Черный амулет Незнанский Фридрих

– У меня есть немного времени. – Ирина посмотрела на часы. – Надо только не опоздать в школу, за Васенькой… Это сынишка Плетнева. Я осуществляю, так сказать… Мальчик прямо из детдома, к нему сейчас особый подход необходим.

– Ну да, понятно, – сухо ответил Щербак, отыскивая в меню сотового телефона номер Гордеева.

Ему не хотелось ни поднимать эту тему, ни участвовать в ней в качестве случайного слушателя. В «Глории», среди старых сотрудников, по поводу этого факта уже сложилось свое мнение, хотя оно и не обсуждалось. В конце концов, как развиваются семейные отношения – это личное дело каждого, но вламываться в чужую семью, оправдываясь тем, что своей нет, да еще в тот момент, когда законный муж находится на больничной койке в тяжелом состоянии, это, как сказал начитанный Филя Агеев, не комильфо, то есть, другими словами, очень хреново. И не по-мужски. Но пусть сами разбираются. А конкретно к Антону Плетневу, новому сотруднику «Глории», которого взял Голованов по рекомендации все того же Меркулова, у Щербака личных претензий не было, да и не могло быть, такого напарника он себе ни в жисть не пожелал бы. Вот и весь сказ. Занимается тот поиском неизвестного террориста – и флаг ему в руки.

Другой вопрос: не могли ли эти разные по сути дела где-то перекреститься?

– Здравствуй, Юрий Петрович, – поприветствовал своего частого клиента Щербак. – Вопрос имею.

– Привет, Коля, – узнал Гордеев. – Слушаю тебя.

– Нужны данные на адвоката Гринштейна, слышал о таком? Борис Аркадьевич.

– А чего это вас всех он заинтересовал? То Меркулов звонит, теперь ты… Прокололся он где-то? Костя чего-то темнил. Но, смотрю, теперь и ты интересуешься.

– Я чисто практически. Может ли его предупреждение, например, иметь серьезные последствия? Или это у него только слова?

– Если твой интерес связан с тем делом, которое расследует… ну, расследовал Саня Турецкий, то, полагаю, может. Потому что, я слышал, в деле очень большие и наглые силы задействованы. Но убрать, скажем, того же Саню вот так, сразу они вряд ли решатся. А шантаж какой-нибудь устроить вполне в их силах. В связи с чем, конкретнее, твой вопрос?

– Представляет ли их угроза серьезную опасность для Ирины Генриховны?

– Вполне, – однозначно ответил Гордеев. – Убивать наверняка не станут, но спрятать и грамотно шантажировать могут. При том условии, если Саня смачно плюнет на их угрозы. А как наши доблестные правоохранители ищут жертвы похищений, не мне тебе рассказывать. И характер Сани тебе тоже известен. Как бы у них с Иркой отношения иной раз ни складывались, он за нее любому пасть порвет, что тоже всем давно известно. А заодно и пошлет все это расследование по известному адресу. Так что, если ты задействован, гляди в оба и не убирай руку с пульса. Думаю, здесь главное – не пропустить момент. А что касается личности этого Гринштейна, то он, по большому счету, слабак, хорош только на подхвате – сбегать, принести в клюве. Заболтать еще может, но в серьезном деле я на него не положился бы… Староват уже, отсюда потеря темпа. Но за ним стоят очень нехорошие дяди, Арбузов и Гребенкин, если тебе что-нибудь говорят эти фамилии. Они – не тигры, а скорей гиены – звери, опасные в стае, а поодиночке трусоватые, но с очень сильными, если это тебе известно, челюстями, перемалывающими буквально все. А самое главное – то, что за ними. Это – финансовая группа «Горизонт», оказывающая за очень приличные деньги рейдерские услуги. Вот эти уже настоящие хищники. Но я Сане говорил, а реакции его не знаю. После всех ваших печальных событий…

