого народ облёк властью? Весь народ не может быть шизофреником! Так вот, батенька, всенародная шизофрения и есть самая опасная. Народ-шизофреник. Об этом даже думать опасно, а ведь более семидесяти лет большинство были ими. Или возьмите резонёрство. Люди много говорят, но ничего не делают.

– Стоп, доктор, – я сделал останавливающий жест рукой. – Мы с вами потихоньку от общих тем скатились к политике. У нас резонёров хоть пруд пруди. Любой человек, избирающийся на избираемую должность, по сути есть настоящий резонёр. И исключений в этом нет. Другие ежедневно резонируют с экрана, а воз поныне там и становится ещё хуже. Мне кажется, что нормальный человек ко всем высказываниям должен относиться критически с точки зрения полезности их для общества.

– К этому я вас и подводил, чтобы вы не верили никому – ни больным, ни здоровым, ни докторам, ни чиновникам, ни политикам. У них, у каждого, в потаенном местечке мозга нарисованы либо плюс, либо минус. И ещё одно. Во время разговора будьте внимательны и делайте вид, что верите всему, что вам говорят. Если захочется смеяться, то подождите того момента, когда больной засмеется сам. С кого начнёте? С маньяка – постояльца гостиницы, убившего с особой жестокостью двух других постояльцев или со слесаря-сантехника, который водку пил с Брежневым?

– Давайте Брежнева, – сказал я, – из двух зол выбирают меньшее.

В гостях у Брежнева

Нашу поговорку – от сумы и от тюрьмы не зарекайся нужно дополнить еще одним местом – и от дурдома тоже.

Сколько весёлых анекдотов про сумасшедших, от которых люди смеются взахлёб, но, интересно, как они будут смеяться, когда встретятся с сумасшедшим наяву? Он непредсказуем, как обезьяна с гранатой без чеки и любое действие может спровоцировать агрессию или, наоборот, агрессия сменится умиротворением. Кто его знает? Хорошо смеётся тот, кто смеется крайним.

Мой товарищ рассказывал, как он в лейтенантские годы отвозил в лечебницу свихнувшегося солдатика. Дело было зимой. Сдал он солдата в приёмное отделении и идёт в своей парадной шинели, а около лечебницы мужики в телогрейках снег лопатами очищают. Увидели его, остановились, а один здоровый верзила закричал:

– Ребята, к нам Юрий Гагарин приехал, давайте качать его, – и все толпой пошли к нему.

Приятель мой чуть ли не по пояс в снегу добежал до дверей, а они закрыты, он в них колотит, а те всё приближаются.

Вдруг дверь открылась, выглянула пожилая медсестра и говорит:

– Чо, касатик, испужался? Ты не боись, это шефы с соседнего завода снег у нас убирают.

Первым в отведенную для меня комнату пришел сантехник Никифоров. Ничего в его внешнем виде и в поведении не было странного. Человек как человек. Пришел, сел и молчит. И что здесь ненормального? Вы бы стали приставать с вопросами к тому, кто вас вызвал? Недолго бы приставали.

– Здравствуй, Никифоров, – говорю я ему, – я из органов. Решили досконально разобраться с твоим рассказом. Расскажи мне ещё раз и со всеми подробностями, я все запишу, а потом будем решать, что и как. Понял?

– Понял, – говорит слесарь, – я им говорил, что найдутся умные люди, которые меня выслушают. Знаете, как трудно среди дураков жить? Но я приспособился. Чуть что и по сопатке им. Я к ним не лезу, и они ко мне не лезут. Не буяню и никому ничего не доказываю. Себе хуже. Чем больше доказываешь, тем больше шансов, что тебя в смирительную рубашку закатают и уколов в разные места наширяют, а от них потом корёжит. Говорят, что так же гестаповцы подпольщиков кололи всякими аминазинами, их корёжит, а они антидот предлагают за данные, значит. И весь персонал у нас сплошь шарфюреры и шуцманы.

– Никифоров, ты не отвлекайся, – остановил я его, – давай, говори по делу, у меня время казённое, я тут с тобой ночи ночевать не буду.

– Понял, шеф, – сказал слесарь и начал свой рассказ. – Шла обычная смена. Был вызов – из крана каплет. Дел на две минуты, а тут партия в домино неоконченная. Ребята меня ждут. Мотнулся я в номер и обратно. Иду по коридору и вижу – на стене кусок парусины висит и немного колышется. Представь себе, на шикарно отделанной стене с бронзовыми горизонтальными светильниками на стенах и парусина. Горничные ходят, пылинки сдувают, а тут кусок грязного брезента. Даже я внутренне возмутился. Подошел я к этому пологу и хотел дернуть. Только оттянул его от стены и вижу, что под ним проход куда-то. Люди у нас все любопытные и я тоже такой. Глянул туда, а там лес и прямо около лица ветка еловая качается. Как у Буратины. На стене картина висит, а под картиной дверь в светлое будущее.

Очутился я, значит, в лесу. У нас лето, а тут зима. Снег под ногами, а я в легком комбинезончике.

– Дай, – думаю, – метров на двадцать пройду, чтобы выход не потерять.

Выхожу на поляну и вижу, что в меня мужик целится из ружья. И на ружье оптический прицел. Стал я руками махать, чтобы не стрелял он в меня. Он ружье опустил, а ко мне уже человек пять мордоворотов бегут.

– Ну, все, – думаю, – к мафиозникам попал. Сейчас возьмут и в асфальт закатают.

Развернулся я и побежал туда, откуда пришел. А никакой двери не найду. Куда ни побегу, всё лес и лес.

Когда мужики стали в меня из пистолетов стрелять, то я и остановился. Руки поднял. Мне сразу руки за спину, наручники надели, карманы обшарили, чемоданчик с инструментами отобрали и потащили к тому мужику в домик.

Домик, скажу тебе, что надо. Настоящий охотничий. В сенях колеса разные тележные лаком покрытые, бадейки какие-то, лапти на верёвочках висят. В горнице везде морды звериные на стенах висят. Стол деревянный, здоровый, человек двадцать можно посадить. У стены скамейка широкая, а с другой стороны – стулья самодельные. На столе все мои инструменты разложены. И меня перед столом на здоровенную табуретку посадили.

За столом сидит мужик пожилой в сером свитере. Вроде бы я его где-то и когда-то видел, а вот где видел, никак от испуга и вспомнить не могу. Волосы у мужика густые с сединой и брови как шевелюра. Говорит басовито и как будто леденец за щекой держит: