Россия и мусульманский мир № 12 / 2012 Сченснович Валентина

ПРОДРОМЫ1 ПОЛЯ

СОВРЕМЕННОЙ ГЕОПОЛИТИКИ

Л.В. Скворцов, доктор философских наук, профессор, заместитель директора ИНИОН РАН

(Р. Киплинг. Баллада о Востоке и Западе. Пер. Е. Полонской)

В ходе президентской предвыборной кампании 2012 г. Митт Ромни, критикуя Барака Обаму за его внешнюю политику, назвал Россию геополитическим противником Америки номер один. Это заявление не могло не вызвать широкого общественного резонанса.

Возникает вопрос, что стоит за этим заявлением: личная точка зрения Ромни или же константный взгляд американской политической элиты на Россию?

Очевидна важность правильного ответа на этот вопрос. Если мы имеем дело с константным политическим курсом Америки, то мир снова оказывается, как поэтически выразился Р. Киплинг, «у края Земли».

Конечно, можно игнорировать заявление Митта Ромни, считать его словесным упражнением предвыборной программы, не имеющим реального политического смысла. Но это было бы проявлением, свойственным нашей ментальности, легкомыслия. Легкомыслие приятно, поскольку оно снимает озабоченность. Снятию озабоченности активно способствуют миражи, которые формируются информационными центрами и спецслужбами Запада.

А как в этой ситуации ведет себя наша отечественная интеллектуальная «тусовка»? Для нее характерны противоположные эмоциональные реакции.

Фундаментальная наука призвана прояснить действительную ситуацию. Поскольку действительность ситуации относится к виртуальной реальности, то здесь оказывается необходимой методология гуманитарного знания.

Необходимо воспроизвести ту геополитическую реальность, которая стоит за заявлением Митта Ромни. Без этого невозможна современная глобальная политическая ориентация.

Итак, существует ли реальная угроза того, что сверхдержава возьмет на вооружение ориентиры геополитики?

Сегодня мы можем с определенной осторожностью утверждать, что ответ на этот вопрос носит двойственный характер: и «да» и «нет».

Заявление Митта Ромни свидетельствует о том, что в США существуют влиятельные политические силы, выступающие за реанимацию геополитики в отношении России, а вместе с тем и политики «холодной войны». Но нельзя сбрасывать со счетов и влияние здравомыслящих политиков, стремящихся увести современный мир от повторения апокалипсиса XX в.

Кто победит в этом принципиальном противостоянии?

Все зависит от результата практической апробации построения поля современной геополитики. Что будет означать «край Земли» – общечеловеческую катастрофу или триумф «самого сильного» и «самого достойного»?

Но что такое «край Земли» в исторической ретроспективе?

Мир встал «у края Земли» во время Второй мировой войны. После нее представлялась невозможной реанимация геополитической цели.

Человечество обрело общую мудрость.

Ее образно выразил Р. Киплинг. Камал, следуя духу мятежных племен, крадет гордость английского полковника, принадлежащую ему чистокровную кобылу. Сын полковника, следуя сохранению чести рода, преследует конокрада, настигает его, угрожая позвать солдат, сжечь его селение и перебить сородичей.

Можно ли предотвратить конфликт? Следуя приоритету сохранения жизни, сын полковника отказывается от мести и дарит Камалу кобылу отца. Вступает в силу чувство справедливости.

Камал в ответ на дар сына полковника посылает своего сына на подаренной кобыле на службу к полковнику. Восток и Запад «сходят со своих мест».

Высшее чувство справедливости стоит как над корыстной выгодой, так и честью рода и племени.

Реальность человечества как целого, признание приоритетного смысла его сохранения коренным образом меняют традиционные тренды международной политики.

Но меняют виртуально. В реальности продолжает действовать конкретность частных интересов. Эта конкретность и была поколеблена катастрофическими жертвами Второй мировой войны.

В итоге возникла ситуация неопределенности. Неопределенность характеризовала массовое самосознание России. Эта неопределенность особенно отчетливо проявилась в новую эру, которую можно охарактеризовать как эру после «холодной войны».

Но неопределенность существовала и до этой эры. Она была обусловлена инерцией союзнических отношений в войне с фашизмом, которая сохранялась вплоть до известной речи Уинстона Черчилля в Фултоне, обозначавшей начало «холодной войны».

Черчилль четко поставил вопрос: на чем может основываться послевоенная глобальная политика Запада? И дал на этот вопрос недвусмысленный ответ – на глобальном противостоянии Советскому Союзу и принципам его образа жизни. Иными словами, политика Запада вводилась в геополитическое социально ориентированное русло. Соответственно до распада Советского Союза и системы социалистических стран глобальная ситуация воспринималась как дихотомия противостояния и соревнования двух систем. Отечественная оценка ситуации исходила из теории формационного перехода мира от капитализма к коммунизму, перехода, который должен составлять целую историческую эпоху. В свою очередь западные политологи представили в качестве идеологического основания противостояния коммунизму идею «свободы».

Борьба двух систем – это исходный пункт политического мышления государственных деятелей. Под этим углом зрения стали рассматриваться как итоги Второй мировой войны, так и открывающиеся перспективы нового глобального противостояния.

Вопрос теперь был не в том, как избежать платы за «шакалий обед» возникшей угрозы Третьей мировой войны, а в том, кому следует за него платить.

В этой связи А.Н. Яковлев писал: «Известно, чем закончилась правовая авантюра для главарей фашизма, Гитлера сожгли, облив бензином, словно тифозную вошь. Остальных повесили. Урок, что называется, нагляден до предела.

Казалось, он мог послужить вполне убедительным предостережением тем, кого бы вновь посетила идея мирового господства. Но в том, однако, и заключается главная особенность класса капиталистов, что он ненасытен в своем стремлении к наживе, деньгам, богатству»2.

Были ли такие суждения пророческими? Не стремлением ли реанимировать саму идею мирового господства объясняются изыскания, «доказывающие», что Гитлер не был облит бензином и сожжен словно «тифозная вошь», а благополучно перебрался на латиноамериканский континент и прожил там с Евой Браун 17 лет?

Время идет, и оценки меняются, подчас кардинально. Как сказал великий Платон, «время всесильно: порой изменяют немногие годы имя и облик вещей, их естество и судьбу»3.

Как бы в этой связи оценил А.Н. Яковлев метаморфозу своих воззрений на класс капиталистов и их роль в международной жизни? Это – особая проблема, требующая специального исследования.

Очевидно, что в основании противостояния двух систем лежали определенные идеологические построения, которые не столько обнажали, сколько маскировали реальность политических отношений. Как понимали эту реальность политики Запада и Советского Союза? Было ли идентичным это понимание?

Можно определенно утверждать, что если идентичность и существовала, то далеко не во всем. Дело в том, что традиционно исходными пунктами поведения политиков Запада были геополитические идеи, которые не разделялись советскими лидерами.

Нежелание видеть западные ориентиры политики сыграло роковую роль в определении стратегических целей и конечных результатов перестройки, предложенных М.С. Горбачёвым всему миру.

Советские лидеры отказались от коммунистической перспективы и перевели страну на капиталистические рельсы. Началась грандиозная перестройка системы внешней политики. Россия впала в эйфорию ожидания глобального братания с западноевропейскими странами и Соединенными Штатами Америки. Дорогостоящий оборонительный щит страны стал казаться обременительным; коренным образом изменились отношения с союзниками, входившими в состав социалистического содружества.

Россия, разоружающая сама себя и открывающая свои границы, с улыбкой на устах двинулась в сторону своих бывших идеологических противников. Хотя на Западе мало кто ожидал таких фантастических и удивительных даров, но их встречали с энтузиазмом, под аплодисменты. Произносились красивые речи, устраивались шумные приемы. Реальных шагов по установлению братских отношений нового типа, как ожидали отечественные отцы перестройки и реформ, однако, так и не последовало.

Рассуждения об одновременном роспуске военно-политиче-ских союзов НАТО и Варшавского договора «испарились» сразу же, как только исчез Варшавский договор.

Обещания не распространять действие сил НАТО на бывшие сферы влияния Советского Союза также оказались забытыми. В итоге возникающая глобальная ситуация стала оцениваться как победа Запада в «холодной войне» против Советского Союза и его союзников.

