Батарея Сушинский Богдан

– Вы о десанте моряков Дунайской флотилии на румынский берег в районе мыса Сату-Ноу что-либо слышали, товарищ полковник? – вдруг решительно вмешался Ломов.

– Слышал, конечно, – пожал комендант уже несуществующего гарнизона худыми, по-стариковски сутулыми плечами.

– Так вот, командовал этим десантом он, – артистично указал капитан третьего ранга раскрытой ладонью на стоявшего рядом комбата. – Именно он, капитан Гродов, он же – комендант «румынского плацдарма». И держался капитан со своим батальоном на плацдарме в течение почти четырех недель, пока не поступил приказ оставить его. Несмотря на все попытки румын сбросить морских пехотинцев со своей территории.

– К слову, ничего подобного мощным стенам вашей крепости там не было, – уточнил Дмитрий. – На болотистой равнине держались, на чужой земле силами всего двух батальонов – моих десантников и подоспевших к нам на помощь стрелков. А размеры добытого нами плацдарма вам, полагаю, были известны.

На удивление полковник воспринял натиск контрразведчиков довольно взвешенно. Выслушав доклад какого-то старшины о том, что тыловое хозяйство к эвакуации готово, комендант города с тоской осмотрел гарнизонный двор, посреди которого они стояли, метнул взгляд в ту сторону, где в просвете между зданиями виднелась одна из башен крепости… И, уже вслед заторопившимся морякам, бросил:

– Вообще-то, может, вы и правы, капитан. Да только подобные инициативы и решения порождаются не в кабинете коменданта города.

– Порой они порождаются прямо в окопах или на батареях, как у капитана Бонапарта при осаде Тулона[12]. Другое дело, что в большинстве случаев мы не решаемся порождать их.

– Кстати, – победно добивал коменданта города Ломов, – идея «румынского десанта» на мыс Сату-Ноу действительно возникла в окопах. Уже на второй или третий день войны.

– Не знаю, возможно, ваши морские пехотинцы и в самом деле способны творить некие фронтовые чудеса, но вынужден огорчить – ни одного из тех, кому положено щеголять в тельняшках, под моим командованием нет. Увы, обделен. В крепости вы были, тыловиков наших видели, так что какие тут могут быть прожекты?

– Не беда. Если мне дадут в подчинение этих тыловиков, я там же в течение недели, причем прямо на территории крепости, превращу их в настоящих морских пехотинцев. Да таких, что даже в тельняшки переодеть их будет не стыдно.

Полковник недоверчиво взглянул вначале на Гродова, затем на капитана третьего ранга Ломова и решительно повел подбородком:

– Неужели вы согласились бы держать оборону в крепости с этими тыловиками?

– Согласился бы.

– И сумели бы поднатаскать их? Это ведь не моряки.

– Многие из тех, кто сражался со мной на мысе Сату-Ноу и числился морским пехотинцем, даже моря толком не видели, но старались, подтягивались до настоящих краснофлотцев. Во всяком случае, ни один из них тельняшки не осрамил, не зря нас называли «черными комиссарами».

– Значит, остался бы даже с этими тыловиками, с «бесхозниками», как их тут у нас именуют? – вновь задумчиво взглянул комендант гарнизона в просвет между зданиями, в котором просматривался голубовато-белесый клинышек речного лимана. И в глазах его мелькнул какой-то озорной огонек, словно полковник неожиданно поддался на его авантюру и действительно решился оставить своих «бесхозников» в крепости, в подчинении невесть откуда заявившегося безумца-капитана.

– Сколько их у вас там?

– Если по численности – чуть больше роты.

– Маловато. Несколько суток я мог бы продержаться и с этой ротой, но для настоящей обороны такого объекта нужен хотя бы полк.

– Вот с этого все и начинается, – проворчал комендант гарнизона.

– Но там действительно нужен полноценный стрелковый полк, – как бы оправдываясь, подтвердил комбат, словно этот полковник без полка в самом деле способен чем-либо реально помочь ему. – К тому же при наличии гаубичной батареи и батареи «сорокапяток», а также хоть какого-то зенитного прикрытия и прикрытия со стороны лимана – с огневой поддержкой корабельных орудий.

Огонек в глазах полковника тут же угас, однако на сей раз уже он взглянул на Гродова с таким укором, словно тот развеял его самые смелые, авантюрные планы.

– Теперь ты понимаешь, капитан, что не с тем полковником завел весь этот разговор о гарнизоне крепости, а тем более об обороне этой цитадели…

– Теперь понимаю, – попытался комбат вложить в свои слова какой-то особый смысл.

– И мой тебе совет: не старайся искать на войне скорой смерти, она сама найдет тебя. Причем не исключено, что очень скоро.

…Впрочем, все это воспоминания, из плена которых вырываться нужно было как можно скорее. Но тем не менее…

16

…Войдя в командный пункт, комбат тут же попросил дежурного связать его с полковником Бекетовым. Заслышав голос капитана, начальник контрразведки военно-морской базы сразу же оживился:

– Легок на помине, комбат.

– Очень хотели видеть меня?

– Да хотя бы слышать. И не только я. Тут на тебя бывший комендант города Аккермана недавно жаловался. Выяснял, служит ли по моему ведомству такой офицер и действительно ли брал штурмом румынский берег. А еще рассказывал, как ты его распекал за сдачу крепости, доказывая, что никогда уже ему, коменданту, не стать аккерманским Бонапартом.

– Он теперь ждет, когда ему предоставят для сдачи Очаков с руинами местной крепости?

– Да в общем-то он неплохой мужик. Службу, как оказалось, тоже начинал в Питере. Жаловался полушутя, при нашем случайном знакомстве, – Бекетов выдержал мимолетную паузу и тут же поинтересовался: – Там что, в самом деле какая-то мощная твердыня?

– С несколькими башнями, толстенными стенами, большой цитаделью и всевозможными подземельями…

– Вот как?! Жаль, не пришлось ознакомиться. Крепости и укрепленные замки – моя давнишняя слабость. Не знал об этом?

– Не представилось случая поговорить на эту тему. Собственно, по поводу крепости я как раз и тревожу вас.

– Не терпится отчитать еще и румынского коменданта города, что слишком легко и бездарно захватил Аккерманскую крепость? – не отказал себе в удовольствии язвительно поинтересоваться Бекетов.

– А что, гениальная мысль. Из-за отсутствия связи переписку придется вести с помощью почтовых голубей.

– Но я так понял, что тебе самому не терпится объявить себя комендантом этой крепости.

– Хоть сейчас готов высадиться десантом у ее подножия.

– Но тебе нужен приказ, нужны бойцы и техника, а значит, нужна моя поддержка.

– Подобный разговор у меня уже состоялся с командиром дивизиона Кречетом.

– И он был категорически против. Поэтому ты решил искать покровительства у добряка-полковника Бекетова.

Гродов виновато покряхтел. Главное, подумалось ему, чтобы «добряк-полковник» с ходу не объявил свое решительное «нет». Он, конечно, плохо представлял себе, каким образом Бекетов способен добиться разрешения на этот десант – слишком уж неопределенная и сумбурная ситуация сейчас в армейских и флотских штабах. Но ведь в первые дни войны было не легче. Но, казалось бы, совершенно безумная идея десантирования на румынский берег Дуная воплощение свое все-таки нашла.

– Батарея к боям в основном подготовлена, так что пулять снарядами здесь и без меня будут. А если бы высадить под Аккерманскую крепость ночной десант да через проломы в стенах ворваться туда и занять оборону в самой крепости и в нескольких домах поблизости. Затем бросить еще один десант в устье лимана, чтобы обеспечить проход катеров из моря через Цареградский пролив. Тогда, при поддержке бронекатеров… Как минимум полк румын уложили бы, еще два полка и столько же артдивизионов держали бы под стенами города.

Бекетов молча выслушал его, тягостно вздохнул и несколько мгновений рассудительно сопел в трубку. Если бы начальник контрразведки не знал, что совершенно недавно этот офицер значился комендантом «румынского плацдарма», он воспринял бы его план аккерманского десанта как легкомысленную браваду. Но ведь Черный Комиссар Гродов со своими парнями не только сумел создать плацдарм на территории другого государства, но и почти в течение месяца отстаивал его. И если бы в высоких штабах нашлась некая буйная голова, он углубился бы в румынскую территорию не на пять, а на пятьдесят километров.

Да, этот парень явно искал смерти, но разве не в этом поиске состоит суть воинской храбрости? И не в том ли заключается высшая стратегия войны, чтобы позволять таким вот удальцам как можно дороже продавать свои буйные головы?

– Представляю себе, как румынские и германские газеты пестрели бы заголовками: «Черный Комиссар вновь создал плацдарм, на сей раз – в районе Аккерманской крепости». «Сумеет ли Черный Комиссар со своими морскими пехотинцами повторить подвиг гарнизона „румынского плацдарма“». Словом, в таком духе.

– Значит, вы согласны?

– Ни с чем я не согласен, не нужно держать меня за городского сумасшедшего. План отвергаю, комбат, причем начисто.

– Вот так, с ходу, подстреливая «на взлете»? Неужели под влиянием паникерских доводов «аккерманского полковника»?

– Наоборот, ввиду исключительной гениальности твоего замысла.

– Может, все-таки подумаем над ним вместе? Вызовите, посидим над картой, посоветуемся с командующим военно-морской базой.

– Не хватало только, чтобы мы еще и втягивали в эту губительную авантюру контр-адмирала Жукова.

– Не выходить же мне через его голову на командующего флотом.

– Ты что, капитан, не расслышал того, что тебе было сказано? Нет сейчас сил для этих твоих десантов и плацдармов. Ни у военно-морской базы, ни у сухопутных штабов сил таких, в штыках и технике, попросту нет. Да и флотилия Дунайская готовится к боям уже где-то на Днепре, а посему к рейду твоему аккерманскому явно не готова. Скоро нас самих запрут в городе так, что на батарею к тебе придется с боем, десантами пробиваться.

– И вот так – всегда! А какие были замыслы! – удрученно, хотя и не без иронии, отреагировал Гродов. – Кстати, когда буквально на второй день я предложил немедленно высадить мой батальон на румынский берег, первая реакция в штабе флотилии была приблизительно такой же. Возражали все, вплоть до контр-адмирала.

– Хотелось бы видеть, как все это происходило.

– Но, к счастью, вас в этом штабе не было, а то бы уж точно «румынский плацдарм» не появился.

– Неблагодарный ты человек, Гродов, – незло, скорее устало прокомментировал полковник.

В их разговор вклинился кто-то из вошедших в кабинет Бекетова офицеров. Прикрыв ладонью трубку, полковник с минуту отдавал какие-то распоряжения и кого-то распекал за нерасторопность.

– Словом, понимаю, Гродов, – совершенно неожиданно вернулся начальник контрразведки к их беседе как раз в те мгновения, когда комбату казалось, что тот попросту повесит трубку на рычаг, решив, что сейчас ему не до бредней зарвавшегося командира батареи, – ты уже видел себя комендантом Аккерманской крепости, спасителем города и все такое прочее…

– Не в этом дело. Просто пытаюсь мыслить стратегически, как учили…

– Все нормальные люди сейчас «стратегически мыслят» только о том, как бы скорее перебраться куда-нибудь за Днепр или здесь, в городе, каким-то чудом устоять; и только тебе по-прежнему хочется быть поближе к Дунаю. Но согласен: ведешь себя в это сложное время по-нашему, по-солдатски, вполне достойно.

– По-иному просто не получается.

– Ты вот что, Гродов… Как только мы все-таки упремся в землю всеми артиллерийскими станинами, остановим врага и погоним его назад к Днестру, обязательно напомни о плане своего «аккерманского рейда». Нет, в самом деле, я говорю это серьезно.

– Знать бы, когда наконец упремся, но чтобы так, все до единого. Поэтому лично я готов упираться уже сегодня: хоть здесь, на батарее, а хоть под стенами аккерманской цитадели.

Бекетов не ответил, и комбат решил, что разговор завершен, причем полковник, возможно, даже слегка обиделся. Однако в самое последнее мгновение Дмитрий вдруг услышал его спокойный, как всегда, пропитанный легкой иронией голос:

– Но, чтобы совсем уж не разочаровывать тебя, присылаю подкрепление, которое ты вполне можешь использовать в своей разведке. Это хорошо известный тебе мичман Мищенко, который во времена подготовки дунайского отряда был старшим группы инструкторов-проводников. Не возражаешь?

– Какое может быть возражение?! Этот парень прошел через «румынский плацдарм» – и этим все сказано. Причем как прошел!..

– Ну а при нем получаешь еще нескольких, самим Мищенко отобранных, морских пехотинцев – сержантов Жодина и Терехова, ефрейтора Малюту, краснофлотца Погодина, еще троих, уж не припомню их имен, которые в свое время прошли курсы полковой разведки и тоже испытаны твоим плацдармом.

Зато Гродов прекрасно помнил своих бойцов, особенно тех, которые проявили себя в штурмовом взводе первого десанта, а потом несколько раз ходили в разведку и с мыса Сату-Ноу, и от Пардины. Как помнил и то, что на последнем этапе обороны плацдарма эти же бойцы отличились еще и в роли снайперов, а также в ипостаси метателей гранат в созданном им отделении гренадеров.

– Что-то ты умолк, капитан? Считаешь, что мичман Мищенко не тех подобрал? Если уж по правде, то все, кто воевал с тобой на Сату-Ноу, просятся теперь к тебе на батарею. Почему-то… Но ведь ты понимаешь, что передать тебе всех я не могу, да и не положено батарее иметь целый полк охранного прикрытия.

– К названным вами бойцам вопросов нет. Просто я подумал, что подкрепление от контрразведки могло бы выглядеть чуточку щедрее.

– «Подкрепление от контрразведки»! Редкий же ты наглец, Гродов! Я понимаю, что ты рассчитывал на весь свой десантный батальон. Однако на него тут все рассчитывают. Да, вынужден признать: более сорока бойцов обратились к командованию военно-морской базы с просьбой о переводе их на службу под твоим командованием. Даже старший лейтенант Щедров, известный тебе адъютант командующего Дунайской флотилией Абрамова, и тот неожиданно выразил желание поступить под твое начало, чем потешил меня и, считаю, смертельно обидел своего адмирала.

– Но вы объяснили, что адъютанты мне пока что не положены, а в ординарцы его не запишешь?

– Так ведь Щедров уверен, что в капитанах ты долго не засидишься. А в принципе он готов идти к тебе хоть командиром охранного взвода. Словом, видят бог и командиры, что я пытался поддержать просьбу все желающих.

– И кто же выступил против? Командующий базой контр-адмирал Жуков?

– Не в именах дело, Гродов, не в именах! Просто нам доходчиво объяснили, что ты все еще командуешь батареей, а не артиллерийским полком. Поэтому служить большинство из них кроме Щедрова, который пока что назначен адъютантом-порученцем командующего нашей военно-морской базой, отправили в срочно формирующийся отряд морской пехоты полковника Осипова[13].

– Вот как? Значит, уже создан такой отряд?

– Ох, вижу, не сидится тебе в батарейных казематах, капитан. Одним могу утешить: не исключено, что и сражаться этот полк будет в твоем секторе обороны.

– Меня же радует, что остальные бойцы моего «румынского плацдарма» тоже беспризорными не остались.

– А чего ты хочешь? В Одессе теперь каждый командир мечтает заполучить хотя бы нескольких обстрелянных бойцов.

– Пусть своих необстрелянных как можно скорее обстреливают. Когда я высаживался на мыс Сату-Ноу, у меня не было ни одного обстрелянного солдата. Ни одного!

– Отныне так и буду напутствовать их, ссылаясь на тебя, естественно: «Своих обстреливать надо!» А пока что принимай завтра утром то пополнение, какое дают, и тихо радуйся.

17

По Очаковскому руслу штабная яхта «Дакия» вышла в открытое море, выждала у входа в Жебрияновскую бухту возвращения звена пикирующих бомбардировщиков, которые уходили на разведку фарватера, и теперь неспешно, в прогулочном режиме продвигалась вдоль косы, отделявшей Джантшейское озеро от моря.

За одноликой песчаной перемычкой виднелась узкая, коричневатая от обилия морских водорослей полоска воды, за которой медленно проплывали выжженные на августовском солнце прибрежные холмы и поблескивали солончаковой изморозью низины.

Война, казалось, совершенно не коснулась этого края, во всяком случае, следы ее никак не проявлялись в этой степной равнине. Впрочем, с какой бы жестокостью фронт ни прошелся бы по этой полупустыне, он уже ничего не добавил бы к видениям тех одиноких рыбацких хижин и столь же одиноких, почти лишенных какой-либо листвы деревьев, которые производили впечатление последних, причем слишком уж неприветливых, убогих атрибутов жизни.

– Сейчас мы проходим по условному стыку озер Джантшейское и Малый Сасык, – с дикцией, достойной профессионального гида, объявил по внутрикорабельной связи штурман яхты. – Тем временем наши тральщики уже находятся на траверзе большого озера Шаганы, которое могло бы стать прекрасной гаванью, если бы, вспоров косу, к нему проложили корабельный ход.

– Какие унылые места! – проговорил штандартенфюрер фон Кренц, не обращая внимания на его слова. Остановившись на палубе рядом с бригадефюрером фон Гравсом, он теперь лениво прощупывал окулярами бинокля прибрежные глинисто-песчаные дюны. – После заливных дунайских лугов, окаймленных бесчисленным количеством островков, эти выжженные прибрежья кажутся пейзажами забытой богом пустыни, на которой попросту не должно проявляться каких-либо признаков жизни.

– Зато близость земной тверди вселяет спасительные надежды, – простодушно сознался фон Гравс, не пытаясь изображать из себя морского волка.

– Слава богу, в этих степях пока еще нет партизан, как в Югославии. – Штандартенфюрер хотел сказать еще что-то, однако с идущего далеко впереди тральщика донеслись пулеметные очереди, вслед за которыми последовал мощный взрыв.

Офицеры тут же вновь схватились за бинокли, но поняли, что это всего лишь мина, которую тральщики общими усилиями уничтожили почти у самого берега, на подходах к перемычке озера Шаганы.

– Как видите, отсутствие партизан компенсируется в этих краях наличием минных полей и заграждений, – сдержанно прокомментировала происходящее обер-лейтенант Валерия фон Лозицки, неслышно появившись за спинами эсэсовцев.

– Нас не может не поражать ваше спокойствие, баронесса, – парировал штандартенфюрер.

– Не вы один поражаетесь этому.

– Неужто сумели убедить себя, что ваши, русские, мины никакой опасности для вас не представляют? – с особым нажимом произнес он слово «вашим».

– Впрочем, – не придала значения ни словам, ни тону его Валерия, – в провинциальном Тирасполе, возведенном румынами в ранг столицы Транснистрии, ваша тоска по партизанским краям Югославии может быть удовлетворена иными способами и со всей мыслимой очевидностью.

– Вы, как всегда, приземленно возвышенны, – аристократично склонил голову фон Кренц. – Впрочем, нас предупреждали, что, несмотря на минную чистку, подходы к Днестровскому лиману по-прежнему остаются опасными, поскольку некоторые мины течение приносит из низовий реки. Да и в открытом море, как мы только что убедились, их тоже немало.

Валерии не дано было понять всю смысловую глубину определения «приземленно возвышенная», да она и не пыталась вникать в него. К тому же в эти минуты ей хотелось общаться с бригадефюрером, а не с фон Кренцем. С шефом «СД-Валахии» баронессу как раз и роднило то, что она старалась оставаться вне войны, вообще вне всего того, что происходило в эти дни в Союзе, в рейхе или в несостоявшейся Великой Румынии. Зато она безошибочно прочитывала плотоядные взгляды мужчин, которыми они прошлись по охваченным юбкой и форменным френчем бедрам женщины – крутым, контрастно очерченным и, как всегда, призывно-сексуальным…

Но если у штандартенфюрера этот взгляд выглядел истосковавшимся по бренным телесам, то фон Гравс осматривал ее ягодицы приблизительно так же, как смотрит на свое удачное приобретение владелец породистой и немыслимо дорогой кобылицы. Та с трудом скрываемая неприязнь, с которой бригадефюрер встретил ее возвращение на яхту после берлинского вояжа, постепенно развеивалась. Даже появление рядом с ней командира яхты теперь уже не вызывало у него раздражения. Как не тревожили больше бригадефюрера и те слухи, которые в свое время доходили до него в связи со встречами баронессы с нефтепромышленником Карлом Литкопфом и адмиралом Канарисом.

После своего прибытия на яхту в порту Вилково баронесса уже подарила ему две жгучие ночи, и теперь он вел себя как самодовольный самец, обладающий той, кем неспособен обладать ни один из его соперников. Как же мало нужно этим напыщенным орангутангам, чтобы они чувствовали себе на вершине власти, а значит, и блаженства!

– Кстати, я намекала бригадефюреру, что предпочтительнее было бы подниматься сейчас по Дунаю к стенам Вены, нежели устремляться к стенам некоего Тирасполя, этой новоявленной столицы Транснистрии, – апеллировала она к штандартенфюреру.

– Если это позволительно называть «намеками», – благодушно уточнил фон Гравс.

Кроме всего прочего, генерал СС был доволен тем, что из своей каюты баронесса выходила теперь только в мундире, принятом у женщин – офицеров абвера, поскольку ему казалось, что только в этом одеянии в сугубо мужской корабельной среде она способна оставаться по-службистски холодной и неприступной. Другое дело, что к его ночному визиту, – барон наносил его с немыслимой немецкой пунктуальностью: появляясь ровно в двадцать три ноль-ноль, чтобы ровно через час, минута в минуту, уйти, – она должна была представать в коротеньком халатике, недавно подаренном торгпредом японского посольства в Констанце. К тому же не пользоваться никакими духами и кремами, вообще никакой косметикой.

– И все же вам лучше признать мою правоту, бригадефюрер.

– Заверяю вас, баронесса, что очень скоро ваша мечта осуществится, – сдержанно произнес фон Гравс. – Кстати, вам приходилось бывать в этом городишке?

– …В этом, как нам его описали, – уточнил штандартенфюрер, – пыльном, грязном, буквально наводненном местечковым еврейством и цыганами городишке?..

– Вынуждена вас огорчить: в Тирасполе бывать не приходилось, однако знаю, что такими же красками можно обрисовать любой городишко в этих южных краях. Поэтому не удивлюсь, когда окажется, что их новая столица выглядит столь же ужасно, как и их старая «Румынская Венеция». Иное дело – Одесса, которой со временем и суждено стать настоящей столицей Транснистрии, а возможно, и всего румынского королевства.

– Не слишком ли вы обожествляете этот город? Не боитесь, что ваше восторженное упорство лишь усилит наше общее разочарование его «достопримечательностями»?

– Не боюсь, – мечтательно запрокинула голову Валерия. – Не знаю, правда, как я со временем восприму этот город, а главное, как он воспримет меня, но…

– Так, может, мы идем не тем курсом, обер-лейтенант? – мрачновато ухмыльнулся фон Гравс. – Прикажете идти прямо в Одессу?

– Напрасно иронизируете, барон.

– Даже так? Интересно…

– Если бы наша яхта вошла в Одесский порт и вы вступили бы в переговоры с комендантом или начальником гарнизона города о его сдаче… Уверяю, место в истории этой войны вам уже было бы обеспечено, причем на все века.

– Независимо от того, как эти переговоры происходили бы и насколько плачевной оказалась бы судьба каждого из нас? – удивленно уставился на нее фон Гравс.

– Уверяю вас: независимо.

– Рвение, достойное мировосприятия камикадзе, – мрачновато проворчал он.

– Просто наши дальнейшие судьбы лишь мешали бы романтизации этого исключительного в военной практике случая парламентерской наглости.

18

Услышав слова баронессы о том, что их дальнейшая жизнь лишь мешала бы «романтизации дипломатической наглости», исходя из которой следовало взять курс прямо на Одессу, фон Гравс и штандартенфюрер многозначительно переглянулись. Так ничего и не произнеся, бригадефюрер жестом пригласил обоих за стол, закрепленный на палубе, под ослепительно белым тентом, на котором яхтенный стюард и адъютант бригадефюрера Гольдах расставляли блюдца с бутербродами и бокалы для красного румынского вина.

– Лично я свой боевой Железный крест хотел бы получить при жизни, а не посмертно, – обронил наконец штандартенфюрер, почувствовав, что фон Гравс то ли в самом деле задумался над предложением баронессы, то ли попросту не в состоянии был собраться с мыслями. – А вот вас, обер-лейтенант Лозовская, за организацию этого перехода НКВД наверняка представило бы к ордену Ленина.

Бригадефюрер недовольно передернул подбородком и с осуждением взглянул на фон Кренца. Холеное, всегда невозмутимое лицо его неожиданно побагровело. До сих пор никто не смел хоть в какой-либо форме, не то что выражать недоверие баронессе, а хотя бы всуе напоминать ей о службе в советской контрразведке. Все понимали, что даже самая бледная тень подозрения, павшая на эту представительницу древнего аристократического клана, неминуемо ложилась бы тенью на репутацию самого начальника управления СД в Румынии. Прекрасно знал об этом и штандартенфюрер фон Кренц. Тогда в чем дело?

– Возможно, и представили бы. Правда, предварительно повесив «за измену Родине» на центральной площади города, – холодно процедила Валерия, – причем исключительно для острастки всем прочим отщепенцам-аристократам. В Совдепии подобные меры практикуются уже давно.

– И все же признайтесь: мысли тайно вернуться в Одессу, чтобы возглавить там диверсионную группу, не возникало?

Баронесса выжидающе посмотрела на своего покровителя и, заметив пунцовые пятна по обе стороны от переносицы, верный признак яростного недовольства бригадефюрера, спокойно повела бокалом у рта, наслаждаясь его букетом.

– Вы давно должны были уяснить для себя, господин фон Кренц, что куда больше меня занимает сейчас мысль совершенно открыто, публично вернуться в свой родовой замок в предгорьях Альп.

Однако резкость ее тона никак не повлияла на ход мыслей штандартенфюрера.

– Буквально перед выходом яхты из Вилкова со мной связался начальник измаильского городского отдела сигуранцы, – словно бы не замечал он недовольства не только баронессы, но и своего шефа. – Этот подполковник основательно допросил оставленного для подпольно-диверсионной работы русского чекиста, молдаванина по национальности, и выяснил любопытную подробность. Оказывается, слух о том, что Черного Комиссара, то есть хорошо известного вам капитана Гродова, бывшего коменданта «румынского плацдарма» русских, оставили в Измаиле во главе диверсионной группы, пока что не подтверждается.

– Черного Комиссара – во главе диверсионной группы в Измаиле?! – не желала скрывать своей иронии Валерия. – Кто мог распустить подобный бред в виде правдивого слуха?

– Выявлять источники подобных слухов, вообще какой-либо народной молвы бесполезно.

– В данном случае их следует искать среди агентуры русской контрразведки, которая подобным образом порождает явную дезинформацию.

– Считаете, что ему не доверили бы руководство городским подпольем?

– Для диверсанта такого масштаба, как Гродов, это было бы слишком примитивно. Возглавить диверсионную группу в Кишиневе или в самом Бухаресте – вполне допускаю. Но, скорее всего, пока что он командует гарнизоном своего артиллерийского комплекса, расположенного к востоку от Одессы. Что, замечу, для него тоже не размах.

– Однако подробность, выуженная у диверсанта-чекиста, заключается не в этом, – осенил штандартенфюрер свое прыщеватое, с налетом синюшности лицо иезуитской улыбкой. – Оказывается, после того как Черный Комиссар отпустил взятого в плен румынского капитана Олтяну вместе с десятком его солдат, энкавэдисты всерьез заподозрили коменданта плацдарма в измене.

– Гродова?! В предательстве?! – беспечно рассмеялась баронесса, но тут же умолкла, вспомнив, скольких несгибаемых революционеров и командиров Гражданской было расстреляно коммунистами и в связи с более мелкими проступками.

– И даже порывались арестовать капитана прямо на румынском берегу. Спасло его от расправы только заступничество кого-то из чинов флотской контрразведки и командующего Дунайской военной флотилией. Кстати, инициатором ареста оказался шеф задержанного в Измаиле подпольщика-диверсанта, но рвение это стоило ему должности в НКВД и отправки на фронт.

Валерия вновь отпила вина и задумчиво посмотрела куда-то в морскую даль, в которой на самом горизонте начало проявляться нечто похожее на корабельную надстройку. Пилоты штурмовиков-юнкерсов, очевидно, тоже заметили судно, потому что две машины из трех тут же устремились к нему, чтобы если не потопить, то хотя бы заставить сменить курс.

– Жаль, что я не знала об этой угрозе для Черного Комиссара, когда наша «Дакия» находилась в Сулинском гирле и до плацдарма морских пехотинцев было рукой подать.

– Судя по всему, капитан и сам не знал этого, а, возможно, не знает и до сих пор. Ведь операция по его захвату готовилась тайно. Боялись, как бы не оказал сопротивления или не перешел на сторону румын.

– Тем более, – мечтательно произнесла баронесса, которая все еще не теряла надежды когда-нибудь вернуть себе этого мужчину. И мысленно добавила: «Я пришла в этот мир не для того, чтобы подстраиваться под его каноны, а чтобы благоустраивать его по своим собственным».

Она пока что смутно представляла, когда и каким образом это в принципе может произойти, но все еще надеялась. И в грезах своих даже видела капитана в своем родовом Альпийском замке. При этом связь с бригадефюрером фон Гравсом в расчет не принималась. Валерия принадлежала к той породе женщин, которые давно вынесли связи с мужчинами за рамки высокой чувственности и всего того, что способно именоваться моралью и любовью.

Раз и навсегда возведя секс в ранг естественной физиологической надобности, а также в средство «общения» с мужчинами и воздействия на них, баронесса точно так же раз и навсегда избавила себя от каких-либо нравственных стенаний. Все эти романтические бредни по поводу таких истинно женских моральных фетишей, как целомудренное воздержание, поиски страждущего рыцаря, сотворение мантии верности и сентиментальная преданность цветочным ухаживаниям для нее уже попросту не существовали. Даже к своему кавалергардскому красавцу Гродову она относилась теперь не как к любовному избраннику, а точно так же, как всякая породистая самка относится к выбору самца.

Она и в самом деле явилась в этот мир не для того, чтобы подстраиваться под его каноны, а чтобы подстраивать его под свое собственное видение и свои собственные амбиции.

– Господин бригадефюрер, есть связь со штабом дивизиона бронекатеров, базирующихся в Аккермане, – доложил адъютант. – Его командир, капитан второго ранга, уведомил, что дивизион поднят по тревоге для встречи «Дакийского конвоя», как называют караван в шифрограммах, исходя из названия нашей яхты. Три бронекатера, на борту одного из которых находится лоцман, направляются к проливу, соединяющему лиман с морем.

– «Дакийский конвой»? Прекрасное название.

– Я бы даже сказал: изысканное.

– Вот именно. – В штабе «СД-Валахии» ни для кого не было секретом пристрастие их шефа к изысканным агентурным кличкам и к не менее изысканным названиям всевозможных операций и акций, порой самых пустяшных. Вот и сейчас он буквально упивался историческим налетом названия своего небольшого отряда из кораблей и пикирующих бомбардировщиков. Это же надо: «Дакийский конвой»! – Велите радисту выяснить, кто первым запустил в эфир это название, – приказал фон Гравс адъютанту. – Бутылка французского шампанского ему из моих личных запасов.

19

В течение какого-то времени они сидели за столом, наслаждались букетом красного вина и морскими видами. Штурман объявил, что конвой достиг Будакского лимана, однако никакого интереса у штабистов это не вызвало: так или иначе пейзаж этой жаждущей земли, как и ее соленых водоемов, оставался неизменным. С куда большим интересом наблюдали они за проявлявшимися по правому борту очертаниями какой-то полузатонувшей, уткнувшейся носом в донный ил баржи, рядом с которой игрались дельфины. Время от времени взмывая ввысь, а затем ныряя у самых бортов судна, эти огромные рыбины давали понять: в трюмах все еще остается нечто такое, что привлекает их внимание.

– Вы заметили, господин бригадефюрер, что в этой части море, по существу, пустынно? – нарушил штандартенфюрер затянувшееся молчание. – Явно сказывается отсутствие у румын сколько-нибудь серьезного флота. И, если бы не германская авиация, русские вообще безраздельно господствовали бы на этих пространствах.

– Да уж, Румынии надо было заполучить отчаянно рискового главнокомандующего, чтобы начинать с коммунистической империей «Священную войну за национальное воссоединение»[14], имея в наличии всего одну, да и то устаревшую, субмарину, – согласился фон Гравс, закуривая сигару.

Появление на палубе штурмбаннфюрера Вольке всегда означало только одно: он получил новые сведения из абвера или румынской военной разведки. И теперешнее его появление исключением не стало:

– Только что поступило сообщение, что разведывательно-диверсионная группа капитана Штефана Олтяну приступила к операции совместно с бойцами разведроты 15-й румынской пехотной дивизии. Ее цель – захватить подземный артиллерийский комплекс к востоку от Одессы. Речь идет о 400-й береговой батарее, о которой я вам уже докладывал, то есть об одном из наиболее секретных объектов русских на нашем театре фронта.

– Вы окажете мне большую услугу, когда сообщите, что батарея захвачена и ее новый командир, капитан Олтяну, развернул стволы в сторону города. Вы поняли меня: сообщите, что как бывший артиллерийский офицер он развернул орудия в сторону города.

– Как только это произойдет, господин бригадефюрер… – сдержанно ответил начальник штаба, уже намереваясь снова исчезнуть в чреве судна. Но как раз в эту минуту Валерия фон Лозицки пришла в себя и резко остановила его:

– Позвольте, штурмбаннфюрер! Вы только что докладывали о попытке захвата некоей береговой батареи, расположенной восточнее Одессы?

– О начале операции, баронесса, – охотно отозвался Вольке, не очень довольный тем, что бригадефюрер не высказал желания знать подробности этой операции.

– Тогда конкретнее об этой операции…

– Знаю только, что группа намерена приблизиться к артиллерийским подземельям, используя местные катакомбы, с помощью которых она пройдет под линией фронта и возникнет буквально в двухстах метрах от казематов батареи.

– Причем не исключено, что эти казематы связаны с катакомбами тайными, хорошо замаскированными подземными ходами, – молвила Валерия.

– Даже так?

– Во всяком случае, молва утверждает, что подземные казармы и все прочее из этого артиллерийского комплекса расположено на глубине более тридцати метров и что один из ходов, ведущих в сторону города, проложен под Большим Аджалыкским лиманом. Правда, лично мне это представляется совершенно невероятным.

– Не стану спорить о степени вероятности, но известно, что группа капитана Олтяну, которая намерена какое-то время действовать, базируясь в катакомбах, как раз и рассчитывает обнаружить один из таких ходов. Тем более что у капитана появился надежный проводник из бывших шахтеров-камнерезов.

– Мне довелось побывать в катакомбах. При наличии большого запаса продовольствия и фонарей эта группа может базироваться там достаточно долгое время.

– Странно, баронесса, что вы по-прежнему предпочитаете вникать в такие тонкости армейских диверсионных операций, – изобразил на своем лице ангельское удивление фон Кренц. – С какой стати?

– Да мне плевать было бы на тонкости подобных операций, – неожиданно резко отреагировала фон Лозицки, – если бы командовал этой береговой батареей кто-либо иной, кроме все того же капитана Гродова, больше известного теперь под псевдонимом Черный Комиссар. А к этому русскому офицеру, уж извините, господа, у меня свой, особый интерес.

Бригадефюрер и фон Кренц сначала уставились на обер-лейтенанта, затем друг на друга и, наконец, обратили свои взоры на начальника штаба.

– Почему же вы не сообщили нам, штурмбаннфюрер, что командует этой батареей Черный Комиссар? – спросил шеф «СД-Валахии».

– Совершенно упустил из вида, господин бригадефюрер. Не придал значения.

Фон Гравс тут же приказал адъютанту принести карту. Расстелив ее на столе, бригадефюрер обратился к баронессе:

– Ну-ка, сориентируйте меня на местности, обер-лейтенант, а также сообщите все, что вам известно об этом секретном подземном комплексе. Вам удалось побывать в нем?

– Это было невозможно, поскольку объект действительно очень секретный, да я и не получала такого задания ни от абвера, ни от сигуранцы. – Во взгляде, которым баронесса окатила при этом штандартенфюрера, ясно прочитывалось: «Долго ты еще намерен по-идиотски подозревать меня в том, в чем подозревать бессмысленно?!»

– Тем не менее с Черным Комиссаром вы были знакомы очень близко, – не упустил своего шанса фон Кренц. – Такое задание – сблизиться с командиром артиллерийского комплекса – вы получали?

– Кажется, эту страницу биографии баронессы мы уже расшифровывали, – пробормотал фон Гравс, однако пресечь любопытство куратора сигуранцы от СД даже не попытался.

Впрочем, самолюбие баронессы вопрос фон Кренца не задел. Создалось впечатление, что она даже признательна была этому офицеру СД за его дотошность, поскольку сама давно стремилась прояснить кое-какие нюансы этих событий.

– Как это ни парадоксально, я познакомилась с ним по приказу флотской контрразведки. Русской, естественно. Им нужно было выяснить, что собой представляет этот обычный офицер береговой артиллерии, насколько он готов к перевоплощению в контрразведчика?

– И каков же был вывод? – поинтересовался штандартенфюрер, отпивая очередную порцию вина.

– В постели он был безупречен, если вас интересует именно это, фон Кренц.

– Фундаментальный вывод.

– Во всем остальном – тоже… безупречен. И к этому выводу я пришла не только потому, что увлеклась этим мужчиной, а потому, что этот человек действительно рожден для солдатской службы, для войны. Вот только происходило все это до назначения его командиром артиллерийского комплекса под Одессой, а значит, и задолго до того, как в румынской прессе капитана Гродова стали именовать Черным Комиссаром.

– Но вы продолжили знакомство с ним… – не терял своей настойчивости штандартенфюрер.

– Нет, побывать в артиллерийских казематах мне так и не довелось, однако же никто и не ставил передо мной этой задачи. Зато успела побывать рядом с огневыми позициями батареи, а главное, познакомиться с полковником Бекетовым, возглавляющим теперь контрразведку одесской военно-морской базы.

– Такие проникновения и такие знакомства, наверное, не могли не заинтриговать шефа абвера адмирала Канариса, – вроде бы и не спросил, а как бы поделился своими умозаключениями фон Гравс.

– Адмирал оказался одним из самых заинтересованных моих слушателей, – заверила его Валерия. – Он даже всерьез рассматривал идею моего скорейшего возвращения в Россию, в это военное зазеркалье.

– Вот как?! У него появились конкретные планы?

– Если таковые и существовали, то в конце концов адмирал отказался от них. Во всяком случае, до того времени, как мы овладеем Одессой, поскольку кое-какие планы относительно меня у шефа абвера все же остались. Кстати, господин бригадефюрер… Завтра мы уже будем в Тирасполе, а послезавтра можем вылететь на фронт под Одессу. Советую связаться с румынским командованием и предложить не начинать операцию в районе артиллерийского комплекса до тех пор, пока вы или штандартенфюрер СС фон Кренц не появитесь в тех краях. Само собой разумеется, что я готова сопровождать любого из вас.

– Уж не собираетесь ли вы решать за меня?.. – сурово начал был пыжиться фон Кренц, однако резким, нетерпеливым жестом бригадефюрер заставил его умолкнуть.

– Если уж намечается столь важная операция, – вкрадчиво, но с каким-то налетом безразличия продолжала Валерия, – то почему бы вам, барон фон Гравс, не взять ее под свой контроль, под свое личное командование? Таким образом вы побываете непосредственно на передовой и проведете крупную диверсионную операцию. Согласитесь, после этого вам будет о чем докладывать в Берлин. Да и в главном управлении имперской безопасности этот ваш рейд на передовую будет воспринят с пониманием.

Бригадефюрер выжидающе посмотрел на фон Кренца, давая, таким образом, понять, что заниматься операцией придется ему, а значит, за ним и последнее слово.

– При всей авантюрности своего способа мышления баронесса, пожалуй, права, – признал штандартенфюрер. – Если уж в этой диверсионной операции будет задействован капитан Олтяну, которого мы считаем своим приобретением, то стоит ли просто так, бессмысленно, отдавать его в руки румынской армейской разведки?

– Предложение принимается. Немедленно связывайтесь с румынским командованием и от моего имени просите перенести начало операции.

– Но учтите, обер-лейтенант, – обратился штандартенфюрер к Валерии, уже поднявшись из-за стола, – что вам действительно будет предложено ехать в эти фронтовые скифские степи вместе со мной. Слово свое нужно держать.

– Если только позволят обстоятельства, – загадочно улыбнулась в ответ баронесса.

20

«Дакийский конвой» во главе со штабной яхтой «Дакия» прошел по фарватеру Цареградского гирла уже под вечер. Вся коса, отделявшая лиман от моря и служившая когда-то местом паломничества курортников, теперь представала в виде цепочки руин и пожарищ, почти над каждым из которых стаи ворон кружились вперемешку со стаями чаек. На всем пространстве – от Каролино-Бугаза до Затоки и дальше, до окаймленного плавневым ожерельем Шабо – огромный черно-белый птичий вихрь.

Причем Валерия обратила внимание, что сейчас эти шумливые создания летали молча, напоминая вдовий хоровод, случайно смешавшийся со свадебным шествием.

Отведя взгляд от ближайшей стаи, Валерия, сидевшая прямо у борта, машинально опустила взгляд и, закричав от ужаса, подхватилась. Инстинктивно нащупывая кобуру, мужчины тоже бросились к борту и оцепенели: огромный плот из вздувшихся тел, разнолико одетых – одни в мундирах с портупеями, другие полураздетые, а то и совсем в нижнем белье. Река словно бы ритуально очищалась от этих пасынков войны, «вымывая» их из своих глубин в море.

– Теперь вы, господа, понимаете, – проговорила Валерия, отойдя от борта и с огромным трудом справляясь с тошнотой, – почему я больше всего мечтаю порой даже не об Альпийском замке, а хотя бы о маленькой альпийской хижине?

– И это говорит офицер, который всего несколько часов назад замышлял фронтовую авантюру в районе секретного артиллерийского комплекса русских! – иронично напомнил бригадефюреру фон Кренц.

– Скорее это все-таки… говорит женщина, – деликатно заступился за нее фон Гравс.

– Но каким-то образом умудрившаяся очаровать разведки всех воюющих стран Европы. Кстати, сколько их на вашем счету, баронесса?

Бригадефюрер в последний раз взглянул на плот из тел и, чувствуя, что больше не в состоянии сдерживать тошноту, поспешно направился к ведущему вниз трапу. Подождав, пока он спустится вниз, Валерия окатила фон Кренца томным взглядом уличной красавицы:

– Вы всегда нравились мне как мужчина, господин штандартенфюрер. Однако признаюсь: настолько надоели мне своими подозрениями, что когда-нибудь в порыве страсти я попросту пристрелю вас.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Это дело выводило частного детектива Татьяну Иванову из себя. Двое суток детектив топталась на месте...
«Существуют ли достоверные свидетельства пребывания на Земле инопланетян? Правда ли, что люди – биор...
Книга продолжает серию документально-биографических повествований о самых ярких русских писателях XI...
Специальный агент ФБР Мария Паркес, специалист по составлению психологических портретов, неутомимо и...
В книгу вошли фрагменты воспоминаний, дневников и переписки, всесторонне освещающие личность Николая...
Высокодуховный ситком.В конце 1990-х в Москве решают жить сообща журналист Илья, финансист Кирыч и п...