Принцесса крови Агалаков Дмитрий

– Повторяю, кавалер, ссылайтесь на меня. Пусть говорят со мной!

Закованный в броню де Буа-Бурдон тяжело вздохнул:

– Вы возложили на меня слишком большую ответственность, монсеньер. Думаю, я ее не достоин…

– А я думаю, достойны, кавалер! – рявкнул на него коннетабль. – Другому эту миссию я бы не поручил! Вам ясно?

– Да, монсеньер.

– Вот и хорошо, а теперь отправляйтесь к своим людям и передайте им мои слова. Если хотят, пусть говорят со мной.

Луи де Буа-Бурдон поклонился и, пришпорив коня, с людьми своей свиты поскакал на вверенный ему левый фланг. Карл д, Альбре знал, еще минут пять, и к нему пожалуют высокопоставленные гости. Он не ошибся. Стоило де Буа-Бурдону вернуться на левый фланг, как несколько рыцарей оторвались от рядов, где поднималось знамя герцогов Орлеанских – с белыми квадратами поверх тех же трех золотых лилий на лазоревом поле.

Впереди, с поднятым забралом, скакал молодой Карл Орлеанский.

– Сколько мы еще будем стоять, монсеньер? – сдерживая своего коня перед главнокомандующим, крикнул воин.

Лицо коннетабля было непроницаемо:

– Пока англичане сами не пойдут на нас.

На них смотрели. Пешие воины тянули головы. С наибольшим интересом наблюдали бароны – они знали, о чем говорят два полководца.

– Монсеньер, французы рвутся в бой! – яростно выкрикнул Карл Орлеанский, под которым бушевал его конь. – Я едва сдерживаю своих рыцарей!

– Это ваша обязанность – сдерживать своих людей, когда в этом есть необходимость, – отрезал коннетабль. – А заодно и самого себя, герцог.

Вассалы Карла Орлеанского ждали. Молча следили за сценой и всадники, окружавшие коннетабля. Было непочтительно – так говорить с принцем крови.

– Монсеньер! – сурово выкрикнул Карл Орлеанский, требуя внимания. – Мы стоим уже битых три часа! – По доспехам молодого рыцаря текли струи дождя, глаза горели. Было видно, что он и сам, не меньше своей части армии, спешит атаковать противника. – Мои рыцари хотят знать одно – когда?

– Вы же не хотите в одночасье переиграть наш план? – тем же ровным тоном, сохранять который стоило ему немалых сил, проговорил коннетабль. – Это неразумно, это губительно…

– Иногда губительно ожидание, монсеньер! А молниеносность – залог победы! Мы уверены: святой Михаил поможет нам!

– Я тоже надеюсь на святого Михаила, герцог! – в глазах Карла д, Альбре промелькнула молния. – Но я также знаю, что он надеется на наше благоразумие.

Еще три всадника, закованные в доспехи, подлетели к ставке коннетабля, но уже с правого фланга. На этот раз граф Артюр де Ришмон, второй сын герцога Бретани, ровесник Карла Орлеанского. Молодая кровь не давала им покоя. Тем более что это была кровь Капетингов и герцогов Бретонских.

– Монсеньер, наши люди полны огня! – с искренним пылом выкрикнул Артюр. – Клянусь Богом, мы опрокинем англичан!

Карл Орлеанский был рад поддержке. На его лице светилось неприкрытое ликование. Едва заметным кивком головы он приветствовал де Ришмона.

– Я говорю о том же, граф. Мои люди…

– Монсеньер, рыцари желают одного – пролить кровь своего врага, – не дав договорить герцогу Орлеанскому, но кивнув ему, давая понять, что понимает его с полуслова, продолжал де Ришмон. – Англичане не выдержат натиска!

– Мы просим вас от всего войска! – вторил ему Карл Орлеанский. – Мы настаиваем…

– Мы не будем атаковать англичан! – почти зарычал коннетабль. Даже конь затрепетал под ним. Карл д, Альбре старался сдерживаться. – Посмотрите на это поле, господа… Мы все увязнем в этой жиже, черт бы вас подрал с вашим огнем и вашим пылом! Доверьтесь мне, герцог! И вы, граф… Прошу вас.

Карл Орлеанский и Артюр де Ришмон почти одновременно повернули коней и в сопровождении вассалов поскакали к своим полкам. Гнев и непонимание переполняли их.

– Дай мне терпения, Господи, – едва слышно проговорил коннетабль Карл д, Альбре. – Вернуа! – окликнул он одного из своих рыцарей.

– Да, монсеньер?

– Пошлите вперед несколько человек. Ни черта не видно за этим дождем! Я хочу знать, нет ли движения в рядах англичан. Немедленно!

Король Генрих Пятый, в окружении свиты, под развернутым над ним балдахином, защищавшим его от дождя, сидел в седле боевого коня на том конце поля и смотрел в сторону французов. Он не мог видеть брожения в рядах превосходящего его по численности противника, но чувствовал это движение. Нюхом. Сердцем. И оно радовало его! Да, у него было меньше людей. Под этим чертовым Гарфлером его ряды поредели, но виной тому были не столько французские мечи, как дизентерия!

Генриху Ланкастеру было двадцать восемь лет. Его отец, Генрих Четвертый, два года назад умер от проказы. И вот уже два года Англией управлял новый король. Но этого времени хватило баронам, чтобы понять, какого государя они получили. Умного, расчетливого, властного. Такого, какой им и был нужен. Не уступающего никому и ни в чем. Идущего к своей цели, невзирая ни на какие преграды. Могущего быть справедливым, но жестоким и беспощадным одновременно.

Но бароны и не догадывались, что сами сделали его таковым. Сделали их аппетиты. Их давняя мечта – обогатиться за счет континента.

После умерщвления последнего из королей Плантагенетов, Ричарда Второго, в 1399 году, при поддержке все тех же баронов, на престол, в возрасте тридцати двух лет, полный сил, вошел его отец – Генрих Четвертый. Первый из Ланкастеров в истории Англии. Но болезнь, которой боялись все, стала точить его силы. Отец превратился в затворника. Два похода на континент не подняли в достаточной мере его престиж. Он воевал со своими баронами, когда-то поднявшими его на щит, с мятежными валлийцами. А потом стал угасать. Это была долгая, мучительная и страшная смерть. Заболевшего проказой горожанина выселяют в «город мертвых» и забывают о нем. Забывают даже родные. Но как забыть о короле, которому нужно ежедневно заботиться о своем государстве? Председательствовать в советах? Собирать и направлять армии? Участвовать в похода? Побеждать, наконец?

Кому нужен король-прокаженный, с изуродованным лицом и руками, которого боятся коснуться даже слуги? Который днем и ночью прячется в своих покоях от подданных?

Будущий король Генрих Пятый больше всего на свете боялся заразиться от отца страшной болезнью, этим проклятием. И еще, наблюдая за баронами, симпатии которых к верховному властителю были так же непостоянны, как чувства ветреной женщины к многочисленным возлюбленным, он понял главное: чтобы снискать уважение и любовь своих подданных-аристократов, нужно три качества: во-первых, быть хитрым политиком, во-вторых, сильным и жестоким правителем, и в-третьих, удачливым полководцем.

Такого будут уважать, любить, и за таким королем неспокойные бароны, в сущности – алчные вояки, пойдут хоть на край света.

Главное – уметь побеждать.

В начале августа он высадился со своим войском в Нормандии, недалеко от устья Сены, где стояла суровая крепость Гарфлер. Внезапному нападению на континент предшествовало письмо французскому королевскому двору. Генрих Пятый Ланкастер просил руки Екатерины Валуа – дочери Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской. Генриху ответили, что принцесса слишком молода для брака – ей только что исполнилось четырнадцать лет. Но истинной причиной была не юность Екатерины! За невинным предложением руки и сердца, а на континенте знал об этом каждый, стояли старинные притязания Англии на корону Франции.

Генрих Пятый счел отказ за оскорбление и переплыл с войском Ла-Манш.

Мощный Гарфлер стал бы неприступным, имей он тысячу бойцов и вдоволь провианта. Но в крепости, несмотря на ее мощь, оказался маленький гарнизон. Сто человек! А припасов и совсем малость. Весть об английском вторжении успела разнестись быстро, гарнизон французы пополнить успели до четырехсот воинов, которыми командовал Рауль де Гокур, а вот отставший от отряда обоз с продовольствием Генрих успел перехватить. Гарфлер страдал от голода, английские войска – от внезапно разразившейся эпидемии дизентерии. Ланкастеру даже пришлось приказать истребить без жалости всех проституток, которые подходили к его лагерю ближе чем на три мили. Это отродье, столь желанное для солдат всех рангов и сословий, всегда жадно тянется к военным лагерям. Пусть так, но оно стремительно разносит любую заразу по всему войску. Им резали глотки, вешали и топили, как котят. Когда продовольствие у осажденных закончилось, французы предприняли две отчаянные вылазки, стремясь уничтожить артиллерию англичан, но их атаки были отбиты. Молодой граф Хандингтон в последний раз так азартно преследовал французов, отступавших к стенам крепости, что едва не ворвался за ними в Гарфлер и не попал с отрядом своих рыцарей в плен.

Бомбарды, кулеврины и требюше[11] продолжали методично обстреливать крепостные стены и городские постройки за ними.

Генрих назначил день штурма, но сутками раньше из крепости выехали посланцы с белым флагом. Они сделали английскому королю необычное предложение: если через три дня французы не придут осажденному городу на помощь, значит, такова судьба и Гарфлер сдастся на милость Генриха.

Перемирие в трое суток было по-рыцарски идеальным – обе стороны положились исключительно на судьбу.

По истечении означенного времени король Англии Генрих Пятый выехал со своей свитой и рыцарями в сторону ворот осажденного Гарфлера. Он уже был в четверти мили от крепости, когда опустился мост и ворота открылись. Въехав в Гарфлер в полном молчании, он увидел изможденных изнурительной осадой солдат и офицеров, и старейшин города с ключами в руках. Все старейшины были связаны одной веревкой – через петли на шеях. Таково было условие короля Англии.

– Встаньте на колени, – приказал он городским властям.

Старейшины безропотно повиновались. Генриху оставалось только улыбнуться. Когда его люди подыхали от дизентерии, он поклялся себе перевешать всех защитников крепости, из-за упрямства которых страдает его войско. Но поклялся самому себе. Никто, кроме Господа Бога и дьявола, его не слышал. Теперь он видел, что противник раздавлен. Унижать его дальше, тем более – уничтожать, значило бы оскорбить свое собственное достоинство. Прослыть извергом. Сохранить жизнь осажденным и сдавшимся в одном городе значит – с легкостью открыть ворота других городов, сохранить своих солдат.

– Сэр Хандингтон, возьмите ключи и передайте их своему королю, – сказал он. – Вам необязательно покидать боевого коня, – добавил Генрих, видя, что юный рыцарь намеревается спешиться.

Недавний герой с улыбкой победителя подъехал к главе города и, чуть наклонившись, взял из его руки ключи от крепости. Все это происходило в полном молчании.

– Повелеваю, – сказал Генрих. – За всех рыцарей, защищавших крепость, в ближайшие три дня будет назначен выкуп. Под честное слово я отпущу каждого и назначу время возвращения. Если к означенному сроку рыцарь не вернется, пусть знает, что честь его потеряна. И если он еще раз попадется ко мне в плен, то будет повешен на первом суку как простой разбойник. Что касается горожан, то они должны сейчас же, без промедления, признать себя подданными короля Англии. Готовыми всегда и во всем верно служить ему. В противном случае они могут убираться из города восвояси. – Король усмехнулся. – Но без штанов. Для их имущества и домов найдется новый хозяин!

Это было 23 сентября. А на следующий день Генрих Пятый послал в Париж гонцов с письмом к дофину Луи. Английский король был оскорблен тем, что его предложением руки и сердца Екатерине Валуа пренебрегли, и потому вызывал семнадцатилетнего юношу на рыцарский поединок. Не больного же Карла Шестого ему было вызывать! Увлеченный музыкой и не любивший воинские забавы, Луи Валуа на письмо мрачного соседа Ланкастера не ответил.

Еще через трое суток, оставив в Гарфлере гарнизон и провиант, Генрих Пятый двинулся на северо-восток, к Сомме. Тогда он еще точно не знал, где ему придется столкнуться с войском французов.

И вот теперь, под Азенкуром, на этом чертовом поле, в хляби, под дождем, Генрих не знал, жалеть ему или нет, что он осадил Гарфлер. И не выполнил своего первоначального плана, а именно: пройти маршем мимо Парижа, охваченного гражданской войной, и, занимая по дороге города, дойти до Бордо, английской территории, с принадлежавшими ему крепостями, и уже оттуда угрожать французам и расширять свои владения на континенте.

Жалел, потому что не знал, каков может быть исход битвы. И нужно ли было искать этого сражения. Французы вылезли из кожи, чтобы в короткие сроки собрать войско. Но у них это получилось.

Три тысячи из двенадцати он потерял. А три четверти из всех его людей, прибывших в Нормандию, были лучники. Болезни не разбирают, за кого им браться. Они одинаково косят как рыцарей, так и простых вилланов. От проклятой болезни умер один из его полководцев – Майкл де ла Поль, граф Суффолкский. Рыцарская конница короля поредела на четверть, и теперь, под Азенкуром, была раз в пять меньше, чем у французов. А с такой разницей столкнуться с последними, настоящей грозой, в чистом поле – значит обречь себя на верную смерть. Англичане могут сражаться как львы, они постараются забрать с собой как можно больше французов, но все равно это будет самоубийство.

Но Генрих из рода Ланкастеров даже не думал первым бросаться в бой. Он поступил бы так лишь в том случае, если бы сам Господь раздвинул полные дождя небеса над Азенкуром и приказал бы ему громовым голосом двинуться на противника. Оттого вилланы Генриха, самые меткие стрелки в Европе, с руками могучими, как ноги тягловых лошадей, и везли с собой в повозках не только двухметровые луки и связки длинных стрел, но и колья, выточенные из бревен. Сложив луки, мечи и топоры, они с быстротой, которой могли позавидовать самые расторопные строители любых фортификаций, вбивали тяжелыми молотами эти колья в землю перед своим, выбравшим боевую позицию войском. Вбивали, чередуя длинные бревна с короткими, и на последние укладывали длинные острые колья, заточенные так, как затачивает смертоносный кол палач, намереваясь насадить на него свою жертву. Концы этих кольев были направлены на противника – на уровне конской груди, а тупые концы вгонялись в землю и сверху прижимались бревнами. Такой палисад напоминал гигантского ежа, не иначе. И все это лучники делали с быстротой воистину неподражаемой! Тяжеловооруженный рыцарь на боевом коне не сможет перемахнуть через такую преграду, он встанет перед ней. А не успеет остановиться – верная смерть. Да и простой воин должен забыть хотя бы на несколько секунд о своем мече, чтобы перелезть через невысокую стену. А этого времени всегда достаточно, чтобы раскроить ему голову топором или хотя бы отсечь руку! С таким палисадом легко расправиться бомбарде, расправиться как с пушинкой, но для сражения в поле артиллерию не берут. Их свозят к осажденным крепостям. Палисад можно развалить тяжелым бревном, с которым, разбежавшись, бросятся на него с десяток здоровых молодцов. Но ни один не добежит до стены – на каждого найдется по доброй английской стреле. А то и по дюжине – на отчаянного брата.

Поэтому Генрих Ланкастер и построил свои войска так, точно собирался отбиваться от противника в осажденной крепости. Оставшиеся девять тысяч бойцов здесь, под Азенкуром, были поделены Генрихом и его полководцами на три части. Центральной командовал сам король, правой – герцог Йорк, левой – лорд Камой. Впереди каждой части войска, отгородившись соединенными друг с другом палисадами, стояли лучники. Простые вилланы, в случае близкого боя готовые отбросить свое грозное оружие и взяться за другое – мечи и топоры. С их рядами смешались копейщики и спешенные рыцари. Палисад, обращенный к французам не ровной полосой, а треугольниками, по всей изломанной линии разрывали маленькие проходы – для стремительной ответной атаки.

Генрих Пятый размышлял – пел ему свою грозную песню гений войны, шептал на ухо советы. Да, его войско устало от многодневного непрерывного перехода; да, потрепанное болезнью, оно уступало противнику числом. И тем не менее, простояв три часа напротив французов, под дождем, он приказал немедленно позвать к нему герцога Йорка и лорда Камоя, командующих правым и левым флангом его армии. Через пять минут, промчавшись вдоль рядов, два первых аристократа Англии, почти одновременно, на боевых конях и в полном вооружении, предстали перед своим королем.

– Отдайте распоряжение снимать частокол, – сказал Генрих.

Герцоги переглянулись. Что случилось? Неужели молодой король, всегда – образец выдержки, способен в этот решающий день наломать дров? Стоять три часа заклятым врагам друг против друга – лицом к лицу – тут не у каждого выдержат нервы!

– Атаковать французов? – не веря своим ушам, спросил Йорк. – Они только и ждут этого, государь!

Король хмуро улыбнулся, но не ответил.

– Ваше величество… – вступил в разговор Камой.

Но король не дал ему договорить.

– Мы пройдем вперед четверть мили, – сказал он.

– Четверть мили, но зачем? – спросил Йорк.

– Это опасно, – серьезно проговорил Камой.

– Еще как опасно! – с улыбкой воскликнул молодой король.

Вокруг них шумел дождь. Рыцари и солдаты, смотревшие на полководцев и короля, притихли. Только легкий гул. Все знали: скоро все решится. Бой будет сложным. На этом поле останутся многие. На чужой земле. Серая полоса французского войска, смазанная из-за дождя, для каждого была линией великой победы. Но скорее – смерти, если только король англичан совершит оплошность…

Глаза Генриха блестели. Казалось, рассудок покидает его. Если в такие минуты в кого вселится дьявол, пиши пропало. Гибель и позор ждет войско.

– Еще как опасно… – повторил молодой король.

– Они могут пойти на нас! – воскликнул герцог Йорк. – Они воспользуются моментом!

– Ваше величество, это может погубить нас, – спокойно согласился с ним лорд Камой. – Сняв палисад, мы окажемся незащищенными. Их конница сомнет нас. Это обернется катастрофой…

– Нет, – поправил себя король, – мы пройдем не четверть, а треть мили. Стоит сказать моему брату Томасу, чтобы он раньше времени не бросился в бой. Герцог Кларенс чересчур горяч. – Король улыбнулся обоим полководцам. – Не так ли, господа?

…Карл д, Альбре не мог поверить своим глазам – он задохнулся от душившего его восторга, когда увидел там, за дождем, что серая полоса англичан двинулась в их сторону. Она медленно приближалась, разрастаясь, становясь плотнее. Чуть раньше несколько разведчиков уже сообщили ему, что англичане снимают палисад и медленно, частями, движутся в их сторону. Теперь он видел это собственными глазами. Значит, не зря он осадил уже с десяток важных вельмож, которые рвались в бой. Не зря ждал этого движения. Англичане не выдержали первыми. Сдались. И обороняться будут они, французы, так, как он и задумал вначале. Теперь гонцы объезжали войско с приказом главнокомандующего: арбалетчикам выстроиться в боевой порядок, спешенным рыцарям и копейщикам приготовиться принять на себя удар, рыцарской коннице по флангам быть готовой окружить врага и ударить с двух сторон.

Но рыцари и так давно ждали этого. Страсти в их рядах разгорелись высшего порядка. Слава Франции уже трепетала на кончиках их копий, лезвиях мечей и в силе боевых молотов. Они готовы были смять англичан, изрубить на куски, уничтожить…

Продвижение войска вперед остановилось так же неожиданно, как и началось. Ряды французов, уже приготовившись к нападению, были в недоумении: что же, англичане струсили? Решили отказаться от битвы? Но чего они испугались? Отказывался понимать ситуацию и коннетабль Карл д, Альбре. В полумили от них, вдоль всего поля, выстроился ряд копейщиков и рыцарей с длинными щитами. Как непохоже это было на англичан. Такой строй легко могли опрокинуть его рыцари. Дай только команду. Но его войско приготовилось к обороне, менять все на ходу было слишком опасно. Атака могла нарушить все его планы.

– Что они делают? – возмущенно вопили в рядах французов. – Проклятые англичане, почему вы остановились?!

Молодой граф де Ришмон, оказавшийся рядом с коннетаблем, вновь поднял забрало.

– Да что это такое?! – возопил он. – Монсеньер? Как это понимать? Они не решаются напасть на нас?

– Хотелось бы в это верить, – тоже поднимая забрало, всматриваясь в ряды англичан, различая передвижения английской конницы, откликнулся коннетабль. – Кто испугался до начала битвы, тот уже проиграл. Но это непохоже на англичан…

– Прикажите атаковать! – выкрикнул де Ришмон. – Монсеньер!

Злость и ярость можно было прочитать на лицах французов. Они уже готовы были к бою – остановить и смять ряды нападающих.

Коннетабль не сразу понял, что приготовили им англичане. Там, за первыми рядами воинов, вновь вырастал палисад – вырастал со стремительной скоростью. Когда копейщики и рыцари рассеялись, через дождь можно было легко разглядеть вновь возведенную из кольев стену.

– Проклятье, – тихо проговорил он. – Они обманули нас…

Де Ришмон метнул на него требовательный, если не гневный взгляд.

– Да они смеются над нами, монсеньер!

Новая делегация в количестве семи всадников галопом скакала к главнокомандующему. Даже несмотря на намокший штандарт, коннетабль издалека разглядел герб – двуглавого орла кроваво-алого цвета. На этот раз к нему пожаловал крестоносец граф де Бофор, маршал де Буссико, любимец короля Карла Шестого.

– Монсеньер, куда это годится? – осаждая коня, выкрикнул он. – У моих людей уже нет терпения. Рыцари хотят славы Франции, и немедленно!

– Я тоже хочу славы Франции, граф!

– Не сомневаюсь! Но покажите это нам на деле. Англичане на расстоянии вытянутой с мечом руки. Это же и слепому ясно – они не решаются напасть на нас. Это наш час, монсеньер!

Целый конный отряд продвигался в сторону его ставки. Старый герб Франции, герб прямой линии Капетингов, красовался на первой и четвертой частях знамени – белое поле, усыпанное золотыми лилиями. Впереди, опережая эскорт, к коннетаблю ехали рысью два высокородных герцога – Антуан Брабантский и Филипп Неверский.

– Наши люди желают битвы, – сказал Антуан, держа в правой руке шлем. Его голову укрывала только кольчуга. – Англичане пали духом, увидев наших рыцарей. Они струсили. Нельзя упустить момент!

Филипп Неверский, тоже сняв шлем, молчал. Было видно, что он во всем поддерживает брата. Сегодня, на поле под Азенкуром, каждый их этих родовитых дворян только терпел своего главнокомандующего. Это можно было прочитать по глазам знатных вельмож, требующих немедленного боя. Оба герцога предпочли старшему брату Жану Бургундскому – корону Франции и лагерь арманьяков, и требовали уважения в своему выбору.

– Для чего мы преследовали англичан? – продолжал герцог Брабантский. – Зачем оказались на этом поле? Чтобы настояться под дождем, а потом отойти назад? Я не понимаю вас, монсеньер.

– Отдайте приказ нападать, монсеньер, – неожиданно потребовал от него герцог Неверский. – Сейчас самое время. Так хотят все французские рыцари. Нас больше, и мы готовились к битве, а не месить грязь на радость англичанам!

Карл д, Альбре оглянулся на фланги. Рыцарское воинство кипело. Необузданного офицера можно наказать, даже казнить, но кто способен наказать Карла Орлеанского или герцога Брабантского, потомков Людовика Святого, окруженных сотнями вассалов – рыцарей своего дома? Тем более наказать за то, что они хотят прославить французское оружие? В эту минуту Карл д, Альбре понял, что он проиграл. Победили они – многочисленные вельможи, которым было наплевать на голос разума. Непомерное честолюбие, гордыня и жажда битвы – вот были сейчас их путеводные звезды.

Граф Солсбери, Томас де Монтегю, объезжал ряды лучников, только что выстроивших новый палисад в полумили от французского войска. Они работали не покладая рук – в любой момент враг мог сорваться и броситься в атаку. Им помогали свободные копейщики, спешенные рыцари – все, кто был рядом. Им удалось обмануть французов и, вновь отгородившись частоколом, встать стеной. Одному из командиров королевского войска, графу Солсбери, недавно исполнилось двадцать девять лет, но он уже был кавалером Ордена Подвязки[12]. Ему составлял компанию боевой товарищ – Томас Ланкастер, герцог Кларенс, родной брат короля, отчаянный бретер. Герцог Кларенс был всего на год младше короля. Их разделял один год возраста и непреодолимая пропасть – по темпераменту и амбициям. Их отец, Генрих Четвертый, думал, что буйный характер Кларенса не даст спокойно управлять страной умеренному во всем Генриху. Что младший брат, обладатель поистине бешеного нрава, которому мог позавидовать и лесной вепрь, станет вечной опасностью для старшего – дремлющим до времени, пускающим клубы дыма вулканом, полным в сердце кипящей лавы. И ошибся. Герцога Кларенса не интересовал трон его сдержанного и рассудительного брата. Его вообще не интересовал какой-либо трон. Коварству политики и неограниченной власти он предпочитал пышные турниры и кровопролитные бои. И на этом поприще равных ему найти было трудно. Правда, на поле боя герцог Кларенс знал только одного полководца – самого себя.

Двух благородных вельмож сопровождали рыцари их свиты. Как и французы, английские аристократы в эти часы были возбуждены, предвкушая битву. Неожиданный приказ о продвижении в сторону противника только накалил страсти.

– Ненавижу дождь, – держа золоченую уздечку, бросил в открытое забрало Кларенс. – Он преследует нас и во Франции. Злой рок, не иначе…

– Вы к нему не справедливы, – управляя закованным в доспех конем, откликнулся граф Солсбери. – Для одних дождь – злой рок, а для других – благодать.

– Для кого же он благодать, граф, для нас или французов? – усмехнулся герцог Кларенс. – Покажите мне хоть одного солдата, который бы не сыпал сейчас проклятиями, стоя в этой грязи.

– Для кого благодать, это пока неясно, – уклончиво ответил граф. – Но скоро мы поймем это. Дождь станет лучшим другом для тех, кто будет стоять в обороне, и окажется худшим врагом для нападающего.

– Вы думаете, этот марш вперед пойдет нам на пользу?

Граф Солсбери усмехнулся:

– Ваш брат, наш король, надеется на это. Будем надеяться и мы, герцог.

