Обрести любимого Смолл Бертрис

Дворец населяли сотни людей – от придворных до самых последних слуг. Там было много мощеных дворов, имевших каждый свое название. Валентину удивил Причинг-Корт, в середине которого стояла кафедра для проповедей в летнее время. Во дворце были длинные коридоры и галереи, множество жилых комнат для придворных и слуг; все они располагались вокруг отдельных дворов, самых разнообразных форм и размеров; они посетили несколько башен, включая ту, в которой отец Елизаветы, Генрих VIII, женился на ее матери, Анне Болейн.

Когда кардинал Вулзи передал свою собственность Генриху, король приказал, чтобы Прайви-Галери в Этере, загородном доме кардинала, была разобрана и перенесена в Уайтхолл. Это была цепь соединяющихся друг с другом галерей с окнами, которые с одной стороны выходили в сад, а с другой – на Темзу. Галереи обшили ценными сортами дерева, украсили резьбой с изображениями людей, животных и растений. Потолки украшала резьба по камню и позолота, стены были увешаны удивительной красоты гобеленами. Валентина подумала, что эта часть Уайтхолла самая красивая.

Наконец Маргарет Дадли привела их в Прайви-Чембер, где подвела Валентину к портрету, висевшему на почетном месте около входа в зал. Придворный художник Генриха Тюдора Ганс Гольбейн[20] нарисовал Генриха VIII, стоящего рядом со своим отцом Генрихом VII, своей матерью, Елизаветой Йоркской, и королевой Джейн Сеймур[21], матерью единственного законного сына Генриха VIII. Хотя королева Джейн Сеймур уже умерла к тому времени, когда Гольбейн рисовал эту картину, он хорошо ее знал и вписал ее в это великолепное полотно по памяти.

Фрейлины и Валентина прошли в большую Стоун-Галери, на нижнем этаже Уайтхолла. Когда-то королева использовала эти апартаменты для приема знатных иностранных гостей. Теперь, однако, Стоун-Галери поделили на три жилых покоя, и во внутреннем дворе стоял временный дом для проведения торжественных обедов.

Холщовый шатер, длиной в сто ярдов, поддерживаемый тридцатью позолоченными столбами, каждый высотой сорок футов, внешне казался настоящим каменным зданием. Стены снаружи разрисовали под каменную кладку. Внутри художники нарисовали солнце, звезды и белые облака. Он был построен двадцать лет назад, но «временный» зал стоял по-прежнему и использовался, когда королева принимала гостей в Уайтхолле.

– Сегодня вечером она будет проводить прием здесь, – сказала Маргарет Дадли.

– Здесь не холодно? – засомневалась Валентина.

– Не холодней, чем в любой другой части дворца. Кроме того, там есть жаровни с углями, да и люди будут согревать зал. И от танцев кровь движется быстрее, – сказала Маргарет.

Когда они вернулись в комнату фрейлин, их известили, что королева будет ужинать только со своими дамами и юными фрейлинами. Она наденет белое, шитое серебром платье, и ее фрейлины тоже должны быть в белом с серебром. Леди Бэрроуз вольна надеть то, что ей нравится. Небольшая личная комната Валентины примыкала к комнате фрейлин, и там, к своему облегчению, она обнаружила Нен.

– Это место не лучше садка для кролика, – ворчала Нен. – Я не могу разобраться в здешних порядках, а слуги здесь ужасно надменные, миледи. Я никого не могла заставить принести горячей воды для мытья.

– Ты должна была дать им монетку за эту работу, Нен. Мамина старушка Мег говорила мне об этом. Но не плати им, пока воду не принесут, потому что они скорее всего возьмут твою монетку, а дело не сделают.

– Что за место! Что за место! – жаловалась Нен. – Как бы я хотела, чтобы вы вышли замуж за лорда Бурка. Тогда мы жили бы в приличном доме.

– Что за разговор, Нен? Кто сказал тебе, что я снова собираюсь замуж и тем более за Патрика Бурка? Я никогда ничего подобного не говорила.

– Ну, он-то любит вас, не так ли? – настойчиво спросила Нен. Валентина молча уставилась на нее. – Вы ведь не молодеете, миледи, если уж говорить об этом. Вам будет двадцать один в марте, не так ли? Непросто для женщины в таком возрасте найти себе другого мужа. Лорд Бурк красивый мужчина с хорошим состоянием. Если он останется при дворе, а я слышала, что он останется, то это потому, что он хочет быть рядом с вами, я думаю. Послушайте, вы же не можете надеяться на то, что леди не будут обращать на него внимания. Вам лучше поостеречься, миледи, чтобы не упустить выгодную партию.

– Нен, не мне говорить тебе, что я все еще в трауре по лорду Бэрроузу, – проворчала Валентина. – Я не могу думать о другом замужестве до лета. Я даже не уверена, хочу ли я снова выйти замуж. Я наслаждаюсь своей свободой.

– Вы наслаждаетесь тем, как два джентльмена грызутся из-за вас, – раздраженно сказала Нен. – Лорду Бурку не нравится, что граф Кемп крутится вокруг вас.

– Лорд Бурк может идти ко всем чертям, Нен. Он мне не муж, не жених, даже не мой любовник! Я сама себе хозяйка и буду делать то, что хочу.

– Господи помилуй, если бы ваша кроткая мать слышала, что вы говорите! Любовник! Если я когда-нибудь узнаю о том, что вы завели себе любовника, миледи, я сразу поеду домой в Перрок-Ройял и расскажу об этом вашему отцу!

Валентина засмеялась.

– У меня мало возможностей завести любовника, Нен. Во-первых, ты слишком бдительно следишь за мной. А кроме того, я так воспитана, что не могу скрывать правду. Теперь иди и выясни, сможешь ли ты уговорить кого-нибудь из лакеев принести мне горячей воды, потом собери что-нибудь поесть.

Валентина съела легкий ужин, состоящий из курятины, хлеба и сыра, запив все это домашним вином, потом удобно устроилась в дубовой лохани, когда вдруг дверь распахнулась и в ее спальню ворвались пять фрейлин.

– Эй, юные леди, в чем дело? – возмутилась Нен.

– Леди Бэрроуз! Леди Бэрроуз! Гонория забрала мой жемчуг и не хочет отдавать! – рыдала Бет.

– У тебя есть еще полдюжины ниток, а у меня ни одной. – Гонория сама готова была расплакаться. – Ты раньше давала их мне поносить.

– Кого сегодня вечером ты собираешься завлекать, Гонория? – спросила ее Элеонора.

– Не надо быть такой злюкой, хотя бы только потому, что ты скоро выходишь замуж, – огрызнулась Гонория, – не всем из нас везет!

– Я хочу назад свой жемчуг! – выла Бет.

Валентина закрыла глаза. Она понимала, что этих крикуний нужно поставить на место.

– Вы прервали мое купанье, – сказала она холодно, и в комнате стало тихо. Девушки поняли, что вели себя бестактно. – Когда я оденусь, мы обсудим случившееся.

Девушки медленно вышли из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

– Помоги мне одеться, Нен, нужно идти и улаживать спор.

– Какое из этих бесстыдных платьев вы хотите надеть, миледи? – спросила Нен.

– Темно-фиолетовое с серебряными кружевами, – миролюбиво ответила Валентина.

Фрейлины вели себя вполне достойно, когда леди Бэрроуз вошла в комнату. Они ахнули, увидев, как замечательно выглядит Валентина. До этого она была одета в черное платье с высоким воротником, а ее волосы были спрятаны под полотняным чепцом. Сейчас, увидев ее в темно-фиолетовом бархате, они были потрясены. Нижняя юбка платья была сделана из шитой серебром материи и бархатной парчи, а рукава украшены серебряными кружевами. Такие же серебряные кружева кокетливо обрамляли вырез платья. Платье было модным и удивительно шло Валентине. Ее изящный шиньон украшали маленькие цветы с аметистом в центре каждого цветка. Розовые жемчуга мерцали в ее ушах и на шее.

– Вы готовы? – спросила она их, довольная произведенным впечатлением.

– Да, мадам, – хором ответили они, приседая в поклоне.

– Отлично. Мы отправимся, как только решим вопрос с жемчугами. Гонория и Бет, подойдите ко мне.

Когда две девушки встали перед ней, Валентина сказала:

– Гонория, вы были не правы, взяв жемчуг Бет, не спросив ее. Что касается вас, Бет, жемчуг действительно ваш, и, если вы хотели надеть нитку, выбранную Гонорией, вы могли предложить ей другую нитку взамен. Я понимаю, что женщине трудно обойтись без украшений. До тех пор пока я не вышла замуж за лорда Бэрроуза, у меня было очень мало настоящих драгоценностей. Я обязана наказать вас обеих, потому что вы были не правы. Сегодня ни одна из вас не наденет украшений. Никакого жемчуга, никаких серег, колец, брошей или браслетов. Сегодня вашими единственными украшениями будут блестящие глаза и искрящиеся улыбки. Вам, милые юные леди, придется положиться только на свое очарование.

– Это несправедливо, – заскулила Бет, ее голубые глаза наполнились слезами.

– Элизабет Стенли, мы еще не поговорили о том, что вы бесцеремонно ворвались в мою личную комнату, когда я принимала ванну, – мягко сказала Валентина.

– Успокойся, Бет! – предупредила Маргарет свою кузину. Под строгим взглядом леди Бэрроуз девушки сняли украшения. Потом все торопливо пошли в апартаменты королевы, где их ждала Елизавета Тюдор.

Ее величество внимательно осматривала девушек, потом сказала.

– Почему Элизабет Стенли и Гонория де Бун не надели украшений, леди Бэрроуз?

– Они наказаны, мадам. Они слишком далеко зашли в своем эгоизме и гордыне, – ответила Валентина.

– Ха! Наконец-то появилась старшая фрейлина, которая знает, как управлять этими разнузданными девчонками! Я знала, что была права, выбрав вас, леди Бэрроуз. Вы красивы, как ваш отец, но, кроме этого, у вас есть здравый смысл вашей матери.

Посмеиваясь, королева вышла из своих апартаментов, за ней потянулись ее придворные дамы и фрейлины.

В королевском зале для приемов при появлении королевы музыканты заиграли веселую мелодию. Ее трон, обитый коричневым бархатом, усыпанный большими бриллиантами, рубинами, сапфирами и жемчугами, стоял на самом почетном месте. Королева села, дамы стояли рядом. Она очень милостиво приняла нового посла герцогства Кливз[22]. Однако в зале чувствовалась какая-то напряженность, и, слушая внимательно, Валентина поняла ее причину.

Граф Эссекс, сын Леттис Коллиз, кузины королевы и бывшей ее соперницы, снова повел себя скверно. Он был фаворитом королевы с первого дня пребывания при дворе, а она искренне любила его, как могла бы любить своего сына. Однако со временем Роберт Деверекс, граф Эссекс, возгордился. В отличие от своего хитрого покойного отчима Роберта Дадли, графа Лестерского, Эссекс в своей тесной дружбе с королевой так и не научился ставить королеву на первое место.

Его эгоизм был поразительным, и он был скор на ссору с любым, кого он не любил, или с тем, кто, по его мнению, проявлял к нему неуважение. Не было ни одного среди прочих фаворитов королевы, с кем бы он не поссорился. Во время недолгой паники, связанной с Армадой, он положил конец долгой ссоре с сэром Уолтером Рэлеем[23], но в последующие годы он и старый фаворит королевы едва ли обменялись вежливым словом. Королева любила Эссекса, но Эссекс не понимал, что Елизавету Тюдор нельзя оторвать от других людей, которых она тоже любила.