Вместо трезвого анализа складывающейся ситуации и теоретического прояснения глубинных мотивов политики Запада главные теоретики перестройки предприняли смехотворные попытки представить этот внешнеполитический процесс как некую «общую победу» Востока и Запада. Это выглядело весьма неубедительно и было похоже на неуклюжую маскировку их профессиональной и политической некомпетентности. Нежелание посмотреть правде в глаза создавало обстановку концептуального тумана, в котором нельзя было ясно видеть ни реалий прошлого, ни прояснившихся тенденций внешнеполитического будущего. Закономерно возникает вопрос: возможна ли эффективная политика без ясных теоретических оснований? Конечно, можно и, видимо, нужно произносить взаимно успокаивающие речи, делать эффектные жесты взаимного доверия. Но ради чего все это? Ради каких целей? Что реально стоит за всем этим?

Очевидно, что без теоретических оснований политики, без объективных критериев определения ее стратегии легко стать жертвой «приглашения на казнь», впасть в иллюзию «совместности» принятия политических решений, тогда как в действительности их принимают за тебя. Это и происходило с внешней политикой России в 90-е годы.

Утрата теоретической и политической самостоятельности влечет за собой утрату влияния и в собственной стране. В идеологическом тумане оживает племя хитроумных политиканов, думающих о том, как извлечь для себя наибольшую выгоду из распродажи интересов страны.

Эта распродажа, как правило, осуществляется за занавесом общегуманистических разглагольствований.

В зарубежном лагере возникает стремление использовать редкий случай. История России показывает, что в ней периодически возникало «смутное время», создающее условия для «элиминации» России как самостоятельного государства и превращения ее в источник обогащения и эксплуатации. Сотворить такое со сверхдержавой казалось возможным, если резко сократить ее население и разделить ее территорию.

В этой связи начинают формироваться «моральные основания» для резкого сокращения российского населения и позиционирования России как «дистопии», т.е. «гнилого места», утрата которого не должна вызывать какого-либо сожаления. Так возникает «гениальная» по своей простоте геополитическая идея, которую должны реализовать сами россияне: чем меньше по размерам и чем слабее в государственном отношении будет Россия, тем ее граждане будут жить «лучше» и «богаче».

Таким образом, западным политикам стало казаться, что за «шакалий обед» не придется платить ни цента.

Что, например, в этой связи пишет Елена Колядина, «журналист» и «писатель»? Она пишет буквально следующее: «Власти любят возмущенно цитировать слова Маргарет Тэтчер, заявившей однажды, что экономически активного населения в СССР достаточно и 15 миллионов. Эта фраза в свое время вызывала возмущение патриотов. Но суровая правда состоит в том, что для работы в нефтегазовой, горнодобывающей и лесной сферах России именно столько народу и хватит. Ну, плюс обслуживающий их персонал и семьи. А остальные для страны – короеды, не приносящие прибыли»4.

«Доброжелательные» советы Маргарет Тэтчер встречаются отечественными «писателями» с доверием, поскольку они знают, что большим другом Тэтчер стал лидер перестройки Михаил Сергеевич Горбачёв. Значит ли это, что М.С. Горбачёв мучился, как и Елена Колядина, тем же вопросом: что делать с многомиллионными русскими «короедами», не приносящими прибыль?

Елена Колядина даже не заметила, что это проблема и ее собственной судьбы. Это – свойство некоторых отечественных «интеллектуалов», которые считают, что они всегда находятся вне действия общих правил жизни. Быть может, следует всех «короедов» утопить в бочке с водой?..

Идея Маргарет Тэтчер, так активно поддержанная Еленой Колядиной, стала отправным механизмом направленных информационных воздействий. Это – не только концептуальные воздействия, но и воздействия путем создания событий, формирующих общественное мнение.

В силу этого может происходить то, что кажется просто невероятным с точки зрения здравого смысла.

Глобальные противники России воспринимаются как «други», а история собственной страны как история цивилизационного «врага».

Это новое «видение» глобальной реальности оказывается перед фундаментальным вопросом: почему в результате отречения от конечных целей коммунистического строительства и возврата на рельсы капиталистической эволюции Россия не была принята в «братскую семью» западноевропейских стран и не стала дружеским партнером дяди Сэма в глобальной политике? Распростертые в сторону Запада объятия М.С. Горбачёва и Б.Н. Ельцина на словах горячо приветствовались, но на деле «повисли» в воздухе.

Ответ на этот вопрос был дан политологами, игравшими ключевую роль в формировании внешней политики Запада в отношении России.

К их числу относится и Збигнев Бжезинский, бывший помощник президента США по национальной безопасности. Бжезинский откровенно говорил о том, что основная драма современной борьбы за мировой порядок определялась борьбой за Евразию, т.е. за территорию, где расположена Россия5. При этом он исходит из классического постулата, сформулированного еще в начале XX в. британским политологом МакКиндером: тот, кто правит Восточной Европой, владеет сердцем земли; тот, кто правит сердцем земли, владеет мировым островом (Евразией); тот, кто правит мировым островом, владеет миром. Эта позиция объясняет многое. Лидеры перестройки просто не понимали логики глобальной политики, которую осуществлял Запад. В мировой политике во взаимодействии сторон приоритетом является достижение наибольшей выгоды. Если это позволяет равновесие сил, то выгода в этом взаимодействии может быть взаимной, и она закрепляется соответствующими юридическими документами. Если равновесие сил нарушается, то создаются условия для получения односторонней выгоды. Конечно, это может маскироваться хитроумными словесными упражнениями, но от этого суть дела не меняется.

Когда Россия встала на путь собственного военно-политического, экономического и культурного разоружения и самобичевания, то это, естественно, на Западе было воспринято как приглашение на общую бесплатную «пирушку» за счет российских национальных богатств. Из России за рубеж «потекли» миллиарды.

Аппетит приходит во время еды: как превратить Россию в постоянную «дойную корову» – еще одна гениальная по своей простоте мысль. Она в своей сущности совпадает с концепцией «распила» России, которая возникла в геополитических доктринах Запада начала XX в.

Таким образом, сами лидеры перестройки создали условия для реанимации геополитических концепций, которые по отношению к России, казалось, навсегда ушли в историческое прошлое. И когда в России у кормила власти встали политики, которые расшифровали нехитрую западную шараду и не стали изображать из себя «умников», принимающих на веру словесную дипломатическую эквилибристику, против них началась настоящая информационная война.

Правильное понимание ее смысла и ее целей требует возвращения к ее историческим истокам.

Коренное заблуждение лидеров перестройки заключалось в представлении, будто угрозы новой мировой войны ограничиваются внешнеполитической логикой дихотомии: «капитализм versus социализм». Стремление к войне должно исчезнуть из арсенала Запада, если из дихотомии исчезнет социализм.

Казалось бы, за этим представлением стояла вся история глобального противоборства XX в. И между тем оно содержало в себе заблуждение. Перестройщики смело вступили на внешнеполитическое поле, которое было усеяно скрытыми под дипломатической поверхностью геополитическими минами. Конкретная разработка политических, экономических, информационных и военных шагов в контексте геополитики не может не находиться «за семью печатями». Это – секретная сфера, где формулируются политические цели и стадии их реализации. Скрытность и неожиданность – непременные условия успеха в этой области международной жизни.

Вместе с тем информационные механизмы, подготавливающие достижение поставленных целей, и идейное их оформление лежат на поверхности. Эта сфера рассчитана на публичность, на открытое воздействие на мировое общественное мнение. Важно правильно интерпретировать смысл этого воздействия. И здесь во взаимодействие вступают искусство информационного влияния, с одной стороны, и способность информационной контригры – с другой.

Ключевую роль в информационном воздействии современной геополитики играют академические исследования, придающие целям геополитики общечеловеческую видимость, форму объективного «научного» заключения. И поскольку они «обосновывают» и «сопровождают» реализацию геополитических целей, то, естественно, встраиваются в механику геополитики.

В этой связи встает вопрос: как академическая мысль Запада анализирует и оценивает смысл глобальной дихотомии «социализм – капитализм» и как она определяет отношение феномена социализма к геополитике? Интеллектуальные «танки» Запада прекрасно понимали, что феномен социализма затрагивает смысловые основания геополитики. Субъект геополитики должен получить ключевое преимущество – политическое, экономическое, культурное, идеологическое, – обеспечивающее его господство над народами мира, в том числе демографическое и физиологическое. Как показал опыт Второй мировой войны, субъект геополитики создает средства и механизмы «регулирования» населения Земли. Эти механизмы предполагают формирование технологии, включающей превращение человеческого тела в «материал» для экспериментирования. При этом имеется в виду использование полученных результатов во «благо» субъекта геополитики. Осмысленная реализация такой геополитики осуществлялась в практике нацизма и японского милитаризма.

Идейные основания социализма элиминируют смысловые основания такой геополитики. Их существование действует подобно бактерициду на мир вредных микроорганизмов: основанием социализма является не доминирование одного геополитического субъекта над другим, а международное сотрудничество людей труда, создающих материальные и духовные блага и выигрывающих именно от сотрудничества, а не от господства над другим. Этот смысл и предопределял формирование глобальной волны будущего, которая воспринималась как неизбежность и условие исчезновения мировых войн. Решающая роль Советского Союза в разгроме нацизма и катастрофические последствия двух мировых войн XX столетия создавали особую атмосферу позитивного восприятия интернационалистской социалистической перспективы.

Нарастающая волна социализма вела к сужению сфер влияния мирового капитализма. В периодически публикуемых обзорах общества Джона Бёрча они стали сокращаться как «шагреневая кожа».

В конце XX в. социалистическая система рухнула, а вместе с тем в обратном направлении покатилась и глобальная волна. Это движение служило живительной влагой для казалось бы засыхающих и гибнущих корней геополитики.

Феномен обратного движения цивилизационной волны позволяет дать комментарий, благоприятный для капитализма как «конечной цели» истории, глобального явления и, естественно, неблагоприятный для социализма. Такой концептуальный комментарий и дал Френсис Фукуяма6. Он обращает внимание на, казалось бы, странный феномен: глобальный финансовый кризис, начавшийся в 2008 г., не породил подъема американского левого популизма. Наиболее динамичные популистские движения относились к правому крылу, цель которого – регулирующие функции государства, способного защитить простых людей от финансовых спекулянтов. Аналогичные тенденции наблюдаются и в Европе, где левые анемичны, а популистские правые партии оказались на подъеме. Опыт выборов президента Франции в 2012 г. несколько корректирует эту европейскую картину. Однако нельзя отрицать реальность глобального кризиса социализма.

Подход Фукуямы интересен тем, что он пытается определить глубинные исторические истоки этого кризиса и находит их в росте численности и влияния среднего класса. Фукуяма утверждает, что те властные идеи, которые формировали человеческое общество за последние 300 лет, носили религиозный характер. Исключение составляет лишь конфуцианство.

Первой секулярной идеологией, имеющей мировой эффект, явился либерализм, возникающий с подъемом торгового, а затем и промышленного среднего класса. К среднему классу Фукуяма относит людей, находящихся между социальной вершиной и дном, имеющих либо реальную собственность, либо бизнес и, по крайней мере, среднее образование.

Политическое влияние среднего класса Фукуяма связывает со славной английской революцией 1688–1689 гг., реализацией фундаментального права защиты частной собственности и деятельностью английского парламента. Нельзя не обратить внимания на тот факт, что в своей начальной стадии английский парламент представлял меньше 10 % населения страны. Классические либералы, такие как Милль, отмечает Фукуяма, скептически относились к достоинствам демократии. Вплоть до конца XIX в. гарантированное правительством право голоса было ограничено размером собственности и уровнем образования. И это требование, подчеркивает Фукуяма, касалось всех частей Европы.

В этой изначальной сущности либерального отношения к демократии, как оказалось, заключалась историческая судьба среднего класса и европейской демократии.

Индустриальный прогресс предопределил рост численности и социального влияния пролетариата, тех трудящихся, на плечах которых держалась промышленность, но которые не имели гарантированного правительством права голоса.

Борьба за всеобщее избирательное право, т.е. за последовательную демократию, обрела ключевое значение в утверждении легитимности социалистического рабочего движения. Ранние марксисты, считает Фукуяма, верили в то, что они могут одержать победу простой численностью.

Но при этом они стали представлять угрозу для гегемонии как консерваторов, так и традиционных либералов. Господствующие экономически и политически классы не могли допустить прихода к государственному управлению лидеров организованного рабочего движения, ибо это грозило коренным изменением экономического и политического порядка. Всеобщее избирательное право вело к возникновению политического тупика. В этом Фукуяма видит причину отступления от демократии в пользу диктатуры и принятия ориентации на прямой захват власти. Возникновение диктатуры пролетариата как орудия политической победы и строительства нового общества и рождение фашистских диктатур в странах Западной Европы как орудия утверждения гегемонии среднего класса можно считать результатом кризиса всеобщего избирательного права, не давшего реализоваться цивилизационному компромиссу.

Поворот среднего класса от либерализма к тоталитарной воле, мысли и чувствам нации получил обоснование в концептуальных конструкциях фашизма. В этом контексте можно особо выделить работу Джованни Джентиле «Философская основа фашизма» (1928).

Джованни Джентиле исходил из того, что нужное направление политической практике, а значит, и историческому движению можно придать не на путях либеральной демократии, а лишь в том случае, если хаос массового движения будет консолидирован в воле вождя: нация и вождь должны составлять единое целое. Соответственно, Джентиле соединял воедино задачу партии и всех инструментов пропаганды и образования для того, чтобы сделать мысль и волю вождя мыслями и волей масс. Сакрализация личной воли вождя – это грандиозная задача, решение которой должно начинаться с малых детей и охватывать все массы народа. В результате духовной реконструкции всеобщее избирательное право должно было давать однозначный результат.

В XX в. фашизм практически осуществил систему манипулирования массовым поведением путем создания информационных образов, как выражения истин исторической и социальной жизни нации. Истина стала совпадать с непосредственным участием в массовых мероприятиях, символизирующих величие нации, а значит, и каждого участвующего в них.

Для потерпевших поражение наций, «униженных и оскорбленных» и вместе с тем имевших великую историю, подлинной терапией духа мог быть образ собственного величия как абсолютной цели истории, а значит, и превосходства над другими народами. Такой образ и стал формироваться на «научной» основе.

Другим ключевым моментом духовной реконструкции была информационная изоляция. Информационная монополия стала эффективным механизмом массового внушения.

Таким образом, мысль и воля вождя могли превращаться в мысли и волю масс, как волю всей нации, как исходное условие достижения нацией своей абсолютной выгоды как глобального господства.

Консолидация нации на основе идеи глобального превосходства над «неполноценными» народами в сочетании с технически совершенной милитаризацией общества создает новые условия реализации геополитики. С одной стороны, целью геополитики становится расширение «жизненного пространства» нации, т.е. узконационалистическая цель. Но, с другой стороны, фашизм позиционировал себя в качестве единственно возможной панацеи спасения «культурной» Европы от «варварского» коммунизма. Он, таким образом, заключал в себе космополитическую классовую сущность.

На этом строился стратегический и идеологический расчет главарей фашизма.

Геополитика становится открытой и скрытной, грубой и гибкой, что и должно обеспечить ей конечный исторический успех.

Информационно-идеологическая монополия вождя нации позволяет создавать любой образ геополитического врага номер один в зависимости от целей внешнеполитической стратегии и складывающейся ситуации. Будущий главный враг может быть временно задвинут «в тень», если это целесообразно тактически.

Не случайно Джентиле утверждал, что фашизм – это не религия и даже не политическая теория, а принятие решений и действия в точный момент времени, когда для этого созрели благоприятные условия. В такой трактовке лидер нации обретает абсолютную свободу в определении пути достижения абсолютной цели нации при принятии общегосударственных решений. Это ключевое звено доктрины нацизма. В этой связи необходимо обратить внимание на дискуссию, которая развернулась вокруг философских позиций Мартина Хайдеггера. Его подчас представляют в качестве ключевого идеолога нацизма. Эта точка зрения нашла свое отражение в недавней публикации Эммануила Файе «Хайдеггер: Введение нацизма в философию в свете неопубликованных семинаров 1933–1935 гг.»7.

Э. Файе полагает, что содержание семинаров позволяет без колебаний утверждать, что Хайдеггер мобилизует свое философское мышление, чтобы не просто интерпретировать, но также и легитимизировать гитлеровское толкование «народной революции» и «народного государства». Получается, что философия Хайдеггера – это философия нацизма.

С этой позицией выражает свое несогласие Флориан Гроссер, сотрудник отдела философии Мюнхенского университета им. Людвига-Максимилиана. Он считает, что вопреки своим надеждам, относящимся к середине 30-х годов, к 1940 г. Хайдеггер пришел к очевидному заключению, что нацизм не способен преодолеть «метафизическую историю» Европы, что позволило ему представить расистское и тоталитарное «мировоззрение» Гитлера как последнюю версию «метафизики субъективности», которая требует глубокого вызова и отвержения8.

Отсюда можно сделать вывод, что «преодоление» метафизики Хайдеггером имело скрытый антигитлеровский прицел.

Эта точка зрения не представляется абсурдной. Можно предположить, что Хайдеггер вплотную подошел к пониманию фундаментальной ущербности метафизики абсолютной выгоды расы.

Открытость Бытия позволяет выявить совпадение абсолютного с ничто, поскольку именно ничто является абсолютным и конечным «основанием» свободы.

Это значит, что абсолютная выгода мирового господства заключает в себе ловушку фундаментальной неопределенности, что и проявляется исторически в крушении великих империй. Исходя из своего толкования корневых оснований Бытия, питающих ветви метафизики, Хайдеггер мог допускать, что и в основании истории лежит глубинная реальность, которая с неизбежностью разрушает рассудочные планы достижения расового господства. В основе исторической эволюции лежит некая бесконечность Бытия, которая может «открывать себя» в самых неожиданных формах.

Характерно, что Флориан Гроссер подмечает фундаментальное непонимание Файе позиции Хайдеггера. Хайдеггер в своей лекции о Ницше охарактеризовал моторизацию вермахта как метафизический акт. Файе интерпретировал это суждение как легитимизацию доминирования нацизма. На самом же деле, когда Хайдеггер определяет агрессивный и жестокий экспансионизм Гитлера как «метафизический», это свидетельствует о его разочаровании в реалиях нацизма. Нацизм своей субъективной метафизике пытался придать объективную форму путем использования искусства. Субъективизм в политике обретает видимость культуры: эстетика и преступная политика сливаются в единое целое.

В расистской идейной направленности фашистского искусства и заключалось его коренное отличие от искусства социалистического реализма. Красота внешних парадов, воодушевление, возникающее при видении разрушающей мощи оружия, ощущение реальности свободы при отсутствии нравственных и правовых ограничений рождают новый тип сознания среднего класса, совпадающего с массовым сознанием. Масса среднего класса может измениться духовно, стать субъективно не классовой по своему духу, и в этой сущности она превращается в основание фашистской диктатуры, государства-вождя (Fiihrerstaat), гомогенного Народного государства (Volkstaat).

Именно фашизм открывает и создает феномен народа как «плюрального субъекта», как человеческой массы, превращенный в целое стаи, где классовые, профессиональные и иные различия обретают общий вектор социальной, политической и идеологической жизни и подчиняются дирижерским движениям вождя. Означает ли это полную деструкцию свободы, как полагают некоторые критики тоталитаризма? Это – крайне упрощенный, идеологически детерминированный взгляд на реальность.

Прежде всего необходимо ответить на вопрос: как изменяется восприятие свободы, как толкуются ее атрибуты? Разве идентично толкование свободы бизнесмена и наемного работника, профессора университета и вора в законе? Свое толкование свободы давали и идеологи фашизма. Фашизм – это свобода расистски ориентированного плюрального субъекта.

Теоретический аспект концепции свободы проясняется в процессе обсуждения темы: «Свобода или Согласие?», которая была поставлена Муссолини. Он считал, что оба понятия нераздельны, одно включает другое. Авторитет государства и свобода граждан образуют непрерывный круг, в котором авторитет предполагает свободу, а свобода – авторитет9. Речь, таким образом, шла о том, как абсолютный авторитет лидера воспринимается волей массы, которая в свою очередь позиционируется как воля нации, ее свободное выражение. В этом контексте проблема свободы проявляется как проблема идеологической ориентации лидера нации.

Абсолютный авторитет лидера несет в себе амбивалентный смысл, поскольку он предполагает и легитимизацию несвободы. Лидер становится самодержцем Закона. Закон из абстракции власти превращается в объективацию воли лидера как выражения внутренней воли народа. Это значит, что политические движения, противостоящие этой единой воле, «утрачивают» национальный статус, оказываются вне свободы нации. Для них может быть приготовлен концентрационный лагерь.

Государство для фашизма всегда находится в становлении, оно в его руках. Фашистское государство, утверждал Джентиле, демократическое par excellence. Оно существует постольку, поскольку граждане позволяют ему существовать – все граждане, а не тот или иной конкретный гражданин. Что же происходит с сознанием среднего класса в этом процессе? Сохраняет ли он свои базисные ценностные установки? Оказывается, в тоталитарном процессе происходит глубинная метаморфоза сознания среднего класса. Казавшиеся незыблемыми социальные и духовные традиции рушатся. И управляет этим разрушением тот, кто овладел информационными механизмами формирования массового сознания. Возникает новый взгляд на реалии общества. Реалии общества могут формироваться информационно наряду с материальными реалиями. При этом они могут становиться доминирующими в своем воздействии на массовое поведение. Этот аспект реалий жизни и стал определяющим в признании фашизма массами как «истины» жизни. Этот аспект получил теоретическую трактовку в доктрине фашизма. Для фашизма, утверждал Джентиле, государство является целиком и полностью духовным созданием. Сама нация является творением ума – это не материальная предпосылка и не природное данное. Под влиянием доктрины фашизма средний класс со своим ограниченным горизонтом небольшого бизнеса и сохранения частной собственности как основания своей жизни «сублимировался» в ощущение своей власти как глобальной геополитической силы, способной не только к установлению нового порядка в Европе, но и обеспечению своего тысячелетнего господства. Теория и практика марксизма, а вместе с тем все социалистические движения виртуально превращались в «случайное» историческое явление, обреченное на исчезновение. Рабочий класс должен был служить целям мирового господства фашизма. «Призрак коммунизма» переставал бродить по Европе. Он сохранялся лишь на краю Европы, в Евразии. Но и против него уже была подготовлена «очищающая» операция, разработанная в плане «Барбаросса».

Таким образом, интернациональная волна, которую подняла Октябрьская революция 1917 г., должна была исчезнуть. Геополитическая обстановка в мире менялась коренным образом. Средний класс, спасая свой статус и свою собственность, осуществив духовное превращение, отрекся от принципов классического либерализма, гипертрофировав его недемократические элементы. Вместе с тем он поверил в свою миссию господина над всем миром. Он принял геополитическую доктрину расширения жизненного пространства и установления мирового господства арийской расы. Но здесь он вступил в противоречие не только с социализмом, но и реалиями политики англосаксонских стран, сохранявших приверженность философии традиционного либерализма. Фашизм сформировал идеалистическую иллюзию о маргинальном характере социализма и в конечном счете стал ее жертвой. Основные силы фашизма были разгромлены социалистической державой на Восточном фронте, так что армии союзников при форсировании Ла-Манша могли рассчитывать на успешное завершение крайне рискованной и просто невозможной в иных условиях операции с открытием в 1944 г., на завершающей стадии войны, второго фронта в Европе. Главари Рейха увидели возможность спасения в реализации игры на классовых противоречиях участников антифашистской коалиции. Были предприняты попытки уже в ходе войны найти общий язык с политиками Запада, имея в виду объединение усилий фашизма и либерализма для того, чтобы остановить победоносное движение Советской Армии. Но эта игра закончилась провалом. Расизм ударил по нацизму.

Таким образом, мы имеем дело с реальным философским опытом XX в. Может ли он быть актуальным для нашего времени?

В результате распада Советского Союза и социалистического содружества получила широкое хождение идея либеральной демократии как единственного в своей смысловой сущности глобального основания нового мирового порядка. Этот виртуальный порядок воспринимался как «вытеснение» и «замещение» концептуального образа глобального коммунизма. Исходным основанием этого представления можно считать неолиберальное истолкование человека как бихевиористически манипулируемого существа, применительно к которому можно использовать не универсальные нравственные и социальные принципы, а различные формы имитации свободы и потребительского счастья. Истина бытия толкуется как оставление индивида наедине с самим собой в качестве условия его подлинной свободы. Именно в этом состоянии человек легче всего становится объектом манипулятивных воздействий. Он может становиться любым.

Фукуяма верит в глобальный смысл либеральной демократии. При этом он пытается объяснить глобальное утверждение либеральной демократии динамикой влияния среднего класса. Кажется странным, что Фукуяма игнорирует метаморфозы сознания среднего класса в фашистских государствах и, соответственно, не делает из этого опыта каких-либо выводов.

Средний класс в его представлении всегда был и остается «морально чистым» носителем демократии. Соответственно, послевоенные процессы демократизации мира Фукуяма связывает не с разгромом фашизма и распадом колониальных империй, а с успехами мирового экономического развития и увеличения доли среднего класса в общей массе населения различных стран мира. Он исходит из того, что глобальная функция среднего класса состоит в придании устойчивости процессу расширения демократии. Он не видит в этом процессе «подводных течений», изменяющих картину цивилизационной эволюции. Он фиксирует тенденцию, которая сложилась в послевоенный период, тенденцию расширения влияния демократии, и свидетельствует, что начиная с 70-х годов XX в., когда в мире насчитывалось 45 выборных демократий, происходил процесс их нарастающего влияния в мире, так что к концу 90-х годов их численность достигла 120.

Фукуяма не видит опасности реанимации фашизма. Он исходит из того, что «сегодня существует широкий глобальный консенсус относительно легитимности, по крайней мере в принципе либеральной демократии»10.

Но что может «вызреть» внутри нее? Внешняя форма может маскировать глубинное содержание. Это и показал опыт Веймарской республики. Фукуяма под углом зрения самосознания «образованного класса» рассматривает и оценивает события в странах Восточной Европы, Латинской Америки и так называемую «арабскую весну». «Желание политической свободы и участия – это не культурное своеобразие европейцев и американцев11, – пишет он. – Но, видимо, следует более внимательно посмотреть на социальную сущность возникновения “новой демократии”».

Какие плоды, например, приносит «арабская весна»? Что в экономике, социальной сфере, культуре получил народ Ливии в результате гражданской войны, поддержанной военными средствами НАТО? Как концептуально расценивать убийство американского посла в Бенгази теми самыми «свободолюбивыми» инсургентами, которых поддерживала в их борьбе против Каддафи американская администрация? Или каковы результаты выборной демократии в Египте? Об этом почему-то не принято говорить.

В результате механизмов выборной демократии в стране будут править «братья-мусульмане» и представители военной власти. Но причем здесь воля образованного среднего класса? Кто ее представляет в механизмах власти? Новая власть готова к стратегическому сотрудничеству с Соединенными Штатами Америки. Как объяснить альянс Соединенных Штатов с такими представителями или с теократическими режимами, такими как Саудовская Аравия? Можно ли это считать Союзом демократий? Очевидно, что для объяснения таких феноменов необходим новый теоретический дискурс, соединяющий демократию с принципами шариата и исламской теократии. Очевидно, что в мире происходят глубокие изменения, которые трудно «уложить» в либеральные рамки. Это почувствовал и Фукуяма.

В работе «Происхождение политического порядка: От дочеловеческих времен до Французской революции»12, опубликованной в 2011 г., Фукуяма сделал попытку опереться на исторический опыт народов, с тем чтобы осуществить коррекцию принципов либеральной демократии и прийти к более объективной и всесторонней концепции оснований политической свободы. Расшифровывая секулярную троицу, сочетающую такие три элемента, обеспечивающие политическую свободу, как упорядоченное и эффективное государство, правление закона и правительство, подотчетное народу, он отмечает, что лишь немногие нации сохраняют баланс этих трех элементов.

Майкл Манн, профессор социологии Калифорнийского университета (Лос-Анджелес), считает, что акцент Фукуямы на упорядоченном и эффективном государстве – это очевидное отступление от стандартной либеральной теории, с ее акцентом на свободном рынке и небольшом правительстве как условиях прогресса и свободы13.

Майкл Манн отмечает и точку зрения Фукуямы на теорию социального контракта как не имеющую отношения к реальности, поскольку не было такого времени, когда существовали изолированные друг от друга индивиды, взаимодействующие через посредство анархического насилия (Гоббс) или в мирном наивном невежестве по отношению друг к другу (Руссо). Но, пожалуй, наиболее заметное отступление от традиционной доктрины состоит в критической переоценке «трагедии общей собственности». Многие теоретики считали, что она мешает экономическому развитию. Эту точку зрения Фукуяма считает мифом. При этом он ссылается на опыт современного Китая.

Более того, он считает, что лучшей формой свободы является соединение традиций Китая, создавшего сильное государство, защищающее граждан от коррупции «тирании племянников», и традиций кастовой системы Индии, защищающей граждан от тирании государства. Сильное государство и сильное общество – это два центра власти, которые способны балансировать и сдерживать друг друга. В действительности оказывается не столь важным, в какой степени государственное устройство страны соответствует принципам традиционного либерализма. Эти принципы могут быть очень растяжимыми. Можно, например, считать, что Британия создала образцовую демократию. Но тогда почему демократия должна включать в качестве составного элемента монархию?

Если образец демократии включает монархию, то Соединенные Штаты Америки нельзя считать образцовой демократией. Главное беспокойство у Фукуямы вызывает тот факт, что развитие современных технологий и глобализация подрывают средний класс, так что лишь меньшинство населения может достигнуть его статуса. Фукуяма вынужден признать, что существует множество причин полагать, что неравенство будет усугубляться, что элиты во всех обществах прежде всего используют доступ к власти для защиты собственных интересов. И американские элиты в этом отношении не составляют исключения из общего правила. Наступление экономического кризиса лишний раз подтверждает опасения Фукуямы.

Тенденции обострения кризиса экономики и власти, казалось, должны были бы привести к широкому ренессансу левых взглядов. Однако новый популизм нередко обретает форму правого, а не левого крыла. Характерно в этом отношении возросшее влияние тэтчеризма. Фукуяма дает свою оценку идей Маргарет Тэтчер, стремившейся реанимировать традиционный капитализм, основанный на преодолении послевоенных доктрин государства всеобщего благоденствия, и этот политический курс должен был бы вызвать активное сопротивление рабочего класса. Но этого не произошло.

Необходимо принимать во внимание то ключевое обстоятельство, что капитализм развивался на основе уверенности в бесконечности естественных ресурсов – энергетических, сырьевых – и относительной климатической и иной естественной стабильности. Это была предпосылка и доктрины коммунизма.

Именно эта исходная предпосылка и стала подвергаться сомнению. Человечество объективно оказалось перед проблемой перехода к качественно новому типу цивилизационной эволюции.

Маргарет Тэтчер пыталась найти новые защитные механизмы для традиционного капитализма, представляя их как пути сохранения порядка общественной жизни в Британии. И это определило ее политический успех. Рабочий класс Англии в целом поддержал Маргарет Тэтчер.

Дэвид Морлей, играющий ключевую роль в Бирмингемской школе культурологических исследований, ссылается на Стюарта Холла, который объясняет успех Маргарет Тэтчер в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века культурным фактором. Причина этого состояла в том, что «авторитарный популизм» Тэтчер в действительности срезонировал с надеждами на стабильность англосаксонского рабочего класса Британии, если даже при этом будет обречен на вымирание рабочий класс России.

Большинство электората рабочего класса Британии поддержало стремление Маргарет Тэтчер вернуться к традиционным «викторианским ценностям» и отвержение «либерального прогрессизма». Идеология разделяла общественные классы, и привлечение на свою сторону левого электората требовало специфических духовных и информационных механизмов.

Понимание культурного измерения политики стало критическим14. В этом контексте Дэвид Морлей дает свою оценку поп-культуры. Он не соглашается с Джеймисоном и Бодрияром, которые считают ее неглубокой, поверхностной, лишенной смысла.

Морлей считает, что подъем тэтчеризма в Британии невозможно понять, игнорируя те битвы, которые происходят на поле поп-культуры15.

Поп-культура стала фактором политической стратегии, что отчетливо проявилось даже и в организации открытия и закрытия Олимпийских игр 2012 г. в Лондоне.

Через поп-культуру при всем ее примитивизме плюральный субъект стал воспринимать и одобрять курс консерваторов. Это – курс англосаксонского гегемонизма. Возникает вопрос: на какие традиционные ценности опиралась Маргарет Тэтчер? Это важно понять, чтобы найти объяснение последующего концептуального обоснования перехода к формированию современного поля геополитики.

Сдвиг вправо традиционно левого электората объясняется реанимированной верой в равенство возможностей как контрапункта равенства доходов.

Такую реанимацию Фукуяма объясняет тем, что идеи государства благоденствия давно исчерпали себя, а новой повестки дня социал-демократы предложить не могут.

С этим трудно не согласиться. Массы людей уже сейчас ощущают надвигающиеся кризисные явления, и не только в экономике. Глубокий кризис затрагивает демографические, климатические, экологические, энергетические аспекты жизни людей.

Проблема пространства жизни становится все более острой и обретает все новые аспекты.

Люди продолжают мыслить по инерции. Они попадают в духовные тупики и оказываются в растерянности при реализации своей «желанной свободы». «Желанная свобода» ведет к разрушению семей, нестандартным формам сексуального поведения, преступной деятельности и даже суициду. Духовный кризис поразил христианскую цивилизацию. Христиане по своей официально признанной вере начинают вести себя антихристиански.

Даже если признать реальность этого духовного кризиса, то предложить выход из него кажется нереальным.

Антихристианские формы поведения пытаются навязать и России, ссылаясь при этом на приоритет свободы, демократические нормы жизни и права человека.

Цивилизация оказывается перед реальной угрозой самораспада именно в формах свободной самореализации людей.

Закономерно возникает вопрос: в каком направлении следовало бы канализировать массовое поведение, и какие механизмы можно считать достаточно эффективными в практическом формировании такого направления? И какие политические силы поведут за собой массы? Это – проблема культурной гегемонии. Но как реализуется культурная гегемония в эпоху информационного общества? Признавая продуктивность культурного измерения современной политики, все же сдвиг вправо традиционно левых классовых сил кажется политической случайностью. Ее пытаются объяснить с помощью анекдота, рассказанного Эрнстом Геллнером. Марксисты якобы любят думать, что дух истории совершил ужасную глупость: послание для пробуждения, которое предназначалось классам, в силу ужасной почтовой ошибки было доставлено нациям. Так родился демон нацизма. Геллнер полагал, что он посмеялся над марксистами. Но этот смех относится и к вере в глобальную силу либеральной установки среднего класса. Куда может вновь направиться послание «пробуждения». Что если в силу «почтовой ошибки» это послание попадет не к либералам, а к новым носителям геополитической и расистской инфекции?

И захочет ли средний класс активно и действенно противостоять этой угрозе или же он вновь осуществит новую духовную сублимацию? Очевидно, что существуют доминирующие влияния на формы массового поведения. Что здесь является определяющим: воздействие объективных социальных обстоятельств, целенаправленное информационное воздействие, или реальность свободы субъекта в оценках получаемой информации?

Некоторые теоретики видят решение проблемы управления массовым поведением в создании эффективной системы информационного воздействия. Опыт показывает, что правильное понимание информации, как идейного и вместе с тем материального воздействия на сознание человека, позволяет канализировать его поведение в заданном направлении.

Это воздействие представляется настолько эффективным, что позволяет для реализации политических интересов превращать «черное» в «белое» и «белое» в «черное». Так, например, западные средства массовой информации агрессию Грузии в августе 2008 г. против Южной Осетии сумели «превратить» в «нападение» России на Грузию. В этой связи хочется сослаться на первую фразу в книгах Боконона, которая становится информационной реальностью: «Все истины, которые я хочу вам изложить, – гнусная ложь» (Курт Воннегут. «Колыбель для кошки»).

Но не означает ли такое информационное построение событий извращение самой сущности свободы самосознания как пути постижения Истины? Человек восстает против этого. Дэвид Морлей считает, что позиции таких ученых, как Адорно и Хоркхаймер, полагавших, что влияние информационных технологий имеет автоматический и неизбежный эффект, является упрощенческим. Он следует этнографической концепции, не признающей адекватность «больших теорий» – таких как экономический детерминизм и психоанализ, – делающих человека простой марионеткой бессознательных внешних или внутренних факторов. Нуждается в коррекции и идея определяющей роли классовой структуры в детерминации лингвистических способностей рабочего класса и среднего класса, распределения культурного капитала и культурных компетенций. Юдит Батлер отметила, что мы не находимся в классовых или гендерных «тюремных камерах». И это действительно так.

Отстаивая концепцию активности субъекта, способного преобразовывать информацию, Морлей отвергает позицию Франкфуртской школы, в соответствии с которой массы пассивно воспринимают инъекции господствующей идеологии.

Опираясь на позиции Фрэнка Пэркина, Стюарт Холл доказывал, что возможны три гипотетические позиции, с которых аудитория декодирует информационные послания: доминирующая гегемонистская; позиция переговоров, обсуждения получаемого информационного послания; оппозиция, априорное отвержение информационного послания.

Свобода субъекта может действовать в рамках этих трех гипотетических позиций.

Решающую роль, видимо, играет именно тот фактор, который Антонио Грамши в свое время и определял как культурную гегемонию. Важно определить, как на переломе веков произошли изменения условий формирования культурной гегемонии.

Следует признать, что правые силы более оперативно отреагировали на изменения этих условий. При этом учитывался и исторический опыт XX в., который убедительно доказал, что эффективность массового влияния зависит не только от совокупности информационных воздействий, идей и социально-психологических инъекций, но и от формирования поля геополитики, т.е. совокупности ориентиров жизни масс, определяющих их доминирующие намерения в реализации целей исторической жизни.

Что становится определяющим средством формирования ориентации в поле геополитики на переломе веков? Таким средством становятся финансовые интересы и деньги. Тайна современной геополитики скрывается в системе глобальных финансовых отношений.

Финансы и деньги – это скрытый фактор построения поля геополитики.

То, что декларативно позиционируется как мировое лидерство, реально означает сохранение привилегированной финансовой системы. Геополитика – это «отстрел» ее реальных или потенциальных противников. В этом и содержится предвосхищение будущего. Состояние «холодной войны» позволяло длительный период времени психологически сохранять экономически нелегитимный порядок финансовой системы, как следствие экстремальной глобальной ситуации.

На поверхности в качестве определяющих позиционируются правовые и нравственные мотивы. Этим и объясняется «удивительное» постоянство правовых и нравственных провокаций в отношении Советского Союза, а затем и России – поправка Джексона-Вэника, список Магницкого, незаконная экстрадиция гражданина России Бута в США, информационный шум вокруг хулиганского поступка Pussy Riot и т.д. и т.п.

Однако поскольку эти «мотивы» являются формой насильственного утверждения глобального нравственного и правового диктата, то они с самого начала не являются ни легитимными, ни моральными в точном смысле этого слова.

Так, например, Барак Обама выдвигал моральные основания вторжения вооруженных сил в Ливию, а именно: ответственность Америки за своих братьев, стремящихся стать свободными.

Между тем некоторые аналитики уверенно утверждают, что устранение Каддафи было предопределено его намерением перевести бумажную валюту на золотой стандарт.

Митт Ромни по логике своих геополитических воззрений не разделяет идеалистическую позицию. Достижение целей геополитики включает в себя право победы над геополитическим противником. И здесь нужны в качестве союзников солдаты любых стран. Это – не обязательно стремящиеся стать свободными «братья». Это могут быть монархисты, исламисты и даже, возможно, террористы. Главное – это успех в противостоянии геополитическому противнику.

Таким образом, в геополитике могут признаваться различные типы правовой и нравственной идентификации «своих» и «чужих». Определяющим в выборе идентификации является результат в достижении глобальной управляемости современным миром.

Но на чем основана теория управляемости?

Мишель Фуко в своей интерпретации биополитики описывал поведенческие модификации человека, в соответствии с которыми, по версии неолиберализма, аффективно-рациональный человек становится управляемым в силу его систематической реакции на вариации «среды». Если формирование свойств «среды» не определяется конечными целями истории – идеями мирового коммунизма или торжеством либеральной демократии и рыночной экономики, – то тогда возникает вопрос: что идет им на смену?

На смену идет проектирование нового мирового порядка в соответствии с установленной иерархической структурой государств. Установление иерархии – это реальная цель мирового порядка. В соответствии с этой целью и должна формироваться информационная среда, которая позиционируется как подлинная истина современной жизни. Среда совпадает с информационным описанием настоящего в проекции на будущее. В силу этого социальная реальность, как она есть на самом деле, «коллапсирует» в информационную реальность, удовлетворяющую процесс проектирования геополитики.

Вне этого процесса нельзя объяснить «странности» поведения западных средств массовой информации. Их функция теперь состоит в создании нужных свойств среды. Если история не имеет конечных целей, то человек оказывается в сменяющих друг друга ситуациях. Истина его бытия – это создание для себя наиболее выгодной ситуации. Абсолютная выгода – это конечная истина смысла, а путь к нему – игра, в которой нужно выиграть, а не проиграть. С точки зрения международной жизни речь идет об организации геополитической игры, где игроки – это отдельные государства. Ради выигрыша геополитический субъект может принять любой облик, если он способствует его конечному выигрышу. Внешний облик, создаваемый нравственной и правовой риторикой, может «цивилизовать» мрачную бездну катастрофических последствий «слепого бешенства» геополитики. Скрытая свобода в принятии облика – это стратегический «капитал» субъекта. Эта позиция представляется адекватной ситуации потенциального глобального катастрофизма. Для ее понимания необходимо прояснить саму сущность построения поля современной геополитики.

Построение поля геополитики можно рассматривать как гипотетический проект, как виртуальную реальность, которая проходит специфическую «апробацию» как в военных операциях, так и в частных формах политического поведения, в том числе и таких, как «единение» либеральной демократии с монархическими режимами, сотрудничество секретных спецслужб с террористическими организациями, западных государственных структур с государственными структурами «братьев-мусульман». Что это за «всеядность» геополитики и чем она определяется?

Содержательный смысл поля геополитики определяется метафизикой абсолютной выгоды. Это – мотив ее стратегии. Вместе с тем поле геополитики определяет тип управления массовым поведением, преодолевающий традиционные его формы. В христианстве управление массовым поведением складывается из отношения паствы к авторитету и духовному руководству пастыря, признания этого руководства как прояснения пути к спасению. Все сохраняющие веру и следующие ее постулатам вступают на путь спасения.

В идеологических структурах идейное руководство массовым сознанием предопределяется обоснованием конечной цели истории, борьба за реализацию которой обусловливает смысл и правду жизни.

В условиях современных глобальных кризисных тенденций возникает потребность в определении новых путей адекватного массового поведения, основанного на эмпирическом знании механизмов жизни. Жизнь представляется как поле достижения успеха, удачи, выживания, и на этом психологическом основании выстраивается технология геополитики. Выживание обусловлено подчинением других своей воле. Технология геополитики как «творческий процесс» связана с созиданием ситуаций внутренней капитуляции, отказа от суверенной власти, с тем чтобы избежать разрушительной военной волны. Эту возможность сохранения жизни следует донести до сознания установленной мишени геополитики.

Этим обусловлен характер предоккупационного психологического воздействия на сознание населения страны как установленной мишени геополитики. Особую роль в этом воздействии играет культурный фактор, формирующий дружеские чувства в отношении к субъекту геополитики. Тем самым достигается нейтрализация возникновения массового движения сопротивления.

С другой стороны, самосознание населения подавляется с помощью «пояснения» реальности ассиметричных отношений, которые основаны на угрозе тотального разрушения.

Поле геополитики можно рассматривать как специфическую разновидность информационного поля.

Информационное поле создает ориентации поведения человека в реальной жизни. Это – не отражение реалий жизни, а ориентиры поведения. Простой пример информационного поля – светофор, красный свет которого запрещает движение, а зеленый разрешает; желтый – дает сигнал к готовности движения или остановки движения. Информационное поле создает систему ориентиров выживания: ви дение реальных и потенциальных угроз, ви дение благоприятствующих сохранению жизни практических ориентаций поведения.

Рождающееся информационное поле может отвечать интересам населения того или иного конкретного региона. Но оно может и формироваться в соответствии с приоритетом частных интересов. И здесь информационное поле может обретать качество поля геополитики. Ее особенность состоит в определении для стран границ их возможностей достижения удачи, а также определения их глобальной функции. Вместе с тем определяются основания «дробления» глобальной цивилизации по признаку «достойности» и «недостойности». Человечество в поле геополитики уже не предстает как цивилизационное целое или как сумма аутентичных локальных цивилизаций. Оно образует иерархическую пирамиду, вершину которой занимает постоянный победитель в геополитической игре.

Заметим, что уже в XX в. под воздействием исторического опыта происходит коренное изменение смысла и функций концептуальных и догматических представлений, претендовавших на понимание истории и исторической жизни как целого. Набирают силу движения «без догм». Нельзя в этой связи не вспомнить о Джентиле, который заметил эту тенденцию.

В поле геополитики философская теория превращается в искусство «построения». Классическим примером геополитического искусства построения стал поджог рейхстага нацистами. Поджог рейхстага – это публичное информационное послание, заключающее в себе ориентир глобальной политики. Горящий рейхстаг – это объективность, реальность которой может наблюдать каждый. Стало быть, это – истина.

Искусство построения нацелено на создание таких предрассудков массового глобального поведения, которое отвечает стратегии субъекта, создающего свою эксклюзивную роль в мире. Искусство построения нацистов было направлено на создание условий для рождения единого антикоммунистического духа нации: оно имело интровертный характер.

Искусство построения в условиях глобализации обретает интровертный и экстравертный характер.

В поле геополитики ключевой целью концептуального мышления становится создание с помощью информационных механизмов ситуации добровольного повиновения. Информация – это не только освещение новостей, но и материализация форм жизни, санкционирующих азарт игры. Поле геополитики создается человеком, но вместе с тем оно становится объективированной константной реальностью, независимой от человека. Оно несет в себе скрытую цель. В этом состоит своеобразная ее «тайна», которую нужно разгадать. Информационная реальность, создаваемая под воздействием целей геополитики, на поверхности выступает как совокупность «фактов». Факты – вещь «упрямая», соответствующая требованиям объективности. Масса следует этой объективности, не подозревая, что является объектом геополитических манипуляций. «Истина» в этом процессе превращается в механизм формирования массовых предрассудков. Этот процесс затрагивает различные сферы жизни.

Например, если вы хотите повлиять на демографическую ситуацию в той или иной стране, то должны запустить в массовое «потребление» соответствующие информационные механизмы, обеспечивающие падение влияния традиционной семейной культуры и этики. Для этого можно использовать данные медицины о предотвращении беременности, о механизмах защиты от опасных заболеваний, о полезности свободы сексуальных отношений для предотвращения психических отклонений и т.д.

Утверждаются новые оразцы поведения мужчины и женщины. Мужчины могут играть роль женщин, а женщины – роль мужчин.

Механизмы формирования массовых предрассудков стали оказывать все более заметное влияние и на внутреннюю жизнь различных стран современного мира. Происходит формирование ориентиров, состоящих из эмпирических данных, фактических форм жизни, создающих отношения массовых симпатий и антипатий в контексте конструирования глобальной межцивилизационной игры.

В духовном отношении это цивилизационный сдвиг «назад» к преодоленным христианством языческим формам межличностных отношений.

Но это – очевидное изменение, поведенческая игра. Азарту игры человек подчиняется независимо от своего социального положения и уровня образования.

Правила игры соответствуют представлению о равенстве возможностей. Случай может выбрать любого как для падения, так и для возвышения. Выигрыш не зависит от нравственных и интеллектуальных качеств человека. В своей совокупности вступающие в общую игру индивиды образуют плюральный субъект, живущий по правилам игры.

Происходящий цивилизационный сдвиг оказал влияние на миропонимание части интеллигенции, которая традиционно позиционировала себя в качестве носителя «правды жизни».

Под интеллигенцией в данном случае следует понимать не класс образованных людей, которые выполняют свой профессиональный долг и получают за это свое жалованье, а носителей «истины жизни». Интеллигенция в этой форме считалась специфически российским явлением. Именно на ее нравственную установку органично легло учение марксизма о бесклассовом коммунистическом обществе как конечной цели истории. И не случайно именно в России марксизм в форме ленинизма одержал не только концептуальную, но и практическую политическую победу.

Разочарование интеллигенции в марксистско-ленинских идеях породило духовный вакуум, который был заполнен новым образованием – концептуальным представлением об абсолютной ценности индивидуальной свободы и личной игры в этой жизни, позиционируемым как истина для всех. Из основного массива сформированной в XX в. российской интеллигенции произошел «выкидыш» претендующих на идейное лидерство персоналий, которые стали позиционировать свободу индивидуализма как универсальное «общее дело», борьбу за права человека вообще. Содержание абсолютной ценности индивидуальной свободы не имело конкретной расшифровки. Поэтому психологически человек «освобождался» также от своего долга в отношении семьи, своих учителей и всех тех, кто обеспечил его рождение, жизнь, воспитание, образование, медицинское и бытовое обслуживание. Он как бы явился с другой планеты. Люди, исполняющие свой цивилизационный долг, стали казаться примитивными «совками». Ощущение полной свободы не могло не быть захватывающим. Так родилась целая плеяда носителей индивидуальной свободы. Они стали ориентирами массового поведения.

Свобода индивидуального поведения – это всегда рискованная игра. Но эта игра следует в конечном счете общим правилам. Совокупность индивидов, следующих общим правилам игры, – это плюральный субъект, общность, обретающая самые различные конфигурации. И здесь политические формы поведения самым причудливым образом переплетаются с бытовыми формами, обнаруживая свою психологическую общность.

Так, например, если проследить поведение болельщиков во время футбольных матчей, то можно понять, что плюральный субъект – это реальность, соединяющая индивидов с различным социальным положением, различным образованием, различным культурным уровнем. В ситуации игры человек стремится победить, и это – главная его страсть. Здесь человек стремится к удаче, к овладению случаем.

Аналогичная психология характерна для играющих в казино, в карты, любые другие игры. Выигрывающий джек-пот превращается в общий универсальный ориентир, следуя за которым масса людей может проигрывать все свое состояние. Участник игры подчиняется «логике» ситуаций и страстей, а не выводам теоретической доктрины. Homo Ludens обретает иную, не концептуальную и не идеологическую, сущность.

Современные информационные механизмы позволяют использовать искусство построения для создания виртуальной ситуации глобальной игры, создавать движения в различных странах, гоняющихся за символами удачи, с которыми отождествляются приоритетные ценности жизни, такие как счастье и свобода. Это и есть «знание» в поле геополитики.

Такое «знание» можно подчинять различным целям.

Фукуяма пытается найти в современной глобальной ситуации почву для новой идеологии. Она будет во многом определяться кризисными тенденциями в мировой экономике. В этой ситуации господствующая идеология, считает Фукуяма, будет популистской, начинаться с критики властвующих элит, которые позволяют обогащаться немногим за счет многих, включать в себя критику финансовой политики, особенно Вашингтона, от которой выигрывают богатые. Эта ситуация не фатальна для капитализма. Он может создавать свои защитные механизмы.

Интеллигенция, осуществляющая смену духовных ориентаций и придающая игре индивидуальной свободы знак высшего нравственного качества, оказалась настоящей находкой для творцов глобальной геополитической игры. Безнравственная геополитика получила для себя нравственную ширму.

Кого или что прикрывает нравственная ширма всеобщей индивидуальной свободы? Она прикрывает правила устанавливаемой геополитической игры.

Политические капитаны направляют свой корабль по маршрутам, на которых они пытаются разыграть геополитическую игру, подчиненную правилам «предсказуемой свободы». Дело в том, что, в соответствии с «порядком» установленной геополитической игры, «свои» должны выигрывать всегда. Это значит, что организатор игры должен определять, кто в данной ситуации становится геополитическим противником номер один. Победа над ним не ведет к исчезновению геополитического противника вообще: на его место определяется «команда», против которой начинается новая игра.

Тот, кто организует игру, обладает для ее победной реализации превосходящей военной и экономической мощью. Он может выбрать любого, на данный момент выгодного для игры противника.

Игра должна быть похожей на игры чемпионата мира по футболу, с одним существенным отличием: конечный победитель должен быть определен заранее. Те игроки глобальной игры, которые догадались, какая команда получает статус постоянного победителя, выстраиваются в очередь в качестве возможных легионеров команды-победителя. Так в современном мире возникает динамика глобальных игроков и информационно-пропагандистское сопровождение этой динамики. Считается, что имитация нравственной и теоретической «истины» всегда должна быть на стороне команды победителей, что бы эта команда ни совершала: черное должно казаться белым, а белое – черным.

С точки зрения традиционных цивилизационных и формационных представлений такая глобальная ситуация может казаться невероятной. Однако факты говорят об обратном. Так, например, после окончания Второй мировой войны бомбовые удары США и НАТО по какой-либо христианской стране в Европе казались просто невозможными. Но они состоялись в отношении Югославии. Основная их цель – создание на Балканах «послушных» администраций. Затем глобальные «мишени» стали определяться в нефтеносных регионах Ближнего и Среднего Востока, а также Северной Африки – Ирак, Афганистан, Ливия. Затем на очереди стала Сирия.

Мировое общественное мнение информационно готовится к восприятию Ирана как средоточия мирового зла, которое нуждается в «хирургической» нейтрализации. Если отбросить возможность действия выработанных правил геополитической игры, то мотивы агрессивных акций будут выглядеть неправдоподобно – «месть за оскорбительное отношение к отцу», наказание за террористический акт в отношении пассажиров авиалайнера, совершенный много лет назад, помощь вооруженной оппозиции, в отношении к которой правительство ведет себя слишком жестоко и т.д. Может показаться также необъяснимым, почему сторонники ислама сами начинают входить в качестве легионеров в состав христианской команды – «постоянного победителя» – и начинают воевать против своих религиозных «братьев».

Здесь начинает действовать метафизика абсолютной выгоды, которая оказывается сильнее религиозных верований и идеологических убеждений.

Есть еще один фактор, который нацелен на создание среды, определяющей сознание и поведение обычного человека. Это так называемые психологические операции (PSYOPS), которые выполняют функции информационного оружия.

PSYOPS имеют глобальный смысл. Они предназначены для всех. Вместе с тем они имеют целью влиять на сознание «плебса» конкретной страны, который, как кажется, может за бутылку виски или за джинсы «продать» интересы государства. С помощью этих нехитрых средств завоевывают симпатии «населения».

Не следует преувеличивать, но и нельзя сбрасывать со счетов воздействие на сознание так называемых «информационных бомб». Так, например, между 2007 и 2009 гг. в связи с военной акцией Соединенных Штатов в Ираке над Багдадом было выброшено с воздуха 47 млн. листовок. В качестве средства воздействия на сознание людей могут использоваться упаковки пищи, игрушки, бутылки со спиртными напитками, радиоприемники. При этом радиоприемники, которые сбрасывают, настроены на одну волну, частота которой соответствует передачам американских вооруженных сил. Это – формы психологических операций, цель которых изменить у населения восприятие реального врага не как врага, а как «друга». Так, например, американские ВВС в 2001 г. сбрасывали в контексте происходящих бомбометаний листовки вместе с упаковками пищевых продуктов, на которых было написано «халяль», что, как известно, означает убитое жертвенное животное, приготовленное в соответствии с предписанием мусульманских законов16.

С психологической точки зрения здесь применяется «логика», которая применялась первыми колонизаторами, выманивающими у аборигенов за стеклянные бусы различные драгоценные изделия.

Применение современных вооружений также имеет своеобразный «моральный» эффект. В условиях «тотальной войны», примером которой стала война Соединенных Штатов в Ираке, считалось необходимым вызвать состояние шока и ужаса, и это должно было оказать влияние на представителей правящей элиты, а у населения породить состояние депрессии и безнадежности. Тем самым создавались условия для исключения возможности возникновения движения сопротивления.

Пример такого «воздействия», особенно с применением высокоточного оружия, начинал оказывать влияние и на позиции правящих кругов других стран. Испугаться должны все. Так возникают отряды «легионеров» в современной геополитике.

Общее состояние страха и добровольного повиновения – это начало новой глобальной жизни и возможность управления ею посредством «легионеров».

«Легионеры» глобальной игры создают среду в виде «хора духовной поддержки». Это известный психологический прием: если большинство утверждает, что черный шар окрашен в белый цвет, то и тот единственный, кто отчетливо видит, что шар черный, будет также утверждать, что он белый. Аналогична функция большинства, поддерживающего неправедные действия «победителя». При этом не афишируется тот факт, что в состав легионеров, как опытных боевиков, входят и наемники, у которых вообще отсутствуют какие-либо идейные позиции, но присутствует готовность участвовать в любых операциях по свержению законных правительств, если эти операции щедро оплачиваются. Таким образом, поле геополитики может иметь различные составляющие.