– Ну, спасибо, обрадовал, – вздохнул Щербак и отметил тревогу, метнувшуюся в глазах Ирины Генриховны. Да, вести такие разговоры при ней не следовало бы, но времени мало, а от Севы никаких толковых вводных данных получить не удалось. Значит, пусть слушает и знает, что это уже не игра в бирюльки. – В общем, картинка более-менее ясна, – сказал Николай, даже и не пытаясь придать голосу бодрости. – Я буду ездить за вами ровно столько времени, сколько потребуется. А с вашей стороны я должен получать следующие сведения: когда вы едете, куда, зачем и с кем. Также – время пребывания. Свой намеченный маршрут можете менять только после согласования со мной. Для этого вот вам телефон. Номер его нигде высвечиваться не будет, необходимые номера в меню я уже внес, потом посмотрите. А вообще, Ирина Генриховна, дело, оказывается, несколько серьезнее, чем мы предполагали у себя в «Глории»… И последнее. Головой, пожалуйста, не крутите, ведите себя за рулем, как ведете обычно. Меня не ищите, я и так буду рядом – это для вашей полной уверенности. И пожалуйста, постарайтесь не нарушать правил уличного движения.

Щербак улыбнулся и увидел, что у Ирины тоже словно бы спало с лица напряжение.

– Куда мы едем?

– На Комсомольский проспект, в школу, там Вася…

– Тогда так. Направляемся в сторону Елоховской площади, дальше поворачиваем на Садовое, по нему до Комсомольского, а там?

– На Второй Фрунзенской поворот направо и затем – налево – по Ефремова.

– Ну да, район у вас такой – маршальско-генеральский, – хмыкнул Щербак.

Первый признак «хвоста» Николай засек при выезде со Старой Басманной на Садовое кольцо. Подумал, что ошибся, отошел дальше, перестроился в ряду. Но после поворота на Комсомольский проспект был уже уверен, что не ошибся. Это была «асфальтовая» «Лада-восьмерка» с затененными боковыми стеклами. Чтобы не засветиться раньше времени, Николай прибавил скорости и, зная уже конечный адрес, проскочил Вторую и повернул на Третьей Фрунзенской, оказавшись у школы раньше Ирины. И встретил ее и сопровождавшую «восьмерку», мирно прогуливаясь поодаль от школы.

Водитель «восьмерки» не выходил, остановив машину на углу перекрестка. Щербак сунул в рот сигарету и, сокрушенно похлопывая себя по карманам, просто «вынужден» был потревожить водителя машины. Постучал в чуть приспущенное стекло, из-за которого просачивалась струйка дыма.

– Друг, прости, огонька не найдется?

Стекло опустилось, и Николай увидел лицо, как говорят нынче, явно «кавказской наружности».

Больше в салоне никого не было. «Это неплохо», – подумал он. И повторил просьбу, скорчив совсем жалкое лицо и как бы прикрывая нижнюю часть лица ладонью с сигаретой между пальцами. Усатый водитель с гладко выбритой головой, синей щетиной на подбородке и орлиным профилем посмотрел на просителя презрительно, молча дотянул из сигареты последний дым и небрежно высунул наружу руку с дорогим «ролексом» на волосатом запястье, золотым перстнем-печаткой на мизинце и окурком, зажатым между указательным и средним пальцами. Щербак нагнул свою вихрастую, светловолосую голову, чтобы вежливо прикурить, но водитель брезгливо сунул ему окурок под самый нос, как собаке:

– На!

Николай аккуратно вынул из его пальцев окурок, жадно прикурил, искоса поглядывая на водителя, и попытался вернуть окурок, но тот отмахнулся растопыренными пальцами, бросив:

– Сэбэ бэри, я нэ жадный! – И хрипло рассмеялся.

Резко выброшенный, почти кинжальный удар ребра ладони по горлу, над кадыком, отбросил голову водителя на спинку сиденья. Ну а дальше, как говорил обычно Щербак, последовала чистая техника. Он натянул нитяные перчатки, чтобы в машине не осталось отпечатков пальцев. Откинул назад спинку водительского сиденья и рывком перебросил назад бесчувственное тело. Трубочка широкой ленты скотча сделала всего пять витков – и ноги лежащего оказались спеленаты, еще пять витков – и стянуты за спиной руки, нашлепка – и плотно запечатан рот. А затем тело водителя плотно улеглось на пол, втиснувшись между задними сиденьями и спинками передних кресел. Так надежно, сам не выберется. «Бэдный парень, ах, как больно будет ему отрывать скотч от усов!» – ухмыльнулся мысленно Щербак. Ключи от машины, документы и бумажник из карманов куртки, сотовый телефон и пистолет Макарова из бардачка Николай сложил в полиэтиленовый пакет – до всего этого руки дойдут потом, а пока он поднял боковое стекло, запер машину и отправился к своей «девятке».

Он снова сидел в своей машине и ждал, когда появится из-за ограды школы Ирина Генриховна. Следующий маневр – поездка на Фрунзенскую набережную, это на другую сторону Комсомольского проспекта, где проживали Турецкие. Там Вася будет обедать, делать уроки, отдыхать, смотреть телевизор, после чего «мадам Турецкая» зачем-то потащит его, уже под вечер, обратно в госпиталь, к Александру Борисовичу. Непонятно только, зачем, будто она боится оставлять этого мальчишку у себя в квартире одного. На этот вопрос Щербака, еще при составлении маршрутов – из тех, что уже были ясны на сегодняшний день, – Ирина Генриховна не совсем внятно объяснила, что сейчас Васе необходимо быть под непрерывным наблюдением взрослых. Поэтому у него пока и учебный день в школе неполный, надо забирать его после первых трех уроков. И это, мол, требуется для его правильной адаптации после тех стрессовых ситуаций, в которых он находился, когда его удалось с большими сложностями, между прочим, вернуть из детского дома к отцу. А психологическая реабилитация человека, да еще находящегося в детском возрасте, – дело необычайно тонкое и чрезвычайно щепетильное. Меркулов лично занимался проблемой возвращения ребенка в лоно семьи, в смысле – к отцу. Вон даже как! Николай недоумевал. Но одно было ему ясно: Ирина Генриховна, вероятно, оказалась на тех курсах по изучению психологии самой способной студенткой…

Что же получается, в конце-то концов? Александр Борисович – в госпитале, и, судя по всему, еще долго будет там находиться. Дочка его учится в Англии, и вообще, говорят, у нее свои интересы. Во всяком случае, беспокойство о здоровье отца, перенесшего тяжелейшую контузию, и матери, потерявшей в этой связи так и не родившегося позднего ребенка, дочь, конечно, проявляет. Звонит, интересуется. Но, как говорил Сева Голованов, на дух не принимавший никаких сплетен, особенно о близких знакомых, особого рвения утешить родителей не выказывает. Вроде у нее какие-то там сборы, слеты, конференции – черт их знает, эту нынешнюю молодую генерацию, помешанную на немедленном переустройстве мира! А в принципе, что естественно, размышлял Щербак, взрослеющий единственный в семье отпрыск, принявший на себя в детстве всю любовь родителей, обычно не желает иметь конкурента в этом смысле. И вырисовывается такая диспозиция, что Ирина Генриховна осталась сейчас, по существу, одна со своей потерей и болью. И тут вдруг – такая находка! Ребенок, за которым надо немедленно и активно ухаживать! Это ж просто чудо, как вовремя он появился! Вместе со своим папашей…

