Невозможность страсти Полянская Алла

– Это Ленка у тебя в душе?

– Ага.

– А нельзя её домой отправить? – Валентин тяжело повернулся, скрипнули пружины матраца. – Дело очень непростое.

– Мы вместе его нашли. Толку её отправлять домой, она всё знает.

– И разболтает. – Валентин вздохнул. – Знаю я её.

– Колоть ей смертельную инъекцию я тебе не позволю.

– Шуточки… – Валентин вздохнул. – Вот что у тебя за манера – из всего на свете устраивать балаган? Тут дело серьёзное, а ты…

– А что – я? Я привезла сюда твоего приятеля, вызвала тебя, позвонила невесть кому и произнесла какую-то ахинею, и я же устраиваю балаган? Что у тебя за манера вечно меня воспитывать? Ты мне кто, отец родной?

– Отца ты почти довела до инфаркта давно, как и мать!

– Тем не менее они оба живы и здоровы. А ты…

Парень на кровати снова часто задышал, и Валентин, схватив чемоданчик, с которым приехал, принялся перебирать какие-то лекарства.

– Знать бы, что тебе вкололи… Рона, когда он говорил с тобой, что ты заметила, кроме расфокусированного взгляда?

– Ничего, кроме того, что песок на пляже его не обжигал. Вернее, обжигал, но он вроде этого не замечал, а песок был горячий, ступни у него поранены чем-то, и на запястьях тоже раны.

– Вижу. Чем ты их обработала?

– Промыла водой с марганцовкой, потом перекисью залила, и вот… мазь наложила.

– Дай-ка свою мазь. Накупят всяких шарлатанских средств… – Валентин, скептически прищурившись, взял тюбик, прочитал состав и хмыкнул. – Что ж, всё правильно сделала, молодец. Боли не замечал, говоришь… а пил он много?

– Взахлёб, мы ему кока-колу дали, она тёплая уже была, но ничего больше не оказалось, я ему водой ступни охладила, так он колу пил так, словно жажда его мучила, а когда на берегу сидел, воду из реки пить не пытался – вот что странно.

– Он, скорее всего, не понимал, что там вода. – Валентин достал шприц. – Сейчас я возьму у него кровь, а ты поедешь в лабораторию, я позвоню, тебя будут ждать. Сделают токсикологический анализ и выдадут тебе лекарство, привезёшь. И позвонишь Ларисе, договоришься встретиться и объяснишь, что произошло, – но не вздумай по телефону болтать, только при встрече. Всё поняла?

– Поняла, что тут понимать-то… Валь, что происходит?

– Рона, недосуг болтать. – Валентин вручил ей пакетик со шприцем, полным крови. – Езжай сейчас же. И… спасибо, сестрёнка.

Ровена даже не нашлась, что сказать, так неожиданно прозвучала последняя фраза.

– Привет, Валь.

Ленка, вышедшая из душа, вся по-злодейски чистая и влажная, с любопытством заглянула в комнату.

– Лен, свари чего-нибудь пожрать. – Валентин снова что-то искал в своём чемоданчике. – Рона, поторопись, пожалуйста, время сейчас очень много значит.

Ровена сунула ноги в босоножки, схватила со столика ключи и вышла из дома – прямо в пекло. Машина завелась, Ровена открыла окна и выехала со двора. Шприц с кровью, упакованный в прозрачный пакетик, она спрятала в сумку, и теперь сумка лежала на переднем сиденье, словно бомба с часовым механизмом.

Остановившись на светофоре, Ровена посмотрела направо – на соседней полосе стояла маршрутка, битком набитая людьми, истекающими потом. Спрессованные в единую субстанцию, из которой выглядывали раскрасневшиеся лица, они цеплялись за поручни. Представив, что сейчас творится внутри этой душегубки, Ровена, удовлетворённо хмыкнув, тронулась. Хорошая вещь – машина. И отличная штука – лето. Непонятно, отчего граждане жалуются.

4

Солнце палило и палило, и он брёл по песку, изнывая от жажды. Ноги саднило и жгло, в песке попадались сухие и очень острые стручки акации, а скрип сухого горячего воздуха в воспалённой груди доводил его до исступления. Пить… хоть немного чего угодно, пить…

Капля упала ему на грудь, потом что-то влажное и спасительно прохладное коснулось лба.

Павел открыл глаза и сразу же об этом пожалел. Сквозь жалюзи пробивался свет, глаза нестерпимо болели, Павел застонал и попытался встать, его замутило, боль в голове запульсировала и пригрозила убийством. А самое главное – он понятия не имел, где в данный момент находится и как он сюда попал. Комната незнакомая, воспоминаний никаких, только тупая боль в ступнях и запястьях и жуткая боль в голове.

Кто-то подал ему кружку, полную восхитительной прохладной воды, и он принялся пить, не думая ни о чём кроме того, что жажда наконец перестанет его изводить. С каждым глотком он всё больше осознавал себя, несмотря на жуткую тошноту и боль, приподнялся – какая-то комната, полированная чёрная мебель, букет в вазе… Бежать!

– Паш, не дёргайся, пожалуйста, капельницу завалишь. Рона, поправь ему компресс. Да намочи его заново, бестолочь!

Голос знакомый, и при его звуках Павел ощутил себя в полнейшей безопасности, и с этим ощущением пришёл сон – настоящий, а не обморочный. Павел уснул, как не спал уже бог знает сколько дней, потому что этот голос извне означал только одно: его мучения закончились.

– Валь, что с ним?

Ровена с сочувствием смотрела на большого сильного мужика, беспомощного и неподвижного. В той бумажке, что ей дали в лаборатории, она ничего не поняла, но лекарство привезла честь честью, и сейчас, когда Валентин, наладив капельницу, подсоединил пациента к системе, она уверилась, что с её гостем будет всё в порядке.

– Название препарата тебе ничего не скажет, но накачали его им по самую завязку. А до этого кололи смеси самых разных веществ. – Валентин прикрутил колёсико капельницы и взглянул на сестру. – Рона, сейчас сюда приедут… ты прости, но будет довольно людно. Веди себя прилично, пожалуйста, без этих твоих вечных штучек. Мы… мы искали его четыре дня. Он пропал неожиданно, вернее, не пропал, его похитили, увезли, и… мы все беспокоились о нём. Ты даже представить не можешь, как я тебе благодарен, что ты его не бросила. Впрочем, это вполне в твоём стиле, конечно, но в данном случае твой поступок помог моему другу. Я…

– Хватит рассыпаться – рассыплешься совсем. – Ровена, хмыкнув, скорчила презрительную гримасу. – Дурак ты, Валька. И всегда таким был. Жену свою воспитывай, а я сама по себе.

Она вышла из спальни, тихо прикрыв за собой дверь, и Валентин вздохнул. Поверить невозможно, что когда-то они с Ровеной были закадычными друзьями, несмотря на разницу в возрасте. Всё закончилось, когда она собралась замуж за Гошку Денисова, известного хулигана и заводилу, к двадцати годам успевшего обзавестись скверной репутацией. Любовь у них случилась. Причём случилась она в аккурат сразу после выпускного в школе, и Ровена, сдав вступительные экзамены в институт, выскочила замуж. Именно тогда они поссорились – Валентин очень любил свою тётку Марину, сестру его отца и мать Ровены. Она была спокойной, улыбчивой женщиной, и Ровена досталась ей, видимо, по ошибке либо же для того, чтобы в её жизни были испытания, после которых тётку без всяких проволочек обязательно пустят в рай. Выходки Ровены очень печалили всё семейство, особенно же тётку Марину. Но поделать со своей строптивой дочерью она ничего не могла, как и отец Ровены, дядя Альберт, талантливый художник, натура тонкая и творческая.

Буйный характер Ровена унаследовала невесть от кого. Все в их семье были спокойные, очень упорядоченные люди, и Ровена со своими выходками и стремлением во что бы то ни стало сделать всё по-своему совсем не вписывалась в их семейство, хотя её все любили и гордились ею, красавицей и умницей, а её проделки воспринимали с весёлой покорностью – ну, что ж, бывает и хуже, что теперь делать, когда девочка получилась такая?

Правда, отец Валентина, порывшись в ветвях генеалогического древа, отыскал на одной из веток какого-то забулдыгу-варяга, воевавшего в армиях королей и императоров в качестве наёмника, невесть как попавшего в армию Александра Первого и женившегося на дочери генерала Забелина. Варяг нашёл свою смерть на поле боя, успев оставить молодой жене баронский титул, не обеспеченный никаким имуществом, кучу долгов и двоих детей. Дело было давнее, но Ровена, видимо, именно от этого далёкого предка унаследовала свою абсолютную бесшабашность. И когда она принялась творить одну глупость за другой, а в итоге оказалась беременной на третьем курсе института, Валентин не выдержал и высказал сестрице всё, что думал по поводу её поступков. Именно тогда их отношения испортились навсегда. Ровена, не выбирая выражений, обругала его дураком и сундуком, что было очень обидно, отчего это – сундук? – и прервала с ним дипломатические отношения.

Конечно, Валентин оказался прав – Гошка Денисов был ей совершенно не парой, и через полгода после рождения Тимки Ровена с ним развелась. И, конечно же, ей бы пришлось бросить институт, но она не бросила, потому что новоиспеченная бабушка Марина взяла на себя все заботы о маленьком Тимке, пока дочь догрызала гранит науки.

Тимка рос всеобщим любимцем, но оказался ребёнком, о котором принято говорить – «не детсадовский». Активный, не по годам развитый и языкастый, похожий на Ровену как две капли воды, он цеплял все микробы и вирусы, как только попадал в детский коллектив, а любая инфекция у него осложнялась ещё и тяжёлым бронхитом. Тётка Марина в панике звонила Валентину, и он приезжал, если мог, или висел на телефоне, если не мог приехать, и лечил племянника, которого очень любил. Со временем Тимка перерос хвори и окреп, тётка с мужем уехали жить в Испанию, но с Ровеной Валентин по-прежнему при встрече только здоровался, как и она с ним – он не простил ей «сундука», она сердилась за то, что он посмел влезть в её дела. Но оба молчаливо соглашались, что Тимка в их дрязгах не участвует, и Валентин с удовольствием проводил время с племянником, смышлёным и очень весёлым мальчишкой, который никогда не сидел на месте, а его голос, пока не начал ломаться, невозможно было отличить от голоса Ровены.

Сейчас Тимка, вымахавший за последний год почти вровень с Валентином, вовсю пытался ухлёстывать за девчонками, а они любили его и висели на нём гроздьями, Валентин только вздыхал – ну, надо же, и характером весь в мать.

– Валь, поешь?

Ленка заглянула в комнату, с любопытством покосилась на капельницу. Высокая, очень стройная, смуглая, с зелёными раскосыми кошачьими глазами и вздёрнутым носиком, Ленка была полной противоположностью Ровене. Что не мешало этим двоим дружить всю жизнь. Самые изощрённые злодейства рождались в их головах, когда они сходились вместе, словно приводился в действие некий механизм – по отдельности его детали безопасны, а соединившись, образуют неведомое науке разрушительное устройство, от которого нужно держаться подальше, но не всегда получается.

– Я тут жаркое сделала, салатик… я тебе сюда принесу, хочешь?

– Хочу. Спасибо.

Два года назад случился у Ленки перитонит – проморгал коновал в её поликлинике по месту жительства, и лопнувший аппендикс поставил Ленку практически у райских врат. Валентин оперировал её тогда сам, а в коридоре, как пантера в клетке, металась Ровена. Похоже, больше до Ленки никому дела не было, ни её мужу, которого Рона называла «чемодан без ручки», ни матери с кодовой кличкой Атомная Война, постоянно требующей денег, любви, уважения и заботы от дочери, которую она в грош не ставила и постоянно изводила с садистским удовольствием.

– Валь, ты поешь. – Ленка вкатила в комнату сервировочный столик. – Тут вот салат, это сок свежевыжатый, печенье… в общем, разберёшься.

– Тимка домой вернулся?

– Едет уже. Рона места себе не находит, когда такое происходит, ей надо, чтоб он был дома, а он, сам знаешь, какой. Скорей бы приехал. Ты кушай, Валь, пойду я.

– У тебя есть время – подождать людей? Может, вопросы будут…

– У меня вагон времени. – Ленка тронула пальцем его плечо, задумчиво глядя на лежащего парня. – Валь, что же это?

– Скверная история, Лен. Ну, ничего, главное, что он нашёлся. Спасибо за обед, проголодался я очень. Сразу сюда рванул, поесть не успел, Лариска меня, поди, потеряла.

– Не потеряла, во дворе с Юриком гуляет. Рона ей перезвонила, Лариска быстренько собралась и сюда приехала, но тебя беспокоить не стала, да и Юрику гулять хотелось. – Ленка хмыкнула. – В кои-то веки она может отпустить вашего ребёнка свободно побегать и не бояться, что он выбежит на дорогу или влезет куда-нибудь.

Валентин взялся за вилку – есть хотелось так, что живот подвело. А ведь выходной у него сегодня, хотели с женой пойти на реку, как нормальная семья. Но сначала его вызвали в больницу, а потом позвонила Ровена. Ну, да что теперь сетовать.

Павел заворочался, застонал – Валентин отставил тарелку, подошёл и заглянул ему в лицо. Бледность проступила сквозь загар, но тут удивляться нечему. Детоксикация идёт своим чередом, скоро пациент проснётся. Валентин снова сел и принялся доедать жаркое.

В коридоре послышались шаги, приглушённые голоса – в гостиной зажёгся свет, мимо двери кто-то прошёл. Валентин пощупал пульс друга – ну, это уже на что-то похоже. Он снова сел в кресло и, прислушиваясь к дыханию Павла, одновременно слышал то, что происходило за дверью.

Исчезновение Павла было внезапным и казалось какой-то дурной шуткой. Ну, как можно похитить Пашу Олешко, человека-Терминатора, отдавшего полтора десятилетия жизни участию в разных тайных операциях? Но именно так всё и выглядело на камере слежения у его дома, о которой похитители, кстати, знали, потому что сразу же проникли в квартиру Павла и уничтожили запись на компьютере. Установил камеры сам Павел, сигнал поступал на его домашний комп на запароленный диск и дублировался на сервер фирмы, где Павел работал начальником службы безопасности. Собственно, именно так и выяснили, что существовали эти камеры и что Павел был похищен, – его заместитель обнаружил запись на сервере.

Они подняли на ноги всех, кого могли, но результата не было. Павел словно в воду канул, четыре долгих дня о нём не было ни слуху ни духу, и Андрей Нефёдов, заместитель и друг Павла, предупредил, что телефоны, вполне возможно, прослушиваются, но кем? Они понятия не имели. И когда Валентин увидел Павла лежащим на кровати в доме своей кузины, он ощутил такое облегчение и радость, что едва не наделал глупостей, начав звонить Панфилову, начальнику и другу Павла, чтобы сообщить, что пропажа нашлась.

Но вспомнил предостережения Андрея и велел Ровене позвонить со своего телефона, наскоро придумав текст. Он был уверен, что многомудрый Панфилов всё поймёт правильно, и не ошибся.

– Привет, дядь Валь.

В комнату просочился Тимка, с любопытством поглядывая на кровать. Валентин улыбнулся при виде племянника – ему иногда было чудно видеть черты Ровены в этом почти взрослом парне. Те же голубые глаза с тёмными загнутыми ресницами, те же брови, прямые и светлые, тот же капризный рот и подбородок с ямочкой, и только нос и скулы Тимка взял от непутёвого папаши Гошки Денисова, но надо отдать ему должное – это было лучшее, что он мог от него взять.

– Привет, Тимофей. Хорошо, что ты дома, мама уже волновалась.

– Мама в своём репертуаре. – Тимка уселся на соседнее кресло и вытянул длинные загорелые ноги. – Послушай, дядь Валь, что это за люди у нас в гостиной?

– Потом расскажу, хорошо? – Валентин поднялся. – Тимыч, посиди пока здесь, не хочу бросать пациента одного. А я выйду, поздороваюсь и погляжу, что там и как.

– Ты боишься, что мать пошлёт твоих дружбанов куда подальше? – Тимофей фыркнул. – На этот счёт можешь не переживать, она в порядке и ведёт себя вполне прилично, даже кличку ещё никому не прилепила.

– Всё равно посиди здесь, а я погляжу…

Он поспешно вышел, прошёл по коридору и оказался в гостиной, где на диване и в креслах сидели люди, которых он ждал. Сашка Панфилов, друг и бывший пациент, хозяин крупной питерской фирмы, его лучший друг, соратник и компаньон Максим Матвеев, талантливый архитектор, сестра Матвеева Ника и её муж, спокойный и взвешенный Лёха Булатов. Все они, связанные годами дружбы и кровным родством, так давно и прочно обосновались в жизни Валентина, что сейчас, увидев их всех здесь, он невероятно обрадовался. Уж вместе они что-нибудь придумают.

Ровена устроилась в дальнем кресле, забравшись в него с ногами, а на кухне слышались голоса Ленки и Ларисы – они, похоже, пытались накормить ужином Юрика. Голос сына, капризный и протестующий, подействовал на Валентина умиротворяюще. Все, кого он любит, собрались, и не случилось непоправимого, Павел нашёлся.

– Привет, Семёныч. – Панфилов вопросительно посмотрел на него. – Что скажешь?

Панфилов и зимой, и жарким летом всегда одинаково подтянут, одет с иголочки, чисто выбрит, а его туфли – просто эталон элегантности. Валентин не знал, как это ему удаётся, но за Сашкиным подчёркнутым щегольством прятался острый ум и невероятная интуиция.

– Накачали психотропами и прочими похожими веществами. – Валентин вздохнул. – До этого кололи всякие препараты, их названия вам ничего не скажут, следы их в крови Павла сейчас уже незначительны – жарко, с потом выходят и вещества, но, судя по их характеру, нашего Павла допрашивали, и очень тщательно. И хорошо, если он вспомнит, кто это был и на предмет чего его допрашивали.

– Что значит – не вспомнит?! – Панфилов прошёлся по комнате и остановился, вполоборота глядя на Валентина. – Семёныч, что с ним случилось?

– Не знаю. – Валентин обвёл глазами собравшихся. – Физически он не пострадал – ну, в смысле, ему не ломали пальцы, не жгли, не вгоняли иглы под ногти – ничего подобного. Но он накачан такими веществами, что будет отлично, если он сам себя вспомнит. Я вообще боюсь предполагать, как на него могли подействовать те препараты, что ему кололи. Они и поодиночке небезопасны даже в малых дозах, а в смеси могут дать очень неприятный психотропный эффект, и самое главное, эффект индивидуальный, от краткосрочной амнезии до параноидального психоза.

Из комнаты, где лежал Павел, послышался сдавленный крик:

– Мааам!

Валентин бросился туда, но Ровена каким-то непостижимым образом успела первая.

Павел выполнил классический захват – Тимка висел, зажатый его рукой, лицо его, неживое и бледное, испугало Валентина до потери пульса. Он знал этот захват, Павел вполне мог убить Тимку. И, возможно, уже убил.

Ровена страшно закричала и бросилась на Павла. Тот, не ожидая нападения, отпустил Тимку, и мальчик упал на ковёр, ногти Ровены полоснули Павла по лицу, оставив кровавые борозды, – а в следующую секунду она ударилась о стену с глухим стуком, грохнулась на паркет и застыла неподвижно. Безумный взгляд Павла метнулся к вбежавшим в комнату и остановился на Панфилове, потом на Валентине. Павел сделал вдох, его грудная клетка ходила ходуном, но из взгляда исчезло безумие – он узнал их. Пошатнувшись, он опустился на кровать, по руке его стекала кровь – там, где он выдернул иглу капельницы, а лицо выглядело словно после нападения Фредди Крюгера – но Валентина это не интересовало, он склонился над Тимкой. Племянник дышал, и, похоже, был цел и невредим, просто без сознания, но в порядке.

Чего нельзя было сказать о Ровене. Её левая рука торчала под неестественным углом, а из уголка рта текла кровь.

– Рона! – Ленка, протиснувшись сквозь столпившихся гостей, присела рядом с Валентином. – Валь, что с ней?

– Рука сломана, думаю, в двух местах как минимум.

Валентин почувствовал, как вина всей тяжестью навалилась на него. Не надо было оставлять Тимку с Павлом, ведь знал же, что в любой момент тот проснётся и, увидев незнакомца, может напасть. После таких препаратов мало кто просыпается в адеквате.

– А это? Кровь изо рта?

– Возможно, она просто язык прикусила.

Но Валентин понимал, что это не так – кровь тёмная, и течёт всё сильнее. Сломанное ребро пробило лёгкое.

– Валь!

– Лена, побудь с Тимкой, Лариса останется с вами, приглядит за ним и за Павлом. – Валентин коснулся лба Ровены и поднял взгляд на Панфилова. – Сань, нужно отвезти её в больницу, срочно оперировать, твоя машина самая просторная.

– Конечно. А что…

– Ребро, сломавшись, пробило лёгкое. Надеюсь, в одном месте, но внутреннее кровотечение сильное, нужно срочно в больницу, пока она не истекла кровью.

Ленка застонала и в отчаянии заломила руки.

– Ты! – Она повернулась к Павлу, глаза её сузились, и вся она, тощая, смуглая, хищная и раскосая, стала похожа на разъярённую пантеру. – Она спасла тебя, тащила тебя через песок, от тех бандюков укрыла, рисковала, а ты её убил!

– Лена… – Лариса дотронулась до её плеча. – Павел не виноват, это всё последствия действия препаратов. А Ровена выживет, всё будет хорошо.

– Всё было хорошо, пока здесь не нарисовалась ваша милая компания. – Ленка присела около Тимки, которого приводили в чувство. – Отойдите от него, убирайтесь все из дома, слышите?! Все, все убирайтесь и этого с собой прихватите!

Она с ненавистью уставилась на Павла, сидящего на кровати, сжимающего в кулаке салфетку, которую кто-то дал ему, чтобы утереть кровь. Он непонимающе оглядывал собравшихся, потом взгляд его переместился на Ровену, которую Панфилов и Булатов уложили на плед. Он словно пытался что-то вспомнить и, не отрываясь, смотрел, как Ровену со всяческими предосторожностями подняли и вынесли из дома, чтобы погрузить в машину Панфилова.

– Валь!

– Лена, возьми себя в руки. – Валентин избегал её взгляда. – Останься с Тимкой и Ларисой, а мы в больницу. Я позвоню. Обещаю тебе… слышишь? Я обещаю, что с ней всё будет хорошо.

Лена отвернулась от него и яростно уставилась на Павла. Если бы она могла, то убила бы этого безмозглого бритого урода, искалечившего подругу. Но сейчас она нужна Тимке, а в доме Ровены куча каких-то людей, которых она впервые видит, и она не может всё это вот так оставить, хотя должна ехать вместе с Ровеной.

– Тима!

Она помогла поднять мальчика, и вместе с Булатовым они почти вынесли его из комнаты.

– Сюда.

Уложив Тимку на кровать, Лена беспомощно огляделась.

– Что… что делать?!

– Успокоиться прежде всего. – Булатов мягко погладил её руку. – Послушайте, Елена, мальчик скоро будет в порядке. Просто сомлел от захвата, но шейные позвонки целы, кости тоже…

– Вот просто уйдите. – Лена яростно прищурилась. – Это Рона, добрая душа, всех на свете подбирает и привечает, а я не такая. Будь моя воля, я бы вашего нарика в луже утопила. Уйдите и всю компанию за собой забирайте.

– Лен…

Лариса отстранила Булатова и склонилас к Тимке. Лена со злостью смотрела на скучный узел её русых волос, а Лариса тем временем ощупывала Тимку лёгкими профессиональными движениями.

– Цел, скоро будет в порядке. – Лариса повернулась к Лене: – Дело в том, что мы не можем сейчас забрать отсюда Павла.

– Что?!

– Лена, послушай… – Лариса вздохнула и отвела глаза. – Его, скорее всего, ищут. Сюда придут вряд ли, но если обнаружат – а с нами его обнаружат моментально! – то случиться может всякое. Пока Павел здесь, он в безопасности. Нам обязательно нужно выяснить, что с ним произошло, а выяснить это мы сможем, только если он расскажет сам. Он должен прийти в себя и вспомнить, тогда мы вместе решим, как быть, а пока ему лучше побыть у Роны, понимаешь?

– А ты понимаешь, что это всё – ваши трудности? Или ты думаешь, что мне не плевать, что случится с этим безмозглым куском мяса, который искалечил мою подругу, спасшую его поганую шкуру? С чего ты решила, что мне есть хоть какое-то дело до того, будет он жить или умрёт? Так вот, дорогая моя, забирайте своё бесхозное имущество и выметайтесь отсюда все – слышишь, все! Пока я не разозлилась всерьёз и не вызвала полицию.

– Лена, Рона этого бы не одобрила.

Это, конечно, удар прямо в цель – Лена знала, что Ровена оставила бы здесь всю гоп-компанию, чтобы помочь. Но дело в том, что Ровены здесь нет, а есть Тимка, который уже открыл глаза и слушает их перепалку, пытаясь понять, из-за чего ссора, а остаться с Тимкой наедине и самостоятельно объяснить ему, что произошло с его матерью, Лена не в состоянии.

– А мама где?

Тимка – почти взрослый парень, удивительно похож на мать. Почти взрослый – но всё-таки не взрослый.

– Вот тётя Лариса тебе сейчас всё и объяснит.

Кипя от ярости, Лена вышла из комнаты. Ничего, Ларка ему родственница, Валентин как-никак двоюродный дядя Тимке, вот пусть родня и объясняет. А она просто выбросит из дома всех этих людей, принесших с собой беду.

– Лена…

Наверное, в другое время эта женщина понравилась бы ей. Высокая, светловолосая, с потрясающими синими глазами, детскими и доверчивыми, немного полноватая и улыбчивая, она располагала к себе моментально. Ника Булатова, жена Алексея и родная сестра Максима, того самого, что уехал с Ровеной и Валентином в больницу.

– Лена, послушай, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. – Ника смотрела ей прямо в глаза, и Лена сдержалась, не наорала на неё. – Ты испугана, ты злишься, боишься за подругу, ненавидишь всех нас и не знаешь, что делать.

Лена и сама не описала бы лучше то, что кипело сейчас внутри неё, она молча смотрела на Нику, стараясь не сорваться.

– Послушай меня. – Ника дотронулась до её плеча. – Вместе мы что-нибудь придумаем. Вам с мальчиком не надо оставаться одним. Смотри, что мы сейчас сделаем. Оставим с Тимой Ларису и моего Лёшку, они присмотрят за ним и за Павлом. А мы сядем в мою машину и поедем в больницу, там подождём окончания операции.

– Эй, я с вами!

Тимка был уже вполне живой, только бледный, но взгляд у него решительный и непреклонный. Точно такой взгляд бывает у Ровены, когда она не настроена уступать.

