Героиновая пропасть Незнанский Фридрих
– Юрочка, – вошла взволнованная жена, она по-домашнему называла Егора только так, – там к тебе явились двое следователей. Ты как, готов их принять? Или тебе плохо и надо отлежаться?
– Я приму. Через минутку-другую. На, забери это полотенце. Неудобно все-таки, будто баба расклеился.
– Но может быть, ты…
– Никаких «но»! Приготовь нам по чашечке кофе. А мне дай-ка еще свою таблетку. Ты знаешь, кажется, действует. Руки, во всяком случае, ощущаю…
A про себя решил, что таблетку выпьет при них, при этих следователях, пусть видят, как ему плохо, и не лезут с назойливыми расспросами.
Вошли двое: оба рослые, но один – покрупнее и немного постарше. Он представился начальником Московского уголовного розыска генералом Грязновым, второй – старшим следователем по особо важным делам Турецким. Эти фамилии Каманин уже слышал, и, кажется, не раз.
Вообще-то получилось не очень хорошо. Требуя от руководителей силовых служб немедленной защиты, Егор Андреевич был уверен, что они по привычке пришлют кого-нибудь попроще, из тех, кому спервоначала все ясно-понятно, кто особо и копаться не станет, а вот щеки надувать от важности момента не преминут. С такими и говорить полегче. Безопаснее, во всяком случае. А с этими деятелями придется держать ухо востро, их на мякине не проведешь… К тому же именно Турецкий постоянно расследует – и небезуспешно – самые, пожалуй, громкие уголовные дела, это тоже известно.
Несколько напряженную ситуацию знакомства разрядила Елена Сергеевна, пришедшая с кофе. Причем Каманин заметил, что этот факт посетителями был воспринят с удовольствием.
Наконец расселись вокруг журнального столика, сделали по глотку. Грязнов доложил заместителю министра, что по решению Генерального прокурора и указанию его заместителя по следствию Меркулова создана оперативно-следственная группа, которую поручено возглавить Александру Борисовичу Турецкому, – жест в его сторону. В работе ее будет принимать самое деятельное участие и начальник МУРа – кивок Каманину. Грязнов замолчал и посмотрел на Typeцкого, как бы передавая ему слово.
Александр Борисович одним глотком опорожнил свою чашку, поставил ее нa блюдце, отодвинул и внимательно посмотрел на Каманина. Егору Андреевичу вдруг почудилась в этом нарочито проницательном взгляде какая-то непонятная, скрытая ирония. С чего бы это? Его чуть было в жар не бросило. Да, вы, ребятки, народ непростой, нет! И опять все смешалось в голове: о чем они станут спрашивать, понятно, непонятно другое – что им отвечать…
– Прошу прощения, Егор Андреевич, за, возможно, не самый умный вопрос, – начал Турецкий. – Вы никого не подозреваете?
– Я-а?! – Каманин сделал большие глаза.
«Чересчур большие», – отметил Турецкий. У него ж голова болит, только что продемонстрировал это с помощью проглоченной таблетки, как ее, ну, Костя же давал, а? Темпалгин!
– Почему вы решили, что мне может быть известен преступник? – Каманин не скрывал своего изумления.
– Извините за грубость, но обычно я знаю, кто и почему хочет дать мне по морде, – Турецкий хмыкнул, извиняясь жестом. – Но это, естественно, обо мне. Я многим, вероятно, крепко насолил, значит, есть за что. А вы? Какие могут быть проблемы подобного порядка у заместителя министра, – Турецкий возвысил указательный палец к потолку, – иностранных дел?! Не понимаю.
– Moжет быть, какие-то служебные сложности? – тактично поправил коллегу Грязнов.
– Вячеслав Иванович! – почти возмутился Турецкий. – Ну какой, извини, ишак станет подсиживать, к примеру, своего начальника таким варварским способом? Ты что, не в курсе, как это нынче делается?
– Вот раз ты заговорил, Александр Борисович, об «нынче», то тебе лучше других должно быть известно, каким образом чаще всего и решаются сегодня неразрешимые споры, – возразил Грязнов.
«Они что же, спектакль тут передо мной разыгрывают? – напрягся Каманин. – Дурака, что ли, валяют? С какой стати?!»
Он уже хотел было оборвать «спорщиков», указав им на полную неуместность их поведения, но почему-то так же быстро и передумал. Пусть поупражняются. Сам спрашиваю, сам и отвечаю! Во всяком случае, есть возможность проследить за ходом их мыслей.
– Но ты говоришь, Вячеслав Иванович, о совершенно определенной среде! – продолжал настаивать Турецкий. – А к ней, извини, я даже и в плохом сне не решился бы отнести Егора Андреевича!
– Да, это аргумент, Александр Борисович, – важно согласился генерал Грязнов, тоже отодвигая от себя пустую чашку. – Это – аргумент, ничего не скажешь. Однако… а?
– А что у нас с водителем? – снова повернулся к Каманину Typeцкий.
– Не понял, в каком смысле? Он же ранен, кажется, даже без сознания. Он находится в реанимации. Поэтому я ничего не знаю, а спросить, извините, пока не у кого.
– Нет, я не в плане его состояния, это мы уже знаем. Там наши товарищи позаботились, чтобы с ним ничего нечаянно не случилось.
– А что может еще случиться? – забеспокоился Каманин.
– Разное, – уклончиво ответил Грязнов.
Он переглянулся с Турецким, и следователь пояснил:
– Понимаете, Егор Андреевич, если ваш Рожков является одним из соучастников преступления, но, скажем, при этом просто пострадавший по собственной неосторожности, то обязательно найдутся люди, которые захотят на этом деле поставить точку. Иными словами, не дать ему возможности открыть рот. Замочить, проще говоря. А если у него нет компаньонов, а взрыв – это его собственная инициатива? Обида, к примеру за что-нибудь? Сами сказали ему что-нибудь не то или не так? Что вы думаете на этот счет? Он давно у вас? В смысле – с вами?
– Обидеть Володю?.. – задумчиво протянул Каманин. – Нет, не готов ответить на этот вопрос. Знаете, в жизни ведь всякое бывает. Нервы там, то, иное, бывает, и повысишь голос. И не от зла или желания оскорбить, обидеть, а просто по дурной инерции… Да, а Володя, между прочим, служил в Афгане. Ветеран, так сказать. Тут eсть своеобразный, если хотите, налет… Они очень непростые люди, эти бывшие «афганцы». Уж кому и знать-то, как не мне!
– Да, мы в курсе, – закивали Грязнов с Турецким. – А что, вы с ним и там были знакомы?
– Нет, познакомились гораздо позже. Здесь уже. Четвертый год пошел. Я даже обрадовался, когда узнал, что он служил в десантуре. Участвовал в Панджшерской операции… хотя вам это наверняка ничего не говорит. А ведь это как особая проба на драгметалле. Не думаю, что здесь может крыться основная причина. Хотя, быть может, ваши соображения и не лишены какой-то логики.
– А не основная? – спросил Турецкий.
– Простите, не понял.
– Вы сказали, что основная причина быть здесь не может. А не главная? Ну, такая, которая могла бы, скажем, спровоцировать подобные действия? Косвенная, например?
– Нет, по-моему, вы просто усложняете.
– Я согласен с вами, Егор Андреевич, истина чаще всего бывает на поверхности, просто мы не сразу ее видим. Или считаем, что столкнулись с явлением невероятной сложности, когда на самом деле оно и яйца выеденного не стоит.
– По-моему, вас качнуло в противоположную сторону, нет? – с легкой иронией спросил Каманин.
– Качели, ничего не поделаешь, – покивал согласно Турецкий. – А где ваша машина вообще-то обретается? Вам известно, в каком гараже? Обреталась, извините.
– В нашем, мидовском. Это здесь неподалеку, под эстакадой Kaлининского моста, я все по старой памяти, он же как-то иначе теперь называется?
– Возможно, не интересовался. А кто берет машину? Осматривает ее перед выездом? Там как, имеется хоть какой-нибудь контроль, вы не в курсе?
– Знаете, честно, не приходилось интересоваться ни разу. Это все лежало на Володе. И он был в этом отношении скрупулезен. Bсегда чист, заправлен под завязку, аккуратен, точен.
– Точность – это ведь и ваше коронное качество?
– Вы уже слышали? – довольно улыбнулся Каманин. – Да, дипломатам так положено. До мелочей.
– Но вот ведь что получается – не уследил?.. Ну хорошо, а теперь постарайтесь вспомнить всю последовательность ваших сегодняшних действий. Вы проснулись, умылись, позавтракали – это опускаем. А дальше?
Не видя в вопросе никакой для себя опасности, Каманин тем не менее осторожно и неторопливо стал вспоминать, точнее, делать вид, будто он вспоминает, хотя картина сегодняшнего утра уже прокрутилась перед его глазами едва ли не с десяток раз.
Сыщики слушали его, но, как казалось, без видимого интереса. А когда рассказ дошел до телефонной трубки и связанным с ней обычаем, известным водителю и его хозяину, вот тут сыщики задвигались. Каманин живо объяснил, что во всем случайная вина внучки, которая уже созналась, а сейчас она в школе, так что придется поверить на слово. Дальнейшее же его повествование подтверждали показания консьержки Шишковой. Никаких существенных расхождений. Разве что в эмоциях.
Оставался еще Володя, но допрашивать его пока не разрешали врачи. Травма оказалась серьезной: куском расщепленной деревянной двери его ударило по затылку. Рана была обширной, но не смертельной. В настоящий момент он находился в реанимации. Он, конечно, мог бы поведать, что произошло и почему он опрометью вдруг кинулся из машины. Будто чего-то смертельно испугался. И это – «афганец»?
У Александра Борисовича, конечно, уже наклевывалась своя версия, но делиться ею с Каманиным он не собирался. Да и фактуры, честно говоря, было пока все-таки маловато. Но кое-что, как говорится, наклюнулось.
А в общем, думал Турецкий, чем дольше господин Каманин «не понимал и не догадывался» о причинах происшествия, тем больше причин было подозревать его в неискренности. Однако прямо так, что называется, в лоб сказать ему об этом было бы абсолютно неправильно. Во-первых, не поймет, а значит, с ним немедленно нарушится установившийся контакт, а во-вторых, сам же и начнет всячески тормозить следствие.
Турецкий невзначай переглянулся с Грязновым и почувствовал, что Вячеслав, кажется, подумал о том же, что и он. Поэтому можно прекращать беседу. Истинных показаний от этого хитромудрого замминистра все равно не добиться. Эти дипломаты, как деликатесные копченые угри – хрен найдешь, а если и увидишь, так хрен купишь, не по карману…
Но и уходя, оставлять поле боя за этим самым деятелем Typeцкий тоже не собирался. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять элементарную истину: высший государственный чиновник, прошедший Афган, не может не иметь за собой «хвоста». Это все лишь разговоры о кристальной честности. Одни разборки ветеранов-»афганцев» чего стоят! Вот где-то в этой области и лежит, по всей вероятности, загадка неудавшегося или вообще несостоявшегося покушения.
Именно поэтому, уже стоя в дверях, Турецкий с особой присущей ему доверительностью, которая, впрочем, сильно действовала в основном на женщин, намекнул как бы Егору Андреевичу, что в любом случае факт покушения говорит о многом. Он словно предлагает к рассмотрению следующий план. Если это предупреждение, то надо немедленно предпринимать встречные шаги. Защищаться, элементарно говоря. Потому что в следующий раз ни предупреждения, ни ошибки не будет. Вот отчего ему, Егору Андреевичу, очень стоит еще раз хорошенько подумать, ибо «непонимание» совсем не в его интересах.
Турецкий заметил, как невольно дрогнуло лицо Каманина, и подумал, что, кажется, попал в самую точку.
И еще одно он понял, но это когда Славка уже на улице сказал, что крючок был заброшен довольно ловко, – это он так иносказательно как бы похвалил Александра. Так вот, понял Турецкий, что дело это наверняка очень грязное и необычайно сквалыжное. Но не стал говорить об этом Грязнову, чтобы заранее не расстраивать друга.
Словом, ничего здесь не ожидается хорошего, сплошные неприятности. Как будто своих не хватало…
Оставшись наедине с самим собой, Каманин понял со всей очевидностью, что в первоначальном своем предположении оказался, к сожалению, прав. Этих мужиков провести будет чрезвычайно трудно. Но и собственная дилемма казалась практически неразрешимой. Скажешь правду – можешь ставить крест на карьере, да и на всем прошлом и настоящем.
«Непонимание», как многозначительно заметил, уходя, этот ехидный следователь, может определенно подвести к трагическому финалу. И он, увы, недалек от истины. И этот вариант тоже хотелось бы исключить для себя. Значит, что же остается? Какой ответ он должен будет дать следствию – ведь не отстанут же?!
А ответ его будет, как в добром старом анекдоте про армейского старшину, уклончивым. Дипломатичным. Мол, идите, господа, идите и ищите сами, может, нароете. Иными словами, послать их подальше, ведь не осмелятся же брать за горло. Да к тому же и позвонить есть кому, чтобы не мешали работать.
А пока надо взять себя в руки, сделать вид, что ничего не случилось, и попробовать еще раз договориться с этим сукиным сыном Багировым. Объяснить, что, если корабль пойдет ко дну, спасенных не будет. Может, это заставит братцев маленько охолонуться? В любом случае попробовать надо.
Глава третья
«САДЫ ПАДИШАХА»
Это было незадолго до описываемых событий.
Комсомолка кормила павлинов.
Красивые, но мерзко крикливые птицы распускали чудные веера своих хвостов, усыпанные изумрудами и сапфирами, и надменно поглядывали на Теймура Джафар-оглы, наблюдавшего за их кормежкой. Важные дураки! Вовсе и не они притягивали жадный взгляд пятидесятилетнего отставного генерала.
Там, в Баку, где он по известным причинам вынужден отсутствовать уже более пяти лет, на его собственной, тоже теперь бывшей, даче в Бильгя, на морском побережье, раскинулся такой же ухоженный сад с пышными кустами гранатов и персиковыми деревьями, и между ними по дорожкам, усыпанным золотистым песком, а вокруг, казалось бы, небогатого внешне, двухэтажного дома, выложенного еще и разноцветной керамической плиткой, расхаживали такие же вот самодовольные красавцы, которые презирали всех, кроме самих себя. Ну как и люди, вкусившие шальной достаток…
Да… было… И это тоже было.
И совсем не за глупыми птицами наблюдал Теймур Джафарович, а за комсомолкой. Впрочем, это слово давно было пора уже брать в кавычки. Как и все его прошлое, включая и генеральские звезды на погонах. Хотя с другой стороны… Он уже и позабыл, до каких лет тогда держали в комсомоле… Кажется, чуть ли не до двадцати девяти? Или умная молодежь раньше перетекала в партийные ряды? Он-то не был неумным. Тем более когда твой старший брат в самом МИДе, в Москве работает? Карьера заранее расписана, о чем тут думать!
А этой комсомолке, или медсестре Зое, как представил ее вчера вечером Рахмон, наверняка что-нибудь двадцать с небольшим. Ну конечно, самый нежный возраст.
Ужин вчера накрыли ввиду отсутствия почтенного гостя Рахматуло Назри-хана из Кабула не во Дворце приемов, а прямо в коттедже для высоких же гостей, где остановился Теймур Джафарович как лицо сугубо частное, но тем не менее весьма важное. И присутствовали на этом ужине всего трое – он сам, Рахмон, офицер из Министерства внутренних дел Таджикистана, и его шеф, заместитель министра Шухрат Разыков.
Однако последний пробыл недолго, выказал привычное гостеприимство и отбыл, оставив Рахмона, молодого и услужливого парня, выполнять желания господина Теймура Джафар-оглы Багирова, прилетевшего по весьма важным делам из самой Москвы. Впрочем, о чем говорить, если в ответственном деле, ради которого и прибыл в Душанбе Теймур, и он сам, и встречавший его Шухрат – промежуточные инстанции, не более. Скорее исполнительные, нежели решающие. Вот Назри-хан, который появится только завтра, или старший брат Теймура – Марат, который здесь не появится, но будет контролировать проблему в Москве, и чьим посланником, собственно, и является Теймур, – они и есть главные, хотя тоже выглядят исполнителями в руках еще более важных и видных персон. И вовсе не ради «прекрасных» глаз бывшего милицейского генерала поселили его в недавней еще резиденции ЦК Компартии Таджикистана, в райском саду размером в добрые двадцать гектаров, с дворцами и фонтанами, выложенными мраморными плитами арыками и бассейнами, за высокими мраморными же стенами, окружающими эту центральную часть оживленного города. Может быть, это была своеобразная демонстрация того, что вопросы, ради обсуждения которых собрались дорогие гости, имеют поистине государственное значение? Хоть и очень серьезная, но и скользкая это проблема. Скажем, у близких соседей, да хоть и в той же Турции, наркоторговля наказывается смертной казнью. Так зачем же эпатировать общественное мнение! Зачем вызывать гнев международных организаций? Зачем сознательно причислять себя к изгоям мирового общества? Есть большая политика, есть огромный исламский мир, не лишенный и собственных внутренних противоречий, есть, в конце концов, экономика – как супер-держав, так и слабых в хозяйственном отношении стран. Где-нибудь в Европе или Штатах героиновая доза – символ распада личности, а здесь, в глубинах Азии, она же единственная возможность выжить самому и прокормить худо-бедно свою нищую семью. Все относительно…
И вовсе не эти проблемы нравственности или совести собирались завтра обсудить те, на чьи плечи легла ответственная задача обеспечить транзитный путь чистейшего афганского героина от изготовителя до его потребителя, а исключительно деловые вопросы, и первый из них: как обеспечить полную безопасность наркоцепочки. Это было тем более важно, что, несмотря на все заверения заинтересованных чиновников среднего и высшего звеньев государственных структур Таджикистана в том, что наркопотокам их усилиями будут созданы условия максимального благоприятствования, практика показывала противоположное. Относительно недавно созданное в республике Агентство по контролю за наркотиками словно удила закусило. И по некоторым слухам, его действия если не направляет, то, во всяком случае, курирует сам президент. А его авторитет после окончания гражданской войны в республике и примирения сторон, происшедшего, кстати, как полагает население, исключительно благодаря его же усилиям, постоянно растет. Что опять-таки значительно усложняет процесс транспортировки наркотиков через республику. Хотя имеется и оборотная сторона медали. Ведь ни для кого не секрет, что таджикская оппозиция воевала, в сущности, на «наркотические» деньги, как, впрочем, и афганские талибы. И хотя формально примирение в стране состоялось, старая оппозиция по-прежнему связана с наркобизнесом. Словом, тут есть о чем всерьез говорить…
Однако все это завтра, завтра…
Сегодня же навалившаяся жара, не характерная для этого, уже осеннего времени года, никак не располагала к длительным и ответственным размышлениям. Эти павлины… эти приятные соблазны, до которых только руку протяни!..
Теймур вспомнил, как вчера, завершая ужин, он не то чтобы пожаловался, но просто заметил, как бы между прочим, что в своей Москве уже стал отвыкать от жаркого климата. Вот и сердчишко что-то стало пошаливать, щемит маленько и не всегда, как говорится, к месту. Рахмон – парень догадливый – посочувствовал, сказал, что в таких ситуациях на российское «авось» лучше не полагаться. А здесь, между прочим, есть вполне достойный медицинский штат. Целая команда наблюдает за здоровьем нечастых, надо правду сказать, гостей. Может, и в самом деле давление померить?
Ну отчего ж нет? Убедиться лишний раз в своем здоровье разве плохо?
Теймур распрощался с Рахмоном, и тот почтительно удалился, пообещав позаботиться о медицинской помощи. Вот тогда и появилась эта самая Зоя. В явно тесном ей и коротеньком хрустящем белом халатике и темных кружевных чулках. Остальной одежды, как быстро сообразил Теймур, на ней не было. Зоя, видимо, заранее знала, в какой помощи нуждается московский гость, но событий не торопила, и потому начала прилаживать на руке бывшего генерала допотопный аппарат для измерения кровяного давления. Но не в нем была прелесть воспоминаний о прошлом, о спецполиклиниках и прочем, а в том, как она это проделывала. Теймур был почти уверен, что, судя по ее хватке, она в медицине понимает ровным счетом столько же, сколько и он, старавшийся никогда не иметь с эскулапами дел. Зато она умеет многое другое и ждет только сигнала к действию. Он и сам решил не тянуть, а поэтому залез крупной своей волосатой кистью под ее хрустящий халатик. И убедился в своей догадке, тем более что и халатик этот странным образом держался на девушке с помощью всего двух пуговичек, которые даже искать не потребовалось – он сам распахнулся. И через короткое время великолепно сложенная медработница, подобно амазонке с развевающимся за спиной белоснежным плащом, сжимая его бока затянутыми в скрипящие шелка сильными ногами, мчалась галопом в хорошо известном им обоим направлении. Когда же она в изнеможении и хрипло дыша валилась на спину, взлетал в седло он и, вцепившись руками в длинную черную гриву, продолжал бурную скачку, а губы его впивались в ее полные губы и с сумасшедшей жадностью высасывали из них целительные силы…
Он изумлялся: давно уже не ощущал в себе такой неутолимой жажды! А в одну из сладких минут, когда сердце продолжало бешено колотиться, хотя тело отдыхало, вдруг рассмеялся. Вспомнил случайную реплику Рахмона по поводу местных обычаев, которые, по его словам, были целиком основаны на замечательном опыте прошлого и по сути ничего нового собой не представляли. Молодой человек шутливо заметил, что эти сады падишаха существовали и при советской власти, и эти же фонтаны били, и арыки журчали таинственно в мраморных своих ложах, и комсомолки на деревьях сидели – все давно было, ничего необычного под вечной луной.
Теймур засмеялся и спросил, почему именно комсомолки. На что Рахмон – а разговаривали оба по-русски, правда, у таджика был сильный акцент, но так ведь всегда случается, когда беседуют бывшие представители бывших же союзных республик, в которых общим языком, как ни крути, являлся русский, – да, так вот Рахмон напомнил стихи Пушкина, которого изучал давно, еще в младших школьных классах. Ну, про чудеса напомнил: где дуб стоит зеленый, черный кот ходит, комсомолка на ветвях сидит!
– Русалка? – обрадованно захохотал Теймур.
– Ну да, она. А какая разница?!
Верно, думал теперь Теймур, улыбаясь своим сытым мыслям, именно такие вот комсомолки-русалки и должны скрашивать нелегкую жизнь мужчинам, которые заняты не просто серьезным, но и очень опасным делом. Хорошая такая комсомолка… Совсем опытная девочка. А утром, проснувшись уже в одиночестве и ощущая лишь тонкий аромат приятных духов ушедшей русалки, он подумал, что все-таки умеют, хвала Аллаху, жить на Востоке. Неторопливо, без навязчивого сервиса, но со вкусом и поразительной мерой – как ее каждый для себя понимает.
Потом он вышел в сад и увидел павлинов. И Зою, которая хотя и говорила по-русски, но очень плохо. Впрочем, и того, что она знала, было более чем достаточно. Тут ведь слова ни к чему.
Зоя сыпала павлинам зерна и кокетливо отворачивалась от страстного взора Теймура. Она была в очень короткой узорчатой юбочке и таком же узорчатом топике, плотно облегавшем пышную грудь. Зоя легко наклонялась, приседала, поднималась, отчего юбочка игриво задиралась, с европейской откровенностью демонстрируя крупные бедра восхитительной восточной женщины. Странно, почему вчера не сумел до конца оценить эту зрелую красоту! Ах, ну да, вчера же была на первом месте медицина! Вчера он лекарство принимал…
Оценив наконец его пристальный интерес, Зоя отмахнулась от наглых птиц и присела на лавочку рядом с Теймуром. Поинтересовалась, как дорогой гость себя чувствует. Может, еще раз давление проверить? Заодно извинилась, что без врачебного халата, оказывается, ее дежурство уже закончилось. Но она, если надо… Ах, да конечно же надо! Вот только появится Рахмон, они уточнят программу и будут уже из этого исходить. Хотя, с другой стороны, какая еще программа, если Назри-хан прибудет только завтра!
Однако фривольным планам московского гостя сбыться сию же минуту не удалось. До него долетел издалека достаточно привычный звук милицейской сирены. Потом в дальнем конце аллеи он увидел уходящие в стороны створки высоких ворот, а в проеме мраморных стен появился большой черный автомобиль, явно принадлежащий какому-нибудь совсем высокому члену правительства. Зоя испуганно вскочила и тут же исчезла между увешанными зреющими плодами деревьями.
Длинный черный автомобиль свернул в сторону, за ним туда же поехали несколько джипов сопровождения.
Теймур вернулся к себе в ожидании Рахмона. И тот скоро появился, сообщив, что планы спешно меняются. Вопреки договоренностям, Назри-хан прибыл на целые сутки раньше. Видимо, у него были на то важные причины. И в этой связи переговоры начнутся немедленно после того, как господин Рахматуло сообщит о своем согласии. Сейчас он немного отдыхает после долгого пути, после чего совершит обязательный ритуал омовения – тахарат, а затем полуденный намаз – салят аз-зухр. Таким образом, совещание, скорее всего, состоится между салят аз-зухр и салят аль-аср, молитвой второй половины дня.
«Жаль, что девочка убежала, красивая такая комсомолка, – с легкой иронией подумал Теймур Джафар-оглы Багиров, вовсе не считавший себя ортодоксальным мусульманином, для которого общение с Аллахом и восхваление его величия и доброты являлось постоянным и обязательным многоразовым ежедневным ритуалом. – Пока этот старик будет молить Бога ниспослать благодать и помочь в земных делах движению „Талибан“, в коем сам Назри-хан занимает одно из главенствующих положений, вполне можно было бы совершить парочку дальних заездов на этой превосходной кобылке Зое…»
Все-таки, продолжал думать он, в советском воспитании с его законопослушным атеизмом было немало плюсов, поскольку человеческая жизнь поистине коротка и, если придерживаться всех предписаний ислама, совсем не останется времени для реальных дел. А именно об этих делах, ради которых он и очутился в райском саду посреди шумного, но ленивого Душанбе, размышлял теперь отставной генерал и бывший заместитель министра, а ныне известный предприниматель из столицы России. Помимо страстных и сладких объятий роскошной Зoи, разумеется. Ах, какая жаркая комсомолка…
Однако сейчас даже намек на эту тему в беседе с молодым Рахмоном был бы абсолютно неуместен. Хотя этот все понимающий юноша, судя по его интонациям и выражению лица, с изрядной долей скепсиса относился к обычаям предков. Но тем не менее, уважая их, а точнее, выказывая уважение, ты ставишь себя в равное со своими собеседниками и партнерами положение…
Затем был легкий завтрак, который московский гость разделил вместе с Рахмоном. Тот как бы невзначай поинтересовался, хорошо ли прошла ночь, и удовлетворился благодарным кивком. Меню было совершенно европейское, сообразно вкусам Теймура. А уж поздний обед, которым завершатся переговоры, будет состоять исключительно из национальных блюд. Такое желание изъявил господин Рахматуло. И в соответствующем обрамлении. Тут Рахмон лукаво подмигнул, вероятно намекая на восточный антураж – музыка, ласковые гурии вполне комсомольского возраста и прочие сюрпризы гостеприимных хозяев. Восток – одно слово.
Назри-хан, вопреки предположению Теймура, оказался совсем не стариком, напротив, он выглядел ровесником московского азербайджанца, хотя национальная афганская одежда и традиционный войлочный головной убор старили его, делали его жилистую высокую фигуру и иссеченное морщинами лицо, короче, весь облик каким-то тусклым, ординарным. Но темные, пронзительные глаза смотрели молодо, и в них светилась ирония.
Разговаривал с хозяевами Теймур, естественно, на русском. Но Рахматуло заговорил на фарси, и Теймур, который владел им практически в совершенстве, немедленно откликнулся, чем вызвал явное расположение именитого талиба.
А сама беседа, как и следовало ожидать, началась несколько издалека и, естественно, с политики. Третью сторону представлял Шухрат Разыков в качестве одного из руководителей Министерства внутренних дел. Теймур был несколько озадачен. Ему казалось, что хозяева должны были быть представлены более высоким уровнем, ну хотя бы самим министром или кем-то из высших госчиновников. Но он вспомнил, что государственный уровень в этой республике определяется не занимаемой человеком должностью, хотя отчасти и этим, а главным образом принадлежностью к кулябскому клану, к которому принадлежит и сам президент. Вероятно, и Назир-хан был в курсе этого. Ну что ж, Шухрат так Шухрат, не спорить же с хозяевами! Им и самим должно быть известно, кто имеет право вести подобные переговоры.
Несмотря на свое восточное происхождение, Теймур Багиров в принципе мог себя считать «восточным человеком» с достаточной долей условности. Ну да, родился в Баку плюс школьные годы. А дальше Омская школа милиции, работа в Москве, стараниями старшего брата – Академия МВД, после чего назначение в родной Азербайджан, уже на руководящий пост, стремительный взлет и практически побег после прихода к власти алиевского клана. Поэтому сам себя он более ощущал приверженцем безалаберно торопливого и многоликого Запада, нежели медлительного, подчиненного древним традициям Востока, со всеми отсюда вытекающими реалиями. Иногда – вплоть до мелочей.
Вот и сейчас он с тщательно скрываемой иронией наблюдал, как высокий гость из Афганистана с выражением глубочайшей мудрости на лице, обрамленном клочковатой с проседью бородой, повествовал достойно и важно о том, что было известно любому человеку, читающему газеты. Ну да, Теймур опять-таки все же имел в виду Европу, а не Азию. И к тому же он заметил, что для Шухрата Разыкова «откровения» талиба, возможно, и в самом деле представлялись таковыми.
А речь шла о том – и именно это подавалось Назри-ханом в качестве особо важной политической новости, в которую посвящены пока весьма немногие, – что в среде российских дипломатов и высокопоставленных военных уже давно зреет желание прекратить дальнейшую помощь антиталибской коалиции во главе с Али Шахом Максуди – помощь продовольствием, военной техникой, оружием и, что особо важно, военными советниками по линии Главного разведывательного управления Генерального штаба Министерства обороны России. Аргумент? Такая помощь просто нерентабельна.
Нынешний министр обороны России, дни которого у власти, по некоторым данным из источников, заслуживающих доверия, сочтены, оправдывает постоянную помощь Максуди, по сути, лишь единственным apгументом: если главные силы антиталибской коалиции, сосредоточенные главным образом на севере Афганистана, в Панджшерском ущелье, будут разгромлены, немедленно начнется экспансия «Талибана» в бывшие советские республики Средней Азии – в Таджикистан, Узбекистан, Киргизию. К сожалению, такой ложной версии в России придерживаются многие ответственные государственные чиновники, включая и самого президента.
А вот Назир-хан, как один из виднейших руководителей движения «Талибан», со всей ответственностью уполномочен заявить, что ничего общего с истинными целями талибов подобные утверждения не имеют. И уж совсем безответственными он назвал бы утверждения отдельных политиков о том, что именно с территории Афганистана распространяется по всему Центрально-Азиатскому региону и всему миру исламский экстремизм и международный терроризм.
Значительное выражение на лицах собеседников высокого гостя подсказывало Назир-хану, что они полностью разделяют его точку зрения. «Ах, эта восточная самоуверенность! – думал между тем Теймур. – Он, вероятно, считает, что если я медленно киваю в такт его фразам, то, значит, я с ним согласен… Вечное заблуждение!»
Но это все – пена. Это – на поверхности. И вовсе не стоило гостю убеждать своего радушного хозяина и представителя самой Москвы в том, что планы талибов распространяются исключительно на установление мира и согласия в стране, где долгие годы полыхает война.
И позиция относительно Али Шаха Максуди тоже не требует особых мозговых усилий. Кость он им в горле, вот в чем все дело. И без российской военной помощи Максуди продержится ну самое большее три-четыре месяца. Ибо без этой помощи талибы с помощью Пакистана немедленно раздавят Максуди. И начнется террор. А пока поддержка Али Шаха Максуди является залогом относительной стабильности и в Центральной Азии, и в южных регионах России. И это точка зрения официального МИДа России и Министерства обороны. Ведь не просто послушать политические рассуждения одного из вожаков «Талибана» прилетел сюда бывший генерал милиции, а ныне крупный российский предприниматель. Нет, он был предварительно основательно проконсультирован своим старшим братом, ответственным работником Министерства иностранных дел Российской Федерации, относительно превалирующей в Кремле точки зрения. Да, у нее есть противники, связывающие свои надежды с возможными изменениями и в правительстве, и в силовых министерствах. Но это – дело не такого еще и близкого будущего.
Восточная велеречивость начала надоедать Теймуру, что было немедленно уловлено Назир-ханом. И он тут же ушел от высокой политики к конкретным делам. Разорительные войны полностью разрушили в его стране и без того слабую промышленность, подорвали традиционное сельское хозяйство. Впрочем, приблизительно такое же положение в настоящее время и в соседнем Таджикистане. Гражданская война принесла и Таджикистану разорение и хаос. Закрылись урановые рудники и производства, прекратились разработки золотых и серебряных месторождений, на ладан дышит хлопковая промышленность. Эмигриривало из этой маленькой бывшей советской республики – страшно подумать! – полтора миллиона жителей…
Что же остается людям, чтобы хотя бы выжить? Это очень серьезный вопрос. В Афганистане, к примеру, чтобы не умереть с голоду, люди вынуждены выращивать опийный мак и коноплю, производить героин. И занимаются этим в основном этнические таджики, у которых родственники по эту сторону Пянджа. Транспортировка идет с их помощью. И если бесстрашно посмотреть правде в глаза, то, по мнению Назри-хана, героин – это для гяуров «белая смерть», а для правоверных – единственный способ выживания. Оставленный им шурави…
Стараясь не сильно задевать самолюбие президента Таджикистана, на чьей земле в данный момент и в чьей, по существу, гостевой резиденции находился Назри-хан, он заметил, что в Кулябе, откуда, собственно, происходит и сам господин президент, и весь его клан, как известно, находится аэродром, на котором базируются самолеты Максуди. Да, не секрет также, что это российская 201-я мoтoстрелковая дивизия, которая охраняет вместе с пограничниками границы Таджикистана и базируется здесь, в Душанбе, и привела в конце концов президента Таджикистана к власти, поддержав его своими танками. И эти же военные, которые теперь через этнических таджиков в Афганистане сами закупают наркотики, сами помогают переправить его через пограничную реку Пяндж, после чего в собственных воинских эшелонах или на своей военной авиации доставляют товар в Россию, откуда он растекается по криминальному миру и уходит за границу, в Европу. Причем таможня, как известно, не имеет власти над военными. Вопрос: почему так делается, имеет самый простой и однозначный ответ: прибыль составляет более тысячи процентов. И в немалой степени именно Максуди мешает активному расширению наркобизнеса, хотя его люди нeплохо подрабатывают на героиновой торговле. Короче, давайте попробуем совместными усилиями убрать наконец Али Шаха – и поистине золотой дождь прольется на единоверцев-таджиков по обе стороны вечного Пянджа!..
Что для этого нужно? Утвердить общественное мнение Таджикистана и России, естественно, и Киргизии, и Узбекистана в том, что у талибов нет ни желания, ни необходимости осуществлять духовную агрессию на север. Перестать называть «Талибан» источником исламского экстремизма и терроризма. Прекратив военную помощь Mаксуди, всячески способствовать установлению мира и согласия в Aфганистане. Таковы политические задачи.
Ну а экономические будут по-прежнему заключаться в активной помощи населению беднейших государств мира, к которым надо отнести как Афганистан, так и Таджикистан, создать мало-мальски приемлемые условия для существования. К сожалению, на сегодняшний день наркоторговля, как ни горько это понимать, пока единственный способ поддержания жизни…
В принципе именно с этого и следовало бы начинать господину Назир-хану, а не с политических анализов и уверений в чистоте идеалов своего движения. Последнее, кстати, среди цивилизованных народов практически потеряло доверие и вызывает реакцию отторжения, что видно всем, кроме самих талибов и некоторых режимов, поддерживающих это движение. Вот о чем бы думать этим религиозным экстремистам. Это о политике. А экономику с политикой как раз путать не стоит. Тут совершенно другие проблемы и подходы.
Между прочим, заметил Теймур, когда речь зашла о конкретике, снулое и словно бы утомленное длительными «хаджами» лицо Рахматуло Назри-хана оживилось. И все сказанное им прежде обозначилось всего лишь как необходимая ему самому, но необязательная для его собеседников преамбула. Гораздо серьезнее показались Теймуру соображения Назри-хана по поводу маршрутов через Узбекистан, Киргизию и Казахстан. А в идеале оставались, разумеется, идеи использования транспорта Вооруженных сил России, расквартированных пока в Таджикистане. Вот с этого лучше всего и было бы начинать… А что касается позиции, к примеру, того же президента Узбекистана, видящего себя, по разным источникам, главной политической фигурой Центральной Азии, но избегающего любых соглашений, при которых его роль могла бы выглядеть второстепенной, то это совсем другой разговор. И к главному делу он никакого отношения не имеет.
Значит, давайте, не теряя дорогого времени, обсуждать вопросы количества, качества и способов транспортировки. Варианты задействованных сил. Стоимость их оплаты. Способы убеждения и давления. Вот чем должы заниматься деловые люди, а не лезть в ненужную политику.
И еще, ко всему прочему, Теймуру почему-то казалось, что божественная Зоя не дождется его возвращения и уйдет. Либо ей прикажут переменить клиента. Это было бы чрезвычайно обидно, и поэтому тем более не хотелось терять драгоценного времени…
Первая часть совещания завершилась как раз перед намазом второй половины дня – салят аль-аср. Но когда Назри-хан предложил собеседникам совершить совместный намаз, Теймур Багиров мягко, однако и непреклонно отказался, объяснив, что приучен совершать святую молитву исключительно в одиночестве. После чего раскланялся с восточной учтивостью и покинул комнату совещаний.
Естественно, никаких молитв Всевышнему он возносить не стал, зато очень внимательно проанализировал беседу и наметил для себя несколько важнейших тем, которые следовало еще обсудить до конца дня, после чего позвал Рахмона Сатарова и попросил того чисто по-дружески пригласить вчерашнюю Зою, чтобы она помассировала плечи и шею: что-то соли в последнее время замучили.
Рахмон понимающе кивнул, и через десяток минут шустрая Зоя, покрасневшая от приятного волнения, сидя уже безо всякой одежды верхом на пояснице Теймура, ловкими и сильными пальцами делала массаж, от которого у московского гостя буквально все пело и стонало внутри…
Какой тут к черту намаз!.. Давно пора отказаться от всяческих условностей. Тебе нужно? Ты собираешься именно таким образом поддерживать собственный имидж? Ну и валяй! А вот диктовать свою волю – это не надо…
И вдруг, в самый приятный момент, когда тело начало в буквальном смысле терять свой вес и словно возноситься в небеса, обожгла мысль, на которую во время разговора обратил внимание, но позже как-то она ускользнула. Чего это он, этот Назри-хан, будто взъелся за что-то на президента Узбекистана? Теймур попробовал снова сосредоточиться, восстановить логику талиба и, кажется, понял, в чем тут соль. Ну конечно, эти «афганцы» сильно обеспокоены потеплением отношений между Россией и Узбекистаном. А если Ташкент, ко всему прочему, еще захочет присоединиться к Договору о коллективной безопасности стран Содружества, тогда талибам придется крепко подумать, прежде чем решиться на открытую конфронтацию, поскольку теперь уже действительно возникнут проблемы самой высокой политики.
Нет, все-таки правильно нацеливал его и напутствовал старший брат Марат, провожая в эту командировку. «Ты, – сказал, – постарайся убедить их, чтобы они не стремились искать политическую подоплеку, хотя они вряд ли откажут себе в таком удовольствии. Не их это дело. Да, сегодня в Азии многое порушено, так вот и пусть oни восстанавливают свои старые связи, заводят новые и не забывают, что их неудачи будут им обходиться очень дорого. Время подачек давно закончилось…»
А он, Теймур, и не собирался играть с этими хитрыми ребятами в поддавки. Он видел, что за степенной восточной велеречивостью Назри-хана прежде всего стоит завуалированное желание показать себя и всех своих несчастными и обиженными, а потому рассчитывающими на определенное снисхождение. И в конце концов – на больший процент от сделки. Вот и вся политика. Но задачи Теймура, согласованные со старшим братом и теми, кто стоит над ним, были совершенно конкретны, а потому отступать от них он не собирался. Как и поддаваться гипнотическим чарам этого талиба. По части чар вот эта самая Зоя, которая так резво и искренне старается, вкладывая в свою заботу о нем всю чуткую и горячую душу, с легкостью даст сто очков вперед любому проповеднику ислама. Но это так, к слову, как говорится.
Теймур улыбнулся своим фривольным мыслям и взглянул на часы. Талиб, вероятно, уже завершил свой намаз. Значит, пора возвращаться к делам…
Выходя из апартаментов, Теймур подтянул к себе Зою за подбородок и прямо из губ в губы сказал, что был бы счастлив найти ее вечером здесь же.
– Кажется, я стал уже к тебе привыкать, – страстно вздохнул он, притягивая ее к себе за талию.
– Это хорошо? – полуутвердительно спросила она и улыбнулась.
– Это очень хорошо, – и он снисходительно пошлепал ее по слегка оттопыренным ягодицам. – Бархат! – произнес со значением и отправился продолжать прерванное совещание.
Глава четвертая
СТРАСТИ ПО СКЛИФУ
Наташа Бероева была девушка красивая и прекрасно знала об этом. Поэтому ее совсем не смущали постоянно прикипающие к ее лицу, фигуре жадные мужские взгляды. Это стало привычным, потеряло остроту первого впечатления, и теперь Наташа, уже не стесняясь, сама разглядывала мужчин, обращавших на нее внимание. Все они были одинаковыми, и в их глазах светилась одна и та же мысль, довольно примитивная, кстати. Оно и понятно, когда перед тобой высокая, черноглазая шатенка с умопомрачительными ногами, смело открытыми гораздо выше половины бедер, и тесная кожаная юбочка больше напоминает игривые трусики с кружевными оборками, когда эта явная кокетка вдруг начинает сама в упор рассматривать тебя, а потом фыркает, будто кошка, и равнодушно отворачивается, – словом, когда уже распаленный нескрываемыми мыслями мужчина вдруг видит такую пренебрежительную реакцию в свой адрес, вполне возможен и взрыв. Что такое? Почему?! Но Наташа умела охладить слишком уж настырного таким ледяным взглядом, что тот попросту сникал.
Это умение ей приходилось постоянно применять на своей ежедневной работе. Медсестра в Склифе – работка иной раз не для слабонервных. И не только потому, что в приемное отделение постоянно течет нескончаемый поток увечных, окровавленных, дышащих в буквальном смысле на ладан. Мало того, почему-то каждый, кто появлялся в клинике – а народу здесь толчется немыслимое количество, и не только по медицинским делам, – так вот каждый мужик при виде симпатичной медсестры считает своим долгом намекнуть, что, мол, было бы неплохо, если бы девушка, закончив дежурство… Ну и так далее. В стандартном наборе: ресторан, ужин, а затем непременная койка. Так сказать, вечеринка в одноразовом исполнении. Как это все давно ей надоело!
Найти бы хорошего, порядочного, обеспеченного мужика, устроить наконец свою не шибко путевую жизнь, бывают же такие везения! Но ей, несмотря на все старания, замаскированные под коркой ледяного равнодушия к окружающим, не удавалось отыскать для себя что-нибудь поприличнее и понадежнее одноразовых «шприцев». Этих-то всегда хватало…
Вот вчера привезли симпатичного вроде бы парнишечку с головной травмой. Он долго был без сознания, ему сделали целый комплекс вливаний и положили в реанимацию, где он к концу дня пришел в себя. Открыл глаза, и по его взгляду Наташа увидела, что он уже освоился, понял, где находится, может, и вспомнил те обстоятельства, при которых оказался здесь. Во всяком случае, глаза его были осмысленные. Но что интересно, буквально через час с чем-то к палате, где находился этот парень – Рожков его звали, Владимир Сергеевич, – прибыла охрана. Крупный такой омоновец в форме и с пистолетом в открытой кобуре сел на стул перед дверью в палату, как говорят, в предбаннике, и на всех проходящих мимо смотрел, как на преступников. Прямо хоть документы ему предъявляй! Да кто ж их таскать с собой тут станет? Вот Наташа и рассказала ему, этому омоновцу, кто здесь имеет право проходить и находиться, а кто нет. Он, кстати, тоже уставился на Наташины ноги, прикрытые халатом, будто больше ему и думать было не о чем. Ну, мужики! Ну, кобели!
А этот Вова вдруг таким скромником оказался, что Наташа даже сперва и не поверила. Другой бы уж точно, когда она наклонялась над ним, помогая с капельницей или обтирая лицо влажной салфеткой, постарался как-нибудь половчее запустить пятерню свою к ней под юбку – ведь точно, заманчивое дело! Или грудь маленько «проверить», которая ну прямо так и рвется наружу из-за выреза кофточки. А этот – нет. Смотрел на нее внимательно, но думал, видно, о чем-то своем, причем напряженно. У него даже морщинки на молодом лбу собирались строчками. А потом вдруг произнес:
– Меня никто не спрашивал?
Наташа отрицательно покачала головой, подумала и спросила в свою очередь:
– А должны?
– Почему ты так думаешь? – Он слегка нахмурился.
– Сам же говоришь, – Наташа пожала плечами и добавила: – A там, за дверью, твой охранник, да?
– Какой охранник? – словно испугался он.
– Обыкновенный. Вот здесь, – Наташа провела пальцев у себя над левой грудью, – «ОМОН» написано. И с оружием. А ты чего, большой начальник?
– Не-а, – подумав, ответил Володя. – Просто я большого начальника вожу. Шофер я.
– А чего ж тебя тогда так защищают?
– А я знаю? – помрачнел Володя. – А тебя, сестричка, как зовут?
– Наташей.
– Слышь, Наташа, только между нами, да? Если кто-нибудь про меня спросит, ты не говори. А мне скажи сразу, ладно? Чтоб я знал, – он правой рукой, свободной от иглы капельницы, слегка потрогал перебинтованную голову и спросил: – А чего у меня?
– Совсем ничего не помнишь?
– Да так, местами…
– Чего было-то?
– Машину мою взорвали… – неохотно ответил Володя.
– Господи! А ты где был?
– А я вот как раз и вышел… Задело.
– Ну, парень, считай, в рубашке родился. Но ты много не болтай. Сотрясение у тебя, средней тяжести. Скорей всего. Но это тебя обследовать будут. И проникающее ранение задней части свода черепа. Хирург какие-то щепки вынул.
– А-а, понял, это меня деревянной дверью шибануло. Точно… Давно я здесь, Наташа?
– Вчера утром привезли.
– Ясно… А этот… давно сидит?
– Ну, сразу и сел. Ночью другой был, а сейчас опять он. Стерегут тебя, Вова. Может, ты сбежать хочешь? – Наташа кокетливо поиграла глазами.
– С тобой хоть на край света, – мягко ответил он и закрыл глаза.
И вот же гадство! Так сказал, что у Наташи прямо что-то колыхнулось в груди. И томительно-горячо вдруг стало, до дрожи. А он уже, кажется, спал. Она посмотрела внимательно: глаза были не зажмурены, а закрыты, как у спящего, и дышал ровно и тихо.
В другое время она, может, и не обратила бы внимания на этого парня, а тут поглядела его медицинскую карту и удивилась. «Парнишечка»-то оказался совсем не прост. Во-первых, было ему почти сорок лет, это он выглядел молодо. А во-вторых, успел в жизни повидать всякого. Был даже ранен в Афгане, а ведь это случилось лет пятнадцать назад, если не больше. И теперь про бывших «афганцев» рассказывают всякое – тут тебе и прямой криминал, и что хочешь. А те, которые успели устроиться, живут дай бог всякому. Наташа была девушкой неглупой и все это хорошо знала. И еще у Володи было явное преимущество перед многими другими – он был холост, а значит, при правильном раскладе – перспективен. Во всяком случае, для начала Наташа решила про себя не торопить событий, но и не упускать нечаянной возможности. А беспомощные мужчины, говорят, особо ценят ненавязчивую женскую заботу, что, между прочим, тоже входило в ее служебные обязанности.
О том, что пострадавший Рожков пришел в себя, Наташа, естественно, сообщила врачу. Тот, видимо, уже имел какие-то указания на этот счет, поскольку через короткое время в реанимационном отделении появился рослый и интересный мужчина, который представился старшим следователем Генеральной прокуратуры. Охранник при виде его поднялся, оторвал наконец свою задницу от стула и так и простоял все время, пока следователь находился в палате и беседовал о чем-то с Рожковым. И уже судя по одному этому, был он наверняка очень большим начальником.
Но ведь это кому начальник, а кому… ну да, просто симпатичный мужик, который не позволит себе руки там распускать или скабрезность какую между слов бросить, нет, такой только глянет, а у тебя прямо все опускается. Почувствовала на себе его мимолетный взгляд Наташа и вмиг позабыла о раненом своем пациенте. Да, если бы вот этот пригласил, она б, пожалуй, и не подумала искать причины для отказа. С ним, конечно, и в застолье не заскучаешь, а уж тем более в койке.
Наташа стояла в коридоре, прислонившись пылающим лбом к прохладному стеклу окна, и переживала от сонма мыслей, роившихся в ее голове. Вот он взглянул на нее, и она вмиг почувствовала какой-то совершенно непонятный стыд, будто оказалась полностью раздетой перед ним. Или это уже он сам про себя успел? Ну-у быстряк! А потом увидела его широкие запястья – это у сильных и страстных мужиков, с такими воистину можно куда угодно, да хоть на тот же и край света. Но на безымянном пальце правой руки блеснуло узкое золотое кольцо. Жаль, конечно, такой мужик – и окольцованный. Но с ума сводил его взгляд, прямо жгучий какой-то. Наташа будто носом чуяла, что и caма не оставила его равнодушным, а значит, он, закончив свои следовательские дела, наверняка сделает попытку завязать знакомство. И тут уже необходимо было решить: надо ли ей это? Все-таки Наташа считала себя девушкой достаточно практичной. С одной стороны, может наклюнуться холостой Bова, который недолгими ее стараниями определенно окажется у нее в руках, а с другой – этот журавль в небе. Ах, как к журавлям-то тянет! Но ведь по жизни синица – она надежнее. Когда в руках…
Вот так и размышляла Наташа, полагая, что мысли тех двоих, которые разговаривали в палате, тоже отчасти заняты ею. Хотелось так думать. На самом же деле все происходило с точностью до наоборот…
Турецкий с первого же взгляда оценил все преимущества этой медицинской сестрички перед теми, кого уже успел увидеть здесь, в Склифе, угадал, как ему показалось, и ее готовность пойти навстречу его безмолвному призыву, но все это в настоящий момент его совершенно не волновало. Может, сама по себе сработала привычка как-то по-особому выглядеть перед красивой женщиной, этакое павлинье желание распустить хвост. Но едва он увидел, что девушка, кажется, «поехала», инстинктивное охотничье желание так же быстро испарилось. В настоящий момент Александра Борисовича интересовал лишь человек, который лежал под капельницей и старательно, но не очень умело изображал, как тяжело ему говорить, как его общее состояние не позволяет ему сосредоточиться на вопросах, которые задает следователь. Хотя сами по себе вопросы были пока просты до примитивности, и ответить на них никакого труда не составляло. Но именно эта игра и подсказывала Турецкому, что пострадавший парень пытается уйти от правды, пробует пудрить следователю мозги своим крайним нездоровьем. А вот та сестричка, что в коридоре, на вопрос Александра Борисовича, как чувствует себя Рожков, ответила, ни секунды не задумываясь: вполне. И даже плечиками пожала: мол, зачем задавать вопросы, когда кругом полная ясность? Так он растолковал для себя ее ответ. А этот пробует изобразить, что едва ли не помирает. Вторая ложь – и от второго, участвовавшего в деле человека, – это уж слишком.
Цедя, как говорится, в час по чайной ложке, Рожков медленно рассказывал, часто при этом закрывая глаза и замолкая, о том, как протекал его предыдущий день. Наконец добрался до выезда из гаража.
– Вы машину постоянно осматриваете? – спросил Турецкий.
– А как же!
– Ничего, естественно, не заметили?
– Откуда же?
– Над ямой машину проверяли?
– Зачем?
– Послушайте, Рожков, – сдерживая себя от бесконечных его ответов-вопросов, заметил Турецкий. – Экспертиза утверждает, причем не предполагает, как это иногда бывает, а именно утверждает, что бомба с заранее установленным часовым механизмом на восемь сорок пять могла быть закреплена как в гараже, так и возле дома на Кутузовском. При условии, что вы никуда по дороге не заезжали. Вы утверждаете: не заезжали. Хорошо. В результате получается, что эту бомбу установили под днищем вы сами, а буквально за минуту до взрыва покинули машину, ибо знали все заранее. А вот ваш хозяин мог этого не знать и случайно опоздал. На какую-то минуту. Вам ясно?
– Это что ж, – перестал вдруг «болеть» Рожков, – получается у вас, что я сам себя, что ли?
– Ага, – кивнул Турецкий, поправляя диктофон. Он предупредил Рожкова, что допрос будет вестись с использованием аудиозаписи. Это чтобы тот не подумал, будто следователь пришел просто поговорить и забыть до лучших времен, до полного выздоровления. – А что вас удивляет? Вы ж не специально нанесли себе столь чувствительное ранение. Это – случай. А то бы вообще все обошлось. Кстати, почему вы не позвонили Каманину, как у вас условлено?
– Я звонил, было занято.
– Неправда, уже не было. Мы проверили по времени. Может, вы просто не хотели звонить? Может, вы нарочно тянули время?
– А зачем?
– В принципе этот вопрос должен задать вам я. Но раз спросили, отвечу. Вы не хотели убивать хозяина. Не исключаю, что кто-то вам приказал это сделать, а вы просто не решились. Или передумали в самый последний момент, отчего едва не стали жертвой собственной же акции. Вот такое у нас складывается мнение. Что скажете?
– Чепуха это все.
– Объясните.
– Не знаю я. Ничего не знаю. И говорить не могу, голова кружится. Медсестру позовите, Наташу.
– Медсестру вашу я позову, как только мы закончим, Рожков. Но хочу вас предупредить, что своим явным нежеланием сотрудничать со следствием вы ставите нас в довольно сложное положение. Поясняю. Если взрыв машины – ваша собственная инициатива, мы в конце концов и до этого докопаемся. Да и Каманин поможет. Но если вы не выполнили или выполнили неправильно чье-то задание, то обычно такие вещи практически не прощают заказчики. Исходя из последнего, мы установили возле вашей палаты охрану. Она здесь находится уже сутки. Однако, поскольку вы утверждаете, что ни с кем не связаны, ничьих наставлений не выполняли, я думаю, что дальнейшее присутствие здесь вооруженной охраны попросту нецелесообразно. Поэтому даю указание ее снять. В самом деле, чего вам и кого опасаться?
Турецкий взял диктофон и сделал вид, что собирается подняться.
– Погодите, – словно решился Рожков. – Я вам не всю правду сказал…
– Не всю? – удивился Турецкий. – А что, разве вы и правду тоже говорили?
– Про бомбу я в самом деле ничего не знал. А не позвонил наверх потому, что телефон был занят.
– Но я ведь сказал уже вам.
– Да не его – мой телефон! – с раздражением перебил Рожков. – Это мне был звонок. Голос сказал, что под сиденьем бомба, и сейчас взорвется. Я еле успел выскочить, как… сами знаете.
– И чей же это был голос?
– Не знаю, – мрачно ответил Рожков, но ответил слишком быстро, не задумываясь. Значит, врет, знает, но не скажет.
– Интересно, а почему мы должны верить этой вашей версии? – спросил Турецкий, глядя на Рожкова с откровенным недоверием.
– Потому что это правда.
– Не знаю, не знаю… Телефон сгорел вместе с машиной. Проверить, кто вам и откуда звонил, невозможно, так? Голос вы, конечно, узнали, иначе бы не вылетели из машины пулей, а усомнились бы, полезли в худшем случае проверять, так?
Рожков машинально кивнул.
– Не слышу вашего ответа! – строже сказал Турецкий. – Вы не кивайте, а говорите!
– Нет, не так, – возразил Рожков, опомнившись, чем вызвал откровенную насмешливую улыбку Турецкого. – Хотите верьте, хотите нет, но я правду сказал.
– Не всю, гражданин Рожков. Далеко не всю, – вздохнул Турецкий.
Минут тридцать ушло у него не заполнение протокола допроса потерпевшего. Закончив процедуру, Турецкий произнес:
– Ну ладно, отдыхайте. Охрану я снимаю. А вы все-таки подумайте теперь в одиночестве на досуге. Если успеете, – и Турецкий встал.
– Это почему? – вдруг почти со злобой воскликнул Рожков и даже сделал попытку привстать, но голова его рухнула на подушку.
– А потому что, я уже вам сказал, человека, не выполнившего задание или выполнившего его плохо, убирают. Эх вы, а еще афганец! Видно, крепенько ваш хозяин сумел кому-то насолить! И вы, Владимир Сергеевич, это хорошо знаете, но молчите. Потому что либо сами вместе с ним по уши увязли, либо просто боитесь за свою шкуру. Но если за вас уже взялись, то теперь обязательно достанут, можете мне поверить. На первый раз припугнули, а второго вы уже не увидите. Не сумеете.
– Мне надо подумать, – сказал Рожков.
Читать бесплатно другие книги:
