Элитные спецы Самаров Сергей
– Первое – стать нашими «противниками»… – предполагает Кордебалет.
– Несколько иначе… – возражает Тобако. – Нас завербовали в «стукачи»… То есть не совсем нас, а только через нас, как через передаточное звено, наших действительных «стукачей». Тем не менее, приняв на себя роль передаточного звена, мы сами автоматически становимся в их доблестный ряд… По крайней мере, рядышком стоим…
– Я рад за вас… – говорит Сохно. – Хотя лично мне такая служба не по душе… Но мне все равно любопытно знать, что именно вы собираетесь на нас стучать?
– Мы собираемся передавать в «Альфу» только то, что передадут нам наши осведомители… Андрей отделался от генерала такой обтекаемой фразой… – Александр, как и Андрей, серьезен. – Я надеюсь, что ваши торные пути с их тропками не пересекутся…
– Это уже легче… – Согрин тоже соблюдает серьезность. Впрочем, он всегда серьезен, даже когда улыбается. – Второе полученное предложение как-то касается нас?
– Только косвенно. Генерал попросил нас в оставшемся составе взвалить на себя некий груз их собственных незавершенных разработок, которые вполне могут оказаться «пустышками». Тем не менее они требуют проверки. Это в связи с широким вовлечением «альфовцев» в учения. Могу, кстати, вас обрадовать… Пока они не подозревают, что «зеленые» будут представлены спецназом ГРУ. И это ваш козырь…
– Наш козырь в другом… – не соглашается Сохно. – Даже если бы они имели наши фотографии и объявили нас во всероссийский розыск, мы все равно сделали бы свою работу…
– А в чем же тогда ваш козырь? – спрашивает Тобако.
– В том, что мы все равно будем действовать неожиданно и так, что они не будут даже подозревать о наших намерениях…
И в знак подтверждения собственной уверенности, Сохно вытаскивает из кармана CD-диск и помахивает им у Тобако перед носом.
– Брокгауз и Ефрон подскажут?
– Тогда давайте посмотрим вместе… Я так полагаю, что вы собираете информацию по городу Столбову…
Утром, едва проснувшись, Стас сразу берется за телефон – благо, аппарат стоит рядом с диваном, – только руку протяни, можешь даже и не вставать. Стас в приподнятом, бодром настроении, словно предчувствует что-то большое и значимое, что может перевернуть однообразную скуку его существования. И он готов приложить руку, чтобы это значимое свершилось…
– Слушаю… – отвечает трубка.
– Доброе утро. Мне нужен старший лейтенант Валерьев… Да-да… Станислав спрашивает… – ждет минуту. – Привет… Ну что… У нас все наклевывается, как и планировали… Сейчас? Хорошо. Санька сейчас подниму. Мы до четырех ночи работали… Серега, наверное, под домашним арестом… Без него подъедем… Понял… Понял… Приедем…
И тут же набирает другой номер. Трубку не берут долго. Наконец Санек отвечает.
– Алло… Кто еще…
– Как твоя карета?
– А… Ты… Под окнами мерзнет… А я в постели… Тоже мерзну… Дома холодрыга – совсем не топят… Сейчас психану, пойду в машину греться… Вместе с одеялом…
– Можешь и вместе с одеялом… Но сначала умойся, чтобы за рулем не спать, и ко мне подъезжай… Я Валерьеву дозвонился, он нас ждет…
– Бензин на нуле…
– Я у бабки полторы сотни перехвачу… Заправишься по дороге…
Стас в раздумье ждет с поднятой трубкой минуту, набирает сначала три цифры, чтобы позвонить и Сереге, но машет рукой, не желая нарываться на жену друга. Знает, что сейчас трубку возьмет только она. А он не любит, когда ему высказывают претензии…
Санек подъезжает через полчаса. Сигналит под окнами. Он быстрый на подъем. Умывается почти как настоящий моряк – два пальца под краном намочит, глаза легонько потрет – и готов…
Машин в это время на улицах уже полно. Едут медленно. Стас ворочается на заднем сиденье, сердито скрипит пружинами, словно может таким образом подогнать медлительную транспортную вереницу. Наконец «копейка» останавливается рядом с двором райотдела милиции. Место неудачное, до тротуара через сугроб по колено в снегу корячиться. А в другом не встанешь – машин много, стоят плотно, водители сами не знают, как смогут разъехаться. И Санек во двор не заезжает – там только «мусоровозы» стоят. Но эти, как всегда, пристраиваются без тесноты…
Он долго возится с замком, закрывая дверцу. Наконец, это ему удается. Проходят через двор. Постучав на крыльце ногами, обивая налипший снег, идут в здание мимо дежурного. Никто их не останавливает. Направо по коридору, почти до конца, потом еще раз направо. Стучат в дверь знакомого кабинета по правой же стороне и входят сразу, не дожидаясь приглашения.
