Сотник Корчевский Юрий

Боярина похоронили на следующий день рядом с единственным уцелевшим собором. Пышно, по чину боярскому, похоронить не получилось, гроб простой еле успели сладить. А надо было бы как подобает, каким в памяти людской остался.

На следующий день после ухода рязанцев часть моголов осталась штурмовать Коломну, другая двинулась на Москву. Двадцатого января, после шестидневной осады, город пал.

После разграбления Москвы Батый двинулся на Владимир. Город смог продержаться в осаде восемь дней, погибли многие жители и вся семья князя.

После взятия Торжка пятого марта Батый повернул на юг. Войску требовался отдых и пополнение, впереди – распутица.

Хан вернулся в низовья Волги и обосновал там свою столицу – город Сарай, в 80 километрах севернее нынешней Астрахани.

Алексей решил в Рязани не задерживаться. Крепостные стены разрушены, населения почти нет, а уцелевшие горожане думают о том, как выжить, ведь моголы истребили все запасы. О том, чтобы сопротивляться, они даже и не помышляют. Что здесь делать воину?

А слухи с севера доходили один страшнее другого. Пали Москва, Владимир, Коломна. Оказав моголам яростное сопротивление и продержавшись семь недель и три дня, много дольше, чем более крупные города, почти целиком, вместе с жителями, уничтожен Козельск. Вот и оставался выбор невеликий – Псков, Новгород. Киев тоже был разрушен нукерами Мунке.

Алексей раздобыл себе одежонку – зипун, сапоги короткие, саблей могольской опоясался. В лесах рядом с городом до сих пор валялись заметенные снегом трупы, обглоданные хищниками, и ратное железо до весны не собирали: не до того было, выжить бы. Вот Алексей и воспользовался этим.

Путь предстоял неблизкий, пеший. Коней в городе и ближайших окрестностях не было, впрочем – как и денег у Алексея на его покупку.

Алексей поклонился могиле Коловрата и утром отправился в путь. В Рязани голодно и до сих пор гарью пахнет. А придет весна, потеплеет, засмердит трупами. Большую часть погибших не схоронили, мерзлую землю долбить мужики нужны, а их в городе единицы остались.

Алексей отправился на северо-запад. Он очень опасался встретиться на дороге с войском Батыя – от конного разъезда не убежать.

В деревнях и на хуторах его подкармливали селяне – молочком, толокняной похлебкой, хлебушка куском. Когда спрашивали, кто он и откуда, отшучивался.

Однако далеко ему уйти не удалось. Сначала на вершине небольшого холма показался конный разъезд, а за ним – колонна взятых в плен людей.

Грунтовка уже растаяла под лучами солнца. Начало февраля, а грело, как в марте.

Разъезд Алексея заметил. Двое всадников остались на месте, а трое ринулись к нему. Убегать по осевшему, ноздреватому снегу в поле – просто смешно, быстро догонят. А если не смогут догнать или поленятся – достанут из луков. Стреляли моголы точно и быстро, сызмальства учились сидеть в седле и стрелять из лука. В походе ухитрялись есть и спать на лошади, справлять малую нужду. С уставшей лошади на запасную пересаживались тоже на ходу. В случае необходимости моголы ухитрялись за световой день проходить по сотне километров, оказываясь там, где их не ждали.

Луком моголы овладевали с малых лет, когда получали малый лук. По мере взросления размеры лука росли, как и мастерство, и в подростковом возрасте они уже били птицу влет, сидя на скачущем коне.

Поэтому Алексей не строил иллюзий уйти, он просто стоял на дороге и ждал, экономя силы.

Моголы, подъезжая, разделились. Один ехал по самой дороге, двое – по целине, обочь дороги, беря таким образом Алексея в кольцо.

Алексей подосадовал. Перенос в другое время неудачным получался, все время он наталкивался на моголов. «Развелось басурманов на русской земле!» – пробормотал он, глядя на приближающихся моголов.

Первый остановился метрах в трех от Алексея, двое других объехали его на лошадях и встали за спиной. Встреча эта не сулила Алексею ничего хорошего.

Алексей решил не ждать, когда его попытаются обезоружить, и решил сам напасть первым. Моголы чувствовали себя хозяевами положения и могли бы его пропустить, если бы имелась пайцза. Это была своего рода охранная пластина с уйгурской надписью. Своей письменности моголы не имели и пользовались помощью писцов-уйгуров. Письменность эту в Европе и на Руси не знали, и потому защита от прочтения была полной.

Пайцза могла быть золотой, серебряной, медной, кожаной. Никто из моголов не смел чинить препятствия обладателю пайцзы, наказание было скорым и жестоким – смертная казнь.

Кожаную пайцзу могли иметь торговые люди, а золотую – послы и гонцы. Обладателя золотой пайцзы обязаны были кормить и защищать по его просьбе.

Выгадывая время, Алексей вскинул руку:

– Пайцза! – и сделал движение рукой, как будто за пазуху полез.

Воин перед ним расслабился, Алексей выхватил саблю, прыгнул вперед и рубанул его по бедру в верхней трети. До шеи не дотянуться, а на груди под халатом кольчуга может быть.

Сделав это, он тут же крутанулся на месте и в три прыжка добрался до двух воинов – один уже успел саблю до половины из ножен вытянуть. Алексей ударил его по правой руке и отсек ее по локоть. Этот уже не боец!

И тут же нырнул под лошадь раненого могола, потому как сзади уже секунду назад вжикнула сабля, выдернутая из ножен, и должен был последовать удар по спине или плечу. И точно! Он уже был под лошадью, когда почувствовал треск распарываемой ткани своего зипуна на спине. Но боли он не почувствовал.

Могол, промахнувшись, закричал, подзывая на помощь дозорных.

Алексей вынырнул из-под лошади и резко дернул за ногу раненого могола, стаскивая его на землю. Он хоть и ранен, но опасен. Сколько бойцов уже погибло, оставляя за своей спиной раненого врага.

Доли секунды ему хватило, чтобы успеть взглянуть назад. Раненный в ногу могол был бледен и зажимал рукой рану на бедре, из которой обильно струилась кровь. Так, этого можно не бояться, сам скоро с лошади упадет.

Единственный оставшийся невредимым могол разворачивал коня, пытаясь объехать лошадь раненого и оттеснить Алексея в чистое поле. Допустить такого исхода было нельзя, в поле пеший против конного не устоит.

Алексей спрятался за круп лошади, и как только из-за него показалась морда коня могола, ударил ее сверху и сразу же отступил.

От боли раненое животное взвилось на дыбы, Алексей же снова сделал шаг вперед и ударил лошадь в брюхо. Конь рухнул, подогнув передние ноги, и могол вылетел из седла – вперед, через голову коня.

Пока он не очухался, не встал на ноги, Алексей подбежал к нему и рубанул по правому плечу, наискосок. Сабля вошла глубоко, хлынула кровь.

Краем глаза Алексей успел заметить, что дозорные, оставшиеся у колонны пленных, уже скачут во весь опор.

Алексей вскочил на лошадь, с которой сбросил раненого. От непривычного, тяжелого седока лошадь присела на задние ноги и повернула морду, пытаясь укусить Алексея. Но он от души врезал ей кулаком и дернул за удила. Лошадь урок усвоила сразу же и пустилась вскачь. Малорослая, вес Алексея был для нее избыточен, и разгонялась она тяжело. Ноги его без малого до земли не доставали, седло было неудобное, рассчитанное на всадника-маломерку. Но лошадь сейчас была для него единственным шансом спасись.

Алексей время от времени оглядывался – дистанция между ним и преследователями сокращалась. Один из моголов сдернул с плеча лук. Был бы у Алексея щит – забросил бы он его себе за спину, все защита от стрел.

Между ним и моголами было уже метров сто пятьдесят – дистанция эффективного огня из могольского лука.

И стрела не заставила себя ждать, со звоном ударила по краю шлема и ушла в сторону.

Дорога начала извиваться между невысокими холмами. Алексей воспрял духом – холмы прикрывали его от стрельбы. И, может быть, он и ушел бы, да лошадь подвела. Неподкованными копытами она ступила на край наста. Днем снег подтаивал, а ночью замерзал, образуя наледь, и лошадь, поскользнувшись на нем, грохнулась на бок.

Удар был сильный, аж дыхание перехватило.

Лошадь еще долго встать не могла, повредив ноги. Алексей же не мог выбраться из-под нее, потому что тяжестью лошади ему придавило ногу.

Когда лошадь с трудом поднялась, Алексей вскочил. Однако моголы были уже рядом, стояли, скаля зубы. Один потянул у лука тетиву и уже держал стрелу, готовый пустить ее – на таком расстоянии не промахнется.

Алексей расстегнул пояс с саблей в ножнах и бросил себе под ноги – других вариантов остаться в живых не было. Из плена бежать можно, а с того света – никак.

Один из моголов спрыгнул с лошади и связал руки Алексея, пока второй держал его под прицелом. Потом могол опоясался поясом Алексея с саблей. Второй уложил лук в саадак, спрыгнул с лошади, и оба принялись бить пленника. Дубасили, пока не устали, вымещая злость за убитых соплеменников.

Алексей терпел как мог, уворачивал лицо, но не за косметические дефекты в виде синяков он боялся, опасался, что зубы выбьют или глаз повредят. Зипун смягчал удары, но Алексей вскрикивал – пусть моголы самолюбие потешат.

Устав от работы кулаками, они привязали Алексея веревкой к дереву, взгромоздились в седла и стали грызть вяленую конину, поджидая конвой с пленными.

Колонна полоняников подошла не скоро. Попавшие в рабство были людьми молодыми – от подростков и лет до сорока. В выигрышном положении оказались те, кто имел обувь, но у большинства босые ноги были красными от холода и сбитыми в кровь. У пленных были связаны руки, и все они были связаны одной веревкой. За пленниками шел обоз с трофеями.

Алексея привязали к общей веревке в конце колонны.

После полудня колонну остановили – лошадям требовался отдых. Люди попадали на обочину дороги, в снег, грязь. Кормить их никто не думал.

Сами моголы достали из одной телеги обоза сухари, сушеную рыбу и уселись есть.

Моголов было с десяток, и если бы все пленники набросились разом, их можно было бы убить и разбежаться. Но руки были связаны, и при попытке растянуть кожаный ремешок он лишь туже затягивался. А кроме того, мужчины смирились со своей участью.

Алексей на привале рассмотрел пленников – уставшие лица, потухшие глаза. Никто не помышляет о сопротивлении, о бегстве, не убили – и ладно. Алексей понял, что единомышленников он не найдет. А одному одолеть десяток вооруженных моголов нереально, так только в голливудских фильмах бывает.

Дальше они шли до вечера. Алексей заметил, что моголы ведут их в стороне от пути, по которому Орда шла на север, в набег. А колонна пленных постепенно уходила на юго-восток.

К ночи остановились на ночевку. Пленникам дали по сухарю и кувшин воды на всех. Сами моголы развели костер и стали варить похлебку. Коней отпустили пастись.

Солнце село, стало холодать. Пленники прижались друг к другу – так было теплее.

По прикидкам Алексея колонна вместе с ним прошла километров двадцать. Он был здоров и силен, и то к ночевке устал. А что же тогда говорить об остальных пленниках, которые шли не один день и ели скудно? Из тихих разговоров Алексей понял, что пленники из Коломны и путь проделали большой.

Утром моголы пинками и ударами плеток подняли пленных. Ни еды, ни воды им не дали, хотя сами поели.

Полоняников погнали дальше. Судя по положению солнца и направлению движения, их гнали к Булгару. Опять Булгар, куда Алексей уже шел однажды с войсками боярина Федора Пестрого, правда – это случится только через двести лет. Странно жизнь устроена, Алексей шел туда, где был два века назад, в будущем.

Он еще не знал, что после разгрома булгарских войск Субэдеем в город вошли воины тумена Шейбани, брата Батыя. Они истребили и угнали в плен большую часть населения Булгара. В этом городе сходились торговые пути из Руси, Средней Азии, Кавказа, Северных земель и Византии. В Булгаре выделывали лучшие кожи, трудились кузнецы, ювелиры, косторезы, каменщики, стеклодувы. После покорения Булгара многие ремесла были утрачены на многие десятилетия.

Шли до Булгара долго, месяц. С каждым днем становилось теплее – шли на юг, да и конец февраля в этих широтах, как апрель в Подмосковье.

Пленников завели на обширный двор, огороженный глиняным забором, сняли путы с рук и общую веревку. Полоняники попадали с ног: длительный переход и скудная пища отобрали у них все силы, старики и дети такой переход не выдержали бы.

Пленников во дворе было много, не одна сотня. Некоторые находились тут давно, месяц, а то и два. Как узнал от них Алексей, здесь пленные размещались временно, отсюда их выводили на невольничий рынок. А дальше – кому как повезет.

Воды в лагере невольников было вдосталь, рядом протекал небольшой ручей. Кормили их лепешками и сушеными фруктами, скорее всего – отобранными у местных жителей.

В загоне или лагере – Алексей не мог подобрать правильного слова – не было даже легкого навеса для укрытия от солнца или дождя, условия были просто скотские. Впрочем, моголы не считали пленников людьми, равными себе, живой товар, не более.

Пленники были из многих земель – славяне, половцы, венгры, армяне. Держаться они старались кучно, землячествами. И не потому, что враждовали друг с другом – все были в равном положении, а из-за языка, соплеменники могли хотя бы поговорить друг с другом. Достоверных сведений о местоположении никто не имел, все пользовались слухами.

Утром заявились несколько моголов, ткнули пальцами – ты, ты и ты. Отобрали десятка три молодых мужчин и десяток женщин. Женщины стоили дешевле, поскольку тяжелые работы выполнять не могли, а среди мужчин ценились знавшие ремесла.

Алексей в число выбранных в первый день не попал. Он прохаживался неподалеку от ворот и, когда они отворялись, старался разглядеть: что снаружи? Но понял только, что лагерь пленных был не в городе, а рядом с ним, поскольку удалось разглядеть крепостные стены, разрушенные в одном месте при штурме Булгара. Стало быть, Волга, или Итиль, как ее называли моголы, была недалеко. Мысль мелькнула – сбежать ночью, добраться до реки и переправиться вплавь на другой берег. Моголы – дети степей, плавать не умеют, флота своего не имеют, и есть шанс уйти.

Однако на ночь моголы выставляли усиленную охрану, а после разговоров со «старожилами» Алексей от задумки и вовсе отказался. Без продуктов, без знания местности, без пайцзы – не уйти. Степь постоянно контролировалась конными разъездами, путник был виден издалека. Догонят и зарубят, внешность и одежда сразу выдадут пленного.

Кроме того, по всей степи были разбросаны юрты скотоводов. Как только отара овец или табун лошадей объедали участок степи, их перегоняли на другое место. Скотоводы тоже перемещались, этакие мигрирующие дозоры. И беглых пленных они тоже ловили, сами с ними расправлялись или сдавали конным воинским разъездам. Если пленный имел в ухе кольцо с именем хозяина, его возвращали, но чаще убивали на месте. В общем, надежды на побег быстро улетучились.

Однако надежду на возвращение Алексей не терял. Дважды ночью, когда никто не видел, он тер амулет, доставая его из мешочка. Но толку не было, и почему, он понять не мог.

У многих пленных висели на шее различные предметы. У православных – крестики, у язычников – амулеты, обереги. Татары их не трогали, верили: возьмешь чужой оберег – накличешь беду. Да и что в обереге ценного? Его ведь даже не продашь.

И единственное объяснение, которое пришло Алексею в голову, – он не исполнил предназначенного ему судьбой. Камень или связанные с ним высшие силы оберегали его от гибели – в том же бою с Евпатием Коловратом при Коломне, при пленении моголами на дороге. Стало быть, надо пройти испытания до конца.

На третий день могол, маленький, кривоногий, почти как все степняки, с вислыми усами, ткнул пальцем в Алексея:

– Ты.

И Алексей отошел к воротам, к группе других несчастных. За время пути он похудел, лицо и руки загорели, обветрились, но все равно он выделялся среди других ростом и статью.

Невольничий рынок был рядом с городскими стенами. Пленников выстроили на помосте. Толмач обошел ряд невольников, расспрашивая, кто какими ремеслами владеет. Посмотрел на Алексея.

– Воин?

Алексей кивнул.

– Плохо. Если купят, то для тяжелых работ. Воинов у нас своих хватает. Цены хорошей за тебя не дадут, – и прошел мимо.

Первым купили кузнеца из Торжка, потом молодую девушку. Купцы, из богатых моголов, сначала расспрашивали толмача – что может пленник? Потом осматривали будущую покупку, как лошадь, заглядывали в рот, заставляли раздеться – нет ли дефектов? Потом торговались яростно, а договорившись, уводили с собой на веревке.

Третьим, к удивлению толмача, купили Алексея. Подошел толстый могол в шелковом халате, мягких ичигах, с кривым кинжалом на поясе, прошелся вдоль ряда невольников, остановился напротив Алексея и сказал что-то.

– Раздевайся! – перевел толмач.

Алексей снял одежды. Стоять голым было неудобно, но толстяк уже кивнул:

– Якши!

Он не торговался, заплатил сразу, и могол-продавец согнулся в поклоне.

Пока Алексей одевался, стоявший в ряду невольников славянин сказал:

– К Неврюю ты попал, брат, это его тиун.

Кто такой Неврюй, Алексей не знал. Он помнил из истории имена ханов, да и то не всех.

Неврюй же оказался нойоном, начальником тумена. Он был из старых воинов, начинавших при Чингисхане, не из знатного рода, пробившийся наверх благодаря своей смелости и умению на поле боя. Замечен был, поднимался постепенно – сначала десятником, потом сотником. Мурзой жалован был, что соответствовало русскому боярину.

Жил Неврюй, как и многие военачальники, не в городе, а по старой привычке – в степи, в юрте. Вокруг нее вырос город из юрт, где жили жены, дети, знатные воины. Рабы выращивали вокруг огороды, пасли скот. Неврюю все напоминало родину, и менять привычки он не собирался.

К стану Неврюя толстяк ехал на арбе. Алексей шел следом, привязанный веревкой. Толстяк не торопился – зачем? Жизнь и так удалась. При Неврюе он поднялся из простых пастухов. В боях не участвовал, но был рачителен, хозяйское добро берег, умел считать, что было редкостью, и хозяин его ценил. Тем более что был он с Неврюем из одного племени, которое бродило в степи на границе Монголии и Китая.

К стану Неврюя подъехали далеко за полдень. Толстяк остановил арбу недалеко от юрты, крытой белым войлоком. Отвязав веревку от арбы, толстяк подвел Алексея ко входу, у которого стояли два телохранителя – оба в серых шароварах, на голый торс надеты жилетки, на головах – тюбетейки. Но что Алексея удивило – совсем не восточной внешности, скорее – европейской. Глаза не раскосые, лица не скуластые, волосы светлые – неужели наемники? Ведь у моголов хватало своих воинов – свирепых и кровожадных, зачем им наемники?

Толстяк зашел в юрту и вскоре вышел из нее, пятясь. Следом за ним вышел воин в богатых одеждах. Был он без оружия, но по левой щеке тянулся старый шрам от сабельного удара.

Толстяк дернул Алексея за веревку:

– Поклонись, урус, нойону, если не хочешь голову потерять! – прошипел он.

Алексей поклонился – голова дороже. Так вот он какой, нойон Неврюй!

Мурза милостиво кивнул и удалился.

Толстяк рукавом отер вспотевшее лицо, улыбнулся:

– Мурза – да пусть продлятся его годы – одобрил покупку. Служи мурзе честно, и он не забудет оделить тебя милостью.

Ха, не забудет! Да у мурзы таких рабов не одна тысяча, небось. Для славянина почти все моголы на одно лицо – так же и мы для них.

Толстяк развязал веревку.

– Можешь называть меня Кутлуг. Я заведую всем хозяйством досточтимого Неврюя, рабами распоряжаюсь тоже я. Идем к кузнецу.

Алексей еще удивился про себя: ему подковы не нужны, что у кузнеца делать?

Кузнец был тоже раб.

– Давай левое ухо. – Кузнец взял клещи.

Острая боль – и Алексей ощутил в ухе непривычное инородное тело. Пощупал пальцами – медное кольцо. Черт! Как лошадь заклеймили, или барана. Но выхода уже не было.

Кутлуг тем временем поторопил его:

– Идем, покажу тебе твое место и объясню обязанности.

По-русски Кутлуг говорил плохо, но понять его можно было. Как в дальнейшем узнал Алексей, Кутлуг мог изъясняться на многих языках – русском, татарском, армянском и даже греческом, что совсем уж было удивительным. Оказалось, он ездил иногда в Крым, к генуэзским купцам, продавал и покупал рабов.

– Спать будешь здесь! – привел его Кутлуг в сарай с глиняными стенами и крышей из тростника. – Кормить будут утром и вечером. Работать будешь водоносом. Эй, Арам! – это Кутлуг бросил седовласому армянину. – Покажи новому водоносу, где брать воду и куда носить. Да пошевеливайся, старая развалина!

Развернувшись, Кутлуг ушел.

– Как звать тебя, новичок?

– Алексей.

– Из русских, – утвердительно сказал Арам.

– Угадал.

– Дело нехитрое, ты светловолос и сероглаз. И Кутлуг с тобой по-русски говорил. Бери кувшин, он в углу стоит.

Кувшин оказался глиняным, с двумя ручками и довольно большим. Алексей прикинул – литров на двадцать пять – тридцать. Он поднял его и поставил на плечо. И тяжел! Даже пустой килограммов семь-восемь весит.

– Идем, только не торопись.

Причину этой просьбы Алексей понял сразу – Арам заметно прихрамывал.

Так они дошли до ручья, который был метрах в трехстах.

– Воду будешь брать здесь и носить ее к юртам для приготовления пищи. Скот на водопой гоняют ниже по течению. И не вздумай прохлаждаться! Жены воинов нажалуются, что ты плохо работаешь, что воды не хватает, и ты отведаешь кнута. Поверь, это очень больно.

– Искупаться-то можно?

– Окунись, а то смердит от тебя, как от старого козла.

Алексей быстро разделся донага и вошел в ручей.

Дно ручья было плотное, глинистое, вода уже прогрелась солнцем, но бодрила. Ручей мелкий, максимум по пояс, вода чистая: видно было, как шарахнулась в сторону стайка мелких рыбешек.

Алексей окунулся с головой, и от волос его расплылось облачко грязи. Зачерпнув прибрежного песка, он потерся им и смыл его с себя.

– Ух, хорошо!

Выбравшись на берег, оделся. Еще бы одежду постирать надо, но это уже чуть попозже.

– Идем. – Арам припадал на левую ногу и шел медленно.

Они добрались до становища.

– С центра начинай. Там юрта тысячника, у него жена вредная, все время ругается.

Подошли к юрте, и Арам крикнул:

– А вот вода! Свежая вода!

Из-за юрты вышла служанка, кивнула:

– Иди за мной.

За юртой было нечто вроде хозяйственного двора. Висел на треноге большой котел, горкой лежал кизяк, несколько поленьев. Немного дальше – деревянное корыто.

– Лей в котел и неси еще!

Алексей вылил воду в котел, наполнив его лишь наполовину, и снова отправился в поход к ручью.

– Сколько раз за день я должен сходить к ручью? И покажи мне юрты, куда я должен принести воду, – обратился он к Араму.

– Все юрты, которые ты видишь. Иногда требуют два-три кувшина, иногда обходятся одним. С утра до вечера прежний водонос делал четыре десятка ходок.

– А куда он делся?

Арам покачал головой:

– Кнутом забили. Не выдержал двадцати ударов. Потом выволокли в степь и бросили на съедение шакалам.

В становище Неврюя проживали его жены и дети, обслуга из моголов и рабов, а также сотники его тумена с домочадцами. Военачальники жили вместе, так проще было исполнить любой внезапно поступивший приказ. И в бой вместе с нукерами они не ходили, руководили со стороны, отдавая приказы черными и белыми флагами, а сигнал к атаке – барабанной дробью.

На Руси степняков принято было называть монголами, сами же они величали свою империю Великой Моголией. В армии служили воины из разных племен, в каждом десятке – воины только одного племени или рода. А сотни и тысячи обязательно формировались разноплеменные, для преодоления разобщенности и воспитания боевого братства. Служили и другие народы – корейцы, кидани, чжурчжэни, тибетцы. Привлекались и покоренные народы. Так, стенобитные, камнеметные орудия обслуживали пленные под руководством китайцев.

И только значительно позже, когда империя разделилась на улусы и Орды – Золотую, Белую, Синюю, моголы стали привлекать наемников и союзников – ногайцев, татар.

Строилась армия по десятичной системе – десяток, сотня, тысяча, десять тысяч, или тумен. Все это Алексей частично знал из истории, а теперь воочию увидел сам.