Они направляли коней вдоль заново рождающегося палисада. От лучников, ставивших частокол, шел пар. Стрелки тяжело дышали. Это не шутка – под носом у врага возводить крепостную стену! Сделав главную работу, лучники вновь утыкали стрелами землю вокруг себя.

– Знаете, граф, – тоже поглядывая в сторону французов, сказал через открытое забрало герцог Кларенс, – жаль, что подобные войны не решаются поединком. Я бы не заставил долго ждать французов, прими они решение выставить дюжину своих рыцарей против дюжины наших. Исход битвы – исход всей войны. Если бы дофин ответил на вызов, нам бы не пришлось мокнуть на этом чертовом поле!

– Послушайте их разговор, друг мой, – дав принцу договорить, останавливая коня, перевел разговор Солсбери.

Трое лучников упрямо всматривались вперед, где, на расстоянии сотни шагов, гарцевали перед палисадом три конных француза. Лучники энергично переглядывались друг с другом.

– Если бы этот черт проплясал на своем жеребце ровно столько, пока ты станешь спускать свои штаны, чтобы помочиться, Джон, – горячо выкрикивал своему товарищу здоровяк, чья рыжая борода то и дело выглядывала из-за надвинутого на лицо капюшона, – я успел бы поднять стрелу и опустить ее ровнехонько на него. – Она бы ему до потрохов достала!

– Это ты врешь, Джек, – возразил рябой блондин, чей капюшон лежал на плечах, – до потрохов не достала бы. А, Вилли-Нос?

Тот из лучников, которого назвали Вилли-Носом, совсем невысокий и щуплый, отмахнулся. Лучники не видели двух вельмож, остановивших коней за их спиной, потому языки их работали на славу.

– А если у него добрые наплечники, – продолжал рябой блондин, которого звали Джоном, – то отскочила бы твоя стрела, только царапнула. Рыцаря, у которого есть монета на добрый панцирь, стрелой не возьмешь. Простого латника – другое дело. Арбалетчика или копейщика. Ну, может, коня рыцарского, если шея окажется открыта…

– А ты что скажешь, Вилли-Нос? – на этот раз обратился к товарищу рыжебородый Джек.

– Вот пристали, – наконец откликнулся третий. – Что толку тратить стрелы на тяжелых рыцарей, когда они за триста футов от тебя. То же самое, что поливать стрелами крышу амбара. Была бы стрела потяжелее раз этак в пять, тогда другое дело. Ты, Джек, не обижайся, но Джон прав. Конечно, если стрела найдет лазейку, вот тогда да. Но так ведь стрела – не змея. Это еще надо, чтоб повезло. Пробить кольчугу латника, такого же, как и мы, его железные бляхи, это, я согласен, навесом самый раз. А рыцаря, этого кабана, надо бить в упор. Своей силой. От руки, от плеча. Когда до него шагов тридцать будет. Когда он на тебя летит, как штормовой вал. А еще лучше – коня его. А самого рыцаря добить и на земле можно. Так падать, как они падают – всей тушей оземь, да на всем скаку, тут и без стрелы можно Богу душу отдать! А пока он станет в этой грязи барахтаться, изловчись, ударь его топором, вот и делу конец.

– Этот малый – стратег, – взглянув на Кларенса, усмехнулся граф Солсбери. – Что вы думаете, герцог?

– А еще лучше – оглуши обухом и тащи за палисад, – продолжал распалившийся Вилли-Нос. – А потом к повозкам. С такой добычей домой вернешься, и внукам будет на что жить, и правнукам.

– Он мужлан, граф, – бросил Кларенс. – Жаль, прошли старые времена! Когда-то даже оруженосец из родовитой семьи не имел права взять в руки меч, чтобы сражаться с рыцарем, а держал в руках палку. Если же брал меч, только для того, чтобы на поле битвы отдать его хозяину. А теперь каждый мужик решает, как лучше подкараулить благородного рыцаря, чтобы перерезать ему глотку, как свинье.

– Может быть, и так, герцог. Но такая тактика оправдывает себя на поле боя.

Герцог Кларенс скривил рот и ничего не ответил.

– Эй, лучник! – окликнул невысокого человечка граф Солсбери.

Вилли-Нос обернулся, за ним обернулись и двое спорщиков. У Вилли было рыжее детское лицо, все осыпанное конопушками. И совсем уже рыжим был большой приплюснутый нос. Солдат вначале оторопел от властного оклика и грозного облика военачальника, но тут же смущенно улыбнулся:

– Вы меня, милорд?

– Тебя-тебя. Как твое имя? – спросил граф Солсбери.

– Вилли-Нос, милорд, – поклонившись, ответил рыжий лицом лучник.

– А поточнее, Вилли-Нос?

– Вильям из Уэльса, милорд.

– Это другое дело, – усмехнулся граф. – Останешься жив, найди меня после битвы. Я тебя отличу. За ум и смекалку, – добавил граф.

Рыжее лицо лучника расплылось в улыбке. К тому времени принц Кларенс уже пустил коня вперед.

– Спасибо, милорд.

– Удачной тебе охоты, Вильям из Уэльса.

– Проклятые французы! – в ту же минуту услышал граф рык герцога Кларенса. Принц обернулся на своего товарища – графа Солсбери. – Сейчас я им покажу, Томас, как дразнить англичан! Кенсингтон, Вудсток, за мной!

Герцог Кларенс уже направлял разом загоревшегося от его вопля коня в лазейку между палисадами; за ним, не медля, последовали два его рыцаря. Через дождь они уже скакали с мечами наперевес в сторону трех французов. Те увидели атакующего противника и построились в ряд, принимая бой.

Граф Солсбери, а вместе с ним и первые ряды войска, затаив дыхание, следили за новой выходкой принца крови. Граф знал, что король недолюбливает брата именно за такие вот сцены. Поддавшись яростному порыву, герцог Кларенс мог совершить любой поступок. О своей жизни в эти минуты он думал меньше всего.

– Мой – средний! – закричал он товарищам. – За кровь Ланкастеров! Да здравствует святой Георгий!

– Да здравствует святой Георгий! – вторила принцу его свита.

Рыцарь герцога Кларенса по имени Вудсток первым налетел на француза, но конь того встал на дыбы, и удар английского меча пришелся по прочной броне, защищавшей грудь животного, скользнул и распорол попону. В ту же секунду палица француза обрушилась на голову Вудстока, смяв шлем в области виска, сбив забрало, бросив нападающего, уже мертвого, с открытым окровавленным лицом – в грязь под ноги обоим коням.

