Смерть на Ниле Кристи Агата

Глава 4

Жаклин де Бельфор Эркюль Пуаро нашел на скалах вблизи Нила. Он так и думал, что она еще не ушла к себе спать и он отыщет ее где-нибудь вблизи отеля.

Она сидела, опустив в ладони подбородок, и даже не шелохнулась, когда он подошел.

– Мадемуазель де Бельфор? – спросил Пуаро. – Вы позволите поговорить с вами?

Она чуть повернулась в его сторону. На ее губах скользнула беглая улыбка.

– Конечно, – сказала она. – А вы – месье Эркюль Пуаро, да? Можно, я выскажу одну догадку? Вы от миссис Дойл, которая пообещала вам большой гонорар, если вы исполните ее поручение.

Пуаро подсел к ней на скамейку.

– Ваше предположение верно лишь отчасти, – сказал он, улыбнувшись. – Я действительно иду от мадам Дойл, но, строго говоря, без всякого поручения, а о гонораре вообще нет речи.

– Правда? – Жаклин внимательно взглянула на него. – Зачем же вы пришли? – справилась она.

В ответ Эркюль Пуаро сам задал ей вопрос:

– Вы видели меня прежде, мадемуазель?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, едва ли.

– А я вас видел. Однажды я сидел неподалеку от вас в ресторане «У тетушки». Вы были там с месье Саймоном Дойлом.

Ее лицо застыло. Она сказала:

– Я помню тот вечер…

– Многое, – сказал Пуаро, – случилось с того времени.

– Ваша правда: многое случилось.

Ему резанули слух отчаяние и горечь в ее голосе.

– Мадемуазель, я говорю с вами как друг. Похороните своего мертвеца!

Она испуганно воззрилась на него:

– Что вы имеете в виду?

– Откажитесь от прошлого! Повернитесь к будущему! Что сделано – то сделано. Отчаиваться бесполезно.

– То-то драгоценная Линит будет довольна.

Пуаро чуть повел рукой:

– Я не думаю о ней в эту минуту. Я думаю о вас. Да, вы страдали, но ведь то, что вы делаете сейчас, только продлит ваше страдание.

Она затрясла головой:

– Вы ошибаетесь. Иногда я испытываю почти наслаждение.

– Это как раз ужасно, мадемуазель.

Она быстро глянула на него.

– Вы неглупый человек, – сказала она. – И, наверное, – добавила она, – вы желаете мне добра.

– Возвращайтесь к себе домой, мадемуазель. Вы молоды, вы умница, впереди вся жизнь.

Жаклин медленно покачала головой:

– Вы не понимаете – и не поймете. Вся моя жизнь – в Саймоне.

– Любовь не самое главное в жизни, мадемуазель, – мягко сказал Пуаро. – Мы думаем так только по молодости лет.

И опять она покачала головой:

– Вы не понимаете. – Она быстро глянула на него. – Вы все знаете? Из разговора с Линит? Да, и в ресторане вы тогда были… Мы с Саймоном любили друг друга.

– Я знаю, что вы любили его.

Тон, каким он это сказал, живо задел ее. Она с нажимом повторила:

– Мы любили друг друга. И еще я любила Линит… Я верила ей. Она была моим лучшим другом. Она всегда могла купить себе все, что пожелает. Ни в чем себе не отказывала. Когда она увидела Саймона, ей захотелось и его прибрать к рукам – и она отняла его у меня.

– И он позволил, чтобы его купили?

Она так же медленно покачала головой:

– Нет, не совсем так. Если бы так, меня бы тут не было… Вы считаете Саймона нестоящим человеком. Да, он бы плевка не стоил, если бы женился на Линит из-за денег. А он не на деньгах ее женился. Все гораздо сложнее. Есть такая штука, месье Пуаро, как наваждение. Деньги ему только способствуют. Какой антураж имела Линит: до кончиков ногтей принцесса. Не жизнь, а прямо театр. Мир был у ее ног, за нее сватался, на зависть многим, один из богатейших пэров Англии. А она снизошла до никому не известного Саймона Дойла. Странно ли, что он совсем потерял голову? – Она вскинула руку. – Смотрите: луна. Как ясно вы ее видите, правда? Какая она взаправдашняя. Но засверкай сейчас солнце – и вы не увидите ее совсем. Вот так оно и получилось. Я была луной… Вышло солнце, и Саймон перестал меня видеть. Он был ослеплен. Он видел только солнце – Линит…

Помолчав, она продолжала:

– Что же это, как не наваждение? Она завладела всеми его мыслями. Прибавьте ее самонадеянность, привычку распоряжаться. Она до такой степени уверена в себе, что и другие начинают в нее верить. И Саймон не устоял – ведь он бесхитростная душа. Он бы так и любил меня одну, не подвернись Линит со своей золотой колесницей. Он бы, я знаю, просто уверена, не влюбился в нее, если бы она его не вынудила.

– Да, так вам это представляется.

– Я знаю. Он любил меня – и всегда будет любить.

– Даже теперь? – сказал Пуаро.

С губ был готов сорваться ответ, но она его удержала. Она взглянула на Пуаро и залилась румянцем. Отвернувшись, она потупила голову и задушенным голосом сказала:

– Знаю… Теперь он меня ненавидит. Лучше бы ему не играть с огнем. – Она пошарила в шелковой сумочке на коленях и извлекла крохотный, с перламутровой рукояткой револьвер – на вид совершенный «пугач». – Прелестная вещица, правда? – сказала она. – Выглядит несерьезно, зато в деле очень серьезная штука. Одной такой пулей можно убить мужчину или женщину. А я – хороший стрелок. – Смутная, припоминающая улыбка тронула ее губы. – Когда я девочкой приехала с мамой в Южную Каролину[36], дедушка научил меня стрелять. Он был старых убеждений и без ружья не ходил. А мой папа в молодости несколько раз дрался на дуэли. Он был отличный фехтовальщик. Даже убил одного. Из-за женщины. Как видите, месье Пуаро, – она прямо глянула ему в глаза, – во мне течет горячая кровь. Я купила эту игрушку, как только все случилось. Хотела убить кого-то одного, но не могла решить кого. Убивать обоих мне было неинтересно. Знать бы, что Линит перепугается напоследок! Но в ней достаточно мужества. И тогда я решила: подожду! Мне все больше нравилась эта мысль. Убить ее всегда успею. Интереснее выжидать и быть наготове. И уже потом пришла идея преследовать их. Даже если они заберутся на край света, первой их встречу я! И получилось замечательно. Ничем другим, наверное, Линит не проймешь. А тут она стала психовать… А мне, наоборот, одно удовольствие… И ведь она ничего не может сделать! Веду я себя культурно, вежливо. Ни к одному моему слову они не могут придраться. А жизнь я им отравляю.

Она залилась чистым, серебристым смехом.

Пуаро схватил ее за руку:

– Спокойно. Прошу вас: спокойно.

Жаклин перевела на него взгляд.

– А что такое? – Улыбаясь, она с вызовом смотрела на него.

– Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать.

– То есть оставить драгоценную Линит в покое?

– Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу.

Она озадаченно приоткрыла рот.

Пуаро сурово продолжал:

– Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно явится… Оно завладеет вами, и выдворить его будет уже невозможно.

Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало смятение. Она сказала:

– Я не знаю… – И с вызовом выкрикнула: – Вы меня не удержите!

– Конечно, – сказал Эркюль Пуаро. – Я вас не удержу. – Голос у него был грустный.

– Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня.

– Если вас не остановит расплата – да, не удержал бы.

Жаклин де Бельфор расхохоталась:

– А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-вашему, это неправильно – убить своего обидчика? А если вас лишили всего на свете?

Пуаро ответил твердо:

– Да, мадемуазель, по-моему, это непростительное злодеяние – убить человека.

Снова Жаклин захохотала:

– Тогда вы должны одобрить мою нынешнюю месть: покуда она действует, я не воспользуюсь этим револьвером… Но мне страшно… знаете, иногда страшно… Я лопаюсь от злости, мне хочется сделать ей больно, всадить в нее нож, навести на ее лоб револьвер и легонько так нажать. А-а!

Она напугала его своим вскриком.

– Что с вами, мадемуазель?

Отвернув голову, она вглядывалась в сумерки:

– Там был кто-то. Сейчас ушел.

Эркюль Пуаро зорко огляделся. Место вроде бы безлюдное.

– Кроме нас, мадемуазель, никого, кажется, нет. – Он встал. – Во всяком случае, я сказал все, ради чего приходил. Спокойной ночи.

Жаклин тоже поднялась. Она почти заискивающе сказала:

– Вы сами видите: я не могу отказаться от того, что делаю.

Пуаро замотал головой:

– Вы могли отказаться. Всегда выпадает такая минута. Она была и у вашей подруги Линит, когда та могла остановиться и не вмешиваться… Она упустила эту минуту. Потом уже человек действует очертя голову, и одумываться поздно…

– Поздно… – отозвалась Жаклин де Бельфор.

Она еще постояла в раздумье, потом решительно тряхнула головой:

– Спокойной ночи, месье Пуаро.

Он грустно покачал головой и тропинкой пошел за ней следом к отелю.

Глава 5

На следующее утро, когда Эркюль Пуаро выходил из отеля, намереваясь устроить себе прогулку по городу, его нагнал Саймон Дойл.

– Доброе утро, месье Пуаро.

– Доброе утро, месье Дойл.

– Вы в город? Не возражаете, если я поброжу вместе с вами?

– Ну конечно! Вы меня осчастливите!

Выйдя за ворота, мужчины свернули в прохладную тень парка. Тут Саймон вынул изо рта трубку и сказал:

– Насколько я знаю, месье Пуаро, моя жена беседовала с вами вчера вечером.

– Совершенно верно.

Саймон Дойл сосредоточенно хмурился. Человек действия, он трудно формулировал свои мысли, мучительно подбирал слова.

– Хоть то хорошо, – сказал он, – что вы заставили ее понять наше бессилие в этом деле.

– Прекратить это законным образом невозможно, – согласился Пуаро.

– Вот именно. А Линит не могла этого понять. – По его губам скользнула улыбка. – Линит воспитали в убеждении, что со всякой неприятностью должна разбираться полиция.

– Чего бы лучше – свалить на нее ваше дело, – сказал Пуаро.

Саймон стал пунцоветь лицом, и после недолгого молчания его прорвало:

– Это подло, что ей приходится страдать! Она ничего не сделала! Если кому хочется назвать меня скотиной – пожалуйста! Я скотина, ладно. Но я не позволю, чтобы отыгрывались на Линит. Она тут совершенно ни при чем.

Пуаро с серьезным видом кивнул, ничего не сказав в ответ.

– А вы поговорили… переговорили с Джеки… с мисс де Бельфор?

– Да, я разговаривал с ней.

– Вам удалось образумить ее?

– Боюсь, что нет.

Саймон разразился гневной тирадой:

– Неужели она не видит, в какое дурацкое положение себя поставила? Неужели не понимает, что приличные женщины не ведут себя так? Где ее гордость, чувство собственного достоинства?

Пуаро пожал плечами:

– Она знает только одно чувство – обиду, вы не допускаете?

– Пусть, но, черт возьми, приличные девушки так себя не ведут! Я признаю, что кругом виноват. Я чертовски плохо поступил с ней, и вообще. Возненавидеть меня, забыть, как я выгляжу, – это я могу понять. Но зачем гоняться за мной повсюду? Это неприлично. Зачем делать из себя посмешище? На что она может рассчитывать?

– Возможно, это месть.

– Дурацкая! Мне понятнее какая-нибудь ее мелодраматическая выходка – бабахнуть в меня из револьвера, что ли.

– Вы считаете, это больше в ее духе, да?

– Честно говоря, да. Она порох, а не женщина, совершенно за себя не отвечает. Когда она доходит до белого каления, я за нее не поручусь. Но чтобы шпионить… – Он затряс головой.

– Да, это тоньше. Это умнее.

Дойл воззрился на него:

– Вы меня не поняли: это страшно действует на нервы Линит.

– А вам?

В глазах Саймона мелькнуло удивление.

– Мне?! Да я готов свернуть голову чертовке.

– От прежнего чувства, значит, ничего не осталось?

– Дражайший месье Пуаро… как бы вам это объяснить? Была луна, потом вышло солнце. И никакой луны больше нет. Как только я встретил Линит, Джеки перестала для меня существовать.

– Tiens, c’est drle a![37] – пробормотал Пуаро.

– Простите?

– Мне показалось интересным ваше сравнение.

Снова заливаясь краской, Саймон сказал:

– Джеки, наверное, сказала вам, что я женился на Линит из-за денег? Так это вранье. Я бы ни на ком не стал жениться из-за денег. Джеки не понимает, что мужчине в тягость, когда женщина любит его так, как она меня любила.

– Что-что?

Пуаро остро взглянул на него.

Но Саймона уже несло:

– Свинство говорить такое, но Джеки слишком меня любила.

– Un qui aime et un qui se laisse aimer[38], – пробормотал Пуаро.

– А? Что вы сказали? Понимаете, мужчине не по себе, когда женщина любит его сильнее, чем он ее. – Из его голоса уходило раздражение. – Мужчине не хочется, чтобы им владели. Черт бы его побрал, это собственническое чувство! Этот мужчина – мой, он принадлежит мне! Я так не хочу – и никто не захочет! Сразу хочется сбежать, освободиться. Мужчина должен владеть женщиной, а не наоборот.

Он выговорился и подрагивающими пальцами поднес спичку к трубке.

– Так вы такое чувство испытывали к мадемуазель Жаклин? – сказал Пуаро.

– М-м? – Саймон поднял на него глаза и, помедлив, признался: – М-м… да, вообще говоря – да. Она, конечно, не осознает этого, а у меня язык не повернется сказать. Мне все время было не по себе, а тут я встретил Линит и совсем потерял голову. В жизни не видел такой красоты. Просто чудеса в решете. Ведь перед ней все заискивают, а она выбирает простейшего парня.

Его голос звучал мальчишеским восторгом.

– Понимаю, – сказал Пуаро. Он задумчиво кивнул. – Да-да, понимаю.

– Почему Джеки не может мужественно перенести это? – возмущался Саймон.

Пуаро улыбчиво поджал губу:

– Прежде всего, месье Дойл, она не мужчина.

– Ну да… я имею в виду: стойко. И горькие пилюли приходится глотать, ничего не поделаешь. Виноват во всем я один, каюсь. Грешен! Но ведь это безумие – жениться на девушке, которую разлюбил. А сейчас, когда я вижу, на что способна Джеки, я просто рад, что унес ноги.

– На что она способна… – раздумчиво повторил за ним Пуаро. – А вы представляете себе, на что она способна, месье Дойл?

Саймон нахмурился, потом замотал головой:

– Нет, а что вы, собственно, имеете в виду?

– Вы знаете, что она ходит с револьвером?

Саймон глядел на него испуганными глазами:

– Сейчас-то она вряд ли пустит его в ход. Раньше – да, могла. А сейчас время упущено. Сейчас она вооружена только злобой – чтобы получше отыграться на нас.

Пуаро пожал плечами.

– Может быть, – с сомнением в голосе сказал он.

– Я беспокоюсь за Линит, – без особой нужды напомнил Саймон.

– Я понимаю, понимаю, – сказал Пуаро.

– Если серьезно, я не жду от Джеки мелодрамы с пальбой, но это шпионство и преследование уже сидят у Линит в печенках. Я придумал один план – может, и вы что-нибудь посоветуете. С самого начала, надо вам знать, я во всеуслышание объявил, что мы пробудем здесь десять дней. А завтра из Шелала[39] в Вади-Хальф уходит пароход «Карнак». Я хочу взять нанего билеты – под чужим именем. Завтра мы отправимся на экскурсию в Филы[40], а горничная распорядится багажом. В Шелале мы сядем на «Карнак». Когда Джеки выяснит, что мы не вернулись с экскурсии, мы уже будем далеко. Она решит, что мы улизнули от нее в Каир. Можно подкупить носильщика, чтобы он это говорил. Туристические конторы ей не помогут, потому что нашей фамилии там не будет. Что вы думаете на этот счет?

– Да, все хорошо придумано. А если она останется здесь до вашего возвращения?

– А мы, может, не вернемся. Поднимемся до Хартума и дальше самолетом – в Кению. Не станет же она гоняться за нами по всему земному шару.

– Не станет, потому что в какой-то момент ее удержат финансовые соображения. Я полагаю, у нее совсем немного денег.

Саймон наградил его восхищенным взглядом:

– Вот что значит умный человек. Я об этом даже не задумывался. Какие у Джеки деньги!

– При этом она добралась за вами сюда?

Саймон стал гадать:

– Что-то ей, конечно, набегает с процентов. Сотни две в год, я думаю. Но скорее всего – даже наверняка – она продала капитал, чтобы обернуться с этой своей затеей.

– Значит, настанет такой момент, когда она исчерпает свои возможности и останется без единого пенса?

– Да…

Саймон поежился от этой перспективы. Пуаро не сводил с него глаз.

– Да, – заметил он, – не очень приятная мысль…