Граф Эссекс вступил в открытый конфликт со старым лордом Берли и его прямым наследником и сыном, Робертом Сесилом. После смерти лорда Берли Роберт Сесил заслужил еще большую благосклонность королевы, потому что был проницательным политиком и преданным слугой ее величества, как и его отец. Если Сесил одобрительно относился к какому-нибудь вопросу, граф Эссекс обязательно занимал противоположную позицию.

Эссекс вместе с лордом-адмиралом Хауардом возглавлял командование экспедицией на Кадис, он непрерывно ссорился с адмиралом и выводил его из себя ребяческими забавами. Например, ставил свою подпись на документе, предназначенном для королевы, так высоко, что не оставалось места для адмиральской подписи, которая должна была стоять над подписью графа.

Не помогло и то, что королева возвысила лорда-адмирала Хауарда из Эффингема и присвоила ему титул графа Ноттингема за услуги, оказанные Англии во время Армады и Кадисской экспедиции. Теперь граф Ноттингем был выше графа Эссекса при выполнении должностных обязанностей. В приступе дурного настроения Роберт Деверекс отказался присутствовать в ноябре того года на турнире по случаю дня восшествия королевы на престол. Королева скучала по своему юному Робину и в попытке вернуть его придумала для него должность граф-маршала Англии, тем самым сделав его старше Ноттингема по должности.

Королеве надо было назначить нового лорда-наместника Ирландии. Графу Тиронскому была обещана помощь от надоедливых испанцев, и, когда французы подписали мирный договор с Испанией, угроза войны для Англии снова стала весьма реальной. Елизавета хотела назначить в Ирландию своего кузена сэра Уильяма Коллиза, который также приходился дядей графу Эссексу. Эссекс, ищущий способа избавиться от сэра Джорджа Керу, одного из закадычных друзей старого лорда Берли, предложил Керу на эту должность. Какое еще место лучше для врага, чем Ирландия?

Королева, разгадав уловку Эссекса, отвергла его кандидатуру. Эссекс по-ребячески сорвался и повернулся к королеве спиной с видом явного презрения. Королева надавала Эссексу пощечин. Его рука потянулась к шпаге, и он громко объявил, что не потерпел бы такого обращения от самого Генриха VIII, а не только от женщины. Серые глаза Елизаветы Тюдор потемнели. Видя ее закипающий гнев, граф Ноттингем мудро встал между своим монархом и графом. Королева, возмущенная поведением фаворита, ушла не оборачиваясь. Лестер, Хаттон, Роли – умные, горячие люди, чья преданность ей была непоколебима, хотя, видит бог, они все честолюбивы. Она с радостью доверилась им, и они благодарно принимали ее доверие, защищая ее и отвечая на ее любовь ласковыми, нежными словами. Не так, как Роберт Деверекс. Она не понимала и сердилась, что впервые в жизни не сумела правильно разобраться в человеке.

Граф Эссекс оскорбил королеву и не мог заставить себя принести ей свои извинения. Именно в это время умер Уильям Сесил, лорд Берли. Елизавету охватила скорбь, ведь Уильям Сесил был с ней с самого начала ее царствования. Он стал ей отцом, которого у нее, по сути, никогда не было. Смерть лорда Берли дала прекрасный шанс графу Эссексу укрепить свои позиции. Его мать и сестры подсказывали ему это, но Эссекс не последовал их совету. Он вернется под крылышко королевы тогда, когда ему будет выгодно.

Он выбрал 17 ноября, день восхождения на престол, но своим появлением он скорее намеревался досадить сэру Уолтеру Рэлею, чем доставить удовольствие королеве. Несколькими годами раньше Рэлей без высочайшего разрешения женился на любимой фрейлине королевы Элизабет Трокмортон. Они любили друг друга и ждали больше четырех лет, чтобы получить согласие королевы, но та всякий раз уходила от разговора, когда они пытались поговорить об этом. Наконец Элизабет и ее любовник убежали, чтобы пожениться. Узнав об их предательстве, королева впала в истерику. Тем не менее она подарила им Шербурнский замок в Дорсете, но до последнего времени им было запрещено являться ко двору.

Все больше чувствуя одиночество, Елизавета призвала сэра Уолтера обратно, дав ему место капитана ее гвардии, и радушно приветствовала появление его и Элизабет при дворе. В день восхождения на престол Рэлей одел своих людей за свой собственный счет в дорогие костюмы из золотого и коричневого бархата с оранжево-коричневыми плюмажами. Он хотел выразить королеве свое почтение; его благополучие всегда зависело от нее. Зная о том, как радуется королева красивым зрелищам, он собирался обрадовать ее своим представлением.

Однако Эссекс узнал о планах Рэлея. Считая это отличной шуткой, он свел на нет замысел Рэлея, одев большое число своих слуг в такие же костюмы и плюмажи, и нагло провел их перед королевой.

Возмущенная наглостью Эссекса, Елизавета рано завершила праздник. Она поняла, что Рэлей пытался порадовать ее, и оценила его усилия. Она также поняла действия Эссекса и была обижена тем, что он предпочел навредить Рэлею, вместо того чтобы доставить удовольствие ей.

Эссекс вернулся ко двору, потому что он не мог допустить, чтобы сэр Уолтер Рэлей или маленький Сесил укрепили свои позиции. В течение следующих нескольких месяцев он был занят тем, что отвергал на заседании совета любого кандидата на должность командующего армией в Ирландии. Стало ясно, что Эссекс хочет получить это место для себя, и наконец королева уступила. Она была рассержена и обижена на молодого человека, которому она дала так много и который ничего не дал ей взамен, кроме огорчений.

Ирландия была кладбищем, где сгинули добрые имена множества как политических, так и военных деятелей Англии. Королева даже не могла упомнить всех их имен. Но если Эссекс считал, что он может преуспеть там, где многие другие потерпели неудачу, возможно, тогда его назначение пойдет на благо Англии.

Отправляясь в Ирландию в марте 1599 года, Роберт Деверекс высокомерно сказал своим слугам:

– Я считаю, что лучше командовать армией, чем потакать капризам.

Обладая сложным характером, граф Эссекс умел тем не менее привлекать людей на свою сторону, потому что мог быть необыкновенно обаятельным, когда хотел. Многие молодые придворные, горящие желанием сделать себе карьеру, младшие сыновья дворянских родов, авантюристы и целое воинство ветеранов похода на Кадис хотели служить под началом графа. Поэтому Эссекс отплыл из Англии с огромной армией, с достаточным запасом провианта и обещанием получить все, что ему может потребоваться для победы над графом Тиронским и его повстанцами.

Однако, вырвавшись из-под присмотра королевы, Эссекс отказался выполнять любые приказы, несмотря на мольбы сэра Джона Харрингтона, любимого крестника королевы, и сэра Кристофера Бланта, отчима Эссекса. Королева приказала своему главнокомандующему немедленно отправляться походом на Ольстер, чтобы сразиться с графом Тиронским. Как ни странно, но было много шансов одержать победу над графом. Эссекс раструбил о своем присутствии по всей Ирландии, но всю дождливую весну и еще более дождливое лето пробыл в безопасности Дублин-Пойла, территории, которую англичане удерживали еще со времен норманнов.

Сердитые письма королевы, требующие объяснений, оставались без ответа. Убедившись наконец, что Роберт Сесил и некоторые другие намереваются сместить его, Эссекс совершил бросок на север и подписал необдуманное перемирие с графом Тиронским, весьма невыгодное для королевы. Потом, нарушив личный приказ королевы не возвращаться в Англию, Эссекс и несколько его близких друзей поступили именно так.

Прибыв 24 сентября 1599 года во дворец, граф, даже не переодевшись с дороги, силой пробился в спальню королевы еще до того, как она встала. Он увидел ее такой, какой не видел ни один мужчина, – без парика, без грима, без украшений. Он мгновенно понял свою ошибку и, преклонив колени, поцеловал протянутую ему прекрасную руку. Он был уверен, что сумеет очаровать королеву и сможет разрешить свои трудности.

Позже утром, к его огромной радости, королева дала Эссексу продолжительную частную аудиенцию. Те, кто подслушивал у двери, не услышали ничего, кроме звуков приглушенных голосов. Королева ни разу не повысила голоса на непокорного графа. Однако Елизавета обедала в одиночестве в своих апартаментах, пока Эссекс занимал почетное место в обеденном зале. Потом она снова говорила с ним, и на этот раз легко можно было услышать, как она требует от него объяснений по поводу многочисленных проявлений его непослушания. Когда Эссекс не смог удовлетворительно ответить ей, пытаясь криком выбраться из трудного положения и перекладывая вину за свои поспешные действия на каждого, кого он мог вспомнить, Елизавета Тюдор взорвалась, проявив свой знаменитый гнев, и отослала своего фаворита из фаворитов в Йорк-Хаус под надзор лорда-хранителя Эгертона. Сейчас стало понятно, что она глубоко разочарована и очень сердита на Роберта Деверекса.

Эссекс сделал то, что делал всегда, когда рушились его планы и он натыкался на трудности. Он заболел, заставив себя погрузиться в глубокую депрессию и сам поверив в то, что умирает. Тогда друзья Эссекса сумели убедить его написать королеве письмо, полное смирения, в котором он признавал свои ошибки и многочисленные грехи. Королева отказалась от намерения отдать его под суд. По совету Роберта Сесила королева приняла запоздалые извинения графа. Ему было позволено отправляться домой в Эссекс-Хаус, но там он должен был оставаться под домашним арестом. Елизавету растрогало плохое состояние графа, но теперь она уже не закрывала глаза на недостатки его характера.

Оказавшись в безопасности среди своих слуг и членов семьи, Эссекс снова обрел уверенность. Он написал королеве, умоляя ее смилостивиться и не дать ему разориться. В скором времени ему нужно было обновлять права на свои основные монополии, и он нуждался в деньгах. Королева отклонила его просьбу. Она простила его, отменив публичное судебное разбирательство, но Эссекс все равно был обязан предстать перед королевским трибуналом в Йорк-Хаусе и ответить за свои действия.

Он поехал туда, и ему было вынесено порицание за безобразное ведение дел в Ирландии. Судьи указали графу, что, только благодаря милости королевы, ему позволено жить дома. Они вынесли ему приговор: он должен оставаться в Эссекс-Хаусе, пока не последует приказ королевы о его освобождении. Он отстранялся от командования армией, должностей королевского шталмейстера и начальника артиллерии. Королева не была готова решить вопрос о его монополиях. Тот факт, что она не конфисковала их, подарил Эссексу надежду. Он обрел уверенность, что она не отберет их. Граф самоуверенно решил, что она слишком любит его, чтобы так обидеть.

Елизавета действительно сохраняла слабость к своему юному Робину, и тремя месяцами позже он был выпущен из-под домашнего ареста. Не получив никаких новостей от королевы по поводу своих монополий, Эссекс мелодраматически объявил, что он удаляется от общественной жизни. Однако долги его были огромны и росли с каждым днем. Он отчаянно нуждался в своем главном источнике дохода – правах на получение пошлин от ввоза сладких вин, которые истекали к Михайлову дню[24], если королева не продлит их. Эссекс умолял Елизавету. Ему необходимо было продление его прав.

Королева, однако, решила проверить в последний раз преданность графа, потому что, даже когда он унижался перед ней, выпрашивая новый договор на монополию сладких вин, его самонадеянность была очевидной.

– Когда лошади становятся неуправляемыми, необходимо усмирить их, ограничивая количество еды, – сказала она задумчиво.

Она отказалась продлить договор на получение графом пошлин за ввоз сладких вин. Лорд Эссекс хорошенько запомнит, что в Англии есть только королева, и она научит его понимать, что королева на самом деле хозяйка Англии, а он только ее покорный подданный. Королева призналась своим дамам, что, если граф исправится, она продлит его договор, но не сейчас. Пусть он заслужит ее доброе расположение, которое он так жестоко испытывал.

Как и следовало ожидать, Эссекс взорвался приступом яростного гнева. Доводы королевы, заявлял он во всеуслышание, так же обманчивы, как и ее тело. Он уехал со скандалом и стал дожидаться приглашения вернуться, которого не последовало. Королева хмуро улыбалась, но ничего больше не говорила.

Двор в те дни был переполнен молодыми людьми, которые, подобно Эссексу, искали возможности выдвинуться, как это делали раньше многие другие. Они приехали ко двору в поисках удачи, но времена изменились. За двадцать лет до этого Конн О’Малли, к удовольствию королевы, смело дал ей прозвище Великолепная, так же, как и она давала прозвища тем, кого любила. Но сейчас Елизавета Тюдор состарилась и устала. В экономике наблюдался спад, королевские награды за службу сегодня стали гораздо меньше, чем в безмятежные дни двух прошедших десятилетий. Однако молодые люди по-прежнему прибывали ко двору, хотя многих из них ждало разочарование.

Это были нетерпеливые и самонадеянные молодые люди, воспитанные на рассказах о славе Англии при правлении Елизаветы, – юноши, которые никогда не знали ни настоящей войны, ни лишений и которых сейчас тянуло к Роберту Деверексу. На сторону Эссекса встали арендаторы Эссекса с границ Уэльса, за ним пошли приверженцы римской церкви, которые верили, что Эссекс поможет им обратить Англию в католическую веру. Эссекс написал лорду Маунтджою в Ирландию, убеждая его приехать и присоединиться к нему. Эссекс даже вступил в переписку с королем Шотландии Яковом[25], но лукавый Яков хоть и не отказал Эссексу в помощи, но и не послал к нему никого из своих людей. Он хотел посмотреть, как пойдет дело.

Эссекс заболел, не выдержав напряжения. Он явно был в немилости, но не хотел признавать этого. Он держался в строгом заключении в Йорк-Хаусе почти год, вдали от семьи и друзей. В течение этого времени мания величия не давала ему покоя. И сейчас, когда ему отказали в продлении договора, что грозило неминуемым банкротством, Эссекс начал опасаться, что потеряет все. Как загнанное в угол животное, он стал действовать безрассудно. Удались он со сцены и дождись перемены судьбы, возможно, благосклонность королевы и вернулась бы к нему, но гордость не позволила ему изображать раскаивающегося грешника. Подстрекаемый своим секретарем Генри Каффом, граф замыслил заговор с целью свержения Елизаветы.

Роберт Сесил знал об этом, и поэтому знала королева. Елизавета Тюдор ждала, пока Эссекс совершит свою последнюю, роковую ошибку. Она решила, что на этот раз прощения не будет.

– Я пережила тех, кто был мне предан, и тех, кто меня предал. Я пережила тех, кто любил меня, и тех, кто желал мне несчастья, – сказала королева сереньким февральским днем, ни к кому конкретно не обращаясь, меряя шагами комнату. – Несмотря на молодость Эссекса, я переживу и его тоже.

– Я не могу поверить, что он действительно намерен причинить вашему величеству какой-нибудь вред, – успокаивающе сказала леди Скруп.

– Сами его мысли, которые он по неосторожности не держал при себе, являются угрозой для королевы, – проворчала леди Дадли.

– Да, – поддержала кузина королевы леди Хауард. – Роберт Деверекс совершенно вышел из-под контроля, его не остановить.

Валентина слушала из угла комнаты, наблюдая за фрейлинами, вышивающими наволочки для королевы. Она очень сочувствовала королеве и, подобно ближайшим спутницам Елизаветы, была на стороне монархини.

Служанка расставляла блюда и чаши на личном обеденном столе королевы, и Елизавета раздраженно посмотрела на нее.

– Что это еще такое, черт побери? – взорвалась она.

– Ваш обед, ваше величество, – с поклоном ответила девушка.

Королева посмотрела на еду: кусок мяса, каплун в лимонно-имбирном соусе, молодой кролик, запеченный в тесте, форель, сваренная в белом вине, с укропом и сливками и чаша с салатом-латуком и зелеными листьями горчицы, сваренными в красном вине с гвоздикой, круг твердого сыра. От свежеиспеченного хлеба шел пар.

– Унесите все, – сказала королева. – Я не в состоянии есть.

– Но, ваше величество, вы должны поесть, – сказала, волнуясь, леди Скруп.

– Унесите еду! – крикнула королева и бросилась в спальню, хлопнув дверью.

Минуту все молчали, а потом придворные дамы заговорили разом. Валентина жестким взглядом заставила своих подопечных замолчать. Встав с места, она подошла к леди Хауард.

Кэтрин Кэрн Хауард была кузиной королевы, ее и Елизавету связывала глубокая любовь.

– В чем дело, леди Бэрроуз? – спросила Валентину леди Хауард.

– Могу ли я говорить откровенно? – спросила Валентина, отводя даму в сторонку. Леди Хауард кивнула. – Королева почти перестала есть, мадам. А все дело в ее отвратительных зубах, мадам. Дейм Сесили, моя старая тетка, и Мег, старая служанка моей матери, столкнулись с той же бедой. У них не было зубов, чтобы жевать пищу. Повар королевы готовит для нее так, как готовил раньше, но королева не может это есть. Вы помните, что сказал французский посол о ее величестве: «Эта леди, которая удивила свою эпоху»? Королева горда. Она не станет жаловаться, считая, что слабость недостойна правящего монарха. Она скорее умрет голодной смертью, чем скажет поварам, что больше не может есть говядину и баранину.