Удар Кенсингтона выбранный им противник отбил небольшим щитом, резко развернул коня, но ответный удар французского меча только зацепил бронированный круп коня англичанина. Последний пролетел вперед; под дождем, в грязи, рыцари развернулись и вновь бросились друг на друга…

В эту минуту герцог Кларенс уже теснил третьего француза. Ловко отражая удары меча, герцог наносил собственные – тяжелым боевым топором на длинной рукояти; каждый такой удар был не только тяжелым, но оставлял вмятины или рассекал сталь щита. Упустить такой удар значило бы подвергнуть себя смертельной опасности. Конь герцога приплясывал под ним и беспрекословно слушался хозяина, понимая каждое его движение. У французского рыцаря был только один шанс – ранить животное под ловким и неуязвимым рыцарем. В эту минуту первый французский рыцарь, оставив сраженного противника, уже скакал на выручку соотечественнику – он стремительно нападал на герцога Кларенса, прикрываясь щитом от возможного удара топора и занеся руку с палицей. Еще несколько мгновений, и герцог Кларенс должен был оказаться между врагами. Удар первого противника он отбил щитом, своим же щитом прикрылся и француз, но герцог Кларенс обманул его – он забыл о первом враге; щит герцога прикрыл его от удара второго француза – мощного удара палицей, а боевой топор, взлетев над головой, со всей силы обрушился на открытую спину француза, так быстро разделавшегося с Вудстоком; рассекши панцирь, лезвие вошло на треть, перебив хребет французского рыцаря. Безжизненное, закованное в сталь тело неловко повалилось с припустившего вперед коня…

– Это тот человек, о котором я думаю, господа? – сидя в седле, под балдахином, закрывавшим его от дождя, спросил окруженный свитой Генрих Пятый. Полный гнева, он оглядел своих придворных. – Кто-нибудь мне ответит, это он?

– Да, ваше величество, – ответил один из рыцарей свиты. – Это ваш брат, герцог Кларенс…

– Что же он вытворяет? – бледнея от злости, пробормотал король. Он только сейчас подумал, что придворные мало в чем могут ему помочь. Единственный человек, способный укротить вепря-Ланкастера, это он сам. Король Англии. – Однажды мне придется одеть на него кандалы и заточить в Тауэр!

Тем временем сражение продолжалось. Лошадь под Кенсингтоном была ранена, она присела на задние ноги и вместе с рыцарем повалилась на бок. Рыцарь оказался придавленным, и француз не упустил момента. Развернув своего коня, он пролетел мимо Кенсингтона и, нагнувшись, со всей силы нанес по противнику удар мечом. Падая, англичанин не выпустил своего оружия из рук, и потому, лежа в грязи, придавленный закованным в броню животным, отбил удар. Но второго удара, с другой стороны, отбить не смог. Развернувшись, француз перебил ему правую руку, в которой тот держал меч. Изувеченный рыцарь больше был ему не противник. Француз обернулся на сражавшегося с герцогом Кларенсом товарища в тот момент, когда топор англичанина рассек лошади противника голову. Французский рыцарь упал навзничь, назад, в грязь, раскинув руки, обнажив грудь, покрытую панцирем. Но укрыться щитом он не успел. Топор нависшего над ним герцога Кларенса, брошенный со всей силы, пробил кирасу, кольчугу и войлочную куртку под ней и вошел в грудь рыцаря. Француз так и остался лежать, разбросав в сторону руки. А герцог Кларенс, отстегнув от седла железную палку с зубчатым молотом на длинной цепи, теперь был один на один с последним врагом. Оба рыцаря, сорвавшись с места, съехались что было силы. Француз рубанул мечом по щиту герцога Кларенса, но удар зубчатым молотом на длинной цепи оказался куда коварнее. Молот перелетел через щит и пришелся по затылку рыцаря – по его шлему. Удар оглушил француза. Второй удар молотом, еще более стремительный, пришелся по плечу рыцаря – той руки, в которой он держал щит, раздробив ему кость. Третий – угодил в самое забрало. Щит полетел на землю. Железный шар с шипами ломал кости через доспехи, которые он разминал, как дубленую кожу. Два последних удара молотом пришлись по шлему французского рыцаря, в лоб и темя, проломив тому череп.

– А он молодчина! – сжав руку в железной перчатке, воскликнул английский король. – Черт возьми, молодчина!

Герцог Йорк и лорд Камой переглянулись. Для них это был петушиный бой, не больше того. Кубок вина перед настоящим поединком.

– Он славный воин! – с восхищением восклицали в свите короля одни.

– На поле боя герцогу Кларенсу нет равных! – вторили им другие.

Что и говорить, Генрих Пятый был горд за брата-удальца. Такого брата надо еще поискать – головореза, настоящего мясника! Который, как древний кельт, умывается кровью противника, как родниковой водой, и пьет ее вместо вина…

– И все-таки плачет по нему Тауэр, – усмехнулся король. – Горючими слезами плачет!

Тем временем, перехватив меч из руки смертельно раненного французского рыцаря, привалившегося на холку своей лошади, а затем и соскользнувшего на землю, герцог Кларенс пришпорил своего коня и понесся в сторону французов.

– Что он делает? – роптала свита. – Безумец!

– Он спятил! – воскликнул Генрих, наблюдая, как Кларенс приближается к рядам противника. – Теперь он хочет сразиться со всем французским войском?! Хотя, – он обернулся на Йорка и Камоя, – мой брат, сам того не желая, может сослужить мне немалую службу!

Граф Солсбери, остановивший коня за спинами лучников и уже готовый дать приказ своим рыцарям вытаскивать из заварухи пылкого товарища, не мог понять, что еще задумал этот безумец. Неужели он все-таки лишился рассудка, лишился на поле боя, как ему пророчили многие, от пролитой им же крови, от постоянной и неистовой игры со смертью, и решил закончить свою жизнь, налетев на целое войско? Он точно представил себя древним богом войны, которому под силу сразиться с тысячами противников!

Первый ряд лучников и простых ратников прилип к палисаду, остальные тянули шеи. Затаив дыхание, все английское войско следило за своим рыцарем, что несся сейчас к стану французов, под стрелы его арбалетов, на его копья и мечи.

– Не видать нам его больше! – воскликнул рыжебородый лучник по имени Джек, что совсем недавно хотел достать стрелой до самых потрохов уже убитого француза.

– Точно, не видать, – откликнулся споривший с ним рябой блондин Джон.

– Это мы еще посмотрим, – обронил коротышка Вилли-Нос.

Держа в руках французский меч, герцог Кларенс, пришпоривая коня, стремительно приближался к войску противника. Сотни полторы его врагов, тоже неотрывно глядевшие на отчаянного бойца, готовы были в любую секунду сорваться с места и отомстить за убитых товарищей. Но храбрость англичанина, а главное – его порыв и маневр, который никто не мог понять, останавливали их. Даже арбалетчики, стоявшие в первом ряду, не смели выпустить в него ни одной стрелы.

Герцог Кларенс приближался к грозному ряду французских щитов и копий, к двум громадам рыцарской конницы по флангам. Он летел к врагу через дождь. Фонтаны грязи вырывались сзади из-под копыт его коня.

Кларенс уже видел лица французов – простых воинов и всадников, за открытыми забралами.

Сто шагов, пятьдесят, тридцать…

На всем скаку он швырнул меч убитого им рыцаря вперед – в стан врага, и бешено закричал:

– Это ваша смерть, французы!

Никто не успел опомниться, а рыцарь, только что казавшийся всем безумцем, уже повернул коня и скакал обратно – к своим. Несколько стрел, выпущенные опомнившимися арбалетчиками, не достали его.

…Услышав неистовый крик англичанина, Карл д, Альбре собрался, точно ему дали пощечину. Сегодняшний день измотал его так, как ни один другой день в его жизни. Он сам готов был поймать этого наглеца, кем бы он ни был, и разрубить его на куски! Что-то серебристое летело через дождь – к его ставке. С нарастающим свистом меч высоко перелетел через первые ряды сгрудившихся воинов, поднявших головы и зачарованно смотревших на него, и, точно молния, брошенная с небес разгневанным языческим богом, с лязгом вонзился в гущу свиты коннетабля.

Карл д, Альбре вздрогнул. Он даже не сразу сообразил, что произошло. Меч сам отыскал свою жертву – с тяжелым хрустом он криво ударил в бок одному из его оруженосцев, выбив из седла, сразив юношу наповал, опрокинув в грязь.

Окружение коннетабля замерло. Никто не двигался с места. Все смотрели на кровавую рану, из которой торчал злополучный меч, на широко распахнутые глаза убитого юноши, на дождь, метко целивший в его открытый на последнем выдохе рот.

Взгляды Карла д, Альбре и герцога Брабантского пересеклись. На коннетабля смотрел и герцог Неверский, точно хотел понять, что же замыслил их главнокомандующий? Не радеет ли он втайне за англичан? Не задумал ли он беды французам? Коннетабль взглянул на Артюра де Ришмона. Молодой рыцарь с ненавистью и презрением смотрел на него. Даже свита коннетабля, и та, как ему теперь казалось, готова была отречься от него. Единственную поддержку он увидел в глазах опытного воина кавалера Луи де Буа-Бурдона.

Но они, два полководца, были в меньшинстве…

И тогда командующий Карл д, Альбре понял, что это сражение – между ним, слугой короля, и первыми баронами королевства Франции – он проиграл.

Коннетабль вытащил меч из ножен и скомандовал:

– Приказываю: займите свои места в войсках и готовьтесь к бою. Мы наступаем…

– Свершилось! – прошептал Генрих. – Свершилось… Мы выманили французского волка из его логова! – Он победоносно взглянул на обоих командующих. – Я вам признателен, что вы хотели предостеречь меня от ошибки. Я не сомневался, герцог Йорк, и вы, лорд Камой, что могу на вас положиться! Англия еще не раз вспомнит добрым словом вашу выдержку!

Только тут оба герцога поняли стратегию своего короля, этого молодого хитреца, не по годам мудрого и прозорливого полководца. Французы не выдержали поединка ожидания. Они сдались первыми. Не англичане – они.

– Увидите на поле брани моего брата, кланяйтесь ему от меня! – весело бросил Генрих. – А теперь, господа, – ваши полки ждут вас. Идите. – Ноздри короля раздувались. – Ступайте же!

Пришпорив коней, герцог Йорк и лорд Камой поскакали в разные стороны. А серая громада французского воинства уже приближалась к ним. Уже ясно можно было различить пехотинцев – спешенных рыцарей с длинными щитами. И едва-едва сдерживающую себя, вот-вот готовую сорваться на стремительный галоп, тяжелую конницу – две стальные тучи по флангам. Французское войско катилось вперед, как штормовая полоса непогоды.

Коннетабль Карл д, Альбре сам вел первую линию спешенного войска. Тесные ряды арбалетчиков, копейщиков, спешенных рыцарей хлюпали по грязи, увязали в ней и продолжали идти. Кто-то падал, выбирался из жижи. Иногда из-за трудности передвижения ряды сбивались, но тут же, под окриками командиров, выравнивались вновь.

И вдруг коннетабль заметил, как оба фланга, состоящие из рыцарской конницы, оплота его войска, стали выбиваться вперед. Боевые кони, терзаемые золотыми рыцарскими шпорами, из шага переходили на рысь, из рыси – в галоп. И вот уже две стальные тучи по флангам, под намокшими рыцарскими стягами, не выдержали и оторвались от первой линии войска.

– Что они делают? – в ярости проговорил он. – Что они делают?!

Управляя конем, в окружении свиты, обнажившей длинные мечи, Карл д, Альбре не видел приближающегося палисада и тучи стрел, выпущенной из-за частокола. Он смотрел на рыцарей, которыми предводительствовали первые бароны Франции. Держа длинные копья наперевес, рыцари неумолимо приближались к палисаду с обоих флангов. До их столкновения с англичанами остались считанные секунды…

– Поднять щиты!! – громко, у самого его уха, взорвался голос одного из командиров.

– Поднять щиты!! – неслось по рядам его воинов.

Он знал это пение с детства – надрывное пение стрелы. И хорошо знал, когда этих стрел тысячи и они летят на тебя с неба, тихонько подвывая, насвистывая. Карл д, Альбре увидел черное облако над головой и в эту минуту над ним – крышей – вырос щит одного из оруженосцев. Арбалетчики прятались под вытянутые щиты спешенных рыцарей и наемников. Туча стрел впилась в его месившее грязь, продвигающееся к противнику войско. Он увидел, как покачнулся в седле оруженосец, только что прикрывший его щитом: в плечо юноши, пробив легкий доспех, глубоко вошла длинная, оперенная стрела. Оруженосец хрипло вобрал ртом воздух, покачнулся и повалился с коня в грязь. Карл д, Альбре только мельком увидел его широко открытые, моргающие что есть силы глаза. Оруженосца обходили, старались не смотреть на него. Все равно помочь ему было нечем. Многие, с пронзенными ногами, плечами, остались корчиться в этой грязи, а вторая туча стрел уже взвилась в небо и нависала над войском французов…

Герцог Карл Орлеанский, идущий на англичан в левом фланге, одним из первых пустил своего коня в галоп. Все поле наполнилось звонким веселым чавканьем – это разбивали грязь копыта тысяч коней. Слаженной устрашающей музыкой громыхали доспехи. Давно бы так! – думал он. Тяжелая конница обойдет частокол и ворвется в лагерь англичан с обеих сторон! А спешенные рыцари и копейщики бросятся на этот частокол, прорвут его и помогут им разбить врага. Еще немного, и рыцари поднимут врагов на копья, как это было в славные времена их дедов, отбросят, а потом возьмутся за мечи, молоты и топоры, которые так соскучились по английским черепам!

Ощетинившийся кольями палисад приближался изломанной линией, точно его сложили из тупых треугольников, глядевших носами вперед; уже чернели в дальних углах и по всей линии палисада прорехи – коридоры для пехоты, на случай ответной атаки. За палисадом толпился настороженный враг. Не каждому дано увидеть и устоять, когда на тебя движется лавина стальной конницы. Да что там! Этой коннице даже мечей не нужно вынимать из ножен, она может просто растоптать, вбить в осеннюю грязь, утопить в ней.

Карл Орлеанский оглянулся по сторонам. Слева был лес, справа простиралось поле. На той его стороне к англичанам тоже приближались конные французские рыцари. Молодого герцога неприятно удивило, что Карл д, Альбре и его спешенное войско здорово отстало. Оно месило грязь где-то далеко в поле, а над ними то и дело зависали черные подвижные облака и тут же срывались вниз. Это был град стрел, которыми осыпали английские лучники французов. Стрелы не только мешали продвижению пешего войска, но и выбивали солдат. И тогда молодой герцог понял, что это не коннетабль отстал от конницы, а они, без всякой поддержки пехоты, забыв обо всем, поддавшись порыву, жажде битвы, легкомысленно вырвались вперед.

Но рыцарская конница уже растягивалась с обеих сторон поля двумя плотными и широкими косами, стремительно двигалась недалеко от частокола, и он, Карл Орлеанский, был захвачен этим движением, этим стремительным, летевшим вперед потоком.

Но если такие тучи стрел поднимаются вверх над английским лагерем, несутся ввысь и падают на пеших французских воинов, почему их не преследует то же самое?

А частокол казался уже на расстоянии вытянутой руки…

Вот тогда Карл Орлеанский и увидел, как над палисадом стали подниматься рыжие, бородатые физиономии англичан, с отброшенными за спину капюшонами; вооруженные непривычно длинными, круглыми луками, они целились в противника…

…Карл д, Альбре оглянулся на фланги. С двумя стальными тучами что-то происходило. Не успев удариться о частокол, тучи худели на глазах, разрывались, стелились по земле. Конница гибла. Лучники! Но сколько их? Тысяча? Две? Больше?

– Прибавить шаг! – зарычал он так, чтобы его услышало как можно больше солдат. – Хотите лечь в этом полое, так и не добравшись до англичан?! Прибавить шаг!!

Коннетабль понимал, что грязь и тяжелое оружие затрудняют движение его солдат. Некстати был и дождь. И ему, главнокомандующему, и его многочисленной свите куда легче было передвигаться на боевых конях, чем основному войску – на своих двоих, но решение атаковать было принято. И назад пути не было. Поэтому стоило поторопиться… Он то и дело забывал о медленно редевшем пешем войске. Несмотря на тучи стрел, взмывавших в небо от лагеря англичан и падавших на его солдат, взгляд Карла д, Альбре притягивали фланги. А именно – рыцарская конница, во все века прославлявшая Францию в боях – на Западе и на Востоке, основа королевского войска. Без которой любому французскому командиру трудно было себе представить победоносное сражение.

Что-то страшное сейчас творилось там…

…Не меньше пяти стрел пробили щит Карла Орлеанского и остановились только благодаря хорошему доспеху – мощной кирасе и наплечникам. Две стрелы прошили насквозь кольчугу и стальные наручи, только чудом не покалечив ему руку. Точно и не с ним происходило все это!

Лучники били не столько по рыцарям, сколько по лошадям. Казалось, этих крестьян за палисадом целая тьма. Без числа. Море луков раскачивалось за частоколом, каждые несколько секунд посылая тысячи стрел, от которых невозможно было увернуться, скрыться куда-то. Бронированные тела летевших мимо палисада коней были усыпаны стрелами, подбитые животные пролетали еще несколько футов и всей, закованной в броню тушей обрушивались в грязь. Или, с диким ржанием, вставали на дыбы, сбрасывая всадников, а потом, разом, опрокидывались навзничь, в ту же жижу и друг на друга. Но чаще – несчастные животные падали на передние ноги. Рыцари перелетали через своих коней. Скакавшие сзади со всей силы налетали на своих товарищей и тоже, вместе с лошадьми, раненные ли, нет, бухались в грязь, ломая руки, ноги и шеи, образуя стальную кашу, выбраться из которой было практически невозможно. А стрелы добивали тех, кто, легко отделавшись, пытался скорее подняться и с мечом в руках броситься на неприятеля.

Только малая часть рыцарей, которую защитили своими телами их же товарищи, ворвалась в лагерь врага, но тут же была встречена конницей англичан. Держа копье наперевес, впереди французов врубился в ряды английских рыцарей сам Луи де Буа-Бурдон. Встречавшие французов англичане не были вооружены копьями – они сжимали мечи, молоты и секиры. Это и подвело их. Тяжелые французские копья, державшиеся на фокрах, стальных подпорках для копий, привинченных к кирасам, легко выбивали из седла любого противника. Нужно было только не промахнуться – найти роковую для врага точку в его панцире. Копье де Буа-Бурдона первым выбило из седла англичанина, разворотив тому шлем, ничего не оставив от лица. Бросив копье, де Буа-Бурдон уже держал в руках другое оружие. Три стальных шара с шипами, на длинных цепях, взмыли над головами англичан, первый ряд которых был скомкан напором французов. Обладавший огромной силой, Луи де Буа-Бурдон сокрушал противника – стальные шары ломали руки, державшие мечи, легко сбивали забрала, оставляли на шлемах вмятины и дыры, крушили черепа, оглушали лошадей, опрокидывали на землю врагов.

Карл Орлеанский, хоть и летел мимо частокола в первых к нему рядах, уцелел. Остался в живых и его боевой конь, но только благодаря хорошему доспеху и случаю. Правда, конь его был ранен в ляжку двумя стрелами, но мощная броня далеко не пустила английскую сталь, и конь двигался хорошо, быстро. Его копье ударило в щит английскому рыцарю, но рука англичанина не сдержала удара: щит отвело в сторону, острие копья вонзилось в край забрала и открыло его, как острый нож открывает плотно сжатую раковину. Ударом сорвало шлем, оглушенный рыцарь вывалился из седла. Выхватив длинный меч, Карл Орлеанский отразил щитом удар другого атаковавшего его рыцаря и погрузил меч в шею его лошади, там, где заканчивался ее стальной шлем-намордник. Вместе с лошадью английский рыцарь упад под ноги своим же, наступавшим на французов, товарищам…

…Добрая четверть солдат первой линии французского пешего войска, которым командовал коннетабль Карл д, Альбре, полегло или было ранено еще на подступах к палисаду. Оставшиеся три четверти порядком устали, топча в плотном ряду грязь, в полном вооружении продвигаясь к противнику под дождем, поливавшем поле.