Петербург. Застывшие мгновения. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников Гречук Наталия

Фотограф Его Величества Петербурга

Позвольте представить вам человека, имя которого наверняка вы хоть однажды да слышали. Карл Булла, фотолетописец старого Петербурга, сохранивший для потомков запечатленными секунды истории нашего города.

Семейные предания рассказывают, что в российской столице немецкий мальчик Карл объявился в 1867 году. Один ли, с родными ли, по какой причине – осталось неизвестным… Лет двенадцати поступил Карл в учение к магазинщику. Магазин фирмы «Дюнант» торговал не модной одеждой, не обувью, не хлебом или еще чем-то привычным для обывателя тех времен, а фотопринадлежностями.

Ученик оказался смышленым и любознательным, при том что народившееся фотографическое искусство его весьма заинтересовало. Он самостоятельно изучил по заграничным книжкам способ обливания стеклянных пластинок светочувствительным раствором. Попробовал сам их изготовлять – получилось успешно.

На том период ученичества в своей жизни Карл Булла мог посчитать завершенным. Предприимчивый юноша начинает первое собственное «дело»: открывает маленькую лабораторию по изготовлению фотопластинок, продавая их в разные города через оптовую фирму «Лиман и Рикс».

Но все это лишь предыстория появления на свет Буллы – знаменитого, вошедшего в историю фотографии, в историю Петербурга, да и всей России.

Отсчет начинается с 1875 года, когда Карл Карлович открыл свою «фотографию». После того как она обосновалась в 1898 году на Садовой, 61 (в том же доме хозяин и квартировал), этот адрес стал популярен у петербуржцев, желающих запечатлеться «на долгую память».

На Садовой его ателье просуществовало по 1904 год. К тому времени к нему уже прибавилось еще одно фотографическое заведение – в «Пассаже», на Невском, 48. А к 1908 году все в столице были наслышаны о новой, совершенно роскошной фотографической мастерской Карла Буллы на Невском, в доме № 54, куда он переехал и жить, и работать.

Любопытно, что номер телефона ателье при всех переездах с адреса на адрес оставался неизменным: 1700. Карл Булла, сам себя именовавший «старейшим фотографом» Петербурга, и в этом видел «марку» своего заведения…

С ростом предпринимательского благополучия и профессиональной славы поднимался и социальный статус.

Поначалу Карл Карлович Булла принадлежит к сословию мещанскому. «Весь Петербург на 1905 год» представляет его уже в ранге купца. Этот же справочник 1912 года сообщает о потомственном почетном гражданине К.К. Булле.

Звание почетного гражданина было учреждено манифестом Николая I в 1832 году в поощрение «за оказанную на разных поприщах полезную деятельность». Польза от деятельности фотографа Карла Буллы была несомненной. Для нас же с вами она просто неоценима!

Карл Карлович оставил нам сотни и сотни снимков – своего рода фотоэнциклопедию, вобравшую в себя людей и события конца XIX – начала XX века. Замечу, что и возможностей у этого чрезвычайно энергичного человека было больше, чем у любого другого петербургского фотографа. Он сам добивался этих возможностей.

В 1896 году стал «фотографом Министерства Императорского Двора» – министерство специальным документом предлагало всем правительственным и общественным учреждениям оказывать Булле всяческое содействие…

Летом 1904 года получено им «милостивейшее разрешение» снимать особ царствующего дома.

Чуть позже – выдано свидетельство Главного Морского штаба на право производить съемки «всех событий, касающихся морской жизни». Такого же рода документ имел он и от Главного штаба Военного министерства…

Своим официальным фотографом числили его также Попечительство о глухонемых и Императорская публичная библиотека, петербургское градоначальство и Российское пожарное общество.

Столь высокое официальное признание, впрочем, не мешало Карлу Карловичу объявлять в газетах, что он вообще «снимает все, в чем только встретится потребность, везде и всюду, не стесняясь ни местностью, ни помещением, как днем, так и в вечернее время».

Он и снимал: пожар на Обводном и торжество 200-летия Петербурга, открываемое царем; монахов Коневского монастыря и спуск миноносца «Петропавловск», которому суждено было погибнуть весной 1904 года у Порт-Артура; визиты в столицу зарубежных монархов и президентов, мертвого Гапона и принаряженных соответственно моменту обитательниц богадельни…

Очарованный Буллой Виктор-Эммануил, побывавший в Петербурге в 1902 году, одарил его званием «фотографа Короля Италии» и орденом. Ордена пожалованы были и от монархов Румынии, Болгарии и Персии…

…В 1916 году, как свидетельствуют о том семейные воспоминания, Карл Карлович Булла покинул Петербург навсегда. Уехал он на остров Эзель (Сааремаа) – где и жил до самой своей смерти в 1929 году. Может быть, еще и сохранилась там его могила. Но оставались в Петербурге два сына старого фотографа – Александр и Виктор, продолжатели его дела, авторы многих знаменитых, запечатлевших моменты истории, снимков…

В гуще событий

Двое со старого снимка…

Тот, что постарше, в пенсне, с книгой в руках – из знаменитой семьи Маковских.

Ее главу, Егора Ивановича, знают как основателя Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Широко известны имена двух его сыновей – художников Владимира и Константина. Напомню две их хрестоматийные, многим памятные еще по школьной «Родной речи» картины: «Дети, бегущие от грозы» Константина Маковского и «Свидание с сыном» Владимира Маковского.

Искусству посвятил себя и Александр Владимирович Маковский, представленный на публикуемом двойном фотопортрете 1913 года. Многие годы он руководил Педагогическими курсами при Академии художеств. По его учебникам и пособиям когда-то выучилось рисовать не одно поколение школьников.

Книга, которую взял Александр Владимирович, готовясь фотографироваться, называется «Die Photographishe Kunst im Jahre…».

Фотографическое искусство, которому посвящено это издание, имеет непосредственное отношение к другому герою снимка.

Перед вами еще один представитель известного семейства – Александр Карлович Булла.

Александр был старшим сыном знаменитого петербургского фотографа.

Отец приучал двух сыновей к своей профессии с юного возраста: они работали в его ателье, помогали на съемках… Обоих, когда подошло время, он отправил учиться мастерству за границу.

Александр совершенствовался в ремесле в Германии, на родине Карла Карловича. Вернувшись в Петербург, он стал помощником отца в ателье на Невском, 54.

Как и отец, и младший брат, Александр салонным съемкам предпочитал репортажные. Он был даже скорее фотокорреспондентом, чем фотографом: и до революции, и после нее постоянно сотрудничал с журналами, публикуя там свои снимки.

Известно, например, что Александр Булла много снимал, как тогда выражались, «на театре военных действий» в Первую мировую войну. То было естественным стремлением профессионала быть в гуще событий, которыми жили все.

Однако по-настоящему предан был он другой теме. Искусство и люди искусства – вот постоянные, на протяжении многих лет, его герои.

Еще только вернувшись из Германии и работая в отцовском ателье, Александр делает фотопортреты писателей Аркадия Аверченко, Александра Куприна, Федора Сологуба, Леонида Андреева… С Леонидом Андреевым он позже подружился, гостил у него в Райволе, теперешнем Рощине, фотографировал писателя в кругу семьи, на прогулке, за работой. Добрыми его знакомыми становились практически все, кого он снимал, а среди них были не только писатели, но и художники – Василий Верещагин, Илья Репин, Константин Сомов, Николай Рерих, Лев Бакст, Александр Бенуа… И артисты – Федор Шаляпин, Ольга Преображенская, Анна Павлова, Николай Монахов…

В начале 1900-х годов начинается регулярное сотрудничество Александра Буллы с журналом «Солнце России». Здесь публикуются многие из сделанных им снимков: фотопортреты, сцены из спектаклей, жанровые сюжеты. Общим с братом увлечением стало у Александра новорожденное кино – он снимал видовые и хроникальные фильмы для основанного Виктором кинотоварищества «Аполлон».

Революция не заставила братьев Булла отказаться от своей профессии и любимого дела.

Александр Карлович и после 1917 года работает много и интенсивно. Его репортажные снимки появляются на страницах иллюстрированных журналов «Пламя», «Петроград» (который потом стал называться «Ленинград»), «Красная панорама», московского «Эхо».

К сожалению, в те годы издатели не слишком уважали авторов – и тексты, и фото часто безымянны. Можно лишь догадываться, что снимки Кунсткамеры или нашей Филармонии в журнале «Эхо» за 1922 год принадлежат Александру Карловичу, поскольку Виктор с «Эхо» не сотрудничал.

А в журнале «Петроград» фотографии хоть и подписаны, но часто лишь фамилией, без инициала. Однако нет сомнения, что, к примеру, чествование Мейерхольда в Александринском театре снимал именно Александр Булла.

Вообще масса его работ в петроградско-ленинградских журналах 1920-х годов. Широко представлена любимая тема – театральная жизнь. Но не только она. Приходилось ему уже работать, как говорится, на злобу дня: снимать и первомайские демонстрации, и конференцию юных пионеров, и будни военных курсантов.

Впрочем, ведь и в прежние времена объектив фотоаппарата Александра Карловича был достаточно «широк». Так, в одном из номеров «Петрограда» за 1923 год есть подборка снимков, подписанных «А.Булла»: сделаны они в июле 1917 года. На них разгон казаками демонстрантов на Невском в июле 1917 года, похороны в Лавре убитых тогда казаков, принимавший участие в церемонии Керенский.

…Все оборвалось в 1928 году. В тот год, как рассказывала мне племянница Александра Карловича, Валентина Викторовна Каменская, его арестовали. «Прегрешений» можно было найти в достатке: происхождение, учеба в Германии, нежелательные знакомства…

А.К. Буллу сначала выслали на Соловки, потом отправили на строительство Беломорканала, где, кстати, он работал и как фотограф. Освободили незадолго до войны, и жить он поехал в Москву, к своей единственной дочери Муле – Марианне. Там он и умер в 1942 году.

Профессия – репортер

«Теперь праздник Перваго мая будет носить классовый характер, подлинное его лицо не будет затемнено примазавшейся к торжеству буржуазией». Так писала – только все еще по-прежнему с «ерами» в конце слов и с «ятями» – «Петроградская правда» 20 апреля 1918 года.

После пасмурного утра тот первомайский день неожиданно оказался ясным и солнечным. И Петроград расцветился тоже.

Митинги проходили на всех главных площадях столицы, но главное торжество состоялось на Марсовом поле. Братским могилам жертв революции по церемониалу должны были поклониться «все без исключения демонстранты» (пели, кстати, «вечную память»). Здесь же была выстроена трибуна «для членов исполнительного комитета». Для зрителей – они накануне получили пропуска в 33-й комнате Смольного института – со стороны Павловских казарм соорудили помосты. А «на дровах и где только можно примостились корреспонденты и фотографы».

Одним из этих фотографов был Виктор Карлович Булла. Портрет, на котором он перед вами, сделан, видимо, в начале 1930-х годов, зато снимок его собственной работы возвращает нас именно в 1 мая 1918 года…

Виктор был младшим сыном Карла Карловича. Приобщение к ремеслу отца, как и у Александра, шло у него весьма успешно.

Первую широкую известность принесли Виктору Булле его репортерские снимки, публиковавшиеся в журнале «Летопись войны с Японией», отправился же он на театр русско-японской войны, когда ему только-только исполнился 21 год. Можно представить себе, в каких ситуациях оказывался молодой фронтовой фотокорреспондент, если вернулся домой с медалью «За храбрость». А десять лет спустя прошел он дорогами еще одной войны, Первой мировой…

Кроме знакомого с детства фотодела, Виктор в молодости увлекся кино – оно тогда едва у нас зарождалось. Основанное им в 1909 году товарищество «Аполлон» для производства хроникальных и видовых фильмов было хорошо известно в столице. Достаточно сказать, что снятая Виктором Буллой в 1911 году «фильма» об автопробеге Петербург – Рим – Петербург демонстрировалась целый год!

…Когда Карл Карлович, женившись во второй раз, уехал на жительство на остров Сааремаа, его фотоателье на Невском, 54 перешло к сыновьям.

Однако Виктор никак не годился на роль салонного фотографа. Репортерство было у него, видимо, в крови. А бурный 1917 год с его двумя революциями – щедр на злободневные сюжеты.

…Вы, наверное, не раз видели эти, давно уже хрестоматийные снимки в разных изданиях – от учебников до фотоальбомов. Петроградские женщины на демонстрации 23 февраля 1917 года[1]. Расстрел демонстрантов 4 июля 1917 года у Публичной библиотеки. Они всегда публиковались без имени автора, как и многие другие, не менее известные. А был им никто иной, как Виктор Булла.

Он и после Октября оставался фоторепортером. Снимал Петроград в дни наступления Юденича и отправляющиеся в деревню продотряды. Открытие II Конгресса Коминтерна 19 июля 1920 года и Ленина, выступающего с трибуны у Зимнего дворца. Памятное наводнение 1924 года и приезд Маяковского в 1927-м.

Как когда-то отец, теперь уже Виктор Карлович брал своих детей с собой на съемки.

И в то воскресенье, 15 июля 1928 года, он взял сына Юру и дочь Тамару, отправляясь на торжество открытия Шалаша в Разлив. На обратном пути моторная лодка, на которой все они были, перевернулась – четырнадцатилетнюю Тамару спасти не удалось. 17 июля «Ленинградская правда» поместила три снимка В. Буллы в репортаже «Памятник Ленину в Разливе». И маленькую заметочку на той же странице: «Катастрофа на воде с 5 жертвами».

А жизнь самого Виктора Карловича завершилась в памятном для многих 1938 году. Случилось все грубо и просто. В июне В.К. Булла был арестован. Статья страшная – 58-я. В октябре его расстреляли…

Они уходили, один за другим, из жизни – фотографы по фамилии Булла. Но в истории им выпало остаться навсегда.

Сосчитали по головам

Недавно узнали мы, сколько же нас насчитывается в России и сколько в Петербурге: после долгого перерыва устроена была у нас перепись населения.

А знаете ли вы, что когда-то в старой российской столице переписи населения проводились регулярно? Петербург, можно сказать, выступил в России пионером этого дела.

Правда, разного рода «народоисчисление» проводилось у нас еще со времен татаро-монгольского нашествия. Татары тогда учитывали народ «по дворам», чтобы полнее собрать дань – ясак. В 1710 году Петр I велел переписать все крестьянские дворы в связи с податями. Потом стали «ревизовать» население в деревнях, посадских и служилых в городах, причем поименно – только мужчин. Если помните, Елизавета Воробей из гоголевских «Мертвых душ» попала в «ревизскую сказку» лишь по причине своей «мужской» фамилии…

Идея провести однодневную поголовную перепись в Петербурге родилась в 1861-м, реформенном, году. Авторами ее были члены Русского Географического общества, у которого, однако, своих средств на это не имелось. За исчисление петербургских жителей взялся тогда столичный Статистический комитет, но на свой лад – попросту собрав через полицию от домохозяев сведения о количестве проживающих у них лиц. Хорошо, что статистики сами поняли, что сделали бесполезное дело. Правда, на осознание этого ушло несколько лет.

Зато уж в ноябре 1869 года повелением Александра II образован Особый распорядительный комитет, выработавший правила проведения однодневной поголовной статистической переписи в столице. Назначили ее на 10 декабря.

Собрали штат из 300 счетчиков, «большею частию предложивших свой труд совершенно безвозмездно». Разработана форма переписных листов, которые потом были розданы владельцам домов и квартир, разосланы во все воинские команды.

Информацию в итоге получили подробную, что о домах с квартирами, что о людях, в них живущих. Про дома говорить не будем, интереснее другие цифры. На день переписи проживало в столице 667 963 жителя; среди них русских более 84 %, немцев – 7 %, финнов – 2,5 %; крестьян более 31 %, дворян – свыше 14 %; среди мужчин грамотных было две трети, а среди женщин примерно половина…

Такую же однодневную перепись успели провести в Петербурге еще дважды – в 1881-м и 1890 году, пока для такой же акции созрела уже и Россия в целом.

Первую всеобщую перепись населения Российской империи, на основании утвержденного 5 июня 1895 года Николаем II Положения, произвели 28 января 1897 года. Как выглядел в тот раз переписной лист, вы видите на нашем снимке; даже надеюсь, разберете кое-что из написанного. Но на всякий случай некоторые записи «переведу».

«Фамилия (прозвище), имя и отчество или имена, если их несколько – Романов Николай Александрович».

«Кем записанный приходится главе хозяйства и главе своей семьи – Отец, хозяин».

«Сословие, состояние или звание – Император Всероссийский».

«Занятие, ремесло, промысел, должность или служба. Главное – Хозяин земли Русской. Побочное или вспомогательное – Землевладелец».

Николай Романов на тот момент был одним из 1 267 023 душ, населявших Петербург…

Перепись 1897 года до самых советских времен так и оставалась единственной общероссийской.

Зато петербургское «народоисчисление» продолжалось с достаточной регулярностью: в 1900-м, 1910 году… При этом каждый раз заново петербуржцам разъяснялись его задачи и цели – «отнюдь не фискальные», единственно ради получения «живого образа», «фотографического снимка» города. А в феврале 1916 года прошла в Петрограде перепись особого рода – беженская. Были учтены поименно 100 704 человека, которых Первая мировая война сняла с насиженных мест и занесла в столицу.

И после революции тоже именно Петроград переписал своих жителей раньше, чем перепись организовали в стране. Произошло это 2 июня 1918 года «ввиду необходимости урегулирования карточной системы и пересмотра порядка распределения дополнительных пайков среди лиц, занятых физическим трудом». Через два года акцию повторили, и оказалось, что население города за это время уменьшилось вдвое, составив всего 706 841 человека. На 100 женщин оставалось всего 72 мужчины – вот что значит война!

Потом, конечно, население Ленинграда стало расти. И уж давно занял наш город место в разряде мегаполисов.

Ивановых всегда было больше

Я так думаю, не найдется человека, который бы хоть раз не обращался к услугам адресного стола. Случается же – надо разыскать кого-то, с кем давно утратил связь.

Читатель может гордиться: первым городом в России, обзаведшимся подобным учреждением, был Петербург! Ну, еще и Москва – не будем ее обижать… И случилось это в 1809 году.

Впрочем, Александр I, распорядившийся учредить в обеих столицах Конторы адресов, всего лишь желал тогда «привести в известность многочисленный класс людей, отправляющих разные должности в частных домах». Посему первоначально эти учреждения являлись отделениями полиции. Но «класс» оказался действительно многочисленным: регистрации в Конторе адресов подлежали все те, кто в Петербурге жил временно, а из жителей постоянных – «не приписанные в какое-либо состояние». То есть равно какой-нибудь француз-гувернер или дворник из барского дома. Всем им в Конторе выдавались «билеты» – своеобразный вид на жительство, при отсутствии которого человек из столицы высылался. «За записание», то есть за регистрацию, еще и взималась плата: с того же гувернера, к примеру, брали 10 рублей, а с дворника 5, женщинам скидка…

Надо заметить, что ввиду большого числа иностранцев, проживающих в Петербурге, Контора имела для них специальное отделение, с переводчиками. В 1827 году на него была возложена еще и обязанность выдавать паспорта всем выезжающим за границу – этакий ОВИР тех лет. Но через десять лет эту функцию передали канцелярии военного генерал-губернатора. Тогда Контору адресов вообще подвергли реформе, превратив в Адресную экспедицию. Круг регистрируемых при этом несколько расширился. «Исправляющие какие-либо частные должности по найму» должны были теперь записываться в Экспедиции, какого бы звания и состояния они не были. И также абсолютно все иностранцы, кроме посольских…

Но что более существенно, сие учреждение кроме административно-полицейских функций через некоторое время получает и более широкое, общественное назначение. В составе Адресной экспедиции появляется адресный стол, можно сказать, уже в современном понимании – как справочная служба, «для доставления всем и каждому из желающих нужных сведений о месте жительства пребывающего в столице». И тут-то уж первенство северной столицы утверждается без всяких оговорок: такой же московский «стол» появился лишь в 1861 году и, как сказано в соответствующем документе, «по примеру С.-Петербурга».

Вот как описывала наш адресный стол «Литературная газета», на страницах которой в ноябре 1848 года появилось письмо некоего провинциала, решившего разыскать в Петербурге своего дядюшку с весьма распространенной фамилией Иванов и направившегося с этой целью в «дом первого департамента Управы благочиния на Большой Садовой». Увидел он там столы с металлическими дугами, на дугах – нанизанные «билеты», на каждом записано имя, фамилия, сословие и место жительства. По этим билетам чиновник присутствия и отыскал провинциалу его дядюшку: «кстати, скажу, что Ивановых проживает в Петербурге более 1000 человек – богатая фамилия!».

В 1848 году петербуржцы еще только учились пользоваться справками адресного стола, и обращений было мало. Зато в 1896 году, по словам «Нового времени», одних только частных справок стол выдал 535 647, не говоря об ответах на запросы почтовиков и телеграфистов.

Чтобы справляться с таким наплывом, время от времени приходилось набирать новых служащих – алфавитчиков и сортировщиков, покупать новые столы и металлические дуги. Но городские власти считали адресный стол «учреждением необходимым и полезным как для правительства, так и для общества», а потому заботились о его «надлежащем устройстве». Со средствами на это проблем, в общем, не возникало: сначала их давали градоначальство и полиция, потом Управа, взявшая адресный стол в свое ведение. Да и сам он был прибыльным, поскольку все справки являлись платными, и даже две копейки за каждую вырастали ежегодно в большой итог.

А фотография, которую вы видите перед собой, сделана в адресном столе особого рода. Его появление было вызвано условиями военного времени. Дело в том, что с осени 1914 года в Петербург хлынула большая волна беженцев, здесь же на излечении находились раненые – уроженцы разных городов России. И потому учрежденный под опекой великой княжны Татьяны Николаевны Комитет для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий открыл Центральное справочное бюро, через которое люди могли разыскать родных и близких…

К вящему поощрению гражданина

Можно было бы найти для этого рассказа другого героя, но и Павел Иванович Лелянов представляет свой интерес. Дважды призывался столичной Думой на службу городским головою, последний раз исполнял эту должность накануне Февральской революции 1917 года. Купец 1-й гильдии, торговец мехами, выборный петербургского Купеческого общества. Член правлений «Русского Ллойда» и Русского для внешней торговли банка плюс еще пяток других занятий и обязанностей. Потомственный дворянин. Действительный статский советник.

Последние две ипостаси не были бы возможны для купца Лелянова, не получи он в свое время звание потомственного почетного гражданина.

Сословие почетных граждан в России имеет совершенно определенную дату рождения. Манифест о его учреждении дан был 10 апреля 1832 года Николаем I в надежде, что тем самым «откроется вящее поощрение к труду и благонравию, и добрые навыки, трудолюбие и способности предуспеют найти в сем роде жизни свойственную им награду, почесть и отличие».

На почетное гражданство могли претендовать из россиян: купцы 1-й и 2-й гильдий с немалым гильдейским стажем, ученые со степенью доктора или магистра, художники по прошествии десяти лет после получения ими аттестата Академии художеств. Имели свой шанс и иностранцы, принявшие российское подданство; для тех же, кто таковое не принял, нужен был особенный указ Сената.

«Особыми Нашими Указами», как подчеркивал Николай в Манифесте, давалось звание почетного гражданина евреям – и «не иначе, как за необыкновенные заслуги или отличные успехи в науках, художествах, торговле и мануфактурной промышленности».

Почетное гражданство можно было получить «пожизненно» или «навсегда, потомственно». Отсюда наименования «личный почетный гражданин», то есть не передающий звания наследникам, и «потомственный почетный гражданин». Его могли пожаловать «по праву рождения», то есть по наследству, либо по представлению ведомства, либо вообще по личной просьбе.

В таком случае следовало адресоваться или к самому царю – при соискании потомственного звания, или в департамент герольдии Правительствующего Сената – по поводу личного. Прошение надлежало сопроводить документами: удостоверением о вероисповедании, брачным свидетельством, метриками просителя и его детей, свидетельством соответствующей инстанции о том, что право на поощрение у ходатая имеется, и квитанцией об уплате пошлины.

Оказанная честь была дорога и в буквальном смысле слова. Новоиспеченный потомственный почетный гражданин должен был внести пошлину: 200 рублей на богоугодные заведения в своей губернии и 800 рублей на развитие торговли и промышленности плюс 100 рублей за исполнение самой грамоты о звании… Личному процедура обходилась в два раза дешевле.

Кстати, надо отдать должное царю, он все-таки представлял разницу в доходах купца и ученого или художника. С последних, как с малоимущих, пошлина бралась только за оформление документа, удостоверяющего причисление к почетному сословию.

Однако какие же преимущества или, выражаясь современным языком, льготы давало гражданину новое звание?

А вот какие. Освобождение от подушного оклада, от рекрутской повинности и от телесного наказания в случае преступления. Право участвовать в выборах при наличии недвижимой собственности и быть избранным в городское общественное управление. Надо заметить, что некоторые из этих привилегий для дореформенной России весьма существенны.

Но с годами титул все больше обретал свой буквальный смысл, символизируя почет и уважение общества к данному человеку. Хотя, как свидетельствует справочное издание 1914 года, для евреев некоторые особые права почетного гражданства продолжали сохранять свою силу и в начале XX века, например, возможность получить бессрочный паспорт.

…В заключение вот о чем. В наше время и в нашем городе, бывает, путают два звания – почетный гражданин как член определенного сословия и почетный гражданин Петербурга.

Второе звание и прежде имело, так сказать, местное значение и присваивалось за особые заслуги перед городом по представлению городских же властей, правда, при «всемилостивейшем соизволении».

По разным источникам составляется такой документально подтвержденный список тех, кого Петербург назвал своими почетными гражданами до 1917 года: шапочный мастер Осип Комиссаров, отведший руку Каракозова, стрелявшего в 1866 году в Александра II; Дж. В. Фокс, глава американской депутации, поздравившей тогда царя с чудесным спасением; городской голова Н.И. Погребов; участник русско-турецкой войны генерал Ф. Радецкий; путешественник и ученый Н.М. Пржевальский; прославившийся репрессиями министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов; благотворитель и попечитель наук принц А.П. Ольденбургский, а также публицист и историк М.М. Стасюлевич.

Праздник под дождем

Шестнадцатого мая 1853 года автор еженедельно тогда публиковавшихся в «Санкт-Петербургских ведомостях» «фельетонов» – подвальных обозрений столичной жизни – разговорился в лодке, перевозившей их через Неву, с неким попутчиком. Повод для разговора имелся: Петербургу в тот день исполнялось полтораста лет, а никаких следов праздника не наблюдалось.

Попутчик был стар, и журналист поинтересовался, не случилось ли ему быть свидетелем празднования 100летнего юбилея столицы. Старик те торжества помнил, но что-нибудь рассказать о них решительно отказался. «Поищите в статьях, газетах… Ступайте в Императорскую Публичную библиотеку, там все есть».

Воспользуемся и мы советом неразговорчивого старца и поищем в старых газетах сведения о том, как же отмечал Петербург свой юбилей в 1803 году. Надо сказать, то было первое в его истории торжество по случаю дня рождения, а следующего празднества пришлось ждать до 1903 года. Это мы теперь не пропускаем ни одного дня рождения своего любимого города…

Для начала обратимся к «Санкт-Петербургским ведомостям» того времени, к отчету об официальной церемонии по случаю 100-летия. Сценарий ее был расписан заранее: торжественное прибытие их императорских величеств в Исаакиевскую церковь, молебствие, пение вечной памяти Петру-основателю, поднятие штандарта на ботике Петра I, «именуемом Дед Российского флота», парад войск перед Александром I, посещение их величествами Большого театра, где представлены были «Российская комедия и большой балет»… Вечером столичные дворцы, Петропавловская крепость, домик Петра, а также казенные и частные здания были «великолепно иллюминованы»…

Что касается иллюминации, то в очерке истории уличного освещения в столице, написанном в 1912 году Г. Семеновичем, сказано, что 16 мая 1803 года «огней разного цвета» – скипидарных, сальных и масляных ламп и плошек – насчиталось в городе 128 000. Горели они четыре часа, и обошлась эта красота в 25 662 рубля…

Вспоминает юбилей 1803 года и Фаддей Булгарин в своей газете «Северная пчела», в номере за 16 мая 1853 года (тем самым как бы отдавая дань 150-летию Петербурга). Юному тогда Фаддею, воспитаннику 1-го Кадетского корпуса, «выпало счастие» быть в рядах парадного войска, промаршировавшего перед царем. Еще больше повезло двум его соученикам, стоявшим на часах по бокам, как сказано, «эстрады», устроенной перед зданием Сената и предназначенной для нахождения на ней августейшей фамилии. После парада в Зимний дворец к «обеденному столу» приглашены были «генералитет и прочие знатные особы». Но не забыли и кадет – «они были подчиваны фруктами». Булгарин поясняет, что «фруктами» в корпусе называли изюм и миндаль, которыми воспитанников баловали исключительно в «царские дни и большие праздники»… Нашлась и еще одна любопытная информация о дне празднования 100-летнего юбилея. Снова раскроем «Санкт-Петербургские ведомости», номер за 4 июня 1853 года и обратимся все к тому же автору «фельетонов»-обозрений, который никак не мог примириться с тем, что столица не празднует свое 150-летие. Он опять расспрашивал каких-то старожилов про майские торжества 1803 года и узнал от них вот что: «В день празднования столетнего юбилея, вечером в Летнем саду было блистательное гулянье. Экипажи тянулись к этому саду со всех концов столицы. Одних дам съехалось несчетное множество. Все они были в роскошных летних нарядах, в шляпках с высоко развевающимися страусовыми перьями, с ожерельями и золотыми цепями на шеях, с бисерными в руках ридикюлями. Погода была прекрасная, теплая, сухая, и на собирающиеся тучи никто не обращал внимания. Вдруг… Просто сказать, дождь как из ведра стал поливать гуляющих; улицы закипели ручьями, шум дождя помешал выкликать кучеров…

На другой день утром целыми тележками, как говорит предание, вывозили из Летнего саду растерянные и подобранные башмаки, банты, страусовые перья, парики, перчатки, ридикюли, платки и проч. и проч.».

Так что, может, и иллюминационные плошки горели бы не четыре часа, а подольше, да дождь залил огонь…

Жаль, в 1803 году не то что фотографий не делали, но даже не знали, что такое чудо будет когда-нибудь изобретено. Поэтому посмотрите на снимок, напоминающий о двухсотом дне рождения нашего города. Сделан он 16 мая 1903 года у Адмиралтейства, во второй половине дня, уже после того, как прошли тут торжественным маршем перед императорским шатром войска и на набережную хлынули толпы гуляющих. Кажется, дождя в тот раз в столице не было…

Ах, юбилей, юбилей, юбилей!.

Действительно, в пятницу 16 мая 1903 года погода в Петербурге выдалась, как писал «Петербургский листок», «на редкость» – «синело чистое небо, какое нам удается так редко видеть». Замечательную погоду, которую подарила нещедрая северная природа отмечающему свое 200-летие городу, отметили тогда все газеты.

…Что славный юбилей грядет, известно было давно. «Всюду можно опоздать в силу русской привычки и неизменной веры в родные „авось“ и „небось“. Все можно при некоторой натяжке отдалить или отложить, но отложить 200-летие Петербурга нельзя!!!»

Юбилейную комиссию образовали еще в 1899 году. Первые ее планы были глобальны. Задумывали строительство двадцати двух новых городских училищ, нескольких больниц для чахоточных и алкоголиков, храма в честь апостола Петра. Хотели поставить статуи сподвижников Петра на аллее от наплавного Троицкого моста к Каменноостровскому проспекту. Более того, проложить Беломорско-Балтийский канал, о котором мечтал основатель Петербурга!

Однако чем меньше времени оставалось до мая 1903 года, тем скромнее за неимением средств становились эти планы. Да и «авось» и «небось» оказались непобедимы. Даже просто наряжаться к торжествам столица принялась чуть ли не в последний момент.

28 апреля начались работы по украшению здания Адмиралтейства и Сенатской площади. «На время работ закрыт проезд по Адмиралтейской набережной от Дворцового моста…» За день до праздника еще шли авральные работы на одном из центральных объектов юбилейной программы – Домике Петра на Петровской набережной: «находящийся в соседстве двор, занятый разным строительным материалом, спешно прикрывается забором… Масса рабочих мостят улицу вокруг Домика…»

И только в ночь на 16 мая заканчивается убранство Гостиного двора, поскольку гостинодворские купцы долго не желали раскошеливаться и давали художникам лишь половину требуемой суммы…

Всюду нужен был глаз да глаз!

«Во многих местах столицы во время торжественных дней вывешиваются флаги, имеющие крайне неряшливый и грязный вид, что в особенности замечено на улицах Гороховой, Казанской, Офицерской, Садовой и Моховой». По сей причине градоначальник предложил полиции «ныне же принять меры к приведению флагов на означенных улицах в должный порядок».

Но как бы то ни было, 16 мая российская столица поразила горожан и многочисленных гостей и своим пышным нарядом, и театральностью юбилейного действа. Самым главным его моментом был торжественный вынос матросами гвардейского и флотского экипажей петровской лодки-«верейки» (не путать с его же знаменитым ботиком!) из домика Петра. Потом ее погрузят на баржу, которую потянет пароход к площади у «Медного всадника».

А сама площадь украшена была роскошной «царской палаткой» – бело-голубым с золотом шатром «в стиле Людовика XIV». Здесь проходил один из положенных по сценарию молебнов и провозглашение «многая лета»…

Ветерок трепал многочисленные флаги и цветочные гирлянды на фонарях. Флагами были украшены и десятки судов, от которых в тот день стало тесно на Неве. Кстати, было среди них одно, декорированное под галеру петровских времен. О той же славной поре напоминали горожанам и бравые солдаты, одетые в форму первых преображенцев.

Вот они на сделанном тогда снимке.

К двухсотому дню рождения, как известно, получила столица подарок – новый постоянный мост через Неву, Троицкий. На красной бархатной подушечке поднес тогда царю городской голова П.И. Лелянов кнопку, от которой шла проволока к механизму разводной части моста, и Николай лично убедился, что «посредством электричества» мост разводится и сводится. На таких же подушечках подали серебряные ножницы императрицам Марии Федоровне и Александре Федоровне, и они разрезали ленточку у входа на мост, после чего все пешком перешли на Петербургскую сторону…

Чем еще был отмечен юбилей столицы в 1903 году?

Устроила свой ротный праздник крепостная артиллерия, начавшая свое существование одновременно с Петропавловской крепостью.

Отпраздновала собственное 200-летие и столичная полиция, которой Николай II по этому случаю всемилостивейше пожаловал на форму пуговицы с государственным гербом.

В Летнем дворце Петра открылась историческая выставка петровских раритетов.

На Монетном дворе были выпущены юбилейные медали.

«Нарасхват», по словам газет, продавались юбилейные жетоны и бумажные флажки с портретом Петра.

В Михайловском манеже состоялся обед для нижних чинов полков – «веселые и довольные расходились солдатики в восьмом часу вечера, унося с собою на память юбилейные кружки, гостинцы и папиросы».

В ознаменование 200-летнего юбилея Санкт-Петербурга городская Управа решила сложить недоимки с бедного люда за лечение в больницах.

На гулянье в саду Фарфорового завода за Невской заставой некто Чумаков выиграл серебряные часы, влезши на мачту высотой 5 сажен за 41 секунду.

К слову, Дума собиралась направить на места гуляний простого люда своих представителей, однако «среди гласных не нашлось желающих». У гласных нашлись другие дела – они были заняты устройством торжественного приема в честь приезжих дорогих гостей…

Подрядчик был жуликоват…

Дом на снимке не узнать нельзя. А уж жителям бывшего Октябрьского района он известен лучше, чем кому-либо: здесь, на углу Садовой и Вознесенского размещались прежде райисполком и райсовет, а также их отделы. Он и теперь занят административными службами уже нового, Адмиралтейского района.

А в старой столице это здание знали как Дом городских учреждений. Да и сам участок, на котором он стоит, издавна принадлежал городу. Только прежде по адресу Садовая, 55 находилась Управа благочиния – полицейский орган городского управления, упраздненный в этом своем виде в начале 80-х годов XIX века. После нее дом занимали Адресная экспедиция и полицейский архив.

Старое здание Управы благочиния, выходившее на две улицы, было таким ветхим, что ремонту уже не поддавалось. Вставала также еще одна проблема: нужно было собрать в одном месте различные городские учреждения: по воинской повинности присутствие, камеры мировых судей, городские училища, для которых пока приходилось помещения арендовать. И в 1886 году у думцев впервые возникает мысль о том, что следовало бы существующий дом на углу Садовой и Вознесенского проспекта снести, а на его месте построить новый, специально предназначенный для городских служб.

Практически дело тогда с места не сдвинулось, зато бывшая Управа благочиния стала в буквальном смысле трещать, переполненная еще и новыми «жильцами» – паспортным отделением, отделением по счислению запасных войск.

Наконец в 1892 году Дума постановила разработать проект нового здания и с началом очередного строительного сезона – а зимой тогда не строили! – приступить к работам… Почти десять лет трудились над проектом техники Управы, которым не раз меняли задания, и все их предложения в конце концов были отвергнуты.

Тем временем «теремок» продолжал заполняться. Там обосновались еще и начальные школы для девочек и для мальчиков, отделение Обуховской больницы, родильный приют. И это при том, что правую часть здания заперли на замок, поскольку она уж совершенно обветшала!

Наверное, не оставалось ничего другого, как объявить открытый конкурс на проект, что и было сделано в 1903 году. Срок установили короткий – четыре месяца. Конкурсанты должны были предусмотреть в новом пятиэтажном здании помещения не только для учреждений, но и для магазинов и складов – город рассчитывал пополнить бюджет за счет сдачи их в аренду…

В первом номере журнала «Зодчий» за 1904 год есть отчет о заседании Императорского Общества архитекторов, на котором жюри докладывало об итогах конкурса. Всего поступило восемнадцать проектов под различными девизами; один был достаточно едкий – «По одежке протягивай ножки»… Первую премию присудили инженеру и архитектору А.И. Дмитриеву. Но хозяева города предпочли строить новый дом по проекту А.Л. Лишневского, занявшего второе место. Подряд же на работы получил некий Седов, который почти одновременно с сооружением здания на Садовой занимался и оборудованием набережной Крюкова канала.

Этому самому подрядчику Седову Дом городских учреждений обязан довольно громким скандалом в самые первые годы своего существования.

Построили здание довольно быстро. Заложили 24 июля 1905 года, а к 1907-му он уже был заселен «присутствиями» и магазинами. Однако уже скоро стали обнаруживаться в новом строении весьма существенные дефекты. По стенам вдоль и поперек пошли трещины, начала обваливаться штукатурка. Со стороны Вознесенского проспекта пришлось установить по фасаду предохранительные щиты «для ограждения проходящей здесь публики»… В подвалах на аршин поднялась вода, затопив товары. Арендаторы магазинов и складов, которых было тут больше двух десятков, выступили с исками к городу в связи с понесенными убытками, некоторые даже стали съезжать.

О Доме городских учреждений заговорили газеты. Кстати, одна из них, «Речь», писавшая 7 августа 1908 года о том, что в училищном классе на пятом этаже упал на пол потолок, обнажив балки, заметила, что администрация Дома запретила пускать туда корреспондентов и давать им какую-либо информацию…

В Дом зачастили экспертные комиссии, приглашаемые городским головою Н.А. Резцовым. Эксперты фиксировали дефекты, но успокаивали общественность тем, что осадка дома, можно сказать, уже закончилась, трещины дальше не пойдут.

Подрядчик Седов соглашался, что здание уже требует ремонта. Но смешно было бы ему протестовать – в суде лежало дело по обвинению его в злоупотреблениях при работах на Крюковом канале…

«При объездах мною усмотрено…»

Правительствующий Сенат 17 июля 1871 года получил от Александра II указ о преобразовании столичного управления. Царским повелением Петербург в пределах городской черты был выделен из состава губернии в особое градоначальство с определенной автономией. Возглавлять его должен был градоначальник, представитель высшей власти, ею же и назначаемый. Этому представителю поручено было надзирать за деятельностью Думы и Управы; ему также непосредственно подчинялась столичная полиция и еще некоторые городские учреждения, которые одному только глазу местных властей не доверили – к примеру, врачебное управление, адресный стол…

Первым градоначальником, назначенным по личному усмотрению Александра II, был Ф.Ф. Трепов, до того времени имевший должность петербургского обер-полицеймейстера. Последним стал А.П. Балк, «разжалованный» революцией. А всего их было тринадцать. Кто-то не задерживался на этой должности более года. Кто-то по нескольку лет начальствовал в столице. Одни старались что-то сделать для блага города и его обитателей. Другие решали свои собственные проблемы.

К примеру, в 1881 году служил столичным градоначальником некто Н.М. Баранов. Успел он побыть в этой должности всего несколько месяцев, когда вдруг отправили его губернатором в Архангельск. Говорили тогда, будто бы это для него ссылка. Наверное, основания для таких суждений имелись, если специальный циркуляр от августа 1881 года предписывал столичным газетам «воздерживаться от помещения каких-либо неблагоприятных отзывов о деятельности бывшего СПб градоначальника генерала Баранова»…

Зато скандал вокруг другого градоначальника, свиты его императорского величества генерал-майора Д.В. Драчевского выплеснулся на страницы всех петербургских газет. Городской голова граф И.И. Толстой в своем дневнике дал Драчевскому такую характеристику: «весьма недалекий и малообразованный офицер» и производит «впечатление дурака»… Но по таким поводам обычно скандалы не разгораются. Дело было в другом.

В 1914 году, на шестом году его правления, вдруг выяснилось, что Драчевский растратил казенные деньги – и немалую сумму. Тихо было затеяно судебное расследование, а пока уволили генерал-майора в отставку, и он отправился на покой в свое ростовское имение. (До Петербурга Драчевский успел побыть градоначальником и в Ростове-на-Дону.) А следствие тем не менее продолжалось, только петербургские обыватели ничего о том не знали. О «деле Драчевского» газеты заговорили только в январе 1917 года. Но закончилось оно ничем – пришел февраль с его революцией, и стало уже не до растратчика-градоначальника…

А на старом снимке – один из предшественников Драчевского, личность гораздо более симпатичная, Николай Васильевич Клейгельс. Он седьмой слева, представительный, высокий, с бородой, расчесанной на две стороны…

На страницах столичных газет более чем столетней давности предстает его поистине неутомимая ежедневная деятельность.

«При объезде мною усмотрено…» – с этой фразы почти всегда начинались публиковавшиеся градоначальником Клейгельсом распоряжения и приказы.

Он мог приехать среди ночи на Большую Охту и устроить пожарную тревогу, чтобы проверить сноровку пожарных, или обратить свое внимание на то, в каком виде принимают клиентов парикмахеры и цирюльники: «Помимо естественного отвращения посетителей к нетрезвым, ненормальное их состояние может привести к прискорбным последствиям». Он бывал в ночлежках, банях, начальных школах, трактирных заведениях и т. д. и т. п., указывая на всяческие тамошние упущения и требуя их непременного устранения…

Результаты своих трудов на ниве управления столицей предусмотрительный Николай Васильевич изложил потомкам на память в двух собственноручно написанных отчетах. Один из них представляет «Краткий перечень мероприятий», предпринятых им в первое пятилетие работы в должности, с 12 декабря 1895 года. Краткий перечень оказался весьма велик, так что назову лишь самое существенное.

Именно при Клейгельсе впервые в столице открыли приемную градоначальства – для посетителей и для подачи письменных прошений на имя градоначальника. Организована «первоначальная помощь в несчастных случаях», с санитарными каретами. И это Клейгельс предложил ставить на домах «фонари с молочными стеклами», на которых обозначены улица и номер дома. Как видите, и нам осталась польза от тех его «мероприятий».

Купец – это голова!

…Читатель отметит, наверное, что чуть ли не в каждом из этих рассказов о жизни старой российской столицы упоминается один из важных ее распорядителей – городской голова.

«Городской голова – в дореволюционной России председатель городской Думы и городской Управы, – объясняется в одной из советских энциклопедий. – Должность Г. г. впервые была учреждена в 1785 году правительством Екатерины II».

Однако Петербург обзавелся своим головою не в 1785 году, а двадцатью годами ранее, задолго до появления Думы с Управою.

Екатерина, намереваясь составить новый свод законов – Уложение, указала в 1766 году учредить для сей цели комиссию и выбрать в ее состав депутатов от городов. Руководить теми выборами поручила она представлявшему обывателей-домовладельцев городскому голове, которого также надлежало избрать. Определен был в указе и порядок выборов. Означенные домовладельцы, сидевшие на «приготовленных для них лавках», получали в руки по шарику, который надо было опустить в одно из отделений ящика, с надписями «избираю» и «не избираю». Процедура выходила долгая, так как все избиратели были одновременно и кандидатами в головы.

Победителем, набравшим больше всех шаров, оказался тогда генерал-майор Н.И. Зиновьев, родственник Алексея Орлова, фаворита царицы. Зиновьев и стал первым в истории столицы городским головой.

Однако прописать какие-то другие функции для этой должности Екатерина в своем указе не удосужилась, и голова долго не играл никакой роли в жизни города. До того самого 1785 года, когда последовал новый указ Екатерины – «Жалованная грамота» городам, которая расширила функции городского управления созданием Общей и Шестигласной дум (прообразов городских Думы и Управы) и определила в этой системе место и назначение городского головы.

В начале 1786 года в Петербурге состоялись новые выборы головы – тем же способом, что и первые. Фамилия избранника осталась неизвестной, ее нет даже в объемистом очерке, изданном в 1885 году по случаю юбилея столичного самоуправления. Одно можно сказать точно: был этот счастливец из купечества, самого многочисленного в Петербурге сословия состоятельных горожан, а потому и имеющего решающий голос. С тех пор на протяжении многих лет петербургские городские головы, как правило, происходили из именитых купцов.

Позже, правда, изменилась форма выборов. Уже не сами городские домовладельцы голосовали, а лишь гласные Думы. Да и те, сойдясь на двух кандидатах, окончательный выбор оставляли на высочайшее усмотрение…

Получив должность, голова строил свою деятельность на основании строгой инструкции. Прежде всего надо отметить, это была служба государственная. И по должности, и по шитью на мундире соответствующая гражданскому чину IV класса, то есть действительному статскому советнику. Все равно, что генерал-майор у военных! По чину была и оплата. В 1885 году, к примеру, годовой оклад жалованья был определен голове в 12 000 рублей, деньги вполне достаточные, чтобы на законном основании запретить совмещение с какой другой службой. Так что гласные в свое время справедливо обвинили городского голову В.И. Лихачева в том, что он продолжал оставаться еще и оплачиваемым членом совета Волжско-Камского банка…

Представлял голова в Петербурге исполнительную власть, действуя или по поручениям городской Думы, или самостоятельно, однако давая Думе «соответственные объяснения и надлежащие отчеты». Впрочем, Думе он не подчинялся, а вышестоящей инстанцией был для него градоначальник, с его ведома голова даже в отпуск отправлялся… Болеть он имел право не более четырех месяцев, иначе считался «выбывшим из службы».

Срок же самого пребывания в должности определялся поначалу в шесть лет, а потом снизился до четырех. Но могли удостоить продлением службы. Купец 1-й гильдии Н.И. Погребов, к примеру, был головою около двадцати лет.

А вот у петербургских купцов Глазуновых работа городским головою стала, можно сказать, семейным делом. Вообще-то Глазуновы прославились больше в отечественной культуре, чем на поприще городского хозяйства. Это старинная книгоиздательская и книготорговая фирма, выпускавшая сочинения Пушкина, Тургенева, Гончарова и других наших классиков, а также самые ходовые в те времена учебники, например, «Физику» Краевича.

Основателем фирмы был серпуховский купец Матвей Глазунов. А его брат Иван с 1788 года стал держать книжную лавку в Петербурге, занявшись тут и книгоиздательством.

Дело Ивана Глазунова наследовал его сын Илья, потом внук, тоже Иван. Внук и стал первым в семье, столичным городским головою в 1881–1885 годах…

На нашем же снимке сын Ивана Ильича – Илья Иванович Глазунов. Его тоже выбрали на должность головы, в марте 1910 года…

Прогулял. Но в пользу бедных

В этих еще не раз будет упоминаться Городская дума. Что естественно: Дума, вместе с Управой, выражаясь по-старинному, «ведала городское хозяйство» – занималась финансами и имуществом города, его транспортом, благоустройством, здоровьем населения и т. д. и т. п.

В те прежние времена Дума стояла над Управою, органом исполнительным, которая обращалась к гласным, то есть депутатам, за разрешением и одобрением по всякому поводу, шла ли речь о строительстве в Петербурге трамвая или требовалось назначить пенсию вдове городового. В Думе такие запросы (по протоколу «доклады») обсуждались, редко – быстро, чаще месяцами, а то и годами. Некоторые предложения Управы не принимались – за «несвоевременностию» или «отсутствием средств в городской кассе». Случалось и так, что какой-нибудь план, рожденный Думой и Управой в согласии, отвергался инстанцией повыше их – градоначальником.

Но как бы то ни было, а городская жизнь все время находилась в движении. Открывались учебные заведения и больницы, богадельни и ночлежки, возводились храмы и памятники, строились мосты, развивался общественный транспорт…

Попробуем теперь, насколько возможно, представить самих думцев, благо и сами гласные нам такую возможность оставили, да и в петербургских газетах о них немало написано.