Те же и Скунс Семенова Мария
Уже несколько лет в транспорте его узнавали. С тех пор, как после серии громоподобных статей в «Петербургских ведомостях» его позвали в постоянные ведущие воскресной телевизионной передачи «Прошу к барьеру». Стоило ему войти в вагон метро, в трамвай, троллейбус, как он ощущал на себе чей-нибудь любопытный взгляд. Особенно если пассажиров было не слишком много. Иногда с ним даже здоровались, не скрывая улыбку – полузастенчивую, полусчастливую. И Благой представлял, как вечером эти люди воодушевлённо рассказывали домашним: «Сегодня еду в метро, а рядом – сам Борис Благой стоит». САМ…
В этот неудачливый день случившееся узнавание прошло по худшему варианту. Еще на эскалаторе к нему повернулся человек с узким, удивительно скучным лицом, типичный зануда.
– А ты, извиняюсь, Борис Благой, точно ведь? – осведомился зануда.
И хотя Благой постоянно твердил себе, что в таких случаях нельзя признаваться, а надо вежливо и настойчиво твердить что-нибудь типа: «Вы ошиблись, а кто это вообще такой?», в этот раз, занятый своими мыслями, он согласно кивнул. Зануда тут же к нему прилип, точно банный лист к заднице. Вошел следом в вагон, встал у дверей и принялся, стараясь перекричать шум движения, рассказывать бесконечную, как зубная боль, историю про то, как его «кинул» собственный брат.
Благой старался не вслушиваться. Но Зануда постоянно спрашивал: «Ведь точно?», и приходилось, изображая профессиональное внимание, поддакивать, с тоской мечтая о пересадке.
– Так ты всё скажешь там, по телевизору? – не отставал Зануда, когда Благой двинулся к двери. – Ведь точно?
– Скажу, скажу, – и Благой выскочил на платформу. Нет, всё-таки об энергетических вампирах пишут не только сплошной бред…
Его ждали. Молодой охранник в камуфляже дисциплинированно вскочил со стула, запихнул журнальчик с яркими обнажёнными дивами под газеты, лежавшие на подоконнике, и принялся внимательно вглядываться в журналистское удостоверение. У него самого на груди висел «бэдж», гласивший: ВЯЧЕСЛАВ… Разобрать фамилию Благой не успел. Вячеслав нажал на кнопку, и из соседних дверей появился охранник постарше, этакий шкаф, но зато в цивильном. Имидж несколько портила только застрявшая в зубах «беломорина».
– К шефу? – спросил он и тоже вежливо улыбнулся а потом повел Бориса Благого на другой этаж. Здание было отделано по евростандарту: ровные белые стены, нарядные двери из алюминия и тонированного стекла, на полу – светло-голубые ковровые дорожки. И, естественно, всюду чистота, блеск и добротность. Благому случалось здесь бывать ещё во времена, когда эти помещения занимала администрация Авторемонтного завода, и цепкий глаз журналиста отметил контраст между днём минувшим и нынешним. Денег на ремонт «Инесса» явно не пожалела.
Благой вспомнил многочисленные подобные заведения тоже начинавшие очень резво – и тоже, что характерно, с дорогостоящего ремонта. Кончалось всё пшиком. Посмотрим, как будет здесь…
В принципе, интервью было самым обыкновенным, каких Борис Благой за свою журналистскую жизнь сделал сотни. Хотя имелся один небольшой пунктик. Фирма, насколько ему было известно, делала определённый упор на благотворительность; Благой надеялся, что сумеет ненавязчиво вытрясти из Шлыгина кое-какие деньги в виде спонсорской помощи на свою воскресную передачу. Телевидение беднело, денег не хватало постоянно, особенно на новую технику. И как раз на днях главный режиссёр умолял всех авторов и ведущих подсуетиться в смысле поисков спонсоров. Вот тут и появилась у Благого светлая мысль об «Инессе», о которой он услыхал, что интересно, в Смольном. А как лучше всего подвести мосты к бизнесмену? Взять интервью и дать доброжелательную публикацию…
Мелких и крупных начальников, которые в последние годы все сплошь стали зваться генеральными директорами и президентами. Благой повидал немало. Чего уж там! Борис Дмитриевич и сам когда-то побывал в начальниках, а точнее, в инструкторах райкома комсомола. Так сказать, постоял одной ногой на первой ступеньке советской номенклатурной лестницы. Одно время он об этом старался не вспоминать, а теперь, наоборот, вспоминал всё чаще со странной смесью иронии и удовольствия. Во всём есть плюсы – Благой неплохо знал и старорежимных тёртых хозяйственников, и бизнесменов новой волны. Среди них мог безошибочно отличить тех, кто прошёл добротную выучку и заработал свой капитал, так сказать, заслуженно, а кто попросту пересел из бандитского джипа в импозантный кабинет, но вести себя среди шикарной обстановки так и не научился….
Шеф «Инессы» Михаил Шлыгин Благому понравился. Помимо прочего, он был потрясающе молод: Борис Дмитриевич сразу подумал, что в застойную эпоху его собеседнику едва ли довелось бы руководить даже захудалым участком на производстве, не говоря уж о фирме с многомиллионными капиталами. А в очереди обратились бы даже не «мужчина», а «парень». Как, однако, меняются времена!.. Шлыгин вышел навстречу гостю из-за стола, широко улыбаясь, в элегантном костюме от хорошего портного, который он к тому же весьма умело носил. От молодого бизнесмена так и веяло доброжелательностью, доброй энергией и деловитостью – но не нахрапистой и жлобоватой, как часто бывает, а какой-то интеллигентной. Не иначе, с отличием закончил престижный экономический вуз, а то и западные курсы менеджмента…
Они сели за небольшой столик, и тут же зазвонил телефон. Благой внутренне помрачнел, вспомнив, как его самого «прихватили» в самый ненужный момент, и приготовился к бесконечным помехам в разговоре – «Так на чём мы остановились, напомните?.. Ах да…» Шлыгин, извинившись, действительно взял трубку, но вместо того, чтобы углубиться в деловые проблемы, коротко сказал кому-то:
– Прости, милый, у меня журналист. – Потом нажал кнопочку и попросил секретаршу: – Я занят… да, чтобы не беспокоили.
