Сокровище рыцарей Храма Гладкий Виталий
– То-то… Очко ведь не железное. Гуртом и батьку легче бить. А скажи мне, ты знаешь напарников Гришки?
Петря насторожился. Он сразу понял, куда гнет Васька, и на какой-то миг пожалел, что связался с ним, но потом с присущим ему благоразумием подумал, что другого выхода у него все равно не было. Раскромсанное тело Гришки постоянно вставало перед внутренним взором Петри.
– Откуда? О них он не говорил, – с легким сердцем ответил Лупан; в данном случае он говорил чистую правду.
– Это плохо… – похоже, Васька не очень поверил своему приятелю, однако не стал на него напирать; он уже полностью уверовал в то, что на Китайке спрятан клад, и боялся, что чересчур подозрительный Петря может дать задний ход. – Но не беда. Может, тебе известно, у кого Гришка работал?
– Да, известно. У Ваньки Бабая.
– Понял. Козырное заведение. Это уже легче… Ну что, брат, допиваем ханку и по коням? Сегодня мне много чего нужно сделать. А ты сиди дома, никуда не ходи. Возможно, уже этим вечером понадобишься. Но ежели не сегодня, то завтра – точно. Жди.
– Ты ж не подведи…
– О чем базар? Все сделаем, как надо. Кстати, где ты достал такой козырный кишкотник?[21]
Брюки Лупана поддерживал прочный флотский ремень (почти новый), который застегивался бронзовой бляхой с двуглавым имперским орлом и якорями. Когда началась война, такие ремни начали считаться у городской босоты большим шиком.
– Морячок один подарил. Он был в Киеве проездом.
– Не может быть!
– Ну, не совсем подарил… В общем, мы махнулись: он мне ремень, а я ему зажигалку. Помнишь, ту, что я купил у тебя? Но ремень-то стоит гораздо дороже…
– А… – Васька вздохнул с облегчением – слава богу, что зажигалки уже нет в Киеве.
Зажигалка, которую он продал Петре за бесценок, конечно же стоила больших денег, потому что была серебряной. Да вот только держать ее у себя Шнырь не мог, потому как она была ворованной. Притом Васька украл ее не у кого-нибудь, а у самого участкового пристава Семиножко. И слямзил он зажигалку не ради наживы, а для понта, чтобы выпендриться перед другими карманными ворами, которые боялись пристава как огня.
– Ладно, бывай, – сказал Шнырь. – Я сваливаю…
Первым делом Васька нанес визит Федьке Графчику. Он не очень верил, что тот подпишется на это тухлое дело, – козырный Графчик порхал по верхам и шел лишь на фактурный промысел,[22] – но Шнырь обязан был доложиться. Ведь Китаевский монастырь и кладбище входили в район, который «опекал» Федька.
Графчика он нашел в «малине», которую держал Остап Кучер. Это было шикарное заведение – везде ковры, бархат, фальшивая позолота и жратва с выпивкой от пуза. Вся блатная Шулявка мечтала побывать в «малине» Остапа, да не каждому из мазуриков открывались в ней двери. Васька Шнырь лишь совсем недавно сподобился такой чести.
Федька Графчик сидел в отдельном кабинете в окружении девиц сомнительного поведения, которые, как было известно Шнырю, постоянно обретались в Ямской слободе[23], и лениво потягивал из высокого фужера охлажденное шампанское. Бутылка «Клико» заманчиво светилась фольгой в серебряном ведерке, почти доверху заполненном льдом. Васька невольно облизал пересохшие губы – после острой и соленой трактирной еды очень хотелось пить.
Он минуты две безмолвно стоял перед столом, переминаясь с ноги на ногу, пока наконец Графчик не соизволил заметить его присутствие; первому подать голос в такой ситуации считалось неприличным. В воровской иерархии Федька стоял выше, чем Шнырь, потому-то он и подержал Митьку на фонаре[24] как халдея «Чего изволите?». Васька угодливо улыбался, но мысленно дал себе зарок, что когда-нибудь припомнит Федьке его «гостеприимство».
– А, Шнырь… Наше вам… – Графчик неуловимо быстрым жестом фокусника поймал из воздуха папиросу, и она тут же задымилась в его руках.