– Моя дорогая, я думаю, вы правы! – прошептала леди Хауард с благоговением. – Какая вы проницательная, сразу поняли, в чем дело, а ведь вы так мало знаете ее величество, – она ласково улыбнулась Валентине.

– Мне кажется, я знала королеву всю свою жизнь, – Валентина улыбнулась в ответ.

– Что же нам делать? Я в растерянности.

– Я простая деревенская женщина, мадам, – сказала Валентина, – и поэтому предложу простое решение, если вы позволите. – Леди Хауард кивнула. – Королеве нужна здоровая, питательная еда, которую она сможет легко прожевывать оставшимися зубами. Познакомьте меня с поваром королевы, и я расскажу ему, что надо готовить.

– Слава господу, что вы «простая деревенская женщина», леди Бэрроуз! – с благоговением сказала леди Хауард.

Главный повар королевы был несколько удивлен, увидев у себя на кухне двух благородных дам. Вытирая красное лицо полотенцем, он поспешил к ним навстречу. Узнав леди Хауард, он неуклюже поклонился.

– Чем могу служить вам, миледи? – вежливо спросил он.

– Это леди Бэрроуз, старшая королевских фрейлин, и она хочет поговорить с вами о кушаньях для королевы, мастер Браунинг, – сказала герцогиня Ноттингем.

– Что-нибудь не так, миледи? Ее величеству не понравилось мясо? – обеспокоенно спросил повар.

Валентина дружелюбно улыбнулась ему.

– Ваши блюда всегда великолепны, мастер Браунинг. Дело в королеве, и я боюсь, она ни с кем не будет обсуждать это. Поэтому мне нужна ваша помощь в одном маленьком заговоре. Видите ли, королева, как и большинство стариков, потеряла зубы. Из тех, которые остались, многие шатаются. Ей трудно жевать, мастер Браунинг, и она не может есть то, что ела раньше. Вы же, однако, готовите для нее, как и раньше.

Повар хлопнул себя по лбу.

– Да! – сказал он. – Я понимаю, миледи! Бедная королева Бесс не может обгладывать кости, как раньше!

– Совершенно верно, мастер Браунинг. Я знала, что вы поймете. Тем не менее королева должна есть, а вы знаете, что она откажется от каши, если вы попытаетесь ее предложить.

– Да, – согласился он, – она всегда любила поесть. Что же мне делать, миледи?

– Вы не обидитесь, если я покажу вам, как готовить одно-два деревенских кушанья, которые вы сможете подать королеве?

Главный повар был польщен. Эта благородная леди попросила разрешения научить его!

– Разрешите надеть на вас передник, миледи, – сказал мастер Браунинг. – Я бы не хотел, чтобы ваше платье испачкалось.

– У вас есть мясной бульон? – спросила Валентина, пока он завязывал на ней передник. – Мне нужен небольшой кусок сырой говядины, морковь, лук-порей, вишневое вино и небольшой кувшин густых сливок. Дайте доску для рубки мяса, острый нож и маленький железный котелок.

Под восторженными взглядами леди Хауард и мастера Браунинга Валентина налила две большие ложки говяжьего бульона в маленький черный железный котелок, быстро порезала морковку и лук и бросила их в бульон. Потом ловко порубила сырую говядину, бросила ее в бульон.

– Мне нужна соль, петрушка и несколько горошин перца.

Все это тут же принесли, и Валентина добавила в похлебку щепотку соли, порезала петрушку, бросила ее в котелок, а потом передала котелок мастеру Браунингу.

– Поставьте это вариться, – сказала она, – а пока я предложу еще несколько способов поднять аппетит королевы. Она должна сохранить силы. Сейчас она живет за счет одних нервов.

Леди Хауард была в восторге. Она помнила, что когда-то все благородные леди были хорошими хозяйками, как и молодая леди Бэрроуз, но сейчас девочек воспитывали иначе. Наблюдая за работой молодой женщины и видя, как уважительно относится к ней королевский повар, леди Хауард подумала, что, возможно, знатные дамы что-то утратили, сторонясь кухни, хозяйских забот.

– Пироги можно начинять мелко рубленным мясом с тонко нарезанными овощами и специями. Каплун должен тушиться с морковью и луковичками до тех пор, пока не станет мягким. Разная рыба рубится, смешивается с хлебными крошками и запекается в печке, а потом подается с соусом из сыра и вина. Бульон из любого мяса, домашней птицы, дичи или рыбы может быть использован для приготовления густого супа, если в него добавить разваренные кусочки овощей, мяса или птицы. Принесите мне котелок, мастер Браунинг, и я покажу вам, как надо доварить суп.

Когда поваренок поставил горячий котелок на стол, Валентина щедро плеснула в суп вишневое вино, потом добавила полный кувшин густых сливок и перемешала.

Наконец, она бросила туда черного перца. Зачерпнув ложкой варево, она предложила попробовать его главному повару. Он осторожно пригубил горячую жидкость, и его лицо расплылось в улыбке.

– Очень вкусно, миледи! Никогда не пробовал такого супа!

– Пошлите его в апартаменты королевы вместе с тарелкой толсто нарезанного ржаного хлеба с хорошим мягким сыром и пирог со сливовым джемом и взбитыми сливками. Я знаю, что ее величество любит его, – сказала Валентина. – Не забывайте о неважном состоянии зубов ее величества, я уверена, у вас все прекрасно получится. Но вы никому не должны говорить, что я была здесь, дорогой мастер Браунинг.

– Белое вино для бульона из цыпленка и рыбы, – сказал главный повар. – Хорошее красное бургундское для дичи!

– Именно так, – ответила Валентина с улыбкой. Потом, взяв леди Хауард за руку, она кивнула повару на прощание.

– Вы наша спасительница, моя дорогая, – сказала леди Хауард, когда они шли к апартаментам королевы. – Я не забуду этого.

– Мадам, я люблю и уважаю королеву, – сказала Валентина, – и знаю, что вы не обидитесь, если я скажу, что, хоть она и королева, она еще и старая женщина, даже если и не признается в этом. Ее душа, конечно, не состарилась. В душе королева – живая, полная силы молодая женщина, но ее тело старо, и о нем надо заботиться.

Они дошли до коридора, ведущего в апартаменты королевы, и леди Хауард остановилась. Глядя Валентине в лицо, она тихо сказала:

– Дитя мое, вы благословение, которое снизошло к нам во время испытаний. Я не забуду вашей доброты по отношению к моей кузине. Я вам друг, леди Бэрроуз, и надеюсь, что вы будете помнить об этом.

– Валентина!

Они повернулись и увидели подходящего к ним лорда Бурка. Он поклонился. Поцеловав руку леди Хауард, склонился к руке Валентины.

– Это мой кузен, лорд Бурк. – Валентина представила его герцогине Ноттингем.

– Вы сын леди Мариско? – спросила леди Хауард.

– Да, мадам.

– Я помню вашу мать. При дворе всегда начиналась суматоха, когда она появлялась здесь.

– Это правда, мадам, и мне это говорили, – ответил Патрик, блеснув глазами.

Леди Хауард довольно рассмеялась и сказала Валентине:

– Займитесь делами, дитя мое. Я пригляжу за фрейлинами. – Она торопливо пошла к апартаментам королевы.

– Вас не было видно при дворе, милорд, – сказала ему Валентина.

– Я уезжал в Клерфилд, чтобы проверить, все ли готово к зиме. Ты скучала по мне, голубка?

– Я была слишком занята, чтобы скучать, Патрик. Дочка Виллоу Габи приехала десять дней назад. В отличие от других фрейлин ваша племянница совершенно не боится меня. К счастью, у нее хороший характер Джеймса, и…

– Я скучал по тебе, – прервал он, обнимая рукой ее тонкую талию, наклонился и поцеловал ее в ухо.

– Патрик! Ведите себя как следует! Я потеряю свое место из-за вас, – выбранила она его.

– В этом случае у тебя не будет другого выбора, и ты выйдешь за меня замуж, голубка.

– Я ни за кого не хочу выходить замуж! – твердо сказала она.

Вырвавшись из его объятий, она поспешила в апартаменты королевы. Будь он проклят! Почему он так уверен в ней? Она сама в себе не уверена. Он даже не потрудился сообщить ей, что отправляется в Клерфилд. Однажды его просто не оказалось дома, а когда она спросила Виллоу, та тоже не знала, куда он подевался.

– Очень похоже на Патрика, – заметила Виллоу. – Он всегда был бродягой.

Не правда ли, слабое утешение! Почему с Патриком так трудно: он менялся тогда, когда ей хотелось, чтобы все оставалось без изменений! Он был ее лучшим другом, и ей нравилось это. Она смущалась, когда он нашептывал ей ласковые слова и целовал в ухо. Она чувствовала себя так… необычно, как будто бы она была не Валентиной Сен-Мишель, а кем-то еще.

– О, леди Бэрроуз! – окликнула ее Бет. – Сегодня вечером будет небольшой праздник с танцами! Королева говорит, что мы должны надеть самые красивые платья!

– А ваше самое красивое платье уже вычищено и выглажено, госпожа Стенли? – спросила Валентина Бет, обнимая ее. – Можете отложить шитье, мои девочки. Если ее величеству мы в настоящее время не нужны, можно заняться туалетами для сегодняшнего вечера.

Королеве они в самом деле были не нужны. Она с жадностью ела изумительный суп из большой миски, которую ей прислал повар, и с огромным интересом рассматривала пирог со сливовым вареньем на приставном столике. Ее настроение поднялось, и она махнула фрейлинам, отпуская их.

В этот вечер, находясь по-прежнему в приподнятом настроении, Елизавета Тюдор развлекла двор, весело и живо играя на своем надушенном спинете[26]. Многие из присутствующих никогда не слышали, как она играет, и были поражены мастерством королевы. Потом были танцы, потому что королева всегда любила танцевать. Было время, когда она танцевала каждый танец, но сейчас была не в состоянии скакать весь вечер. Одетая в белый бархат, расшитый золотом, жемчугами и рубинами, с ярко-рыжим париком на голове, королева танцевала «спаниш пэник», шумный живой танец, сопровождаемый многочисленными притопываниями и прихлопываниями. Несмотря на возраст королевы, никто не танцевал его лучше, чем Елизавета Тюдор. Она шла в паре с сэром Уолтером Рэлеем, печалясь про себя о смерти сэра Кристофера Хаттона, изумительного танцора и ее любимого партнера в течение многих лет.

Потом последовала напоминающая вальс лаволта. Валентина, которая танцевала «спаниш пэник» с Патриком, неожиданно оказалась лицом к лицу с Томом Эшберном, графом Кемпом. Когда заиграла музыка, граф элегантно расшаркался перед ней, и она присела перед ним в реверансе.

«Божественная», – пробормотал он достаточно громко, чтобы она услышала. Валентина не могла сдержать улыбку. Краем глаза она увидела Патрика, танцующего с маленькой Бет Стенли, которая смотрела на него с обожанием. Лорд Бурк был явно раздосадован.

Когда танец кончился, Том Эшберн схватил Валентину за руку и повел в картинную галерею.

– Я неделями пытался привлечь ваше внимание и остаться наедине с вами, – тихо сказал он. – С вами трудно иметь дело, мадам. Разве у вас совсем не остается времени для себя?

– Я здесь, чтобы служить королеве, милорд, а не для того, чтобы развлекать скучающего дворянина.

Как они очутились в этом уединенном алькове?

– Мадам, вы мучительница. – Его рука обняла ее за талию, и он прижал ее к себе. – Говорил ли вам кто-нибудь, что ваши глаза как аметистовые звезды?

– Да, милорд, многие, – ответила она ровно. Сердце ее бешено стучало.

– Лгунья, – протянул он и прикоснулся к ее губам. – Позвольте мне узнать, сладок ли ваш язык так же, как и остер, божественная, – пробормотал он.

Его горячий рот ласково заставил ее губы раскрыться, и его язык уже был у нее во рту. Патрик делал с ней то же самое, но сейчас это был не Патрик, твердила она себе, впадая в панику. Этот человек чужой, и тем не менее она чувствовала, что отвечает на его ласки. Ее грудь обнажилась в вырезе черного бархатного платья, а его руки крепко держали ее за талию, когда она откинулась назад. Тихо постанывая, он начал покрывать ее грудь горячими поцелуями, но, когда его рот сомкнулся вокруг соска и он стал быстро лизать его, заставив набухнуть, Валентина закричала.

– Нет! Нет! О, прошу вас, милорд! Нет! – Она оттолкнула его, подтягивая вверх кружево, чтобы закрыть грудь от его страстного взгляда. Отступив назад, она заплакала.

– Я не проститутка, сэр. Простите меня, но я не собиралась подталкивать вас на подобные действия, потому что мне это не нравится.

В его дымчатых серо-голубых глазах поблескивал огонек. Он с трудом сдерживал возбуждение.

– Вы, конечно, не поверите, что я удовлетворюсь таким крошечным кусочком рая, божественная? – Он не придвинулся к ней, но это почему-то сделало ситуацию еще более напряженной.

– Я почтенная вдова в трауре по своему мужу, милорд Эшберн. Я стыжусь, что мое поведение дало вам повод думать иначе.

– Я хочу вас, – тихо сказал он.

Она широко открыла глаза. Она говорила Патрику, что ей нужен смелый мужчина. Теперь, когда она стояла, глядя прямо в глаза такому мужчине, Валентина не была уверена, что ей это нравится.

– Даже если бы я не носила траур по лорду Бэрроузу, – продолжала она безрассудно, – я бы не стала вести себя как шлюха. Прошу вас, скажите мне, что вы не думали по-другому.

Слезы унижали ее. Она почувствовала себя моложе и глупее тех шести безмозглых девчонок, которые находились в ее подчинении.

Он вздохнул и, придвинувшись к ней, вытер ей слезы.

– Не плачьте, Валентина, – тихо сказал он. – Не плачьте, мое совершенное божество. Верьте мне, когда я говорю вам, что вы самая уважаемая и порядочная из вдов. Но это ничего не меняет, и я страстно хочу вас.

– Вы не должны так говорить со мной, – предостерегла она, но в душе не укоряла его.

Он понял это.

– Я хочу, чтобы вы знали о моих чувствах, божественная. Я намерен искать вашего расположения, как только закончится ваш траур по мужу.

У нее перехватило дыхание от его слов, но, собравшись с силами, она холодно сказала:

– Не знаю, выйду ли я снова замуж, милорд. Побывав однажды замужем, я не думаю, что это нужно делать вторично.

– Кто же будет заботиться о вас? – спросил он ее.

– Нед оставил меня вполне обеспеченной, милорд.

– Вам понадобится муж, если вы захотите иметь детей, божественная. Это единственная вещь, которую вы не сможете получить без мужа.

– Я старшая из семи детей. Я провела много часов, ухаживая за детьми. Возможно, я и устала от таких занятий, милорд. – Сейчас она чувствовала себя несколько увереннее, потому что он не смотрел на нее с прежней страстью.

– Вы не такая искательница приключений, как ваша знаменитая тетя Скай, мадам. Вы предназначены для домашнего очага и семьи.

– Неужели, милорд? Ваше короткое знакомство со мной заставило прийти к такому выводу?

Он начал говорить, как Патрик. Почему все мужчины так надоедливы?

– Вы женщина, мадам, а женщины предназначены для домашнего очага и семьи, – повторил он. – В этом нет секрета.

– Я не такая, как другие женщины, – сказала она, вздохнув. – На самом деле, сэр, женщины так же отличаются друг от друга, как и мужчины. Разве вы никогда не видели куста роз, милорд? Хотя цветы все красные, каждый немного отличается от другого. Так же и люди, не важно, мужчина это или женщина.

– То, что вы говорите, божественная, сущая правда, потому что я знал многих женщин, но ни одна из них не вызывала у меня такого сильного желания искать их благосклонности, как вы!

– Вы дерзкий человек, милорд! Я не потакала вашим безрассудствам! – воскликнула Валентина.

– Не думаю, что искать вашего расположения безрассудно, миледи. – В его глазах мелькнула искорка. – Думаю, что вы не отобьете у меня желание добиваться вас.

– Отведите меня обратно к королеве, – приказала ему Валентина. – Вы и так уже нанесли урон моему доброму имени, милорд.

– Один поцелуй, – сказал он.

– Я закричу, – ответила она.

– Думаю, нет, – сказал он и быстро поцеловал ее, пощекотав усами ее губы.

– Милорд! – топнула ногой Валентина. – Вы зашли слишком далеко.

– Нет, божественная, я просто осмелился немного помечтать. – Взяв ее за руку, он отвел ее к танцующим, не говоря больше ни слова.

– Думаю, что это наш танец, Вал, – сказал Патрик Бурк холодно, когда они появились в зале.