Открылась боковая дверь, и на ворсистый палас неслышно ступила ухоженная молодая красавица с подносом в руках: кофе, печенье, конфеты, коньячные рюмочки. Она гостеприимно улыбнулась Благому, а Шлыгину – так, как улыбаются только очень близкому человеку.
– Моя супруга, – представил её Шлыгин. – Инесса Ильинична. Жена, друг и первый советник… Вам коньяк или водку? – спросил Шлыгин.
– С утра только кофе, – ответил Благой.
Инесса одарила его ещё одной тысячедолларовой (без преувеличения) улыбкой и удалилась. Она была действительно очень хороша. А на шлыгинском столе стояла в рамочке фотография очаровательного бутуза.
– Вы очень похожи на себя на экране, – проговорил Михаил Иванович, подвигая Благому печенье. – Слежу за вашей передачей, и статьи тоже читал… если я правильно понял по телефону, вы собираетесь сделать о нас именно статью, а не передачу?
– Интервью или очерк, как получится. – Благой уже выставил свой маленький японский диктофон. – Не смущает? – спросил он как бы слегка извиняясь. – Я давно так работаю. На карандаш сколько ни бери, какие-то оттенки, нюансы пропадают… Так вот, чтобы попусту не тратить ваше время… нам необходим материал о положительном герое. Точнее, о положительном примере.
– Спасибо за честь, – легко пошутил Шлыгин и продолжил уже серьёзнее: – Я готов. С чего начнем?
– С самого начала: как дошли до жизни такой, – ответил Благой шуткой на шутку. – Как вообще рождаются современные бизнесмены? Особенно такие, как вы? Благотворительный фонд «Тёплый дом»… Детский дом для сирот из бывших республик… – Он передвинул вынесенный микрофон, расположив его между Шлыгиным и собой. – Согласитесь, такого скорее следовало бы ожидать от человека с обширным и горьким жизненным опытом…
– А с чего вы взяли, что у меня такого опыта нет? – Михаил посерьёзнел и невесело усмехнулся углом рта. – Думаете, мне всё это, – он обвёл рукой кабинет, – Дед Мороз в подарок принёс?.. Я ведь сам разные университеты прошёл… Да-да, можете так и написать. Жил с отцом-алкоголиком, мать дворничихой работала, был трудным подростком… Чуть в колонию не загремел…
Шлыгин встал с кресла и заходил по гасящему шаги ковру. Благой слушал внимательно и с сочувствием.
– Был в нашей компании один отморозок, дошёл до убийства. С женщины в подворотне золотишко снимал… Загребли чуть не всю пацанву во дворе, дело шить начали… Хорошо, правосудие тогда было не то, что теперь, – разобрались. Хотя душу помотали и мне и мамаше – на всю жизнь хватит. Вы, может, скажете, другие больше страдали. Правильно. Но мне как-то хватило… Понял, в общем, что такое беда. Своя, чужая… Тонкокожий я, наверное…
Он замолчал, отвернувшись к окошку. Было видно, что давние события в самом деле нешуточно ранили его и рана ещё не зажила.
– По-моему, Солженицына однажды спросили, кто на каторге больше страдал, он или Достоевский, – подал голос Благой. – Александр Исаевич, помнится, довольно резко ответил в том духе, что говорить следует не о количестве страданий, а о качестве их воздействия на душу. По-моему, это именно ваш случай.
Шлыгин глубоко вздохнул и отошёл от окна.
– Вот поэтому мы отремонтировали дом для детей, чьи родители погибли в Грозном, приобрели мебель, одежду… Подыскали персонал, и если заметим, что крадут кусок у сирот…
– Все за счет фирмы? – Благой покосился на красненький глазок диктофона и попробовал вспомнить. заправил ли он, как собирался, свежую батарейку. Ещё не хватало, чтобы на ленте вместо осмысленной речи осталось лишь дурацкое кваканье.
– Сначала только за свой, теперь связались с европейскими фондами, они нам кое в чем помогли. Присылают машины с одеждой, медикаментами, оборудованием…
Неожиданно на столе опять включилась громкая связь.
– Я же просил… – недовольно обернулся Шлыгин.
– Михаил Иванович, извините, это из Смольного… – виновато пояснила секретарша.
– Простите уж, – Шлыгин развел руками. – Смольный – дело святое… – И подошел к аппарату: – Шлыгин слушает!
– Мишка, привет! Как жизнь удалая? – сам того не желая, разобрал Благой. Фамильярный тон звонящего сперва удивил его, но профессиональная память тут же сработала, и голос из Смольного показался ему удивительно знакомым.
«Да это же Гнедин!» – сообразил журналист. Гнедин был заместителем начальника юридического управления, и его звонок тоже мог немало сказать об уровне фирмы. В захудалую контору просто так из Смольного не звонят. И «Мишкой» её шефа не называют…
– Здоров, корешок… – в том же дружеском тоне отозвался бизнесмен. – Одноклассник, – шёпотом пояснил он Благому. – Да-да, я на проводе, тут просто у меня человек из газеты, статью пишет… Ты ещё не забыл тот базар про дельного парня после Чечни? Вторую неделю место держу…
– Так ведь я поэтому и звоню. Нашёл одного, уже к вам отправил, скоро придёт. Погремуха – Крылов, Женя.
– Замётано! – обрадовался Шлыгин. – Тачку водит? Ксива есть?
– Всё есть, только одна сложность: сам он из Лодейного Поля, а «колёса» ему после госпиталя глотать прописали, каких там не видели. Потому в Питер и просится, а хаты – сам понимаешь… Сделаешь?
– Был бы парень конкретный… а так без проблем. Квартиру подождать придётся, а комнату купим.
– Ну давай. Инке привет…
Шлыгин положил трубку и скупо улыбнулся Благому:
– Ну, что вам ещё рассказать?
От «Инессы» до редакции Бориса Благого подбросил на «Вольво» тот самый охранник-шкаф. Когда они садились в машину, к ним, резко тормознув, подрулил «Мерседес». Благой не обратил бы на него внимания, если бы оттуда не выскочили два телохранителя. Один из них распахнул дверцу, и из недр автомобиля неуклюже выбрался человек, чьё лицо показалось Благому смутно знакомым. Борис Дмитриевич попытался напрячься, но так и не вспомнил. На сей раз профессиональная память срабатывать не спешила. Наверное, мешал текст, почти сложившийся в голове. Одно было ясно – интервью он у него не брал, иначе точно вспомнил бы. И всё равно – где-то он уже видел это слегка одутловатое лицо в очках за толстыми стеклами… И оно опять-таки смутно будило некие малоприятные эмоции. Когда он последний раз видел его, то думал о чём-то нехорошем. Факт.
Борис Дмитриевич улыбнулся про себя и по-мальчишески утешился тем, что нынче расстроенный и даже встревоженный вид был у очкарика. Он-то, Благой, возвращался в прекрасном настроении. Даже маленький эпизод, случившийся в конце разговора со Шлыгиным, не испортил общего впечатления.
Они уже прощались, когда из-за дверей неожиданно послышался глухой топот, а потом громкая грубая матерщина.
– Ты забудешь, в натуре, как на меня наезжать! – . кричал кто-то. – Порву, с-сука драная!..
– Опять! – Шлыгин досадливо покачал головой. – Служба безопасности у меня очень уж… простосердечная. Всё Чечнёй бредят, не отойдут никак, бедолаги… – Он на мгновение выглянул из кабинета, что-то тихо сказал, и матерщина немедленно стихла. – Хорошо, начальник толковый, справляется с ребятами, – вернувшись, пояснил Михаил. – Тоже, кстати, мой одноклассник. Сами понимаете, в наше время и пропасть недолго, если за друзей не держаться…
…Материал для «Ведомостей» складывался сам. Шлыгин помогал одарённым детям, спонсировал выставку юных художников, которая поехала теперь по разным странам, поддержал конкурс старшеклассников-программистов, а двум талантливым мальчикам из неимущих семей только что купил по компьютеру…
Ну, и само собой – едва Благой позволил себе намекнуть о финансовой помощи в адрес своей передачи, как Шлыгин мгновенно всё понял.
– Камеру? – спросил он. – А у вас какая сейчас?.. Господи, ну что за срам, такие передачи и на таком старье!.. Значит, так. Завтра я к вам пришлю человека с машиной…
Колокольчик из прошлого
Еле заметный ветерок шевельнул облачко белого пуха, в который годы превратили некогда роскошные чёрные завитки. Ощутив дуновение, Эсфирь Самуиловна Файнберг задумалась было, не сходить ли в комнату за шерстяным платком. Однако летний ветерок был таким упоительно тёплым, что пожилая женщина решила рискнуть. Уж очень не хотелось покидать матерчатое кресло, в котором она сидела на балконе и наслаждалась покоем.
Просто сидела на балконе и наслаждалась покоем. Какое счастье!
Софочка должна была вернуться из Израиля ещё через неделю, а значит, тёте Фире предстояло целых семь дней (и восемь ночей! – добавила она про себя) роскошного одиночества в отдельной квартире подруги. Когда стало можно ездить туда и сюда и Софочка на старости лет взялась путешествовать, тётя Фира сделалась охотным и неизменным сторожем Софочкиной однокомнатной. Той самой, куда она последние тридцать лет регулярно сбегала от бесконечных скандалов в своей коммуналке. Милой такой маленькой квартирки возле парка Победы, в доме с башенками и шишечками, что когда-то, по слухам, строился для реабилитированных. С балконом во двор, на котором можно хоть целый день дремать в уютном шезлонге, читать книжку или просто следить за жизнью, происходящей внизу…
Годовалый котик Васька, большой исследователь и свободолюбец, и тот в кои веки раз угомонился на тёти-Фириных коленях, свернувшись лохматым серо-бурым клубком. А поскольку свобода в Васькином понимании, как у всех подростков, означала право в любой момент исчезать в неизвестном направлении и расшибаться, прыгая за птичкой с седьмого этажа, – из середины клубка тянулась жёлтая капроновая ленточка шлейки.
Ветерок дохнул снова, и тёте Фире показалось, будто он стал холоднее.
– Московское время – шестнадцать часов, – приглушённо донеслись откуда-то сигналы точного времени. Васька немедленно проснулся и начал зевать. Потом соскочил на балконный цемент и заскрёбся в дверь, вопросительно оглядываясь на хозяйку. Тётя Фира поняла, что имеет благовидный предлог капитулировать перед ветерком. В четыре часа она обычно вынимала из холодильника Васькины субпродукты и подогревала их в Софочкиной микроволновке, и кот отлично это усвоил. Уцепившись для верности за перильца, тётя Фира нехотя поднялась и стала складывать кресло. Уже открывая застеклённую дверь, она оглянулась и увидела человека, шедшего через двор. Благо он как раз шагал через детскую площадку, хорошо видимую между кронами клёнов.
Она обратила на этого человека внимание, потому что за спиной у него был ярко-красный рюкзак, а в руках – большой букет цветов. И ещё, наверное, потому, что направлялся он как раз к тёти-Фириному, то есть к Софочкиному, подъезду. Да ещё поднял голову и посмотрел прямо на неё, стоявшую на балконе креслом в руках. Или ей показалось, что посмотрел. А может, не показалось.
Тёте Фире, конечно, не было совершенно никакого дела до незнакомых мужчин с букетами и рюкзаками, идущих в гости к кому-то по этой же лестнице. Ну то есть совсем никакого, даже самомалейшего дела. А зохн вэй агицен паровоз! Да пускай себе идёт, куда хочет!., Кухня в Софочкиной квартире непосредственно примыкала к прихожей, зато дверь на. лестницу была двойная, и тётя Фира заранее отперла внутреннюю, чтобы ненароком чего-нибудь не пропустить.
Кот Васька, избавившийся от шлейки, немедленно припал носом к порожку и совсем было собрался заорать, требуя фундаментальных прав личности. Но в кухне знакомо пискнула, отработав свои двадцать секунд, микроволновая печь, и кот с невнятным «ур-р-ра!» ринулся из прихожей.
Едва не сшибив с ног свою хозяйку, уже спешившую в противоположном направлении.
От греха подальше тётя Фира накинула дверную цепочку (видела, видела в американских фильмах, как ловко их перекусывают очень большими и очень страшными ножницами, но тем не менее…), отвела рычажок замка и стала смотреть в щёлку, не обращая никакого внимания на сквозняк.
Ей повезло. Мужчина, оказывается, имел интерес непосредственно на их этаже. Он уже стоял перед дверью соседской квартиры и почему-то медлил, не торопясь звонить. Рюкзак у него был высокий, поэтому тётя Фира только слышала, как шуршал целлофан, но не видела, чем именно занимался мужчина. Может, адрес по бумажке сверял, а может, охорашивал нарядный букет. Или просто волосы приглаживал перед тем, как войти в дом. И зачем, спрашивается, тёте Фире нужны такие подробности? Совсем даже ей такие подробности ни к чему…
Мужчина наконец поднял руку, ещё немного помедлил, кашлянул и позвонил в дверь.
Тётя Фира знала, что соседнюю квартиру последние несколько лет по очереди снимали всякие разные люди. В данный момент в ней обитала интеллигентная работающая семья с сыном-школьником. Вот этот второклассник, добротно натасканный родителями по части бытовой безопасности, и подошёл к двери, чтобы решительно пропищать:
– Кто там?..
Тётя Фира неслышно переступила с ноги на ногу и затаила дыхание, желая не только всё видеть, но и ни в коем случае не упустить ни единого слова. Мужчина снова помедлил, кашлянул ещё раз и спросил:
– Скажите, пожалуйста, а Кира дома?.. Кира!.. Для Эсфири Самуиловны это имя прозвучало хрустальным колокольчиком из прошлого. Милого, невозвратимого прошлого… Для соседского мальчика оно не значило ровным счётом ничего.
– Здесь такая не живёт! – заявил он безапелляционно. – Вы квартирой ошиблись!
Внутренняя дверь клацнула: разговор был окончен. Мужчина остался в замешательстве стоять посередине площадки. Тётя Фира торопливо сбросила цепочку (в кои веки раз не застрявшую) и приоткрыла дверь:
– Молодой человек!..
Он обернулся. И в этот же миг, воспользовавшись моментом, мимо тёти-Фириных ног из прихожей на лестницу кинулся Васька.
Мужчина – как был с рюкзаком и букетом – нагнулся и поднял кота свободной рукой. Чтобы вот так подхватить с полу маленький мохнатый вихрь, требовался совсем особенный глазомер. И совсем особенное движение. Поэтому для тёти Фиры всё выглядело просто. Наклонился и поднял. Самое обычное дело.
– Здесь раньше Кира жила… – как-то беспомощно проговорил мужчина, подходя и вручая хозяйке трепыхающегося беглеца. – Кира Андреевна… Лопухина…
На вид ему было лет тридцать пять. Или сорок (тётя Фира не сильна была в определении возраста). Надо лбом торчал короткий ёжик волос, то ли пепельно-светлых, то ли седых – поди разбери в вечных лестничных сумерках. Серые глаза смотрели вопросительно и с надеждой.
– Кира Андреевна… – запинаясь, повторил он. – Лопухина… вот в этой квартире… Вы не в курсе случайно?..
Эсфирь Самуиловна часто заморгала, принимая кота. О, шма-Исраэль!.. У неё и так-то всякий раз в горле першило, когда она проходила мимо бывшей Кирочкиной двери…
– Вы, молодой человек… – еле выговорила она наконец. – Вы… она же… шестой годик пошёл…
Он смотрел на тётю Фиру, улыбаясь растерянно и как ей показалось, глуповато.
– Уехала? – спросил он затем и даже кивнул. – Кира… уехала? А куда, не подскажете?.. Она… в Петербурге?..
Тётя Фира закинула кота внутрь квартиры, вытащила носовой платок и сердито высморкалась.
– Совсем нету!.. – сказала она. – Ой вэй!.. Умерла!.. Мужчина промолчал. Спрятав платок, тётя Фира снова посмотрела на незнакомца и удивилась, почему это его глаза вначале показались ей светло-серыми. А вот совсем даже и нет: они были чёрными. Навылет чёрными, словно две дыры в космическую пустоту. Когда он двинулся с места, старая женщина успела мимолётно пожалеть, что отстегнула дверную цепочку. Но мужчина просто прошёл мимо неё и стал спускаться по лестнице. Тётя Фира недоумённо проводила его взглядом. Мог бы, по крайней мере, спросить, что такое с Кирой случилось… хотя слава Богу, что не спросил… Или полюбопытствовал бы, где похоронена… Тётя Фира даже окликнула его:
– Молодой человек!..
Он не отозвался. Злополучный букет висел на перилах, застряв в старинной щели кудрявой красненькой ленточкой. Тётя Фира хотела ещё раз покричать парню, мол, цветочки забыл, но внизу гулко бухнула, закрываясь, дверь подъезда. Тётя Фира немного подумала, потом пожалела букет. Хоть в вазу поставить, может, вспомнит, вернётся…
Кот Васька сидел в прихожей на коврике, и вид У него, против всякого обыкновения, был виноватый. Тётя Фира поспешила к балконной двери и увидела, что весьма вовремя эвакуировалась под крышу: невесть откуда успели наползти тучи, и по листьям старого тополя, росшего возле угла, звонко щёлкали капли. Уже задёргивая тюлевую занавеску, тётя Фира увидела внизу своего недавнего собеседника. Он удалялся через двор размеренной походкой робота. И не обращал никакого внимания на усиливавшийся дождь.
Тётя Фира вздохнула и почувствовала себя совсем дряхлой, немощной и никчёмной. Скорее бы уж, что ли, на тот свет, вдруг подумалось ей. К Кирочке и Господу Богу. Изгадал изгадаш шмей рабо бетлмо дивро хирхеи веячлихь малхусей..[2] Про себя тётя Фира была твердо уверена, что Господь Бог един и для русских, и для евреев, и вообще для всех хороших людей… Омейн…
Долг платежом красен
Виталий Базылев про Курск знал не особенно много, зато самое главное. А именно: особой силой тамошняя братва не блистала. То есть рядовые бойцы – если судить по тем четверым, что набились вместе с ним в неприметный старый «Уазик», – были весьма даже ничего. А вот сильный лидер не появлялся. То ли потому, что в далёкой и нищей (по мнению Базылева) провинции совсем не на чем было приподняться, то ли головастые ребята, как знаменитые курские соловьи после войны, по какой-то причине перевелись. По большому счёту Виталия эта проблема не волновала, тем более что такое положение дел его очень даже устраивало. «Гастролёры», сидевшие у него в машине, для своего уровня были ребята конкретные и с мозгой в голове. Сами придумали довольно дерзкий план, ради которого они и мотались теперь по купчинским улицам. Базылев похвалил их за сообразительность, и ребята расцвели. Они страшно гордились, что работают с самим пулковским лидером. Отлично, отлично… Шеф инессинской безопасности даже прикидывал, не напустить ли курян на «Василёк», но по здравом размышлении передумал. Незачем: только зубы без толку обломают.
Заезжие братки ещё плоховато ориентировались в городе, и вожак по имени Дима, сидевший рядом с Виталием, страховался по карте. Предусмотрительный Базылев всех одел в камуфляж, а на потрёпанный «Уазик» навесили военные номера. Кому придёт в голову останавливать такую машину?
Когда показался серебристый ангар, принадлежавший должнику, Базылев на всякий случай отодвинулся в глубину кабины, пряча лицо в тень. Бережёного, известное дело. Бог бережёт… «Уазик» как ни в чём не бывало проехал мимо сетчатого забора с воротами, свернул за угол и спокойно покатил прочь. Водитель по паспорту приходился вожаку тёзкой, и ради отличия все звали его Митей. Он невозмутимо крутил руль, покидая Купчино заранее вызубренным маршрутом. Дима изредка помогал ему советами, на что Митя каждый раз недовольно ворчал.
Когда выехали на Обводный, Базылев посмотрел на часы.
– Пять баллов! – удовлетворённо сообщил он курянам. – Ну, до ночи!
Пересел в «Вольво», ожидавшую его у поребрика, и укатил к себе на Московский проспект. «Уазик» развернулся и поехал в противоположную сторону.
Одному Богу известно, каким местом думают некоторые коммерсанты, когда обустраивают охрану принадлежащей им собственности. Наверное, каким-нибудь «центром скупости», если таковой имеется в организме. Бизнесмен по фамилии Каминский, совладелец компании «Эсперанца», задолжал одному из базылевских подопечных семьсот тысяч долларов (это не считая процентов) и, естественно, знал, что противоположная сторона на него порядком сердита. Надобно полагать, он принял кое-какие меры относительно безопасности своей драгоценной особы. Нанял телохранителей, а то и за границу свалил. Святая, в общем, простота. Не таких людей брали под белы ручки где-нибудь у Звёздного рынка и среди бела дня увозили неведомо куда к полному недоумению вооружённой и накачанной «крыши». То есть дай Базылеву волю, Каминского уже сейчас по полной программе принимали бы в одном живописном местечке возле посёлка Мельникове, что на Карельском. Там имелась чудесная возможность побеседовать по душам, а потом спокойно ликвидировать труп. Так Виталий и сделал бы, но Мишка Шлыгин в который раз попридержал бывшего одноклассника. На бизнесе, вишь ты, может сказаться. Это ведь не хухер-мухер, а похищение известного коммерсанта. Чего доброго, прослышит господин Моде, сочтёт Питер городом небезопасным для ведения дел и вообще раздумает приезжать, это же какой контракт пропадет!..
Благодаря Мишке паршивец Каминский мог спокойно поглаживать задницу, в которую ему не воткнут горячий паяльник. Но вот останутся ли на этой заднице штаны было далеко не бесспорно. Ибо ангар, в котором хранилась уйма дорогостоящей электроники, охранял единственный стражник, вооружённый газовым пистолетиком. Он, правда, по телефону гордо представлялся «службой безопасности» и созерцал вверенный объект с помощью аж двух телекамер, но суть от этого не менялась. Охранное предприятие, на котором остановил свой выбор Каминский, было известно дешевизной. То, что дешевизна услуг может сказаться на их качестве, ушлому бизнесмену, похоже, в голову не приходило.
В три часа ночи у ворот остановился пыхтящий и весьма запылённый «КамАЗ». Из кабины выпрыгнул водитель в жёлтой шапочке и ярко-красной рубашке и что-то неразборчиво закричал, размахивая бумагами. Охранник никаких ночных прибытий не ждал и поначалу не двинулся с места, но шоферюга оказался настойчив. Даже подёргал звякнувшие ворота:
– Э-эй!.. Внутри!.. Есть кто живой, мать вашу разэтак.
Минут через пятнадцать охранник не утерпел и вышел наружу.
– Етить твою в корень! – сказал он водиле. – Чего орёшь?
– О, браток!.. – обрадовался шоферюга и присмотрелся к бумажке: – Вот тут они мне чегой-то нацарапали, на углу Софийской и Малой Карпатской… Мотаюсь, мотаюсь, ни хрена не…
– Чего-чего?.. – удивился охранник. – На каком, блин, углу?..
– Да этих, ежа им в рот. Софийской с Малой Карпатской…
– Ну вы, на фиг, даёте! Они ж не пересекаются. А чего тебе там? Куда фуру-то гонишь?
– А на склад шараги одной, название ещё дурное такое… без пол-литры не выговоришь… чуть ли не «Засранца» какая-то…
– «Засранца»!.. – развеселился охранник. – Сам ты «Засранца»! «Эсперанца» небось?
– Во, во! – обрадовался водитель. – Она самая, блин.
– Так это ты прямо к нам и попал, – утешил его охранник. – В фуре что? Электронику небось приволок?
– А то! – Шофёр с гордостью похлопал по пыльному синтетическому брезенту. – Тарелки эти самые, со спутника чтобы лабуду всякую принимать. Рекламу видал небось? «У твоего соседа уже СТОИТ…»
– Ну, заводи! – распорядился охранник и начал отпирать ворота, чувствуя себя чуть не родственником словоохотливому водиле. – Утром брякнем в контору, пускай разбираются, куда чего…
Водитель забрался в кабину и ловко развернул здоровенный грузовик в узком проезде, запячивая задом в ворота. Если бы охранник был повнимательнее, он мог бы заметить, что тяжело нагруженные машины так проворно не двигаются. Но представитель дешёвой службы не обратил на это внимания, а потом стало слишком поздно что-либо замечать. Когда передок машины был уже в створе ворот, из-за него возник подтянутого вида малый и влепил ничего не ожидавшему охраннику шикарнейший аге-цки в нижнюю челюсть.
– Извини, браток… – сказал он, когда тот с закатившимися глазами сполз по решётке на холодную землю. – На-ка тебе за беспокойство…
Наклонился и сунул бесчувственному стражу двести долларов в нагрудный карман.
«КамАЗ» между тем подъехал к ангару вплотную, и некому было присмотреться к его заляпанным грязью номерам. Полетел наземь замок, открытый конфискованными у охранника ключами, со скрипом отворились металлические двери… Отключённая сигнализация равнодушно безмолвствовала. Прибывшие внутри пустого фургона курские бандиты проворно выскочили наружу и сразу взялись за дело. В крепких руках поплыли наружу большие ящики, объёмистые картонки и полиэтиленовые упаковки с маленькими бумажными коробочками. Электронная компьютерная начинка, программные диски, лазерные принтеры, восемь моделей сотовых телефонов, бухточки бешено дорогого кабеля – всё это богатство на сумму, далеко превосходившую долг Каминского, в считанные минуты перенеслось со складских полок внутрь фургона. Не зря, видно, не спали ночей научные гении, трудившиеся над уменьшением размеров и веса приборов.
А потом «КамАЗ» отчалил в светлую питерскую ночь, удалившись в неизвестном, как в таких случаях пишут, направлении. Возле опустошённого склада остался только охранник, начинавший понемногу шевелиться под фонарём.
Когда же стали смотреть, не зафиксировали ли чего на телекамеры, на всех кассетах оказались грудастые девки из передач ночного канала «НТВ».
Хозяин «Василька»
Саша Лоскутков сидел в голубой «девятке» Плещеева глядя на растущий впереди шпиль. Сергей Петрович жил совсем в другой стороне, на проспекте Тореза, но от Смоленской улицы до Бассейной не расстояние, и вообще, для милого дружка серёжку из ушка.
– По-моему, это на весь Питер единственный такой дом, – сказал Саша. – Я как-то слышал от одного архитектора, их сначала хотели выстроить два, второй напротив, через проспект…
– Кошмар!.. – поёжился Плещеев, медленно передвигая машину в вечной пробке возле «Электросилы». – Ну и слава Аллаху, что не построили. Вот уж была бы безвкусица!
– Почему? – удивился Саша. Он никогда не притворялся, будто что-то понимает в архитектуре, просто, по его мнению, торжественные «ворота» из двух одинаковых шпилей смотрелись бы очень красиво, и кому какое дело до стилевых заморочек. Сергей Петрович повернулся к нему, собираясь, кажется, просвещать, но тут их машину нахально подрезали грязно-зелёные «Жигули», и Плещеев ругнулся, в последний момент ударив по тормозам. Двигатель заглох. Сзади тут же принялись истерично сигналить.
– Дуди громче, а то не все поняли, что ты на кладбище опаздываешь, – заводя мотор, пробурчал эгидовский шеф. – И почему у меня ровно на этом месте всегда что-нибудь происходит?.. То провод от трамблёра отпал, то вот…
«Девятка» ожила и послушно тронулась с места, чтобы сразу остановиться на красный свет. Саша не торопясь полез в карман за сотовым телефоном.
– Анатольич? Ага, я… Привет, дорогой, – сказал он, когда трубка откликнулась голосом знакомого гаишного офицера. – Спасибо, всё в порядке, а как… Ох ты, бедненький, где ж это тебя угораздило?.. На рыбалке?.. И что, неужели ещё рыба где-то клюёт? Не всю уморили?.. Ты «Колдрекс» купи, правда, я сам пробовал, прямо как рукой… Да нет, ничего, мы тут с шефом по Московскому на машине катаемся… Я к тому, что если твои за что-нибудь тормознут зелёненькую «шестёрку», номер такой-то… ага, сто лет не мытая, на правом крыле «помой меня» пальцем написано… Мужик помоложе меня, ряшка семь на восемь… Как-как? Новомосковских? Валентин?.. Да Господь с ним, ничего страшного, просто шефа внаглую подрезал, чуть не… В общем, повод если будет, уж пускай мораль ему почитают… Ага… ну спасибо, пока! Супругу от меня поцелуй!..
– Кляузная ты душа, Сань, – сказал Плещеев, когда Саша нажал отбой и спрятал трубку в карман. – Нету в тебе прощения христианского.
Командир группы захвата поёрзал на сиденье, вытягивая ноги.
– Так ведь… – сказал он. – Каков поп… На Бассейную с Московского не было левого поворота: пришлось ехать до Фрунзе и там разворачиваться довольно хитрым способом, причём Плещеев всё время ворчал, словно не сам вызвался подвезти младшего сослуживца, а тот на коленях умолил его об услуге да ещё и втравил во всяческий дискомфорт. Саша слушал воркотню шефа, косился на его голубую рубашку и знал, что всё хорошо. Вот когда Серёжа держится корректно-задумчиво, а рубашка, к примеру, коричневая, тут бей тревогу. Плещеев обожал голубые рубашки и притом надевал каждый день чистую. Смена цвета и настроения означала, что Плещеев опять, мягко говоря, засмотрелся «налево» и его жена Людмила (стиравшая эти рубашки) в очередной раз навсегда хлопнула дверью. Плещеев был мужчина азартный и любил жизнь во всех её проявлениях, а посему подобное происходило как минимум однажды в квартал. Спустя неделю супруги трогательно воссоединялись, некоторое время Сергей Петрович ходил добрый и просветлённый, а потом всё шло по кругу. Злые языки утверждали, будто в своё время его выставили из Прокуратуры ещё и за это.
Почти у самого шпиля красовалась нарядная вывеска: на жёлтом поле синее солнышко. Присмотревшись внимательнее, можно было разглядеть, что это не солнышко, а цветочек и что составляет он эмблему фирмы «Василёк», торгующей всякой сложной техникой и компьютерами. Здесь Плещеев остановил машину, и Саша выбрался наружу.
– Может, зайдёшь со мной? – нагибаясь к дверце, спросил он начальника. – Обрадуешь…
Сергей Петрович посмотрел на часы и виновато развёл руками. У них с Людмилой как раз был медовый месяц после пятьсот восемнадцатого трагического разрыва, а это означало, что задерживаться определённо не стоило. Саша закрыл дверцу, «девятка» взяла с места и красиво вписалась в общий поток.
Антон Андреевич Меньшов, хозяин «Василька», возник как крупная фигура в самом начале эры частного предпринимательства, когда в учреждениях начали появляться незабвенные «IBM XT» и «AT». Компьютеризация осуществлялась традиционными российскими методами: расходные материалы мгновенно попали в разряд страшнейшего дефицита, дискеты в лабораториях выдавались строго по списку, и тот, кому нужно было попользоваться принтером, являлся с собственной лентой. Вот тогда специалисты и начали по великому блату переписывать друг у друга телефон «Василька», безотказно поставлявшего всё требуемое за наличный и безналичный расчёт и притом по вполне умеренным ценам. А ещё там умели починить что угодно, не взимая с клиента цену автомобиля за транзистор в блоке питания. Ну то есть ничего удивительного, что фирма быстро окрепла и в девяносто втором уже вовсю торговала компьютерами, начав с дешёвых подержанных двести восемьдесят шестых, привезённых из Швеции. Сперва васильковцы держали прилавочек то в «Ригонде», то в «Энергии», то в «Канцтоварах». А там и собственный магазин завели…
Саша потянул упруго качнувшуюся дверь, шаркнул кроссовками по синтетическому половику и вошёл в кондиционированную прохладу. Охранник, гулявший по залу, узнал Лоскуткова и подошёл поздороваться.
– Андреич здесь? – спросил Саша.
– Сейчас освободится, – ответил охранник. – Клиентов убалтывает.
Рослый парень с удивительно добродушной физиономией выглядел увальнем, но Саша знал, чего тот стоил в действительности. До «Василька» в этом помещении не задалась жизнь у круглосуточного продуктового, ещё раньше здесь запаршивел фирменный трикотажный и уж вовсе при мамонтах захирела непопулярная булочная. То есть нашествие энергичных меньшовцев вызвало самое пристальное внимание. В торговом зале ещё кончался ремонт, когда со двора заглянули два вежливых молодых человека и, в натуре, попросили хозяина. Как гласило предание, беседа происходила очень спокойно. Антон Андреевич заверил гостей, что защита от возможных обидчиков ему отнюдь не нужна, поскольку он ни с кем не враждует, а в случае каких-то эксцессов надеется обойтись своими силами. На том и распростились.
Эксцесс, предсказанный молодыми людьми, случился через несколько дней. Аккурат перед официальным открытием, когда в кладовках уже лежали факс-модемы, дисплеи и карманы для оптических дисков: всё очень хрупкое и жутко боящееся ударов ломика и дубинки. Четверо молодцов в масках подогнали фургончик, сноровисто взломали заднюю дверь магазина… и – блин! – угодили прямо в гостеприимные объятия охраны, соскучившейся без настоящего дела. Далее легенда гласила, будто трепещущих от пережитого ужаса и обделавшихся с головы до пяток грабителей даже не потащили в участок. С тех пор вокруг «Василька» царила тишь и гладь: по крайней мере, мелкие и средние хищники Антону Андреевичу не докучали.
Что касается крупных…
Саша прошёлся по залу, присмотрелся к мощным дорогим «ноутбукам», постоял за плечом у продавца, выводившего на экран сообщения, пришедшие по сети. Продавец показывал их какой-то девице с малиновым ботиночным шнурком в волосах. Оглянувшись, она заметила Лоскуткова и подвинулась, чтобы ему было удобней смотреть на экран. Сообщения оказались отзывами на последний роман в жанре героической фэнтези, в основном ругательными. Посетительница читала их, временами хихикая.
Саша отозвал молодого продавца в сторонку и, улыбнувшись, тихо спросил:
– Симпатия?
Парень кивнул на яркий завлекательный томик, лежавший на стуле охранника:
– Автор…
– … Ну а министерство хоть как-то вам помогает? – раздался из коридорчика знакомый голос, и в зале, сопровождая двоих клиентов, появился Меньшов.
– А, да какая с них помощь, – отмахнулся пожилой, маститого вида учёный. – Как раздобудем денежный договор, так вздохнём… Да и то… Начинаем вроде работать, а заказчикам самим денег не платят!
– Знаете анекдот? – остановился его более молодой долговязый коллега. – Докладывают нашему богоспасаемому Президенту, мол, в Академии Наук пятый месяц зарплату не выдают, а эти ненормальные всё ходят на работу и ходят, что делать будем? Президент подумал и отвечает: а если с них плату за вход попробовать брать…
Со стороны директорского кабинета наплывал аромат хорошего кофе, и Саша понял, что заказчики при всём том были солидные и разговор в кабинете шёл взаимно приятный. Меньшов увидел эгидовца и дружески кивнул ему, а проводив гостей – сразу позвал Сашу к себе.
– Кофейку хочешь?
Тридцативосьмилетний Антон Андреевич вполне со ответствовал имиджу «загадочного молодого миллионера», который так любят обыгрывать в Голливуде. Это был подтянутый рослый красавец с очень спокойными глазами и характерными мозолями на костяшках, совсем не похожий на вечно озабоченного кабинетного бизнесмена. Он не держал никаких телохранителей, виртуозно водил мощный серо-стальной «БМВ» и, по непроверенным слухам, фантастически метко стрелял. Саша знал, что он держал в столе фотографию милой молодой женщины и двух девочек, и это не было данью американскому стилю. Саша знал про Меньшова ещё много всякого разного и интересного. Но он был не из болтливых.
– Да я ненадолго, – проговорил он, усаживаясь в мягко вздохнувшее кресло. – Есть информация..
– Информация – дело хорошее, – кивнул Антон Андреевич. – Полезное.
Голос был абсолютно нейтральным. Требовалось знать Меньшова так, как знал Саша, чтобы уловить истинный смысл сказанного. А сказано было примерно следующее: «Спасибо, что заехал предупредить. У меня теперь возможности, сам понимаешь, не те, так что вдвойне спасибо. Ну, я слушаю, продолжай».
– Из-за границы ждут киллера, – коротко сообщил Лоскутков. – Кличка Скунс. Слыхал про такого? Антон Андреевич кивнул:
– Как же не слыхал… Крупная птица…
– Кто зазвал и на кого хотят напустить, пока неизвестно, – продолжал Саша. – По нашим данным, мужик насквозь отмороженный, склонный к личным инициативам…
Меньшов снова кивнул.
– Кто предупреждён, тот вооружён. Плещею от меня спасибо передавай…
– Как младшенькая? – спросил Саша. – В самом деле личного коня ей купил или всё врут?..
Проводив Лоскуткова, хозяин «Василька» вернулся в кабинет и долго молча смотрел в большое окно, сквозь которое ничего нельзя было увидеть снаружи. Потом провёл рукой по лицу, и его отражение в оконном стекле внезапно постарело сразу на десять лет.
– Скунс… – пробормотал он, словно примериваясь к имени, и тяжело вздохнул. – Что ж, с возвращением тебя… Скунс…
Плещеев и Лоскутков поистине дорого дали бы за то, чтобы видеть его в этот момент, ибо знали они о нём хотя и очень многое, но не всё. Увы, они были далеко. Плещеев стоял в пробке перед Троицким мостом, а Саша спускался в метро. Когда же через минуту Антон Андреевич вышел в торговый зал, он был совершенно прежний: доброжелательный, уверенный, невозмутимый.
Искусство и жизнь
На телестудии ждали бандита.
– Неужели он, как все, предъявит паспорт и прямо так и пройдёт?.. – удивлялась редактор Светочка, работавшая на телевидении всего третий месяц. Именно она выписывала пропуск сегодняшнему гостю эфира.
– А ты хочешь, чтоб он в окно прорвался с «Калашниковым»? – хмыкнул режиссёр Герман Степанович. – Бандит – он тоже человек и паспорт имеет…
Многоопытный режиссёр тоже слегка волновался. Хотя в других обстоятельствах и любил пересказывать всевозможные истории, которые несколько лет назад происходили с мрачными экзотическими личностями, проникавшими на телевидение по пропускам от Невзорова…
Был спокоен лишь автор и ведущий передачи Борис Дмитриевич Благой. Сказать точнее, он даже испытывал лёгкое разочарование, которого, правда, старался не показать. Так давно он продумывал передачу с участием настоящего уголовного авторитета, с такими трудами выходил на него, уговаривал… А потом созвонился со знаменитым Константиновым, думая получить консультацию по некоторым второстепенным вопросам. «Плечо?.. – узнав, в чём дело, захохотал Константинов. – Ой, нашли авторитета… Понтяра самый заурядный, крутой, как хвост поросячий!»
Известие приятностью не отличалось, но Благой поверил. О Константинове среди журналистов ходили легенды; утверждалось, в частности, что его одинаково сильно уважают как службы безопасности, так и бандитский Петербург.
Ну да что же теперь поделаешь: поезд ушёл…
– Только не забудьте: лица быть не должно, – в последний раз напомнил операторам и режиссёру Благой. – Я ему слово дал!
Передача шла, как обычно, в живом эфире, и уже за час до её начала в студии номер два всё было готово – поставлен столик, два кресла к нему, воздвигнуты фанерные щиты, изображавшие стены. Операторы, примериваясь, подъезжали с камерами к столику и отъезжали. Наконец, Светочка, волнуясь, побежала к выходу за бандитом. Перед этим она раза три переспросила и Благого и режиссёра:
– Ну так как же мне всё-таки его называть?..
– Да как нормального человека, – отвечал Герман Степанович. – По имени-отчеству.
Бандит и в самом деле оказался совершенно нормальным молодым человеком. Трепещущая Светочка привела его в студию, и передача началась.
– Расскажите что-нибудь о семье. У вас ведь есть семья? – спросил Благой для затравки.
– Конечно, есть…
В первые минуты тихвинский авторитет держался немного деревянно, но умения разговорить собеседника перед камерой Благому было не занимать.
– Сын у вас подрастает, я слышал. Он учится?
– А как же… во втором классе, в лицее.
– То есть изучает языки, музыку, что там ещё..?
– Этикет, – подсказал бандит.
– Этикет, – повторил за ним Благой. – Стало быть, вы не хотите, чтобы он унаследовал вашу профессию?
– Да кто же захочет. Небось с головой дружим… У нас у всех дети учатся… кто в лицее, а кто постарше – и в Кембридже…
– То есть нельзя исключать, что дети ваших соратников станут интеллектуальной элитой страны?
– Ну, – с удовольствием согласился бандит. – Для того и стараемся.
Он постепенно разговорился и, когда Благой попросил его рассказать какой-нибудь случай из недавней практики, – поведал съёмочной бригаде и телезрителям историю про то, как их группа аккурат на этой неделе отыскала «Линкольн», угнанный злодеями пулковскими у очень хорошего человека. Крови, по счастью, не пролилось, но случилась короткая перестрелка, по ходу которой пулковские сразу наложили в штаны и вообще выглядели мокрыми курицами, а «Линкольн» был отбит и с торжеством доставлен владельцу.
– Значит, восстановили справедливость? – улыбнулся Благой.
– А то!.. Мужик этого «Линкольна» сам в Штатах выбирал, сюда пёр, растаможивал… У нас на весь город, может, две-три такие тачки и есть. А какой-то бай из Чуркестана про него узнаёт и себе заказывает, как в магазине? Не по понятиям….
– Но ведь это представительская машина, для миллиардеров?
– Да кому какое дело, если нравится и в лопатнике бабки шуршат…
– А ещё говорят, будто угнанные машины практически не находят!
– Так смотря кто и какие… Человек попросил, ну, мы немножко поспрашивали и нашли… Милиция – тыр-пыр, десять дыр… а мы – пожалуйста. И если ещё кто за ней сунется – не поймём, – добавил бандит с угрозой.
Пожалуй, это было то самое, о чем на всякий случай предупреждал Константинов: «Только не позволяйте им у вас в эфире разборки устраивать! Иначе сами наплачетесь…»
– У вас бывает отпуск? Где вы любите отдыхать? – спросил Благой. Разговор надо было срочно увести в сторону.
– Зимой на Канары смотался, а недавно в Индии побывал… Вот где белого человека уважают! – произнес Плечо с удовольствием. – И перестрелок нет… А если кто за «Линкольном» ещё полезет – тот сразу покойник!
– Он едва это сказал, та-акие звонки начались, мат сплошной! – Светочка во время передачи сидела на телефоне и, когда эфир кончился, а бандит был препровождён съёмочной бригадой до выхода, она сразу стала рассказывать. – Ужас, ужас какой-то!..
Девушка чуть не плакала.
– И что они вам такого страшного наговорили? – допытывался режиссёр. – Ну, например?.. Кроме мата?
Читать бесплатно другие книги:
