Слоны Ганнибала Немировский Александр

Часть первая

Лев показывает когти

Льва узнают по когтям.

Древняя пословица

Сыновья

Они возились на ковре, как маленькие смешные зверьки. Мелькали спутанные вихры, слышался визг и прерывистое дыхание. Ганнибал повалил Гасдрубала. Магон уцепился за шею Ганнибала и тянул вниз. Это у них называлось войной. Сегодня Ганнибал – римлянин, а его братья – карфагеняне. Силы равны. Ганнибалу девять лет, братьям столько же вместе взятым.

– Сдавайтесь! – кричал старший, вращая белками глаз. – Сдавайтесь, вы, щенки!

Но малыши и не думали отступать. Магон вцепился в волосы Ганнибалу, тот потянулся, чтобы наказать «вероломного врага». Этим тут же воспользовался Гасдрубал и опрокинул старшего брата.

Приоткрыв полог, Гамилькар незаметно наблюдал за сыновьями. Его толстые губы шевелились, как всегда, когда он испытывал волнение. Давно ли на этом же ковре он боролся с братьями? Тогда они играли в карфагенян и эллинов, но воевать ему пришлось с римлянами. Двадцать три года длилась эта война. Она отняла у него и братьев, и славу. Позорный мир, невыносимо тяжелая дань. А потом, воспользовавшись слабостью Карфагена, восстали наемники. Гамилькару пришлось давить их слонами, распинать на крестах. А ведь это были в прошлом неплохие воины. И где найти им замену?

Ганнибал снова подмял под себя Гасдрубала. Размахивая кулачком, он не давал приблизиться Магону, который опасливо держался в стороне.

– Рим победил! – выкрикнул Ганнибал тонким, срывающимся от возбуждения голосом.

Гамилькар вздрогнул. Его полное лицо побагровело. Даже у себя дома он не может избавиться от этого слова, ноющего, как застарелая рана, жгущего, как пощечина, давящего, как камень.

Подбежав к детям, он закричал:

– Замолчите! Чтоб я не слышал этого!

Дети растерянно поднялись с ковра и смущенно смотрели себе под ноги. Они всегда стеснялись отца, потому что редко его видели и так много слышали о нем от окружающих. С именем отца в их воображении связывались страны и города со звучными и диковинными названиями, битвы с далекими, неведомыми народами. Им казалось, что отец занят какой-то удивительно интересной игрой. И теперь, когда они ему подражают, он так незаслуженно суров!

Магон поднес ладошки к глазам и залился слезами. Гасдрубал нахохлился, как молодой петушок. Ганнибал пристально смотрел на отца. В его зрачках застыло тревожное недоумение.

Гамилькару сделалось не по себе от этого укоряющего взгляда. Каждый день он может уйти в Страну, откуда нет возврата. Таков удел воина. И всегда, когда вокруг свистят стрелы и льется кровь, он думает о них, о своих сыновьях. Страстно хочется верить, что дети унаследуют не только его толстые губы, курчавые черные волосы и выпуклый лоб, но и сохранят его душу, его ненависть и его любовь. Или это обман, которым себя тешат смертные? Сын будет жить своей жизнью, у него появятся свои заботы, свои привязанности и своя вражда. Выросшие в логове львята разбредутся по свету. И вспомнят ли они о льве, приносившем им теплую добычу?

С неожиданной нежностью Гамилькар привлек к себе детей, потных и раскрасневшихся. От них исходил запах свежести. Так пахнут на рассвете луговые травы, еще не высушенные солнцем.

Да, это его сыновья, его маленькие львята. В прошлом году они потеряли мать, еще раньше – сестру. А он покинул свое логово и стал чужим для сыновей. У них нет никого, кто бы их приласкал, кто бы разделил с ними их детские забавы и огорчения. Маленькие заброшенные львята!

– Перестаньте хныкать, воины! – порывисто шептал Гамилькар. – Собирайтесь, я покажу вам слонов!

В Карфагене

Карфаген встречал слонов. Все улицы от Торговой гавани, где животных вывели с кораблей, до возвышающейся над городом твердыни Бирсы были заполнены крикливой праздничной толпой. Казалось, во всем огромном городе не осталось ни одной души, равнодушной к этому зрелищу. Те, кому не хватило места на тротуарах, устроились на плоских черепичных крышах. Мальчишки облепили деревья и подножия статуй, унизали, как воробьи, каменные ограды храмов.

– Идут! – послышался громовой крик.

– Слава Гамилькару! – последовал другой возглас и тотчас же потонул в рукоплесканиях.

Из-за поворота узкой, застроенной многоэтажными домами улицы показался первый слон. Его спину и крутые бока покрывала широкая пестрая попона. Над попоной возвышалась обитая кожей башенка. Башенка была пуста, но перед нею, на шее слона, восседал человек с остроконечной железной палкой в руках. Его просторный плащ был подпоясан черным матерчатым поясом. Белая повязка, обмотанная вокруг головы, напоминала трубочку с кремом, какие выпекают в дни владычицы Танит. Из-под повязки блестели живые черные глаза. Чужестранец важно помахивал своей палкой, словно приветствия относились не к слонам и не к Гамилькару, который подарил их республике, а к нему самому.

Слон Сур осторожно ступал, обнюхивая хоботом мостовую. Так слепец ощупывает землю палкой, прежде чем сделать шаг. Впервые за много дней под ним была не зыбкая, колеблющаяся палуба, а нагретые солнцем каменные плиты. Но у этих камней был незнакомый и пугающий запах чужбины.

Карфагеняне считали слонов вслух: «Три… пять… девять… двенадцать». Всего лишь двенадцать индийских гигантов. Но ни разу и ни одно слоновье стадо не встречали в городе с таким воодушевлением.

Ниши в городской стене могли вместить триста слонов, но со времени войны с восставшими наемниками эти опустевшие помещения были заняты жалкими пришельцами и нищими. Этих людей прозвали в насмешку слонами. Появилось даже выражение «протянуть хобот», означавшее «просить милостыню». Теперь же огромные ниши в стене займут те, на кого они рассчитаны, – верные и могучие боевые слоны.

Восхищенная толпа провожала процессию до самых загонов, украшенных пальмовыми листьями и цветами. Люди терпеливо ждали на жаре, наблюдая, как индийцы заводили слонов в их жилища, как они смазывали целебным коровьим маслом морщинистую кожу живота и ног гигантов.

Древнее восточное поверье относило встречу со слоном к счастливым предзнаменованиям. «Слоны приносят удачу», – говорили в народе, и каждому хотелось иметь ее частицу. Предприимчивые торговцы в белых передниках поверх туник сновали в толпе. На головах у них поблескивали медные подносы с фигурками слонов из эбенового дерева, камня, обожженной глины и даже хлебного мякиша, обмазанного финиковым медом. «Кому удачи?»

Отыскались и ценители боевых слонов. Их окружили кучки любопытных, смотревших прямо в рот этим знатокам. И впрямь, стоило послушать, с каким воодушевлением они описывали мощь слонов, каким умом и сообразительностью их наделяли.

– Во время войны в Сицилии, – рассказывал человек в войлочном петасе, – наш лагерь находился в двадцати стадиях от римского. Ночь была темная. Утомленные, мы спали. Вдруг заревели слоны. Наш полководец догадался, что идут враги. Умные звери почуяли запах жареного лука, который исходил от римлян.

В толпе послышался смех.

– На земле нет животного сильнее слона, – продолжал внушительно человек в петасе. – Я сам видел слона, свернувшего шею льву и поднявшего его своим хоботом, как котенка. А в римскую войну вся вражеская конница была уничтожена тремя «индийцами».

Шумное одобрение слушателей было наградой за эту патриотическую небылицу.

Успех воодушевил рассказчика:

– Однажды в Мавретании мы отправились на ночную охоту. Впереди виднелось что-то темное, подобное холмам. Подошли поближе. Да это слоны! Сидят себе, задрав к небу хоботы, и смотрят на луну и ревут так жалобно, что без слез слышать нельзя. Тут-то мы и поняли: слоны молились Танит!

Раздался оглушительный хохот. Кто-то надвинул рассказчику на глаза его петас.

– За кого ты нас принимаешь! – послышался чей-то возмущенный возглас. – Смотри, как бы тебе самому не свернули шею!

Опешивший болтун поспешил затеряться в толпе.

К полудню площадь перед загонами опустела. Толпа растаяла, оставив после себя скорлупу от орехов и шелуху сушеных тыквенных семечек. Рабы с метлами и лейками наводили чистоту. Индийцы, накормив животных, прилегли в тени смоковницы. Они устали от непривычного для них шума чужого города.

Уже вечерело, когда к стене подошли двое карфагенян с мальчиком лет девяти. Длинный черный плащ скрадывал грузность Гамилькара. Рядом с полководцем был юноша лет двадцати пяти – зять Гамилькара Гасдрубал, «Красавчик», как его называли в семье за красивые вьющиеся волосы. Плечи Красавчика покрывала короткая красная накидка, какую обычно носят всадники.

– Отец, а отец! – Ганнибал теребил за рукав Гамилькара. – Смотри, какой у слона смешной длинный нос.

Гамилькар грустно улыбнулся.

– Видишь, Красавчик, – обратился он к своему спутнику, – в какую пропасть скатилась республика. Мои сыновья не видели живых слонов! А ведь всего лишь пять лет назад на улицах города слона можно было встретить чаще, чем теперь мула… Да разве одних слонов мы потеряли? – продолжал он, слегка покачивая головой. – Мы лишились флота, римляне опустошили нашу казну, отняли принадлежавшие нам острова. Они скоро заставят нас платить за воздух, которым мы дышим, за воду, которую пьем, за вино, которым совершаем возлияния богам и предкам.

– Ты прав, Гамилькар, – согласился Гасдрубал. – Мы живем в тяжелое время. Но пусть меня поразит Мелькарт, если твои сыновья не увидят лучшие дни! Я верю в возрождение республики. С каким ликованием сегодня весь наш город встречал слонов! Народу известно, кто их купил. Многие выкрикивали твое имя. Теперь осталось построить и оснастить корабли.

Гамилькар резко повернул голову.

– Корабли! – начал он язвительно. – Словно бы кто другой, а не ты лицезрел море у Эгадских островов, усеянное обломками наших кораблей. Если случилось, что римляне, никогда не знавшие моря, разбили нас, прирожденных мореходов, то нам остается полагаться только на сухопутную армию. Да! Армию, которую хочет распустить Ганнон.