– Хорошо, ты с нами. Лёш, останься с Ларисой, присмотри за Юриком, пока она с Пашкой там. Всё, едем. – Ника поискала взглядом свою сумочку. – Ага, вот она где…

Лена молча взяла Тимку за руку, как когда-то в детстве, и он не вырвал ладонь, а пошёл рядом.

Дверь в гостевую спальню закрыта – там Лариса что-то говорит Павлу, и Лена чувствует, как злость снова поднимается в ней. Проклятый идиот! Надо же такому случиться!

– Ника, только не лети. – Алексей взял жену за руку и коснулся губами её ладони. – Езжай осторожно, тише едешь – дальше будешь.

– Я всегда езжу осторожно. – Ника порылась в сумочке в поисках ключей от машины. – Возвращайся в дом, Лёш, Лариске нужна помощь.

Алексей кивнул и скрылся в доме, а они уселись в новенькую синюю «Хонду», и машина, сорвавшись с места, понеслась по улице. Лене стало понятно, почему Алексей просил жену ехать осторожно – похоже, эта дама вообще не знает назначения педали «тормоз».

– Пашка пропал внезапно, мы с ног сбились, его разыскивая. – Голос Ники высокий, девчоночий, и сама она оставляет ощущение какой-то детской непосредственности. – А тут звонок от Саньки, дескать, он нашёлся! А мы ведь и полицию подключили, и все связи задействовали, даже Пупсика подорвали… ой, о Пупсике я зря болтаю. И, главное, совершенно же неясно, кто мог похитить Пашку, кто вообще сумел это сделать!

– Мне всё равно. – Лена сжала губы в жёсткую линию. – Ника, вы все для меня – никто, извини. Я вас впервые вижу. И я далеко не так добра, как Рона, которая готова подбирать на улице страждущих, чтобы помочь, я бы ни за что подобного не сделала. И смотри, чем всё это обернулось.

– Я понимаю. – Ника вписалась в поворот и притормозила. – Всё, вот и больница. Но всё уже произошло, и от того, что мы будем ссориться, дела никак не поправишь. А потому давайте-ка пойдём и разузнаем, что там и как с Ровеной. Сейчас я Макса наберу и спрошу, где они.

Ника вытащила из кармана джинсов сотовый и принялась искать номер, а Лена обняла Тимку, и так они стояли в сумерках, прижавшись друг к другу, оглушённые внезапно свалившейся бедой, пока Ника говорила с братом.

– Пошли, они там.

Ника потащила Лену за руку, Тимка едва поспевал за ними. Больничный коридор распахнул им навстречу свои тускло освещённые внутренности, и Лена поморщилась. Она всегда терпеть не могла муниципальные больницы. Панфилов и Матвеев ждали их около сестринского поста, рядом открытая дверь в палату, где на койках лежат люди, укрытые убогими больничными простынями, сероватыми и пятнистыми от зелёнки. Лена отвернулась, чтобы не видеть этого.

– С ней всё в порядке, но пока её ещё оперируют. – Панфилов потрепал Тимку по плечу. – Держись, парень, всё будет хорошо, вот увидишь. Семёныч и руку Роне сейчас сделает, чтоб два раза в наркоз её не погружать, а Семёныч – спец, тут уж я свой собственный опыт имею.

Лена отошла к окну, вглядываясь в темнеющий вечер. Опыт такого общения с Валентином был и у неё, но это ничего не значит. И если Ровена умрёт, она, Лена, останется совсем одна. Конечно, она не бросит Тимку, поставит его на ноги – но ей самой придётся идти по жизни совершенно одной, зная, что опереться не на кого. Столько лет она прожила на свете, и только Ровена всегда была рядом, готовая помочь и поддержать. И надо же было такому случиться! Ведь если бы она не побежала к Роне оплакивать свои печали вокруг утреннего происшествия с Сергеем, ничего бы этого не было. Ровена сейчас закрыла бы уже магазин и готовила Тимке ужин и была бы здорова и весела.

– Лена!

Из открытой двери палаты голос звучит словно из погреба. Лена вздрогнула – она сразу узнала этот голос.

– Лена…

Она оглянулась на открытую палату. Женщина, лежащая на крайней койке, тянула к ней худую руку, и Лена инстинктивно отступила.

– Ты всё-таки пришла!

Варвара.

Лена досадливо поморщилась. Не будь здесь Тимки и компании новых знакомых, она бы просто ушла, но вездесущая Ника уже побежала знакомиться. Лена вспомнила соседскую собачку породы грифон – такую же доверчивую и бестолково добрую ко всем, кто повстречается.

– Лена…

Она вздохнула и вошла в палату.

Варвара лежит на койке у двери. Простыня не скрывает её ужасной худобы, и это так не похоже на прежнюю Варвару, которая когда-то… да неважно теперь. То, что женщина, укрытая грязноватой больничной простыней, не жилец, видно сразу.

– Лена, пожалуйста… ты пришла, всё-таки пришла…

Видимо, все свои силы Варвара направила на то, чтобы позвать её, потому что сейчас её шёпот едва слышен. Лена вздохнула – и ведь не уйдёшь теперь… Вот дьявол!

5

Когда-то она была высокой, гибкой, смуглой, с тонкой талией и высокой грудью. Её волосы, каштановые и вьющиеся, спускались до пояса, а её лучистые зелёные глаза, раскосые и осенённые великолепными ресницами, смотрели с весёлым дерзким вызовом – ну-ка, поглядите на меня, хороша? Она была хороша. Люди оглядывались ей вслед, она не шла – танцевала, словно слушала одну только ей слышную музыку, и голос её, немного хрипловатый, звучал обещанием. Ей было семнадцать лет, и Лена, тогда девятнадцатилетняя, ощущала себя рядом с ней серой мышью, бесцветной недокормленной молью, вылетевшей из шкафа с синтетическими куртками.

В женщине, лежащей под серой больничной простынёй, не осталось ни обещания, ни музыки, ни вызова. В ней вообще почти ничего не осталось. Обтянутые изжелта-серой кожей кости и глаза, глядящие будто из колодца, затравленный умоляющий взгляд которых означал одно: жизнь очень круто обошлась с этим человеческим обломком и смерть для неё – лучший выход, и он уже совсем рядом.

– Лена…

Она потянулась к ней, Лена инстинктивно отступила назад – она не хотела, чтобы эти руки касались её, словно смерть может быть заразной.

– Я надеялась, что ты придёшь, всё время надеялась…

Варвара шепчет, и рука её бессильно падает на постель, а Лена смотрит во все глаза на то, что лежит на кровати, но соотнести это с той Варварой, которую сохранила её память, не может.

– Давно ты здесь?

– Третий месяц. – Варвара смотрит на неё взглядом побитой собаки. – Я знаю, знаю: нет у меня права о чём-то тебя просить… но я не за себя прошу. Послушай меня, послушай, только не уходи…

– Я слушаю. – Лена уже справилась с собой, отгородившись от Варвары стеной в своей обычной холодной манере. – Зачем я тебе понадобилась? Нужны деньги?

– Деньги… – Варвара закашлялась, и Ника бросилась к ней, чтобы поднять ей подушку повыше. – Спасибо, милая, спасибо. Деньги… мне уже не нужны, мне ничего не нужно.

– Зачем ты посылала за мной?

– Это здешний, больничный адвокат. – Варвара помолчала, будто собираясь с силами. – Я скоро умру, знаешь?

– Ну, судя по твоему виду, похоже на то.

За её спиной ахнула в ужасе Ника. Лена поморщилась – ох уж эти добрые люди! Ведь знать не знает, что за птица приземлилась на этой койке, а туда же, ужасаться бросилась.

– Ты честна, как всегда. – Варвара закрыла глаза. – Ну, я другого и не заслуживаю, конечно. Я это знаю. Просто молодая была, глупая, не думала ни о чём, кроме удовольствий, всё казалось, что мне весь мир что-то должен… ну, теперь-то поняла, что почём в этой жизни, а толку…

– У меня мало времени.

– Это у меня мало времени. – Варвара выдохнула и замерла, словно пережидая боль. – Послушай. Я много чего натворила в жизни. Но вот что важно. У меня есть дочь. Ей пошёл шестой месяц, если она ещё жива, конечно. Они забрали её у меня, но я думаю, что она жива, я чувствую… Найди её, пожалуйста, найди, Христом Богом прошу, не дай ей пропасть.

– Где она и кто её забрал?

– Возьми у меня… под подушкой…

Лена с опаской подошла к кровати и, превозмогая брезгливость, просунула руку под подушку, нащупав пакет.

– Это?

– Да, это. – Варвара протянула руку. – Там фотография, видишь? Дай её мне, дай, хочу ещё раз на неё посмотреть.

Лена открыла плотный конверт из пластика. Какие-то справки, записи, бумаги – и несколько фотографий. На одной – Варвара с младенцем на руках. Ещё не такая страшная, но уже заметно больная. И Лена вдруг подумала: а если это СПИД?

– Вот она, моя девочка, мой ангел… – Варвара снова закашлялась. – Её зовут Яна… ну, я её так назвала. Теперь её зовут как-то по-другому, наверное. Ей на этом фото два с половиной месяца. Три месяца назад её у меня отняли. Здесь, в этом городе. Я… все эти годы работала за границей. В Голландии, потом в Турции…

– Кем работала?

«Кем ты могла работать, если не получила никакого образования! – Лена сжала кулаки. – Кем ты ещё могла работать, если всё, что ты умела и хотела, – это лежать на спине с раздвинутыми ногами! Господи, как же я ненавидела тебя, как же я желала тебе смерти – лютой, страшной, и даже сейчас мне не жаль тебя нисколько, потому что ты разрушила мою жизнь до основания, просто так, походя, потому что тебе казалось, что моя жизнь ничего не значит и что я слишком много получила, причём незаслуженно! Конечно, я знаю, кем ты «работала», – но я хочу это услышать от тебя, мне плевать, что ты умираешь, что твоя жизнь была кошмаром, мне плевать – я хочу это услышать. Да, я злобная и мерзкая сука, но это ты когда-то сделала меня такой, убив во мне всё, что было хорошего. Так скажи же мне то, что я хочу услышать, и я плюну тебе в лицо и уйду, а ты подыхай и знай, что я никогда не помогу тебе ни в чём».

У Лены даже виски заломило от ярости. Через столько лет труп её врага всё-таки проплывает мимо неё. И не то чтобы она сидела на берегу реки, но если вдуматься – да, сидела. Потому что когда-то давно Ровена не позволила ей отомстить. И она была права, она всегда права. И вместо того, чтобы сейчас пойти и узнать, как там дела у подруги, Лена вынуждена стоять здесь. Только осознание того, что труп всё-таки проплыл, не позволяет ей сейчас развернуться и уйти, она хочет насладиться этим моментом.

– Проституткой была. – Варвара смотрит на неё отстранённо и безразлично. – Кем я ещё могла работать, а то ты не знаешь.

– Ну, мало ли. Я надеялась, что ты меня удивишь.

– Да ничего ты не надеялась. – Варвара смотрит, не отрываясь, на фотографию. – Послушай, Лена. Ребёнок ничем перед тобой не провинился. Я не могу умереть вот так, зная, что её продадут на органы или, подрастив немного, продадут извращенцам. Эти люди… они занимаются торговлей детьми. Когда я забеременела, ко мне подошли и спросили, не хочу ли я отдать младенца в хорошую семью. Предложили денег, полный пансион до родов, а я тогда только вернулась, дома меня никто не ждал, отец спился и умер, мать тоже умерла, деревенский дом развалился, а в деревню к Ивану я вернуться не могла… я согласилась отдать малышку, не знала тогда, что такое ребёнок для матери. Когда она росла во мне, не было во всём мире роднее человека, чем она там. Я говорила с ней, любила её и поняла, что не отдам её, но сбежать не могла – куда бы я пошла. А потом я родила и два с половиной месяца была с ней, пока они искали, кому её продать… как я теперь понимаю… но я чувствую, что она жива, найди её, умоляю.

– Каким образом?

– Лен, ты что! – Ника села на кровать рядом с умирающей. – Конечно, мы найдём вашу малышку. А вы поправитесь и…

– Добрая ты душа. – Варвара погладила руку Ники. – Светлая, добрая душа… Не суди Лену, я очень виновата перед ней, и той вины мне не избыть никогда и не искупить никогда, хоть бы что я сделала, не поправишь уже. Если сможешь – помоги ей, найдите моего ребёнка.

– Отца знаешь? – Лена едва сдержалась, чтобы не уйти. – Может, отец её взял?

– Лен… Ну какой отец. – Варвара прикусила губу. – Мы тогда в гостинице работали, всю неделю шведов обслуживали. Мужики лет по пятьдесят, здоровенные, белёсые, но хорошие, добрые и нежадные. Вот и все приметы отца. А потом я поняла, что забеременела, и…

– А сейчас что с вами? – Ника взяла прозрачную руку Варвары в свои ладони. – Может, переведём вас в хорошее отделение, к нормальному врачу…

– Саркома лёгких у меня. – Варвара улыбнулась одними губами. – Неоперабельная. Где-то через месяц после родов начались боли, я внимания не обратила, а когда сюда попала, уже поздно было. Врачи говорят, что если б сразу пришла – всё равно ничего бы не сделали. Саркома – такая вещь… вот вчера и сегодня чуть легче мне стало, с аппарата сняли. Лен…

– Что?

– Прости меня, ради бога.

– Бог простит, Варя.

– Я рада, что смогла тебя увидеть и прощения попросить. Найди мою дочку, прошу тебя. Она хорошая девочка, добрая, славная, уж я знаю, она не такая, как я. Найди…

– Найду. Ну, что смотришь? Сказала – найду, значит, найду. Обещаю.

– Там в конверте завещание и все бумаги на опеку, в том числе и мой анализ ДНК. Всё заверено как надо, остальное узнаешь у адвоката. И ещё… видишь, вот фотография, где парень с усиками, лысоватый? Это Генка Филатов, это он меня свёл… с теми.

– А те – кто?

– Страшные люди. – Варвара закрыла глаза, силы её были на исходе. – Женщина, зовут Нина, маленькая такая, худая, глаза узкие, нос длинный, кожа пористая, лет тридцать пять ей, может, чуть больше. Второй – мужчина, Владимир Данилов, точно помню фамилию, в правах подсмотрела один раз. Ему сорок три, русые волосы, глаза зелёные, небольшой нос и ресницы длинные, как у бабы. Смазливый такой, типаж – увядший мальчик. Ну, из тех, кто в мужиков не вырастает. Злой и хитрый сукин сын. Но из них двух Нина опаснее, умеет из себя строить святошу. Там и другие были, просто я только этих видела. Они в квартире меня держали – на Космической – и в седьмой роддом возили на осмотры, врача зовут Паркина Жанна Дмитриевна, большая высокая брюнетка за пятьдесят… серьги с сапфирами в ушах… дорогие, старинные. Она и роды приняла – там же, в квартире.

– Точный адрес?

– Космическая, сто двенадцать, квартира восемь. Я всё время хотела убежать с ребёнком, нужно было доказать, что они меня там держали, и я кольцо своё спрятала… в маленькой комнате, под паркетом. И салфетку с кровью.

Варвара снова закашлялась, дыхание её никак не восстанавливалось, и Панфилов, молча слушавший разговор, бросился за врачом. Лена сжала конверт с бумагами. Варвару погрузили на каталку и увезли, на ходу подсоединяя капельницу, она, задыхаясь, смотрела на Лену исступлёнными умоляющими глазами, и Лена кивнула.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сборник рассказов о пушистых кошечках. Включает в себя сказку Редьярда Киплинга «Кошка, гулявшая сам...
Повесть «Фол» вошла в финальный список литературной премии «Русский Декамерон» (2003). Написана в ре...
Кто такая Тряпичная Энн? Это кукла, сшитая из цветных лоскутков и набитая ватой. Она пришла к нам в ...
В работе на базе новейшего законодательства Российской Федерации представлены теоретические и практи...
XXI век войдет в историю новоевропейской цивилизации как время исторического вызова и время поиска д...
У потомственной ведьмы Брэнны О’Двайер есть все: любящие брат и сестра, собственный магазин, верные ...