У Антона Плетнева, хоть он и не любит об этом распространяться, есть, или была в недавнем прошлом, собственная квартира, в Восточном, кажется, округе. Но он то ли сдал ее на жестко оговоренный срок каким-то квартиросъемщикам, то ли вообще продал, после того как его выпустили из психиатрической больницы и лишили отцовства. Вот он и остался с деревенской развалюхой, и никакой форс-мажор ему помочь не может. Правда, все тот же Меркулов – вон как заботится, даже интересно, с чего бы это? – «пробил» комнату в общежитии милицейского городка, в Южном Бутове. Далековато, ничего не скажешь, но ведь пусть временное жилье, зато – свое! А Антон, как видно, вовсе и не живет у себя. Вася же должен находиться под постоянным присмотром женщины-психолога, следовательно, надо понимать, у нее дома он и обретается – ест, пьет, уроки делает, ночует. И где ж тогда его папаша по ночам место себе находит? Получается, рядом с сынком? У доброй тети Иры под бочком? Неплохо устроился… Вот откуда, поди, и слухи… Не позавидуешь Александру Борисовичу… И этот Антон – тоже хорош гусь!..

Осуждая Плетнева, Николай в глубине души, конечно, понимал его, хотя бы отчасти. Потому что не был уверен, что в подобной же ситуации – не дай бог случись она у него – поступил бы иначе…

Антон был, как и положено человеку его «тайной профессии», в длительной командировке, а когда вернулся домой, узнал, что двое отморозков поймали недалеко от дома его жену, увезли ее в лесопосадки, где зверски изнасиловали и убили. Зарезали – там какое-то немыслимое количество ран насчитал судебный медик. А милиция? Объявили, что это убийство – дело рук очередного маньяка, и стали его вычислять. Долго вычисляли, но что-то у них не сходилось, так и «висело» убийство в ожидании очередной жертвы, после которого они уж точно рассчитывали обнаружить того маньяка. Сын же, Вася, которому тогда исполнилось не то шесть, не то семь лет, был передан в интернат – не оказалось рядом никого из родных!

Плетнев не стал дожидаться торжества Фемиды, он сам обошел всех соседей, всех расспросил и выслушал, а затем – все ж таки крупный специалист по этой части! – нашел обоих ублюдков. Те не поняли, с кем имеют дело, а когда поняли, было уже поздно, и их искреннее раскаяние в содеянном, их клятвы никогда больше, ни сном ни духом, их мольбы и стоны уже не могли остановить Плетнева, прошедшего суровую школу, которая не под силу иному иностранному наемнику. Оба мерзавца, один за другим, скончались в муках. Антон и не собирался скрывать своей «работы», он же был «профи». Но опомнившаяся милиция, говорят, ужаснулась, и Плетневу определенно грозило пожизненное заключение.

На его счастье, хотя сам Плетнев так не считал, дело попало в руки Турецкого.

Александр Борисович, отлично знал Щербак, никогда не относился к своим делам формально. И уж тем более не принимал во внимание «общественное мнение», на которое ему, как юристу, а главным образом как практику, было в высшей степени наплевать: сегодня оно – одно, а завтра – другое, причем по поводу одного и того же явления. Короче, он добился того, чтобы Плетнева немедленно отправили на судебно-психиатрическую экспертизу. После которой Антон загремел в «психушку» – к великому неудовольствию представителей «широкого общественного мнения», усмотревшего в показательной казни, устроенной Плетневым, бог весть какую гидру, реально и конкретно угрожавшую любимой демократии и, соответственно, правам человека.

Но, так или иначе, а два года Антон в «психушке» провел. И, выйдя на волю, судом лишенный отцовства, еще полгода пил, проклиная прокуроров, «пустивших его жизнь под откос». Хорошо, что мстить снова не стал. А самым главным его врагом, как позже выяснилось, был Турецкий, который даже и не догадывался об этом. И вот теперь ситуация словно перевернулась на другой бок, и как теперь можно понимать поведение Антона? Как «сладкую месть»? Или тут что-то иное, до чего пока не додумались мозги Щербака? А в принципе, он и не собирался ломать себе голову над этой проблемой – сами не дети, разберутся. Хотя, если честно признаться себе, то Антон Плетнев вызывал у Николая двоякую реакцию – и понимание, и отторжение. То есть, говоря другими словами, по Щербаку – мужчина должен оставаться мужчиной, а не сукой, в любой ситуации, и не дожидаться, когда тебя ткнут мордой и скажут: что ж ты творишь… ну и, соответственно, образное сравнение с моржом либо голландским сыром…

Николай терпеливо дождался, когда из школы вышли и сели в машину Ирина Генриховна с мальчиком, «проводил» их до самого подъезда и поднялся с ними в квартиру. Проверка на «постороннюю технику» много времени не отняла. И пока Вася, весьма любознательный и беспокойный малец, обедал, Щербак закончил работу в квартире, так ничего и не обнаружив. Возможно, сюда еще никто не проникал. Зато за крышкой электрощита на лестничной площадке, куда сходились электропроводка, телевизионные и телефонные кабели от всех четырех квартир, Щербак обнаружил-таки самого элементарного «жучка». Он «сидел» на городском телефоне Турецких. Не первый, как помнил Николай, и, вероятно, далеко не последний. Наверное, просто для порядка поставили, потому что известно уже всем, что народ по городской телефонной связи никаких собственных секретов давно не выбалтывает. Он уже и мобильной-то не очень доверяет.

Сунув «жучка» в карман, Николай вернулся в машину и, имея у себя в запасе время почти до самого вечера, позвонил в «Глорию», чтобы кто-нибудь подъехал и забрал у него «трофеи». Надо же разобраться, кто был тот «орел» из «восьмерки»? Сам лезть в чужие документы Николай без особой необходимости не желал – зачем знать, кому ты устроил короткий привал без сновидений? Сева – начальник, пусть и ломает себе голову.

Словно нарочно, приехал именно Голованов. Николай отошел с Севой в сторонку, описал очередность событий, отдал пакет и «жучка», лишенного своей шпионской жизни. Сева бегло просмотрел документы, хмыкнул и сказал, что тот «водила» – личность несомненно интересная. Амир Датиев, семидесятого года рождения, родом из Кизляра.

– Это Дагестан, – подсказал Щербак, помнивший, что в лучшие времена пил кизлярский коньяк, производимый в этой республике.

– А права выданы в Ачхой-Мартане, – продолжил Сева.

– Ну да, ты ж помнишь, по дороге на Бамут, – подсказал Николай.

– Такое не забудешь, – буркнул Голованов, хмурясь. – Но это никакой не Дагестан, а самая что ни на есть Чечня.

– В паспорте посмотри, наверняка он чеченец по национальности.

– Да нет же паспорта! Удостоверение есть. Советник постоянного представителя президента Чеченской Республики в Москве – во!.. И чего ему вздумалось за Ириной гоняться? Ты не ошибаешься, а то борцы за всякие там права нам шеи, не ровен час, намылят?

– А мы ни за что не расколемся, – возразил с ухмылкой Щербак. – Ничего не видел, не слышал, не брал – и все! И «Евгения Онегина» тоже не я писал, хоть в угол меня ставьте!

– Да, с тобой спорить трудно, – засмеялся Голованов. – Ну пистолетик мы подбросим в какую-нибудь «ментовку», они разберутся. Деньги вот еще тут… – добавил задумчиво. – Может, в собственную кассу сдадим, как добровольное пожертвование?

– Ну если на то пошло, там у него еще и вполне приличный «ролекс» был, и золотая печатка. На состояние, конечно, не тянет, но все-таки…

– А он, кстати, где сейчас отдыхает?

– Напротив школы, у перекрестка. Удобный был наблюдательный пункт. Там деревья и кустарник его прикрывали. Асфальтового цвета «восьмерка», далеко не новая, между прочим. А ключи я вполне мог прямо на капот бросить. Или возле машины на травку уронить – с правой стороны. Ты погляди, как лучше. А его я хорошо затолкал на пол, сам не вылезет. И еще, будь другом, сделай ему больно, когда станешь скотч с лица сдирать. Не торопись только, пусть, гнида, услышит, как у него усы трещат. Я лишь посмотрел на него, сразу сообразил, что он не с Усачевского рынка. А данные его хорошо бы Демидычу переслать, в Грозный. И мобильник проверить на входящие-исходящие.

– Я тоже подумал, что этот Датиев вполне может быть именно тем, кого мы ищем. Простой и незаметный советник, да? И машинка, говоришь, так себе? Ну хорошо, Коля, вообще-то я тебя больше не задерживаю. Но, если хочешь, остановись поодаль и понаблюдай. Заодно позвони в «Глорию», пусть срочно передадут Демидычу все данные на Датиева. Словом, форсируй, пока этот хрен в наших руках. Поеду к нему, придумаю что-нибудь по ходу…

И они собрались отправиться обратно, через Комсомольский проспект, к школе, занимавшей половину квартала посреди затененных зеленью переулков, но Николая остановил звонок мобильника. Звонила Ирина. Не извиняясь, ничего не объясняя, будто до вечера работа Щербака не закончилась, она заявила, что сейчас они поедут.

– Куда? – спросил Николай, особо и не удивляясь. Ответ был потрясающим:

– Вася хочет в зоопарк.

– Вася… хочет?! – изумился Щербак.

– Да, – как ни в чем не бывало ответила Ирина Генриховна. – Такие посещения у нас также входят в программу реабилитации.

– А уроки он не хочет поделать? – съязвил Николай.

– Давайте не будем обсуждать эти вопросы, – сухо ответила Турецкая. – Мы выезжаем. В зоопарке можете за нами не ходить, а посещение займет, как я думаю, не менее трех часов. Но и не более. Потому что потом у Васи – полдник, здесь, дома, после чего мы отправимся в госпиталь.

Николай пересказал Голованову то, что услышал, Сева развел руки в стороны и мрачно ответил, что каждому – свое. И, садясь в машину, добавил, что в «Глорию» позвонит сам, Щербаку, видно, будет уже не до этого…

«Восьмерка» по-прежнему стояла возле перекрестка и не подавала никаких признаков жизни. Сева поставил синюю «Мазду» за углом школы и, прежде чем выбраться из-за руля, надел на себя черную куртку с разноцветными шевронами охранника. Пружинистым шагом обошел он «неизвестную машину», осматривая все вокруг нее, затем нагнулся, поднял ключи с брелоком, которым и «пискнул», поднимая дверные запоры. Он открыл дверь водителя, захлопнул ее, ничего не увидев, открыл заднюю и… громко выматерился. Как всякий нормальный, грубый охранник, обнаруживший на охраняемом им важном объекте нечто совершенно непредвиденное.

Между сиденьями слабо дергалось тело человека, лежавшего на боку. Лечь на спину или на живот, чтобы суметь подогнуть ноги, ему не позволяло тесное пространство.

Не без труда, дергая за ноги, Сева сумел вытащить человека и положил его на асфальт возле машины. Тот дико вращал налитыми кровью глазами и продолжал изгибаться, как червяк, на которого наступили.

«Непонятливый» Голованов строго уставился на лежащего, потом присел возле его головы и задал совершенно идиотский вопрос, будто связанный человек с залепленным скотчем ртом мог ему ответить:

– Ты кто такой и чего тут делаешь? – И стал терпеливо ожидать ответа. Наконец добавил после длительной паузы, во время которой спеленатый человек весь успел издергаться: – Чего молчишь? Не хочешь отвечать? Сейчас милицию вызову!

Угроза, видать, возымела действие, поскольку пленник умудрился что-то промычать.

– Ну тогда давай пока без милиции, – пошел на уступку Голованов, продолжая сидеть на корточках. – А-а, ну да, у тебя же намордник, вон чего… – И Сева стал медленно отдирать ленту скотча, приговаривая при этом: – Да не трясись ты! Чего дергаешься? Я – аккуратно, медленно, чтоб тебе не больно… Ну ты, блин, беспокойный! Слушай, будешь дергаться, щас назад заклею на хрен и в ментовку сдам!

Наконец пластырь с лица был убран, и водитель заорал хриплым, лающим голосом, мешая матерные и произносимые с сильным акцентом русские слова. Понятно было только то, что он сейчас всех, кто находится близко, раздавит вместе с одной, определенной матерью, а потом совершит грязный половой акт уже с другой матерью. «Охранник» пришел в изумление от разносторонних способностей водителя и, очевидно в восторге, шлепнул раскрытой ладонью по орущей физиономии – да так ловко получилось, что кричавший словно захлебнулся и долго молчал, вытаращив глаза, пока не начал стремительно приходить в себя.

Сева сложил его пополам и посадил, прислонив спиной к автомобильному колесу. А затем начал косноязычно объяснять, что он сам, вообще-то, здесь школу охраняет. И эта машина, которая стоит давно, вызвала у него законное подозрение. И ключи от нее вон там, показал он пальцем, в траве, валялись. А оказалось, здесь вон чего! Сперва подумал – трупешник, разборка какая-нибудь, но получилось, что живой? И чего он тут делает? И кто его так… обидел? И вообще, кто он такой? Тут школа, тут нельзя на дороге валяться, с этим делом нынче очень строго, вот из 107-го отделения милиции сейчас приедут и разберутся.

Выслушав «законные претензии» представителя школьной охраны, связанный стал просить развязать его, освободить руки и ноги, и тогда он все объяснит.

– Руками, что ль, объяснять собираешься? Или ногами? – высказал совершенно нелепое предположение Сева. – А так не умеешь? Языком?

– Докумэнты мои посмотри! – скривился водитель.

Сева охотно обыскал все его карманы, забрался в машину и пошарил в бардачке, сбросив попутно туда пистолет: дальнейший вариант «кампании» уже сложился в его голове. Вылез и развел руками – нет ничего.

– Тебя, что ль, ограбили? А кто? Видел хоть? В ментовке-то чего объяснять будешь? И пушку зачем-то в бардачке возишь? Не, мужик, это не порядок, школа же тут! Дети, понимаешь! А ты – вон, связанный… И документов при себе нет, а пушка есть! Непонятно… Даже, я бы ответственно заявил, очень подозрительно! Ты сам разве не находишь?

И тогда Амир Датиев, как он значился в собственном удостоверении, где была наклеена его фотография, стал врать, что на него напала братва, к которой он приехал на стрелку. А сам он работает на ближнем, Усачевском рынке, и хозяин велел ему «перетереть» с «хамовническими». Но вот его подставили, и это дело, конечно, никто теперь им не спустит. Но не сейчас, конечно, надо еще разобраться, кто конкретно подставил и кто за это ответит. В общем, типичная бандитская разборка. Под таким соусом подавал Амир свое вынужденное, надо понимать, поражение.

Но почему именно такой вариант был выгоден Датиеву?… А может, кстати, никакой он не советник, и «ксива» у него липовая, для прикрытия? И пистолет наверняка не зарегистрированный? А он про него так ничего и не объяснил, будто в Москве положено, чтоб всякий «орел», слетевший с Кавказских гор, пушку при себе таскал! И про мобильник свой не спрашивает.

Ладно, пусть подставили, согласился Сева, но что-то уж больно на грабеж это дело не похоже. Тут Сева откровенно засомневался, о чем и не преминул сообщить. Говорит, ограбили, деньги, документы вынули. Ну, пусть так. А почему тогда дорогие часы с руки не сняли? Перстень золотой? Может, все-таки не разборка была, а что-то похуже? Он, вообще-то, кто?… Ах, ингуш? Ну эти, говорят, мирные, проявил знание предмета Сева. Это Чечня все никак не успокоится, а ингуши вроде бы как давно мир в своем доме строят. Так и по телику показывают… Ну а делать-то чего надо? Ментовку придется вызывать.

Очень не хотел этого Датиев. Он назвался Султаном Костаевым и предложил Севе в любой день, в любое время заходить на Усачевский рынок и спросить у любого про Султана – сразу позовут. И благодарность его будет по-настоящему братской. А теперь бы развязал он его, что ли? А то неприлично мужчине в таком виде валяться – заметят, смеяться станут, позор на всю жизнь…

В этот момент у Севы зазвонил сотовый телефон.

– Из школы, наверное, беспокоятся, что долго не возвращаюсь, – объяснил Султану Сева, поднимаясь с корточек. – Слушаю, охранник Воронцов! Я на внешнем периметре… Так точно! Сейчас явлюсь… – Отключил телефон и сказал водителю: – Видишь, срочно зовут… Давай-ка я тебя обратно в машину пока посажу, разберусь, что там у них, и вернусь. Тогда решим.

И как ни просил Датиев, как ни обещал вознаградить, как ни извивался в крепких руках бывшего командира взвода разведки спецназа ГРУ, Сева без суеты и с приятельской грубоватостью засунул его за руль и захлопнул дверцу, жестами и улыбкой показав, что сильно торопится, но скоро вернется.

Звонил Щербак. Он успел-таки, следуя за зеленым «Дэу», созвониться с «Глорией», а находившийся там на удачу Алексей Петрович Кротов сказал, что передаст известие в Грозный – для Володи Демидова, а сам тут же вышел на представительство Чечни, что в районе Смоленской, в Денежном переулке. Так вот, нет никакого Амира Датиева в советниках у представителя президента. Нет и никогда было. И кто это такой, никому в представительстве неизвестно. Ну а раз так, остается один путь – передать Датиева властям, желательно объяснив им достаточно внятно, как, выполняя оперативное задание Генпрокуратуры по прикрытию жены первого помощника генерального прокурора, группа частного охранного агентства под его, Голованова, руководством, прикинувшись школьной охраной, сумела задержать преследователя указанной женщины. При нем были обнаружены бумажник, удостоверение помощника представителя президента Чечни в Москве и права на вождение автомобиля, выданные в Ачхой-Мартане, то есть в Чечне. В бардачке машины был найден пистолет Макарова, который надо обязательно проверить на возможность его причастности к другим преступлениям. Эксперты-криминалисты из ЭКЦ ГУВД города Москвы сами знают, что делать.

Далее. Когда схваченный пришел в себя, Голованов представил ему дело так, будто водителя ограбили и связали неизвестные. И тогда тот назвался совершенно иными именем и фамилией. А на Усачевском рынке его не проверяли, времени для этого не было. Вопрос: кем тогда он может являться? Боевиком? Террористом, который совершил теракт в детском доме, а теперь охотится за женой едва не погибшего там помощника генпрокурора? В общем, забирайте его, ребята, и колите, как умеете. Мы – частная охранная организация, во-первых, нам не с руки «политикой» заниматься, а во-вторых, мы тоже в том теракте пострадали, наш директор погиб. Поэтому если этот мужик окажется террористом, то ему лучше к нам не попадаться. А вот вам ваше драгоценное начальство еще и огромное спасибо скажет.

Отличная версия. Пусть Амир теперь в уголовном розыске про свои рыночные похождения рассказывает. Главное, понимал Сева, его держать у себя не надо. Как и прятать – до выяснения личности. А личностью Датиева, или кем он там на самом деле является, займутся те, кому следует.

У Голованова, кстати, действительно времени не было прохлаждаться здесь. Требовалось срочно заняться расшифровкой переговоров этого чеченца по мобильной связи, а специалист, который мог быстро и профессионально сделать это, сидел в «Глории».

На том Сева и остановился. И когда прибыла милиция, Датиеву, или Костаеву, – один теперь хрен, ничего иного не оставалось, как злобно скрипеть зубами и материться, наверное, по-чеченски. Этого языка никто из милиционеров не понимал, и в злобном бормотании развязанного, но тут же закованного в наручники водителя «восьмерки», дополнительного криминала прибывший наряд не усмотрел. А Севину гражданскую позицию оценили по достоинству и пообещали вынуть из «духа» все, что тот знает, и даже то, что он, возможно, забыл еще в раннем детстве, когда Чечня была процветающей республикой.