– Привет… – поднимается навстречу розовощекий, словно красных яблок с детства объелся, старший лейтенант. Он выглядывает через плечо Стаса за дверь, проверяя, кто в коридоре, и плотно закрывает ее. – Рассказывайте, только быстро… И так жду вас, а меня ждет начальство…
– Сегодня все подготовим… Клиенты созрели… Просто сами слезно просятся… Готовь на завтра свою бригаду…
– Лидка как?
– А что она… Она давно согласна… Ей что двое, что пятеро – одно удовольствие…
– Что за парни?
– Квартиру только что купили… Деньги, следовательно, есть… Вчера их до дома земляк какой-то подвозил… «Ауди А6»… Машина серьезная… – Санек устраивается верхом на шатком стуле.
– Насчет машины мы в следующий раз подумаем… Сейчас квартира нужна…
– Может, лучше сразу – налом?.. Тогда следов никаких…
– Квартира важнее… Лидку туда поселим, чтобы было где собираться, а уже когда развернемся по полной программе, тогда… Хотя… Там посмотрим… Главное, «сделать» их… Ваша – подготовка… А там уже и мы включимся… Жестко… Давайте сразу время планировать…
– Короче, так… Нашли мы их… Вчера они в ночной клуб забрели… Там пару шалав сняли… Обычно как?.. Тропинка протоптана, по ней и идут… Сегодня туда же двинут… Лидка их там уже будет ждать…
– А если они не Лидку снимут?.. Мало ли там шалав прыгает… Или еще какую-то в привесок притащат? А та не в курсе… Нам лишние свидетели…
Старший лейтенант Валерьев характерно проводит себя ребром ладони по горлу.
– И что предлагаешь? – Стас только сейчас садится, забрасывает ногу на ногу.
Старший лейтенант прогуливается по маленькому кабинетику, покусывая мелкими зубами карандаш. Он в этот момент похож на вдумчивого хомяка.
– Добрые дела следует делать днем! – он поднимает карандаш перед собой, словно восклицательный знак. – Соображайте, как днем сработать? Лучше сделать все прямо сегодня, пока наше дежурство… Ближе к вечеру… Я после двух от телефона отходить не буду… Если что, звоните… И Лидку предупредите, чтоб поскромнее оделась… Не как всегда… Шубу старую… Джинсы драные… Пусть снимает этих парней где-нибудь на улице… Или в магазине… Чем они занимаются-то хоть?..
– Ничем, похоже… Приехали, присматриваются…
– Откуда приехали?
– Да кто их знает… Похоже, азеры… Или еще кто-то… Да какая в принципе разница… Главное, что ребята при деньгах…
– Хорошо… На первый раз так и сработаем, хотя это опасно… Но я в паспортном столе договорюсь… Пусть мне сообщают, когда кавказцы или азиаты регистрироваться будут… По прямой наводке работать легче…
– Они ж не живут, где регистрируются…
– Вот и причина для проверки… Детали я продумаю…
Двухэтажные дома барачного типа тянутся вдоль железнодорожного полотна. Здесь проходит грузовая ветка, рядом «горка» для роспуска составов – обязательная вещь на каждой узловой станции. День и ночь слышится стук колес на стыках рельсов, тяжелые удары спускаемых с сортировочной «горки» вагонов, переговоры диспетчеров и составителей поездов, сигнальные гудки маневровых тепловозов, характерный железнодорожный шум и звон металла. Зимой и летом на стекла домов оседает черная пыль.
Когда-то, лет сорок назад, эти дома, что называется, реконструировали и из бараков сделали многоквартирными. Тогда люди были и этим довольны. Сейчас за домами никто не следит. Железная дорога, которой пока еще официально принадлежат дома, от них отказывается, пытается спихнуть ветхий жилой фонд городу. Город упорно не хочет принимать жилье, которое практически относится к категории списанного под снос – осталось только оформить это документально. Когда был последний ремонт – жильцы не помнят и не надеются, что он когда-нибудь будет, а коммунальщики в новом ремонте не видят смысла – дома стоят в санитарной зоне железной дороги. Стены год от года ветшают, обваливаются целыми кусками. Кровли текут постоянно. Все потолки на вторых этажах напоминают грозовые тучи с разводами…
Санек выруливает к этим домам. Наклоняется вперед, чтобы лучше видеть. Дорога такая, что застрять немудрено – никто не ездит, следовательно, никто не чистит. А Санек – водитель неопытный, зачем-то часто газует, вместо того чтобы еле-еле трогать педаль акселератора, и колеса пробуксовывают в высоком грязном снегу, образовывают ледяную корочку, с которой трудно съехать. Тем не менее пробраться к крайнему дому ему удается. Он останавливается у полуобвалившегося, с мутными разводами по штукатурке торца, вспотевший, словно он своими собственными крепкими плечами двигал родимую «копейку».
– Ну, ты – вездеход… – говорит Стас то ли с ехидством, то ли с восхищением.
В этом пустынном маленьком дворике Санек даже не закрывает машину. Не от кого, да и возиться со сломанным замком не хочется…
– Проснулась хоть она… – не спрашивает, а опасливо предполагает возможный отрицательный вариант Стас.
– Разбудим…
– Не откроет… Ее будить… Сам знаешь как… Бабка выскочит… На всю улицу ора не оберешься… – Стас уже знаком с ситуацией не понаслышке. – Летом раз кипятком нас чуть не обварила… С чайником вылетела…
– Ладно… – Санек обреченно вздыхает. – Идем, что ли…
Они отодвигают – не открывают, а именно отодвигают висящую на одной петле дверь подъезда. На удивление, в подъезде даже горит свет. Поднимаются по деревянной исшарканной лестнице на второй этаж. Стас звонит. Лидка открывает быстро. Словно за дверью стояла. В шикарном ярком халате, яркая, чуть ли не праздничная, она смотрится неуместной в прихожей грязной коммунальной квартиры. Словно случайный человек, просто по необходимости заглянувший с подиума дома моделей. И даже накрашена, как на сцену. Тем не менее скучно смотрит на парней и распахивает дверь шире.
– Заходите… Не разувайтесь в коридоре… Там… – машет Лидка на дверь своей комнаты.
На кухне кто-то гремит посудой. За закрытой дверью не видно, кто.
– Бабка? – шепотом спрашивает Стас, стараясь скорее прошмыгнуть в комнату.
Лидка усмехается и кивает:
– Чайник кипятит…
Дверь она за собой закрывает плотно и даже поворачивает круглую ручку замка.
– Чего пожаловали? Надыбали, наконец?..
Она в курсе всех событий. Более того, сама идея дела первоначально созрела именно у нее в маленькой симпатичной и циничной головке. Сначала вроде бы предложила полушутя. Потом шутка стала заинтересованным разговором с возможностью неплохо зарабатывать в условиях, когда кавказцы и среднеазиаты наводняют российские города, как саранча. Подробности разрабатывали все вместе. Потом чаще без нее, чтобы не сильно зазнавалась и не требовала себе слишком много. Таким образом договорились, что все заработанное делится на равные части. Сама Лидка думала только привлечь парней и с их помощью основательно потрясти черных. Они сообразили, что в доле с ментами дело будет более надежным. Тогда уже можно не просто потрясти, а вытрясти полностью…
– Надыбали… – у Санька голос торжественный. – Таких красавцев…
– Красавцев не надо… Красавцев мне жалко будет… Я мужской пол люблю, за исключением вас… Были бы вы красавцами, и вас любила бы… Мне поносатее подавай, и чтоб по-русски плохо говорили…
– Вот разговаривать с ними пока не пришлось… – говорит Стас. – Но ребята не из самых бедных, и квартиру мы с них сдерем… Ты готова?
– Я всегда готова… – с гордостью говорит она.
Глава 3
Статья в интерактивной энциклопедии Брокгауза и Ефрона оказывается довольно подробной, хотя и основательно устаревшей. Естественно, там ничего нет о современном облике города и уж подавно о ядерном центре. Обновления сведений и дополнений интерактивная энциклопедия не предусмотрела.
– Толку от такой информации, похоже, мало… – решает Басаргин, впрочем, без особого огорчения, поскольку он не успел еще стать даже болельщиком в противостоянии «синих» и «зеленых», хотя и оказался слегка вовлеченным в подготовку одной из сторон. – И запросить Лион мы тоже не можем. Нас справедливо обвинят в шпионаже…
– Относительно шпионажа – может быть… А что касается «Брокгауза и Ефрона»… Не скажи… – не соглашается Сохно. – Мне кажется, от этого диска очень много толку… И даже ничего запрашивать не надо…
– Есть мысли? – интересуется Сохатый.
– Мысли к нему еще за столом пришли… – за Сохно отвечает Кордебалет. – Толя обещал, что после первой рюмки у него остановятся ненужные мысли и соответствующе начнет работать голова… В подходящем режиме… Я так понял, что она заработала в тройном размере, поскольку он принял три рюмки…
– Четыре… – поправляет его Сохно, любящий точность.
– Значит, четыре мысли о возможности активно работать в заданном направлении… – предполагает полковник Согрин лучший вариант.
– Нет… Мысль только одна, но я готов поспорить, что она вчетверо лучше любой другой… – Сохно хлопает Доктора Смерть по плечу, прося освободить место за компьютером. И хотя в одной руке Доктора поместятся две руки Сохно, не сказать, что жест остается Виктором Юрьевичем незамеченным.
Доктор неохотно покидает кресло. Садиться на стулья он не любит из опасения, что в любой момент может свалиться, а стоять при его росте тоже не слишком комфортно, потому что Доктор всегда ощущает, что вот-вот заденет за что-нибудь головой. Но все же встает. Сохно щелкает мышью, отыскивая нужные страницы.