Лицо Гамилькара побагровело. Сжав кулаки, он закричал прерывающимся голосом:

– Распустить армию, которая спасла республику?! А кто мне вернет серебро, заплаченное наемникам? Кто возвратит деньги за этих слонов, доставленных с другого края земли? Не Ганнон ли, который предан нашей республике лишь на словах?

– Отец, а отец! – мальчик тормошил Гамилькара.

– Чего ты хочешь? – спросил полководец раздраженно.

– Отец, что это за люди? Почему они так странно одеты? Что у них на голове?

– Это индийцы, – отвечал Гамилькар, успокаиваясь. – Есть в том краю, где встает из океана солнечный бог, необъятная Индия. В ее девственных лесах водится много слонов, похожих на наших ливийских. Индийцы приручили своих слонов, сделали их послушными. Я приобрел слонов у индийцев.

– А погонщиков ты тоже купил? – допытывался мальчик.

– Нет, это свободные люди, они служат мне за серебро.

– Тогда скажи им, чтобы они заставили вот этого большого слона поклониться.

– Ты много захотел, сын мой. – Гамилькар улыбнулся. – Это боевые слоны. Им не пристало кланяться. Они обучены поражать врагов своими бивнями, хватать их хоботом, бросать наземь и затаптывать ногами.

– Отец, а отец! – не отставал мальчик. – Зачем везти слонов с края света, когда они живут у нас в Ливии?

Гасдрубал, до этого не вмешивавшийся в разговор отца с сыном, весело рассмеялся:

– От наших длинноухих лишь один прок – бивни. Скорее лев подружится с овцой, чем человек оседлает дикого и бестолкового «ливийца».

– Ты так думаешь? – промолвил Гамилькар, загадочно улыбаясь. – Видишь того пожилого погонщика, что сидит под смоковницей? Этот человек стоит целой армии. Потолкуй с ним. Он недурно говорит на нашем языке. Рихад тебе объяснит, что нет таких диких слонов, которых нельзя приручить.

Гамилькар замолчал, о чем-то задумавшись.

– Будет время, – начал он после долгой паузы, – и ты убедишься, что я прав. Нет, не один Карфаген вступит в схватку с Римом. На нашей стороне Ливия с ее могучими слонами, сейчас пасущимися в бескрайних степях, Ливия с ее тонконогими, быстрыми как ветер скакунами, Ливия с ее смуглокожими наездниками и меткими стрелками из лука.

Клятва

Дни были заполнены тревогой ожидания. С утра Ганнибал выбегал на дорогу, соединяющую пригородное поместье с Карфагеном. Мимо мальчика проезжали повозки, запряженные сытыми, откормленными мулами. Сквозь щели просвечивало золотое зерно, над бортами высовывались запечатанные амфоры с вином и оливковым маслом, кожаные мешки с овощами и фруктами – все, что требуется ненасытному городу. По обочинам дороги парами и по четыре брели закованные в цепи невольники – чернокожие и светлокожие, купленные на торжище у гавани владельцами окрестных поместий. Поднимая известковую пыль, скакали стражники в желтых плащах и высоких войлочных шляпах.

Отец не появлялся. Говорили, что, разбив у моря лагерь, он готовит войско к походу на гарамантов. Народ этот живет в стране диких зверей, за пустыней, и у него столько золота, сколько песку на морском берегу. Если отнять у гарамантов даже малую долю бесполезного для них золота, можно расплатиться с римлянами за поражение в Сицилийской войне, нанять новых наемников, купить обученных слонов или поймать диких и обучить их. Об этом говорил отец Красавчику у опустевших загонов.

Гараманты! В самом звучании этого слова было для мальчика что-то сказочное и волнующее. В нем – завывание ветра пустыни и крики диковинных зверей. Может быть, среди них и огромный дракон с лоснящейся лошадиной шкурой, тот, что напал на римлян, когда они шли на Карфаген. Римляне убили его из катапульты. Но ведь он не последний. А если поймать нескольких драконов и натравить их на римлян?

Однажды, когда Ганибал уже потерял надежду скоро увидеть отца и был уверен, что тот отправился в поход, даже не простившись, в облаке пыли показалась отцовская повозка. Она остановилась, отец сошел с нее на землю и сделал несколько шагов навстречу бегущему мальчику. И вместо того, чтобы сказать ему, как обычно, «прощай, Ганнибал», Гамилькар положил на плечо сына тяжелую ладонь, а другой рукой указал на колесницу:

– Поедем!

Несколько мгновений мальчик стоял неподвижно, не веря своему счастью. И, поняв по выражению лица, что отец не шутит, радостно захлопал в ладоши.

– Гараманты! Гараманты!

Отец отступил на шаг и удивленно произнес:

– Гараманты?

Но потом его суровое лицо осветилось улыбкой, как всегда, когда он вспоминал об одержанных победах в Сицилии. Повернувшись к колеснице, где, прислонившись к подушкам, дремал Красавчик, он крикнул, расхохотавшись:

– Ты слышишь, мы едем к гарамантам!

И вот Ганнибал уже в колеснице. Гулко стучат копыта: «В по-ход, в по-ход!». Испуганно шарахаются в стороны путники, уступая дорогу. И снова лицо отца хмуро и сосредоточенно. И снова, как тогда, во время игры с братьями, мальчик не понимает отца. Опять он чем-то встревожен. И почему повозка несется в город, а не к морю, где стоит войско?

Внезапно Гамилькар дал знак вознице. Натянув поводья, тот остановил взмыленных коней.

– Сойди, сын мой!

В голосе была пугающая торжественность. Странный хохот, неожиданная суровость, возвращение в Карфаген. Как это понять?

Кроны деревьев скрывали приземистое здание. Ганнибал много слышал о нем, но еще не переступал его порога. Это храм Ваал-Хаммона и одновременно усыпальница основательницы города Элиссы, которую иногда называют Дидоной. У входа в святилище выстроились люди в длинных черных одеяниях и головных уборах, расшитых золотыми звездами. И тут мальчик догадался, что это не случайная остановка. Жрецы знали о прибытии Гамилькара и подготовились к нему.

Грянул хор голосов, возвещая начало священной церемонии. Отец и сын поднялись по гранитным ступеням, стертым тысячами ног, и оказались между двумя рядами массивных черных колонн. Остановившись у одной из них, Гамилькар показал на вделанную в пол плиту с витиеватой надписью:

– Здесь похоронен наш предок Барка, верный спутник Элиссы.

Произнеся эти слова, отец склонил голову. Мальчик последовал его примеру.

И вот они идут дальше, сопровождаемые заунывным пением. Светильники на стенах освещают такие же плиты с именами тех, кто стоял у основания города и создал славу Карфагену. Но вот на мгновение стало темно. Заколебалась и медленно отползла в сторону завеса. В глубине открылся освещенный пламенем алтарь, за ним виднелась огромная медная статуя Ваал-Хаммона. Бог восседал на медном троне, вытянув вперед руки ладонями вверх.

Ганнибал вздрогнул. Он знал, что на эти ладони в дни городских празднеств жрецы кладут священные дары. Нет, не золото, не серебро, не драгоценные камни, а первенцев, самое дорогое, что можно отнять у отцов и матерей. Младенцы скатывались по медным рукам в отверстие на груди бога (сейчас оно было закрыто заслонкой) и исчезали в пламени, гудящем под троном. Шестьсот лет, год за годом, Ваал-Хаммон пожирал первенцев, и не было еще никого, кто бы осмелился сказать ему: «Нет!»

Напуганный близостью сурового бога, мальчик словно окаменел, и неизвестно, сколько бы времени он мог так простоять, если бы не ощутил на голове теплую отцовскую ладонь. Гамилькар пропускал между пальцами курчавые волосы сына. Не привыкший к ласке, мальчик вскинул лицо. Отняв руку, отец протянул ее к богу.

– Сын мой! – послышался голос отца. – На нас смотрит Ваал-Хаммон. Он хочет знать, готов ли ты разделить мою судьбу и судьбу моего войска?

– О да, отец! – радостно воскликнул мальчик. – Возьми меня в страну гарамантов. Я готов ко всему.

– Здесь да развеется обман, оружие против недругов, – произнес Гамилькар вполголоса. – Узнай, сын мой, то, что еще пока не знает никто, кроме самых близких друзей. Я веду войско не в страну гарамантов, как объявил всем, а в Иберию, чтобы оттуда, когда придет время, обратить оружие против Рима. Я привел тебя сюда, чтобы ты дал клятву перед лицом божества.

Ганнибал молчал. Он был счастлив, что отец доверил ему тайну. Но зачем эта клятва? Он и без этого никому не расскажет о замыслах отца.

– Стань там, – сказал Гамилькар, указывая на жертвенник.

Мальчик поднял руку, и в тот момент, когда пальцы коснулись камня, вспыхнул сноп пламени, освещая Ваал-Хаммона и капли пота на его медном лбу.

– Сын мой! – голос отца наполнил весь огромный зал. – Видят боги, я сделал все, чтобы повергнуть враждебный нам Рим. Но счастье было на его стороне. Мы испытали позор поражения. И если мне не будет суждено избавить наш город от позора вот этой рукой, мой меч должна подхватить твоя рука. В твоем сердце, не угасая, как пламя этого очага, должна пылать ненависть к римскому имени. Повторяй за мной слово в слово:

– Пусть меня покарают боги…

– Пусть меня покарают боги…

– …если я забуду о зле, причиненном моей родине вероломным Римом…

– …моей родине вероломным Римом…

– Если я не отомщу за позор моего отца…

– …за позор моего отца…

– Если на пути моей мести станут горы, моря, леса или иная преграда…

– …или иная преграда…

Каким только испытаниям не подвергала судьба Ганнибала, бросая из страны в страну, из города в город! Но всюду перед его глазами стояли этот храм, алтарь, статуя. В его ушах, как призыв медной трубы перед началом боя, всю жизнь звенели слова данной им клятвы.

Иберия

Целый месяц войско находилось в пути. Пустыни, травянистые степи, и снова пустыни. И каждый переход отдалял Ганнибала не только от Карфагена, но и от Рима. Этот город, как хорошо знал мальчик, находился к северу от его родины, за морем, а войско двигалось сушей на запад. Дать клятву в вечной вражде Риму – и сразу же отправиться куда-то прочь от него! Ганнибала утешала лишь мысль о предстоящих схватках с великанами и чудовищами Иберии.

Но и тут его ждало разочарование. В Иберии не оказалось никаких чудовищ. Здесь как будто не водились даже львы, рычание которых он слышал почти каждую ночь на всем пути до Столпов Мелькарта. Испуганно ржали кони, возницы что-то кричали и размахивали факелами, словно выводили на черном небе огненные письмена. А за Столпами Мелькарта, узким проливом между Ливией и Иберией, ночи были полны дремотной тишины. Спали освещенные луной скалы, и море баюкало их мерным напевом прибоя.

Не было в Иберии и диких слонов, целые стада которых встречались войску на всем пути от Утики до Столпов Мелькарта. Еще в Ливии Ганнибал спросил у иберийского наемника, какой самый страшный зверь на его родине. Ибер ответил, не задумываясь: «Кролик». И это, как впоследствии убедился мальчик, вовсе не было шуткой. Маленькие пушистые зверьки, так забавно шевелящие длинными усиками, уничтожали посевы, портили плодовые деревья и кустарники.

В Иберии не было и великанов, о схватках с которыми мечтал мальчик. Страну населяли пастухи и пахари в грубых шерстяных сагумах и войлочных шляпах с загнутыми вверх полями. Жили они племенами. И столько здесь было этих племен, что одному человеку вовек не запомнить их странных неблагозвучных названий: оретаны, карпетаны, ореваки, лузитаны, кантабры, плетавры… Наверное, поэтому чужеземцы называют всех жителей этой страны просто иберами, а той, что за иберами, – кельтами, или галлами.

Иберы показались мальчику добродушными людьми. Однажды, когда он, выйдя из карфагенского лагеря, заблудился в горах, ему встретился огромный ибер с длинными, как у женщины, волосами. Незнакомец не только не обидел Ганнибала, но даже пытался его успокоить, смешно щелкая языком. Посадив утомившегося и испуганного мальчика на спину, ибер явился в лагерь. Обрадованный, Гамилькар дал пастуху горсть серебряных «коней», на которые можно было купить целое стадо овец. Ибер вместо благодарности плюнул и бросил деньги на землю.

Отец молча нахмурился, но, когда пастух удалился, стал яростно проклинать неблагодарных иберов. Эти дикари, не имеющие постоянного войска и сражающиеся беспорядочной толпой, упорно не хотят признавать власти Карфагена и платить дань. Они действуют исподтишка, с хитростью, достойной дикарей. Им ничего не стоит спрятаться в горах и сбросить на ничего не подозревающих воинов огромный камень. Ночью они прокрадываются в лагерь, убивают спящих и так же незаметно исчезают. И, если стража ловит кого-нибудь из этих иберов, самыми жестокими пытками не вырвать у них имен сообщников. Когда их тела жгут огнем или раздирают железом, они улыбаются, словно не чувствуют боли. Пригвожденные к кресту, они поют свои победные песни. Настоящие дикари!

Зато иберийские кони, по мнению отца, достойны всяческих похвал. Малорослые, ниже нумидийских скакунов, уступающие им в быстроте и легкости бега, они более выносливы. Навьюченные тяжелым грузом, они совершают дневные переходы в триста двадцать стадиев. Их не пугают бурные горные реки, узкие извилистые тропинки и бездонные пропасти. Во время сражений иберийские всадники часто спешиваются, оставляя своих коней без привязи или привязывая их к воткнутым в землю колышкам, и лошади стоят, не проявляя в шуме боя никакого беспокойства. Часто всадник подсаживает на свою лошадь пехотинца, и лошадь легко выдерживает обоих. Гамилькар отсылал в Карфаген иберийских коней тысячами. На пахоте, перевозке тяжестей – всюду, где требовались сила и выносливость, стали использовать «коротышек» – так карфагеняне называли иберийских коней.

Новый учитель

Гамилькар как-то сказал сыну:

– Царевичи получают власть от отцов. Мое место займет самый достойный. Может быть, это будет твой брат Магон или Гасдрубал…

Ганнибал сжал губы:

– Нет! Магон и Гасдрубал не смогут командовать войском. Их еще не учат стрелять из лука и скакать на коне. Пусть это будет Махарбал, который обучает меня верховой езде.

– Пожалуй, насчет Магона и Гасдрубала ты прав. Но ведь и Махарбал вряд ли подойдет для этого. Представь себе, что его вызовут в Большой Совет. Сумеет ли он отразить нападки Ганнона?

Мальчик помотал головой.

– Вот видишь! Тот, кто меня заменит, должен быть не только прекрасным наездником или смелым воином. Он должен думать за всех, знать больше других.

Однажды Ганнибал увидел быстро идущего отца и какого-то человечка, еле-еле поспевавшего за ним. У незнакомца был белый гладкий, как страусовое яйцо, череп и оттопыренные уши. На тонкой шее болтался плоский предмет на черном шнуре. Человечек то и дело его поправлял.

– Вот ты какой, Ганнибал! – воскликнул незнакомец, разглядывая мальчика, опиравшегося на дротик.

– Покажи нам свое искусство! – приказал Гамилькар сыну.

Мальчик занес руку назад и метнул дротик. Направленный умелой рукой, дротик попал в деревянный столб.

– Молодец! – похвалил Гамилькар. – А теперь подойди к нам ближе. Познакомься со своим новым учителем. Его зовут Силеном.

– А почему у него такое странное имя? – удивился мальчик.

– Мое имя! – всплеснул рукамии незнакомец. – Сколько раз возникал этот вопрос! Да, Силен! Но я не спутник Диониса, бога, о котором эллины рассказывают множество небылиц. В отличие от Силена, появившегося на свет в лесу, я родился в Каллатисе, на берегу Понта Эвксинского. Запомни имя моей родины – Каллатис. Ты видишь, я не толст, как скифская бочка. Меня не водят под руки, не привязывают к ослу. Чтобы избежать насмешек, которые вызывает мое имя, я не беру в рот вина, так что никто не скажет: «Учитель, а пьян, как Силен».

– Ты шутник, – проговорил Гамилькар, едва сдерживая улыбку. – И, кажется, успел заинтересовать моего сына, хотя он слышит имена Диониса и Силена впервые, как я – имя твоей родины. Итак, Ганнибал, познакомься. Силен из Каллатиса. Твой учитель.

– А чему же он будет учить? У меня уже есть учителя фехтования, верховой езды и стрельбы из лука… Ах, я знаю: ты пращник. – Ганнибал прикоснулся к черному шнуру на шее незнакомца.

Гамилькар и новый учитель рассмеялись.

– Мой сын, – проговорил Гамилькар, как бы оправдываясь, – вырос в лагере, среди воинов. Он различает людей лишь по их вооружению. Неудивительно, что он принял твой письменный прибор за пращу, а тебя – за пращника… Ты ошибся, Ганнибал, – сказал отец. – Силен не пращник – он научит тебя языку эллинов.

– Эллины – наши враги. Не нужен мне их язык! – пробормотал мальчик, опустив голову.

Гамилькар недовольно поморщился:

– Кто тебе это сказал?

– Ты сам. Помнишь, ты мне говорил о войнах, которые наш город вел с эллинами, о сицилийце Агафокле, который едва не захватил Карфаген?

– Но ведь это было почти сто лет назад! – воскликнул Гамилькар. – А теперь эллинские города Сицилии и Италии принадлежат Риму. Под игом Рима и великий Тарент, призвавший на помощь царя Пирра. В Таренте жил много лет твой новый учитель, пока не был изгнан римлянами.

Ганнибал с уважением посмотрел на эллина, который, очевидно, как и отец, был врагом римлян.

– Если хочешь знать, – продолжал Гамилькар, – эллины ненавидят римлян не меньше, чем мы. Но, будь даже эллины нашими недругами, все равно необходимо знать их язык. Овладеть речью врага – все равно, что выбить у него меч из рук. И еще. Язык эллинов был языком моей матери. Она была родом из Сиракуз.

– Моя бабка была эллинкой? – спросил Ганнибал, отступая назад. – Значит я на четверть эллин?

– Так же, как и твои братья, – ответил Гамилькар.

– Я буду учить тебя, мальчик, моему родному языку. Ты узнаешь о Гомере. Тебе протянет руку великий Аристотель… – заговорил Силен, смешно растягивая слова.

– А что они завоевали? – перебил его Ганнибал.

Силен снисходительно улыбнулся. Гамилькар шумно, раскатисто захохотал.

– Гомер покорил мир своими звучными стихами, – сказал эллин, – а божественный Аристотель достиг того же мудростью. Сам Александр Македонский был учеником Аристотеля.

– Об Александре я знаю. Он дошел до Индии, где живут слоны.

– Александр совершил много других подвигов, достойных удивления. Поистине он был великим полководцем.

– Хорошо, эллин, я буду учить твой язык, – согласился мальчик, – но и ты меня научишь тому же, чему обучил Аристотель Александра. Я тоже хочу быть великим полководцем.

– Будет достаточно, если ты окажешься достойным своего отца…

– Вот вы и познакомились, – перебил Гамилькар эллина.

Полководец не выносил лести.

Эллин знал массу занимательных историй о моряках и воинах, об их приключениях в далеких странах. Мальчика немало удивляло, как все эти истории умещались в голове Силена. Но у нового учителя была странная привычка – прерывать рассказ на самом интересном месте. Проще было уговорить сурового Махарбала отменить ежедневную скачку, чем заставить добродушного эллина закончить рассказ.

– Что же было дальше? Циклоп сожрал Одиссея?

– Не знаю, – невозмутимо отвечал Силен. – Вот тебе свиток. Прочти.

– Я прочту, непременно прочту, только ты ответь: Одиссей спасся? – умолял мальчик.

– Я запамятовал, – говорил в таких случаях эллин, неторопливо разворачивая папирусный свиток. – Садись-ка рядом, давай почитаем вместе.

И они начинали читать Гомера. Глядя на Силена, можно было подумать, что он переживает вместе с героями «Одиссеи» ужасы бури, перед которой беззащитен человек, страх перед чудовищами и радость возвращения на родину. Когда они дошли до того места, где Одиссей под видом жалкого нищего вернулся на Итаку и рабыня Эвриклея узнала своего господина по рубцу на ноге, эллин залился слезами.

Ганнибал не разделял волнений эллина. Расплакаться из-за какой-то рабыни! Для мальчика творения Гомера были лишь собранием увлекательных сказок, не более, и когда царь Итаки возвратился на родину, судьба его перестала интересовать Ганнибала. Правда, Одиссей был хитер и настойчив, его не могли остановить никакие препятствия, но зачем он променял остров Кирки, царство феаков и другие сказочные страны на какую-то жалкую Итаку?

– Теперь об Александре, – все чаще и настойчивее просил он Силена.

Но учитель не торопился. Закончив «Одиссею», они перешли к «Анабасису» Ксенофонта. Это уже были не сказочные приключения моряков, а рассказ о подлинных событиях, повесть о злоключениях десяти тысяч эллинов в степях и горах Азии.

Наконец очередь дошла до Александра. Силен как-то принес пергаменный свиток, перевязанный кожаной тесьмой.

– Здесь, – сказал он, развязывая тесьму, – рассказ о завоеваниях Александра. Написал его македонец Птолемей Лаг, ставший после смерти Александра царем Египта. Я бы рад почитать с тобою этот свиток, но твой отец посылает меня в Карфаген за братьями.

Так Ганнибалу пришлось самому, без помощи учителя, проделать с Александром весь его восточный поход. Порой мальчику приходилось не легче, чем прославленному полководцу. Дебри чужого языка страшнее джунглей Индии и раскаленных песков Гедрозии. Проклятые энклитики и проклитики жалили, как змеи и скорпионы. Бесчисленные неправильные глаголы громоздились, как горы. От странных созвучий захватывало дух, как от разреженного воздуха. Но Ганнибал не хотел отступать.

Александр нравился Ганнибалу решительностью и смелостью. Покинув свою родину, он не стремился туда вернуться, как Одиссей или герои Ксенофонта. Он отказался не только от родины, но и от ее обычаев и богов. В Египте он поклонялся египетским богам, а в Вавилоне – вавилонским. Он хотел создать великое царство и властвовать над всем миром. А соратники и друзья Александра не понимали величия его цели. Уступки чужеземным обычаям казались им изменой. И хотя Птолемей говорил лишь намеками о таинственных обстоятельствах смерти Александра, Ганнибал не сомневался, что великий полководец был отравлен.

Книга об Александре была прочитана к возвращению Силена. Теперь в Иберии собралась вся семья Гамилькара. Полководец приказал продать все свои ливийские поместья, оставив лишь одну загородную усадьбу, которую можно было использовать как крепость. Казалось, он готовился к тому же, что и Александр, и хотел заставить своих сыновей забыть родину.

Все чаще и чаще Гамилькар беседовал с детьми, посещая уроки Силена и других учителей.

– Учитесь, львята! – как-то сказал он им. – Люди всегда чему-нибудь учатся – у друзей или у врагов, на собственных или на чужих ошибках. Не так ли, Силен?

Эллин утвердительно кивнул головой.

– Наши отцы, – продолжал Гамилькар, – совершали великие деяния, но и они ошибались. Они воспитывали сыновей своих у себя дома, обучали их всему, что должен знать хозяин, купец и мореход. Если юношам приходилось служить в войске, они были чужими для воинов. Во время похода рабы несли их щит, на привале мыли им ноги и обтирали со лба пот. Поэтому мы терпели поражения, поэтому нас разбили римляне. Я слышал, что римские полководцы не останавливаются даже перед казнью собственных сыновей, если они нарушают дисциплину. Так будет и с вами. Вам ясно?

– Да, отец, – ответил за всех Ганнибал.

Поручение

Всю ночь Гамилькар ходил из угла в угол своего шатра. Свежий ветер с гор врывался сквозь щели и колебал пламя светильников. Странные призрачные тени прыгали на сером холсте и кожаном пологе шатра, заменявшем дверь.

Вчера из Карфагена прибыла гаула. Дурные вести лишили Гамилькара сна. Порой полководец склонялся над квадратной медной доской и тревожно вглядывался в линии, обозначавшие морские берега, русла рек, и в мелкие надписи с названиями бесчисленных ливийских племен. Он водил по доске пальцем, покачивая головой. Толстые губы его шевелились.

Утром, как обычно, Ганнибал заглянул к отцу. Смуглое, тронутое морщинами лицо Гамилькара было спокойно, только в тяжелом взгляде из-под нависших бровей чувствовалась едва заметная тревога.

– Входи, сын. Сегодня я дам тебе поручение.

– Какое, отец? – нетерпеливо воскликнул Ганнибал.

Гамилькар схватил сына за плечи и, приблизив к себе, долго смотрел в упор, словно пытаясь понять, на что он способен.

– Нам придется надолго расстаться. Я тебя отправлю за слонами.

– В Индию?

Гамилькар улыбнулся:

– Нет, не так далеко. Теперь по соседству с Карфагеном есть своя маленькая Индия, и царем в ней Рихад. Помнишь того погонщика, который привел первых двенадцать слонов?

– Да, отец.

Гамилькар сел и, подняв с ковра медную доску, положил ее себе на колени.

– Смотри внимательно. Вот наш город в глубине залива. Слева – похожая на змейку река Баград. Еще дальше – владения мавров, граничащие с океаном, а вот здесь, к югу, видишь небольшой кружок? Это озеро Тритонов. Оно находится на границах владений царя массасилов Гайи. На берегах этого озера наши вылавливают слонов и с помощью Рихада приучают повиноваться погонщику.

– Почему же ты говоришь о долгом расставании? Ведь морем до Утики не более пяти дней пути, а до озера, судя по этой доске, может быть вдвое больше.

Испытующе глядя на сына, Гамилькар ответил:

– Я дам тебе еще одно поручение, о котором, кроме нас с тобой, не должен знать никто.

Понизив голос, полководец продолжил:

– К северу от Тритониды находятся земли нумидийских племен – массилов и массасилов. Их цари Сифакс и Гайя – враги и соперники. Каждый из них стремится захватить власть над всей Нумидией. Гайя – наш старый друг, но мы не хотим, чтобы он одержал верх над Сифаксом. Карфагену выгодна слабая и раздробленная Нумидия. Вчера мне стало известно, что в столицу Сифакса Цирту прибыли римские послы во главе со знатным римлянином Сципионом. Можно не сомневаться, что Рим роет мне яму. Пока жив Гайя, нам нечего опасаться: он не допустит Сифакса в Карфаген. Но Гайя стар, а Сифакс молод и энергичен. Кто может поручиться, что после смерти Гайи его наследник не пойдет на сговор с Сифаксом и стоящими за его спиной римлянами?

– Кто же наследник Гайи?

– По нумидийскому обычаю, царю наследует не сын, а брат. У Гайи лишь один брат. Это Нар-Гавас, добивавшийся руки твоей сестры Саламбо. После того как она отдала предпочтение Красавчику, Нар-Гавас стал нашим врагом. Хорошо еще, что Гайе не по душе обычаи предков и он мечтает передать власть своему сыну Масиниссе. Если Масинисса займет престол Гайи, он должен быть нашим другом.

– Сколько лет этому Масиниссе? – спросил Ганнибал, догадываясь в чем состоит поручение отца.

– Он твоих лет или помоложе на два-три года. Я слышал, что это пылкий и увлекающийся мальчик. Он в том возрасте, когда из человека можно вылепить все, как из глины. Но запомни: нумидийцы скрытны и честолюбивы. Они падки на почести. С этими слабостями можно мириться. Главное – они верны своему слову и не выносят обмана. Зная эти черты нумидийцев, тебе будет нетрудно подружиться с Масиниссой. Тем более, что ты говоришь на его языке. Ты должен завоевать душу юного варвара. Может быть, тебе это представляется делом, недостойным воина. Но пойми, будущее республики зависит от того, станет ли преемник Гайи нашим другом, будет ли он ненавидеть Рим так же, как мы.

Лицо юноши дышало гордостью. Еще бы! Отец отпустил его одного и дал ему первое серьезное поручение!

В этот же день Ганнибал простился с братьями, Силеном, Махарбалом и другими учителями.

Степь

Вокруг простиралась всхолмленная степь, не знавшая плуга. На горизонте ее окаймляли горы, затянутые сизой дымкой. Удушливо и пряно пахли травы. Высокие желтые цветы хлестали по ногам, оставляя на сандалиях желтые пятна пыльцы. Часто прямо из-под копыт выскакивали маленькие зверьки с длинными, как у иберийских кроликов, задними ногами. Испуганные шумом дикие козы стремительно убегали прочь.

Рядом с Ганнибалом скакал Масинисса, босой, в коротком плаще, с бритой, как у большинства нумидийцев, головой. Лишь на макушке развевалась воинственная прядь.

Отец послал его вместе с этим юным чужестранцем к озеру, в окрестностях которого ловят и приручают слонов. Отпуская сына, Гайя сказал: «Ганнибал – наш гость!». Масинисса понимал, что это значит. Каждое желание гостя – закон. Нет страшнее преступления перед богами, чем обидеть или оскорбить гостя.

При виде дичи Масинисса, страстный охотник, то и дело тянулся к колчану со стрелами, но, поймав взгляд Ганнибала, снова хватался за конскую гриву. Масинисса чувствовал, что карфагенянин торопится, что ему хочется скорее увидеть слонов.

Ганнибал удивлялся быстроте нумидийских коней. Они скакали ровным галопом, красиво выбрасывая свои длинные, стройные ноги. Казалось, им неведома усталость. Изредка степь оглашалась их тревожным ржанием. Умные животные чуяли близость притаившихся в высокой траве змей или хищников и предупреждали всадников об опасности.

Попадались шатры нумидийцев – мапалии, напоминавшие кили опрокинутых бурей гаул. Обитатели этих хижин перекочевывали с места на место со своими стадами, и никто из них не мог бы показать землю, где он родился и где похоронены его предки. Ни разу на всем пути через владения Гайи Ганнибал не видел клочка пашни или фруктового дерева. Нумидийцы покупали муку у карфагенян, главной же их пищей были козье молоко, дичь, моллюски и мед.

Однажды на вершине холма Ганнибал увидел крест и на нем какую-то фигуру. Из-за большого расстояния трудно было различить, кто это.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Публичные выступления – процесс творческий, но автор книги с легкостью развеивает известный миф о «п...
В этой книге – не просто мудрость, а мудрость благодатная, мудрость духовная, проникнутая любовью к ...
В этот сборник вошло несколько разноплановых произведений – фантастический рассказ, воспоминания, ор...
Стихи Дмитрия Казарина располагают к размышлению, настраивают на внутреннее созерцание. В них – и на...
Превосходный сборник шуток, острот, афоризмов, остроумных высказываний выдающихся деятелей прошлого:...
Читателю предстоит познакомиться с прекрасным, увлекательным историческим романом, принадлежащего пе...