Холод южных морей Шестёра Юрий
– За время стоянки в Рио-де-Жанейро постарайтесь их оформить надлежащим образом, а я дипломатической почтой со своим предисловием перешлю их в Петербург для публикации в ближайшем научном издании. Пусть наши иноземные горе-академики знают, что россиян просто так вокруг пальца не обведешь. Сами с усами! А вы, Андрей Петрович, просто молодец! Не нарадуюсь на вас, ей богу!
– Ваша школа, Григорий Иванович…
– Любая школа без головы – ничто, дорогой Андрей Петрович, – и улыбнулся. – Видимо, все-таки в коня корм!
– Может быть, и так, – поскромничал тот, – но среди этих признаков, к сожалению, нет еще одного. Я имею в виду наличие морских животных и птиц в приполярной зоне и их поведение, связанное с присутствием земли, в том числе и значительных размеров. Думал поручить его разработку натуралисту как специалисту в этой области знаний, однако… – и он многозначительно развел руками.
– Да, далеко не простой вопрос, и готового ответа на него нет, – задумчиво ответил Григорий Иванович. А затем встрепенулся: – Давайте сделаем так. Я покопаюсь в своей библиотеке, которая, слава Богу, со мной, подберу, что смогу, нужное для вас и перешлю на «Восток». А вы, уважаемый Андрей Петрович, найдете там, я думаю, все необходимое для обоснования этого третьего признака. Кстати, я отмечу в своем предисловии к вашей статье причину отсутствия этого самого признака и добавлю, что он разрабатывается ученым Шуваловым, находящимся в составе экспедиции, ввиду отсутствия в ней немецкого натуралиста, – потирал от удовольствия руки в связи с пришедшей на ум удачной мыслью Григорий Иванович.
– Как мне благодарить вас, дорогой вы мой учитель?! – чуть ли не со слезами на глазах промолвил Андрей Петрович. – А книги я вам обязательно верну на обратном пути, – озабоченно заверил он и, запнувшись, тихо добавил: – Если только не сгинем где-нибудь в полярных льдах…
– Тьфу тебя, вещун! – мелко перекрестился Фаддей Фаддеевич, суеверный, как, впрочем, и все моряки. – Придет же на ум такая блажь вроде бы и не глупому человеку!
– Да успокойся, Фаддей Фаддеевич! Это я же так, для напоминания, что ли, о превратностях судьбы…
– Хорошенькое напоминание, когда походя хоронят экспедицию! – никак не мог успокоиться тот.
А Григорий Иванович улыбался, глядя на перепалку своих друзей, навевавшую сладостные воспоминания о годах их молодости.
– А каковы ваши дальнейшие планы, Григорий Иванович?
– Планов много, – оживился тот, – но главное – подготовка экспедиции в глубь Бразилии. Вы, наверное, помните, что я об этом мечтал еще в кают-компании «Надежды». Сколько же лет прошло с тех пор… Но не все так просто и в финансовом, и в политическом отношении. Всю Южную и Центральную Америку охватили национально-освободительные войны, и испанскому и португальскому господству приходит конец. Но если в Испанской Америке верховодят республиканцы, или, по-местному, инсургенты, то в Бразилии дело вроде бы идет к монархии. Сказывается, конечно, влияние пребывания здесь португальского королевского двора во время наполеоновского нашествия на Пиренейский полуостров. Во всяком случае, это вполне устраивает Россию, и Нессельроде подталкивает меня именно в этом направлении.
А тут еще, как назло, возникли разногласия из-за Уругвая. Там вспыхнуло восстание инсургентов, и Португалия ввела туда из соседней Бразилии свои войска, подавив его. Но Испания возмутилась вмешательством в ее внутренние дела, по-прежнему считая всю территорию Рио-де-Ла-Платы своими колониальными владениями. Комедия, одним словом, да и только.
Ну а я тем временем, пользуясь своим служебным положением, – коротко улыбнулся Григорий Иванович, – налаживаю деловые отношения с бразильской элитой с прицелом на то, что когда обстановка в стране стабилизируется, все-таки организовать экспедицию в глубь территории Бразилии, еще почти неисследованной.
– В долгосрочных интересах России? – полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.
– Да нет, чисто в научных целях.
– И тогда господин Лангсдорф станет претендовать на свое законное место академика в Петербургской академии наук, – сформулировал начатую натуралистом мысль Андрей Петрович.
– А господин Шувалов, – в тон ему продолжил Григорий Иванович, – будет продвигать его кандидатуру, пользуясь своим влиянием как ее почетного члена…
– Привлекая к этому и Крузенштерна, и других влиятельных почетных членов Академии наук, – подвел итог Андрей Петрович.
– За что спасибо вам на добром слове!
И все втроем дружно рассмеялись.
– Шутки шутками, а мне бы очень хотелось видеть вас, Григорий Иванович, действительным членом Академии наук, – не кривя душой, сказал Андрей Петрович.
– Видите ли, Андрей Петрович, я читал ваш отчет как начальника экспедиции по обследованию залива Аляска. Замечательная работа! И даже несколько завидовал вам. Будь такие материалы за моей подписью, я бы с открытым забралом ринулся в академики, так что хочешь, не хочешь, а придется ждать бразильской экспедиции…
Друзья помолчали.
– А как вам, Андрей Петрович, показалась Кентерберийская долина в Новой Зеландии? – неожиданно спросил Григорий Иванович.
– ???
– Не удивляйтесь, Андрей Петрович, и сюда доходят слухи о ваших славных делах. Ко мне как-то совершенно случайно, – неопределенно хмыкнул дипломат, – попали любопытные документы, вернее, их копии, министерства иностранных дел Англии, из которых следовало, что британцы проявляли повышенное беспокойство по поводу присутствия в течение нескольких месяцев русских в Кентерберийской долине. Сопоставив эти сведения с некоторыми известными мне документами Главного правления Российско-Американской компании, я понял, что речь идет именно о вашей экспедиции в Новую Зеландию, и снова позавидовал вашим успехам. Я же признался вам еще в Петропавловске на Камчатке о своем честолюбии как ученого.
– Это мы уже давно поняли, – в свою очередь, хмыкнул Фаддей Фаддеевич.
– Благодатный край, – как бы не замечая самобичевания Григория Ивановича и реплики капитана, повествовал Андрей Петрович, – с прекрасными плодородными почвами и умеренным климатом. В общем, рай и для земледельцев, и для животноводов. Но колонизировать его силами одной Российско-Американской компании с крахом ее былых надежд обосноваться на Гавайских островах практически невозможно – уж очень далеко даже от Верхней Калифорнии, на которую мы еще совсем недавно претендовали, не говоря уж о Новоархангельске.
– Жаль, очень жаль, – задумчиво проговорил Григорий Иванович и вдруг оживился. – А знаете ли вы, что Шеффер, «покоритель» гавайского острова Атувая, объявился здесь, в Рио-де-Жанейро, и обхаживает вице-короля? И, по моим сведениям, претендует после отделения от Португалии и установления в Бразилии монархии ни много ни мало на графский титул.
– Ну вот, Фаддей Фаддеевич, а ты жаловался, что, мол, одним своим лобиком трудно пробиться в жизни, – не преминул подковырнуть друга Андрей Петрович.
– А он прав, – неожиданно поддержал Фаддея Фаддеевича Григорий Иванович. – Если бы, к примеру, камергер Резанов, председатель Главного правления Российско-Американской компании, не скончался в 1806 году в Красноярске, возвращаясь в Петербург из Русской Америки, то, учитывая его таланты и связи при дворе, он непременно стал бы канцлером, и ваша судьба, Андрей Петрович, сложилась бы совсем иначе. И мне бы пришлось обивать пороги вашего кабинета в Петербурге, добиваясь у вас аудиенции. Или я не прав? – спросил он, увидев, как вскинулся тот при его последних словах.
– Кто его знает? – неопределенно ответил Андрей Петрович. – Резанов действительно на что-то намекал, но очень и очень туманно… Вполне возможно, что могло быть и так, как вы сказали. Только вам бы, Григорий Иванович, уверяю вас, не пришлось бы обивать пороги моего кабинета. Выдумщик вы, однако! – и откровенно рассмеялся, а дипломат с полупоклоном в знак признательности приложил руку к сердцу.
– Во всяком случае, – после некоторой паузы уже серьезно, как на исповеди, продолжил Андрей Петрович, – я очень доволен своей судьбой. Многое повидал, многому научился. Я практически свободный человек, в том числе и в материальном плане. И в экспедицию пошел не ради какой-либо выгоды, как и многие другие ее члены, и не столько ради славы одного из первооткрывателей Южного материка, а по зову своей беспокойной души. И сейчас, пользуясь покровительством своего друга, занимаюсь тем, что мне по душе, не забывая, конечно, и о пользе моих дел для Отечества.
Григорий Иванович встал и крепко пожал ему руку.
– Ну что, господа, по коням? – полувопросительно посмотрел на друзей Григорий Иванович.
– Э нет, господин дипломат! У моряков так не положено! – возразил капитан и позвонил в колокольчик.
– Накрыть стол по полной программе! – приказал он возникшему, как тень, Матвею.
– Есть накрыть стол по полной программе! – и в глазах вестового промелькнули веселые искорки.
– Ты что это, никак насмехаться изволишь?! – гневно сверкнул глазами капитан, привстав в кресле.
– Никак нет, ваше высокоблагородие! Радуюсь!
– И чему же это ты так радуешься, служивый? – уже спокойнее спросил Фаддей Фаддеевич, проявляя видимую заинтересованность.
– Встрече старых друзей, ваше высокоблагородие!
Присутствующие переглянулись.
– Откуда же ты знаешь обо мне, голубчик? – удивленно спросил Григорий Иванович, приподняв брови.
– От их высокоблагородия господина Андрея Петровича, ваше высокоблагородие! Они мне рассказывали о вас и не раз. И о том, как вы вместе с их высокоблагородием господином капитаном плавали на шлюпе «Надежда». И очень они хвалили вас, ваше высокоблагородие, – смутившись, ответил Матвей.
– Ступай, выполняй приказание! Да поживей! – резким тоном приказал Фаддей Фаддеевич.
И когда вестовой, ответив «Есть!», покинул каюту, укоризненно добавил:
– Сразу видно ваше воспитание, Андрей Петрович.
– Не придирайтесь, Фаддей Фаддеевич. Дай Бог, чтобы у вас всегда были такие помощники! – примирительным тоном попросил Григорий Иванович.
– А я и не придираюсь. Просто еще в самом начале плавания просил Андрея Петровича быть построже с вестовым, не баловать его. Ведь он все-таки как-никак, гвардейский офицер, и я до сих пор помню его командный голос на мостике «Надежды». И куда только все подевалось? – Фаддей Фаддеевич пожал плечами.
– Он сейчас не столько гвардейский офицер, сколько ученый, а это две большие разницы, уважаемый Фаддей Фаддеевич.
Когда все успокоились и расселись по местам, удивил вопросом, мучившим, видимо, его, Андрей Петрович.
– Никак не пойму, каким же образом англичане смогли узнать о нашем присутствии в Кентерберийской долине? Я же пунктуально выполнял все предписания Баранова по скрытности нашего плавания, прокладывая курс «Екатерины» задворками Тихого океана. Потому и не встретили ни одного иностранного судна, ни одного европейца за исключением двух английских матросов, взятых в плен туземцами. Но не в их интересах было встречаться с англичанами, да и не могли они этого сделать, это я точно знаю. И все-таки как, каким образом мы все же «засветились»?
Григорий Иванович задумчиво барабанил пальцами по крышке стола, обдумывая возможные варианты.
– Британская разведка – очень даже неплохая разведка. Мы, между прочим, даже здесь, в Бразилии, чувствуем ее скользкие щупальца. А уж в районах их прямых интересов, одним из которых как раз и является Новая Зеландия, тем более. Хотя, – самодовольно улыбнулся он, – англичане тоже обижаются на нас и, надо полагать, не зря. И мы, оказывается, щи не лаптем хлебаем… – Помолчал, опять задумавшись. – А у вас, Андрей Петрович, случайно, не было каких-либо стычек с маорийцами? Может быть, вы успели нажить себе врагов среди их вождей?
– Успел, разумеется, но только в лице одного из них и уже в самом конце нашего пребывания в долине.
– Вот и разгадка ответа на ваш вопрос, Андрей Петрович. Все оказывается так просто… – откинувшись на спинку стула, удовлетворенно изрек генеральный консул.
– Вы думаете…
– Да, да, именно так, – подтвердил его догадку Григорий Иванович. – Ведь не зря же англичане вывозят отдельных аборигенов из числа местной элиты к себе в Британию, учат их английскому языку и прочему, «приобщая» таким образом в течение некоторого времени к плодам цивилизации. А затем возвращают назад сюда, в Новую Зеландию, отрабатывать, так сказать, затраты на их «обучение». Вот вам, господа, налицо один из классических результатов этой иезуитской политики.
Андрей Петрович понимающе посмотрел на генерального консула. «Все оказалось действительно таким простым и наглядным», – удивился он прозорливости Григория Ивановича, переходя на балкон, куда пригласил их Фаддей Фаддеевич, пока вестовые накрывали стол для товарищеского обеда.
Вице-консул Кильхен, помощник генерального консула Лангсдорфа, по просьбе последнего пригласил офицеров и ученых экспедиций Беллинсгаузена и Васильева посетить одну из достопримечательностей Рио-де-Жанейро – замечательный, по его словам, водопад, находящийся в шестнадцати милях от города.
С утра все приглашенные расселись по каретам, однако некоторые воспользовались и верховыми лошадями. Андрей Петрович, успевший вдоволь наездиться верхом по Верхней Калифорнии, не преминул сразу же оседлать лошадь. Фаддей Фаддеевич последовал его примеру.
– Придется ради дружбы потрястись в седле, – пробурчал он, разбирая поводья.
– Кому как, – неопределенно хмыкнул Андрей Петрович. – Я же, напротив, от верховой езды испытываю истинное наслаждение.
– А что тебе еще остается делать, вечный странник? – на сей раз улыбнулся тот.
Ехали, весело обмениваясь впечатлениями, то по прекрасно обработанным местам, то по крутым горам, поросшим лесом, когда с одной стороны была гора, а с другой – пропасть. И тогда возгласы восхищения путешественников притихали как-то сами собой. Однако миль за пять или шесть до водопада дорога стала столь крутой и разбитой, что всем предложили далее идти пешком. Жаркая погода и трудности спуска и подъема с горы на гору утомили путешественников, и их группа постепенно растянулась.
– Ну и как, мореход, тяжко? – съязвил Андрей Петрович, привыкший к подобным походам да еще с ружьем за плечом и котомкой за спиной со всякими пожитками. – Это тебе не прохлаждаться на мостике, посматривая от нечего делать по сторонам.
– Особенно в бурю на море! – усмехнулся капитан.
– Вот тут ты прав – везде свои «прелести»… – примирительно согласился Андрей Петрович.
Тем не менее все постепенно притащились к таверне в полумиле от водопада. Освежившись прохладным лимонадом, уже все вместе пошли по узкой тропинке, ведущей по косогору к водопаду, шум которого был слышен даже издалека. Вид же водопада, открывшийся после последнего поворота, вызвал бурю восторгов.
Воды реки шириной саженей пятнадцати, сжатой с обеих сторон горами, стремительно бегут через порог, образованный большими камнями, а затем падают вниз, в долину, и, изгибаясь, текут по равнине к синеющему вдали бескрайнему океану…
– Удивительно, Фаддей, – задумчиво произнес Андрей Петрович, – ведь за время своих скитаний по разным странам я вдоволь насмотрелся на эти чудеса природы. Чего стоит только один водопад на Южном острове Новой Зеландии! И все-таки каждый из них прекрасен по-своему и неповторим. Можно буквально часами смотреть на это диво, и никогда не надоест… Просто удивительно! Как какое-то колдовство, ей богу…
Фаддей Фаддеевич молча обнял друга, сопереживая увиденное.
На одной из скал и на каменной плите, используемой в качестве стола, были во множестве начертаны имена посетивших это место людей, между которыми оказались и наши соотечественники – капитан и офицеры шлюпа «Камчатка».
– Головнин, Врангель, Литке… – медленно читал капитан-лейтенант Васильев, разбирая имена русских мореплавателей, выбитые на камне.
Все присутствовавшие с усердием проделали то же самое, как бы приобщившись таким образом к касте избранных. Васильев предложил высечь на камне и имена старших и дежурных офицеров, оставшихся на шлюпах согласно Морскому уставу, но Беллинсгаузен, подумав, не согласился с ним, обосновав отказ очень просто: на камнях должны быть запечатлены имена бывших здесь, выполненные только собственноручно, так как, к примеру, отсутствует имя старшего офицера шлюпа «Камчатка». Спорить с логикой капитана 2-го ранга было невозможно.
Тем временем на плечах негров подоспел и обед, заказанный вице-консулом Кильхеном. На свежем воздухе да в хорошей компании он показался особенно вкусным.
– Как мне кажется, Андрюша, господин Кильхен мог бы разориться и на мадеру, – наклонившись к Андрею Петровичу, негромко, но с явным сожалением, сказал Фаддей Фаддеевич.
– Мысль, конечно, неплохая, – улыбнулся тот, – но ведь ему надо было подумать и о спуске с гор к каретам…
– Именно это я и имел в виду, – парировал капитан. – Разве не видишь, что подвели верховых лошадей.
– Вижу, конечно, но на всех-то не хватит.
– Вот в этом-то как раз и скрыт глубокий смысл: хочешь спускаться пешком – не употребляй мадеру, и наоборот.
Андрей Петрович удивленно глянул на него.
– Ты, Фаддей, похоже, и без мадеры уже себя прекрасно чувствуешь? Не так ли?
– Да ну тебя!.. – обиделся капитан.
Пока же все отдыхали после сытного обеда, наслаждаясь прекрасным видом водопада, живописец экспедиции капитан-лейтенанта Васильева запечатлел его на холсте.
На обратном пути все опять растянулись, так как одни ехали верхом, как, например, наши неразлучные друзья, в то время как другие предпочли спускаться непременно пешком, как, к примеру, лейтенант Лазарев. Однако при каждом подъеме он предпочитал держаться за хвост лошади Беллинсгаузена, экономя тем самым значительные силы.
Тем не менее, преодолев около пяти миль, путешественники сели в кареты и благополучно прибыли в гавань, где сердечно распрощались с вице-консулом Кильхеном, поблагодарив того за доставленное удовольствие, и разъехались на ожидавших их катерах по своим шлюпам.
Глава 3. Первые открытия
Гостеприимный Рио-де-Жанейро остался за кормой, и уже в океане был отслужен молебен об испрошении благополучного и успешного окончания предстоящего плавания, для чего с «Мирного» прибыли офицеры и священник во главе с лейтенантом Лазаревым.
Однако погода не баловала мореплавателей, и волнение океана было значительным. Временами шли дожди, а на юге в темное время полыхали зарницы и даже иногда слышались далекие раскаты грома. Капитан был вынужден убавлять количество парусов и брать их на рифы, чтобы не потерять из вида «Мирный», который шел в кильватере флагмана.
И все-таки на пятые сутки на зажженный на «Востоке» ночью фальшфейер «Мирный» не ответил. Не был виден он и на рассвете. Беллинсгаузен еще убавил парусов, а после полудня не выдержал и изменил курс на сближение с предполагаемым местом нахождения «Мирного». И примерно через час нервного ожидания, когда пасмурность несколько «прочистилась», капитан перекрестился, а шлюп огласился радостными криками «ура!» – показался «Мирный», идущий под всеми парусами.
Не успели шлюпы сблизиться, как с юго-запада налетел шквал с дождем и градом. Благо, что по команде вахтенного офицера успели взять рифы на парусах, но матросы вахтенной смены в мокром насквозь платье уже выбились из сил, и Фаддей Фаддеевич приказал им сменить платье на сухое и выдать по стакану пунша[8], как он выразился, «для подкрепления».
С этого времени шлюпы стали сопровождать малые буревестники разных цветов и оттенков, иногда во множестве летавшие вокруг.
В 11 часов 3 декабря вахтенный лейтенант Игнатьев послал рассыльного доложить капитану, что впереди виден бурун. Тот позвал с собой на мостик и Андрея Петровича.
– Наверное, это тот берег, который мореплаватель Ла-Рош усмотрел в 1675 году, – обрадовано пояснил Фаддей Фаддеевич.
Однако, когда подошли к буруну поближе, то увидели, что это не берег, а огромный мертвый кит, о тело которого и разбивались волны, окруженный множеством птиц, летающих, плавающих и на нем сидящих.
– Вот тебе и берег! – раздосадованно воскликнул капитан.
– Не огорчайся, Фаддей! – успокоил его Андрей Петрович. – Это тоже удача! Вон сколько птиц в одном месте в открытом океане! Пошли туда на шлюпке кого-нибудь из офицеров со штаб-лекарем Берхом, может быть, и подстрелят какую для нашей коллекции.
Капитан утвердительно кивнул головой, загораясь охотничьим азартом.
И действительно, мичману Демидову удалось подстрелить одного альбатроса темно-бурого цвета, но с белой шеей и низом. Когда того замерили на палубе, то удивились – при длине тела 2 фута 8 дюймов (0,81 метра) размах крыльев от одного конца крыла до другого был равен 7 футам 6 дюймам (2 метрам 30 сантиметрам), то есть почти в три раза больше!
– Вот это экземпляр! – восхищенно воскликнул старший офицер. – Ай да мичман! Ай да молодец!
Демидов, совсем еще молодой человек, зарделся от похвалы.
– Хороша добыча, Дмитрий Николаевич, ничего не скажешь! Спасибо вам за удачный выстрел! – подтвердил и Андрей Петрович. – Но не лишним будет знать, что размах крыльев у белых альбатросов может быть почти в два раза большим. Потому-то альбатросы могут часами без единого взмаха крыла парить над океанами и даже в бурю, получив за это второе свое название – буревестники, – щеголял он знаниями, почерпнутыми из книг Григория Ивановича. – Вы не огорчайтесь, мичман, – увидев досаду на его лице и переждав удивленные возгласы любопытствующих моряков, продолжил Андрей Петрович, – слава Богу, что вы добыли именно этот экземпляр, а то что бы мы делали с чучелом такого гигантского размера?
Отыскав среди улыбающихся матросов своего вестового, подозвал его.
– Вот тебе птица, Матвей. Только не вздумай делать чучело с распростертыми крыльями. Нам его и хранить-то будет негде. Может быть, когда-нибудь, – задумчиво сказал Андрей Петрович, – и сделаешь это чудо… Но уже в Петербурге, – добавил он.
Глаза Матвея вспыхнули радостными огоньками.
Когда же через два дня лейтенант Лазарев собственноручно подстрелил белого альбатроса с размахом крыльев 10 футов и 7 дюймов (почти 3 метра с четвертью), то его тоже доставили на «Восток» в «мастерскую» Матвея, то есть в его тесную каморку.
При приближении к сорок пятой широте ежедневно видели стаи птиц, большие косяки рыб и плавающие водоросли, что обычно принимают за признаки близости земли. Фаддей Фаддеевич снова оживился.
– Понимаешь, Андрюша, есть сведения, что именно на этой широте мореплаватель Ла-Рош, о котором я тебе уже говорил, открыл остров Гранде. Однако ни Лаперуз, ни Ванкувер[9], в разные времена и в разных местах этой широты искавшие этот остров, так и не обнаружили его. Может быть, повезет нам? Чем черт ни шутит…
– Может, и повезет, – приободрил его Андрей Петрович, понимая желание друга сделать свое первое открытие, – почему бы и нет?
Погода стояла ясная, и горизонт хорошо просматривался во всех направлениях не менее чем на пятнадцать миль (более 27 километров). Время шло, а остров все так и не появлялся. И капитан с каждым часом становился все более и более удрученным.
– По-моему, мы ищем иголку в стоге сена, – признался он Андрею Петровичу. – Ведь Ла-Рош возвращался из Южного Ледовитого океана и, огибая мыс Горн с восточной стороны в позднее время года, в апреле месяце (который соответствует октябрю в северном полушарии), попал в жестокий шторм, которым в течение трех суток был увлечен на север. Отсюда и ошибка в счислении, учитывая при этом, что это было почти полтора века тому назад. Когда же погода прояснилась, он через некоторое время и обнаружил остров, считая, что находится на сорок пятой широте, а долгота была вообще не определена.
Вообще-то все обретенные испанцами острова, что подтверждено другими мореплавателями, означены на картах ошибочно не только на несколько градусов по долготе, но даже и по широте, а от того таковые обретения испанцев отыскивать весьма трудно. Поэтому, прокладывая курс одним меридианом, можно только по счастью попасть к сему острову.
«Если таковой вообще существует», – хотел добавить Андрей Петрович, но воздержался.
– А посему менять курс не будем, дабы не тратить драгоценное время на поиски острова-призрака, – твердо решил капитан. – Пусть этим занимаются другие, если у них будет желание, – добавил он, подмигнув другу и как бы продолжая его мысль.
Ранним утром 15 декабря, выйдя на широту острова Георгия, капитан повернул шлюп на восток. Любопытство побудило всех встать пораньше, в надежде увидеть остров. И хотя его еще не было видно, но то место, где он должен был находиться, отличалось от остальной части горизонта скопившимися там черными тучами.
Заметно похолодало, и температура воздуха не превышала четырех градусов тепла. Множество китов вокруг выпускали фонтаны. Малые буревестники летали целыми стаями или сидели на воде. Иногда появлялись плавно парящие альбатросы. Мимо шлюпов несло много плавающих водорослей.
Наконец в 8 часов, когда пасмурность несколько очистилась, увидели уходящие в облака остроконечные вершины гор, покрытые вечными снегами, на расстоянии двадцати одной мили. На палубе раздались восторженные возгласы и крики «ура!».
В полдень подошли к западной оконечности острова Георгия, а затем пошли вдоль его южных берегов на удалении до двух миль со скоростью около семи узлов. Океанская зыбь с шумом разбивалась о скалы, поднимая фонтаны брызг.
Но вот из одного из заливов вышел парусный бот под английским флагом, направляясь к шлюпам экспедиции. На борт «Востока» поднялись штурман и два матроса. Штурман объяснил, что издалека они, англичане, не распознали наши шлюпы, и послали его предупредить капитанов о том, что в гавани Марии этого залива уже в течение четырех месяцев стоят два трехмачтовых судна английской китобойной компании, команды которых добывают жир из морских слонов[10].
Капитан и Андрей Петрович понимающе переглянулись – конкуренция!
Однако уяснив, что это военные суда, никакого отношения к промыслу не имеющие, штурман подробно рассказал, что промышленники вытапливают из убитых морских слонов жир, для чего ездят для их промысла во все бухты побережья. Для ночлега опрокидывают свои лодки и разводят огонь, зажигая жир морских животных. А для растопки используют шкуры пингвинов, которых в это время года здесь чрезвычайное множество.
На вопрос Андрея Петровича, какие еще на острове водятся животные кроме морских слонов и пингвинов, он ответил, что видели также альбатросов и весьма много других морских птиц, а из береговых только жаворонков и голубей какого-то рода. Растений же никаких, кроме мха, нет.
Андрей Петрович тщательно записывал эти сведения в свой неизменный блокнот, а Фаддей Фаддеевич приказал угостить гостей грогом[11] и сухарями с маслом. Ко всеобщему удивлению, один из матросов оказался русским. Он в свое время сбежал во время пребывания наших кораблей в Англии и с тех пор скитается по трудным промыслам для пропитания.
Андрей Петрович отвел капитана в сторонку.
– В твои планы, Фаддей, входит высадка где-нибудь на побережье острова?
– Нет. А что?
– Тогда нужно попросить англичан привезти нам двух убитых морских слонов, самца и самку, а также пару хохлатых пингвинов для изготовления из них чучел.
Капитан поморщился.
– Но ведь это же задержка, лишняя трата драгоценного времени, так необходимого для выполнения основной задачи экспедиции. Неужели ты этого не понимаешь? Кроме того, я планирую высадиться на один из островов Сандвичевой Земли. Вот там и занимайся своими делами на здоровье!
– Во-первых, я не уверен, что там тоже будут морские слоны, а насколько мне известно, в России нет ни одного чучела этого животного. Во-вторых, это не мои дела, а выполнение требований Инструкции, подписанной государем и предназначенной для исполнения оной вами, господин капитан второго ранга, как начальником экспедиции. А посему прошу вас исполнить мою просьбу, к тому же не очень обременительную.
Фаддей Фаддеевич прямо-таки опешил, не ожидая столь яростного напора со стороны Андрея Петровича.
– Ты что, ошалел?! К чему этот официальный тон?! – вскипел он.
– Потому что ты по-другому не понимаешь, Фаддей! А если уж ты так действительно боишься потерять время, то пошли вперед, к Сандвичевой Земле, «Мирный», который успеешь сто раз нагнать и перегнать.
Капитан отвел глаза в сторону.
– Пошли договариваться с англичанами.
«Боишься ты, однако, друг любезный, потерять приоритет первооткрывателя. Понимаешь, что до Сандвичевой Земли могут быть обнаружены не один и не два неведомых острова», – усмехнулся Андрей Петрович.
Когда на «Мирный» сообщили о причине задержки, то Лазарев по семафору попросил, чтобы промышленники привезли с берега также пингвиньих шеек и яиц.
– Правильно поступает Михаил Петрович – задержку надо использовать с пользой для дела. Одними шкурами зверей сыт не будешь, – с насмешкой глядя на Андрея Петровича, съехидничал Фаддей Фаддеевич.
– Я-то твои скабрезности как-нибудь переживу, Фаддей, а нужное дело будет сделано.
При большой пасмурности и дожде, временами переходящем в мокрый снег, дошли до места на побережье острова, описанного капитаном Куком 44 года тому назад, когда тот тоже шел вдоль него, но с востока. Ветер усилился, и Беллинсгаузен уже и не надеялся найти какое-либо удобное место для якорной стоянки. Дожидаться же перемены погоды неделю или более значило упустить самое лучшее время для плавания в опасном Южном Ледовитом океане.
«Да, видимо, и нет особого смысла обследовать берег, обитаемый только пингвинами, морскими львами да котиками, которых-то и остались чуть ли не считанные единицы, так как были почти полностью истреблены приезжавшими сюда командами промысловых судов. К тому же, обойдя с южной стороны большую половину побережья острова Южная Георгия, представляющего собой каменные горы со снежными вершинами и с ложбинами и расщелинами между ними, наполненными льдом, мы так и не увидели ни одного куста и вообще какого-либо растения за исключением местами желто-зеленеющего мха, – рассуждал Андрей Петрович, глядя на еле видимый из-за непогоды берег. – Надо бы по этому поводу посоветоваться с Фаддеем. Ведь только он имеет право принимать решения. Я же только могу – и обязан! – сказать ему свое мнение, но не более того».
Стоя на ходуном ходящем мостике под мерзопакостным косым дождем, бьющим в лицо, и порывами завывающего в снастях ветра, капитан, словно читая его мысли, почти прокричал ему на ухо:
– Ну что, Андрюша, приехали? У тебя есть еще какой-нибудь научный интерес к этим забытым Богом местам?
Тот же, пораженный то ли проницательностью Фаддея, то ли общим ходом их мыслей, отрицательно покачал головой.
– И на том спасибо! – рассмеялся Фаддей Фаддеевич, обняв его за плечи. – А ведь ты, шельмец, как всегда, оказался прав – потеряли с твоими шкурами у гавани Марии полдня, а сэкономили не менее недели.
– А ты почаще вспоминай Кускова Ивана Александровича – поверь мне, не повредит, – парировал улыбающийся Андрей Петрович.
– Все язвишь, Андрюша, все язвишь… – смотрел на него капитан долгим невидящим взглядом, думая о чем-то, а затем, видимо, приняв окончательное решение, приказал сигналом передать «Мирному» следовать за «Востоком» и повернул шлюп к северной оконечности Земли Сандвича, которую намеревался обследовать с восточной стороны, ибо капитан Кук, открыв ее, осмотрел только с западной.
Хмарь прошла, вышло уже из-за редких туч солнце, и вроде бы даже как и потеплело. Матвей с Макаром развешивали на верхней палубе шкуры морских слонов и пингвинов, и вокруг них стали собираться любопытствующие матросы, свободные от вахты.
– Чем занимаемся, вестовые? – посыпались вопросы.
– Да вот господин ученый приказали изготовить чучела этих зверей, так мы с Макаром и развешиваем их для просушки.
– И кто же будет изготавливать эти самые чучела, – ехидно спросил один из матросов, – случаем, не вы ли?
– Случаем, я, – огрызнулся Матвей, – а Макар будет помогать.
– Ох, братцы, и насмотримся мы на эти чуда в перьях! – хохотнул рыжеволосый матрос.
Матвей глянул на мостик, где маячили фигуры Андрея Петровича и капитана. «Эх, была не была!» – решился он, юркнув в каюту. А когда появился с чучелом чайки в руках, среди матросов пробежали возгласы удивления.
– Вот это да, как живая!..
– Ну и ну, братцы!..
– Ты что же, Матвей, сам это чудо сотворил? – раздались недоверчивые голоса.
– Сам, своими собственными руками, – зарделся от похвал Матвей.
– Это что за сборище?! – раздался густой повелительный голос, и матросы вытянулись в струнку, пропуская в центр круга старшего офицера.
– Да вот, ваше благородие, просвещаю матросов! – не растерялся Матвей, показывая на чучело чайки.
– Известная птица, – хмыкнул капитан-лейтенант, приятно вспоминая вечер, проведенный в адмиральской каюте с капитаном и Андреем Петровичем на рейде Копенгагена. – А это что такое?! – взъярился старший офицер, увидев развешанные шкуры. – Это же палуба военного судна, а вы превращаете ее в кабак!
– Никак нет, ваше благородие! По приказу их высокоблагородия господина ученого просушиваем шкуры добытых давеча на острове зверей и птиц для изготовления из них чучел, ваше высокоблагородие! – затараторил Матвей, чувствуя себя в безопасности от гнева всесильного старшего офицера под прикрытием авторитета своего барина.
– Тогда другое дело. Андрей Петрович зря приказывать не будет, – уважительно изрек старший офицер. – Ну-ну, просвещай братцев матросиков, Матвей, – и зашагал по палубе неторопливой уверенной походкой ее безоговорочного хозяина.
Когда старший офицер отошел на довольно значительное расстояние, матросы сразу же оживились.
– А он тебя, Матвей, по имени кличет, как старого знакомого, да и болтаешь ты с ним так, будто у тебя язык без костей.
– А чего тут удивительного? Я до «Востока» служил вестовым в кают-компании фрегата «Флора» на Черном море, где их высокоблагородие, как и сейчас, был старшим офицером под командой нашего капитана. А кто хозяин кают-компании? Старший офицер! Так что на фрегате он был моим непосредственным начальником.
– А уважают они твоего барина, сразу видно…
– Еще бы! – загордился Матвей. – Он ведь почетный член самой Академии наук, да к тому же плавал вместе с нашим капитаном на шлюпе «Надежда» под командой самого капитана Крузенштерна еще в первом кругосветном плавании.
– А правду ли говорят, что твой барин не только ученый, но и гвардейский офицер? – с некоторым сомнением спросил молчавший до сих пор унтер-офицер с франтоватыми усиками, выдававшими в нем поклонника представительниц женского пола.
Матвей с укоризной глянул на Макара, который благоразумно отвел глаза в сторону. «Вот так и живем – вечером шепнешь что-нибудь на ухо одному, а утром уже вся команда знает об этом».
– Так точно! Поручик лейб-гвардии Преображенского полка, личной охраны государя императора. Нес службу в карауле Зимнего дворца! – с некоторым вызовом ответил он.
– Ух, ты!
– Вот это да! – раздались удивленные голоса, и некоторые матросы истово перекрестились.
– А их высокоблагородие, ко всему прочему, известный мореход и путешественник, – не мог уже удержаться Матвей, оказавшись в центре внимания чуть ли ни половины команды шлюпа. – Излазал не только всю Русскую Америку вдоль и поперек, а заодно и Верхнюю Калифорнию, но и во главе экспедиции побывал аж в Новой Зеландии.
– Господи, и куда только ни заносила его судьбинушка! – с завороженными глазами воскликнул молодой матрос.
– Еще не известно, куда нас-то занесет… Это знают только Господь да наш господин капитан, – наставительно произнес унтер-офицер с усиками, оглядывая столпившихся вокруг матросов. – Но мы и во льдах, куда держим путь, завсегда подмогнем, чем можем, нашему капитану. Я правильно говорю, братцы?
– А как же!
– Всенепременно!
– Как же можно иначе! – дружно загалдели матросы.
– Потому как добровольно и пошли в экспедицию, во славу русского флота и Отечества! – заключил унтер-офицер.
Матросы возбужденно улыбались, окрыленные всеобщим единодушием.
– Ладно, братцы, отнесу-ка я птицу в каюту, пока не застукали меня их высокоблагородие, что вынес ее без их разрешения, а то ведь и осерчать могут, – с опаской сказал Матвей и стал пробираться через плотное кольцо обступивших его матросов.
– Палундра, братцы! – раздался чей-то тревожный голос. – Старший офицер на горизонте!
И палуба вмиг опустела. Только слышалась звонкая дробь перестука матросских каблуков по ступенькам трапа, ведущего в жилую палубу.
Шкуры подсохли, и пришло время изготовления чучел. Но морской слон – это тебе не чайка и даже не альбатрос, чучело которых можно было сделать и в тесной каморке. И Андрей Петрович, посоветовавшись с Фаддеем Фаддеевичем, разрешил вестовым заниматься их изготовлением на шканцах, святом месте на судне, доступ куда нижним чинам был категорически запрещен. И теперь Матвей с Макаром могли спокойно заниматься своим делом, огражденные от любопытствующих матросов с их расспросами и ненужными советами.
Материалов и различных приспособлений, приобретенных в Копенгагене и Лондоне, было предостаточно. Дело спорилось. Макар оказался толковым помощником, быстро усвоившим суть дела. И уже через несколько дней Андрей Петрович, следивший за их работой, дал «добро» на набивку чучела самца морского слона паклей, готовым видом которого остался доволен. После этого попросил старшего офицера пригласить всех господ, обедавших в кают-компании, для его осмотра.
– Прекрасная работа! Морской слон, и правда, выглядит как живой…
– Ну и огромен же, господа!
– Не стыдно будет показать не только ученым, но и публике в музее, – заключил лейтенант Торсон, слывший знатоком морской фауны.
А в это время штаб-лекарь Берх с пристрастием осматривал чучело, ощупывая его со всех сторон, и Матвей с тревогой следил за его действиями.
Подошел капитан, и офицеры расступились.
– Ну и каково ваше мнение, Яков Михайлович? – спросил он штаб-лекаря.
– Отличная работа, достойная похвалы, Фаддей Фаддеевич. Спасибо за труды, мастеровые!
– Рады стараться! – дружно гаркнули вестовые, еле сдерживая радость от похвалы, да еще в присутствии самого капитана.
– Только вот надобно бы все это присыпать нафталинчиком, а то, не дай бог, заведется моль, и она, вернее, ее личинки, превратят эту прелесть в нечто непотребное. Зайди как-нибудь ко мне в лазарет, – обратился он к Матвею, – я выделю тебе из своих запасов.
– Я вижу, Андрей Петрович, Матвей оправдал ваши надежды? – улыбаясь, спросил капитан.
– В полной мере, Фаддей Фаддеевич! Теперь он станет моим ассистентом по этой части. Да и Макар, ваш вестовой, оказался на высоте.
Читать бесплатно другие книги:
