Смерть на Ниле Кристи Агата

На это Джоанна заметила:

– В любви люди всегда другие.

Линит нетерпеливо мотнула головой и переменила тему:

– Мне надо к мистеру Пирсу – насчет проекта.

– Насчет проекта?

– Насчет развалюх. Я хочу их снести, а людей переселить.

– Какая ты у нас тонкая и сознательная, душка.

– Эти дома все равно надо убирать. Они испортят вид на мой бассейн.

– А их обитатели согласятся выехать?

– Да многие за милую душу! А некоторые – такие зануды. Не могут уразуметь, как сказочно изменятся их условия жизни.

– Я знаю, ты не упустишь поучить их уму-разуму.

– Ради их же пользы, дорогая Джоанна.

– Конечно, дорогая, я все понимаю. Принудительное благо.

Линит нахмурилась. Джоанна рассмеялась:

– Не отпирайся, ведь ты – тиран. Если угодно, тиран-благодетель.

– Я ни капельки не тиран!

– Но ты любишь настоять на своем.

– Не очень.

– Погляди мне в глаза, Линит Риджуэй, и назови хоть один раз, когда тебе не удалось поступить по-своему.

– Я тебе назову тысячу раз.

– Вот-вот: «тысяча раз» – и ни одного конкретного примера. Ты не придумаешь его, сколько ни старайся. Триумфальный проезд Линит Риджуэй в золотом авто.

– Ты считаешь, я эгоистка? – резко бросила Линит.

– Нет, ты победительница – только и всего. Благодаря союзу денег и обаяния. Все повергается перед тобой. Чего не купят деньги – доставит улыбка. Вот это и означает: Линит Риджуэй – Девушка, у Которой Все Есть.

– Не смеши меня, Джоанна.

– Разве не правда, что у тебя все есть?

– Пожалуй, правда… Дикость какая-то!

– Еще бы не дикость! Ты, наверное, иногда сатанеешь от скуки и blas[11]. А пока верши свой триумфальный проезд в золотом авто. Но хотелось бы мне знать – даже очень! – что будет, когда ты выедешь на улицу, а там знак: «Проезда нет».

– Не городи чушь, Джоанна. – Обернувшись к вошедшему лорду Уиндлизему, Линит сказала: – Джоанна говорит обо мне страшные гадости.

– Из вредности, дорогая, исключительно из вредности, – рассеянно отозвалась та, поднимаясь с кресла.

Она ушла, не придумав повода. В глазах Уиндлизема она отметила огонек.

Минуту-другую тот молчал. Потом прямо перешел к делу:

– Вы пришли к какому-нибудь решению, Линит?

Она медленно выговорила:

– Неужели придется быть жестокой? Ведь если я не уверена, мне нужно сказать: нет…

Он остановил ее:

– Не говорите! Время терпит – у вас сколько угодно времени. Только мне кажется, мы будем счастливы вместе.

– Понимаете, – виновато, с детской интонацией сказала Линит, – мне сейчас так хорошо – да еще все это в придачу. – Она повела рукой. – Мне хотелось сделать из Вуд-Холла идеальный загородный дом, и, по-моему, получилось славно, вам не кажется?

– Здесь прекрасно. Прекрасная планировка. Все безукоризненно. Вы умница, Линит. – Он помолчал минуту и продолжал: – А Чарлтонбери – ведь он вам нравится? Конечно, требуется кое-что подновить, но у вас все так замечательно выходит. Вам это доставит удовольствие.

– Ну конечно, Чарлтонбери – это чудо.

Она охотно поддакнула ему, но на сердце лег холодок. Какая-то посторонняя нота внесла диссонанс в ее полное приятие жизни. Тогда она не стала углубляться в это чувство, но позже, когда Уиндлизем ушел в дом, решила покопаться в себе.

Вот оно: Чарлтонбери – ей было непритно, что о нем зашла речь. Но почему? Весьма знаменитое место. Предки Уиндлизема владели поместьем со времен Елизаветы[12]. Быть хозяйкой Чарлтонбери – высокая честь. Уиндлизем был из самых желанных партий в Англии.

Понятно, он не может всерьез воспринимать Вуд… Даже сравнивать смешно с Чарлтонбери.

Зато Вуд – это только ее! Она увидела поместье, купила его, перестроила и все переделала, вложила пропасть денег. Это ее собственность, ее королевство.

И оно утратит всякий смысл, выйди она замуж за Уиндлизема. Что им делать с двумя загородными домами? И естественно, отказаться придется от Вуд-Холла.