Он любил производить впечатление на мазуриков такими выступлениями. Его матерью была цирковая акробатка, а отцом – по косвенным сведениям – какой-то граф, запавший на прелести юной девицы. До четырнадцати лет (пока его не посадили) Федька дневал и ночевал в цирке; там он и нахватался разных штучек, чтобы удивлять ими доверчивых охламонов.
Но Васька Шнырь и сам был еще тот жох. Он умел отводить глаза не хуже Графчика. Таким же небрежным движением, как и Федька, он извлек из ниоткуда папироску и сказал, ухмыляясь:
– Привет честной компании! Разрешите прикурить?
– Прикуривай… – буркнул мигом помрачневший Графчик и бросил Ваське коробок спичек.
Шнырь пыхнул два раза зажженной папиросой и сказал:
– Благодарствуем.
– Присаживайся, – буркнул Графчик. – Выпьешь? – указал он на бутылку шампанского.
Васька мужественно задавил в себе желание утолить жажду и отрицательно покрутил головой. Еще чего – пить на халяву. Такие вещи солидный вор позволить себе не может. Графчик знал этот неписаный закон и все же устроил провокацию.
«Вот сука…» – думал Шнырь, при этом мило улыбаясь девицам. Не принеси Петря в клювике наколку на дело, он никогда бы не пришел на поклон к Федьке Графчику. У них были разные воровские «специальности», и их пути практически никогда не пересекались. Федька был «ювелирщиком» – воровал золотые изделия. При этом нередко вступая в интимные связи с дамами высшего света – он выдавал себя за дворянина.
Такая роль не требовала от него особых усилий: во-первых, сказывалась порода – Графчик с виду вылитый барин, во-вторых, он был красив, а в-третьих, неплохо знал французский язык, которому его научил цирковой клоун, безответно влюбленный в Федькину мамашу. Клоун, отпрыск обедневшего французского дворянина, оставшегося в России после разгрома войск Наполеона, привил мальцу и аристократические манеры.
– Спасибо, нет, – вежливо ответил Шнырь. – У меня к тебе есть одно дельце.
– Да? – удивился Графчик; но сразу же среагировал, как должно: – Дамы, вы немного погуляйте.
Девушки безропотно поднялись и скрылись в дамской комнате. Васька присел к столу и без лишних деталей рассказал Графчику о странном захоронении на Китаевском кладбище. Шнырь, конечно, мог провернуть раскопки и без привлечения Федьки, но он знал, что у того везде есть глаза и если его вместе с Петрей засекут за этой работой, то тогда у них могут быть большие неприятности, вплоть до правилки – воровского суда.
– И ты веришь этому румыну? – со скепсисом спросил Графчик.
– Не так, чтобы очень… – вынужден был признаться Васька.
– Вот и я об этом.
– Так ты подписываешься в компанию? – спросил Шнырь, исподлобья глядя на Графчика.
– Шнырь, это твое дело. Ты и занимайся им… если, конечно, у тебя есть желание превратиться в гробокопателя. А насчет раскопок у меня нет возражений. Можешь ковыряться в гробах, сколько тебе влезет.
В последней фразе прозвучала едва заметная ирония вперемежку с презрением. Васька понял, что Федька не может себе позволить опуститься так низко, дабы не уподобиться какому-нибудь крестьянину-граку. И очень этому обстоятельству порадовался. Если в захоронении будет что-то стоящее, то Ваське плевать на осуждение ряженого фармазона Графчика. К тому же и делиться с ним не придется, что совсем уж хорошо.
– Спасибо, Графчик… – Васька поднялся. – Не забуду… Бывай.
С этими словами Шнырь и покинул «малину» Остапа Кучера.
После его ухода Графчик какое-то время сидел молча, с пристальным вниманием разглядывая пузырьки углекислого газа, поднимающиеся со дна бокала с шампанским, а затем сильно щелкнул пальцами. Позади него раздвинулись портьеры, и появился ближайший помощник и телохранитель Федьки, коренастый здоровяк по кличке Серега Матрос.
– Все слышал? – спросил его Графчик.
– А как же, – ответил Матрос, запихивая наган за пояс под рубаху – она была навыпуск.
Когда половой сообщил, что Васька Шнырь желает встретиться с Графчиком, Матрос, как обычно, спрятался в нише и взял посетителя на прицел. Уж больно времена пошли лихие. Война подняла со дна всю человеческую муть, и теперь даже в надежной «малине», где мазурики были под защитой воровских законов, иногда случались кровавые разборки.
– И что думаешь? – Графчик нервным движением сломал очередную папиросу и бросил ее в пепельницу.
– Ты разве не знаешь Шныря, – с ленцой ответил Матрос. – Как всегда, мутит. Не верю я в эти сказочки.
– Вот и я… не верю. Может, зря? Надо покумекать. А пока… Вот что, Матрос, подбери из блатной[25] шпаны несколько смышленых архаровцев, и пусть они не спускают глаз со Шныря. Ты и возглавишь эту банду. Чтобы не напортачили. Шнырь хитер… Вдруг и вправду что-то нарисуется. Для нас главное – узнать, где та могилка. А раскопать ее мы и сами сумеем. Найдем что-нибудь – хорошо, не найдем – значит, фарт не наш. Всего-то делов.
– Понял, – ответил Серега Матрос и хищно ухмыльнулся.
Остап Кучер, который слышал все разговоры в кабинете благодаря хитро устроенной системе, похожей на большой докторский стетоскоп, оторвал ухо от отверстия в стене, закрыл его деревянной пробкой, а затем пустыми ящиками и быстро вышел из кладовки. Воровато осмотревшись по сторонам, он тщательно запер прочную дубовую дверь на сложный внутренний замок, который не могли открыть даже опытные воры-«медвежатники», спецы по сейфам, и поторопился на кухню.
Глава 4
2007 год. Завещание Оскара Трейгера
Пластина с гравированным планом лежала на столе перед Глебом, который смотрел на нее, как «баран на новые ворота». Так он мысленно охарактеризовал свое состояние. Глеб бился над планом уже пять или шесть часов, с раннего утра, но все его потуги оказались напрасными.
Он отсканировал изображение и ввел его в компьютер, но программа, в памяти которой содержались десятки тысяч карт и планов местности, была безжалостна; она отвечала, что аналогов данному файлу нет. Хотя бы знать более-менее точное время, когда создавался этот план, с тоской думал совсем отчаявшийся Глеб. Но кому это может быть известно?
Таинственному Оскару… Только ему. По идее. Но Глеб – не Одиссей и не может спуститься в преисподнюю, чтобы поспрашивать Оскара о том, как попал ему в руки этот план и что за местность на нем изображена.
Впрочем, у Тихомирова-младшего были подозрения, что и сам Оскар этого не знал. Иначе он давно отыскал бы клад (если, конечно, это не старческие бредни деда Ципурки) и сбежал в какие-нибудь западные или ближневосточные палестины.
Пока вырисовывался лишь один-единственный шанс – покопаться в биографии Оскара. Но как это сделать? Ведь родственников у Оскара, судя по информации, полученной от Ципурки, не было. А может, все-таки были? Что если этот Оскар скрывался?
Тогда еще хуже. Он мог прятаться и под чужой фамилией. Если в советские времена Оскар не боялся носить ствол – а это была серьезная статья в Уголовном кодексе, то от истории его жизни можно всего ждать.
«Будем искать…» – сказал сам себе Глеб с тяжелым вздохом. И невольно улыбнулся, вспомнив, из каких глубин памяти всплыла эта фраза. Так говорил герой одного комедийного фильма. Но ему был нужен всего лишь женский халат с перламутровыми пуговицами, а Глеб должен, как в сказке, «пойти туда – не знамо куда; и найти то – не знамо что…»
Старый пятиэтажный дом, в котором соседствовали Оскар и Ципурка, на удивление и к радости Глеба, все еще стоял; правда, в окружении новостроек. И даже люди в нем жили. Старики.
Наверное, им просто некуда было деться, и они покорно дожидались, пока снесут или дом, или их – на погост. Именно дожидались, потому что жить в таком доме было опасно, судя по фасаду, который пошел трещинами. Издали пятиэтажка казалась побитой молью и изрядно полинявшей фуражкой серо-песочного цвета, надетой на голову пьяного мужичка набекрень.
– Здравствуйте! – поприветствовал Глеб старушек, которые грелись на солнышке, рассевшись по двум садовым скамейкам, державшимся на честном слове: столбики, к которым были прибиты доски, сильно подгнили.
– День добрый, – вежливо ответила одна из них, в больших роговых очках.
«Скорее всего, бывший педагог», – с почтением подумал Глеб. Именно такой он и представлял учительницу на пенсии: строгий, но изрядно поношенный темный костюмчик, белая кофточка с отложным воротником, седые волосы, схваченные на затылке в тугой узел, и главное – большие очки. Они были основным штрихом для завершения образа.
– Можно, я присяду рядышком? – спросил Глеб с любезной улыбкой.
– Садитесь, – опять ответила «учительница».
– Спасибо… – Глеб сел, чувствуя себя немного неловко под обстрелом любопытных старушечьих глаз.
Чтобы раскрепоститься и быстро наладить нужный контакт, он решил сразу же пустить в ход своего «троянского коня» – большую коробку шоколадных конфет, которую захватил с собой именно для такого случая. По-прежнему улыбаясь, Глеб открыл коробку и сказал:
– Угощайтесь.
Долго упрашивать старушек не пришлось. Похоже, им нечасто выпадала такая лафа. И то верно – на пенсию сильно не разгонишься. Последней взяла конфету «учительница»; при этом она вежливо кивнула – поблагодарила.
– Вы будете нас агитировать? – спросила бабулька в цветастом ситцевом сарафане и вязаной кофточке.
– С чего вы взяли? – удивился Глеб.
– А нас нонче тока агитаторы и угощают. Как выборы, так сразу бегуть с пакетами. Чтобы, значит, мы какого-нибудь кандидата поддержали. Но больше водку носят. А нам она зачем? Мы пьем в основном чай.
– Нет, вы ошибаетесь. Я не агитатор. Но если честно, то пришел к вам тоже не без задней мысли. И все же, поверьте мне, угощаю вас конфетами с пребольшим удовольствием.
– Спросить чего хошь? – снова подала голос словоохотливая бабулька.
– Именно так. Может, вы вспомните… Когда-то в вашем доме, в девятнадцатой квартире, жил некий Оскар Трейгер. Вы помните такого?
– Трейгер… – бабулька задумалась.
Остальные старушки тоже зашуршали извилинами, наморщили лбы, но больше из вежливости, как понял Глеб по их безразличным глазам. «Как же их достала эта «демократическая» жизнь, – подумал Глеб. – Теперь никто ради другого человека даже пальцем не шевельнет, тем более – бесплатно. Раньше любого приютили бы, а нынче и на порог не пустят, даже больного или раненого оставят умирать на коврике у двери».
– Нет, не припоминаем, – за всех ответила бабулька спустя какое-то время.
Все, факир был пьян и номер не удался… Глеб огорченно вздохнул и встал.
– Что ж, извините за беспокойство, – сказал он старушкам с легким поклоном. – Всех вам благ, не болейте.
– Я знала Оскара…
Негромкий голос «учительницы» словно ножом полоснул по нервам Глеба. Он даже дернулся от неожиданности и перевел на нее взгляд. Она по-прежнему была спокойна и невозмутима, а ее глаза смотрели сквозь стекла очков не по-старушечьи остро и проницательно.
– Вы… знали Оскара Трейгера? – переспросил Глеб.
– Да. Я живу на третьем этаже, в двадцать второй квартире…
То есть как раз над девятнадцатой, в которой жил Оскар, сразу же вычислил Глеб. И сказал:
– Нам бы поговорить…
Он увидел, что у старушек сразу загорелись глаза, и они насторожили уши. Ох уж эти женщины… Их хлебом не корми, а расскажи какую-нибудь интересную новость. Потом они насытят ее выдуманными подробностями, и начнет по миру гулять уже не новость, а сплетня.
– Пойдемте ко мне, – понимающе кивнув, сказала старушка, и Глеб поднялся вместе с нею на третий этаж.
Нужно сказать, по лестнице он шел с опаской, потому как ему казалось, что она вот-вот развалится и он рухнет вместе с крошащимся бетоном в подвал. Наверное, разыгравшееся воображение Глеба подогревала обвалившаяся штукатурка на лестничных маршах.
Двухкомнатная квартира «учительницы» была удивительно уютной и блистала чистотой. В кухне, куда старушка пригласила Глеба, на подоконнике сидел здоровенный рыжий кот. Он неодобрительно посмотрел на Глеба своими изумрудными глазищами, мягко спрыгнул на пол и удалился с видом аристократа, которому не пристало находиться в одной компании с простолюдином.
– Не хотите чаю? – предложила старушка.
– Нет-нет, спасибо… Меня зовут Глеб, – представился Тихомиров-младший.
– Ольга Никаноровна, – ответила «учительница».
Глеб уже хотел выдать дежурную фразу «Очень приятно», да вовремя сдержался. Она прозвучала бы нелепо. Поэтому он лишь вежливо изобразил легкий поклон.
– Что вы хотите узнать? – спросила Ольга Никаноровна.
– Как вам сказать… – Глеб замялся. – В общем, меня интересует биография вашего бывшего соседа.
– Зачем это вам?
– Я… в некотором роде историк, пишу книги о революции, о войне, – недолго думая, соврал Глеб. – Копаясь в архивных материалах, я нечаянно наткнулся на имя Оскара Трейгера, а потом узнал, что он долгое время жил в нашем городе. К сожалению, его родственников мне не удалось разыскать…
– Чем же Оскар вас так заинтересовал? – допытывалась Ольга Никаноровна.
– Долго рассказывать… – ушел от прямого ответа Глеб. – Короче говоря, его фамилия всплыла в связи с некоторыми событиями на фронте… в сорок втором году… – он врал напропалую, надеясь на русское «авось».
И попался. «Учительница» коротко улыбнулась и сказала:
– Этого не может быть.
– То есть как?..
– В сорок втором году Оскар был далеко от фронта. Он не принимал участия в боевых действиях.
«Блин!» – выругался Глеб. И что теперь? Похоже, у него чересчур быстро закончился запас лапши, которую он намеревался навешать на уши старушке. Но был и положительный момент в начавшемся разговоре: Ольга Никаноровна, несомненно, ХОРОШО знала Оскара Трейгера, если ей были известны такие подробности. Например, его сосед и приятель, почти друг, Ципурка понятия не имел, чем Оскар занимался во время войны.
– И все-таки я уверен, что это был именно он, – не дрогнув лицом, невозмутимо ответил Глеб. – В документах не указано, что Оскар Трейгер был на передовой и ходил в атаки, но его имя упоминалось несколько раз.
– Откуда у вас такая уверенность? Может, это его однофамилец.
– Перед тем как прийти сюда, я беседовал еще с одним вашим бывшим соседом, Ципуркой…
– С Вацлавом Станиславовичем? – оживилась Ольга Никаноровна.
– Да, с ним.
– Он еще жив? Не знала…
– Пока жив. Чувствует себя неплохо, но, по-моему, немного хандрит.
– И он подтвердил, что Оскар был на фронте?
– В какой-то мере… – неопределенно ответил Глеб.
Если хочешь вытащить из клиента какую-нибудь ценную информацию, нужно напускать побольше тумана.
– Ну, не знаю… – Ольга Никаноровна с сомнением пожевала сухими губами. – Мне Оскар говорил совсем другое…
– Если это не большой секрет, то что именно?
– Ладно, вам скажу… – «учительница» испытующе заглянула в глаза Глебу. – Теперь это уже не может быть тайной. Он давно в могиле, а я… – она скупо улыбнулась. – Моим уделом стало одиночество…
Глеб напрягся. Уж больно загадочной была старушка.
– Так вот, молодой человек, в начале пятидесятых Оскар находился за границей, – продолжила после небольшой паузы Ольга Никаноровна. – У него была другая война…
Неужели Оскар Трейгер служил в НКВД? Глеб взволнованно спросил:
– Он был разведчиком?
– Оскар так не говорил. Он сказал лишь, что в 1940 году жил в Гааге. А затем переехал в Швейцарию, в Берн, где и пробыл вплоть до июня 1945 года.
– Понятно, – машинально сказал Глеб, хотя на самом деле понятного было мало; как попала в руки Оскара Трейгера пластина и что за местность на ней обозначена? – Он ничего вам не рассказывал о жизни за границей?
– Совсем немного. Большей частью описывал обычаи в тех странах, где он бывал, говорил о западной архитектуре, о музеях и коллекциях…
– Оскар был коллекционером? – перебил Глеб «учительницу».
Ему показалось, что мелькнул кончик ниточки, за которую можно ухватиться и размотать клубок тайны. Но его надежда оказалась пустышкой.
– Нет, он не занимался коллекционированием. Оскар немного рисовал… – Ольга Никаноровна поднялась. – Пойдемте…
Они прошли в гостиную, и «учительница» указала Глебу на большое живописное полотно; это был натюрморт – полевые цветы в красивой вазе.
– Это работа Оскара. Его подарок.
Неплохо, подумал Глеб, рассматривая картину. Похоже, Оскар Трейгер до того, как стал сотрудником внешней разведки, учился на художника. Так точно и уверенно положить на полотно красочные мазки дилетант не мог.
– А почему нет подписи? – поинтересовался Глеб.
– Оскар подписал картину, – ответила Ольга Никаноровна. – Но только с обратной стороны.
– Можно посмотреть?
– Смотрите… – как ни странно, но «учительницу» почему-то совсем не удивляла назойливость Тихомирова-младшего.
Глеб снял картину, повернул к себе тыльной стороной… и едва не уронил ее на пол. Свою подпись Оскар Трейгер вплел в графическое изображение креста «патонс пате»! Подпись была выполнена крупным, размашистым почерком, толстым грифелем, поэтому крест просматривался достаточно отчетливо.
– Убедились, что картину написал именно Оскар, а не кто-либо другой? – в голосе Ольги Никаноровны звучала нескрываемая ирония.
Неужто она решила, что Глеб – сотрудник ФСБ или какой-нибудь другой подобной «конторы»? Забавно… Тихомиров-младший широко улыбнулся и ответил:
– Я вижу, вы очень проницательны…
– Когда поживете с мое, тогда поймете, что человек не такая уж большая тайна, как о нем пишут в книгах. Редко кто может спрятать свои истинные чувства под маской невозмутимости. Вот Оскар мог.
«Ну надо же… А старушка, похоже, философ, – подумал не без иронии Глеб. – Может, она не учительница, а, например, бывший доцент университета? Толкает речь, будто читает лекцию…»
– Это… все, что у вас осталось от Оскара? – осторожно спросил Глеб.
– Нет, не все… – Ольга Никаноровна указала на янтарные бусы, которые висели у нее на шее. – Бусы тоже его подарок… – она немного поколебалась, а затем потащила Глеба за рукав в спальню. – Примерно за неделю до смерти Оскар отдал мне еще одну картину. Вот она.
Полотно было размером примерно сорок на тридцать сантиметров. На нем художник изобразил пятиглавый православный храм, окруженный церквушками поменьше и какими-то зданиями. Перед храмом он нарисовал озеро (или пруд), а позади строений виднелись поросшие лесом холмы. По манере письма Глеб сразу определил, что картину рисовал не Оскар Трейгер. Мало того, ее написали очень давно, возможно, до революции. Чтобы сделать такое заключение, у Тихомирова-младшего опыта и знаний было вполне достаточно.
– Вы сказали, отдал… – Глеб вопросительно посмотрел на Ольгу Никаноровну.
– Да, именно так. Я всего лишь хранительница этой картины.
– Простите, не понял…
– Все очень просто… – у Ольги Никаноровны вдруг увлажнились глаза. – Так и быть, расскажу… Мне нет никакого смысла тащить с собой на тот свет чужие тайны. Оскар предупредил, что за этой картиной кто-то должен прийти. Уж не вы ли? Те, кто приходил до вас, интересовались лишь бумагами Оскара, его дневниками и документами. Они были… его коллегами по работе. А вам, как я поняла, нужно совсем иное…
Глеб понял, что ошибался в своих умозаключениях. «Учительница» благодаря знакомству с таинственным Оскаром Трейгером имела немалый опыт общения с «конторой» (так раньше называли НКВД и КГБ), а потому сразу определила, что ее собеседник не может быть чекистом. В таком случае…
Да, все верно. Скорее всего, она решила, что Глеб – тот человек, о котором ее предупреждал Оскар. Но почему тогда Ольга Никаноровна сразу не показала ему картину с нарисованным храмом?
Вывод напрашивался сам собой: Глеб должен был сказать какой-то пароль. Или предъявить что-то в качестве пароля. Старушка, которой надоело ходить вокруг да около, ускорила ход событий, решив проверить его своими откровениями.
Глеб размышлял недолго, но очень интенсивно. За считаные секунды он проанализировал свой разговор с дедом Ципуркой и понял, что Оскар Трейгер и впрямь относился к своему соседу как к настоящему другу. Зная страсть Ципурки к разгадыванию исторических загадок, он подарил ему самое дорогое, что имел, – ключ от большой тайны.
Действительно, это был очень дорогой подарок. Возможно, благодаря ему дед Ципурка и прожил так долго. А все потому, что он, как истинный профессионал, просто не мог уйти в мир иной, не разобравшись с планом. Это желание держало его на земле прочнее всяких лечебных процедур и лекарств. Когда у человека есть цель и он страстно желает ее достичь, то на какое-то время даже годы и болезни отступают.
Увы, дед Ципурка не смог проникнуть в тайну Оскара Трейгера. Возможно, тот не очень и надеялся на это. Для него главным было другое – дать Ципурке стимул к долгой жизни.
Но тогда возникает следующий вопрос: кто должен был прийти к Ольге Никаноровне за картиной? Тут есть два варианта – или Ципурка, если у него хватит смекалки разобраться с планом, или кто-то другой. Возможно, даже иностранец, вспомнил Глеб, где находился Трейгер в годы войны.
Потому-то никто за картиной и не явился – железный занавес. К тому же в СССР иностранцы всегда были под присмотром КГБ. А что, это вполне возможно…
И самое главное: как выглядит этот пароль – какая-то фраза, записка, вещь… Может, прямо спросить об этом «учительницу»?
Ага, так она тебе и расколется, с сарказмом подумал Глеб. Уж если Ольга Никаноровна даже сотрудникам «конторы» не рассказала о своеобразном завещании Оскара Трейгера, то она и подавно пошлет его туда, где Макар телят не пас. Естественно, в вежливой форме, но смысл будет тот же.
«А что, если?.. – Глеб невольно прикоснулся к внутреннему карману, где лежали фотографии пластины; он сделал несколько снимков в разных ракурсах – на всякий случай; саму вещь носить с собой он побоялся и спрятал ее в тайник. – Я почти уверен, что Оскар показывал ей этот раритет. Похоже, у них были отношения гораздо ближе добрососедских… М-да… Кто не грешил в молодости, тот пусть первым бросит в меня камень. Показывать-то он показывал, но служит ли пластина паролем? Это вопрос…»
Была не была! Тихомиров-младший достал один из снимков и молча протянул его Ольге Никаноровне. По напряженному выражению, которое вдруг появилось на ее морщинистом лице, Глеб понял, что попал в точку. Или почти попал.
– Выходит, я не ошиблась… – внимательно рассмотрев фотографию, сказала «учительница». – Вы – тот самый человек…
Она подняла на Глеба глаза. Он старался казаться спокойным, невозмутимым и строгим, но все его тело начала сотрясать мелкая противная дрожь – так сильно он волновался. Почему? Глеб не смог бы ответить на этот вопрос. Возможно, причиной его волнения была ложь. Получается, что он обманывает старушку самым наглым образом.
А может, все-таки рассказать ей правду? Все на душе спокойнее будет… Ну, не отдаст она эту картину ему, а он не сумеет раскрыть тайну плана – и что с того? В его профессии разных тайн и загадок – пруд пруди. Сотни жизней не хватит, чтобы со всеми разобраться.
Старушка разом прекратила все сомнения и терзания Глеба. Вернув ему фотографию, она сказала:
– Я верю вам. Но вы должны показать мне сам предмет. Так наказал Оскар в своем устном завещании.
Есть! Выстрел в «яблочко»! У Глеба мгновенно отлегло от души, и он успокоился. На сцену вместо мятущегося интеллигента неожиданно даже для Глеба вышел циник и прагматик – прожженный кладоискатель, «черный» археолог, готовый ради какого-нибудь раритета работать до изнеможения и лгать, если потребуется, без малейших угрызений совести.
– Это не проблема, – ответил он с легкой душой и улыбнулся. – Я привезу вам его… через час.
– Не получится.
– Почему?
– Мне надо идти в поликлинику на процедуры. А там всегда большая очередь. Так что я не знаю, когда вернусь домой. Ну, а после процедур мне нужно зайти на рынок… Давайте перенесем нашу встречу на завтра. До обеда я свободна.
– Хорошо. Завтра так завтра, – не без сожаления, согласился Глеб; ему не терпелось продолжить работу с планом.
А еще он очень хотел подтвердить свои умозаключения, что Ольга Никаноровна – бывшая учительница. Этот вопрос давно вертелся у него на кончике языка. Но Глеб мужественно сдерживал себя, чтобы не уйти в сторону от главной темы разговора. Он боялся, что Ольга Никаноровна, как почти все пожилые люди, ударится в воспоминания и потом ему придется битый час выслушивать разные житейские истории, не имеющие никакого отношения к его делу.
Они еще немного побеседовали – о том, о сем – и Глеб откланялся. Ольга Никаноровна проводила его до двери. У выхода он все-таки не совладал с бесом любопытства и спросил:
– Вы, случаем, по профессии не педагог?
– Почему вы так думаете? – удивилась старушка.
– Как вам сказать… – Глеб замялся. – Я, конечно, плохой физиономист… но мне так показалось.
Ольга Никаноровна неожиданно рассмеялась. С облегчением. Похоже, наказ Оскара Трейгера был для нее тяжелой ношей, и теперь она радовалась, что наконец может выполнить его последнюю волю.
– Нет, я не учитель, – ответила Ольга Никаноровна. – Я инженер. Работала в конструкторском бюро…
Уже сидя в салоне своей «ауди», Глеб довольно улыбнулся. Действительно, физиономист он аховый. Но это была его единственная ошибка в переговорах. Все сложилось как нельзя лучше. Хорошо, что он догадался сделать снимки пластины и взял их с собой…
Сворачивая с улицы на бульвар (там было кафе, в котором хорошо готовили, и Глеб лишь теперь вспомнил, что утром выпил только чашку чая и съел бутерброд, а про обед и вовсе забыл), он вдруг почувствовал холодок между лопаток. Так было всегда, когда за ним велось скрытное наблюдение.
Глеб обладал потрясающей интуицией и даром предвидения, который перешел к нему в наследство от прапрадеда Саввы Тихомирова, казака и сорвиголовы, сумевшего в своих кладоискательских походах добраться даже до Египта. И не только добраться, но и выбраться оттуда с грузом золотых украшений, пролежавших долгие века в гробнице египетского вельможи времен фараона Аменхотепа.
Бросив взгляд на зеркала заднего вида, Глеб разочарованно вздохнул: как можно в городе, в этом огромном муравейнике, да еще и в час пик, вычислить без специальной подготовки того, кто за тобой наблюдает?!
«Да пошли они все!.. – мысленно сказал сам себе Тихомиров-младший. – Будет время – разберусь, в чем дело». И направил «ауди» на стоянку возле кафе.
Электронное табло на центральном городском почтамте в очередной раз подсказало всем интересующимся, что уже половина пятого.
Глава 5
1915 год. Надзиратель сыскной полиции
Шнырь решил навестить Ваника Бабаяна. Прежде чем соваться на Китаевское кладбище, нужно было проверить информацию Петра Лупана. А для этого неплохо бы найти напарников убиенного Гришки, подумал Васька. Шнырь по жизни был осторожным и недоверчивым; может, поэтому его ни разу и не поймали с поличным.
Погребальная контора Бабаяна, или Ваньки Бабая, как его называли горожане, была одной из лучших в Киеве, но ее хозяин одевался на удивление скромно, чтобы не сказать – бедно. После отъезда семьи в Америку Ваник сильно сдал. Он поседел, еще больше потемнел лицом, а его длинный нос с горбинкой стал еще длиннее.
– Желаете похоронить кого? – вежливо спросил он Шныря, который с непонятным томлением в душе рассматривал выставочные гробы и венки.
В небольшом зальчике погребальной конторы было темновато, поэтому Ваник с его близорукостью не мог обстоятельно рассмотреть очередного клиента, как он считал. Иначе Бабаян сразу бы понял, с кем имеет дело. Киевских мазуриков отличал особый блатной шик, который выражался не только в развязном поведении, но и в одежде.
– Желаем, – в тон хозяину погребальной конторы ответил Васька.
– Гроб берем с глазетом или как? – деловито поинтересовался Бабаян.
– Об этом позже… Мне бы для начала с бригадой копачей договориться.
– Будьте спокойны, они много не берут. У меня есть расценки… – Ваник зашуршал бумагами.
– Контора пишет… – Шнырь криво осклабился и подошел поближе. – Нам расценки ни к чему.
Теперь на него падал свет с оконца, который высветил и наглый Васькин прищур, и косую челку, падающую на глаза, и сапоги-хромачи с голенищами «гармошкой», и простонародную косоворотку, но из очень дорогого китайского шелка. Хозяин погребальной конторы вдруг почувствовал слабость в ногах. Он понял, кто перед ним. Конечно, ему доводилось хоронить и урок, но уж больно хлопотно это было. А главное, почти никакой прибыли.
– Что ж, копачей так копачей, – покорно согласился Ваник. – Где будем хоронить?
– А разве я об этом говорил?
– Нет, но…
Читать бесплатно другие книги:
