Империя Четырех Сторон Цаплиенко Андрей

«– Я не могу быть священником, святой отец.

– Почему? Ты лучший студент, у тебя есть талант убеждать других.

– Этого недостаточно.

– Ты словно чего-то боишься. Но это исповедальня. Сейчас я не просто твой куратор, но и твой духовник. Разве боятся духовника?

– Я не вас боюсь, святой отец. Скорее себя.

– У меня такое впечатление, что я вытягиваю исповедь из тебя силой. Но я священник, а не комиссар полиции.

– У вас хорошее чувство юмора. Я всегда это отмечал на ваших лекциях.

– Я прожил достаточно много лет, чтобы понять, что в мире, кроме веры, слишком мало серьезных вещей.

– Но причина, по которой я не могу быть священником, также слишком серьезна.

– Давай сделаем так, как задумали наши предшественники. Эта кабинка устроена таким образом, чтобы не видеть лица исповедника и остаться наедине с собой. Собеседника как будто нет, есть только его вопросы. Итак, ты не можешь получить рукоположение и сан, так?

– Так.

– Почему? Ты сделал что-то страшное?

– Да.

– Украл?

– Нет.

– Лишил жизни человека?

– Нет. Хуже, гораздо хуже.

– Что может быть хуже?

– Всего вашего опыта не хватит, чтобы догадаться.

– Ты серийный убийца?

– Опять шутите. Нет, я скорее серийный каннибал. Ну, вот и признался.

– Серийный кто?!

– Каннибал. Я ел людей. Много раз.

– Когда это было?

– Последний раз на прошлых каникулах.

– Но зачем?!

– Чтобы сила врага стала моей. Таковы обычаи в моем селении.

– Похоже на дешевые книжки в мягких переплетах.

– Жизнь вообще похожа на дешевую литературу. Но признать это людям мешает врожденный снобизм.

– Ты ел человека? Ты, лучший студент семинарии, ел человека?! Неужели это правда?

– Это не все.

– Неужели это правда? Но ты раскаиваешься в том, что ты сделал это?

– Как бы я ни раскаивался, я должен поступить так, как требуют обычаи моих отцов.

– Не понимаю.

– Если вы расскажете кому-нибудь об этом, вас убьют. И, возможно, съедят».

Один. Исчезновение

Рис.0 Империя Четырех Сторон

Таинство исповеди было нарушено. Иначе откуда бы Норман узнал об этой истории.

«Неужели ты думаешь, что все это правда?» – спросил Вадим Нормана. Метис невозмутимо улыбнулся широким ртом:

«Не знаю. Но о священнике я больше ничего не слышал».

Он, что ли, так шутит?

Норман, несмотря на происхождение, исповедовал европейские ценности. Лицом он был похож на своего отца, а тот – на всех представителей племени кечуа: круглолицых, крупнозубых, кареглазых, с кожей цвета старинной мебели. Вадима странная история заинтересовала. Он медленно пил безалкогольное пиво, раздумывая над тем, что сказал профессору семинарии его студент.

Вот о чем размышлял Вадим. Людей едят по разным причинам. Например, от голода. Случаев каннибализма во время спонтанных или срежиссированных голодоморов было не счесть от Дарфура до Украины. Едят людей в тайге – это особая российская традиция времен ГУЛАГа. Двое заключенных, планируя сбежать из лагеря, уговаривали третьего, причем, выбирали человека посильнее и покрупнее. Этот третий, как тупой бык, тянул на себе провиант всей группы беглецов, а когда запасы кончались, большого и сильного пускали в расход и съедали. Так это и называлось – побег «с бычком». Следует понимать, что ни в первом, ни во втором случае участники трапезы не вкладывали в акт каннибализма ничего мистического. Они просто утоляли голод. «Интересно, сколько же в мире осталось неисследованных мест, где человека пожирают во имя высокой цели? Где съедению куска человеческой плоти придают священное значение?» – размышлял Вадим, при этом сомневаясь, что история, рассказанная Норманом, правдива. Вряд ли священник может нарушить таинство исповеди. Впрочем, как там сказал семинарист, главный герой рассказа Нормана?

«Жизнь вообще похожа на дешевую литературу».

«Но оценить это может только тот, кто читает хорошие книги», – словно говорила белозубая улыбка метиса.

– Ты знаешь, кто такой Лапу-Лапу? – спросил Нормана Вадим.

– Нет, и никогда не знал.

– А тебе интересно узнать, кто это?

– Нет, – пожал плечами Норман.

– Ну, тогда расскажу, – улыбнулся Вадим, не заметив отказа. Он вообще отличался упрямством и говорил больше о том, что было интересно ему, а не собеседнику.

Неизвестно, запомнил ли Норман всю бесконечную историю убийства и съедения знаменитого адмирала Магеллана сотоварищи на Филиппинском архипелаге. Жадность европейцев и агрессивность филиппинцев не долго испытывали друг друга на прочность. Местный вождь по имени Лапу-Лапу не дал португальцам закончить мореплавание. Во всяком случае, не всем из тех, кто посетил его остров. Норман же из всей истории запомнил главное. Памятников Магеллану на Филиппинах не ставили. А вот мощная фигура Лапу-Лапу, запечатленная в бронзе, является достопримечательностью архипелага. Памятник каннибалу, единственный в мире. Но история Филиппин на Боливийском плоскогорье мало кого интересует.

К тому же Норман, кечуа, не желал иметь ничего общего с древними традициями своего народа. И он, как специалист по истории инков, всегда пытался найти оправдательные мотивы в действиях Франсиско Писарро и тех, кто пришел за ним, чтобы уничтожить Империю Четырех Сторон, больше известную, как Империя Инков. В XVI веке эта страна простиралась на пять тысяч километров с севера на юг континента и примерно на тысячу в глубь от тихоокеанского побережья к верховьям Амазонки. Местное население называло свою родину Тавантинсуйу, что в переводе и означало «Земля Четырех Сторон». Ученые до сих пор спорят, страдал ли ее народ под властью императоров или же пребывал в счастливой эйфории от сознания того факта, что живет в огромной могущественной стране. По сути, сверхдержаве своего времени.

Норман был лишен склонности к сомнениям и не любил подобные споры. Все, что происходило на континенте до европейцев, он считал суеверием и пережитками, – то есть, с точки зрения метиса, злом, с которым нужно беспощадно бороться в силу своих возможностей. Что, собственно, Норман и делал. Инструментом борьбы было знание, а способы – исключительно академические. На историческом факультете университета имени Габриэля Морено Норман Паниагуа считался безжалостным преподавателем, способным уничтожить нежелание учиться у самого распоследнего неуча. Профессор, не испытывая никаких сомнений, ненавидел прошлое своего континента, поэтому знал его исключительно хорошо.

– Правители страны инков были невероятно богатыми людьми. В современных масштабах очень сложно себе представить те богатства, которыми они обладали. Ты же знаешь историю выкупа Атауальпы?

Вадим не знал.

– Император по имени Атауальпа был захвачен в плен Франсиско Писарро. Атауальпа попытался купить себе свободу. Он предложил конкистадорам столько золота, сколько поместится в комнате, где был заперт правитель.

– И что дальше?

– Писарро согласился, и переговорщики со стороны индейцев привезли золото. Столько, сколько влезло в комнату размером примерно пятьдесят кубических метров.

– Ничего себе!

– Они привезли и серебро, – улыбнулся Норман. – Его было примерно в три раза больше, чем золота. А потом Атауальпа решил похвастать своими финансовыми возможностями и намекнул Писарро, что это лишь капля в море по сравнению с тем, что у него осталось.

Рис.1 Империя Четырех Сторон

Империя Инков, как считают историки, занимала площадь от 800000 до 2000000 квадратных километров. Ее обитатели называли страну Тавантинсуйу, что означало Четыре Объединенных Провинции. Их названия, в свою очередь: Кунтинсуйу, Кольясуйу, Антисуйу и Чинчасуйу. И взлет, и падение Тавантинсуйу полны загадок и вопросов, которые пока что остаются без ответа

– Конкистадоры отпустили императора?

– Конечно нет. Если бы это случилось, то мы бы с тобой сидели при свете лучины и восхваляли власть Верховного Инки в дозволенных для простолюдинов словах, но не более того. А потом, вместо того чтобы сесть за компьютер и проверить месседжи, отправились бы на ближайший государственный огород вкалывать на благо великого Отечества.

– «I’m back in USSR!» – напел Вадим «битловскую» мелодию.

– Конечно, старик, это был полный Эс-Эс-Эс-Эр, только в доколумбовом исполнении! – рассмеялся Норман. Он хорошо знал уклад жизни в Союзе, где получил диплом историка. И где, собственно, познакомился с Вадимом.

– Это был настоящий военный коммунизм, – продолжал Норман. – Любая открытая торговля – под запретом. Разные классы общества носили строго предписанную их сословию форму одежды. Все и вся подчинялось регламенту. День делился на три части: восемь часов на сон, восемь часов на отдых, восемь – на работу. Каждая община делила все произведенные материальные блага тоже на три части: одна отдавалась Великому Инке, то есть государству, вторая – предназначалась Инти, Солнцу, и ею распоряжалось мощное сообщество жрецов, третья часть оставалась в общине. Но в действительности все вокруг – включая землю и людей, на ней живущих, – было собственностью государства. А значит, одного человека по имени Атауальпа.

– Ты знаешь, – сказал Норман, – в Империи Тавантинсуйу был популярен лозунг «Все на благо человека!» Так вот, одного простолюдина казнили, когда он сказал, что знает этого человека.

Вадим рассмеялся.

– Я этот анекдот помню еще со школы. Только он не про вашего Императора, а про нашого. Генсека.

Паниагуа засмеялся вслед за Вадимом и продолжил описывать историю взаимоотношений Франсиско Писарро и Великого Инки. Предводитель конкисты решил не жадничать и, получив выкуп, правителя инков так и не отпустил.

– Так что Франсиско Писарро спас свободный мир еще до того, как этот мир появился, – так Норман подвел итог деятельности конкистадора.

– Свобода, построенная на обмане, – задумчиво проворчал Вадим.

– Что поделаешь? В истории иногда даже преступления могут положительно повлиять на прогресс.

Норман считал, что свобода – это единственный двигатель прогресса. И за нее надо платить. Свобода предпринимательства, воплощенная в официанте, не замедлила напомнить о себе счетом за ужин.

– Ого, – удивился Норман, взглянув на цифру в графе «Total». – Какие, кстати, нынче цены у вас в Киеве?

– Не меньше, чем здесь, – нахмурился Вадим, когда увидел счет. – При инках, ты говоришь, все было бесплатно?

– У каждого явления есть свои негативные и позитивные стороны, – философски прокомментировал ироничное замечание друга Норман. – Кроме того, наши траты будут еще процентов на десять больше. Надо оставить официанту на чай.

Друзья вышли из ресторанчика и взяли такси. Машина сначала подъехала к отелю, где остановился Вадим. После этого Норман попросил подвезти его на третье городское кольцо. Профессор арендовал здесь небольшое фотоателье, где подрабатывал, делая свадебные портреты: академическая зарплата в Боливии, как, впрочем, и повсеместно, радовала только тем, что выдавалась день в день. Профессор поднял жалюзи на входе, зашел в ателье и сразу направился к стеллажам, где лежали старые фотографии, одна из которых его очень интересовала. Особенно сейчас, после разговора о древних империях.

Он взял пожелтевший, с явной тенденцией к сворачиванию, лист глянца и уселся на изрядно потертый диван, на котором в дневное время обычно ожидали своей очереди клиенты фотоателье. Норман еще раз поглядел на снимок и подумал, что мощности его очков не хватит, чтобы рассмотреть детали на снимке. А ведь именно детали его больше всего заинтересовали на этой фотографии, когда он случайно наткнулся на нее в университетской библиотеке. Сообразив, что она, по сути, бесценна, профессор не удержался и выдернул снимок из толстого альбома. На обратной стороне, содрав ногтем засохший клей, он обнаружил надпись, сделанную чернилами:

«Дверь, которую закрыл строитель, защищает солдат. А откроет ее заблудший путник».

Норман уже давно ломал голову над тем, связана ли фраза с изображением на фото, и пришел к выводу, что связи здесь нет. Прямой, во всяком случае.

Он бросил фото на пузатый лопающийся дерматин и, кряхтя, рывком поднял свое тело из сидячего положения в вертикальное.

Его рука потянулась к увесистой книге, на корешке которой можно было прочесть название «Los Comentarios Reales de los Incas». Он пролистал несколько страниц этого фолианта, нашел нужное место и, прищурив свои индейские глаза, отчего они стали узкими, как щелочки, стал вчитываться в строки, написанные на староиспанском языке.

– Неужели Гарсиласо де ла Вега не соврал? – удивился вслух Норман, и, похоже, этот возглас удивления он адресовал самому себе.

Рис.2 Империя Четырех Сторон

А это человек, который, имея под началом менее двух сотен авантюристов, сумел разрушить Империю Тавантинсуйу. Франсиско Писарро-и-Гонсалес сам не знал точной даты своего рождения – то ли 1475 год, то ли 1476, – а вот погиб он от меча своих алчных соратников в 1541 году, в городе Лима, который сам же и основал

Историк-фотограф подошел к стеллажу и привычным движением стянул с него увеличительное стекло в пластиковой оправе. Потом развернулся и двинулся назад к ветхой громадине дивана, но внезапно изменил траекторию и задержался возле невысокой стеклянной конструкции, на которой стояла початая бутылка виски. Профессор схватил виски и снова вернулся к дивану, сидя на котором так приятно рассматривать фотографии древностей, особенно, если никуда не спешить и периодически баловать свои чувства терпкой вкусовой гаммой, которую можно создать только при помощи виски. Норман любил скромное сибаритство одиночества. В предвкушении удовольствия он посмотрел на диван. Последнее, что он успел осознать, это то, что старой, покоробленной фотографии на диване нет.

Два. Комиссар полиции

Рис.3 Империя Четырех Сторон

На следующий день Вадима разыскал полицейский и попросил немедленно приехать в комиссариат национальной полиции.

– В связи с чем? – спросил Вадим.

– Не знаю точно, – промямлил молодой полицейский. – Я, сеньор, всего лишь посыльный. Но говорят, дело об исчезновении человека.

Вадим пожал плечами и отправился в комиссариат на своей машине.

– Круто! – только и сказал посыльный, увидев странный оранжевый агрегат, в котором с трудом могли разместиться двое. В машине с первого взгляда чувствовалась мощь и уверенность.

– Поедете в этой? – спросил Вадим. Полицейский кивнул. Он отметил про себя, что металлические дуги безопасности и обилие приборов при внутреннем аскетизме кабины говорят о том, что Вадим катается на отличном спортивном болиде, стоимость которого исчислялась в невероятных цифрах. Но машина гонщику не принадлежала. Здесь, в боливийской сельве, можно было прекрасно подготовиться к самой главной гонке планеты. Именно для этого Вадим приехал сюда. А дружище Норман заранее помог ему арендовать самый лучший спортивный внедорожник в Санта-Крус.

Прошло еще немного времени, пока Вадим осознал, что его подозревают в причастности к похищению человека. И этим человеком был профессор Норман Паниагуа. Он так и не вернулся домой, и утром растрепанная жена сначала появилась в фотоателье, чтобы проверить наличие мужа там, где он обычно в одиночестве хлестал виски, затем, не обнаружив его в ателье, она принялась звонить на мобильный телефон Вадиму. Она знала, что Норман собирается ужинать с другом неподалеку от гостиницы, в которой тот остановился. Но телефон Вадима был отключен, и женщина заявила в полицию. То, что Норман все же побывал в ателье, подсказывал предмет, лежавший на полу студии. Бутылка виски посередине влажного темного пятна, состоявшего, как точно определили полицейские, из того, что раньше находилось внутри стеклотары.

– А вы, собственно, что делаете в Боливии? – грозно спросил комиссар.

– Готовлюсь к гонкам, – ответил Вадим.

– Гонщик, стало быть, – подвел итог своим догадкам полицейский.

– Да, – кратко подтвердил Вадим.

Загорелые пальцы комиссара отстучали бодрый марш по столешнице. Разговор происходил в прокуренном кабинете. Судя по отсутствию компьютера и присутствию набитой окурками пепельницы, кабинет был дежурным помещением, предназначенным для быстрых допросов не слишком значительных персон. Важность персоны Вадима для следствия по исчезновению профессора истории комиссар не успел оценить и пригласил его сюда.

– А кем вам приходится Норман Паниагуа?

– Братом родным, – саркастически проговорил Вадим, вспомнив индейские черты лица историка, и тут же счел нужным добавить уточнение: – Шутка.

Взгляд комиссара не располагал к шуткам оппонентов. Полицейский чиновник смотрел на Вадима так, как будто это давалось ему невероятно тяжело. Из-под нависающих на самые зрачки век струилась энергия неприязни, и Вадим физически ощущал на себе ее смутную тяжесть.

«С персонажами при исполнении служебных обязанностей лучше не спорить», – взял себе гонщик за правило с тех пор, как однажды в аэропорту его сняли с рейса за вполне безобидный ответ: «Да, конечно» на вопрос девушки из службы авиационной безопасности, есть ли у пассажира с собой наркотики, оружие или взрывчатые вещества. Шутка о брате Нормане прозвучала забавно, но вслед за ней последовали бесконечные вопросы комиссара, точность и беспощадность которых подпитывали неприязнь к оппоненту и зловоние из пепельницы.

Хотя следует признать, Норман действительно был для Вадима кем-то вроде брата. Особенно после нескольких лет, прожитых вместе в киевском общежитии.

Три. Бронзовые ножи

Рис.4 Империя Четырех Сторон

Молодой человек в одежде, отдаленно напоминающей то ли арабский дишдаш – тонкий халат до пят, то ли спецодежду мясника, готовится к очень важному событию. Он проверяет, насколько остро наточены старинные инструменты перед ним на столе. По коричневой бронзе, из которой сделан набор ножей, крючков и зажимов, можно догадаться, что он имеет древнее происхождение. И если даже это не совсем так, то бронзовые инструменты – точная копия или стилизация «под древности Империи Инков», которые можно купить почти повсеместно на западном, да и на восточном склоне великой горной цепи, от шумной Боготы до окрестностей Сантьяго. Инструменты напоминают хирургические, хотя они на вид грубее и массивнее. Но тонкий орнамент, который имеется на рабочей поверхности каждого бронзового инструмента, говорит о высоком мастерстве тех, кто их изготовил. А если поднести древние ножи поближе к глазам, то можно заметить, что тонкие линии распадаются на отдельные микроскопические изображения животных, из которых и свивается нитка орнамента. На одних ножах его образуют сотни орлов, на других он сплетается из обезьян, цепляющихся одна за другую длинными спиралевидными хвостами. На третьих его формирует цепь из крокодилов, каждый из которых, позволяя схватить себя собрату за хвост, крепко держится зубами за хвост предыдущего земноводного. С помощью увеличительного стекла можно рассмотреть, что, несмотря на общий стиль рисунка, у каждого из животных есть свои неповторимые черты. Иногда это оскал, а иногда и положение лап, от готовности к прыжку до позиции самозащиты.

У молодого человека в арабском дишдаше не было увеличительного стекла. К тому же он вряд ли тратил бы время на разглядывание фигурок на лезвии. Его интересовало практическое, а не художественное достоинство инструментов. Тем не менее, каждый из инструментов человек в дишдаше мысленно называл именами животных, которые были на них изображены. «Сначала берем нож-орел, – говорил он вполголоса, – делаем круговой надрез. Потом ножом-крокодилом намечаем продольный. Дальше понадобится широкое лезвие ножа-обезьяны, чтобы разрезать кости. И потом уже в ход пойдут крючья».

Над столом, выхватывая тусклым пучком света руки молодого человека, горела электролампочка, вся в следах паутины и копоти. Обстановка в комнате была далека от стерильной. Осторожные движения человека в дишдаше придавали ей особую торжественность.

– Каждая часть имеет свое назначение и, значит, свой вкус, – бормотал молодой человек так, словно повторял хорошо вызубренный урок. Ножи сверкали бронзовым блеском в пятнах желтого света. Микроскопические звери крепко сжимали зубы.

Молодой человек потянулся кверху и подвинул лампу таким образом, чтобы пятно света ярче всего освещало середину грязноватого деревянного стола и то, что на нем лежало. Юноша, продолжая повторять слова своей мантры о вкусовых различиях, взмахнул бронзовым ножом и с силой вонзил его в то, что лежало на столешнице. Нож почти без сопротивления преодолел препятствие. Он с легкостью отделил от массивного тела небольшую часть. Это была человеческая кисть. Она упала на жесткий пол с глухим стуком. Кисть была сделана из пластика. Человек разделывал манекен, и это походило на безумие. Тем более, что его губы шептали безумные слова, лишенные всякого смысла:

– Инка Виракочи, то, что ты предсказывал нам, сбылось, но мы повернем это вспять. Время движется в оба конца.

Uno. El jardn de oro

Рис.5 Империя Четырех Сторон

Вода стекала по бирюзовым желобам, подпитывая фонтан, который выбрасывал вверх восемь острых струй. Здесь было спокойно и тихо. Легкое журчание воды не нарушало спокойной красоты этого места, куда простых руна обычно не допускали. Во всяком случае, Чинча не слышал ни об одном подобном случае. А к слухам об Инка Уака Чинча обычно очень внимательно прислушивался, хотя бы потому, что мечтал своими глазами увидеть золотой сад. И вот это наконец произошло. Он, обычный руна, родившийся в дальней общине-альйю на диком востоке империи, стоит посреди самого красивого места под Солнцем и смотрит на золотые продолговатые листья, под весом которых ветки тяжело и медленно покачиваются. Чем дольше он вглядывался в детали фактуры золотых деревьев, тем больше они казались ему ожившими, хотя, возможно, эффект живого сада создавался за счет вот этого почти незаметного журчания фонтана. А разбираться в эффектах Чинча умел, в этом, собственно, и была его работа: придумывать, как соединять живую природу с неживой, каменной архитектурой.

«Да что же я стою?» – подумал Чинча и медленно, словно осторожничая, присел на край восьмиугольного фонтана. Главный строитель Тавантинсуйу, который пробивал дорогу на Восток, очень давно заметил в парне талант – видеть, а значит, и создавать архитектурные эффекты, – и потому забрал его сюда, в Куско. «Город и горы так же неотделимы, как небо и земля, – говорил он Чинче, своему лучшему ученику во время занятий, – они кажутся совершенно противоположными по своей сути, но это не так. Они едины. Если город вырван из природы, то люди в нем будут унылыми и нерадивыми. А если люди нерадивы, то однажды Империи Четырех Сторон придет конец». Чинча не понял, о чем это говорил главный строитель. Но у старика довольно часто мысли рассыпались, как зерна кивичи из прохудившегося мешка, поэтому слушать его непонятные сравнения можно было, лишь помня о том, как тяжело в потоке слов найти главное.

Сюда, впрочем, Чинчу пустили не для того, чтобы он любовался идеальным сочетанием золота и воды.

– А вот, наконец, и он, наш юный гений, – услышал Чинча за спиной низкий раскатистый бас. Этот бас принадлежал одному из самых могущественных людей Тавантинсуйу, и молодой человек сначала вскочил на обе ноги, а потом упал на оба колена для поцелуя. Но Вильяк Ума брезгливо отнял руку, которую схватил Чинча.

– Сейчас не время для церемоний, – сказал он жестко.

Чинча встал на ноги, но все еще держал голову склоненной.

– Ты что же, строитель, боишься, что свет Инти прожжет тебе глаза? – усмехнулся Верховный жрец. – Подними подбородок, я же тебе сказал: сейчас не время для церемоний.

– Слушаюсь, Великий Вильяк Ума, – пробормотал Чинча и поднял взгляд. Он увидел перед собой крупный нос, который, словно гора, поставленная набок, делал совершенно незначительными все остальные, и без того мелкие черты лица этого человека. Они как-то не вязались с мощным голосом жреца, которым он, казалось, мог заставить само небо расплакаться дождем и рассмеяться светом, если надо.

– Ты, говорят, построил в горах что-то совсем удивительное? – спросил жрец.

– Ну, не то чтобы совсем, – замялся Чинча, но тут же вспомнил совет матери никогда не скромничать, если есть чем гордиться. – Я нашел место для главной башни. Когда на нее падает свет солнца, тень, отброшенная в сторону, идеально ложится на склоны гор. А ее острый угол указывает направление в сторону Куско.

– Хорошо, – спокойно заметил жрец. – Но это ведь не все о башне, так?

– Да, так, – вздохнул Чинча испуганно. Он не собирался рассказывать здесь о своей тайне но, видно, придется.

– Я сделал в башне отверстие. Солнце проходит по небу так, что лишь один раз в году оно оказывается в точке, которую я назвал точкой золота. И вот почему. Когда лучи солнца проникают в отверстие, создается необычный эффект. Тот, кто находится внутри башни, видит чудо. Как будто поток золота струится с потолка и падает струями прямо на зрителя. Это длится несколько мгновений, но может впечатлить на годы. Когда я рассчитывал эту точку, я понял, что на свете есть множество вещей, которые мы не понимаем только потому, что не понимаем до конца природу вокруг нас.

– Это так. Но в том-то и вся прелесть, что природа нас постоянно чем-нибудь удивляет, – заметил жрец. – Ну, говори дальше. Что там с этой твоей точкой золота?

Чинча замялся.

– Говори, говори, – по-отечески приободрил архитектора Вильяк Ума.

– Великий жрец, я понял, что все мы ошибались. И наши предки тоже.

– Те, кто вышел из озера Титикака? – переспросил жрец, и молодой человек не уловил в его словах легкой тени иронии.

– Да, те, кто из Титикака, и те, кто был за ними, – ответил Чинча. – Они говорили, что над нашей землей просыпается солнце Инти, и наступает день. Он проходит по небесной лазури свой путь и уходит спать, и тогда на земле наступает время ночи. Но на самом деле это не так.

– А как? – заинтересованно спросил Вильяк Ума.

– Солнце никуда не ходит. Оно вообще не ходит. Сначала я придумал этот эффект. Потом возвел башню. Потом нашел точку солнца. Этот эффект был бы невозможен, если бы солнце ходило над нами. Значит, это мы ходим вокруг солнца.

Последнюю фразу Чинча почти выдохнул из себя. Великий Ума молчал. Строитель подумал, что жрец не понял смысла сказанного, и постарался объяснить.

– Солнце – это шар, который висит в огромном пространстве. Вокруг него вращается земля. На один оборот уходит целый год. Поэтому через некоторое время повторяются сезоны, и засуха сменяется дождем. Но вот что интересно – земля, оказывается, круглая. Она вращается вокруг себя, и таким образом создается эффект дня и ночи. Когда мы лицом к солнцу – день, когда поворачиваемся спиной, то наступает время ночи.

Верховный жрец посмотрел на ближайшее к нему золотое дерево. Тонкий листик покачивался, и тень от него маятником ходила по земле – то влево, то вправо.

– Чинча, ты все время говоришь об эффектах, – промолвил наконец Ума. – Может, и вся наша жизнь тоже сплошной эффект?

Чинча подскочил к Уме с приоткрытым для объяснения ртом, точно как нерадивый ученик вскакивает со скамьи, чтобы объяснить учителю, почему он сделал ошибки в простом задании. Но жрец остановил архитектора одним жестом руки, покрытой пятнами старости.

– В другое время я бы тебя наказал. Или наградил. Но сейчас не буду делать ни того ни другого. Знаешь, почему?

Чинча не знал.

– Потому, что теперь это не имеет значения. Мне все равно, что происходит на небе или, согласно твоим словам, за небом. Но мне не все равно, что происходит с моим народом.

– Вы о руна?

– Нет, это касается не только простолюдинов, а и всего народа Тавантинсуйу, Империи Четырех Сторон.

– А что не так с народом? – поинтересовался Чинча.

– Ничего. Кроме того, что нас хотят уничтожить, и это пока у врагов получается.

– Уничтожить? О чем это Вильяк Ума говорит?

– О том, что Тавантинсуйу конец. Очень скоро. Оставь солнце, строитель. Наших врагов интересует не золотой дождь с неба, а вполне конкретное земное золото. Вот это, – Вильяк Ума указал на сад.

От этих слов, казалось, должно было произойти что-то ужасное. Но стены внутреннего двора не упали. А золотые деревья не рассыпались. Вода журчала. Золотые пятна отражений света бродили по стенам в неторопливо хаотичном ритме. Сад остался садом.

Рис.6 Империя Четырех Сторон

Собор Санто Доминго в Куско (Перу) начали строить в 1650 году на руинах инкского храма Кориканча (в переводе с кечуа «Золотой храм»). Строительство заняло несколько лет. Нижняя часть строения до наших дней дошла в таком виде, в котором его знали жители Империи Четырех Провинций. В Кориканче, по легенде, искусными мастерами был сделан сад из золота и драгоценных камней

– Послушай, строитель, – продолжал Вильяк Ума. – Мы думали, что на востоке, за бесконечными лесами, столь же бесконечное море. Но люди, которых мы считали посланцами Солнца, доказали, что это не так. Сначала они взяли немного. Потом захотели больше. Теперь они забрали самое главное, что есть у нас. Наш Великий Инка у них в руках. И теперь мы знаем, зачем.

Жрец взглянул на золотые деревья.

– Атауальпа не самый лучший Инка. Ты строитель. И ты знаешь, что лучший правитель это тот, кто заботится о крепости стен своего дома, а не о размерах владений. Атауальпа не больше чем воин. Хотя и великий. Но он наш Инка. Сын Инти. Того самого, вокруг которого, как ты говоришь, кружится весь наш мир. Нет Инки, не будет империи. Люди Солнца, я буду называть их именно так, хотят, чтобы мы им отдали золотой сад. И все остальное золото, которое есть в Куско. Ты знаешь, какое условие они поставили нам? Чтобы мы наполнили золотом помещение, в котором закрыт наш Атауальпа. Мы сможем это. У нас хватит золота. Но боюсь, получив выкуп, они не остановятся на том, что получили. Помнишь историю о небесной ламе, которая паслась на звездном лугу? – долгую тираду Ума закончил вопросом.

Конечно, Чинча помнил эту нравоучительную историю об изголодавшемся животном, которое из сострадания пустили на звездный луг. Увидев огромное множество звезд, лама не смогла остановиться и пожирала звезды до тех пор, пока не осталась на небе одна яркая звездочка. И небесным пастухам пришлось бросать ее в землю нескончаемое количество раз, чтобы из зерна снова появились на небосводе звезды. Правда, после того, как Чинча нашел точку солнца, архитектор перестал верить в древние легенды и притчи, полные нравоучений.

– Я строитель, великий Вильяк Ума, но я умею держать в руках и пращу, и копье. И я знаю, что людей Солнца можно остановить только пращой и копьем.

– Я знал, что ты так ответишь, но я велел тебя привести сюда не для того, чтобы выдать тебе оружие, – вздохнул жрец. – Я дам тебе кое-что гораздо более важное.

Для нас это важнее, чем золотой дождь в твоей башне и даже этот золотой сад.

И только тут Чинча обратил внимание на небольшой продолговатый предмет в руках Вильяк Умы. Ничего необычного в предмете не было. Такой жезл, который называли апикайкипу, был у каждого чиновника в любом уголке Тавантинсуйу. Но этот был гораздо длиннее и массивнее. Правду говоря, он напоминал часка-чуки – боевую булаву, грозу врагов.

– Мы можем потерять все, что у нас есть, – твердо сказал Вильяк Ума. – Мы отдадим людям Солнца золотой сад и еще много из того, что мы имеем. Но эту вещь ты ни за что не должен потерять.

Чинча взял в руки жезл. Он оказался невероятно тяжелым.

– Здесь все, что останется от Империи Четырех Сторон. Запомни это.

Ветер качнул золотые листья, и они мелодично зазвенели, словно вместо ответа.

– И, кстати, о том, что наш мир кружится вокруг солнца, я и так знал. Без твоих сложных эффектов. Впрочем, тебе ведь неизвестно предсказание Инки Виракочи?

«О чем это говорит Великий Ума?» – задумался на мгновение Чинча. Но переспрашивать было поздно. Аудиенция закончилась. Нужно было приступать к работе.

Четыре. Гонка. Автодесант

Рис.7 Империя Четырех Сторон

– Они убили аккумулятор! И порвали коробку передач!

Вадим сообщил своим людям то, что и так было ясно без слов. Машина не заводилась. Начало гонки было многообещающим. Оранжевый автомобиль безнадежно стоял на бетоне разгрузочной площадки, когда мимо него проезжали более счастливые участники самой опасной автогонки на планете.

Виктор, главный механик, уныло глядел под капот, но даже под взглядом его суровых глаз аккумулятор не хотел крутить стартер.

Ситуация была ясна. У малобюджетной команды из Восточной Европы просто не было денег на то, чтобы отправить из Гавра своего механика. Машины сопровождал французский персонал автогонки. Но французским механикам была совершенно безразлична судьба отдельно взятой машины с желто-голубым флагом на борту. Флаг им был неизвестен, и таких автомобилей на борту парома, следовавшего по маршруту Гавр – Лима, было так много, что уделять внимание каждой отдельно взятой не было ни резона, ни желания.

Перед тем, как загрузить машины, французские механики забыли отключить аккумулятор. Когда месяц спустя паром пристал к аргентинскому берегу, оранжевый автомобиль не завелся. Но его все же как-то нужно было спустить на берег. Времени было в обрез. Машина стояла на включенной передаче. Вот так, не выключая передачи, ее и стянули на бетон причала. В итоге порвали коробку передач.

Такая же точно поломка случилась с его машиной месяц назад в Боливии, как раз тогда, когда в неизвестном направлении исчез Норман, и, разозленный вопросами следователя, Вадим рванул в Вадо-дель-Йесо тренироваться на влажном песке реки, отступающей в глубь горной долины. Почему именно туда? Ему понравилось, что название местности созвучно его собственному имени. Он был слишком взвинчен допросами и управлял машиной нервно и неаккуратно. В итоге порвал сцепление и, заплатив Робби, хозяину той машины, огромную сумму денег, вернулся в Украину. Чтобы снова оказаться в Латинской Америке и снова остаться без сцепления.

– What have you done to my clutch box! – попытался возмутиться Вадим, но французский менеджер сделал вид, что не понимает английского. А может быть, он действительно не знал, что там у этого лысого парня с коробкой передач. На причале стояло не меньше чем полтысячи разных машин, и каждой уделять особое время было недосуг. Ну, просто абсурдно. Каждая из машин была уникальной. Некоторые из них всем своим видом словно говорили: «Второй такой, как я, больше в природе не существует». Но явные фавориты гонки в эту формулу не вписывались. Пять гоночных «туарегов» с аккуратным достоинством стояли в стороне. Каждый из автомобилей, специально созданных для преодоления пустыни, стоил не меньше двух миллионов долларов. Недешевое оружие победы.

Впрочем, машины Вадима даже на этом мощном фоне выглядели достойно. Его гоночный внедорожник только формально назывался «мицубиси». От японской прародительницы в конструкции оранжевого болида остались только фары и лобовое стекло. Машина была похожа на крепко сбитого, коренастого упрямца. У нее был шанс победить. Ей нужна была только победа.

Рис.8 Империя Четырех Сторон

Вот такой маршрут должны пройти гонщики, герои этой книги. Его общая протяженность – более десяти тысяч километров

Уже на причале стало ясно: борьба за победу обещает быть невероятно трудной.

С неба упали первые тяжелые капли дождя и размазали пыль по лобовому стеклу.

– Если заведется, едем на пониженной! – крикнул Вадим из кабины. – Если нет, то как-нибудь на шнурке дотянемся до Буэнос-Айреса.

Валерий отклеился от капота и принялся закреплять конец разноцветного троса под бампером гоночной «мицубиси». Вадим продолжал бесцельно щелкать тумблерами на приборной панели. У команды было чем буксировать оранжевую «мицубиси». Кроме гоночной машины, на южноамериканский континент выгрузили неказистый, но мощный пикап «Л200» и усовершенствованный «паджеро» с четырехлитровым «заряженным» двигателем. Вадим, с его педантичным отношением к языкам, пытался заставить свою команду называть внедорожник правильно: «пахеро», на испанский манер. Но те упорно следовали фарватером стереотипов. «Пусть будет «паджеро», ладно», – сдался лидер команды.

Задача пикапа «Л200» была понятной: кузов был до отказа загружен сменными колесами и запасными частями, главной из которых была вторая коробка передач. Вадим рассчитывал, что ставить ее придется не раньше, чем после четырех тысяч километров гонки, в том случае, если старая не выдержит круиз по феш-фешу – мелкому сероватому песку, легкому и всепроникающему, как цемент. Организаторы гонки разметили маршрут таким образом, что добрая половина трассы приходилась на феш-феш по обе стороны большого Андского хребта. Но нерадивые французские докеры внесли свои коррективы в планы Вадима, и он совершенно отчетливо понял, что выигрыш в гонке будет просто чудом. Если, конечно, будет.

Рядом загружал свой «унимог» Марко Стампа. У этого гибрида грузовика и трактора было еще меньше шансов победить в классе тяжеловозов, чем у Вадима, соревнуясь без запасной коробки с внедорожниками самых подготовленных команд гонки, «фольксваген» и БМВ. Но Марко был уверен, что так или иначе дойдет до финиша. А это уже можно считать успехом. Именно поэтому Вадим и нанял Марко вместе с его грузовиком.

Стампа уже десятый раз выходил на трассу самой престижной автогонки мира. «Главное – не победа, а участие», – любил он повторять устную формулу физкультурников всего мира, ведь спортсмен всегда стремится к победе, а физкультурник довольствуется участием. Для Марко участие в гонке давно уже стало прибыльным бизнесом. Он придумал, как можно заработать деньги там, где большинство гонщиков вынуждено их тратить в огромных количествах. Его «унимог», формально являясь гоночным грузовиком, был набит запчастями, колесами, инструментами, а в его экипаже состояли механики, уровню подготовки которых мог бы позавидовать менеджмент явных фаворитов. И если у кого на трассе случалась неприятность, Марко был тут как тут. А с Вадимом ему несказанно повезло. Он смог продать свои услуги оптом, вместе с грузовиком и механиками. По контракту, подписанному за три месяца до старта в Париже, выходило, что француз итальянского происхождения Марко Стампа становился пилотом украинского грузовика. На борт «унимога» наклеили желто-голубой флаг, на робы механиков нашили тризубые гербы. Стампа должен был дойти до финиша и помочь то же самое сделать экипажу оранжевой машины.

«Ох и подвезло же мне с этим украинцем», – про себя повторял Марко и подбадривающе улыбался Вадиму: мол, не бойся, прорвемся, доедем до финиша. Украинец спас его от разорения. Дома, во Франции, прекратила существование небольшая строительная фирма, принадлежавшая Марко, доходы от которой позволяли франкоитальянцу безбедно существовать в период между гонками. Вадим, с его пятьюдесятью тысячами, заплаченными за услуги Марко, оказался как нельзя кстати.

Команда – это дорогая игрушка. У иных годовой оборот измеряется в десятках миллионов долларов. По меркам своей страны, Вадим считался состоятельным человеком, но все-таки миллионные вложения казались ему непосильными. Пока что. И, тем не менее, у гонщика получилось сложить команду. У него был внедорожник для выступления в классе «суперпродакш», где соревнуются агрегаты, напоминающие серийные автомобили весьма отдаленно. У него был грузовик, который, конечно, уступал в скорости фаворитам, но, в силу особенностей конструкции, мог спокойно, без серьезных поломок пройти всю дистанцию в десять тысяч километров по самому разнообразному бездорожью. Хозяева этого автомобильного квеста постарались подобрать маршрут так, чтобы все прелести нетореных дорог Латинской Америки достались гонщикам. Не слишком скоростной «паджеро» при случае мог быть внесен в список гонщиков в классе «продакшн», несколько более похожих на серийные автомобили, чем внедорожники-«суперпродакшн». Эта машина тоже была укомплектована экипажем. Ее называли донорской: она должна ехать вслед за «боевой» и, в случае поломки, щедро предоставить свои детали для машины Вадима. Все для победы.

Но сейчас о победах говорить было рано. А приключения хороши лишь тогда, когда заканчиваются хорошо. Чем закончится поломка коробки передач, Вадим не знал и даже не хотел об этом думать.

Пока вытягивали трос, Марко на своем грузовике исчез в дождливой серости портовой дороги. Пришлось шнурок цеплять к пикапу «Л200». Работяга медленно, но уверенно потянул за собой оранжевый внедорожник. Вслед за ним двинулась кавалькада из остальных автомобилей команды. Влад, водитель «паджеро», сидел за рулем и видел, как навстречу летят белые прерывистые полосы дорожной разметки. Зрелище было завораживающим, особенно из-за дождя, который превращал обзор за лобовым стеклом в картину экспрессиониста, распадающуюся на цветовые пятна.

– Дорога, как палитра, – бормотал Влад, вцепившись обеими руками в руль. – Хорошее начало для статьи. – Втайне он мечтал стать журналистом и однажды написать о гонке. А сознание, между тем, подсказывало по-водительски соленый каламбур, пародию на собственную гениальность: «Дорога, как пол-литра!»

В отель приехали поздно. На улице Морено, возле «Интерконтиненталя», все пестрело от разноцветных гоночных автомобилей. Мест на парковке не было. Ну, а когда дотянули оранжевую «мицубиси», то поставить ее было абсолютно негде.

– Ёшкин кот, – незлобно выругался главный механик Валера. Он никогда не произносил матерных слов – что само по себе удивительно в среде людей, имеющих дело с механизмами, – зато всегда имел в запасе бесчисленное количество двусмысленных выражений и оборотов с разной степенью эмоциональной окраски. И в данном случае не имело значения, кто такая эта загадочная Ёшка и что у нее за кот. Пар спущен, эмоциональный баланс восстановлен.

Но проблемы это не снимало. Машины все же нужно определить на ночевку. Ни один служащий гостиницы не нашелся, чем помочь команде. Машины перегородили улицу, благо, была суббота, и обычный для этого времени дня трафик уже схлынул. Лишь только продавец из соседней с гостиницей лавки спокойно улыбнулся и на ломаном английском посоветовал поставить машины на обычную стоянку. «Прямо, – уно, дос, трес, – три квартала, потом курва, а ла деречо, направо, и сразу паркинг. Вы увидите».

– А «курва» это кто? – спросил Валерий.

– Не «кто», а «что», – уточнил пилот. – «Курва» – это поворот по-испански.

Валерий скептически покачал головой, уловив среди множества испанских слов, произнесенных торговцем, выражение «курва эс проебида».

И все же они смотрелись красиво, эти разноцветные машины, когда стояли рядом друг с дружкой на стоянке. Сине-белый «пресс-кар», оклеенный логотипами телеканалов и радиостанций, черный пикап «Л200», щедро предоставивший свои бока для названий всевозможных нефтяных компаний, и, конечно, оранжевый «болид», который вся команда дружно прозвала БМП – боевой машиной победы. Мощные, уверенные, раскрашенные в цвета спонсоров, они заставляли собой любоваться, приковывая взгляд. У гонщиков значительно поднялось настроение.

– А не пойти ли нам выпить… – предложил Валера, но тут же осекся, – …кофе?

В команде действовал сухой закон. Cоблюдать безалкогольный режим согласились даже механики, правда, с большой неохотой.

Кафе нашлось рядом со стоянкой, по дороге в гостиницу. Собственно, это было не кафе, а так, металлические столики на плитах тротуара. Они неловко жались к стене здания, оставляя пешеходам едва ли половину узкого тротуара.

Несмотря на то что прохожие своими темпераментными движениями едва не выбивали чашки с кофе из рук у гонщиков, настроение у тех было в полном порядке. Машины пристроены, кофе хорош на вкус, город весел и слегка беспечен. Любой человек на месте этой команды почувствовал бы прилив оптимизма.

– Как называется этот сорт кофе? – спросил Вадим официанта, потягивая коричневую жидкость.

– Пайтити, – бросил тот, пробегая мимо с подносом, на котором едва держался очередной заказ.

«Забавное название», – подумал гонщик и тут же забыл его.

Через полчаса, невзирая на кофеин, он уже спал, посапывая, на мягкой белой постели.

Dos. El juego con las piedras

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга В.В. Бакатина была написана в конце 90-х годов. Многое изменилось с тех пор, и автор вниматель...
Бекке Уитни предложили выдать себя за двоюродную сестру, лежащую в коме. Молодая женщина, не признан...
Сестры Фоккенс – Мартина и Луиза – представительницы древнейшей профессии, истинные звезды квартала ...
Скромнице и тихоне Эстель пришлось сыграть роль эскорта по просьбе подруги. На приеме, куда Эстель п...
Элена вот-вот должна выйти замуж за красивого и, главное, любящего ее молодого человека. Но оказалос...
Сара была потрясена, когда к ней явился Девон Хантер, третий в списке самых сексуальных холостяков, ...