И от себя самой придется отказаться. Линит Риджуэй станет графиней Уиндлизем, осчастливив своим приданым Чарлтонбери и его хозяина. Она будет королевской супругой, но уже никак не королевой.

«Я делаюсь смешной», – подумала она.

Но странно, что ей так ненавистна мысль лишиться Вуда…

И еще не давали покоя слова, что Джеки выговорила странным, зыбким голосом: «Я умру, если не выйду за него замуж. Просто умру…»

Какая решимость, сколько убежденности. А сама она, Линит, чувствовала что-нибудь похожее к Уиндлизему? Ни в малой степени. Возможно, она вообще ни к кому не могла испытывать таких чувств. А должно быть, это замечательно по-своему – переживать такие чувства…

В открытое окно донесся звук автомобиля.

Линит нетерпеливо передернула плечами. Скорее всего, это Джеки со своим молодым человеком. Надо выйти и встретить их.

Она стояла на пороге, когда Жаклин и Саймон Дойл выходили из машины.

– Линит! – Джеки подбежала к ней. – Это Саймон. Саймон, это Линит. Самый замечательный человек на свете.

Линит увидела высокого, широкоплечего молодого человека с темно-синими глазами, кудрявой каштановой головой, с прямоугольным подбородком и обезоруживающе мальчишеской улыбкой.

Она протянула ему руку. Его пожатие было крепким и теплым. Ей понравился его взгляд, в нем светилось наивное, искреннее восхищение.

Джеки сказала, что она замечательная, и он истово поверил в это.

Все ее тело охватила сладкая истома.

– Правда, здесь прелестно? – сказала она. – Входите, Саймон, я хочу достойно принять своего нового управляющего.

Ведя их за собой в дом, она думала: «Мне ужасно, ужасно хорошо. Мне нравится молодой человек Джеки… Страшно нравится».

И еще уколола мысль: «Повезло Джеки…»

Глава 8

Тим Аллертон откинулся в плетеном кресле и, взглянув в сторону моря, зевнул. Потом бросил вороватый взгляд на мать.

Седовласая пятидесятилетняя миссис Аллертон была красивой женщиной. Всякий раз, когда она смотрела на сына, она сурово сжимала губы, чтобы скрыть горячую привязанность к нему. Даже совершенно посторонние люди редко попадались на эту уловку, а уж сам Тим отлично знал ей цену.

Сейчас он сказал:

– Мам, тебе правда нравится Майорка?[13]

– М-м, – задумалась миссис Аллертон. – Тут дешево.

– И холодно, – сказал Тим, зябко передернув плечами.

Это был высокий, худощавый молодой человек, темноволосый, с узкой грудью. У него очень приятная линия рта, грустные глаза и безвольный подбородок. Тонкие изящные руки.

Он никогда-то не был крепкого сложения, а несколько лет назад вдруг подкралась чахотка. Молва утверждала, что «он пишет», однако друзья знали, что интерес к его литературным делам не поощряется.

– Ты о чем думаешь, Тим?

Миссис Аллертон была начеку. Ее карие глаза смотрели на него подозрительно.

Тим Аллертон ухмыльнулся:

– Я думаю о Египте.

– О Египте? – В ее голосе прозвучало недоверие.

– Там по-настоящему тепло, дорогая. Сонные золотые пески. Нил. Мне всегда хотелось подняться по Нилу. А тебе?

– Еще как хотелось. – Голос ее стал сухим. – Но Египет – это дорого, мой милый. Он не для тех, кто считает каждый пенни.

Тим рассмеялся. Он встал с кресла, потянулся. Он как-то сразу поживел, ободрился. И голос у него окреп.

– Расходы я беру на себя. Да-да, дорогая! На бирже маленький переполох. Результат в высшей степени благоприятен. Я узнал сегодня утром.

– Сегодня утром? – резко переспросила миссис Аллертон. – Ты получил только одно письмо, причем от…

Закусив губу, она смолкла.

Тим с минуту гадал, сердиться ему или обернуть все в шутку. Победило хорошее настроение.

– Причем от Джоанны, – холодно договорил он. – Твоя правда, матушка. Тебе бы королевой сыщиков быть! Пресловутому Эркюлю Пуаро пришлось бы побороться с тобой за пальму первенства.

Миссис Аллертон казалась раздосадованной.