– Вот! – говорит он торжественно. – Смотрите…
Доктор Смерть через плечо подполковника читает статью вслух.
– Ну и что – монастырь? – не понимает Басаргин. – Ну и что – восемнадцатый век?..
– Восемнадцатый век меня интересует мало… – соглашается Сохно. – Сам монастырь интересует постольку-поскольку… Как возможность проявления собственного высокодуховного интереса. Теперь смотрите сюда…
Он открывает систему поиска и набирает имя.
– Никодим Столбовский… – спрашивает Ангел. – Это кто?
– Святой… – объясняет Сохатый, известный знаток всего эзотерического. – Канонизирован только недавно. Был последним настоятелем того самого монастыря. Его большевики расстреляли в двадцать первом году… Говорят, умел читать письма, не раскрывая их… Ходили слухи, что в задумчивости мог левитировать, хотя сам этого даже не замечал… Стоит, думает, и вдруг – плавно парит над землей… До минуты в воздухе висел… В народе прославился тем, что наложением рук вылечивал любую болезнь… Даже тех больных, от которых врачи напрочь отказывались… А в основном такие к нему и приезжали…
– За это и расстреляли… – убежденно говорит Пулат. – Кого-нибудь не того, кого надо было, вылечил или не вылечил того, кого следовало… Или даже – просто за такие слухи… В те времена тотального материализма, помните, даже слухи признавались вредными и подлежали уничтожению…
– Не помню… Но верю… Вот… – Сохно опять привлекает внимание к монитору. – Никодим Столбовский… Похоронен на сельском кладбище недалеко от Столбова… Деревня Бережок…
– И что? – спрашивает полковник.
– Я недавно где-то читал, что еще в советские времена эта деревня стала частью города… И к могиле святого Никодима все время идут паломники. Поговаривают, что даже его могила исцеляет от недугов… Это идеальная зацепка для проникновения в запретную зону…
– Что-то в этом есть… – Согрин в задумчивости чешет нос, как боксер перед боем. – И стоит подумать, как найти зацепку… Наверняка этих паломников троекратно «прозванивают»…
– Я даже более скажу… – Сохно цветет, как весенняя яблоня. – К могиле пускают международные паломничества… Я как раз об этом и читал… Какие-то потомки эмигрантов первой волны… Внуки белых офицеров…
– А монастырь сейчас работает? – спрашивает Басаргин.
– Чего не знаю, того не знаю… – Сохно разводит руками и освобождает место за компьютером законному обладателю устойчивого кресла.
– У меня, кажется, появилась мысль… – Согрин задумчиво прогуливается по кабинету. Эта прогулка снова вызывает общую улыбку. Даже всегда серьезный Басаргин улыбается. – Но для ее воплощения мне придется принять в группу еще одного человека из вашего состава…
– Кого это? – спрашивает Доктор Смерть с надеждой.
– Я – пас… – отказывается Тобако. – Против своих я не играю…
Он до сих пор считает «Альфу» своей, забыв обиду, когда его не по своей воле уволили в запас после 1992 года, когда «Альфа» показалась президенту ненадежной и он приказал провести там основательную чистку.
– Я тоже не думаю, что смогу быть полезен… – решает Зураб. – Скорее наоборот…
– А я вообще вне игры… – Басаргин тоже категоричен. – Мне общаться с генералом Астаховым. А я не очень удобно себя чувствую, когда приходится обманывать хорошего человека…
– В итоге остаюсь я один… – Доктор Смерть сияет, как театральная люстра.
– Нет… – улыбается полковник. – Нам, вероятно, будет необходима Александра Басаргина… Доктор, покажи еще раз фотографию святого…
Доктор Смерть, слегка расстроенный странным предпочтением полковника, все же без задержки увеличивает фотографию во весь экран.
– Распечатать?
– Если не трудно…
Доктор открывает еще одну программу, копирует туда фотографию, переводит снимок в другой формат и запускает в распечатку. Принтер слабо гудит и выдает один за другим три экземпляра портрета.
– И еще статью о Никодиме…
Принтер и с этой работой справляется за секунды.
– Это только начало. Необходимо отыскать всю возможную литературу о святом Никодиме Столбовском. Какие чудеса он мог творить… Все о его чудесах… Шурик, – обращается полковник к Кордебалету, – это на твоей совести… Александр, можно пригласить вашу жену?
Басаргин недоуменно пожимает плечами и выходит. Через минуту возвращается с Александрой, не объяснив ей, судя по ее удивленному лицу, зачем она понадобилась.
– Извините, Саша… – полковник в разговоре выглядит так загадочно, что Басаргина старательно изображает внимание. – Вы не хотели бы на некоторое время стать сотрудником Главного разведывательного управления? Хотя бы внештатным…
– С удовольствием… Слушаю вас…
– Тогда такой вопрос… Это касается вашей профессии… Возможно ли в короткий срок создать несколько рисунков… Скажем, около десятка… Так, чтобы они выглядели сделанными в начале двадцатого или, еще лучше, в конце девятнадцатого века. Технически это сложно?
– Какой техникой?
– Не понял…
– Какой техникой делать? Это холст, масло или бумага, карандаш?..
– Так же, как вы рисовали Сохно… – полковник показывает рукой.
– Ух ты!.. – восклицает Басаргин. – А я и не заметил изменения интерьера… Катастрофически теряю оперативные навыки…
– Никаких проблем, – говорит Александра. – Просто берем несколько рисунков и обрабатываем их в течение нескольких часов под светом яркой электрической лампочки. Чтобы бумага приобрела характерную желтизну… Лучше галогенную лампу, киловаттку, но держать не слишком близко, иначе обгорит. И все…
– Тогда мы сработаемся… Как ваша девичья фамилия?
– Звягинцева.
– На обратной стороне рисунков оставьте автограф… Девичью фамилию… А уж легенду мы для вас придумаем… Французским вы владеете?
– В пределах разговорного… Ну… Могу рекламу прочитать… Газетные заголовки… Но мне легче с японским… Этот язык я изучаю всерьез…
– Отлично… Нам хватит ваших навыков во французском… Скорее всего вам предстоит прилететь с этими рисунками из Парижа… Но нам всем семерым необходимо перед этим тщательно изучить ритуалы русской православной церкви… Я не уверен, что нас вскоре будет принимать сам патриарх, но какой-нибудь большой церковный чиновник примет наверняка… И не должно возникнуть подозрения…
– Я почти понимаю, товарищ полковник, вашу мысль… – говорит Басаргин. – Но ее едва ли понимает Саня…
– И совсем не понимает Пулатов… – добавляет Пулат.
– Ангелов тоже хотел бы услышать подробности, – настаивает и Ангел. – Может быть, они вразумят его…
– Да что тут непонятного… – пожимает плечами Сохатый.
– План только созревает… – предупреждает полковник Согрин. – И потому я обрисую его в общих чертах. Итак, Александра, повторю для вас то, что знают другие… Проводятся учения антитеррористических сил России, США и Великобритании. Место проведения учений – ядерный научный центр в городе Столбове. Роль террористов, то есть «зеленых», отведена спецназу ГРУ. Город закрытый. Естественно, пропуск сотрудникам ГРУ выписывать никто не будет… Нам необходимо любым способом проникнуть в запретную зону. Ваша помощь будет состоять в исполнении роли потомка белых эмигрантов, осевших в Париже. Пусть это будет офицерская семья Звягинцевых. В семейных архивах Звягинцевых много лет хранятся рисунки, выполненные в конце девятнадцатого века вашей родственницей, талантливой художницей, которая имела какое-то серьезное заболевание и была исцелена святым Никодимом Столбовским. После исцеления художница сделала целый ряд рисунков с натуры… Именно – с натуры… В настоящее время вы – потомок автора и сама художник – решили подарить эти рисунки русской православной церкви. Лучше всего монастырю в Столбове, если он сейчас функционирует. Вполне естественно выглядит ваше желание посетить могилу святого и даже сам монастырь, где он был настоятелем. Думаю, православная церковь поможет вам в этом… Приедете вы, конечно же, не одна, а в сопровождении родственников. Всех шестерых, естественно, взять вы не можете, но хотя бы троих… Для начала этого достаточно. Такая экскурсия не может ограничиться одним днем… Вы же, как легко догадаться, пожелаете и сама сделать несколько рисунков в тех местах… Думаю, трех дней нам вполне хватит для разведки… А там придумаем что-нибудь еще…
– Командир… – серьезно говорит Кордебалет. – Ты рожден быть Суворовым… Стратегия высшего пилотажа…
– Хотя я не понимаю, какое отношение имеет Суворов к современной разведке, и уж совсем не понимаю, какое отношение он имеет к высшему пилотажу, тем не менее я согласен отдать лавры первенства Сохно. Он всего-то после трех рюмок…
– Четырех… – поправляет Сохно сурово и почти с угрозой.
– …после четырех рюмок явился родителем идеи… Я ее только развил в соответствии с обстоятельствами и возможностями нашего небольшого коллектива…
– Что я говорил… – торжествует Сохно. – Рекомендую почаще мне наливать…
В семье Андреевых намечается большой праздник…
Из Сочи звонит дочь Марина. Она редко звонила в последние три года. Не чаще одного раза в два, а то и в три месяца… Больше по праздникам или специально подгадывала к чьему-то дню рождения. Раньше звонила из Казахстана, куда уехала работать по приглашению подруги после института. Но потом, огорчая родителей, из разных городов Казахстана – неусидчивая, трудно ей на одном месте жить, и с работой постоянно у нее не ладилось. Из Сочи звонит только в третий раз – перебралась туда. Сейчас, разговаривая с матерью, сообщает, что жизнь у нее наладилась, она остепенилась, решила, что хватит по разным городам мотаться, и вышла наконец-то замуж. Уже два месяца как вышла…
– Что же ты не сообщила? Мы б на свадьбу приехали…
– Ой, мама, какая свадьба… Мы три месяца так жили… Как все сейчас… Гражданский брак… Потом только зарегистрировались…
– Все равно… – Валентина Леонидовна – мать Марины – немножко обижается, хотя знает, что обидой дочь не прошибешь, она не слишком чувствительная.
– Вот именно, все равно… Скоро увидимся…
– Увидимся?
Марина с мужем собираются приехать в Столбов. Мужа зовут Ширвани, а по-русски можно звать просто Мишей. Он нагайбак по национальности. Есть на Урале такой народ – нагайбаки. На Урале Марине делать нечего, ее туда не тянет, а вот в Столбов… Может быть, насовсем… Жилья своего у них в Сочи нет, и купить возможности не предвидится… Там такие цены… В Москве таких не бывает, а в Столбове и быть не может… Надо как-то устраиваться, пора уже… На квартиру в Столбове у них наберется… Поинтересовалась, как в Столбове с работой? Можно ли будет что-то подыскать для мужа?
– С приятелями-то Ивана Александровича подыщем… – обещает Валентина Леонидовна. Она любит звать мужа в глаза и за глаза по имени-отчеству. Ей всегда кажется, что это вызывает больше уважения. – Он кто у тебя по профессии?
– В милиции служил… Во вневедомственной охране…
– У-у… И без приятелей подыщем… В милицию сейчас не больно-то и идут… Пришли данные для пропуска… Хотя сейчас это быстро делается… За три дня…
– Я пришлю… Или позвоню… Пусть отец номер факса сообщит, куда можно прислать… Так быстрее будет…
– Я скажу…
Марина сама знает, как изменилась жизнь в Столбове. Еще до ее отъезда изменилась. Раньше пропуск даже для близких родственников больше месяца оформлялся. Сейчас для простых знакомых мигом делают. А если приплатишь, все в один день успеют… Но отец не любит такие вещи… Он приплачивать никогда не будет. Но ему и просто так сделают быстро. Исключительно в знак уважения к былой должности. Марина знает, что отца в городе любили и до сих пор вспоминают добрым словом, хотя его положение совсем не такое, как прежде. Прежде у них и дома факс стоял, и сразу несколько телефонных аппаратов, часть из которых имела прямую связь с Москвой, и даже московские номера. Сейчас – нет.
– Сама-то куда пойти думаешь работать?
– Сама я пока лечусь… Может быть, чуть позже, в школу устроюсь…
– Учителям сейчас платят мало…
Это Валентина Леонидовна хорошо знает, потому что сама до пенсии учителем работала. И сейчас в школу часто захаживает, просто поговорить о жизни…
– Папа когда дома бывает?
– Вечером всегда дома…
– Мы вечером позвоним… Сегодня… Миша с ним поговорить хочет…
– Я предупрежу… Как у тебя со здоровьем?
– Как раньше… Неважно…
– Лечишься-то хоть всерьез? Или как всегда? – У дочери больные почки, и Валентина Леонидовна хорошо помнит об этом. Всегда за ее здоровье переживает.
– Лечусь всерьез… Лекарства надоели… Каждый день… На одних лекарствах…
– Приезжайте скорее, мы ждем вас…
Валентина Леонидовна после разговора сразу звонит на работу мужу. Пусть он и вышел на пенсию, пусть и расстался с прежней должностью главного инженера градообразующего предприятия, но с ядерным центром распрощаться не сумел. И сам не захотел, и не отпускали его. Специально для Ивана Александровича должность новую придумали – старший специалист по перспективному проектированию. И работает, хотя возраст приближается уже к семидесяти.
Иван Александрович предстоящему приезду дочери так радуется, что обещает сразу же приехать домой, словно Марина может добраться до дома уже сегодня. Правда, «сразу же» в нынешние времена совсем не такое, как в прежние, когда его на персональной машине привозили. Сейчас городским транспортом добирается. А это минут сорок, а то и добрый час…
Марина кладет трубку и глазами побитой собаки смотрит на Ширвани. Ждет обещанного.
Он смотрит на часы, качает головой:
– Ты же до вечера не оклемаешься…
– Оклемаюсь… Сделай… Мы поздно позвоним… Отец всегда поздно ложится…
Ширвани вздыхает, смотрит на Марину глазами доброго дяденьки, понимающего дикий собачий голод, и открывает небольшой переносной сейф. Там у него приготовленный шприц. Марина уже перетягивает себе поясом от халата руку выше локтя, чтобы выступили вены. Ширвани заглядывает ей в глаза и видит в них такое блаженство, словно он уже ввел наркотик. Марина «плывет» только от одного предчувствия. Когда-то очень давно, еще в советские времена, Ширвани работал в одном учреждении и занимал кабинет вместе с тихим хроническим алкоголиком. Этот человек в обеденный перерыв обязательно бегал в магазин за бутылкой вина. Ставил ее в рабочий стол и начинал разговаривать. Он мог так разговаривать и час, и два, пьянея уже от одного того, что в столе его ждет открытая, но пока не тронутая бутылка. Еще тогда Ширвани понял, что опьянение от одного ожидания выпивки – это первый признак хроника. То же самое происходит с Мариной. Она – наркоман-хроник…
– Отдыхай… – он легонько треплет ее по голове. Странно самому – такое движение… Вроде бы почти с нежностью или, по крайней мере, с дружелюбным участием. Пусть бы этот жест был нужен для дела, нужен для того, чтобы ей что-то показать, с конкретной целью. Но она сейчас полностью невменяема, ничего не соображает, и ей все равно, гладят ее по голове или бьют молотком… А он делает это… Для себя… Наверное, просто привык к ней за два месяца…
Ширвани ждет, когда Марина совсем «вырубится». Это недолго… Пару минут… Наблюдает за тем, как затягивается пеленой живущий отдельно от тела взгляд… И только после этого Ширвани выходит за дверь и спускается по крутой деревянной лестнице.
Круглое, как иллюминатор, окно на лестнице показывает ему темное зимнее море. Волны колышутся, безостановочной чередой надвигаются на берег. За стеклом гуляет сырой порывистый ветер. Уже неделю длится непогода, снег перемежается дождем, и тугой ветер не останавливается, не замирает…
Ширвани и летом-то не любит море, а зимой подавно. Летом липкая влажность воздуха утомляет и отнимает силы. И нестерпимо хочется в горы, ближе к дому, к очагу, выложенному из природного камня собственными руками. Но в родном селе его давно ждут с наручниками. Село большое, и не все так же относятся к настоящей жизни, как он. Обязательно найдется предатель, который укажет на след. В свое время Ширвани успел уменьшить количество предателей в родном селе. Но не вывел это подлое племя совсем… И потому его сейчас там ждут… Тем не менее он уверен, что когда-нибудь, может быть, очень скоро, он обязательно вернется домой. Хотя бы для того, чтобы умереть там… Он даже и на это согласен, но хочет, чтобы смерть застала его дома, а не где-то в Москве или в Штатах, и даже не в Сочи… Дома… Там и только там можно почувствовать свое единение с небом…
Длинная лестница кончается слегка скошенной ступенью. Все обитатели к этой ступеньке привыкли и перешагивают через нее, чтобы не упасть. Только Марина всегда наступает и спотыкается. Правда, упала только в первый раз. Но все равно наступает. Она всегда повторно «наступает на грабли». Характер такой…
Первый этаж этого неуклюжего дома, построенного на крутом склоне, спланирован очень неуклюже. Казбек Ачилович Ачилов, только три дня назад вернувшийся из Москвы, сидит за круглым столом в большой комнате непонятной формы – это отнюдь не квадрат и не прямоугольник, две стены параллельны, но имеется еще три стены, расположенные под непонятными углами. И стол не определяет середину помещения. Здесь вообще нет середины. Оттого в доме неуютно. Кроме того, Ширвани не любит круглые столы. В его понятии стол должен быть прямоугольным и длинным, чтобы за ним могло усесться все большое семейство. А в торце – глава семьи. Так было в доме отца, когда Ширвани был маленьким… Так было в его доме, когда он завел свою семью и жена родила ему четырех сыновей и одну дочь. В тридцать три года он имеет пятерых детей… Это не много… В доме отца детей было больше…
Ширвани заглядывает за плечо Казбека Ачиловича. Тот опять сидит с картой Столбова. Карта космической съемки, предоставленная заказчиками акции, совсем не похожа на те карты, с которыми привык работать Ширвани. Да и сам отставной подполковник Ачилов прежде с космическими картами не работал. Оттого ему и трудно сейчас сориентироваться. Но другой карты нет, и он часами просиживает с этой, присматриваясь и делая пометки для себя. У Ширвани задача более простая. По крайней мере, Казбек Ачилович упростил ему задачу. Остальным, в том числе и самому Казбеку Ачиловичу, будет труднее… Им придется проникать на территорию запретной зоны скрытно, в условиях, когда приведены в повышенную готовность все силы безопасности. Вернее, час «Х» придет тогда, когда охранники только что расслабятся после повышенной боевой готовности… На этом и построен расчет… Пусть учения идут своим чередом… Пусть спецслужбы обманывают одна другую… Пусть и первые, и вторые номера покажут все, на что они способны… Но они обязаны расслабиться сразу, как только прозвучит сигнал «отбой»… Вот тогда по команде, которую даст Ширвани, в действие и вступят Ачилов с помощниками… В критический момент… Когда никто не ожидает нападения…
Снизу, с улицы, доносится характерный шум двигателя. Ширвани и Казбек Ачилович прислушиваются.
– Приехали? – спрашивает Казбек Ачилович.
– Пора бы уже…
Ширвани подходит к окну сбоку. Это у него уже в крови – никогда не подходить к окну прямо, потому что с улицы может прилететь пуля. И выглядывает из-за шторки, не касаясь ее рукой, чтобы не шелохнулась. Снизу, с дороги, к дому ведет лестница не менее крутая, чем лестница на второй этаж. По лестнице поднимаются люди.
– Да, это они… Автобус… Но… Только шесть человек…
– Так и должно быть… Я приказал разделить их на четыре группы… Чтобы не было так заметно… Толпа всегда вызывает любопытство…
– Когда часто подъезжает автобус – это тоже заметно…
– Да… Но не так бросается в глаза… Мало ли какие дела могут быть у людей… А большая группа привлекает к себе больше внимания…
– Ты – командир, тебе решать… Но мне кажется, что днем, ни от кого не прячась, и большая группа внимания не привлечет… Это не ночь… Ночь – время преступников…
Ачилов не отвечает. Он вносит в карту еще какой-то значок и долго держит на весу красный карандаш, показывая этим свою озабоченность другим вопросом…
Кордебалет решает форсировать события и сразу заняться поручением полковника Согрина. Но для этого ему, после нескольких справочных звонков, приходится созвониться еще и с полковником Мочиловым и неофициально договориться, чтобы пропуск в научную библиотеку Московской патриархии ему заказали от ГРУ, поскольку простых смертных, даже очень любопытных офицеров спецназа, туда не пускают. Должно быть, скромное желание подполковника приобщиться к эзотерическим наукам вызывает у кого-то в ГРУ сомнение, поскольку вопрос решается не сразу. Мочилов звонит в офис антитеррористического бюро Интерпола только через тридцать минут и сообщает, что вопрос все-таки решен положительно и без задержек – стоило только обмолвиться парой фраз об антитеррористической направленности поиска, как церковные чиновники выразили горячее желание помочь, даже не поинтересовавшись конкретным направлением самого поиска и его необходимостью. На Кордебалета будет оформлен временный пропуск сроком на три месяца, как только он принесет две фотографии «три на четыре» и зарегистрируется в соответствующем отделе. Выносить литературу из здания библиотеки не разрешается, но в наличии там имеется ксерокс, и есть возможность все необходимое скопировать.
– Спасибо, Юрий Петрович. Значит, остаток отпуска я проведу там… Не теряйте меня…
– Я рад за тебя. Интеллектуальный и моральный отдых после опасной физической работы хорошо разгружает нервную систему. Где будут разгружать свою систему остальные?
– Собираются вас навестить…
– Я жду… Пусть разгружают, попробую помочь…
Кордебалет кладет трубку, осматривает всех и молча выходит в коридор, демонстрируя, что собирается сразу отправиться в библиотеку патриархии и начать трудиться. Проводить его выходят Ангел и Сохно.
– Ты когда в церкви в последний раз был? – с напутственной усмешкой спрашивает Сохно, когда Шурик уже засовывает руки в рукава бушлата.
– Кажется, когда меня крестили… Потом, как-то раз, в музее… Церковь в музей превратили… И больше… И больше не был…
– Сколько тебе тогда было? Когда тебя крестили…
Кордебалет пожимает плечами.
– Наверное, около месяца… Может, два или три… Точно не помню…
– Креститься-то с тех пор не разучился?
– Кажется, так? – спрашивает Шурик, показывая.
– Пальцы не так… – Ангел демонстрирует, как надо держать пальцы. – А ты крестишься, как старовер или как католик. В патриархии этого могут не понять… И запомни, крестишься перед входной дверью, крестишься на образа… Остальное не обязательно, поскольку ты не монах… Переусердствовать в этом деле – тоже нехорошо. Подумают, каяться пришел, и пристанут, не отвяжешься…
Худосочный служащий патриаршей библиотеки встречает Кордебалета, глядя в пол. Он существенно отличается внешним видом от того, что встретил подполковника в канцелярии и оформил ему временный пропуск. Первый, показалось, никогда не покидает помещения, в котором работает, по той простой причине, что не сможет из-за объемности телес протиснуться в дверь. Второго шатает даже в отсутствие ветра, и Кордебалет старается передвигаться плавно, почти танцуя, чтобы не создать опасных завихрений воздуха.
– Вы хотите посмотреть что-то конкретное? – голос у отца-библиотекаря тонкий и ломкий. Наверное, на сквозняке его совсем не слышно.
Читать бесплатно другие книги:
