Переходный момент Дунаев Валерий

1 глава

ОН отложил в сторону эту, случайно у него оказавшуюся, книжку сборника стихов разных поэтов. ОТЛОЖИЛ. В СТОРОНУ. Странные слова. Со странным их взаимодействием. Курица тоже откладывает яйца. Только не в сторону…

…Эти стихи чем то задели его, тронули в душе детскую печаль и ощущение неизбежности, когда, как не извращайся, изменить ничего нельзя. ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОСТЬ. КРАЙ. ЧТО УШЕДШИХ ПОГЛОЩАЕТ… Интересно, там что? И есть ли этот край? И поглощает ли? А они есть? Те, кто уходит? Или их уже нет? Нет нигде. Ни здесь ни там. Или есть везде? Тишина и покой, суета и нестабильность. Край там, край здесь. Непонятно и тоскливо…

Максима вдруг охватили такие мысли, лезущие одна на другую, цепляясь своими кривыми лапками за волосатые тельца своих товарищей-мыслей. Он пребывал во власти, посетивших его, раздумий, меланхолично уставившись в окошко вагона, находясь в, несущемся по поверхности земли, поезде. А размеренное постукивание колес и плавное покачивание вагона ненавязчиво подталкивали его к этим, вроде беспричинным, размышлениям.

…ХИЖИНА ТЕЛА… ДУША ЗАМЕРЗАЕТ.

Вот его друг Виталик. Он ведь чуть ли не воплощение взрывной радости, неистребимого жизнелюбия, неиссякаемой энергии. С пронзительно искрящимися глазами, полным лучистого света лицом. А во взгляде-нескрываемая хитрость ума. Да. Его друг. Товарищ по, законченной теперь, службе в армии. Товарищ с большой буквы. Выручал Максима из множества мелких и некоторого количества крупных неприятностей. Но, может, неприятностями все эти казусы называть довольно громко… Может эти неприятности значимы только для него, а для остальных ничего незначащая ерунда, но все же…

…ВСЕ ЖЕ…

Моральная поддержка, подставление дружеского плеча в Виталике присутствовали. А это немало значит в условиях, чуть ли не суровой, срочной службы. Суровой для того, кто к этой службе ну совсем не имеет ни стремления, ни предназначения. Ни физически, ни духовно.

То есть не подходит по всем показателям. Вот, при всем этом, нужны такие, как Виталик таким, как Максим…

…ВИТАЛИК… Этот жизнерадостный, оптимистический человек… ОН ЖЕ… ОН ЖЕ ПОТОМ ЛЕЖАЛ НА ПОЛУ… Ночью. В туалете. Максим его первый обнаружил. Некогда живые и светящиеся глаза Виталика были открытыми. Но живыми и светящимися их было трудно назвать. ОНИ ВООБЩЕ НИКАКИМИ НЕ БЫЛИ. Ничего не выражали. А только выглядели. Застывшими. Нарисованными. Ненастоящими.

Как будто закрылись ворота и перестал течь поток энергии. А на воротах – изображение радужной оболочки коричневого цвета и на ней черные точки-зрачки, символизирующие окончание. ВСЕ. КОНЕЦ ПРЕДЛОЖЕНИЯ. ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЗАКОНЧЕНО. А мысль? Оборвана? Исчерпана? Или переметнулась в другое русло?…

…Виталик умер… Как потом установили-остановилось внезапно сердце. Как это нелепо звучало и звучит сейчас! Виталик, что механизм?! Он жизнь излучал! А тут… Сердце остановилось. Кровь застыла. Мозг потух. Легкие спустились. Тело оцепенело. Как техника какая то… Виталик не механизм. Он живой… БЫЛ… И нет больше шуток, смеха, разговоров. И руки письма не пишут. И глаза письма не читают… Это означает – смерть. Что-то неопределенное и ожидаемо-волнующее.

НЕТ БОЛЬШЕ НА СВЕТЕ… А где есть? Нигде?…Или все-таки где-то? На свете… А в темноте? Максим не знал ответы на такие вопросы. Они, конечно, задавались им самим ему же самому. С самого детства. С момента гибели родителей. Но тогда, десять лет назад, все было по-другому. Тогда он был ребенком. Да и не видел неживых родителей. Их просто перестало быть…

…А вот друга он видел неживым. И помнит ощущение горечи в горле и опустошения в голове… Непостижимо это – Виталик больше не чувствует… Не видит… Не думает…

…А вот они… ОНИ ВСЕ… Которые другие… Они..

Максим, охваченный такими размышлениями, повернул голову от окна, оглядел пространство плацкарта с его, строго законченными, контурами, посмотрел на соседа напротив, увлеченно занятого поглощением ужина… ВОТ ОН… Жует, видите ли, свою курицу… Тоже когда-то бегавшую по траве и поглощающую всяких червяков. Жует курицу… Жует с отстраненным видом. Как будто в этот момент достиг понимания сути мироздания… ЖУЕТ… Мелкие капли пота на полулысом черепе. БЛЕСТЯТ. Как будто божья роса осела на его продуманную лысую голову. Ишь вздыхает! Носом. С шипящим свистом, вылетающим из ноздрей. Вместе со свистом из ноздрей вылезали мокрые мелкие волосики. И не замечая всех этих, как бы ничего незначащих, подробностей брови, узорно сплетавшиеся между собой, выписывали между лбом и глазами чудаковатые изгибания, как ленточные черви…

…Ну давай еще в зубах поковыряйся своими жирными пальцами. Или в нос засунь себе эти пальцы… ЖУЕТ ОН… КУРИЦУ…

– А может мы с Вами, молодой человек, пропустим по рюмочке коньячка? Как Вы на это смотрите?

Этот вопрос вывел Максима из оцепенения. Максим сначала увидел открывающийся рот соседа напротив, освобожденный уже от жевательной работы, затем услышал звуки, оказавшиеся словами.

Да. Максим вдруг осознал, что к нему ОБРАЩАЮТСЯ, начал быстро возвращаться в окружающую обстановку и ему стало, почему-то стыдно за свои мысли, за, невесть откуда взявшуюся, злость объектом которой совершенно случайно стал его, ни в чем неповинный, сосед напротив…

– Что? – осторожно поинтересовался он у соседа, – Вы мне?

– Конечно Вам, молодой человек! – располагающе-радостно воскликнул полулысый сосед по плацкарту, – Вы сидите передо мною, а больше рядом никого нет. Так как?

– Что как? – Максим с трудом возвращался из своих раздумий в повседневность.

– Как насчет коньяка? Не против?

– Не против конька…, – тихо и медленно проговорил Максим, как будто стараясь вникнуть в значение этих двух слов. И дальше, не задумываясь:

– Да, да конечно… Или нет, конечно… Я сейчас… Схожу покурить… В тамбур…

Максим поднялся, взял из военного кителя сигареты, спички да побрел в сторону тамбура…

…Сосед напротив, предлагающий коньяк, почесал нос и пробурчал все так же располагающе-радостно:

– Только не забудьте вернуться. Я просто так от Вас не отстану.

Не отстанет. Просто так. Еще больше покроется капли блестящего божественного пота…

…И пошел Максим, неосознанно осматривая пассажиров

в вагоне… Все жрут… Сидят… Смотрят в окна, обрабатывая свои мыслительные процессы… Смотрят на него, идущего по коридору вагона. Изучают вскользь. Через секунду забудут про него, проходящего мимо. Покурить. Вот такие мелкие, но важные задачи выполняются ежеминутно в мозгах и теряются во времени…

* * *

А что же он, Максим Солдатов, из себя представляет? Да еще с такой, отдающей суровостью, стойкостью, бесстрашием фамилией? С такой фамилией и такой чуждый всего составляющего военную специфику. А у матери его фамилия, до замужества с его отцом, звучала совсем не звучно. Неизвестная. Прямо так и звучала. То есть он, взявши фамилию матери, назывался бы Максим Неизвестный. А так Максим Солдатов. Все получше. Ну а если совместить обе фамилии, то получается и вовсе ерунда. Получается Неизвестный Солдатов. А значит Неизвестный Солдат. Смешно, да? Впрочем, кроме него самого и, еще пока живой, бабушки (матери отца) никто о таком сочетании фамилий его личности не знает. Знал отец. У него это вызывало улыбку. И знала мама. Та вообще смеялась. Ведь у нее выходило еще забавней. Неизвестная Солдата. Полная смехотворная ахинея. Потому как слова «солдат» в женском роде не существует. Разве что солдатка. Но это уже не то…

…Но папы с мамой нет больше в живых… Погибли… В горах. Или не погибли. Просто исчезли. Канули в неизвестность… Пропали. Их не нашли. То ли с гор сошла снежно-каменная лавина, то ли они упали в подземную пещеру и унесли их подземные воды в небытие, в другие миры… Доподлинно неизвестно. Ясно одно – их больше нет… А бабушке не смешно от сочетания двух фамилий. Она жила в, своей эпохальной, с определенными аристократическими правилами, жизни. И привить всяческие манеры пыталась тогдашнему ребенку Максиму. Ему пришлось жить с ней и в себя впитывать ее воспитание. Она не то чтобы учила его и воспитывала. Она в него ВТАЛКИВАЛА образ жизни, образ поведения, образ мыслей, которые она считала наиболее верными, приемлимыми и допустимыми.

Родители его были молодыми, энергичными. Жили в науке и ради науки. Ничто их не страшило. Очень уверенные в себе. Ради достижения цели ни с чем не считались, себя не жалели. Вот и для подтверждения существования внеземной цивилизации, существовавшей в ужасающе древние времена, полезли в горы вдвоем… Ну и исчезли…

У бабушки же было все по-английски чопорно, не нарушая извечных традиций. И главное не высовываться, не влезать во всяческие опасные предприятия… Так что вырос Максим не совсем в себе уверенным, физически не выдающимся, но духовно развитым. С пониманием принятых понятий о добре и зле.

…Крошка сын к отцу пришел и спросила кроха: «Что такое хорошо? И что такое плохо?» Вот и Максим стал, как тот знаменитый крошка-сын, которому отец доходчиво объяснил про хорошо и плохо. Только Максиму втолковала про эти понятия бабушка, к которой он совсем даже и не подходил с такими витиеватыми вопросами. Зато четко для себя уяснил: Хорошо – это скромность, учтивость, соблюдение этикета, уважение к старшим. Плохо – это плеваться, ковырять в носу и зубах, ругаться матом, драться, похабно относится к противо-положному полу вообще и в частности. Максим с детства проявлял тягу к прекрасному. В его случае к художеству. Рисованию. Ну и, обладая художественным восприятием мира, любил, наблюдая за звездами, помыслить о сущности бытия. Также восхищался красотами архитектуры. Благо жил он в городе Ленинграде, где таковых красот хватало. А ко всему, что связано с насилием, имел сугубо отрицательное отношение. К войне и ко всему, что с ней связано в том числе. И после окончания средней школы (где проявлял успехи только в русском языке, литературе, рисовании, музыке) пошел учиться в художественно-ремесленное училище. С большого одобрения бабушки, если не с подталкивания. Чтобы потом реставрировать церкви. То есть СВЯТЫЕ ХРАМЫ ГОСПОДНИ. Пусть даже в 80-х годах ХХ века такая профессия несколько не в моде. Может и шло бы дальше все спокойно, тихо-мирно, как по маслу, без особых нежелательных событий. Да заподозрил Максим к 18ти годам, что им откровенно манипулирует бабушка, навязывает ему свое мнение указывает пути-дороги на будущее. А, откровенно говоря, Максим совсем уже не имел своего миропонимания. Как поступать в той или иной ситуации, как правило, надо было узнавать у бабушки. Ее словам отдавался наибольший приоритет. БАБУШКИН СЫНОК. Именно такое прилагательное к своему существительному стало прилагаться постепенно к Максиму. Началось им замечаться несоответствие взглядов бабушки со взглядами иного общества. ИНЫЕ – это студенты художественно-ремесленного училища, пресса. То есть представители другой, более обширной, чем его узконаправленная, жизни.

Максима стала внутренне напрягать его неспособность поступать по собственным взглядам и убеждениям, которые, в принципе, четко в нем еще не были сформированы. И вот пришла пора идти в Советскую Армию. Отдавать долг Родине. Максим далек от осознания того, что каждый мужчина должен уметь воевать, прицепляя на себя почетное звание «ЗАЩИТНИК ОТЕЧЕСТВА». Но, не смотря на это и на то, что бабушка, задействовав свои богемные связи, решила оградить внука от такого мракобесия, как воинская повинность, он проявил неслыханный мужской поступок. Отказался избегать воинской повинности. ПОЖЕЛАЛ СЛУЖИТЬ РОДНОЙ СТРАНЕ… И тем самым стать настоящим мужчиной. К великой печали бабушки…

…И вот середина мая 1986 года. Природа начала возрождаться после зимней спячки, а страна разрушаться. Максим Солдатов, рядовой войск связи, благополучно отслужив 2 года, возвращался домой в Ленинград. Плохо или хорошо служилось ему на севере? Всякое бывало у, состоявшего на должности полкового писаря, рядового Солдатова. И теперь он возмужавший, повзрослевший и научившийся думать самостоятельно, ожидал встречи с НОВОЙ ЖИЗНЬЮ. С огромным выбором путей-дорог и с незнанием того, что бабушка день назад скончалась…

…Так и проносились мысли в голове у Максима, когда он молча курил в тамбуре, едущего в Ленинград, поезда. МОЛЧА КУРИЛ… Даже курить стал. Проявил еще один мужской поступок… И ЧТО ГРЯДУЩЕЕ ГОТОВИТ? И ЧТО НЕСЕТ В СЕБЕ НЕВЕДОМАЯ ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ? Сколько счастливых и несчастливых минут предстоит пережить? Теперь то Максим в себе уверен. Наверное. Уж теперь заживет как надо. А КАК НАДО? Уж теперь разберется во всех изгибах жизненных тропинок. Ну а пока нужно всего лишь доехать до дома. Показать себя, настоящего мужчину бабушке… ВСЕГО ЛИШЬ ДОЕХАТЬ… Ничего особенного… Рядовое событие для рядового Солдатова… Это он и есть сейчас Неизвестный Солдат. Только почему неизвестный? Потому что о нем таком никто еще не знает в родном городе. Ничего. Узнают. Удивятся.

И станет он ИЗВЕСТНЫМ. ВНОВЬ ОТКРЫТЫМ. ВОЗРОДИВШИМСЯ. Пока еще солдатом… Какое то время…

…Максим улыбнулся и затушил сигарету…

2 глава

Он сразу обратил на нее внимание. Пока быстрое, мимолетное, но вполне себе отчетливое. На эту девчонку лет пятнадцати в, облегающих фигуру синих джинсах, модной светлой курточке с полузасученными рукавами, с растрепанной прической не очень длинных темно-русых волос; с, бросающимся в глаза, острым бегающим взглядом.

Взглядом, враждующего с этим ничтожным миром, взбунтовавшегося подростка. Она прошла, почти проскочила, мимо, но, тем не менее, цепко осмотрела самого Максима и, окружающую его, обстановку.

«Девчонка какая то… Необычная…» – промелькнуло у того в голове и улетучилось в тайники памяти. Да по-тихому как то сжалось сердце от осознания чего то неизбежного…

…Протекал неспешный разговор полулысого соседа по плацкарту (как стало известно Акима Петровича) с, уже бывшим, но все еще солдатом Максимом. Скорее даже вел беседу именно Аким Петрович, являющийся работником коммунального хозяйства и считающий себя очень образованным и умудренным житейским опытом человеком.

А Максим был вынужден кое-как выдавливать из себя ответы на, поставленные мудрым коммунальщиком, вопросы.

ВЫДАВЛИВАТЬ. ВЫМУЧИВАТЬ. Потому как к беседе не очень то тяготился, но все же пришлось ради приличия, угощавшись коньяком Акима Петровича, поддерживать, непонятно для чего нужные, вагонные словоизлияния.

– Значит отслужили, Максим… – то ли спросил то ли утвердил сосед Аким Петрович. Он уже знал имя своего собеседника. Они успели друг другу представится в процессе продолжающейся беседы.

Максим кивнул. Ну да, дескать, было такое. А сам исподтишка наблюдал, как у мудрого коммунального служащего смешно при разговоре шевелится левое ухо. А тот продолжал вести беседу размеренно и степенно. Да еще и очки нацепил по такому случаю.

Видимо, втайне, надеясь, что этот предмет придает ему большей важности, деловитости и чрезмерности ума…

– И как сейчас служится? С чувством гордости за свою страну, за свою державу?

…Ну и вопросики…

– Ну служится… Вроде.., – ответил Максим.

– Так служится? Или вроде?

– Да хорошо служится. Бывали, конечно, трудности. Но, в общем и целом нормально.

– Трудности…, – смакуя повторил Аким Петрович, придавая этому слову ОСОБУЮ эмоциональную окраску: – Трудности…, – и, упоенно, прикрыл прикрыл свои, умудренные жизнью, глаза.

– Эх, молодежь, не знаете вы еще ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩИЕ ТРУДНОСТИ… ЛИШЕНИЯ… ТЯГОТЫ… Вот в НАШЕ время…

И понеслось… В их время. В их бытность. Не допивали, не доедали, не досыпали. И всякие жизненно необходимые действия с приставкой «НЕ». В ИХ ВРЕМЯ. Вечность назад. Хотя, умудренному опытом, коммунальному работнику Акиму Петровичу от силы было лет 35…

Ну а с лысиной все 36… А с очками даже 37…

Его далеко еще не почтенный возраст выдавали глаза не подернутые пеленой отпечатка, прожитых в суровых условиях, лет. Да зубы, в которых он периодически ковырял пальцем (видать частичка курицы плотно застряла), в довольно исправном состоянии, не присущим человеку, близившемуся к закату своих солнечных дней. Да и лицо не являло собой

изборозденное поле. Да и кожа на шее красно-розово лоснилась, а не скукожилась. Но вид у служителя коммунальных служб, бесспорно, создался впечатляюще-представительный и слова его обладали ОСОБЫМ значением. Как будто каждое слово было итогом суровой, полной невзгод но торжественно прекрасной, фундаментально честной и, поистине, НАСТОЯЩЕЙ жизни неутомимого борца за честь и совесть эпохи…

– В наше время МЫ не думали о удобствах, о облегчении жизненных условий. Мы отстраивали, разрушенную войной, страну. Мы писали ее с чистого листа. В наших сердцах, в наших умах царила неукротимая вера в светлое будущее. Мы свято верили в судьбоносную нашу миссию.

Как говорится: «Нам было просто не до отдыха с тобой…»

«Наше время – это, наверное,70-е, когда вовсю вошла в русло тяга к свободовыражению. Даже в комсомольских стройках… Это, конечно, так… Но страна уже была исписана… Очень и очень много чистых листов были заняты буквами… Словами…», – думал Максим, внимательно слушая все эти лозунги и сам удивлялся своим неглупым и, оказывается,

взрослым, суждениям…

…А тот все выстреливал звучные фразы. Ему бы еще на стол залезть да нацепить на свою полосатую рубашечку красную ленточку. Поверх подтяжек, разумеется. И, размахивая рукой, с чуть сжатой в кулак ладонью, продолжать плакатную речь… Просто неудобно так сделать… В поезде все же… Вагон качается, дергается… Можно запросто со стола упасть… И КОНФУЗ ТОГДА…

…Максим, признаться, невольно попал чуть ли не под гипноз от мощных речей этого «умудренного старца», продолжая рассматривать то его полосатую рубашечку, то милые подтяжки, то чуть запотевшие очки, то мелкие капельки пота на полулысой голове, напоминавшие божественную (а как иначе?) росу. И поражался своим оппонируемым умным мыслям, которыми мысленно оппонировал Акиму Петровичу, но со ступора его вывел вопрос. Сосед по плацкарту резко прервал свой злободневный монолог и перескочил на вопросы… Или допросы…

– А как вы считаете, Максим, верна ли политика Михаила Сергеевича Горбачева? Верен ли курс нашей многострадальной страны на, пока еще не ясную, но подающую надежду, перестройку?

– А? – растерялся Максим.

– Как Вы считаете?

– Не перестройку?

– Да, да. Именно на нее? Может она необходима нашему обществу?

Максим неосознанно зашел с другой стороны:

– Так Вы, Аким Петрович, кто по профессии?

– Мастер участка…, – медленно произнес «мудрец», – а какое это…, – видимо хотел сказать «имеет значение». Мозг его, похоже, отказывался воспринимать столь бесцеремонный уход от заданного направления, но Максим не дал развиться психологическому диссонансу в уме Акима Петровича и продолжил заданную тему:

– Знаете ли… Я служил в армии и как то не задумывался о политических вопросах. В армии свои задачи…

– Хм… – мастер участка задумчиво потер потный подбородок своими, еще не помытыми от жирной курицы, пальцами и озабоченно-тупиковое выражение его лица приняло опять снисходительно-мудрое выражение.

Снисходительно к НЕОПЫТНОЙ МОЛОДОСТИ:

– Ну да, конечно. Солдаты. Все верно. Если солдаты отчизны будут, заниматься политикой то кто же будет стоять на защите рубежей нашей великой Родины? Тогда логично… Солдаты… – и с облегчением откинулся спиной к стенке плацкарта: – ЭХХХ! Молодость… Молодежь…, – и опять восторженно прикрыл глаза, шумно вдохнув и шумно выдохнув. Молодость – не порок. И МЫ когда-то были молодыми…

Максим отметил, что слово «Молодежь» жизненноумный работник коммунальных услуг произносит с протяжным окончанием «Ш». Вот так:

– МОЛОДЕШШШ…

Как будто именно такое произношение имеет решающее значение.

– А не хлопнуть ли нам, товарищ солдат, еще по рюмке коньячка? Очень, я скажу Вам, занимательная у нас беседа. Насыщенная…

– Пожалуй, можно, – согласился Максим, цепляясь за спасительную соломинку. Хоть немного передохнуть от этой насыщенной беседы.

Какой-то спектакль одного актера… И взгляд его опять уловил ту же самую молодую девчонку, которая также стремительно шла по проходу. Только в обратном направлении. И как будто чего-то высматривала. И опять ЕЕ взгляд соприкоснулся с ЕГО взглядом.

Глаза ее говорили о том, что она что-то… Ищет… Цепляется за что-то… А затем девушка прошмыгнула дальше по коридору.

«Какая необычная, странная девчонка», – опять промелькнуло в голове у Максима. И опять это промелькание мысли-вспышки сопровождалось мягким спазмом сердца, как при ожидании чего-то неотвратимо-особенного.

– Ну так выпьем, – улыбнулся Максим, снова не обратив внимания на всякие спазмы сердца, всякие ощущения значимого, всякие неслучайности. Поднял стакан, посмотрел внимательно на очень умного своего компаньона и подытожил:

– За любимое Отечество! За дерзкую молодость и мудрую зрелость!

– Вот это правильно! Вот это хорошие слова! – похвалил его Аким Петрович… И они дружно выпили… Хлопнули по рюмашке…

* * *

Все продолжалось довольно тихо-мирно. Велась задушевно-познавательная беседа. Мудрый философ Аким Петрович затрагивал различные важно-злободневные темы. Отчего же его так прорвало в поезде на неиссякаемый поток рассуждений? Вероятно в условиях нелегкого труда в сфере коммунальных услуг у него совсем не хватало ни сил ни времени на философско-научные беседы. А в нем все копилось, его пытливый ум все фиксировал. Занимаемая им должность мастера участка как раз именно та должность, которая предполагает и способствует изучению людских нравов и космических законов. Так что пониманию и постижению глубины и сути всего происходящего помогла Акиму Петровичу именно работа в коммунальной службе на должности мастера участка ну и, бесспорно, его врожденная гениальность. Максим же стал чувствовать себя более непринужденно благодаря выпитому коньяку. Его стеснительность и зажатость понемногу рассасывались. К слову говоря, он совсем не являлся приверженцем алкогольной продукции.

Как-то раз, правда, напился. Еще будучи студентом художественно-ремесленного училища. Тогда он ощутил необычно-непривычное воздействие алкоголя на свой юный мозг. Вталкивал всем участвующим в попойке о значении для человека цвета.

О иллюзиях, создаваемых смешиванием красок. С помощью таких смешиваний можно даже очень изменить окружающий мир, создать любую реальность. И все будут верить в истинность такой любой реальности. Если, например, смешать все краски, которые существуют, то получится именно тот самый настоящий цвет, который и отобразит истинность всего сущего. А если всю эту мешанину заморозить, а затем подогреть, то в эфир вылезет не только наблюдаемая, но и осязаемая действительность. В виде совершенно невообразимых звуков и непридуманного запаха…

По поводу звуков и запахов Максим дружно был осмеян. Ему даже продемонстрировали и звуки и запахи. Максим настойчиво продолжал, что, дескать, если еще руками потрогать. Тем самым вызвал очередную волну смеха.

…ДА И ВООБЩЕ… Только красный цвет настоящий. А белого цвета не существует. Как и черного. От обоих в их абсолютизме можно ослепнуть…

…А там, в пустоте, опять тот же красный…

…Да и ну вас ВСЕХ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ!!! Ничего то вы не по-нимаете!!! Да я не такой, каким ВЫ ВСЕ меня представляете!!!

То есть, пока себя еще помнил, понес тогда студент Солдатов всякого рода впечатляющую ахинею. Товарищи по дружеской попойке почему-то не заапладировали от восхищения умными речами Максима. Поначалу изумились тому удивительному факту, что у «бабушкиного сынка», стеснительного и погруженного в себя, прорезался голос.

И он ДАЖЕ может сказать свое Я. Хотя и без единого матерного слова. Высказать СВОЕ слово, краснея и сжимая свои утонченные кулаки. Вот что алкоголь с людьми делает. Видоизменяет их. Изумились поначалу выпивающие студенты. А потом их настолько это стало забавлять, что они не унимались от безудержанного хохота над незадачливым Максимом.

Они РЖАЛИ. КАК ЛОЩАДИ. Уму непостижимо. Не о девчонках, не о рок-музыке, а о… Вон о чем! О цвете в цвете неистово рассуждал Максим…

…А если смешать всех баб, которые существуют, то что получится?

Та самая настоящая баба? Ха-ха-ха… С красной рожей, потому что красный цвет единственный, который правильный… Вот умора…

Максим помнил, что негодовал на то, что над ним подтрунивали. Даже пытался с кем-то из обидчиков биться на кулаках по причине задетой его чести… А дальше провал в памяти…

И после, на следующее утро, ужасная, отвратительная вязкость во рту, в мозгах тупое опустошение, почему то боль во всех мышцах (как позднее выяснилось, он пытался ИМ ВСЕМ доказать, что очень даже силен физически: прыгал, приседал, отжимался, кувыркался, поднимал стулья и кого-то из студентов под всеобщее удовольствие участников попойки). А очнулся он дома в порванной, почему то, одежде… Бабушка же такое его поведение осудила. Вынесла вердикт в своей манере:

– Вы отвратительно поступили, Максим Львович!

И этим высказала все. ВСЕ. От подтверждения его несостоятельности, глупости, не умения самому принимать ПРАВИЛЬНЫЕ решения для совершения ПРАВИЛЬНЫХ поступков до неуважения им памяти родителей. Отважных, честных, образованных, но несерьезных.

Иначе зачем полезли куда то в горы? Только потому, что ветер в головах, а не умные мысли, достойные образованных людей. Так что и Максим рискует повторить судьбу своих родителей, если будет заниматься всякой ерундой. Например, напиваться, как последний чернорабочий. СТЫДНО!

Максим все понял, учел, осознал и больше не употреблял спиртное.

Даже в армии. И перед нею… До сегодняшнего дня…

…Но, хотя атомы спирта вступили во взаимодействие с атомами крови, у Максима ориентация в действительности не исказилась, реальность не изменилась. Наоборот, легкое опьянение подействовало на него расслабляюще, успокаивающе, сняло некую напряженность. В принципе, пребывание в армии избавило Максима от стеснительности, забитости, отчужденности, но в границах самой же армии. То есть не совсем избавило. А теперь началась прошлая, забытая и теперь совершенно новая, неизвестная жизнь. Так что волнения да сомнения копошились в голове у Максима. А воздействие коньяка их приглушало.

Максим стал более смелым, боевым…

– Если не секрет, сколько Вам лет, Аким Петрович? Уж больно умно Вы все так рассуждаете… Как ученый…

Аким Петрович был польщен таким точным определением его образованности и, не заметив сарказма в словах Максима, снял запотевшие очки, бережно протер их близлежащей салфеточкой. И со значением ответил:

– Да уж… Это не рассуждения. Это знания. Опыт. Правильное понимание основ бытия. А что до возраста? Это, отнюдь, не секрет. Мне, молодой человек, УЖЕ минуло 33 года. Возраст Иисуса Христа. И сколько пройдено дорог за эти прошедшие, пролетевшие годы…

Аким Петрович задумчиво посмотрел в окно, как будто за ним (за окном) пролетали вместе с деревьями его, прошедшие вечность назад, годы…

«Минуло 33 года… Стукнуло… Грохнуло… Навалилось неподъемной ношей… А выглядит старше. Видать уж очень много думает об умных вещах. УМНО ДУМАЕТ». Максим незаметно улыбнулся и поддельно удивившись, сказал:

– Неужели?! 33 года! А Вы выглядите гораздо моложе. Гораздо! Я бы и не подумал, что Вы обладатель столь солидного возраста.

– Ну так, молодой человек, в этом есть своя хитрость. Я, знаете ли, всегда правильно и трезво смотрю на мир.

«Правильно и трезво», – повторил про себя Максим, – «Слово „правильно“ уж совсем неправильно часто вылетает с его всегда трезвых (особенно сейчас) уст»

А тот вдохновенно продолжал:

– Я верю в политику нашей партии, не сомневаюсь в четкости госплана. Понимаю чаяния народа, всегда готов к труду, как говорится, и обороне. Упражняюсь… Да, да… Упражняюсь в игре в настольный теннис, не позволяю себе лишнего, часто гуляю на свежем воздухе, много изучаю литературы…

«Интересно, как это сообразуется между собой?… Госплан, народ и настольный теннис на свежем воздухе с газетой в руках?», – Максима позабавили такие сочетания, – «Мудрец наисолиднейшего, наипочтейнешего возраста Иисуса Христа, командующий дворниками на свежем воздухе с теннисной ракеткой в одной руке, с газетой „Правда“ в другой. И при этом не позволяющий себе есть торты (только курицу) и свято верящий в победу коммунизма. Удивительно гармоничная личность. С ясными помыслами.»

– Все так. По-другому не может быть. Дворниками командовать, знаете ли, не каждый и сможет. Нужен особый, философский склад ума. Понимающего политику партии…, – медленно выговорил Максим, пристально смотря на соседа по плацкарту, – Какому-то ветреному юнцу такое не под силу. Тут справится только обремененный годами мудрый старец…

…Аким Петрович взглянул на Максима, не понимая, как расценить его слова. Как некую подначку или нечто иное?

А Максиму было плевать на озадаченное выражение лица мудрого мастера участка и, воспользовавшись тишиной, он пошел курить…

Не то снова затянется песня: «ЭХ, МОЛОДЕШШШ… Все вам хихи да хаха… Вот когда МЫ были молодыми…»

3 глава

Вагон, подрагивающе, раскачивался. Смеркалось. Народ, назвавшись пассажирами, стал переделывать этот вагон из общественного места для проведения, не имеющих никакого практического смысла, бесед, из читального зала, из общественной столовой во всеобщую ночлежку. Вон серьезнейшего вида мужчина заботливо расправляет полотенце, поглаживает свои брюки, висевшие на вешалке и осматривает свою нижнюю полку, мысленно обязывая ее к тому, что теперь она не какая то там, имеющая статус номера 16, полка, а ЕГО КРОВАТЬ. Полке то, конечно, все равно полкой быть или кроватью, но человеку, ее оккупирующему, приятно осознавать свое превосходство над полкой.

Дескать, как скажу, так и будет называться.

А вон, на верхней полке, некто смачно спит, свистяще похрапывая. С до того умиленным выражением лица, что создается впечатление как будто этот некто окунулся в свое наиприятнейшее детство, замыкающееся на философствование в процессе посещения горшка, или сосание соски, или собирание конструктора в более позднем варианте детства. Ишь слюни то как потекли ручейком из уголка приоткрытого рта прямо на подушку. А то что ноги, обутые в далеко несвежие носки, вытянулись до середины прохода не имеет абсолютно никакого значения этому НЕКТО высокого роста. Его посетило блаженство. Ну а проходящим мимо по проходу приходиться сдерживать свое раздражение, отклоняя голову в сторону от ног в носках, морщив при этом свой чувствительный к не своим запахам, нос, либо подныривать под эти ноги в рваных несвежих носках, стыдливо в мыслях матерясь…

А вот совсем не старые молодые люди, по-домашнему расположившись в плацкартном купе в количестве восьмерых, решали насущные проблемы, касаемые как лично их так и всего мирового сообщества путем бесперебойных монологов и виртуозных жестов рук, подогревая себя бодрящими крепкоалкогольными напитками. Монологи бесперебойными являлись потому, что подогревание бодрящими напитками подходило к той стадии, когда все из компании уж не были столь внимательны к собеседникам, а спешили высказать свою (единственно верную) точку зрения на заданные темы.

То есть пошло словоблудие на повышенных эмоциях. Но, несмотря на, далеко не тихие, свои разговоры молодые люди среднего возраста все же не вылетали за рамки приличий. Попросту говоря, не били морды ни друг другу ни прочим (уже почти спящим) обитателям плацкартного вагона, пребывающим в молчаливом возмущении по причине этой интеллектуальной пьянки. Стаканы не разбивались, окна не разбивались, полки не ломались, ложки и помидоры с яйцами не летали от оппонента к оппоненту. Царил относительный порядок. Курить они ходили все-таки в тамбур. Не открывали окно и не дымили прямо в плацкарте своей. Тем более почему-то курили не все сразу. А по трое. Двое не курили. Эти двое больше всех, к тому же, молчали. Так что, получив несколько замечаний от проводницы (целью которой было добиться окончания шумноватых диспутов или, хотя бы «немного потише, ребята») они, не нарушая правил приличия, продолжали спорить о значимости грядущих перемен…

«Вот теперь заживем!», «Это конец.», «На хрена все это…»

«Прочь железный занавес!», «Ты не понимаешь!», «Да я все изнутри знаю!», «А вот у нас во дворе…», «Прикинь, подходят ко мне две мадамы…», «А вот как то на рыбалке…», «Помню в армии сапоги искал», «У нас прораб как говорит…»

Такие взаимодополняющие темы разговора с удивительной непоследовательностью и скоростью сменяли друг друга… Строители возвращались из очередной командировки домой, накопивши множество новых впечатлений и знали о чем нужно беседовать…

…Так что в плацкартном вагоне пассажирского поезда, едущего в Ленинград, сложилась вполне благопристойная, по-домашнему уютная, атмосфера, располагающая к совершенно разным, порой невообразимым ситуациям, которые являются неотъемлемой частью жизненных этапов под названием «В ДОРОГЕ…»

* * *

Все это проплывало незначительно перед глазами Максима, который и сам под воздействием выпитого коньяка ощущал себя проплывающим. Тут еще в какой-то степени философский вопрос: То ли незначительные детали проплывали незначительно перед глазами Максима, то ли сам он с особой значимостью проплывал сквозь эти, как будто из другой реальности, детали…

…Взгляд его обратил внимание на храпящего, так, чтобы все восхищались этим музыкальным храпом, довольно упитанного мужчину огромного роста на верхней боковой полке. Вроде ничего особенного. Ну лежит себе, музыкально храпя, на левом боку, согнув ноги в коленях, повернувшись к окну передом, а к остальному миру противоположной стороной тела. Ну уместил он каким то чудом свое упитанное тело на, строго не широких размеров, верхнюю полку. (хотя, конечно, данный факт вызвал у Максима удивленную улыбку.)

Интересней другое: Прямо под огромным телом пассажира на верхней полке на нижней боковой полке тоже музыкально храпел (но басом, а не фальцетом, как сосед сверху) и тоже на левом боку, отвернувшись лицом к окну, довольно не упитанный мужчина совсем невеликого роста.

Смешно как то: Маленький и худющий, храпящий богатырским басом вольготно расположился внизу, а огромный жирный боров, храпящий по-мышиному тоненько, умудрился поднять себя и расположить наверху.

Причем нижний храпящий не являлся несамостоятельным ребенком, немощным стариком или слабосильнонежной женщиной, как и верхний храпящий не являлся такими личностями. На вскидку они оба обладали примерно одинаковым возрастом, насколько можно было установить глядя на их задние стороны тел. Интересно, почему они не поменялись полками? Особенно небольшой и стройный мужчина? Ведь мог и заметить всю опасность иметь над собою такую огромную массу, грозящую рухнуть вниз вместе с полкой и придавить его, храпящего басом внизу. Мог бы и предложить обмен полками заведомо неуклюжему упитанному мужику, тем самым избавив того от необходимости совершения мужественно-геройского поступка, каким является восхождение на верхнюю боковую полку плацкартного вагона…

Но факт остается фактом и все пребывает так, как оно есть.

В своей нелепости.

А еще Максим обратил внимание на задний карман брюк толстяка. Из кармана, словно напоказ, торчал такой же упитанный, как и хозяин, кошелек. «Неосмотрительно», – мысленно не одобрил Максим – «Можно и потерять. Или просто свистнут…»

Подумал и забыл. А про то: свалится ли жирный с верхней полки или не свалится, а если свалится, то как импозантно это будет выглядеть Максим пока еще продолжал ехидно думать…

* * *

Жизнь изменчива и нестабильна. Часы, минуты и секунды, составляющие время со всей своей кажущейся определенностью, также убыстряются вдруг, замедляются, а то и вовсе, почему то, останавливаются. И события, следующие вместе со временем, то совсем раздражительно стабильны, предсказуемы, однотипны, то вдруг насыщаются неожиданными поворотами, увлекающими разнообразиями с отчетом времени не минутами и часами, а этапами. Волну-ющими, исчезающими ЭТАПАМИ… РАЗНООБРАЗИЯ… Да еще такие, которые, порой раздражают куда больше, чем опостылившая обыденность…

…Покурив в, тускло освещенном тамбуре, поизучав свое отражение в окне (по ту сторону вагона почти совсем стемнело), Максим направился посещать туалет… Без задней мысли рывком открыл туда дверь…

– Блин…, – вырвалось у него, и также резко он закрыл эту дверь назад, не решившись войти в туалет…

Хотело вырваться другое слово, начинающееся на букву «Б», но так как Максим, в силу своего воспитания и глубокой убежденности, совершенно не употреблял в обиходе матерные слова (даже будучи в армии), вырвалось именно слово «БЛИН», подавив тем самым в зародыше своего похабного словесного коллегу.

Там, в туалете, находилось нечто неожиданное. А именно та самая необычно-странная девчонка. И она, в этот момент, застегивала на молнию свои, обтягивающие стройную юную фигуру, джинсы. И мгновенно, пронзительно посмотрела своими прожигающими черными глазами прямо в ошарашенные глаза Максима. Молча посмотрела, без визгов, истерик, дерганий, временно прекратив застегивающее движение молнии на джинсах. Может потому посмотрела без истерик, что внезапность такого случая оказалась очень уж внезапна и скоротечна…

…«Надо же…», – пронеслось в голове у Максима, когда он закрыл дверь туалета и озадаченно отошел к окну напротив этой двери: «Наверное дверь забыла запереть… Вот незадача… А я то и не знал… Вот конфуз то… Вот неудобно то… Блин… Ну надо же такому случится… Эти черные глаза… Взгляд… Почему черные?»

Молодой человек так и продолжал, густо краснея, теребя красную спортивную курточку (олимпийку), оправдываться внутри себя и убеждать себя в своей непричемности. Он ведь и не предполагал… Да и как можно было догадаться?… Ну девчонка!… Надо же дверь забыть запереть… Но ведь мог бы он и услышать шорохи за дверью туалета, уловить неуловимое, почувствовать, наконец, неладное… Это все коньяк этот необязательный… Не обязательно было его пить… Расслабился, решил, что контролирует ситуацию… Ан нет…

Оказалось, что все не так просто… Оказалось, что ситуация над ним насмехается. События над ним издеваются. Показывает жизнь, как вредна напыщенная гордыня… Да сосед этот, Аким Петрович, умник полулысый, молодой старец… ОН… ВСЕ ОН… Соблазнил, споил, отвлек от внимательности… И ВОТ ТЕБЕ НА!… Черт дернул попереться в этот долбаный туалет… Если не коньяк, то, вероятно, Максим смог бы догадаться, что там, за дверью туалета, КТО-ТО ЕСТЬ… И не случилось бы такой нелепо-дебильной ситуации…

…ИЛИ НЕ СМОГ БЫ?… ИЛИ СЛУЧИЛОСЬ БЫ ВСЕ РАВНО?…

Максим, ужасно покраснев, нервно вытирал вспотевшие ладони о красные спортивные штаны. В его случае, наверное, желательно было бы срочно удалиться в вагон на свою нижнюю полку. Лечь, прикинуться давно уже спящим. Вроде как это и НЕ ОН ВОВСЕ…

Кто знает, что там за парень в красной спортивной куртке шляется по ночам в туалет?

На худой конец шмыгнуть в тамбур, закурить там, как ни в чем ни бывало. И опять же прикинуться тенью, просто, как бы, покурить вышел. Да мало ли всяких непонятных разгуливает по ночам в вагоне в красной спортивной одежде да врываются, по не ясным причинам, в туалет?

Но Максим, напротив, уперто остался в предтуалетном тамбуре, лихорадочно волнуясь, в поисках оправдательных аргументов. И вот та самая девочка вышла из туалета… Оценивающе осмотрела напряженного парня, чуть улыбнулась, Сама, видать, почувствовала нестандартность момента. И промолвила, слегка пожав плечами:

– Так… Свободно… Уже…, – отодвинулась в сторону, уступая дорогу Максиму, тем самым так ПРОСТО И БЫСТРО разрядив неловкую обстановку…

…В туалете Максим совсем успокоился и даже стал сам себя подтрунивать по поводу своего беспочвенного испуга.

Подумаешь дверь забыла девчонка запереть! Такое происшествие и в ряд происшествий то не годится. Это она (девчонка) должна была разволноваться от своей вопиющей невнимательности. А может он разволновался не из-за самого факта ситуации, а от того КТО ИМЕННО в этой ситуации участвовал?… Эта странная девчонка с пронзительно черными, как у волчонка, глазами, с разгидьдяйски-непричесанной прической… У Максима опять как то печально-тихо защемило сердце…

…Успокоившись, молодой человек вышел из туалета и… остановился в предтуалетном тамбуре… Та девочка полусидела на тумбе для мусора.

При появлении Максима тут же встала и молча-выжидающе принялась на него смотреть. Если не сказать ПЯЛИТЬСЯ…

Максим, быстро осмотрев ее с головы до ног, ни слова ни говоря, поспешил исчезнуть в вагоне… НО НЕ ТУТ ТО БЫЛО…

– Солдат, – вдруг услышал он тихий приятный голос просящего тона, не успев еще открыть дверь в вагон. И не сразу понял, что это именно ему адресуется.

– Солдат, я к тебе обращаюсь

– Ко мне? – уточнил Максим.

– Да… У меня просьба…

– Просьба…, – повторил Максим, – А почему солдат? – хотел было узнать, но осекся, – Ах да, конечно, там же форма моя висит. Вы, вероятно, заметили.

Он, почему то, на «ВЫ» к этой юной школьнице обратился. Очень уж глубоко привила ему бабушка правило быть почтенным и вежливым с дамами…

– Да, да, – быстро затараторила девчонка и подошла ближе, почти вплотную. Отчего Максим довольно сильно напрягся внутренне. Как же! Нарушено его личное пространство. Да еще и лицом противоположного пола. Вопиющая невоспитанность.

– Что Вы себе…, – хотел сказать слово «позволяете», но не успел. Девушка продолжила свое тараторство:

– Послушай, можно я у тебя посижу до утра?

– У меня?

– У тебя… Ну как будто я сестра твоя младшая… Очень надо…

– Да Вы что! Я не один… И это не у меня… И ночь уже… И что могут подумать?

– Ну пожалуйста… Ну можно?… Мне негде…

Девчонка быстро-быстро, почти шепотом, все это говорила, печально глядя в глаза Максима. Он же, опешивши от таких просьб, не знал как и поступить в данном положении. Зачем ОНА у НЕГО собралась СИДЕТЬ на НОЧЬ ГЛЯДЯ? Почему больше негде? Как то неудобно…

Он решил побыстрее улизнуть от этой непонятной школьницы, которая пристает со своими идиотскими просьбами. Кто знает кто она такая? Еще втянет во всякие нежелательные неприятности…

– Да нет… Что Вы…, – постарался более солидно выговорить Максим, хотя получалось постыдное мямлиние, – Никак нельзя… Идите к родителям… Или еще к кому… Взрослому… Нет… Я не это… Я просто… Что Вы… Невозможно…, – он, не дав ей затараторить в ответ, плавно ее огибая, открыл дверь в вагон и устремился к своему плацкарту…

Его купе являлось третьим от проводников. Пройдя немного, Максим, оглянувшись, остановился… Оказывается девушка направилась следом за ним, шла немного поодаль. И также остановилась, когда он остановился…

«Блин!» – подумал он, – «Увязалась», – и направился дальше, смотря назад через плечо… Девчонка также вознобновила движение вместе с ним… Максим резко прекратил движение… Девушка тоже… И ТАК ПЯТЬ РАЗ…

«Она, что, издевается?»

Он дошел почти до своего места. Девчонка не отступала от своей намеченной цели… Тогда Максим подозвал ее кивком головы… Та смешно присеменила к нему, напряженно смотря из-под лобья, засунув руки в карманы своей светлой курточки.

– Вы, что издеваетесь надо мной? – прошептал Максим.

Она отрицательно замотала головой, всем видом выдавая из себя саму благодетель и искренность.

– Вам больше поиграться негде? И не с кем?… Да перестаньте мотать головой! – Максим, наверное, очень комично распсиховался, иначе девочка не стала бы улыбаться…

– НИЧЕГО СМЕШНОГО!!! Ладно… Черт с вами… Пойдемте. Только обязываю, Вас, вести себя прилично, раз уж сестра…

– Да, да… Обещаю. Буду хорошо себя вести…

…Максим на это только обреченно вздохнул…

Аким Петрович, мудрец от коммунальных услуг, временно являющийся полулысым соседом Максима, хитро подмигнул Максиму, увидев того в обществе юной дамы… По всему видно было, что он готовился уже к таинству сна. Прибрал на столике, расправил одеяло.

– Да Вы, молодой человек, не один! – деланно удивился Аким Петрович – В сопровождении очаровательной прелестницы!

– Да это не то, что…, – начал было говорить Максим. Вроде того: Это не то, о чем Вы подумали. Это совершенно другая история… Да и вообще не суй свой мудрый нос в чужие тайные дела…

– Не беспокойтесь, Максим, общайтесь… Я уже сейчас намерен отдохнуть… Я все понимаю, – он встал со своего места, видимо, решив посетить туалет на ночь грядущую. А лицо его излучало хитрейшее лукавство. Дескать, мужик мужика понимает. Дело молодое. Отчего Максим, уловив такое выражение его мудрейше-очкастой физиономии, еще больше раздражался. Ладно девчонка к нему привязалась, да еще этот фантазирует себе всякую ерунду.