– Просто-напросто я увидела конверт…

– И поняла по почерку, что письмо не от маклера. О чем я и толкую. Вообще-то биржевые новости я узнал вчера. А почерк у Джоанны действительно приметный – пишет как курица лапой.

– Что пишет Джоанна? Что новенького?

Миссис Аллертон постаралась, чтобы голос ее прозвучал безразлично и обыденно. Ее раздражала дружба сына с троюродной сестрой Джоанной Саутвуд. Не то чтобы, как она это формулировала «там что-то есть»: там, она была уверена, ничего не было. Никаких теплых чувств к Джоанне Тим не выказывал – как и она к нему. Их взаимная приязнь основывалась на любви к сплетням и множестве общих друзей и знакомых. Им обоим были интересны люди – и было интересно посудачить о них. У Джоанны был язвительный, если не сказать злой язык.

И не то чтобы миссис Аллертон боялась, что Тим может влюбиться в Джоанну, когда невольно напрягалась в ее присутствии или, как сейчас, получая от нее вести.

Тут было другое, и не сразу скажешь что – может, неосознанная ревность при виде удовольствия, которое Тим испытывал в обществе Джоанны. Увлечение сына другой женщиной всегда отчасти поражало миссис Аллертон: ведь они с сыном идеальные собеседники. И еще: когда такое случалось, она чувствовала как бы стену, вставшую между ней и молодыми людьми. Она не раз заставала их бойко беседующими, и когда они со всем старанием, но и как бы по обязанности втягивали ее в разговор, тот сразу увядал. Спору нет, миссис Аллертон не любила Джоанну Саутвуд. Она считала ее лицемерной и пустой, и бывало очень трудно сдержаться и не выразить свое отношение к ней.

В ответ на ее вопрос Тим вытянул из кармана письмо и пробежал его глазами. «Вон сколько понаписала», – отметила его мать.

– Новостей немного, – сказал он. – Девениши разводятся. Старину Монти сцапали за вождение в пьяном виде. Уиндлизем уехал в Канаду. Похоже, он не может опомниться, после того как Линит Риджуэй отказала ему. Она выходит за своего управляющего.

– Каков сюрприз! Он совершенный монстр?

– Отнюдь нет. Он из девонширских Дойлов. Бедняк, разумеется, притом он был обручен с лучшей подругой Линит. Крепко, крепко.

– Полное неприличие, – вспыхнув, сказала миссис Аллертон.

Тим послал в ее сторону любящий взгляд.

– Понимаю тебя, дорогая. Ты не одобряешь похищения чужих мужей и вообще мошенничества.

– Мы в молодости имели принципы, – сказала миссис Аллертон. – И слава богу! А нынешняя молодежь полагает, что может творить все, что заблагорассудится.

Тим улыбнулся:

– Она не только полагает – она творит все это. Vide[14] Линит Риджуэй.

– Так это ужас какой-то!

Тим подмигнул ей:

– Выше голову, пережиток прошлого! Может, я твой союзник. Во всяком случае, я пока что не умыкал чужих жен или невест.

– И впредь, уверена, не сделаешь этого, – сказала миссис Аллертон. – Я воспитывала тебя приличным человеком, – добавила она с чувством.

– Так что заслуга в этом твоя, и я тут ни при чем.

Ехидно улыбнувшись, он сложил письмо и вернул его в карман. Миссис Аллертон не удержалась от мысли: «Почти все письма он мне показывает. А когда от Джоанны – только зачитывает куски».

Однако она прогнала эту недостойную мысль и привычно решила явить широту души.

– Не скучает Джоанна? – спросила она.

– Когда как. Пишет, что хочет открыть магазин в Мэйфере[15].

– Она всегда жалуется на жизнь, – с легкой неприязнью сказала миссис Аллертон, – а между тем ходит по гостям, и гардероб должен ей стоить целое состояние. Она прекрасно одевается.

– Так она, скорее всего, не платит за это, – сказал Тим. – Нет-нет, мам, я имею в виду совсем не то, что тебе подсказывает твое эдвардианское мировоззрение[16]. Просто она не оплачивает счета, только и всего.

Миссис Аллертон вздохнула:

– Не представляю, как людям удается это делать.

– Это в некотором роде особый талант, – сказал Тим. – Если иметь достаточно экстравагантные вкусы при полном непонимании, чего стоят деньги, – тебе откроют какой угодно кредит.

– Пусть, но в конечном счете тебя отправят в суд – за неплатежеспособность, как сэра Джорджа Вуда, беднягу.

– У тебя какая-то слабость к этому конскому барышнику – уж не оттого ли, что в тысяча восемьсот семьдесят девятом году, увидев тебя на балу, он назвал тебя розанчиком?

– В тысяча восемьсот семьдесят девятом я еще не родилась! – с чувством возразила миссис Аллертон. – У сэра Джорджа обворожительные манеры, и не смей звать его барышником.

– Я слышал занятные истории про него от знающих людей.

– Тебе и Джоанне все равно, что пересказывать о людях, – чем гаже, тем лучше.

Тим поднял брови:

– Дорогая, возьми себя в руки. Вот уж не представлял, что старина Вуд у тебя в таком фаворе.

– Ты даже не можешь вообразить, чего ему стоило продать Вуд-Холл. Он страшно дорожил поместьем.

Можно было возразить, но Тим сдержался. Кто он такой, в конце концов, чтобы судить других? И он раздумчиво ответил:

– Насчет этого ты, пожалуй, права. Линит звала его приехать и посмотреть, как она устроилась, – так он наотрез отказался.

– Еще бы! Надо было все-таки подумать, прежде чем звать его.

– Он, по-моему, затаил злобу на нее – всегда что-то бурчит под нос, когда завидит ее. Не может простить, что за источенное червями родовое гнездо она выложила немыслимые деньги.

– Ты и этого не можешь понять? – бросила ему миссис Аллертон.

– Честно говоря, – невозмутимо ответил Тим, – не могу. Зачем жить прошлым? Липнуть к тому, что было, да сплыло?

– А что ты предложишь взамен?

Он пожал плечами:

– Что-нибудь живое. Новое. Ведь какая редкость – не знать, что принесет завтрашний день. Что хорошего наследовать бросовый клочок земли? Гораздо приятнее зарабатывать на свой страх и риск.

– Например, успешно провернуть дельце на бирже.

Он рассмеялся:

– Почему бы и нет?

– А если так же успешно прогореть на бирже?

– Довольно бестактное замечание, дорогая, и уж совсем некстати сегодня… Как же насчет Египта?

– Ну, если…

Он с улыбкой прервал ее:

– Решено. Мы же всегда хотели побывать в Египте.

– Когда ты предлагаешь ехать?

– Да прямо в будущем месяце. Январь там – чуть ли не лучшее время. А пока несколько недель еще потерпим замечательных обитателей нашего отеля.

– Тим, – с упреком сказала миссис Аллертон и виновато добавила: – Я почти обещала миссис Лич, что ты сходишь с ней в полицейский участок. Она совсем не понимает по-испански.

Тим скорчил гримасу:

– Я обзавелся личной пиявкой. Это по поводу кольца? С кроваво-красным рубином? Она продолжает думать, что его украли? Если хочешь, я схожу, только это пустая трата времени. Она еще навлечет неприятности на какую-нибудь горничную. Я отлично помню, как она заходила в море и кольцо было у нее на руке. Она просто обронила его в воде – и не заметила.

– А она уверена, что сняла и оставила на туалетном столике.

– Она ошибается. Я видел его собственными глазами. Надо быть полной дурой, чтобы в декабре лезть в воду только потому, что ярко светит солнышко. Толстухам вообще надо запретить купание, в купальниках они отвратно выглядят.

– Придется, видимо, и мне отказаться от купаний, – пробормотала миссис Аллертон.

Тим расхохотался:

– Это тебе-то? Да ты любую девицу обставишь.

Вздохнув, миссис Аллертон сказала:

– Тебе бы хорошо тут иметь молодую компанию.

Тим Аллертон решительно замотал головой:

– Ни в коем случае. Мы вполне хорошая компания вдвоем.

– Тебе не хватает Джоанны.

– Ничуть. – Странно, насколько категорично прозвучал его голос. – Ты глубоко заблуждаешься. Джоанна забавляет меня, но теплых чувств я к ней не питаю. Слава богу, что ее тут нет. Исчезни она из моей жизни, я и не замечу. – И совсем тихо добавил: – На всем свете есть только одна женщина, перед которой я преклоняюсь, и, по-моему, миссис Аллертон, ты отлично знаешь, о ком идет речь.

Его мать совсем смешалась и покраснела.

– Не так уж много прекрасных женщин, – глубокомысленно заключил Тим, – и ты одна из них.

Глава 9

В квартире, смотревшей окнами в нью-йоркский Центральный парк, миссис Робсон воскликнула:

– Ну не чудесно ли, скажите! Ты просто счастливица, Корнелия.

В ответ Корнелия Робсон залилась краской. Крупная, угловатая девушка с карими, преданно глядящими глазами.

– Сказочно, – выдохнула она.

Одобряя правильное поведение бедных родственников, престарелая мисс Ван Шуйлер удовлетворенно кивнула.

– Я мечтала побывать в Европе, – вздохнула Корнелия, – но мне казалось, что это никогда не сбудется.

– Разумеется, я, как обычно, беру с собой мисс Бауэрз, – сказала мисс Ван Шуйлер, – но в качестве компаньонки она не годится, совсем не годится. Корнелия поможет мне разбираться со всякими мелочами.

– С огромной радостью, кузина Мари, – с готовностью отозвалась Корнелия.

– Отлично, значит, договорились, – сказала мисс Ван Шуйлер. – А теперь поищи мисс Бауэрз, дорогая. Мне пора пить эггног.

Корнелия вышла. Ее мать сказала:

– Моя дорогая Мари, я бесконечно тебе благодарна! Мне кажется, Корнелия ужасно страдает, что она такая несветская. Чувствует себя как бы ущербной. Мне бы ее повозить, показать мир, но ты знаешь наши дела после смерти Неда.

– Я очень рада, что беру ее, – сказала мисс Ван Шуйлер. – Корнелия – девушка расторопная, поручения исполняет охотно и не эгоистка, как нынешняя молодежь.

Миссис Робсон поднялась и поцеловала богатую родственницу в морщинистую восковую щеку.

– Вечно буду тебе благодарна, – с чувством сказала она.

На лестнице ей встретилась высокая, ответственного вида женщина со стаканом желтого пенистого напитка.

– Итак, мисс Бауэрз, едете в Европу?

– Выходит, что да, миссис Робсон.

– Прекрасное путешествие!

– Да, похоже, приятная будет поездка.

– Вы ведь были прежде за границей?

– О да, миссис Робсон. Прошлой осенью я ездила с мисс Ван Шуйлер в Париж.

– Надеюсь, – с запинкой выговорила миссис Робсон, – никаких неприятностей не случится.

Она договорила, понизив голос; мисс Бауэрз, напротив, ответила обычным голосом:

– Нет-нет, миссис Робсон, за этим прослежу. Я всегда начеку.

Однако облачко, набежавшее на лицо миссис Робсон, так и оставалось на нем, пока она спускалась по лестнице.

Глава 10

У себя в конторе в центре города мистер Эндрю Пеннингтон разбирал личную корреспонденцию. Вдруг его сжавшийся кулак с грохотом обрушился на стол; лицо налилось кровью, на лбу набухли жилы. Он надавил кнопку звонка, и с похвальной быстротой явилась элегантная секретарша.

– Скажите мистеру Рокфорду, чтобы пришел.

– Слушаюсь, мистер Пеннингтон.

Через несколько минут в комнату вошел его компаньон, Стерндейл Рокфорд. Компаньоны были одной породы: оба высокие, плотные, седоголовые и чисто выбритые.

– В чем дело, Пеннингтон?

Пеннингтон поднял глаза от письма.

– Линит вышла замуж, – сказал он.

– Что?!

– То, что слышишь: Линит Риджуэй вышла замуж.

– Каким образом? Когда? Почему мы не знали?

Пеннингтон взглянул на настольный календарь.

– Когда она писала письмо, она не была замужем. Но теперь она замужем. С четвертого числа. А это – сегодня.

Рокфорд присвистнул и упал в кресло.

– Не предупредив? Так сразу? Кто он хоть такой?

Пеннингтон заглянул в письмо:

– Дойл. Саймон Дойл.

– Что он собой представляет? Ты когда-нибудь слышал о нем?

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Случалось ли вам видеть большую разницу между тем, как компании на деле принимают важные стратегичес...
Искусство полемизировать – ценное качество, необходимое как в деловой, так и в семейной жизни каждом...
Сборник рассказов о лесных жителях – забавных зайчиках. Включает в себя рассказы признанных мастеров...
Сборник рассказов о пушистых кошечках. Включает в себя сказку Редьярда Киплинга «Кошка, гулявшая сам...
Повесть «Фол» вошла в финальный список литературной премии «Русский Декамерон» (2003). Написана в ре...
Кто такая Тряпичная Энн? Это кукла, сшитая из цветных лоскутков и набитая ватой. Она пришла к нам в ...